й раз. - А когда будет другой раз? - Не знаю. Господи, что же мне делать, первый и последний раз, единственный раз в жизни, помоги же мне, господи. И все-таки я вытягиваю! ГСМ еще пеердо мной, но я чувствую, что вытянул. Катапультироваться поздно. И вдруг я понимаю - запах гари в кабине. Значит -так. Невезеньице. Финиш. Выход. Аккуратный, уверенного вида юноша вжливо отодвигает меня и обнимает ее за плечи. Прижавшись к нему, она уходит. Тонкая фигурка, светлое пятнышко, удаляется в темноте. И вот я уже не могу различить Ленин плащ в вечерней толпе, и шелест шин по мокрому асфальту Невского, и дождь, апрельский, холодный, рябит зеленую воду канала. Зеленая рябь сливается в глазах... самолет скользит по траве в кабине дым скидываю фонарь отщелкиваю пристяжные ремни деревья все ближе дьявол удар я куда-то лечу Туго ударяет взрыв. Бермудские острова 1969, 20-е июня. - У каждого случается впервые - весна, и прозрение сердца; есть у кажого свои Бермудские острова; душа жаждет обретения. Прекрасны и далеки Бермудские острова. Там изумрудное небо проломлено малиновым булыжником солнца и прогнуто над зеркалами лагун, где хрустальные волны дробятся в коралловых рифах и под океанским прибоем звенят пальмы, а белый песок поет о верности под узкими ступнями яснолицых девушек, встречающих издали судьбу: отважных авантюристов с жесткими усмешками. - 162 - Человек взрослеет, и ускользающее движение лет все стремительней под растущим грузом насущных дел, и все недоступней и сказочнее за туманным горизонтом обетованный мираж, его Бермудские острова. И есть - смиряются; так положено от веку. Они строят города и пишут книги, их любят семьи и уважают друзья. И сны их спокойны в ночи и чиста совесть. Они - хлеб жизни. И никогда их твердым шагам не прозвучать на таинственном побережье, путь куда, обманен и зыбок, не сманил их, чужд. И есть - романтики и изгои - их верность не смиряется ничем. Отковывая желание на преградах и оттачивая на неудачах, стремятся и рвутся они к старинной цели. И хрупкие и нежные ростки их душ обламываются о вечные грани мира. Пройдя шторма и преодолв пустыни, достигают они своих Бермудских островов; но отмерившие рубеж глаза в иссеченном ветрами прищуре не умеют уже видеть так, как видят глаза юности, и сильные сердца разучиваются трепетать, - даже внимая великой красоте познанной сказки. И тогда понимают они, что счастье - в коротком мгновении, когда жар-птица, настигнутая через далекие годы у края света, бьется в твоих руках, ты овладел ею отныне, и не пришло еще сознание, что состоит она из тех же перьев и мяса, как и обыкновенная курица. И горечь этого понимания вылика. И поэтому я хочу выпить за то, чтобы каждый из вас достиг своимх Бермудских островов, сохранив всю детскую чистоту души в далекой и трудной дороге. ...Сегодня - особенный и памятный день, который случается лишь однажды. Вы окончили школу. Вы вступаете в большую жизнь. Идти по ней не в белых платьях и черных костюмах - вы снимете их завтра. К одному призываю вас - будьте верны себе. Вы дороги мне тем больше, что вы - мой первый выпуск. Все лучшее, что я умела, я старалась вложить в вас. Семь лет назад был мой выпускной вечер. Сегодня - снова - и мой праздник; и я счастлива вашими надеждами, вашей юностью... у нас одно счастье!.. (Анна Акимовна Амелина, 25 лет, преподаватель русского языка и литературы, диплом с отличием Ленинградского университета, классный руководитель 10-го "Б", умна, мила, патетична, одинока, садится с мокрыми глазами.) Выпускной вечер. Аркаша Абрин любит Алю Астахову. Алеша Аверцев тоже любит Алю Астахову. Аля Астахова любит того, кто любит другую. Связи класса трогательны в конечном напряжении и истаивают на глазах. ---------- институт начальство - Нормально конкурс план - Звони сессия аванс - Поздравляю стипендия получка - Я люблю тебя стройотряд водка - Одолжи до двенадцатого диплом премия - К чертовой матери распределение - Видел его недавно - 163 - квартира отпуск аборт обмен юг свадьба площадь пляж ребенок кооператив замужем развод деньги магнолия родители рюкзак очередь джинсы замша болеть дубленка похороны плащ работа магнитофон долги (За семь лет клетки человеческого организма полностью обновляются?) 1976, 19-е июня Алина Астахова, метрдотель лайнера "Александр Пушкин". На верхней палубе загорают в шезлонгах, плещутся в бассейнах, фотографируются у шлюпок и спасательных кругов. Шестые сутки "Пушкин" идет через Атлантику. Сменяются вахты в рубках и у машин, парятся повара, улыбаются бармены. Скользят ночами огни встречных судов, уходя и теряясь среди звезд. Она тихо листает "Таймс", лежа в своей каюте. Крутит транзистор: тихо поют "Песняры". еще пять минут можно кейфовать; и пора разбираться с обедом. Меню, официанты, наштукатуренные капризные старухи, "...сегодня мы предлагаем вам..." - грехи наши тяжкие. Сидела б я дома, детей нянчила, варила обед, ждала мужа с работы. Доля бабья, все не так, лоск этот... Детей-то хочется от любимого мужика, заковыка вот. Ветер гонит косые капли вдоль черных бортов. Четыре тысячи миль от Ленинграда. Двое возятся с лебедкой на баке. Чайка, поводя головой, пропускает под собой белые надстройки палубы, ускользая хвостом к корме, падает, выхватывает что-то из пены кильватера. Аркадий Абрин, переводчик советского торгпредства в Бразилии. Сумерки коротки на улицах Рио; верхние этажи еще пылают под солнцем, севшим за малиновую кромку Корковадо. - 164 - За полтора года в Бразилии я не видел двух одинаковых закатов. Он тянет пиво на балконе жилого особняка. В углу сада рядом с кактусом магнолия приотпускает цветок. У дверей магазина (с пластинки поет Доривал Каими), радостно скалясь, худенькие девчушки отплясывают самбу, коричневые исцарапанные ноги мелькают. Мозаичные мостовые Ипанемы и Леблона, фиолетовая вода и знаменитый белый песок Копакабаны. Ветерок с океана не доносит вонь бедняцких кварталов близ роскошного аэропорта. Люблю эту страну? и странно даже... Ребята почти не пишут, льяволы. А дома белые ночи. Завтра трудный день. ...Под вспыхнувшими прожекторами на горе тридцатиметровый белого камня Христос простирает руки над городом. Алексей Аверцев, лейтенант, командир огневого взвода артдивизиона ...-го мотострелкового полка. Дождливый июнь бесконечен. След тягача на глинистой дороге. Полк стоит в лесу у озера; туман встает вечерами с низкого берега. Он курит и кашляет, сидя на деревянной терраске ДОСа; кутается в наброшенный плащ. С двадцать второго учения; скверно, если не прекратятся дожди. Полк кадрированный, людей в расчетах не хватает. Отпуск будет в августе; далеко Ленинград... Доски покряхтывают под табуретом. Ельничек сбегает по сочной траве, тот берег размыт за далью. Солдатский долг: пожизненная профилактика собственной профессии. Неделю назад его приняли в партию. Серое серебро струек, перебор капель. Окурок шлепается в лужу, расходятся круги. Он разворачивает отсыревшую газету: "Заслуженную популярность на океанских линиях мира снискал советский лайнер "Александр Пушкин". Комфортабельность, высокая культура экипажа привлекают любителей морских путешествий из многих стран. Экипаж коммунистического труда возглавляет один из опытнейших капитанов Балтийского морского пароходства Герой Социалистического Труда В. Г. Оганов. Вчера "Александр Пушкин", совершающий круиз по Атлантике, ошвартовался в порту Гамильтон (Бермудские острова)". ("Комсомольская правда", 19 июня 1976 г.) Возвращение А в Лениграде шел снег. Вспушились голые ветви Александровского сада. Мягко выбелился ледок, стянувший сизые разводья Невы. Ударила петропавловская пушка, взметнув ворон из-под стен. - 165 - - Ким приехпл! Колпак Исаакия плыл. Медный всадник ссутулился под снежным клобуком. Несли елки. - Дьявол дери... Ким! - Здор-рово! Ким! Бродяга! ух! - Ну... здравствуй, Ким! старина... - Кимка! Ах, чтоб те... Кимка, а! - Салют, Ким. Салют. - Ки-им?! - Братцы: Ким! Билеты спрашивали еще от остновки. Подъезд светился у Фонтанки. Высокие двери не поспевали в движении. Билетерши снисходили в причастности искусству. Программки порхали заповедно; шум предвкушал: сняв аплодисменты, двинулся занавес. - За встречу! - Ким! - твой приезд. - Гип-гип, - р-ра!! - Горька-а! Ну-ну-ну... - эть! - Ха-ха-ха-ха-ха! - Ти-ха! Ким, давай. - И чтоб всегда таким цветущим! - Позврольте мне себе позволить... э-э... от нашего... э-э... - "Пр-риходишь - привет!" - Ну расскажи хоть, как ты там? - Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару. - Пойдем потанцуем! Раскрывается свежее тепло анфилад, зеленая и призрачная нестеровская дымка, синие сарьяновские тени на горящем песке, взрывная белизна Грабаря, сиреневый парящий сумрак серовской балерины и предпраздничная скорбь Демона. - Отлично выглядишь! здОрово! - Надолго теперь? - Молоток. Завидую я тебе!.. - Ну ты даешь. - Расскажи хоть поподробнее! - Все такой же красивый. - Что, серьезно? - Одет прекрасно. - Где? Ой, я хочу на него посмотреть! Назавтра день был прозрачный, оттепель, влажные ветви мотались в синеве, капало с блестящих под солнцем крыш, девушки, блестя глазами, гуляли по набережным, и большой водой, фиалками и талым подмерзающим снегом пахли сумерки. - Мощный мужик. - Ну авантюряга! - Вот живет человек так как надо! - Не каждый так может, слушай. - Этот всегда своего, в общем, добивался. - Ким, ну идем! - Значит, в восемь, Ким! - Так жду тебя обязательно. - Завтра-то свободен? всё, соберемся. Приходи смотри! - Так в субботу, Ким, мы на тебя рассчитываем. - 166 - - На дне рождения-то будешь? - Да давай, Ким, не сомневайся, тебе там понравится! В филармонии было душно, музыка звучала в барабанные перепонки, тихо вступили скрипки, нарастая, музыка прошла насквозь, захватила в мерцании и сполохах, и в отчаянии заламывала руки и падала женщина на угрюмом берегу, метались под тучами чайки, и накатилась, закрывая все в ярости, огненная волна, стены городов рушились в черном дыму, гремел неотвратимо тяжелый солдатский шаг, но среди этого запел, защелкал невесть откуда уцелевший дрозд, и утренний ветер пробежал по высокой траве, березки затрепетали, в разрыве лазури с первым утренним лучом показался парус, он рос победно, и только пена кипела в прибрежных скалах. "Да. Эдуард слушает. Что?! Ким, драть твои веники!! Старик сто лет когда скотина давай идет титан конечно. Да как, у меня нормально. Митьке? пятый уже, недавно вот стихотворение выучил. Анька молодцом, вертится. Обязательно, о чем речь, сейчас я смоюсь с работы. Подходи, подходи! Да у меня и останешься, и не думай, что отпущу... кто стеснит - ты? с ума сошел! посидим хоть душу отведем. Отлично! Добро!" - Здорово! - Даже так? - Помнишь!.. - Помнишь... - Помнишь... - Помнишь... - Помнишь... - Помнишь... Официант склоняет пробор: коньячок, икорка; оркестр в полумраке. Покойно; вечер впереди; твердые салфетки; по первой. Женщины красивы. - Танька - вон, русый, высокий. - Это и есть тот знаменитый Ким? Хм. Симпатичный. - ... - ...? - ... - ...! - ... - ... "...откуда ты взялся такой... господи... мне кажется, я знаю тебя давным-давно... Поцелуй меня еще... милый..." Витрины в гирляндах ярки. Длинноногая дива склонилась к окошечку кассы. Светлые волосы легли по белой шубке. Короткая шубка задиралась. Девушка чуть приседала, говоря к кассирше. Открытые бедра подавались в прозрачных чулках. Она отошла к прилавку, переступая невероятно длинными и стройными ногами, гордая головка возвышалась. - Дорогой! заходи же скорее, заходи! - Спасибо, ну зачем же; спасибо, родной. О! Боренька, ты посмотри какая прелесть. - Да не снимай ты туфли ради бога. Ниночка, скажи ему. - Ну дай-ка я тебя поцелую. Да загорелый ты какой! - Выглядишь ты прекрасно, должен тебе сказать. - И как раз к обеду, очень удачно! Боренька, достань белую скатерть из шкафа. - Так; водка у нас есть? - хорошо. Сейчас я только позвоню Черткову, скажу, что мы сегодня заняты. - Ну дай же я на тебя посмотрю-то как следует. - Ниночка, где у нас в холодильнике семга оставалась? - Кушай ты, милый, не стесняйся, давай-ка я еще подложу. - Ну, как твои успехи? А что делать собираешься? Болельщики выламывались из троллейбусов. Из надеющихся доказывал книжкой рыбфлота. Шайба щелкала под рев. Лед в хрусте пылил веерами. Короткие выкрики игроков. Транслирующий голос закреплял взрывы игры. - 167 - - Привет, Ким! - Как дела, Ким? - Здравствуй, Ким. - Здравствуй. - Здравствуй. - Ким приехал. - Он мне звонил вчера. - А мы с ним в пять встречаемся, присоеднияйся. - Давно, давно я его не видел. Неимоверно морозный день калился в багровом дыму над Марсовым полем. Побелевшие деревья обмерли над кровоточащим солнцем, насаженным на острие Михайловского замка. Звон стыл. - За встречу! - Ким! - твой приезд. - Гип-гип, - р-ра!! - Горька-а! Ну-ну-ну... - эть! - Ха-ха-ха-ха-ха! - Ти-ха! Ким, давай. - И чтоб всегда таким цветущим! - Позврольте мне себе позволить... э-э... от нашего... э-э... - "Пр-риходишь - привет!" - Ну расскажи хоть, как ты там? - Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару. - Пойдем потанцуем! Дети катались с горки, падали, ликующе визжа, теребили своих пап в саду Дворца пионеров. Светилась огнями елка, лохматый черный пони возил малышей, бренчал бубенчиками, струйки пара вылетали из широких мягких ноздрей. Румяный кроха восседал на папиных плечах, всплескивая радостно руками. - Как Ким-то? Что рассказывает? - Вчера его Гоша видел. Цветет! - Слушай, так что там насчет места в финансово-экономическом? - В четверг буду знать; позвоню тебе. - Если что - с меня причитается. Как твоя публикация? - Вроде удается пристроить в "Правоведении". В толпе наступали на ноги, магазины, автобусы, метро, толстые и тонкие, старость - молодость, осторожно - двери закрываются, портфели, сапожки, ондатры, сегодня и ежедневно, топ-топ-топ по кругу, вы проходите - не мешайтесь. - Еще что нового? - Вчера Кима видел. - Еще что нового? - Вчера Кима видел. - Еще что нового? Лыжню припорошило. Снежная пыль сеялась с сосен. Дымки стояли от крыш в серо-молочное небо. А здесь пахло промерзшим лесом, лыжной мазью, чуть овлажневшей шерстью свитера, руки с приятным автоматизмом выбрасывали палки, отталкивались, четко посылая; необыкновенно приятно было глотать лесной воздух. - Эдуард, Митька опять ночью кашлял. - Драть твои веники, звоню сегодня Иваницкому, у него есть знакомый хороший терапевт, а то что ж такое. - Позвони, пожалуйста, не забудь. Как твоя изжога? - Анька, отстань. Пбю твой овощной сок. - Как Ким? - 168 - - Нормально. - Увидишь - передай привет. Сегодня среда, у меня семинар; буду поздно. Купишь поесть. - Добро. - И Митьку заберешь из садика. - Могла не напоминать. Автобус был пуст, и темные улицы тоже пусты. Согреться удалось только на заднем сиденье, но там высоко подбрасывало и сильно пахло выхлопом. На поворотах слышно было, как звякают и пересыпаются в касах медяки. - Боренька, ты совсем себя не бережешь. - Ниночка, не пили меня. Я купил на рынке парной телятины. - Милый, но зачем ты тащил эту картошку? - Умеренные нагрузки полезны. А еще нам достали билеты на Темирканова, я Черткову звонил. - Ты поблагодарил его? - А как ты думаешь? - Ким не давал о себе знать? - При мне нет. - Ну, ложись, ложись, отдохни. Вон до сих пор еле дышишь. - Сейчас, ниночка, сейчас, положу все в холодильник. Девушка притоптывала, поглядывая на часы. Парень подошел, невзрачный какой-то, маленький. Они поцеловались дважды, она, сняв варежку, погладила его по щеке, он обнял ее за плечи, они ушли прижавшись друг к другу. - Танька - аот, тени французские, нужны? Ты что, того? Что - Ким?.. Мороз заползал за брюки и жестко стягивал бедра. Дубленка была короткая, ветер распахивал полы и продувал насквозь. Руки в карманах, ветер забирался в рукава до локтей. Зато пальцы не мерзли. Каждые несколько минут приходилось вытаскивать правую руку из кармана и тереть онемевший кончик носа кожаной холодной перчаткой. На перчатке всякий раз после этого оставался мокрый след. - Старик, моя статья будет в четвертом номере "Правоведения". - Король! Как ты ее все-таки умудрился там просунуть? - Уметь надо. - Рад за тебя. - Сигарету. Так вот, место в финансово-экономическом - сто тридцать пять без степени. Сеньшин (ты слышал) заинтересован в своем человеке, ему нужен молодой мужик против старых дур на кафедре. Смысл, пожалуй, есть. Я обещал, что ты дашь ответ послезавтра. - Смысл есть.. Подушка была тугая, постель свежая. От настольной лампы резало глаза, но в темноте толку не было. Четыре сигареты оставались в пачке. Под серым дождем таяли сугробы на пустой площади. В домах светились окна только лестничных площадок. В шесть часов зашаркал скребок дворника. Миг - Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - Петроградская. Напротив сидела красивая женщина. Он смотрел на нее секунд несколько - сколько позволяли приличия и самолюбие. Страшно милая. - 169 - Хлопнули сдвоенно двери. Ускоряющийся вой движения. Не столько красивая, сколько милая, Прямо по сердцу. Проблеск судьбы... не упустить - наверняка упустишь; с белых яблонь дым... И это тоже пройдет. Пройдет. Подойти. Трусость. Как просто все делается. Судьба, мимо, - а если?.. если, да... слово, взгляд, касание, добрая женственность, мягкое и округлое, ночное тепло, стон, музыка, плывет, головокружение, слишком любил, не нанес рану, повелевать - а не искать счастья в рабстве, подчинить, а счастье - сразу, вместе, желание навстречу; нет в мире совершенства, - сказал лис: вместе читали, а потом то письмо, телеграмма, никогда не увидеться, дурочка милая, что натворила, лучшая из всех, лучше нее, пятнадцать лет, узенький купальник, старая дача, сейчас там все другое, берег зарос, камыши, бил влет, кислая гарь, прорвемся, ветреный рассвет, белые зубы, оружие по руке, армия без мелихлюндий, в двадцать лет мир твой, по выжженной равнине за метром метр, зачем рано умер, плакали, во дворе с гитарой, Галя, сама, не надеялся, неправда, лучше чем в кино, близость благодарные слезы преступить, куда мы уходим когда под землею бушует весна, какая узкая талия, поздно увидел, маленькие руки ее санки спор, Света покажи, а дашь потрогать, через двадцать лет там все перестроили, зайцем на поезде, дайте до детства плацкартный билет, крутили пласты после уроков, два золотые медалиста ненавидели учителей, прав Наполеон - люди шахматная игра, презирать и использовать, еще все будет было бы здоровье, плечо на Севере застудил - опять ноет, а зубы, швейцарские протезы, пятьсот рублей, врачи коновалы, а что их зарплата, загорали в Солнечном план ограбить инкассатора, деньги у тех кто их добивается, побеждают слабые - они целеустремленны в жизни: работа, семья, дом, машина, сколько лет мечтал о машине - а сейчас уже не хочу, исчезают после тридцати желания, дорога ложка к обеду, первые груши на базаре не купила - дорого, теперь не люблю груши, слушался, верил, сволочи что ж вы со мной сделали, хорошего человека задолюать нелегко, а он с касетом, поломал локтем коленом и в почки еле смылся, пеершагнуть через страх, пять драк с Мартыном перед классом, с Воробьем ночью в походе о жизни, весь урок на лавочке за мастерскими бесконечно разговор, она выглядела совсем взрослой, а все оказалось сплетней, фата и туфли скользкие, лучше Родена, голубое и прозрачное, синее, тоска, покину хижину мою уйду бродягою и вором, цыгане, Ромка курчавый отличный слух в музыкальную школу не загнать, успеет еще накрутиться белкой в колесе, закат, и не повидал мир, в бананово-лимонном Сингапуре, в бурю, мулатки с ногами от коренных зубов всегда готовы бахрома на бедрах, Рио-де-Жанейро, белые штаны за двадцатку в Пярну, белые ночи, мосты, будильник на полседьмого, выйду на пению - молотком его, время, летит в командировках не знаешь как убить самолет грохнулся хорошая смерть дурак в авиаучилище насели сдался уже майор подполковник смотрят как на человека пенсия двести лопух Ленке уже тринадцать а начальство на ты, тыкни ему - ха-ха, а наряды он закрывает, премию урежут - на скандал, чего она шумит я еще не пью все домой, раковина течет проблема, слесарь бабки пивной ларек вообще миллонеры, лакеи, своя мафия, в гробу вас, не хотел, манило горько страдание романтика все познать не зарадуешься познали до нейтронной бомбы, война или кирпичом по балде - какая разница, не боится умереть а операции, общий наркоз, наркотики старому пню подкинуть и донос на него, сам подонок, добрый только язык длинный - а слово ого оружие убить можно а сам в стороне смотреть как мы хребты и головы ломаем второй по самбо бегать надо кишечник ни к черту отощал кащей дразнила вот ножки были утонула узнал год спустя страшно бедная поцелуй - 170 - мою грудь густой треугольник желтая блузка одевалась кроссовки лопнули шапку новую Валька в комиссионке деньги на магах пулеметной очередью шагнуть с балкона покой золотые волосы большие ягодицы как-нибудь сорок лет как отстрелянные патроны, а сколько старушек, после блокады девочками приезжали, старый город, всех не обеспечишь... - Станция Петроградская! Напротив сидела красивая женщина. Он смотрел на нее секунд несколько - сколько позволяли приличия и самолюбие. Страшно милая. Знакомо... где и когда он ее уже видел?.. Не вспомнить... давно или недавно?.. но что-то было - что?.. - Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - Черная речка. Ни о чем Самое простое, самое верное, всегда пройдет, понравится, затронет, оставит след, создаст настроение, произведет впечатление; изящество фразы, ностальгия, тень любви, тень потери, тень мысли: ажурная тень жизни, тонкий штрих, значительность деликатного умолчания, шелест мудрой печали, сиреневое кружево, шелковая нить сюжета; солнечный зайчик, лунный блик, капля дождя, забытый запах, тепло руки, река времени. Нечто приятное и впечатляющее, но несуществующее, как тень от радуги, пленительная мелодия трех дырок от флейты - трех нот собственной души, тихий и простой отзвук гарионии: надтреснутое, но ясное зеркальце, отражение нехитрое - но в этой нехитрости зоркость и мастерство. Как мило, как изысканно, как виртуозно: ломкая паутина лет, прихотливое взаимопроникновение разностей, вуаль и веянье страстей - трепет памяти, цвет весны, жар скромных надежд - и осень, осень, угасающее золото, синий снег, сумерки, сумрак, далекий бубенчик... Архаические проблески архаизмов словаря Даля, прелесть бесхитростных оборотов - выверенный аграмматизм, длинное свободное дыхание фразы, ее текучее матовое серебро; и простота, простота; и наивность, как бы идущая от чистоты души, от еретической мудрости, незыблемости исконных драгоценностей морали: добро, истина, прощение, и горчинка всепреходящести; о, без этой горчинки нет пикантности, нежной тонкости вкуса - так благоуханную сладость хорезмских дынь гурман присыпает тончайшей солью. Как хорошо... Как талантливо... Как глубоко - и просто!.. Ненавязчивая, комфортная возможность подступа благородной слезы, нетрудное эстетическое наслаждение, щемящая душа разбережена бережно, чуть истомлена сладко, как на тихих медленных качелях любви. И как в жизни: правдиво, правдиво, но красиво, благородно; увидел, понял, разобрался, смог, сумел, показал, объяснил; о... Нет, есть и порок, и зло, и несправедливость, и трагизм, - но светло! светло! И борьба, возможно поражение даже - но дух добра над всем торжествует, вера в людей, - как в ясном прожекторе цветок распускается, белый голубь летит, вечный флаг вьется. Пусть даже кости - так белы, дождями омыты. Не напрягать мозги, не ужасать воображение, не мучить сердце, ничего грубого, натуралистичного, могущего вызвать отвращение, никогда; ласкать, бархатной лапкой, приятно, от внимания приятно, сочуствия, доброты, ума, образованности, - а если в бархатной лапочке острый коготок царапнет - так это царапанье ласку острее сделает, удовольствие сильнее доставит: словно и боль, и кровь, да уместные, невсамделишные, желаемые. - 171 - Не открывать америк, уж открыта, известна, у каждого своя, она и нужна - а не другая, неправильная, чужая, лишняя будет; каждый хочет то узнать, что уж и так знает, то услышать, что сам хочет сказать - да случая не имеет: вот и радость, удовлетворение, согласие, благодарность: польсти его уму - он и примет, превознесет. А чтО все знают? - то, что всем известно; и чуть свежести взгляда, чуть игры формы - интересно, выделяется, умно - а и понятно. Не бить в главное, как петух в зерно: неумело, примитивно - (стук в лоб - переваривай); а виться кругами, ворковать певуче, взмести пыль дымкой жемчужной: хвост распушенный блещет, курочки волнуются, жизнь многосложная качает, с мыслями и чувствами, хорошая жизнь. Проблемы, тайники души, конфликт чувства с долгом, и обыденность засасывает, необыденность манит - порой пуста, обманна; коснется ребенок со смертью, разлучатся влюбленные, прав наивный, преодолеет трудности сильный... Щедра веселая молодость, умудрена старость,пылкость разочаровывается - не гаснет огонь: переплетенье по правилам, головоломка-фокус из веревочки - прихотлив и продуман запутанный узор, а потянуть за два кончика - и распуталось все в ровную ниточку; не должны запутаться сплетенья, нельзя затянуть узелки, в том и уменье. Сталкиваются характеры, идет дело, скрыты - но явно проявляются чувства, высказывается умное, а дурное осуждается не в лоб, но с очевидностью. С болью любовь, с потерями обретения, с благодарностью память, со стыдом грех. Ласка и смущение, суровость и чуткость, богатство и пустота, достоинство и черствость... Солнце садилось, глаза сияли, годы шли, мороз крепчал... Кушают лошади сено и овес, впадает Волка в Каспийское море, круглая Земля и вертится, во всем сколько нюансов, оттенков, открытий, материи к замечанию, размышленью, вздоху и взгляду: времена года, и быстротечность жизни, и он и она, нехорошо зло и хорошо добро, хоть сильно зло бывает - тем паче хорошим быть надо; края дальние, красота ближняя, занятия разные, времена прошлые и надежды будущие, многоликое и доступное, разное и родное, счастье с горем пополам - вот и отрадно, а это главное - отрадно. Свистульки Он очнулся нагой на берегу. Рана на голове кровоточила. Сначала он пытался унять кровь. Прижимал рукой. Промыл рану соленой жгучей водой. Отгонял мух. Потом нрвал листьев и осторожно залепил. В дальнейшем рана зажила. Шрам остался от лба до темени. И иногда мучили головные боли. Возможнео от удара по голове, ему начисто отшибло память. Если он видел какой-то предмет, то вспоминал, что к чему в этой связи. А с чем не сталкивался - о том ничего не помнил. Изнемогая от жажды, он четыре дня скитался по лесу и набрел на ручей. Ел он ягоды и корешки (с опаской, несколько раз отравившись). Первый дождь он переждал под деревом. При втором построил шалаш. Впоследствии он построил несколько хижин: одну из камней у береговой скалы, другую в лесу у раздвоенной пальмы, из сучьев и коры. Хижины выглядели неказисто, но от непогоды укрывали. А когда он наткнулся на глину и приспособил ее для обмазки, жилища стали хоть куда. - 172 - Наблюдая, как чайки охотятся за рыбой, он пытался добывать ее руками, палкой, камнем, отказался от безуспешных способов и сложил в лагуне ловушку-запруду из камней, в отлив удавалось поймать. Собирал моллюсков. Из больших, с твердым глянцем листьев соорудил подобие одежды, защиту от жгучего солнца. Насушил травы для постели. Вылепил посуду из глины. Жизнь наладилась, лишь немного омрачала настроение язва на ноге. Она саднила и мешала при ходьбе. Однако не настолько, чтоб он не смог предпринять путешествие на гору с целью осмотреться. Он взбирался сквозь заросли наверх с восхода до заката и остановился на вершине, задыхаясь: кругом до горизонта темнел океан, и солнце угасало за его краем. Это был остров. На вершине горы он приготовил сигнальный костер. Рядом сделал хижину и стал глядеть вдаль, где покажется корабль. Он спускался только за водой и пищей и очень торопился обратно. Через два года он, потеряв сначала надежду на корабль, вслед за ней потерял уверенность, что вообще существуют корабли, да и сами другие люди тоже. Нет - значит, нет. А что было раньше - строго говоря, неизвестно. Голова иногда очень сильно болела. Даже из происшедшего на острове он уже не все помнил. Он вернулся к хозяйству. Четыре добротные хижины, запас вяленой рыбы и сушеных корней, кувшины с водой, протоптанные тропинки, инструменты из камешков, палок, раковин и рыбьих костей. Конечно, обеспеченный быт требовал немало труда. Выковыривая как-то моллюска из глубин витой раковины тростинкой, он дунул в тростинку, чтоб очистить ее от слизи - и получился свист. Ему понравилось. Он подул еще, с удовольствием и интересом прислушиваясь к звуку. Потом дунул в другую тростинку - та тоже свистела, но чуть иначе, по-своему. Он развлекался, увлеченный. До вечера он передул во все тростинки, что имел. Надломленные звучали иначе, чем целые, длинные иначе, чем короткие, тонкие иначе, чем толстые, - он улавливал закономерности. Первая мысль, которая пришла ему в голову наутро, - подуть в полую раковину. Раковина зазвучала басовито и мощно. Другие раковины тоже звучали. Напробовавшись, он стал сортировать их по силе и высоте звука. Вскоре он обладал уже сотней разнообразнейших свистулек. Были там из пяти, из восьми и более неравных тростинок, скрепленных глиной, были и из самой глины, с дырочками и без, прямые и гнутые, и разветвляющиеся, и наборы разновеликих раковин. Он придумывал комбинированные, позволяющие извлекать сложный слух. У него обнаружился музыкальный слух. Он научился наигрывать простенькие мелодии, переходя ко все более сложным. На лице его при этом появлялось задумчивое и болезненное выражение - возможно, он пытался вспомнить многое... и не мог, но как бы прикасался к забытой истине, хранящейся, видимо, в где-то в глубинах его существа, куда не дотягивался свет сознания. Он познал в этом наслаждение и пристрастился к нему. Он запоминал одни мелодии, варьируя и совершенствуя их, и сочинял новые. Иногда у него даже вырывался смешок, появлялась слеза - а раньше он смеялся только при удачной рыбалке, а плакал от приступов боли. Хозяйство терпело некоторый ущерб. Насладиться мелодией представлялось моментами желанней, чем съесть свежую рыбу, коли оставалась вяленая. Он, вполне допустимо, полагал себя гением. Не исключено, что так оно и было. - 173 - Гора на острове оказалась вулкканом. Вулкан начал извержение утром. Плотный грохот растолкнул воздух, пепел занавесил небо. Белое пламя лавы излилось на склоны, лес сметался камнепадом и горел. А самое скверное, что остров стал опускаться в океан. Это произошло тем более некстати, что с некоторых пор человека гнело отчетливое несовершенство последних мелодий, явно хуже предыдущих, а накануне вырисовалось рождение мелодии замечательнейшей и прекраснейшей. Он оценил обстановку, прикинул свои шансы, вздохнул, взял две вяленые рыбы и кувшин с водой, взял любимую свистульку из восьми травинок с пятью отверстиями каждая, четырех раздвоенных трубочек и двух раковин по краям и стал пробираться через хаос и дымящиеся трещины к холму в дальней части острова. Там сел, отдохнул, закусил и принялся с бережностью нащупывать и выстраивать мелодию. Устав, он отпивал воды, разглаживал пальцами губы и играл дальше. Не то чтоб он боялся или ему было все равно. Но он понимал, что, во-первых, вдруг он уцелеет; во-вторых, от его сожалений ничего не зависит; в-третьих, надо же чем-то занять время и отвлечься от грустной перспективы; в-четвертых, хоть насладиться любимым занятием; в-пятых - да просто хотелось, вот и все. Извержение продолжалось, и остров опускался. Через сутки волны плескались вокруг холма, где он спасался. У него еще оставалось полрыбы. Когда сверху летели камни, он прикрывал собой инструмент. Если ему не удавался очередной сложный пассаж, он ругался и топал ногами. А когда мелодия звучала особенно чисто и завораживающе, он прикрывал глаза, и лицо у него было совершенно счастливое. Цитаты "А старший топорник говорит: "Чтоб им всем сгореть, иродам!" Плотников, "Рассказы топорника". "Джефф, ты знаешь, кто мой любимый герой в Библии? Царь Ирод!" О'Генри, "Вождь краснокожих". "Товарищ, - сказала старуха, - товарищ, от всех этих дел я хочу повеситься". Бабель, "Мой первый гусь". Однако! Я заржал. Ничего подбор цитаточек! Записную книжку, черную, дешевую, я поднял из-под ног в толкотне аэропорта. Оглянулся, помахав ею, - хозяин не обнаружился. Регистрацию на мой рейс еще не объявляли; зная, как ощутима бывает потеря записной книжки, я раскрыл ее: возможно, в начале есть координаты владельца. "Я б-бы уб-бил г-г-гада". Р.П.Уоррен, "Вся королевская рать". - 174 - "Хотел я его пристрелить - так ведь ни одного патрона не осталось". Бр. Стругацкие, "Парень из преисподней". "Я дам вам парабеллум". Ильф, Петров, "12 стульев". Удивительно агрессивные записи. какой-то литературовед-мизантроп. Читатель-агрессор. Зачем ему, интересно, такая коллекция? "Растрелять, - спокойно проговорил пьяный офицер". А. Толстой, "Ибикус". "К тому времени станет теплее, и воевать будет легче". Лондон, "Мексиканец". Нечто удивительное. Материалы к диссертации о милитаризме в литературе? Военная терминология в художественной прозк?.. Я перелистнул несколько страниц: "У нас генералы плачут, как дети". Ю.Семенов, "17 мгновений весны". Имею два места холодного груза". В. Богомолов, "В августе 44-го". Я перелистнул еще: "Заткнись, Бобби Ли, - сказал Изгой. - Нет в жизни счастья". Ф. О'Коннор, "Хорошего человека найти нелегко". "И цена всему этому - дерьмо". Гашек: трактирщик Паливец, "Швейк". "Лежи себе и сморкайся в платочек - вот и все удовольствиея". Н. Носов, "Незнайка". Эге! Нетзвестный собиратель цитат, кажется, перешел на вопросы более общие. Отношение к более общим вопросам бытия тоже не сверкало оптимизмом. Странички были нумерованы зеленой пастой. На страничке шестнадцатой освещался женский вопрос: "Хорошая была женщина. - Хорошая, если стрелять в нее три раза в день". Ф. О'Коннор, "Хорошего человека найти нелегко". - 175 - "При взгляде на лицо Паулы почему-то казалось, что у нее кривые ноги". Э. Кестнер, "Фабиан". "Жене: "Маня, Маня", а его б воля - он эту Маню в мешок да в воду". Чехов, "Печенег". Облик агрессивного человеконенавистника обогатился конкретной чертой женоненавистничества. Боже, что ж это за забавный человек? Но вот цитаты, посвященные, так сказать, гостеприимству: "Я б таким гостям просто морды арбузом разбивал". Зощенко. "Увидев эти яства, мэтр Кокнар закусил губу. Увидев эти яства, Портос понял, что остался без обеда". Дюма, "Три мушкетера". "Не извольте беспокоиться, я его уже поблевал". Колбасьев. "Попейте, - говорят, - солдатики. - Так мы им в этот жбанчик помочились". Гашек, "Швейк". "У Карла всегда так уютно, - говорит один из гостей, пытаясь напоить пивом рояль". Ремарк, "Черный обелиск". Цитаты были приведены явно вольно. Некоторые даже слегка перевраны. Уж Чехова и Зощенко я помнил. Но зачем они владельцу книжки? Эрудиция начетчика? Остроумие бездельника, отлакированное псевдообразованностью? Реплики на все случаи жизни? Блеск пустой головы? Конечно, цитирование с умным видом может заменить в общении и ум, и образованность... И тут же наткнулся на раздел, близкий к моим размышлениям: "И находились даже горячие умы, предрекавшие расцвет искусств под присмотром квартальных надзирателей". Салтыков-Щедрин, "История одн. города". "Проклинаю чернильницу и чернильницы мать!" Саша Черный. - 176 - "Мосье Левитан, почему бы вам не нарисовать на этом лугу коровку?" Паустовский, "Левитан". Объявили регистрацию на мой рейс. Оценив толпу с чемоданами, я взял свой портфельчик и пошел к справочному: пусть объявят о пропаже. У стеклянной будочки топталось человека четыре, и я, не отпускаемый любопытством, листал через пятое на десятое: "Если б другие не были дураками - мы были бы ими". В. Блейк. "Говнюк ты, братец, - печально сказал полковник. - Как же ты можешь мне, своему командиру, такие вещи говорить?" Серафимович, "железный поток". "Ничего я ему на это не сказал, а только ответил". Зощенко. Страничка 22 вдруг касалась как бы национального вопроса: ""Его фамилия Вернер, но он русский".