ь раньше такой большой казался мне, высокий,сильный. А тут как пелена с глаз: и вовсе не такой большой он. Нет, не маленький, но - обычный. Обычный. Я на него всегда снизу вверх заглядывала, на цыпочки привставала, а тут стою рядом - и ничего такого. Вот что называется ослепление юности, любовь... Средь всех он мне выше всех казался - а теперь вижу: многие и выше есть. А он и говорит: что-то ты, матушка, вовсе стала костлява и долговяза. Растешь на старости лет, что ли? И это при лакеях! У меня как в голове закружилось - и при докторе только в себя пришла. Доктор успокоил, прописал нервы лечить: на воды, говорит, необходимо ехать. Да ведь эти доктора, они правды больному никогда не скажут. Он уехал, я все свои платья старые перемеряла, которые прислуге не отдала - и не пойму: то ли длинны оттого, что похудела сильно, а то ли... ведь невозможно... А на него как посмотрю... и страх во мне... Он же Николая, лакея комнатного, на полголовы выше был - а нынче подает ему Николай халат - а роста-то они одного! одного, как есть! Я Николаю допрос вчинила, а он смеется: барин наш, отвечает, орел, как раньше, а может, еще выше, а Павлуша разгильдяй, а портной пьяница, они сами повинились. Ну?! Я до чего дошла: в гардеробной его стала рукава и панталоны длиной сравнивать... не сходятся!! А Павлуша говорит: что вы, барыня, это ведь моды меняются, ныне короче носят, чем допреже, а его превосходительство должен во всем образцом быть и идеалом... ...Я уж без опия и спать не могу. Платья перешивать не успеваю, так худею. Куска проглотить не могу. До чего дошло: сын его целует, а я в - 107 - ужас: да он скоро с сыном одного роста будет! Лишь потом сообразила: сын-то растет, тянется сейчас быстро, скоро юноша. Милочка, может, ты мне француза своего доктора посоветуешь? немцы эти совсем ничего не понимают. Может, это у меня от женских неурядиц все? ведь в желтый дом угожу, или чахотка съест... И мысль еще страшная гложет: уж не специально ли он все эти сцены подстроил, чтоб ме сумасшествие доказать или вовсе сжить со свету? а сам после на Белопольской женится... Ведь словно одна я ума и зрения лишилась, а прочие-то все нормальны, видят все как есть! Совсем хуло мне, милая... Может, за границу одной поехать, в Швейцарию? или Баден-Баден... 165 см. Друг. - А ведь в одних номерах жили; обед в трактире брали на двоих один; да... А теперь допустить до себя не велит, даже в день ангела поздравить. Я понимаю: государственная персона. Но ведь - на десять шагов не приближает никого! Входит куда - один впереди, все толпой позади на да\вадцать шагов. А уж ручку пожать удостоить - только сидя: два пальчика протянет из креслица - тот переломится, пожмет с чувством и в поклоне к двери убирается. Гордость, говоришь. Кхе... Ну, ты уж только - никому!.. Он почему так прямо держится, каблучки поларшинные, нос вверх? - чтоб выше быть, вот почему. А сам-то вовсе невысок, как будет залой проходить - приглядись внимательней. Невысок, низок даже! Пусть нормальный, не в том суть. Только - я-то помню же, я ему шинель некогда одалживал, на службу полтора года в одну дверь ходили, - он высокий был! верно говорю, гвардейского росту, вершков девять, а то и все десять! Ей-богу, я крест приму! Вот потому и держится всегда один, от всех поодаль, что не заметить этого было в сравнении с прочими. Поэтому и служащих своих старинных всех поувольнял - да не просто, а так задвинул, что кто в Омске, кто в Томске, кто в Тифлисе - подалее, долой. Хотя, говорят, наградных дал щедро, чтоб не обижались и молчали, но главное - чтоб не было рядом тех, кто его еще знал другим, высоким. Потому, брат, и старых друзей к себе не допускает: боится, стыдится, опасается - вдруг конфуз, слухи компрометирующие, бестактный вопрос. Далеко ли до скандала... Вот оттого и сердит часто стал, ногами топает, - нервничает. То ко двору представляться, то чиновник с особым поручением от государя жалует - самое время разворачиваться! И вдруг - такая беда, что рост все меньше да меньше! А ведь одно дело назначить на большой пост человека видного, осанистого, значительного, а другое - маленького да писклявого... А он так сумел себя поставить, на таком счету при дворе, что всегда им довольны - умеет угодить да угадать. И какие враги ему козни строили, какие недоброжелатели были влиятельные и злобные, - всех обошел, смял, обдурил, всех выше поднялся. Узнают они теперь - вой поднимут, осмеют, в отставку уйти заставят! Так что обижаться на него нельзя. Такое несчастье... Лучше уж несправедливым прослыть, высокомерным, страх и ненависть внушить, - да только чтоб про слабость его не прознали, это конец. Потому и выезжать перестал, на балы больным сказывается, общение прекратил, - никто похвалиться не может, что рядом с ним был, говорил - 108 - запросто. Занятостью объясняет, здоровьем, праведностью натуры: мол, все в работе, уединение и книги предпочитает, развлечений чужд... Ага! - я-то его помню чиновником мелким: услужлив, общителен, веселье всегда разделит... а порой такие кутежи начальству устраивал, все умел достать, и цыгане, и женщины, и главное - никакой огласки, все шито-крыто! Так что я не обижаюсь, что увольняют меня из службы. Дело свое исполнял исправно, в дурном не замечался... разве что подольститься не умел. Конечно: я его бедным знал, помогал, чем мог, и поэтому теперь я человек для него нежелательный - могу сказать не то, знакомством скомпрометировать, старое напомнить... не должен быть большой человек знаком с таким ничтожеством, как я. Не может он иметь со мной ничего общего, даже в прошлом. Так что прощай, брат. Уеду к себе в Малороссию, в деревеньку... может, женюсь еще, детишек нарожу. А все же как вспомнишь иногда ночью, не спится, как мы с ним некогда в холодном номере один горшок щей трактирских ели... и слеза прошибает. Хороший был человек. 150 см. Слуга. - Ты как смеешь, холоп, смерд, такие вещи поганым своим языком молоть, а?! Ну что "вашскородие", "вашскородие"? Молчи, подлец! тут тебе полицейский околоток, а не кабак! Вы, ребята, выйдите-ка: это дело государственным пахнет, я с ним, ракальей, один на один говорить буду. Да я таких вещей и повторить не смею, не то что записать. Двери плотнее затворите! Ну, вставай с колен, хватит. Пропойца, босяк, ты как смеешь лгать, что в доме самого его высокопревосходительства служил? Врешь, сукин кот! я узнавал: ответили, что знать такого не знают! Ну, так кто тебя надоумил говорить, что его высокопревосходительство... прости, госссподи, слова мои грешные... что он карлой стал? А?! Чтио портной в доме живет и каждый день ему платье другое шьет? Что каждый день измеряется - все меньше и меньше? Да счас я тебе дам промеж глаз - ты у меня разом меньше мыши станешь! Ты подумай дубовой своей башкой: а как он с людьми-то говорит? Ах, через двери. И еще из постели лежа, далее порога не пускает. Ну, ты артист. И ноги, значит, со стула до полу не достают? И обедать изволит в пустой столовой за закрытыми дверьми? И с женой... не твоего ума дело, негодяй! Ты хоть понимаешь, что ты с ума спятил? А в присутствие... карету к подьезду подают, и никто не видит, как он садится? Складно! А на службе из нее выходит - тоже всем приказано подалее быть и не смотреть? А посетители что, слепые? Ах, издали, стол специальный ему сделали, маленький, чтоб не понять было. И потому, говоришь, никто его не видит. А зачем тебе, козявке, его видеть? с тебя знать достаточно, что он есть, обязанности свои, самим государем определенные, исполняет и бдит о тебе денно и нощно. Он не фигляр, чтоб твари всякой на глаза выставляться. Ты над кем насмешки допускаешь, злодей! Значит, он уже и до дверных ручек еле достает, и на цыпочки поднимается, чтобы на стол заглянуть, и под стул прячется, если ненароком зайдет кто... и ест мало, как ребенок, - а на что ему много есть? Ты что гогочешь? Ах-ха-ха-ха! тьфу на тебя... ха-ха-ха! Значит, бегает по резиденции его высокопревосходительство в аршин ростом, носом на столы натыкается, на детской мебели сидит... - 109 - Пятнадцать лет у него служил? И слуг он всех рассчитал? Ну, я тебя сейчас иначе рассчитаю, вложу розгами ума через заднее-то место. И - по этапу, по этапу тебя вышлю, сочинителя... 70 см. Спаситель. - Не любо - не слушай, а врать не мешай. Да и не вру я, братцы, вот как на духу. Я с детства вырезывать из дерева любил, пошел за папашей по столярной части, и мастерскую он мне оставил, царство небесное покойнику... ну, да не об том речь. А только начал для забавы фигурки разные резать, на Сенном рынке сбывала их лотошница, - а кончил тем, что фигуры делал в модные магазины на Невский. И были мои фигуры лучше парижских или немецких. Лицо из цветного воска, парик натуральный, - как живые. дело собственное имел и доход, двух мастеров держал, пять учеников. И вот заходят двое - господа. Вежливые, ласковые. А у меня вывеска была,золотом. И говорят: а можешь такую-то куклу изладить, чтоб за шаг от живой не отличить? А я - гоголем: хоть турецкого султана, хоть мать его. Говорят: заказ очень важный, надо, чтоб никто не знал ничего. Ни ученики, ни жена даже. Плата - тысяча серебром. Засомневался я, да ведь это три с половиной тыщи ассигнациями. Обговорили размеры все, изделал я фигуру - на шарнирах, любую позу принимает. Огромная у меня тогда способность была... Потом они мне рисунков нанесли - какое лицо должно быть. С лицом я долго мучился, из глины раз десять переделывал, все их не устраивало. Четыре месяца всего работал без продыху. Уж так придирались - к каждому волоску. Бородавку на щеке - и то сколько раз переделывал. Но - угодил. А зачем - не говорят. Ладно - ваши деньги, мой молчок. Похвалили они, сказали - завтра придут забирать, и деньги завтра... А только ночью стук в дверь: по мою душу... Ты такой-то? - Я. - Пошли. - В карету, с боков зажали - и ночью через весь город. А карета без окон. вот так: отлеталась пташечка... Привозят: крепость. Выходи. Я было в ноги - а меня по рылу. Наковали железы - да в камеру. В каком же таком, думаю, деле я оказался? Трижды в день еду мне в окошечко ставят, да по утрам парашу забирают. Тишина, и камень кругом. За окном птички поют, а не видно: железным листом окно забрано. Ну, да это все известное дело, что говорить. А когда царь преставился и новый царь стал (про то я после узнал), перевезли меня в тюрьму, да по этапу в каторгу: бессрочный особого разряда, родства не помнящий. А я и рад не помнить: молчу, чтоб хуже не было; сообразил, что молчать уж лучше... А в каторге уже, в Краснокаменецком остроге, был у нас один из благородных. При лазарете, доктор бывший. Я занемог раз, попал в лазарет, а потом кормился долго там, помогал ему. Он без креста был, но человек в остальном неплохой, понимающий. И оказалось, братцы, что страдаем мы с ним по одному делу. Во, а? Он доктором был при одном высоком генерале. Генерал в большой силе был, лично к царю приближен. И напала на него болезнь: стал расти обратно - уменьшаться. Доктор его и так и сяк: уменьшается! - 110 - Росту он был огромного, пока до нормального уменьшался - все ничего. Может, кто и подметил - да молчал. Чтоб большой генерал тебя из жизни выкинул - кму много росту не надо. Со страху да выгоды и карлика великаном именуют. Но дело совсем плохо стало: уменьшается генерал да уменьшается. Уж под столом проходит: арщин росточку. Это уже скандал невиданный и оскорбление генеральского чина. Чего делать? Генерал службу бросать не хочет: жалко ему. Его сам царь знает и ценит. И хочет новые высокие должности дать. А царю перечить нельзя. Как про такое должишь? огорчится он за любимца, и навечно ты за такую новость в немилость впадешь. А главное - генерал свою беду от всех скрывает. Работу за него подчиненные делают. Он им за то - награды. Повысится - и за собой повысит. Им тож невыгодно его терять: со старым-то хозяином спелись, а нового еще как найдешь. А прознают враги генерала про такое его уменьшение - сразу егно без масла сожрут. И умы нельзя смущать такими чудесами и безобразиями: уважений не станет к генералам и к власти, если они могут в аршин ростом быть. Но иногда же надо людям показаться: хоть в карете по городу, хоть с балкона. Не то слухи пойдут - и рога тебе придумают, и что с ложки кормят, и из ума выжил, и вообще помер, мол, да это скрывают. Понял, куда я гну? Вот для чего куклу я делал. Одели ее в генеральское - и показывали иногда, чтоб сомнений не возникало. Не ответит - что ж, думает. Не встанет - устал. Потом, говорят, механизм к ней сладили, что и садится и встает сама, руку поднять может. Движения неловкие? а ревматизм, сустав болят, в молодости в военных походах застудил. И все отлично. Он себе управляет по-прежнему, награды получает, ослушников наказывает, в чинах растет. А что ростом с кошку - то никому не ведомо, фигура за столом - а он сидит под столом и приказы пишет. Пустят посетителя - развернет фигуру в кресле спиной к нему, бумагу ей в руки вложит - мол, занят, читает: а сам говорит из-под стола. Посетитель стоит у дверей, трясется: горд генерал, сердит, раз не повернется. Утром фигуру - на службу в карете, вечером - домой. Сопровождает ее огромный адъютант, а сам генерал под его шинелью-то и прячется, за пазухой тот его проносит на место. Адъютанту зачем выдавать? ему хорошо, а чуть брякнет - разжалуют приказом в солдаты, да на войну. Тайна. Вот для тайны меня-то в бессрочную ти укатали. И доктора, что лечить его пробовал, - тоже, с которым мы встретились. А каторжному кто поверит? Ты вот веришь? Ну и дурак. Дай ножик, я тебе сейчас такую куклу вырежу, что ты не видал никогда... 15 см. Любовница. - А говорят, ты с ним была когда-то, - правда, аль брешут? А правда, что ты в хоре тогда пела, и плясала? и квартира твоя была на Подъяческой? А потом тебя отовсюду... и к нам сюда... да ты не обижайся. А он тогда нормальный был? А девки говорили, он с огурец ростом, вершка четыре: такого наплели - и смехота, и срамота... мы все утро смеялись. А он тебе денег много давал? Конечно: граф... Эх, мне бы такого, я б сейчас в собственной карете ездила, а не здесь, по десяти гостей за вечер принимала. Правда - любила?.. Первый... вот оно как. Не плачь - ему-то небось счас хуже, чем нам. - 111 - Говорили - на службу его телохранитель в кармане носит. А в кабинете посадит осторожненько на стол, а там столик, стульчик - кукольные. Бумажка нарезана с почтовую марку, перышки воробьиные точены - и он приказы пишет. А чиновники их в увеличительное стекло читают и исполняют. А буковки-то крохотные, не разобрать, да и головка у него, ккк у голубка, разве такой головкой сообразишь что? Вот и пишет каракульки, а чиновники делают, что хотят, а ему врут всё, что исполняют. А он как проверит? ему и самому все равно, абы жить, как живет, в своей должности. Как представлю себе жизнь эту... бедненький! Дети в гимназию уходят - пальчиком его тронут за плечико, - мол, до свиданья! Жена его, небось, в тарелке купает по субботам, кончиком пальца намыленным... ха-ха-ха! Маникюрными ножничками подстригает - боится головенку отстичь. Слушай, а как они спят-то? ха-ха-ха! Ой, па-адумайте, цаца какая, оскорбили слух ейный. А как он у детей уроки проверяет? Бегает по тетрадке и буквы по одной читает? Да, тут деткам не скажешь - берите пример с папочки... уж лучше сума да тюрьма. А в кабинете его, говорят, огромное увеличительное стекло, и в него его рассматривают - и он размером для посетителя как настоящий. А шьет на него одна модистка - как на куколку. Ордена у него - дак ему такой орден и на спиночку не взвалить, крошечке. Кушает ложечкой для соли из кофейных блюдечек, они как миска огромная ему. Про другое уж не говорю. А верно говорят, что он до баб охоч был? А что ж теперь? - такая неприличность, тьфу! умора. Девки за кофеем так хозотали про это, таког напредставляли безобразия, как он кого к себе на ночь требует да что делает... бегает и бесится гномик... мерзость какая. Я б на месте графини его в банку посадила да смотрела, и все. А все же - богатство, честь, есть-пить сладко, жить в палатах. А ты б согласилась быть с огурец, а жить в чести и богатстве? Я - да. А вдруг птица склюнет? Или кошка съест? Или в чашку с водой упадет - да и утонет? Это ж любой враг - щелк по голве, и нет тебя! И, говорят, он многих подозревает: чуть заподзорил - сразу в Сибирь! Никто при нем долго не держится. Я б на их месте его выбросила на помойку, и дело с концом, да у них порода такая: подслужиться надо, хоть ты с перст ростом, а раз начальник - служат тебе. Представляешь: стоит перед ним здоровенный гренадер, а он на столе своем ножками топает, потом двумя ручками за волосок в усах гренадерских ухватится - и ну вырывать! Да я б в него плюнула - и снесло б его в окно! Да... а если настоящий, большой усы вырывать станет - это еще хуже, больно, вырвет все... уж лучше этот, игрушечный... да уж больно обидно от него, козявки, терпеть! Слышь - а говорят еще, что он не один такой!.. Это у них, у графьев и министров, есть такая болезнь специяльная, открыли ее. В будлочной сказывали утром, что многие из них такие, потому и не показываются никому. И поэтому и злобствуют против народа и своих же, что боятся, как бы не случилось что с ними. А чем держаться-то им? только страхом! Пока боятся его - и рады, что он не показывается, и трогать его никто не смеет. А тронешь - и нету его, болезного. Не, она врать не станет, у ее нитка жемчужная им подарена, и к завтраку на извозчике приехала, прямо от него, глаза так и вертятся от удивления. Хотела я еще, говорит, ему ротик зажать - да в карман, и сюда привезти, - вот бы потеха была! да боязно. - 112 - Чего - бабушкины сказки? Саму ее почал, до желтого билета довел, - это не сказки? А сказали бы тебе в хоре твоем, когда и квартира, и карета, и граф в полюбовниках, что девкой в трехрублевом заведении будешь, - что, поверила бы? Все в жизни бывает, люди зря говорить не станут. 0,0. Память. - Половой, еще пару чаю! А кенарь-то распелся, а, шельмец!.. Дак вот, робяты, што я вам скажу: на самом-то деле все это сказки. Почему? Да потому, што на самом-то деле его и не было вовсе на свете никогда. ты обожди мне кукиш совать, а то сам и выкусишь. Ну чего - памятник? Памятник можно и Бове-королевичу поставить, а кто того Бову самог видел? то-то. Я твои байки уже слыхал. Что делается он меньше да меньше, что носят его в мыльнице, что кричит он в специальный рупор бумажный, а человек ухо приставит и еле слышит, что разглядывают его в подзорное стекло, стал он с наперсток, потом с муравья, а потом такая соринка, что и не разглядеть. И значит, по-твоему, что чиновники сами пишут за него приказы, офицеры сами отдают команды, все всё сами делают, а кланяются пустому креслу и ему и служат. А если так, то они и раньше, значит, могли без него обойтись, верно? Вот и обходились. Нет такого закона в природе, чтоб человек уменьшался! А вот чтоб его вовсе не было - такой закон есть. А еще есть такой закон, что каждый норовит лучший кусок ухватить... а ну положь мой расстегай, ишь разинул пасть-то! Дак вот: эти, которые чиновники и офицера-генералы, каждый сам хочет на то кресло сесть,а других не пустить. И вот никто из них одолеть не может: другому помешать еще есть силы, а самому занять - уже нет. И тогда они договариваются: пусть считается, что кто-то его занял, придуманный, несуществующий - ни нашим, ни вашим, никому не обидно. А дело, мол, будем делать, как и раньше делали. Отсюда и сказки про исчезнувшего начальника, которого на самом деле никогда не было, а только кресло пустое. Понял? Плати за сахар, раз понял, без сахара пущай исчезнувший пьет. Ничего не происходит Шутки шутят: старшее поколение: ВАЛЕНТИН МИХАЙЛОВИЧ, инженер-строитель, под 50 (250 р. в месяц). ВАЛЕНТИНА МИХАЙЛОВНА, его жена, кандидат мед. наук (250 р.) САНТЕХНИК жэка, их ровесник (на заработок не жалуется). - 113 - младшее поколение: БОРИС, старший сын В.М. и В.М., студент пединститута. Романтик. ГЛЕБ, младший сын восьмикласник. Юный супермен. ВИТЕНЬКА, девочка Бориса, лапочка-стервочка. и усугубляющие сумятицу ЧЕТВЕРО РАБОЧИХ СЦЕНЫ И РАСПОРЯДИТЕЛЬ. ЧАСЫ С КУКУШКОЙ, кукующей не вовремя. ТЕЛЕВИЗОР - оснащен дистанционным управлением и повернут, к сожалению, экраном от зрителя: иногда кто-нибудь переключает программу и усиливает звук. Все происходит здесь и сейчас: будний вечер в обычной квартире. Действие первое Досадная неувязка. Свет в зале гаснет. За опущенным занавесом - стук передвигаемых декораций. Занавес поднимается - не до конца, резко идет вниз; опустившись на треть, застывает, дергается, еще раз, еще, один край заедает, и он застывает в кривом положении. За ним - прозрачный занавес из крупной сетки или кисеи и сцена в рабочем освещении. Д_в_о_е р_а_б_о_ч_и_х с_ц_е_н_ы несут и ставят диван, т_р_е_т_и_й - телевизор. Несут с трудом, ничего не замечая: им тяжело. 1-Й РАБОЧИЙ. Что сегодня играют-то? 2-Й РАБОЧИЙ. А, опять лажа какая-то. "Ничего не происходит". 1-Й РАБОЧИЙ. А не происходит, так нечего и дергаться. им хорошо на сцене трындеть, а нам таскай все это. 3-Й РАБОЧИЙ (лезет на стул). Подай-ка. (1-й подает ему настенные часы, он вешает их.) Хорошо хоть сейчас спектакли кончаются рано, домой спокойно успеваешь. Этот длинный? 2-Й РАБОЧИЙ. Да нет, коротенький. (Трогает струны гитары на стене-декорации.) Хэ, настроена. 1-Й РАБОЧИЙ. (плюхается на диван, утирает пот, глотает пива из бутылки на столе.) В гробу я видал эти реалистические постановки. Таскаешь, будто грузчик в мебельном, а платят... 2-й рабочий снимает гитару, вольготно раскидывается в кресле спиной к залу. 3-й рабочий, бурча под нос, вешает срывающиеся часы, садится на стул, закуривает. 2-й, перебирая струны, поет. На витрине детства кончились подарки, Дождик, а не солнце, старость, а не радость. Окольцована судьба радужною аркой, - вниз башкой бы с этой арки, да работать надо. - 114 - Разыграйте меня, разыграйте меня: что я смел и удачлив, шепните. Сеть тесна - суета, зла беда в ворота, скукота жизнь прожить без событий. Даже в микроскопе жизнь свою не вижу. Где веселый праздник? Вечный понедельник. Точно белка в колесе, наживу лишь грыжу: удирать бы поскорей, да ведь я бездельник. Обманите меня, обманите меня! Жизнь меня серым сном опоила: не проснуться - хоть в крик, не встряхнуться - привык, и удача мой адрес забыла. Из-за кулисы показывается р_а_с_п_о_р_я_д_и_т_е_л_ь с_ц_е_н_ы и отчаянно машет: опустите занавес! РАСПОРЯДИТЕЛЬ (сдавленно, в панике и бешенстве). Вы что, ссамодеятельность, сс ума сошли! Вон немедленно! (бросается назад к рубильнику.) Сцена гаснет, остается лишь лампа за задником. Рабочие спешно убегают: 2-й вешает гитару, она срывается, он возвращается и вешает ее снова; 1-й, пригибаясь, возвращается бегом, хватает со стола пустую бутылку и убегает. Занавес дергается. С края, где его заело, 4-й р_а_б_о_ч_и_й выносит стремнку, лезет на нее, возится наверху. Занавес идет вниз. 4-Й РАБОЧИЙ (за занавесом). Вечно что-то напортачат. РАСПОРЯДИТЕЛЬ (выходит перед занавесом, прижимая руки к груди). Уважаемые зрители! Просим простить нас некотрые технические неполадки. Сейчас начнется спектакль. 1. "Большая комната" трехкомнатной квартиры. Три двери: налево - в "ребячью" комнату, направо - в спальню родителей, позади - в прихожую (туда же в ванную и кухню). На переднем плане В.М.-ОТЕЦ на велоэргометре. В.М.-МАТЬ за столом с кипой журналов: читает, подчеркивая. ГЛЕБ вяжет на спицах, не отрывая глаз от учебника. (Спиц он не выпустит из рук до конца действия, когда свитер будет связан.) МАТЬ (закрывая журнал, вздыхает). Ничего нового. Вот и еще день прошел... (Глебу.) Ну, как успехи? ГЛЕБ. На Западном фронте без перемен. - 115 - МАТЬ (в тон). А на восточном? ГЛЕБ. Урам, мы ломим, гнутся шведы. МАТЬ. Ты будешь когда-нибудь говорить своими словами? ГЛЕБ. А кто сейчас говорит своими словами? Это не модно. МАТЬ. Очередное веяние молодого поколения? ГЛЕБ. Отнюдь. Разве не старшее поколение забоитися, какими словами нам говорить? (Пытается сострить.) Что деды посеют, отцы пожнут. А дети жуют. Может, внуки сплюнут. ТЕЛЕВИЗОР. Сколько усилий! А счет не меняется! Удар! ОТЕЦ (налегая на педели). Почти пятьдесят кэмэ в час! МАТЬ (накрывая стол). Ты успеешь вернуться к ужину? ГЛЕБ (поддерживая шутку). Арестуют тебя скоро. ОТЕЦ (теряя педали). За что же это?.. ГЛЕБ. Найдется. За превышение скорости, за нарушение правил, номера нет... старушечку собьешь на переходе... ОТЕЦ. Тьфу на тебя. Умчусь от ГАИ. (Становится на напольные весы.) Четыреста граммов! ГЛЕБ. Ты так горд, будто не потерял, а нашел, и не лишнего веса, а золота. ОТЕЦ. И все равно девяносто шесть семьсот... никак! МАТЬ. Это за счет тяжелого характера, милый. ОТЕЦ (отдуваясь). Это ж сколько энергии надо израсходовать, чтобы пустить на воздух четыреста граммов! ГЛЕБ. Особенно если они приходятся на мозговое вещество. МАТЬ. Сколько всего на воздух пускаем - а откуда энергия берется?.. ГЛЕБ. Затратив то же количество энергии рационально, ты мог бы поднять трехтонную плиту на девятый этаж. ОТЕЦ. На черта она там нужна? ГЛЕБ. Ну, тогда мог бы доехать до Владивостока, получить массу впечатлений, прославиться, завоевать приз газеты и прилететь обратно на самолете. С сувенирами и подарками. МАТЬ. Он и так уже здесь - безо всех этих хлопот. ОТЕЦ. Насчет обратно - я бы еще подумал. Когда-то я хотел на Дальний Восток... (Мечтает.) Пейзажи летят по сторонам... МАТЬ (вздыхает). Годы летят... ГЛЕБ. Деньги летят... ОТЕЦ. Вот - вырастили мудреца. Фрукт поколения: деньги в расчет! Да я моложе тебя, я радуюсь жизни, волнениям... ГЛЕБ. Папа, от волнений ты поправляешься. ОТЕЦ. Да лучше от них поправляться, чем худеть, иначе можно умереть от дистрофии! А вы... начинающие пенсионеры! Весь мир, вся жизнь в перспективе, а вас даже это не манит! ГЛЕБ. А кто создал нам такую милую перспективу, что она нас не манит? МАТЬ. Каждый день одно и то же, как заезженная пластинка, ну сил нет: хоть бы вы о чем-нибудь новом поговорили! ГЛЕБ. Меньше новостей - дальше от инфаркта. Вам что, жить спокойно надоело? ОТЕЦ. А мы в юности считали, что спокойствие - это душевная подлость. Ведь тошно жить вот так, как по кругу в колее! ГЛЕБ. Пожалуйста. Рубль - и никакого спокойствия. ОТЕЦ. Что? ГЛЕБ. Вы же хотите чего-то нового? Рубль - и произойдет. МАТЬ. Что произойдет? И при чем тут рубль? ГЛЕБ. Советую поторопиться. Один рубль - и вы получите первосортную, свежую новость. Причем раньше, чем она произошла. - 116 - ОТЕЦ. А нельзя ли дать пятьдесят копеек, чтоб она вообще не происходила? МАТЬ. Если это опять какая-то твоя афера, я тебя... ГЛЕБ (поспешно). При чем тут я? В семье есть люди постарше. ОТЕЦ, МАТЬ (подозрительно смотрят друг на друга. Одновременно). Что такое?.. ГЛЕБ. И? Новость хороша тогда, когда ты к ней подготовлен. Резко звонит телефон. Некоторое замешательство. МАТЬ (наконец берет трубку). Алло! А? Кто?! А-а... (облегченно) добрый вечер. Нет, все в порядке. Пока не знаю. ОТЕЦ (тихо). Насчет путевок? Битюцкий? (Идет в ванную.) МАТЬ. Не знаю... И я тоже... Не могу... Попробую... Счастливо... ГЛЕБ. Ну? Произошедшая новость - уже не новость, а удар. ОТЕЦ (входит переодетый, причесываясь после душа). Твои новости я наизусть знаю. Двойка в четверти, хочу в Крым, продается замшевый пиджак, дай рубль. Дай мне три, я тебе все сказал. Кстати, ты не видел мой свитер? ГЛЕБ. Черный? ОТЕЦ. Черный. ГЛЕБ. Без воорта? ОТЕЦ. Без воорта. ГЛЕБ. Я его продал. ОТЕЦ. Что-о? Как? Кому?! ГЛЕБ. Хорошую цену давали. ОТЕЦ. Хороший был свитерок. Жаль, поносить не успел. ГЛЕБ. Что ты убиваешься? Барахла жалко? Я тебе новый свяжу. ОТЕЦ. "Продал". А деньги где? ГЛЕБ. Шерсть купил. ОТЕЦ. А где шерсть? ГЛЕБ. Свитер вяжу. ОТЕЦ. Зачем?! ГЛЕБ. Я - тружусь! Должен же быть хоть один трудящийся человек в семье интеллигентов, получающих зарплвту неизвестно за что, причем это неизвестно что им не нравится. ОТЕЦ. А - зачем?! Кому от твоего "труда" лучше? ГЛЕБ. А хоть тебе. Я у тебя беру деньги? А разве тебе безразлично, если друзья твоего сына сочтут его нищим и скрягой? А пятно на сыне - это тень на отце. О твоей же чести забочусь! МАТЬ (веселится). Трудно заботиться о том, чего нет! ГЛЕБ. Эту рубашку (трясет ворот своей сорочки) вы в магазине найдете? А тебе охота, чтоб друзья твоего сына презирали его за неумение одеваться? А фээргэшная бритва, которую я подарил тебе на день рождения, хорошо бреет? МАТЬ. Я чувствую, что ты нас скоро всех купишь. ГЛЕБ. Ирония - оружие бессильных. Твоя золотая цепочка обощлась мне в три свитера. Наконец, это (трясет вязаньем) кто-то наденет. Тепло и красиво. Его спрос рождает мое предложение. МАТЬ. За какие грехи дана нам акселерация этих юных бизнесменов? Откуда ты набрался о спросе и предложении? ГЛЕБ. А, от Зинки подхватил... - 117 - ОТЕЦ (очнулся от дум). Что подхватил? Какая Зинка? ГЛЕБ. Гм. Из девятого "Б". Сдает мою шерсть. МАТЬ. Что это еще за странная связь?! ГЛЕБ. Чего странного?.. У деловых людей и связи деловые. Она дерет тридцать процентов комиссионных, эта очковая кобра. ОТЕЦ. Хорошенькая смена грядет на наши места. ГЛЕБ (явно хамит). Какие места - такая и смена. МАТЬ. Разве такими мы вас воспитывали? ГЛЕБ. Воспитывали? Вы спорили о воспитании, боролись за воспитани... а воспитывали мы себя по собственному разумению. Не бойтесь: я выпущен тиражом одна штука, таких у нас немного. ОТЕЦ. Это утешение для родителей тех, кого много... А уроки ты хоть сделал, агрегат вязальный? ГЛЕБ. Пф. Я еще пионером умел читать и взяать одновременно. Усидчивость - залог успеваемости. Что ж мне, проводить досуг в подворотне с малоразвитыми подростками и гитарой? ОТЕЦ. А пишешь ты ногами, не отрываясь от вязания? Письменное ты приготовил, сноповязалка ты болтливая? ГЛЕБ. Мы их с Зуевым на переменах вдвоем. Бригадный подряд. МАТЬ. Вам и оценку ставят одну на бригаду? Почему вдвоем? ГЛЕБ. А он тоже вяжет. ОТЕЦ. У вас там школа или вязальный комбинат? Все вяжут? ГЛЕБ. Нет, конкуренции пока нет, слава богу. МАТЬ. Да, с тобой не поконкурируешь. Кем ты будешь?.. ГЛЕБ. Будь спок. Мы здесь чемпионы по выживаемости. Нигде не пропадем. Буду заместителем министра легкой промышеленности... или директором комиссионного магазина. ОТЕЦ. Почему заместителем? Министром кишка тонка? ГЛЕБ. Меньше треска - больше дела. Пока начальник получает премии и выговоры, заместитель работает. Как насчет рубля. МАТЬ. Это, значит, не новости? Бесплатные приложения? ГЛЕБ. Жадность - мать всех пороков. (Читает из учебника.) "Волнения начались со студенчества, лучшие представители кото..." ОТЕЦ. Борис что-то выкинул, так тебя понимать? ГЛЕБ. Я могу продать новость, но не предать брата. Рубль. МАТЬ. Не министром будешь, а шантажистом. ГЛЕБ. На двадцать копеек я уже сказал. Остальное вперед. ЧАСЫ. Ку-ку! Ку-ку! Пауза. Звонок в дверь. Пауза. Отец идет открывать. Возвращается - за ним входит БОРИС с букетом. БОРИС (сияя). Добрый вечер! (Тревожно.) Что случилось? ОТЕЦ (нервно). Это я спрашиваю - что случилось? МАТЬ (растерянно улыбается). Слу-ушай... У нас же сегодня годовщина свадьбы (называется число, когда играется пьеса). ГЛЕБ (бурчит). Память надо тренировать, а не ноги. МАТЬ (отцу). Когда последний раз ты приносил мне цветы?.. ОТЕЦ. Гм. Цветы... Я тебе мясо приношу!.. МАТЬ. Которое я готовлю, а ты же и ешь, набираясь энергии крутить свои педали и сбрасывать вес, который при еде набираешь. (Борису.) Дай я тебя поцелую. (Хочет взять букет.) БОРИС (неловко отступает, отводя букет). Понимаешь... ну в общем... (Отчаянно.) Я тебя поздравляю, но это не тебе. - 118 - МАТЬ. М-да. Не подарили - так хоть понюхала. (Уходит в спальню, унося журналы.) ГЛЕБ. Ну - сэкономили рубль? Без правильной подготовки самая лучшая новость может доставить одни неприятности. ОТЕЦ. Так что случилось? Погоди! (Садится.) Твои новости лучше выслушивать, усевшись покрепче. Я бы написал инструкцию по выслушиванию новостей. Пункт первый: сесть. Пункт второй: принять валидол. Пункт третий: вызвать скорую. ГЛЕБ (под нос). "Растим детей, а вырастают изверги". ОТЕЦ. Растим детей, а вырастают изверги! БОРИС (почти в слезах). Да что случилось?! Я думал, вы обрадуетесь... думал, что для всех это... Звонок в дверь. Борис прыгает в прихожую и возвращается с наступающим на него САНТЕХНИКОМ. ГЛЕБ. Как, однако, изменилась тень отца Гамлета. Сан-тех-ник-сан! САНТЕХНИК (берет у растерянного Бориса букет). Прочувственно благодарю за торжественный прием. Как понимать эти цветы? Знак радости, восторг долгожданной встречи? (Оскорбленно.) Вы что, издеваетесь? Знаете, сколько вызовов? БОРИС (вырывая букет). Я не вам! САНТЕХНИК. Ну тогда и я не вам. ГЛЕБ (вежливо). Здравствуйте. САНТЕХНИК. Чего? Бонжур. Так у вас раковина тю-тю? ОТЕЦ. Похоже, проблема возвращения времени вспять решена. Если верить вашему появлению, наступило позавчерашнее утро. ЧАСЫ. Ку-ку! Ку-ку! САНТЕХНИК (с интересом к часам). А по вашей (стучит согнутым пальцем по ладони, изображая клюющую птичку) птичке два часа ночи, или как? Или дня? В общем, мне уйти, или как? Сами все сделали? Ну и правильно. Тогда с вас рубль. ОТЕЦ. Этот рубль превращается в жернов судьбы. За что? САНТЕХНИК. За то. За вызов. А то делов пара пустых, а людей зря гоняете. Меня еще семь квартир сегодня ждут с позавчера. Мужчина должен все делать своими руками. Верно же? ГЛЕБ. Дурная голова рукам покоя не дает. ОТЕЦ. Ногам. ГЛЕБ. Тебе виднее. ОТЕЦ. "Руками"... Главное - своей головой! БОРИС. Своей головой сделаешь - по своей голове и дадут. САНТЕХНИК. Если к голове нет руки (жест наверх), то от такой головы - одна головная боль. Везде у всех все валится, рушится, капает откуда не надо, не капает откуда надо, зато голов везде - навалом. А посмотреть бы, что у них в головах? ГЛЕБ. Вы, собственно, из какой организации? САНТЕХНИК. А на что им головы? В чужие дела совать? ОТЕЦ. У кого своих дел нет - занимаются чужими. САНТЕХНИК. Во-во! Ум хорошо, а два сапога пара. Так будем прочищать? Или не будем? ГЛЕБ. Головы, что ли? Не запачкайтесь. - 119 - САНТЕХНИК. Тогда я обувь снимать не буду, поскольку вы люди ехидные, следовательно, культурные. А то недавно тут у доцента был в сто второй квартире, так он говорит: "Мы же все-таки ев-ро-пейцы! Мало ли что в Японии обувь снимают, там ведь и харакири делают!" Сегодня гость в носках останется, завтра - в трусах, послезавтра - я ведь не в баню пришел, верно же? ОТЕЦ. Проходите, проходите так. БОРИС (мрачно). И харакири не делайте. ГЛЕБ. Пусть делает. Все равно пол подтирать. ОТЕЦ уводит САНТЕХНИКА в кухню; БОРИС скрывается в "ребячьей"; МАТЬ появляется из спальни. ГЛЕБ. Дороже всего обходится то, за что не платишь. Мам, а? Вы б поторопились... еще не все. Телефон. К нему выскакивают БОРИС с букетом в руках и ОТЕЦ, спешащий из кухни: сталкиваются. МАТЬ. Алло. Я. Валя. Всю жизнь. Не морочьте мне голову! Валентина Михайловна! Валентина Михайловича? Так и говорите! ОТЕЦ. Да. Помню. Конечно. Нет. Я позвоню. Не могу. Хорошо. Привет. (Кладет трубку.) С ума сошел Гипропроект со сметой. МАТЬ. Очень милым голоском сходит с ума твой Гипропроект. ОТЕЦ. Какой есть, таким и сходит. Не милее твоего Битюцкого. И вообще неостроумно! в присутствии детей... ГЛЕБ. Где тут дети? Все уже взрослые. И в едином ряду со всей прогрессивной молодежью стоят за счастье и свободу. МАТЬ. Почему б тебе не воспользоваться свободой молчать? ГЛЕБ. Хоть бы раз дали попользоваться свободой говорить! Звонок в дверь. БОРИС (торжественно). Мама! Папа! И ты... брат! ГЛЕБ. "Орел, ореля, я семья. Прием". БОРИС. Пожалуйста, не волнуйтесь. Это бывает в жизни всякого. Все очень хорошо. (Идет открывать. Вскоре возвращается со странным видом. Вдруг швыряет цветы в дверь "ребячьей", делает отчаянный жест.) Вы читали "Войну и мир"? МАТЬ. Это викторина? Родители не так серы, как дети думают. БОРИС. Помните, как Ростов проиграл сорок три тысячи... ОТЕЦ. Сколько-сколько?! МАТЬ. Ты играешь в карты! ОТЕЦ. Я тебе не граф. И охоты с борзыми тебе не устрою! сам щенок! гусар! "шашку, коня!" Отвечай немедленно: в чем дело? БОРИС. Не кричи, здесь не футбол! Ничего страшного, подумаешь... (Приносит из прихожей магнитофон.) ГЛЕБ. "Джи-Ви-Си", стерео, устарелый. Восемь ноль на комке. Подцепил дочь миллионера или оторвал Государственную премию? БОРИС. Скости четверть - ему втюхать в темпе. - 120 - ГЛЕБ. Думаешь, до утра сумеешь напечатать деньги? МАТЬ. Чей это магнитофон? БОРИС. Мой... почти. ОТЕЦ. "Почти" - это в переводе на рубли сколько? БОРИС. Полтонны... с довеском. МАТЬ (в беспокойстве слушая). Пол чего? ГЛЕБ (разъясняет). Пятьсот рублей. ОТЕЦ. Пятьсот фиг! под сопливый нос! полтонны свинства! полцентнера нахальства! ГЛЕБ. Если брат будет вести себя разумно и брать меня на танцы в их общагу, то округлить имеющуюся сумму я беру на себя. БОРИС. Да хоть ты пол там проломи! До сколька? ГЛЕБ. Я думаю, что торг здесь неуместен. До ста. МАТЬ (веселится). Дело идет. Осталось всего пятьсот. ОТЕЦ. Мы с тобой вдвоем за месяц как раз столько получаем. Аферюга! Сам рубля еще не заработал! БОРИС. Я и хотел заработать! Он срочно продается за шестьсот, а я продам его минимум за... шестьсот двадцать. ОТЕЦ. Вам в вашей столовой белену на обед не подают? ГЛЕБ. Не за тот отец сына бил, что спекулянт, а за то, что неудачливый. Да сунь ты ему маг взад: нет крупы, и чао-какао, сдача ушла! пусть сам на стекле торчит. МАТЬ. Боже мой, я ничего не понимаю... БОРИС. Я ему расписку писал. При двух свидетелях... ГЛЕБ. Э-эх! Морской закон: не можешь - не берись. Гласит горькая пословица, что преступление не окупается. (Прислушивается к грохоту и ругани на кухне.) Наш самурай воюет. Банзай! МАТЬ. Боря, принеси чайник! Пора ужинать. БОРИС. Вам хоть земля тресни - пора ужинать! пора на работу! пора спать! домой! скатерть! чашки! (Идет на кухню.) МАТЬ. Когда нынешние семьи не видятся порой неделями, я хочу, чтоб хот