на хрен,
когда-то английские шерстяные вещи носились треть века -- кому надо
упираться теперь в борьбе за такое качество, все равно через год это будет
немодно! Хотя понятно, что платье от Шанель на коктейле -- точно то же
самое, что стеклянные бусы на туземке у тыквы с хмельной бузой. Пример самый
смешной и яркий -- солдатская мода. Все в армии одеты одинаково, строго по
уставу, как тут утвердить себя значительнее других? Ан нет, солдат тоже
человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Сапоги: голенище подрежем
покороче и приспустим в гармошку, каблук набьем повыше и обточим на клин.
Штаны ушьем в обтяжку, завязки на щиколотках отпорем и заменим резиновой
штрипкой. Мундирчик тоже обузим и укоротим так, чтоб ниже ремня торчал ровно
на десять сантиметров. Вместо белого подворотничка подошьем красный, а по
краю выпустим наружу кантом белый полихлорвиниловый провод. Под значки --
красные пластмассовые подкладочки. Под погоны -- закругленные жесткие
прокладки, чтоб твердый был погон и выгнутый. Пилоточку возьмем на размер
поменьше и загладим так, чтоб уголки торчали. Ремешок ни в коем случае не
зеленый, а коричневый, под кожу, и пряжку белую выкинем, достанем латунную,
выгнем ее, уголки подточим на закругление. О! Это -- уважаемый солдат,
блюдет себя, не салага.
Штатский человек такого модника от бедного-несчастного солдата и
отличить не сумеет. А для солдата в тех отличиях огромное значение! Он о них
заботится, переживает, на масло и сахар из своего скудного пайка выменивает,
в редкие свои свободные минуты шьет, точит, режет, совершенства добивается.
И если рьяный командир прикажет все это убрать -- сопротивляться будет, в
наряд пойдет, на губе отсидит. Для солдата это -- горе и унижение.
А светская дама дико переживает унижение, когда на балу все в
бриллиантах, а у нее нету. А ее муж, который тоже этим фактом унижен, хапнет
взятку, или влезет вверх по службе, или грабанет банк, чтоб его баба была не
хуже других. Майн Готт...
Иерархия. Была всегда у животных и людей. И если кому кажется, что
можно все-таки людям создать условия полного равенства, и чтоб ну низачем же
никакая иерархия была не нужна, ну исключить же -- условия чистого опыта! --
ну все же к ней предпосылки, и тогда ее не будет, -- тот пусть кушает больше
фосфора для улучшения деятельности своего мозга.
Жизнь в советских (российских) тюрьмах (лагерях) -- это ад кромешный.
Еды хватает, помещения теплые, постельное белье чистое, условия для всех
одни и те же (берем идеальный вариант содержания). Все равны, все зеки. Что
они должны делать? Облегчать себе жизнь. Кто их друг? Свой брат зек. Кто их
враг? Гражданин начальничек, вертухай, волк позорный. Да? Вот вам дышло,
чтоб голова не болталась.
В тихий ужас и громкий кошмар превращают свою жизнь сами зеки. Они себе
придумывают такие законы общежития, такие условности поведения, строят такую
изощренную и жестокую иерархию, что главная тяжесть, и труд, и муки отбытия
срока заключения -- не условия жизни и работы, а звериные отношения между
самими зеками. Все за решеткой, все за колючей проволокой, все братья по
несчастью, так помогай друг другу. Ага... Побои, поножовщина, немыслимые
надругательства, дикие условности поведения, сложная система подчинения,
всего не перечесть. Почему?!
Это для непосвященного и на первый взгляд зеки равны. А вот я -- ношу
не синюю робу, а черную, причем новую. И сплю на шконке в углу у окна, а не
у двери, и не на втором ярусе, а внизу. И любовничек у меня молоденький,
симпатичный, моя "машка". И если кто получает посылку с едой -- мне дают из
нее то лучшее, что я захочу. А кто мне не нравится, или сделал что не по мне
-- мигну, и мои шестерки его изобьют до полусмерти, или вообще макнут. А
работают за меня мужики. И не потому, что мне трудно, а потому что западло.
Я -- пахан, я вор, и татуировки мои об этом говорят. Надо мной -- только
главвор зоны. А подо мной -- авторитеты и шестерки. А под ними -- мужики. А
под ними -- поломойки, мужику мыть пол или тем более сортир западло. А между
мужиками и поломойками -- придурки, они устроились неплохо, по кухням и
библиотекам, на общие работы не ходят, и хотя они могут быть нужны и
полезны, но в табели о рангах стоят ниже, уважения им меньше, койки их -- на
местах похуже. А ниже всех -- петухи, опущенные, насильно сделанные
пассивными педами, у них вообще нет прав, с ними нельзя общаться, нельзя
прикасаться -- хотя можно трахать или, сидя в карцере, принимать передачу из
их рук, такой контакт "не считается". А при другом контакте ты сам окажешься
"зачушен", сам стал опущенным. Красный цвет -- нельзя. Поднимать что бы то
ни было с земли -- нельзя, даже упавшую шапку зимой, иначе ты опустился. И
т.д., и т.п., и др., и пр.
Ох да не просто быть паханом. Надо быть храбрым, сильным, жестоким,
хитрым, невзирая абсолютно ни на что сдерживать свое слово -- любое! -- и
постоянно оберегать свое место, показывая себя достойным занимать его.
А если -- без паханов, без рецидивистов, без воров -- собрать в одной
зоне только юнцов по первой ходке, со случайными, не тяжкими преступлениями,
нарушениями скорее, не знающих даже мерзких этих законов? Пробовали! И
получалось то же самое, только еще хуже. Уголовные авторитеты хоть какой-то
закон блюдут, а у таких юнцов -- мама родная, полный беспредел. Почему?!
Потому что собирают вместе молодых, здоровых, энергичных мужчин. И
практически лишают их любых прав. Приказ начальника -- последний закон,
последняя инстанция, у него есть средства сделать с тобой что у годно. Ты --
бесправен, беспомощен, беззащитен, такой же, как все прочие. Тварь, дерьмо,
лагерная пыль. Так нет же, суки!!! Я не дерьмо! Я не могу изменить вас, не
могу бежать, не могу переделать зону -- но я могу показать себе и всем, кому
могу, что я -- человек, и много что могу! От меня много зависит, и многие от
меня зависят, так-то! И жизнь моя довольно полна, будьте спокойны, есть чего
избегать, и бояться, и чего хотеть, и чего добиваться.
Вот потому и дедовщина в советской (русской) армии, что жизнь солдата
от жизни зека практически не отличается. Тот же забор, та же казарма, та же
скудная жратва в той же общей столовой, та же бессмысленность деятельности.
Боевой учебой солдат занят? Ага: стрелок стреляет два раза за два года
службы. В караул ходит, территорию метет, картошку чистит, технику моет и
смазывает. В "увольнение" его пускают в несколько недель раз на пару часов.
Бессмысленно и по-идиотски лишаем солдат нормального человеческого досуга,
удовольствий, и никому не нужно от него никаких способностей, талантов,
личных качеств: выполняй приказ, скотина, и молчи.
И отыгрывается солдат на своем братке. Я салага -- драю сортир зубной
щеткой, стираю тебе хэбэ, хожу за тебя на кухню, не смею курить в твоем
присутствии, и получаю по морде для твоего развлечения. А послужу полгода, и
год, и полтора -- ох уж ближе к дембелю, который неизбежен, отыграюсь на
салагах! Я дедушка -- вот теперь я человек! Все могу, ничем себя не
утруждаю, над всеми молодыми властен, захочу -- вообще припашу так, что
повесится.
Нужно это для боеспособности армии? Нет. Могут это исправить командиры?
Нет, никогда не получалось. Виден в этом хоть какой-то смысл? Нет. Кроме
одного -- для человека несносно такое положение, когда он сознает себя
незначительным. Оно противоречит инстинкту жизни -- быть таким, чтоб от тебя
зависело как можно больше. Не на уровне лозунга "почетный долг -- защита
родины", а на простом человеческом уровне, житейском.
И главные усилия, главное напряжение направлено на то, чтобы
самоутвердиться. Головой подтвердит каждый, кто служил или сидел.
Денежный эквивалент. Деньги означают: могу все. Купить все сверхмодное,
построить дворец, уничтожить любого -- купив прессу, суд, наняв киллеров,
собрать шедевры искусства, влиять на политику государства и пр. Красавиц --
куплю, армию -- вооружу и направлю воевать с кем мне захотелось, найму
умников писать мне речи и стану президентом.
Тут уже можно ходить в рванье, ездить на велосипеде и отказываться от
любых почетных должностей. Да все равно ты главнее всех, больше всех можешь,
и все это знают. Ты уже не нуждаешься во внешней, условной атрибутике своей
значительности. Наоборот, отказ от нее -- высшая форма самоутверждения: у
тебя суперкостюм, супермашина и громкий титул -- а я и без этого всего
щелкну пальцами, и ты поскачешь на цырлах, вот какой я главный. Или
притворюсь бедняком, а сам буду ловить кайф от сознания, что вот ты передо
мной пыжишься -- а стоит мне мигнуть, и ботинки мне оближешь.
И в поте лица своего, пердячим паром, треща хребтом, зарабатывает
человек деньги -- больше! быстрее! выше! которые не нужны ему для житья и
покоя, а только чтоб быть значительным среди себе подобных.
Слава. Богатых много, а знаменитых мало. Еще древние греки ставили
славу выше богатства. Слава означает: а вот я всем прочим не чета, я выше.
Богатого уважают только те, кто с ним сталкивается, а вот я -- через свою
славу -- сталкиваюсь вообще со всеми, меня все знают и уважают. Вот каков я,
вы так не можете.
Ну, уважают -- если за тобой подвиг, изобретение, открытие, если ты в
каком-то стоющем деле первый. Но есть и дурная, глупая слава -- скандал,
непристойность, преступление наконец. Ведь и к ней многие стремятся --
причем часто люди неглупые и неплохие. Пусть не уважают, и смеются, и
плюются, -- но знают! Я выделился, я не такой, как все -- и значит, опять
же, не вам чета.
На этом построен шоу-бизнес. Все средства раскрутки, реклама, скандалы
-- дать максимум известности, вызвать максимум внимания и интереса! И тогда
будут смотреть, слушать, покупать -- хотя бы из любопытства: шо це таке
есть. А-а!! -- вы на меня смотрите и платите за это деньги? -- вот какой я
значительный. Если я глупый -- я сам верю в свою дутую значительность,
сделанную рекламой. Если умный -- могу над вами, идиотами, смеяться. А все
равно я значительный, и этого хочу, и это мне хорошо.
{Боги, боги мои... Ведь даже Будда, стремясь к полному уходу от жизни
-- проповедовал, вступал в диспуты, собирал учеников. Зачем?.. Что ему эта
суета земная? прах, тлен. А -- действовал, стремился к победе мнения своего.
Даже он самоутверждался.}
Художник. Когда-то Уайлдер (примечание для тупых -- писатель, а не
культурист) задался вопросом: зачем добиваться немыслимого совершенства в
шедевре, если критик и публика все равно уже будут убеждены в совершенстве
того, что уже и так достигнуто? И вздыхал: видно, публика, способная оценить
наши истинные вершины, живет не в этом мире...
И очень просто. Да, совершенство не имеет пределов. А истинное
творчество дает художнику максимальное напряжение нервов. И он стремится к
максимальному напряжению. Почти всегда кажется, что можно еще капельку
лучше. Никому это не надо, кроме него самого. Но именно потому, что он
стремится к недостижимому идеалу, он доходит до вершин, явных другим. А то,
что выше этой вершины, уже явно только ему. Условно искусство, чего там. И
только он один полностью понимает и ощущает свою систему условностей, это
ведь субъективно, иначе и быть не может. Глаза горят, руки трясутся: муки и
восторг, и знают, как надо, только его душа и Господь Бог. И если смог,
добился того, чего хотел, что ощущает истинным, верным, нужным, -- о: выше
нет удовлетворения.
Пусть люди не признают его шедевр, не заметят, осмеют -- сам-то он все
равно знает ему цену. И не променяет вот это счастье создания своего шедевра
и его ценность -- ни на какие блага в мире. Дворцов много на свете, а шедевр
его -- один, никто больше такого не делал.
Это -- самореализация. Но есть еще самоутверждение: больно художнику,
что не признают его гениальный шедевр, не воздают славу, не осыпают
деньгами. И начинает он делать себе рекламу, лепить имидж, строить интриги,
добиваться наград -- а прежде всего славы хочет, признания. И если слабоват
духом -- портит свои произведения в угоду критику и толпе, хуже работает --
но так, чтоб им понравиться. Терзает его чужая слава. Гениальным поэтом был
Петрарка -- так не было же в Италии такого гнусного мелкого тирана, который
насиловал фрейлин жены и развешивал под настроение приближенных за ноги меж
зубцов своего замка, кому не польстил бы Петрарка одой, сонетом, строкой. И
что? В результате был единственным поэтом в Италии, кого почтили в его эпоху
лавровым венцом и при жизни причислили к сонму великих.
Мало ему создать шедевры -- ему еще надо, чтоб все это знали.
Не относитесь свысока к курице, которая квохчет над снесенным яйцом.
Зависть. Есть два способа быть значительным. Позитивный -- стать
значительнее всех. Превзойти того, с кем себя сравниваешь. Этот позыв
называется иногда белой завистью. Мол, никому ничего плохого не хочу, хочу
только, чтоб мне было лучше. То, что есть у тебя, заставляет меня желать
себе того же.
Негативный аспект -- желать, чтоб все стали менее значительны по
сравнению с тобой. Всех -- понизить, опустить, и быть их лучше, богаче,
удачливее. Это зависть черная, она же самая обычная; вульгарная, так
сказать. А уж самая черная: у меня есть много, а у тебя мало, так вот пусть
у тебя и этого не будет. Есть такое.
Стремясь в жизни быть значительнее и меря себя относительно других --
ну, может ли человек быть вовсе лишен зависти? Оба ее вида естественны и
неотъемлемо человеку присущи.
Белая зависть -- та же соревновательность. Обычная, черная, -- та же
борьба с соперником любыми средствами. Он тебе не соперник? Всегда соперник
на поприще значительности в жизни! Самим тем, что он значительнее меня, он
умаляет мою значительность!
И ох на какие поступки толкает зависть. Сколько хлопот доставляет
самому завистнику. Ломает судьбы, возводит дворцы и рушит царства.
Кто не завистлив? Тот, кто в чем-то полагает себя все равно
значительнее всех, и в этом "чем-то" не видит близких конкурентов. Я все
равно самый сильный, или самый богатый, или самый гениальный. А на прочее
мне, в сущности, плевать, я самоутверждаюсь вот в этом. Либо тот, кто очень
вял и на все согласен, плывет себе по течению, тихо булькая.
Спортивные болельщики. А вот я вял и булькаю тихо, зато моя футбольная
команда сильнее твоей! Или мой певец поет громче! Или моя родина богаче! А
тебе-то, дураку и ничтожеству, что с того? А то, что хоть сам я -- дурак и
ничтожество -- но хоть вот это (команда, певец, армия, территория) у меня
лучше твоего, главнее, значительнее, и через то--я сам тоже лучше тебя!
Да какие ж они твои? Ты-то тут при чем? -- А как же! Я за них болею,
хожу на стадион (зал, выборы), аплодирую, читаю газеты, плачу за билеты
(налоги), они меня хоть не знают, но нас всех любят, благодарят, мы их
поддерживаем... да я за них жизнь отдам!
Во-первых, человек ощущает себя членом группы, стаи, коллектива, частью
сильного и большого целого. И через то ощущает себя гораздо более
значительным. Невелика крыса, а если их толпа -- беги с дороги.
Во-вторых, его потребность в значительности -- просто перенесена на
внешний объект. Вот такая условная форма. Он плачет, когда проиграл кумир, и
буйствует от радости, если кумир победил.
А как орут! Как спорят! Как дерутся! Аж убивают иногда. Знай наших,
гад.
Азартные игры, пари, хобби и многое другое при самом ближайшем
рассмотрении есть то же самоутверждение. Но чтоб не впасть в излишне
многословное занудство, взглянем еще только на два явления:
Дуэль. Что такое унижение, оскорбление? А это когда человеку в той или
иной форме заявляют: "Ты незначителен. Я главнее тебя. Мое слово, мнение,
желание -- главнее твоего, и ты должен подчиниться, заткнуться, будет не
так, как хочешь ты, а так, как хочу я".
Унижение может быть в разных плоскостях. Назвали дураком -- умственно
несостоятелен. Назвали сволочью -- морально несостоятелен. Слабак --
несостоятелен физически или характером. Бестолочь -- профессионально
несостоятелен. Что такое публичная пощечина? Это заявление: по своим
моральным качествам ты ниже меня, и ниже вообще всех достойных людей, я тебя
не уважаю, и вообще тебя уважать нельзя, а я тебя не боюсь, мне есть за что
себя уважать, и я отношусь к тебе с презрением и превосходством, потому что
я человек, а ты нет, ты мразь.
Оскорбленный переживает это необыкновенно болезненно. Не в том дело,
что он подлец, он сам это отлично знает. А в том, что он равен по значению
вот таким-то достойным людям, и сам такой же достойный, значительный среди
людей. И вдруг ему говорят: плевать на твое богатство, чины и заслуги --
вследствие вот такого-то своего поступка ты теперь незначительный,
недостойный, все не признают тебя за равного, ты последний, презираемый,
пошел вон, тебе здесь не место. Вот что означает пощечина.
Оскорбленный ущемлен в главном -- в своем самоутверждении. Причина,
аспект обвинения -- дело десятое. Как он может теперь утвердиться? Поединок
с оружием в руках! Еще посмотрим, кто из нас значительнее -- храбрее,
сильнее, ловчее. И общественная мораль всегда признавала это!! Вышел драться
-- уже достоин, струсил -- дерьмо. Храбрость и сила все покроют.
Не в том дело, что я подлец, не в том, что все это знают, а в том, что
ты посмел мне это сказать.
Бред, да? Обвиняют в одном, а оправдывают за другое. Почему? А это
"другое" в деле самоутверждения самое главное. Что у тюленей на гальке перед
самками, что у мушкетеров в королевском дворце.
Известная каждому ситуация: вас неожиданно и болезненно обхамил,
оскорбил начальник или просто прохожий бандюга. И по морде не дашь -- или
уволят навсегда, или изуродуют. И ответа подходящего в волнении не найти. И
ничего не докажешь, сам же еще пострадаешь безвинно. Мог бы безнаказанно --
уб-бил бы г-гада. Просто пристрелил? Нет, неинтересно, мало просто лишить
его жизни -- надо, чтоб он перед смертью знал, кто его убил и за что. Он
покусился на святая святых -- вашу значительность. Самоутвердился через
унижение вас. Так пусть знает, кто значительнее!
Вот абхазу или корсиканцу обычай позволяет застрелить обидчика в спину
из засады. Неблагородно, трусливо, не так значительно. Но все остальные все
равно узнают, что убил, поступил по-мужски. А родня убитого, в свою очередь,
начнет охоту на тебя, и ты это знаешь, на этот риск идешь. И так, пока весь
род не искоренят, не успокоятся. Такой подход даже круче поединка.
Кодексы чести и формы достоинства могут быть разными. Но самое главное
в них едино: не смей меня задевать, а то уничтожу. А если не уничтожишь --
ты незначителен.
Самопожертвование. Когда плененный, обреченный на казнь викинг хотел
продемонстрировать свое мужество и презрение к врагам, он просил сделать ему
"кровавого орла". Эта самая жестокая из казней производилась только
добровольно, и в ней нельзя было отказывать: разрубались и раздвигались
ребра на спине и у еще живого вырывались легкие вместе с сердцем.
Что ж, военное счастье ему изменило: судьба. Но он храбр, достоин, и
самой своей смертью заставит даже врагов уважать себя.
Здесь -- все равно помирать. А вот самурай, следуя бусидо, кодексу
чести профессионального японского воина, взрежет себе живот из чести, если
честь повелевает умереть. Жить может любой, это удел черни, трусливых
обывателей, а вот умение жертвовать жизнью своим ценностям, правилам,
достоинству -- это удел лучших, самых уважаемых. А струсишь, не сделаешь
харакири -- сгинь с глаз, презираемый всеми.
И всегда самурай бесчестию предпочитал смерть. Умереть -- но быть
достойным и уважаемым.
Не столь жесткий, но кодекс чести был в разные времена у разных народов
-- и только у высших классов. А высший класс всегда происходил из воинов. И
бесчестью, если нет способа восстановить честь, всегда полагалось
предпочесть смерть. Честь покойника как бы частично восстанавливалась.
Это что? Это человек демонстрировал (иногда -- лишь себе одному!): я
храбрый, у меня есть достоинства и ценности, и если я сам и другие не могут
уважать меня иначе -- ладно, я умру, и это самое достойное, самое
значительное, самое уважаемое, что я могу сделать. Жертвуя жизнью, я
показываю: я человек, а не тварь.
Это не каждому по плечу, ребятки. И заметим: честь -- это так или
иначе, более или менее, но -- понятие условное. И без нее жить можно. И не
лежало бы в основе ее нечто внутренне присущее человеку -- не появилась бы
она.
Если человек жертвует жизнью ради детей, семьи, племени -- это понятно:
биология, выживание рода и вида, у животных то же самое. Ради родины -- ну
ладно, расширенное понимание того же самого. Ради друзей -- это уже вовсе
редко, это прославляется, это благородство... а благородство, опять же, есть
одна из высших форм достоинства, уважения, значительности, да и с честью это
понятие сопрягается, черт возьми. А ради религии? Ладно, пусть интерес
простой и шкурный: вечную душу спасти. Ну, а ради научной истины? Святая
Дева, какое дело Джордано Бруно до этой астрономии, на костер-то идти
зачем?!
Томас Карлейль был человек не вовсе глупый, он как-то сформулировал:
"Высшее счастье есть самопожертвование". Человеку что-то настолько дорого,
настолько ценно, настолько важно, источник для него таких мыслей и чувств,
такого самосознания, что он утверждает это максимальным способом, каким
только вообще возможно: добровольно расстается с жизнью.
И никто с ним ничего сделать не может! Его пытают -- он терпит. Его
жгут -- он не отрекается. Не сломлен. Дух его победил.
И что -- станет кому-нибудь лучше жить из-за того, что Земля вертится
вокруг Солнца, а не наоборот? А дети твоих друзей вырастут лучшими людьми,
чем выросли бы твои? А Господу Единому и Всеблагому не все равно, двумя или
тремя пальцами ты совершаешь некое движение?
Итак. Некоторые абстрактные вещи могут быть человеку дороже жизни.
Практической пользы ему от них никакой. Но могут они служить предметом
возбуждения чувств такой силы, что эти чувства пересиливают собственно
инстинкт жизни, и утверждаясь через эти понятия, человек может совершить
субъективно максимальный поступок из всех возможных -- пойти на смерть. Ух
он выше своих экзекуторов! Ух народ головами качает: оценивает...
Это ж надо иметь разум, чтоб до такого додуматься. Только человек и
может. И нервную систему, чтоб такие чувства испытывать.
Субъективно-то, а, тот суперавантюрист, который завоевал и уничтожил
целое государство, совершил меньший поступок, чем тот, кто за свою истину
сам взошел на костер.
x x x
Реализуя самую глубинную, первичную данность -- инстинкт жизни,
-- удовлетворяя потребность испытывать ощущения, много, сильных,
разных,
-- человек в результате совершает поступки,
-- причем не обязательно необходимые для поддержания собственно своей
жизни, но часто вроде и глупые, бесцельные, необязательные,
-- но дающие необходимые сильные ощущения,
-- и связь этих поступков с необходимыми ощущениями -- желаемыми,
требуемыми мозгом, такова, что в результате
-- человек делает в жизни самое большое, на что он способен.
Надо сказать, что, опять же, люди в общем всегда знали, что человек
должен делать в жизни самое большое, на что он способен.
Что и делали. Обычно не вдаваясь в философские хитросплетения.
Они придумывали себе цели, и придумывали теории, чтобы объяснить это
какими-то внешними причинами. Ради славы, ради прогресса, ради
справедливости, ради будущего, ради счастья всего человечества... да цель, в
конце концов, может быть объявлена любая.
Но суть-то заключается в самом человеке. В его устройстве и его
потребностях.
Отсюда жутко примитивное, отвратно вульгаризованное американское
"зарабатывать как можно больше денег".
Отсюда наполеоновское "в каждом солдатском ранце лежит маршальский
жезл".
Отсюда бесконечная гонка за бессмысленными спортивными рекордами.
Бесконечное производство и потребление новых глупых престижных вещей.
Изнурительная жажда славы.
И жажда власти.
И притягательность трудности затеи для энергичного и храброго.
Такова генеральная линия.
И поэтому человечество ценит и помнит крупные поступки, большие
свершения. И замучитесь вы забывать простягу-Герострата. И крупность
поступка является в глазах человечества достойной внимания, памяти,
уважения, ценностью сама по себе. И злодей, но велик.
Какой смысл истощать государство на постройку пирамиды Хеопса? Сколько
сил, средств, жизней пожертвовано! А впечатляет, да?
{Ну если же вякнет сейчас какой-нибудь долбоклюй о морали и "русской
философской мысли" начала XX века -- ну дам же балде по башке при первой
встрече. Ничего не понимаешь -- ну брось, не читай, работай на компутере,
торгуй тампаксом. Мы не о морали, мы об истине. Про мораль будет отдельная,
глава в следующем томе.}
Какой смысл в давно канувшей, на миг возникшей гигантской империи
Александра Македонского? Сидел бы дома, был царем, не пил грязную воду,
прожил сто лет. А сколько славы!
Конечно, для действий нужны и какие-то объективные условия. Внешняя
ситуация. Не было бы Великой Французской революции -- стал бы Наполеон,
допустим, генералом на русской службе. Максимум маршалом. Но уж не больше.
Мог бы стать человек королем великим и славным, если б не родился
простолюдином в устойчивом сословном государстве в спокойное время -- ни
выслужиться, ни переворот устроить.
Мог бы стать мальчик великим ученым, если б у родителей хватило денег
дать ему образование.
Ан вовсе не пропадет. Уж хватит человеку делать и то самое большое, что
условия позволяют. Потому что создан человек "с запасом". Тот самый запас,
что позволил дикарю создать цивилизацию -- заставляет его и сейчас
переделывать мир: жалуется, ругается, кряхтит, недоумевает -- а горбатится.
Хреновый солдат Рабинович, а вот видите, товарищи, старается.
x x x
Вопросы для повторения и усвоения материала:
Что заставляет человека стремиться к эскейпизму?
Господство чувств.
Что заставляет человека презирать эскейпизм и предпочитать
самоутверждаться через поступки и действия?
Господство чувств -- плюс (!) наличие сознания, разума.
Кто, торжествуя, вопит: "Знание -- сила!"?
Роджер Бэкон.
Что есть жизнь человека (внутренне)?
Комплекс ощущений.
А еще?
Мысли всякие.
Что есть жизнь человека (внешне)?
Поступки, действия. Результат чувств и мыслей.
Может быть у человека одно без другого?
Ну, в общем и целом нет.
Рота, вольно. Разойдись. Можно расстегнуть воротнички, оправиться и
закурить.
7. Энергетический уровень
ЧТО ТАКОЕ ДЕЙСТВИЕ? И что такое поступок? Решить арифметический пример
-- тоже действие. Сказать гадость ближнему -- тоже поступок. Что мы обычно
понимаем под этими словами, каково их содержание?
Действия умственные, интеллектуальные, эстетические мы пока оставим в
стороне -- они сложны и многообразны. Сначала возьмем то, что проще и
понятнее.
Первобытный человек кинул камень, убил птицу и съел. В чем действие?
Сначала -- момент чувственный: ощутил голод, надо его утолить. Затем --
умственный: увидел птицу, присмотрел подходящий камень, прикинул его вес,
оценил расстояние, соразмерил силу броска. Хоп! -- начался собственно
поступок:
Первое. Совершена механическая работа: камень перемещен в пространстве.
Второе. Птица в своей жизни больше никакой механической работы не
произведет -- кончилась ее жизнь: летать не будет, зерен клевать не будет,
пометом капать не будет.
Итак, окружающий мир претерпел чисто механическое изменение: камень
лежит в другом месте, птица не летает. Дальше:
Третье. Биологическая энергия птицы на сем пресеклась: не есть ей
мошек, не выводить птенцов, не петь по утрам. Отчирикалась.
Четвертое. Химическая энергия тела птицы пошла на прокорм человека,
приплюсовалась к химической энергии его тела: белки, жиры, минеральные
вещества, калории.
Совершая это действие, человек затратил энергию на кидание камня,
подбегание к птице и пережевывание ее мяса. А энергию птицы употребил как
пищу, возместил ею свои энергетические затраты, и еще осталось энергии в
зубах поковырять, брюхо почесать и дубину новую сделать.
При любом действии человек затрачивает энергию. До кабака дойти, рюмку
ко рту поднести -- и то затрата энергии. А уж весь день камни на стройке
таскать -- тут и говорить не приходится.
При любом действии энергия его организма превращается в какой-то другой
вид энергии -- хотя бы в механическую энергию его бегущего
семидесятикилограммового тела или кинетическую энергию летящего камня. При
любом действии в окружающем мире хоть что-то изменяется -- хотя бы сам он
оказывается в другом месте, или камень, или бутылка опустела: ловом,
картинка "мир после действия" хоть одним штришком отличается от предыдущей
картинки "мир до действия".
ЧТО ТАКОЕ ЖИЗНЬ. Но даже если просто весь день лежать на диване --
энергия все равно тратится. Не будешь есть-пить -- умрешь от истощения. На
что энергия-то идет? А на дыхательные движения грудной клетки, на сокращения
сердца, гонящего кровь по сосудам, на поддержание постоянной температуры
всего тела.
Что делает человек? Он эту затраченную энергию возмещает, вводит в себя
новую. Откуда он ее берет? Из пищи, из воды, из воздуха, а также из
солнечного света.
В этом человек ничем не отличается от любого животного -- дышит, ест,
пьет. И даже от растения, в общем, -- оно тоже берет питание из почвы,
воздуха, света.
Собственно, жизнь и есть потребление, переработка внутри себя и
выделение энергии.
Растение берет энергию из воды, почвы, воздуха, света непосредственно.
Через корни втягивает с водой растворенные в ней вещества почвы. Через
листву втягивает с углекислым газом атмосферы углерод. И из этого строит
свои стебли и листья, могучие стволы; плоды и семена появляются,
разбрасываются, и вот уже огромное поле этими деревьями заросло, лес
поднялся.
Травоядные поедают растения, и с ними вводят в организм ту же энергию
почвенных веществ, солнечного света, воды и воздуха в концентрированном и,
так сказать, рафинированном виде. Дышать, пить, греться на солнышке они и
сами могут. А вот концентрат прочей энергии, получаемый с готовыми
растениями, делает их куда более энергичными и значительными, чем растения.
Вон как бегают, прыгают, бодаются, корни роют. Любое растение сожрать могут,
даже дуб, даже баобаб -- если росток еще небольшой; или хоть листву объесть,
кору обглодать.
Желудок у них большой, устроен сложно, едят они много и переваривают
долго. Не так просто лошади прокормиться травой -- трава все-таки не очень
питательна, а лошадь большая, тяжелая, сильная, ей надо много энергии, чтоб
нести несколько центнеров своего веса, да с большой скоростью на большое
расстояние.
А хищники едят травоядных (грызунов, земноводных) -- мясо. В мясе
энергии очень много -- ведь его вещество прошло уже как бы две стадии
обогащения: сначала из земли -- в траву, потом из травы -- в лошадь. Поэтому
желудок у хищника небольшой, ему кусок мяса -- как лошади мешок сена.
Это экономит хищнику массу сил и времени. Ему весь день пастись не
надо, пообедал за пять минут -- и на сутки свободен. Зато и жизнь его
неизбежно покруче. Добычу выследить надо, догнать, схватить -- да еще и
одолеть, если кто здоровый тебе попался, а больше хавать нечего. Ладно бы
зайчики, а если лось с его рожищами, копытами и силой? Или вступай в борьбу
-- или подыхай с голоду. Это тебе не траву щипать.
И вся история жизни на Земле -- это история появления и развития живых
существ, которые потребляли, перерабатывали и выделяли все больше энергии,
все быстрее, все эффективнее. Можно сказать: жизнь -- это преобразование
энергии биологическим путем. Растение питается круглые сутки. Не движется. В
общем беззащитно.
Травоядное жует значительную часть суток. Миролюбиво. Стремится
избегать опасностей и риска, жить спокойно, дерется только с себе подобным
за самку или охрану пастбища.
Хищник питается ничтожную часть времени. Но жизнь его труднее, сложнее,
рисковее, много времени и основную часть сил занимает целенаправленная
деятельность -- охота.
Есть еще животные, называемые всеядными. Свинья, медведь, обезьяна.
Отметим, что они из самых умных, гм. С обезьяной ясно, зубы и мозг свиньи
очень похожи на человеческие, туша освежеванного медведя до ужаса походит
на, кх-м, здоровенного мужика. Они едят не только мясо, рыбу, яйца -- но и
плоды, ягоды, коренья. При этом предпочитают из растительной пищи наиболее
калорийную и легко усваиваемую -- бананы, картошку, грибы, желуди, мед. Что
по питательности сравнимо с мясом.
И вот появляется венец природы -- человек. По устройству своему,
биологически, он -- одно из земных животных: те же органы, та же система
жизнедеятельности, а уж зародыш его и животных на ранних стадиях -- близнецы
просто. Чем же человек от зверя отличается?
Тут класс дружно поднимает руки, и отличница Машенька радостно отвечает
за всех: "Он разумный!"
ЗАКАВЫКА С РАЗУМОМ. На самом деле насчет разумности человека не так все
просто, а многое до сих пор было вообще непонятно.
В науке описано уже несколько сотен случаев "маугли" -- когда младенцев
подбирали или похищали дикие животные, выкармливали, воспитывали, а потом
этих подросших детей люди находили и возвращали в человеческое общество.
Тут вот какая удивительная вещь. Если этим найденным детям было уже
больше пяти-шести лет (а некоторым было и по десять, и по тринадцать) --
полностью людьми они не становились уже никогда. Как ни бились, ни старались
родители и воспитатели.
Человек мог вырасти уже взрослым -- и однако предпочитал передвигаться
на четвереньках, есть с пола или хлебать прямо из миски. Старался избавиться
от одежды, даже в холод, спать на полу. С трудом овладевал очень немногими
словами. Вообще был социально абсолютно неадаптируем, непригоден. Строго
говоря, это был уже не совсем человек. На всю жизнь в нем сохранялось очень
много от животного, которое его вырастило и воспитало, среди каких он жил.
Давно известно -- все основы закладываются в человеке воспитанием и
всей жизнью до пяти лет. Ладно -- детский мозг очень восприимчив, основы
личности закладываются навсегда. Но главный сейчас для нас вопрос -- куда же
девается разум, данный ему? Способность к рефлексии, к абстрактному
мышлению, к речи? Если эта способность врожденная -- то она ведь не может
вовсе исчезнуть?!
Вот мы говорим -- способности передаются по наследству. Формулируем,
что формирование личности есть наложение генотипа на фенотип, то есть
врожденные данные плюс условия формирования. Но относится это к людям,
нормальным образом выросшим в обществе. Пусть у одного были дорогие
репетиторы, а другой рос в детском доме при тупых и злых воспитателях, и
способности одного получили полное развитие, а у другого были загублены --
но все равно их зачатки можно разглядеть, хоть чуток выявить, все равно
вырастает так или иначе нормальный человек. И более того: в детдоме может
вырасти умница, а в самой благополучной семье -- дурак, и вот вам такое
нередкое проявление именно врожденных способностей.
Но куда, куда деваются вообще все человеческие способности у
воспитанника зверей? Его ведь уже одели, обули, учат всему, он живет среди
людей -- почему он не становится человеком, оставаясь по своему умственному
развитию полуживотным? (И по слабоумию обучение его вернее назвать
дрессировкой...) Ведь мозг его, нервная система, остались те же, что у его
абсолютно нормальных братьев и сестер?..
Сложный случай с этой разумностью. Смотрите. У младенца все задатки
нормального разумного человека были. Он еще не был разумным человеком --
младенец, так сказать, в смысле разумности еще не очень человек. Значит,
любой младенец может стать человеком -- а может и не стать. Все зависит от
воспитания, от окружающей среды.
Если котенка выкормила собака среди своих щенков -- выросшая кошка
будет считать себя собакой -- но только по отношению к своей семье. На
прочих собак будет шипеть, а для любви найдет кота. И все равно будет
мяукать, умывать мордочку и ловить мышей, а лаять не научится, хотя лай мамы
и сестер будет понимать. Отчасти она будет их полагать вот такими кошками.
Животное пределы своего вида перейти не может ни в каких условиях. В
том числе свой умственный предел. Что с детенышем обезьяны ни делай --
человеком он не станет. Не говоря о волчонке. Только человек -- может стать
человеком, а может волком или обезьяной. То есть: может стать на очень
низкой, животной, границе, а может подняться -- не знаем до какой,
продолжаем подниматься покуда (культура, понимаешь, и цивилизация). Тогда
правильно, корректно, сказать так: человек от природы наделен не разумом, а
способностью к разуму.
Развитие этой способности в соответствующем направлении приводит к
разуму. А нет развития соответствующего -- так и не приводит. Но куда эта
способность денется? Во что превратится? На что нужна? Откуда взялась? И что
она, строго говоря, из себя представляет?
Вот появились первобытные люди. Не слишком-то разумны с нашей точки
зрения. Ну, в начале-то -- среди зверей живут, знаний не накопили, школ нет.
Крайне были примитивные полуживотные. А мозг был тот же самый, что у нас!
(Дельфин, свинья, медведь, обезьяна -- не забудем: почти один к одному.)
Руки те же самые! Ты этим мозгом траекторию к Марсу рассчитал, философские
учения создал -- а он лупит быка камнем по башке, и всего делов. А бык его
поддел рогом -- и с приветом Вася. Пошли лучше корешков накопаем, гусениц
насобираем -- покушаем. Какой тут разум?..
Так чем, черт возьми, уже самый-самый как бы первый, ничему еще не
научившийся, первобытный человек отличался от всех прочих животных? Как
определить, что выделить?
ОТЛИЧИЯ? Мнение первое: у человека была речь. Тьма возражений. Как
именно звучала эта речь, насколько была богата, мы не знаем и знать не
можем. У животных тоже есть речь. У дельфинов, волков и других -- есть
несколько десятков звуковых сигналов на все случаи жизни, обозначающих:
внимание, опасность, на помощь, бегите, здесь пища, сейчас я тебе всыплю,
берегись, пошел вон, следуй за мной, приходи любить меня и так далее. Чем не
речь. А у воспитанника зверей и речь будет звериная. Откуда же взялась
человеческая и почему, как, зачем, и насколько она от звериной отличалась
поначалу? А? Это потом мы составили семнадцатитомные словари и собрали
полмиллиона слов и выражений, а поначалу-то -- чегой там было? Помыкивали
себе, бедолаги, погаркивали. Устройство гортани позволяло говорить? Оно и
маугли позволяет. И попугаю.
Мнение второе: человек стал пользоваться орудиями труда, и это сделало
его человеком. Так знаете, даже птички пользуются орудиями труда. Дятел
может взять в клюв колючку, веточку и ею выковыривать червячка из щели.
Крыса может взять длинную палочку, окунать ее в бутыль со сметаной и
облизывать, пока не слопает всю сметану. Орел может уронить черепаху на
камни -- а может и наоборот, взлететь с камнем и уронить его сверху на
черепаху: разобьет и съест. А {Особенно Энгельс впадал в исторический
энтузиазм при мысли об обезьяне, взявшей в руку палку -- и ставшей
человеком. Возьми мою, попросил Уленшпигель.} уж жилища себе зверушки
строят! Не говоря про обезьян, которые не только могут камнями и палками
сбивать плоды, но и ковырять гвоздиком замок (и откроет подчас!), а также
научиться пользоваться ложкой и вилкой. Человеку подражают? Так и человек,
подрастая, подражает другим, так всему