етствующие записи.
     С  этим  свидетельством  он  пошел  в  Ленинграде  в  свой   районный
паспортный стол и написал заявление, что хочет поменять  национальность  с
белоруса на еврея. Там не сильно удивились - он был такой  не  первый.  Но
стали мурыжить, откладывая с недели на неделю.
     Тарасюк  пошел  выпить  кофе  в  Сайгон   и   встретил   там   рыжего
Федоровского. Тот хмыкнул, что это ерунда,  надо  дать  двести  рублей,  и
через неделю вручат новый паспорт. Тарасюк сказал, что продал еще  не  всю
коллекцию, хватит еще замочить всех начальников паспортных столов;  картин
вот, к сожалению,  нет,  но  если  Федоровский  захочет  коллекционировать
оружие... не умеет он давать взятки!
     И бескорыстный Федоровский,  плававший  в  питерской  жизни  вдоль  и
поперек, сунул бабки куда надо, и Тарасюк стал евреем.
     Ну, еще годик его помурыжили. Гоняли  за  справками  и  допытывались,
почему он всю жизнь скрывал в  анкетах  национальность  матери  и  наличие
родственника-брата за рубежом. Он резонно отвечал, что это могло  помешать
карьере, а про брата, вот письмо, и сам не знал. И через год  благополучно
улетел, в четверг венским рейсом, как принято.
     Из всех  ученых  коллег  и  любящих  учеников  его  провожали  только
печальная теща и радостный Федоровский - он всех провожал и на все плевал.
     Улетал он с тем же древним футбольным чемоданчиком, где были:  чистая
сорочка,  неоконченная  рукопись,  бутылка  коньяка,  книга   В.   Бейдера
"Средневековое  холодное  оружие",  и  крошечный  никелированный   дамский
браунинг N_8 с перламутровыми щечками.
     Немец  встречал  его  прямо  в   венском   аэропорту,   где   Тарасюк
незамедлительно распил с ним коньяк  и  подарил  на  память  пистолетик  -
точную копию того, когдатошнего... Как он протащил  его  через  таможню  -
одному Богу ведомо.