ызвал врача, настучал  градусник,  подарил  коробку
конфет и получил больничный по гриппу на пять дней. Позвонил в лабораторию
(телефон стоял давно - триста рэ) и злобно потребовал навестить его -  как
он навещал всех.  Вечером  примчалась  делегация  в  составе  Зелинской  и
Лосевой с хризантемами и Супруна с "Мускатом", которую Павел Арсентьевич и
велел Верочке не пускать: он-де заснул впервые за двое суток.
     Вышел в день совещания по итогам первого квартала, потребовал слова и
вознес ханжеским  голосом  льстивую  и  неумеренную  хвалу  администрации,
заработал  неожиданно  аплодисменты,  спохватился   и   тут   же   подверг
администрацию  черной  клеветнической  критике,  а   деятельность   родной
лаборатории смешал с грязью, предложив чистку, ревизию и пересмотр  планов
работы и  штатного  расписания,  снова  сорвал  аплодисменты  и  с  легким
сердечным приступом был отвезен домой на такси.
     Кошелек платил. Павел Арсентьевич потерял всякую  ориентацию,  словно
слепой в невесомости. Он обратился к своей душе, узрел  в  ней  скверну  и
грянул во все тяжкие. Перестал  здороваться  с  соседями  по  площадке.  В
комиссионке  предложил  взятку  продавцу  за  японские  электронные   часы
"Сейко"; часы нашлись тут же.
     На грани невменяемости Павел Арсентьевич  украл  в  универмаге  папку
масла и банку сардин, заставил кассиршу дважды пересчитать и вслух сказал:
"Жулье". Он стал пить и ругаться. Кошелек платил.
     В два часа ночи Павел Арсентьевич обнаружил себя в незнакомой комнате
и почти в такой же  степени  незнакомой  постели,  где  лежала  незнакомая
женщина. Восстановив в памяти предшествующие  события,  он  убедился,  что
изменил Верочке сознательно. Домой назло не звонил и пришел  лишь  вечером
после работы. Был принят с пониманием  и  уважением  -  усталый  добытчик,
глава семьи. Кошелек заплатил.
     Ушибившись о бесплодные крайности, Павел Арсентьевич  решил  попытать
счастья в золотой середине. И бросил делать вообще что бы то ни было.
     Он бросил ходить на работу. И вообще никуда не  выходил.  Поставил  в
ванную переносной телевизор, бар и пепельницу и сидел целыми  днями  среди
благоухающих сугробов немецкого шампуня, пил черный португальский портвейн
по шесть  пятьдесят  бутылка,  курил  крепчайшие  кубинские  "Партагас"  и
прибавлял теплую воду.
     Верочка плакала...
     Кошелек платил.
     Холодным апрельским утром  Павел  Арсентьевич  умыл  лицо,  побрился,
выпил  крепкого  чаю,  надел  старую  синюю  нейлоновую  куртку,   сел   в
троллейбус, доехал до Дворцового моста и с его середины  кинул  кошелек  в
воду. Выпил кружку пива, позвонил на работу, сообщил, что тяжело  болел  и
завтра придет, дома произвел уборку, приготовил обед, забрал удивленную  и
обрадованную Светку из садика  и  поведал  пришедшей  Верочке  финал  всех
событий.
     - Ну и слава богу, - сказала Верочка, с  лица  которой  словно  сняли
теперь светомаскировку. - Так и лучше.
     Вечером они ходили в кино. И весь следующий день  тоже  был  славный,
теплый и прозрачный.
     А дома Павел Арсентьевич увидел кошелек.  Он  лежал  на  их  постели,
отсыревший, и на покрывале вокруг расходилось влажное пятно.  На  тумбочке
испускала струйку кучка мокрых денег.
     - Ааа-аа!.. - голосом издыхающего барса сказал Павел Арсентьевич.
     - Пришел, - сказал кошелек. - Мерзавец... Свинья неблагодарная.  -  И
простуженно закашлял. - Ты соображаешь хоть, что делаешь?
     Павел Арсентьевич взвизгнул, схватил обеими  руками  мокрую  потертую
кожу, выскочил на балкон и швырнул ее в темноту, вниз, на асфальт.
     - Вот так, - хриповато объявил  он  семье.  И  не  без  рисовки  стал
умывать руки.
     Назавтра, отворив дверь, по лицам домашних он сразу почуял неладное.
     Кошелек сидел в кресле под торшером. Нога у него была  перебинтована.
Он привстал и отвесил Павлу Арсентьевичу затрещину.
     - Он в травматологии был, - хмуро сообщил Валерка, отведя глаза.
     Окаменевшая Верочка двинулась на  кухню.  Кошелек  потребовал  чаю  с
лимоном. Отхлебнул, поморщился на  чашку  и  сказал,  что  даст  на  новый
сервиз, хотя они и не заслужили.
     Петля стянулась и распустилась сетью: началась оккупация.
     Кошелек велел, чтоб его  величали  Бумажником,  но  откликался  и  на
Портмоне. Запрещал Светке шуметь. Ночью желал пить чай и читать  биографии
великих   финансистов,   за   которыми   гонял   Павла   Арсентьевича    в
букинистический. На дверь ванной  налепил  голую  девицу  из  журнала.  По
телевизору предпочитал эстрадные концерты и хоккейные  матчи,  сопровождая
их комментарием, кто сколько получает за выступление.  Во  время  передачи
"Следствие ведут знатоки" клеветал: говорил,  что  все  они  взяточники  и
сажают не тех, кого следует,  и  поучал,  как  наживать  деньги,  чтоб  не
попадаться. И за все исправно платил.
     Под его давлением Верочка записалась в очередь  на  автомобиль  и  на
кооперативный гараж. Кошелек обещал научить, как провернуть все в полгода.
     Однажды Павел Арсентьевич застал его посылающим Валерку за  коньяком,
с наказом брать самый лучший. Валерке сулился магнитофон к лету.
     Верочка говорила, что теперь уже ничего не  поделаешь,  а  когда  они
поменяют с доплатой свою двухкомнатную на четырехкомнатную - она уже нашла
маклера, - то у Бумажника будет своя комната, и все устроится  спокойно  и
просторно.
     Именование  ею  кошелька  Бумажником  Павлу  Арсентьевичу  очень   не
понравилось. Еще менее ему понравилось,  когда  Кошелек  погладил  Верочку
ниже спины. Судя по отсутствию у нее реакции, случай был не первый.
     Павел Арсентьевич пригрозил уволиться  с  работы  и  пойти  в  ночные
сторожа. Кошелек парировал, что он может хоть вообще не работать -  хватит
и работающей жены, с точки зрения закона все в порядке. Да хоть бы  и  оба
не работали, плевать, с милицией он сам всегда сумеет договорится.
     Павел Арсентьевич замахнулся  стулом,  но  Кошелек  неожиданно  ловко
ударил его под ложечку, и он, задохнувшись, сел на пол.
     Когда Светка гордо объявила, что подарила Маришке из второго подъезда
синий мячик и  помогала  искать  котенка,  Павел  Арсентьевич  напился  до
совершенного забвения, попал в вытрезвитель, из которого  и  был  извлечен
через час телефонным звонком Кошелька.
     ...Билет он взял в  кассах  предварительной  продажи  на  Гоголя.  До
Ханты-Мансийска через Свердловск. Там есть и егеря, и промысловая охота, и
безлюдность и отсутствие  регулярного  сообщения,  -  он  прочитал  все  в
энциклопедии. Друг его институтского друга работал в тех  краях  лесничим.
Пристроит.
     Он оставил Верочке  письмо  в  тумбочке  и  поцеловал  спящих  детей.
Чемодана с собой не брал. Одолжит денег и купит все на месте.
     Утро в аэропорту было ветреное и ясное. Самолеты медленно  рулили  по
бетонному полю и занимали место в ряду. Гулко объявили регистрацию на  его
рейс.
     Павел Арсентьевич прошел контроль, магнит,  стал  в  толпе  ожидающих
выхода на посадку и засвистал пионерскую песенку.
     Подъехал желтый автобус-салон, прицепленный к седельному тягачу-ЗИЛу,
дежурная сдула кудряшку с глаз и открыла двери; все повалили.
     Трап мягко  поколебался  под  ногами,  и  Павла  Арсентьевича  принял
компактный комфорт лайнера. Его место было у окна.
     Салон  был  полупустой  и  прохладный.  Павел  Арсентьевич  застегнул
ремень,  улыбнулся  и  закрыл  глаза.  Дверца  хлопнула.   Трап   отъехал.
Засвистели турбины, снижая мощный тон. Они тронулись.
     Потом город в иллюминаторе  накренился,  бурая  дымка  подернула  его
уменьшающийся постепенно чертеж, и Павел Арсентьевич задремал.
     - Минеральная вода, - сказала стюардесса.
     Павел Арсентьевич протянул руку к подносу, и  тут  же  протянулась  к
пластмассовой чашечке с ручкой без  отверстия  рука  соседа.  Рядом  сидел
Кошелек.
     Он солидно раскинулся в кресле у прохода и  благосклонно  разглядывал
круглые коленки стюардессы под смуглым капроном.
     - А покрепче ничего нет? -  со  слоновой  игривостью  поинтересовался
Кошелек, поднимая доброжелательный взгляд к ее бюсту.
     - Покрепче нельзя, - без неудовольствия отвечала стюардесса, и  в  ее
голосе  Павел  Арсентьевич  с  тоской  и  злобой  различил  разрешение  на
подтекст. Она повернулась с пустым подносом и пошла за следующей порцией.
     - А? - сказал Кошелек и подмигнул вслед округлостям под синим сукном.
- Ни-че-го... В Свердловске они на отдых пойдут;  там  посмотрим.  Выпьем,
причастимся? А то ведь с утра не выпил - день пропал.
     Он вынул из внутреннего кармана плоскую стеклянную бутылочку коньяку.
     - Потом в туалете по очереди покурим, точно? А в Свердловске хватай в
буфете два коньяка и дуй прямо к диспетчеру по пассажирским перевозкам.  А
то мы с тобой в Ханты-Мансийск до морковскиных заговин не улетим.