наче. И не искал возможности поговорить вдвоем. И это сразу создало для нее некоторое напряжение. Более того - он сидел на другой скамейке, спиной к ней! Он опять смешил всякой всячиной, к нему оборачивались, изредка повертывалась и она, сохраняя естественность поведения и досадуя. Снег искрился, краски блистали под февральским солнцем, купола золотились, Монплезир светился кармином сквозь серебряный узор ветвей - красота была выдана по первой категории снабжения. Синие накатанные колеи вились по аллеям, и лыжники скользили по ним с протяжным шелестом. Ларик бежал длинным легким шагом, правильно натертые мазью лыжи держали скольжение, ритм и свет вселяли радость. Смотреть на него было приятно - как на всякого, кто что-то делает хорошо. Валя не знала, что он так спортивен на лыжне. Он и сам этого не знал еще месяц назад. Пока Звягин не приказал срочно устроиться в секцию - и овладеть в темпе! "Спортсменом можешь ты не быть, но пыль в глаза пустить обязан!" Он знал повороты и спуски этих аллей наизусть, прокатывая маршрут в лютые морозы, подмечая где можно лихо скатиться, где удобно тормознуть так, чтоб веер снега взвихрился из-под лыж. Он скалил зубы - на нее не смотрел. Трамплинчик на обочье крутой дорожки торчал небольшой, пара любителей из пацанов прыгали раз за разом, пролетая десяток метров над низким настом. Какое ни на есть - а зрелище, ловкость всегда привлекает, нет? Володя уперся палками вверху разгона, толкнулся, пронесся согнувшись - и преодолел несколько метров воздушного пространства, отчетливо шлепнув лыжами по утрамбованному снегу, сбалансировав руками и неловко тормозя у кустов. - Ларик, а ты? - подначили. Ларик утвердился наверху, комично подражал коленями, покатил все быстрей, кренясь вбок и оседая назад, неуклюже оторвался от обрубленной снежной кромки трамплина и, маша и повернувшись в косом падении боком, зацепился лыжей, кувыркнулся через спину, проехал на животе и встал на четвереньки, стряхивая снег с лица. Зрители надрывались в восторге. - Трамплин кривой, - оправдался прыгун, выковыривая из ушей. - И снег скользкий, - сочувственно добавил Володя. - Лыжи тяжелые, - пояснили из толпы. - Ноги кривые, - поправил мальчишеский голос. Валя хохотала от всего сердца, и были на сердце этом и злорадство ("Так и надо"), и тонкий-тонкий наждачный осадок ("Опозорился..."). Володя лихо повторил прыжок; девчонки зааплодировали, - Утешительный заезд для неудачников! - шутовски завопил Ларик, карабкаясь наверх. Резко пихнувшись, сложился скобкой и со свистом полетел вниз: толчок! носки лыж подняты, корпус вперед! тянуть параллельно земле! - и почти без хлопка ровно коснулся поверхности далеко от снежного уступа. С хрустом раскидывая из-под ребер лыж радугу, развернулся и четкой елочкой побежал в гору. - Ура! "Клоун". Обгоняя Валю сбоку лыжни, он кивнул с одобрением: - А ты неплохо ходишь. - Слепил снежок, кинул в Нину и с ней рядом побежал по снежной целине, болтая. В павильончике у шоссе взяли тепловатый кофе с холодноватыми пирожками. Стекла горели красным, морозец поострел, покалывал. - Во сколько электричка? Ларик поискал глазами на автомобильной стоянке, оттянул рукав над часами: - Извините, мне пора! - Ты куда-а? Бросаешь? Он шутливо-виновато развел руками, взял лыжи - вышел. И пошел к "Жигулям"-пикап цвета коррида. - Срекозел! - с напускным негодованием кинул Володя. - Зальем горе. Официант - еще две морковки! И воскресенье как-то сразу кончилось. Уже в вагоне Нина спросила подчеркнуто незаинтересованно: - С кем это он отбыл? Личный шофер? - Какая-то знакомая, - уклончиво пожал плечами Володя. - Покупай машину, Нинка, - был дан не без ехидства совет. И это ехидство единственно утешило Валю в ее думах. - Я подожду того, кто мне купит, - не замедлил пренебрежительный ответ. Весь вечер несчастная жертва любовных интриг и армейской тактики решала и не могла решить задачу: коли Ларик упорно лезет ей на глаза - он делает все специально ради нее, или ему действительно нет до нее дела? А что с Ниной? А что за машина? Сумбур и неразбериха... независимость его и нравится, и задевает... "Так что - я к нему неравнодушна? Он имеет для меня какое-то значение?" Открытие ее удивило; задело. Но не настолько задело, чтоб из самолюбия запретить себе думать о нем; думать было все-таки не больно, приятно... однако не без горечи. Ах, и быть любимой девушке потребно, и любить потребно, а вот страдать не хочется, но на самом деле душа без страданий не может... В душе ее наметилось некое движение, и в конце движения того, в перспективе проекторного луча, Ларик летел над заснеженными кустами, прижав руки к бокам и вытянув лыжи, и хлопала дверца "Жигулей". x x x - А если ты разбил несчастному аспиранту жизнь? - обвинила дочь. - Каждому свое, - зевнул Звягин. - Настоящего человека не собьешь с пути ничем. От чего можно отказаться - то не очень-то и нужно было. - А конкретней можешь? - Отцепись, чадо. У него все в порядке. Поженятся они, уймись! - А что сейчас, интересно, делает твой бестолковый Ларик? Ну и имечко все-таки! - Сейчас? Зубрит план похода с Валей в кино. - Ты им что, сценарий написал? - Шпаргалку. 36. Из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ларик действительно собирался в кино. - Я почему-то решила, что ты хочешь мне позвонить, - без обиняков заявила Валя, позвонив на вахту общежития. Наскучив неопределенностью, она брала инициативу в свои руки. Помолчав, он ответил с извинением в голосе: - Я действительно собирался. - Я так и думала. И что ж тебе помешало? - М-м... Работа допоздна... и телефон вечно занят. - ...Ну, как живешь? - храня превосходство в интонациях, спросила она. - Да вот, в кино собираемся. - На что? - В Зимнем стадионе фестивальные идут, "Полет над гнездом кукушки". Пауза. Он не приглашал. Она не напрашивалась. - А "Скромное обаяние буржуазии" ты уже видела? - Нет. - Я тоже. Если хочешь, можем в пятницу сходить. - Я не знаю, буду ли свободна. - Нет, если хочешь. - Ну хорошо, позвони мне завтра вечером... Она получила приглашение - и интерес к нему сразу ослаб. Итак, она по-прежнему может делать с ним что хочет. Но почему это не радует? Его легко вернуть... или это ей только кажется? Достаточно сознания того, что - может вернуть? И все-таки ей хотелось, чтоб он пригласил ее в кино! Не пойти? Ну и что. Он все равно не позвонит... Наказать тем, что пообещает, но не придет? А если он не огорчится, а наоборот - больше не согласится? Нет: надо пойти и вызвать его на откровенный разговор. А Ларик долго бродил по морозным черным улицам - охлаждал пыл. Она позвонила! И захотела пойти с ним в кино! И попросила позвонить ей! Успех! успех! повторял он себе. И трезвый внутренний голос, копия Звягинского, осаживал: спокойно! Без головокружения от успехов. Мелочь! Не размякать, не поддаваться чувствам. Помни, как бывало раньше. Один неверный шаг - и конец всему, она потеряет интерес навсегда.. Только не дать ей убедиться, что он любит! Иначе - провал, хана. - Ты играешь комедию, но смеяться должны не над тобой, - говорил Звягин. - Если ты не умеешь заставить женщину плакать - будешь плакать сам. - А если и так плачешь? - тихо спросил Ларик. - Мужчине нельзя запретить плакать, но можно запретить показывать это. x x x Никчемный сюрприз ожидал Валю у касс: рядом с Лариком торчал чертов Володя с девицей. Вот тебе и наедине! Когда погас свет, Ларик вытащил кулек с карамельками и, прошептав: "Простите бескультурную серость", протянул ей, а потом и им. Не получилось уединения: Ларик и Валя сидели словно каждый по отдельности. Она ждала, сделает ли он попытку коснуться ее руки: и близко ничего подобного. Он был всецело прямо-таки увлечен фильмом: отпустил шепотом пару замечаний - не для нее, для всех, смеялся на смешных местах... А фильмец был, в общем, зануден, с ненужными неясными повторами, без действия, а так... непонятно что. И с чего это Лариончик стал такой вумный?.. И уж лучше бы он проявил навязчивость, откуда в нас столько английской благопристойности? - Все это - вырождение, - авторитетно заметил он при выходе. - Вторичные идеи. Володя с Галей мигом потерялись в толпе. Ага: все-таки решил остаться с ней вдвоем, подумала она снисходительно и с удовлетворением. - Есть хочется - ужасно, - признался Ларик. - Поздно, перекусить уже негде. Можно было бы погулять, но мороз ужасный, правда? - Да так... бывало и холоднее. - На верхотуре смену отпахать - рожа деревенеет. Все старые строители - радикулитчики: разогреешься за работой - а ветерок поясницу прохватит, и привет. Японцы, те шерстяные пояса под одеждой носят. И как строят! То есть: намерзся за день, прогулка не улыбается. - Зачем же ты выбрал эту профессию? - (Сам захотел, так чего расхныкался?) - А - интересно. И - со смыслом. Это тебе не конвейер, не штаны в конторе просиживать. Крыша над головой каждому нужна. Но как подумаешь в мороз о горячем борще - аж слюнки капают. А ведь голоден бедный мальчик, живет один, ест по столовкам, никто не позаботится... - Поехали - накормлю, - неожиданно велела она. - Борща нет, но если фасолевый суп тебя устроит... - Поздно уже... Они прошли мимо Маяковской, как бы не видя ее, дальше к Площади Восстания; время для принятия решения выигрывалось. - В двенадцать уйдешь, успеешь на метро к себе. Еще не ночь. Ларик вздохнул: - Доброта тебя погубит. Грамотный комплимент: шутливый, с тончайшим оттенком осуждения - поскольку отнюдь не часто была она добра к нему, признающий ее доброту в данном случае, выражающий благодарность - и сомнение. - И чеснок есть? - предвкушающе сдался он. - И лук тоже. За Лиговкой у вокзала переминалась коротенькая очередь на стоянке: такси подъезжали. - Сэкономим время? На тачке до подъезда. Бедная студентка не против? В тепле и уюте машины, на мягком заднем сидении подлокотник не разделял их, как было в кино, касались друг друга краем одежды, на поворотах качало вбок, сдвигало плечами. Ларик чувствовал: сейчас не выдержит, обнимет ее, прижмется лицом к холодной, гладкой, пахнущей морозом и духами щеке, зароется носом в родные волосы - и все будет кончено, кончено, кончено! Напрягся, вдохнул, сосчитал в уме до десяти. "Надо срочно говорить, говорить что угодно, когда говоришь - легче..." Валя дремотно смежила ресницы. Ждала. - На заочном можно сдать два курса за год, - услышал Ларик свой спертый голос. - Но стать настоящим специалистом заочно - это вряд ли. Архитектура требует человека целиком. "Что за фальшь я несу?! - ужаснулся он. - Она же все понимает, чувствует, сейчас разгадает мою игру - и я ляпнул, кроме презрения мне ничего не достанется..." Но у нее слова его вызывали мысли иные. И первая: еще один самолюбивый эгоист. Вторая: а кто ж за него позаботится о нем, на кого, кроме себя, он может рассчитывать. Третья: неужели он совсем не думает обо мне... сейчас вечер, мы вдвоем, едем ко мне... Четвертая: а все-таки он серьезный человек. - А что ты хотел бы построить? - заинтересованно-деловитый тон без грусти. - Нужен проект дома с крытым двором и собственным микроклиматом, а на кровли и перекрытия - солнечные батареи, - сказал Ларик. - Клад для Средней Азии, этой идеи я пока нигде не встретил. Подъехали к дому. - Всего доброго, - сказал Ларик, стоя у открытой дверцы. - Спасибо за вечер. - Не поняла, - она подняла брови. - Ты что? - Извини, - вздохнул он. - Уже поздно. И общагу закроют. - Ты хотел есть, - пожала плечиками. - Да не настолько сильно. - Улыбнулся и вежливо пожал пальцы в мохнатой варежке. - Спокойной ночи. - И сел в машину. Угревшись на сидении, расслабился и отплыл в грезы: она была здесь, с ним, в его объятиях, любила его, и он был счастлив. А Валя открыла холодильник, убедилась, что суп, разумеется, был доеден за обедом, что с того, еды масса, можно было пожарить яичницу с колбасой... Из принципа раскрыла учебник; наука не лезла в голову. 37. Если к вам пришли гости - радуйтесь, что не госбезопасность, Ларик не звонил. Не показывался. Заготовки уничижительных фраз пропадали втуне. Вечером третьего дня бимбомкнули в дверь. Он! Валя спокойно выждала, поправила перед зеркалом волосы, придала лицу правильное выражение - занятое, слегка удивленное. Удивление пригодилось, перейдя в искреннее. В дверях стояла незнакомая девушка. Девушка была роскошно одета: кожаная куртка на меху, серые стеганые брюки, заправленные в низкие сапожки на шнуровке, и пуховая шапочка с длинными ушами. Челка - золотистая, глаза зеленоватые; красивая, спокойная, опасная. - Здравствуйте. Вы Валя? - уверенно шагнула она. - Вы ко мне?.. Здравствуйте... - Позволите пройти? - Она держалась как-то свысока. - Пожалуйста... - Валя указала на вешалку. - Я только на минутку. - Села в ее комнате, огляделась. У Вали упало сердце. Фраза отдалась знакомой интонацией. Каким-то образом она сразу все поняла. Что это имеет отношение к Ларику. Что разговор будет о нем. Что ничего хорошего она не услышит. Грянувшая непоправимость парализовала ее. - А вы мне нравитесь, - напрямик сказала гостья, бесцеремонно оглядев ее. - Но - к делу. Мы с Ларькой подали заявление, и надо поставить все точки над i. Ясно постигла: заявление - в ЗАГС, а точки - что они не должны больше видеться. - Пожалуйста, - выговорила она, плохо владея голосом. - Я не могу запретить вам видеться, но могу попросить вас. - Я не искала никаких встреч... - Не перебивайте, пожалуйста. У нас это совершенно серьезно. Мы нужны друг другу. Он цельный, талантливый человек. У него нет никаких связей, никакой поддержки. Я обязана помочь ему встать на ноги. Он нравится моим родителям, у них есть возможность поддержать стоящего человека. Мужчине нужна женщина, в которой он может быть уверен. Которая свою жизнь посвятит ему. Вы согласны? - Смотря какой мужчина... и какая женщина... - пробормотала Валя. - Вот видите. У нас как раз такой случай. Вы ведь не желаете ему зла? - Я? Пусть он будет счастлив, как может. - Сможет, - пообещала гостья. - Я знала, что мы договоримся, - непринужденно, аристократически-высокомерно потрепала ее по щеке. - Вы его любите? - не смогла удержать вопрос Валя. - Он вас любит? - Посмотрела ей в глаза прямо, твердо. Та помедлила миг... или лишь показалось? - Мы взрослые женщины, - ответила она. - У меня нет оснований сомневаться в наших чувствах... вы меня понимаете? А что было - то прошло, не надо стараться вернуть. - Я и не стараюсь, - детски запальчиво отбилась Валя, летя внутри себя в ледяную пропасть. Она следила в окно, как красавица села за руль знакомых "Жигулей" цвета коррида - и видение исчезло. Закрыла дверь к себе, села на диван, легла, укрылась пледом и плавно рухнула в мертвый сон. Ей снилось, что она спрашивает себя: "Неужели я его...?", и во сне знала, что это ей снится, и она проснется - юная, здоровая, веселая, благополучная, и не будет ничего плохого, ни тоски, ни щемления, а потом стало сниться, что это не сон. Через час она поднялась разбитая. - Кто это приходил? - мать звала обедать. - Одна знакомая. - Что-то случилось? - С чего ты взяла. - Валя насильственно улыбнулась. Мать разлила суп. На дочери не было лица. Она делала сознательные усилия, чтобы глотать. "Почему теперь, когда мы встретились... почему не два месяца назад, когда я о нем не думала, и пусть был бы счастлив..." Ей уже казалось, что они встретились, что что-то возникло между ними, появилась надежда, будущее... Боль будит чувства. Избавление от боли может дать только доставивший ее. Валя не могла сделать так, чтоб потребность ее души исполнилась: независимо от ее желаний Ларик был потерян для нее навсегда. x x x А "невеста", на первой передаче отъехав за угол, вылезла из-за руля, уступив место передвинувшемуся Звягину. - Бис! - сказал он. - Жанровая сценка в исполнении будущей великой актрисы. Искусство призвано служить счастью и любви - это прекрасно. Возвышенно! Я надеюсь, Катя, ты сыграла хорошо? - Как на экзамене по актерскому мастерству, - Катя открыла косметичку и ревниво проверила макияж, вертя лицо и кося глазом в зеркальце. - А она в порядке. Я бы на его месте тоже втюрилась. - В нее? Хм... А в-тебя? - Мне некогда. Служенье муз не терпит суеты. Больше я вам не понадоблюсь в этом амплуа? - Только на сцене императорских театров! Звягин придавил газ, проскочил на желтый и свернул на Будапештскую. - А по-честному - не знаю, как вы меня уговорили. - Куда б ты делась. - Любой женщине обидно играть подобную роль... неизвестно для кого... даже оскорбительно! - Катя, - спросил Звягин, - а когда я тебе накладывал шину и накачивал транквилизаторами, а ты плакала на носилках и клялась, что готова на все, платить всю жизнь, только бы не остаться хромой - тебя не оскорбляло, что я смотрю на тебя как на больную, а не как на женщину? а ведь ты у нас красивая девочка. - Беспрекословным выполнением вашей детской авантюры подтверждаю свои слова. Только потому и согласилась, говорила уже. - Катенька, нет в жизни ничего замечательнее, чем когда взрослые люди на деле осуществляют детские авантюры. Актеры-то должны бы это знать. - Я для вас по-прежнему только больная? - засмеялась Катя. - Ах, - сказал Звягин, - где мои двадцать лет. - Не кокетничайте. Вы еще годитесь на роль героя-любовника. - Сколь безобразно циничны эти лицедеи, - вздохнул Звягин. - У меня другая роль, и менять амплуа уже поздно. - Ой ли? Вам не кажется, что занимаясь устройством любви других, вы просто сублимируете, загоняете внутрь собственные чувства? Он ударил по тормозу, пропуская пешеходов: - Развитая молодежь пошла? Не волнуйся, все мои чувства выходят наружу, еще как! - Вы или глупый, или не мужчина, - задумчиво сообщила Катя. - Редкостное нахальство, - одобрил Звягин. - Актрисе по штату положено влюбляться в режиссера, а не во врача "скорой". - Что?! - Вылезай, приехали. Мне еще машину владельцу отгонять. - А вам идет. Вы хорошо водите. - Мужчина должен все делать хорошо. - Что же вы не исповедуете золотой принцип на практике ? - Пошла вон. Не целуйся на морозе - губы потрескаются. - Пошляк, - сказала Катя, засмеялась, вздохнула и вышла. 38. Рыцарский турнир и венец победителю - в наше время. Валя желала встречи - хотя бы затем, чтобы прервать ее по своему усмотрению, пожелать счастья и мягко убедить в ненужности встреч дальнейших, - то есть остаться на высоте, не являться отставленной, забытой. Резкий разрыв болезнен, чувства не смиряются с ним сразу. Очередную посиделку в общаге инициировал Володя: у них премия, в институте стипендия, веселье подкреплялось материально. - Валька, ты придешь? - Не знаю пока: если буду свободна. Ларик опять крепко опоздал: уловка древняя, как мир, но неизменно действует на некрепкие нервы. У влюбленных девушек в двадцать лет редко встречаются крепкие нервы. Он смотрел - как ни в чем не бывало: спокоен, приветлив, весел. Ровен. Равнодушен?.. - Ты меня боишься? - поддела она. - С чего ты взяла? - Сел подальше, не глядишь. Опасаешься остаться с глазу на глаз? - Ты мнительна. - Он подмигнул и пошел с ней танцевать. Дважды она выходила в коридор - ну, подышать свежим воздухом под форточкой. Он за ней не следовал: никто, казалось, и не замечал ее отсутствия. Но при шапочном разборе они оказались рядом. Следуя естественности ситуации, он подал ей пальто. Во дворе компания распалась, они остались вдвоем. - Я тебя провожу до метро. - Он был вежлив. - Тебе завтра рано вставать, зачем тратить время. Я вполне дойду сама. - Нехорошо не проводить девушку вечером. - О, не надо реверансов. - Что это ты на меня бросаешься? - Ты слишком мнителен. - Мне нельзя быть мнительным - такие со стены сваливаются. За такой пикировкой достигли станции, и как бы само собой получилось, что он ступил на эскалатор вместе с ней. Оба делали вид, что как бы не замечают этого. Но вой, грохот и трансляция метро не позволят наладить разговор по душам. Ларик молол про стройку, главное оттягивалось... "Он не хочет никакого выяснения отношений. Но тогда зачем поехал провожать? Начать первой?.. Его Катя лучше меня... Ну, посмотрим". В неопределенности ожиданий и намерений она хлебнула на выходе черную стужу. Ноздри смерзались на вдохе, пар оседал на шарфе, - какой разговор?.. Если он не войдет с ней в подъезд, то ничего не получилось... Он попрощался в десяти шагах от двери, к которой вела расчищенная от тротуара дорожка. - Спокойной ночи! Из подъезда вывалилась троица, один со звоном разбил о стену бутылку, выругался, - двинулись навстречу, со смыслом погогатывая. Валя сжалась. Ларик крепко взял ее под локоть; оглянулся, сказал в меру громко, свободно: - Где это они застряли? - как бы ожидая близких друзей. Трое не отреагировали: приблизились, миновали было, но - остановились вплотную; глянули в глаза, дохнули винцом, осклабились: - Так как насчет закурить? - Всем, или одному? - осведомился Ларик. - Жадный! - огорчился остролицый длинноволосый угорь. Самый высокий, здоровенный шкаф, обозрел Валю с наглой ласковостью: - Девушка, который час? - пропел он. - А вам мама разрешает так поздно гулять? - Да еще неизвестно с кем. - От этого могут получиться дети, - пояснил угорь. - Знаете, каким образом? - просунулся вперед коротышка: смазливое личико качнулось в слабом полусвете дальнего фонаря. Ларик высвободил руку из-под ее локтя и легким толчком отодвинул Валю позади себя, в снег. - В чем дело? - спросил он. - А ты чего дерешь Муму? Витек, разберись с ним. - На пару слов, - кивнул угорь, напористо схватил Ларика за куртку и потащил его в сторону. - Не смей! - зазвенела Валя, бросаясь. Ларик двумя руками зажал кисть противника, крутанул вниз-вбок, опрокинул его, резко ударил вниз ногой в лицо - и полетел в снег от плюхи, которую навесил ему шкаф. Дальнейшее она воспринимала слабо, забыв в оцепенении испуга кричать и звать помощь. (Да и кто попрется в ночь на крики о помощи?..) Драка выглядела страшно и живописно, как в кино, по сравнению с обычной уличной махаловкой, где калечат безо всяких внешних эффектов. Сознание фиксировало разорванные кадры: один валяется на снегу; Ларик стоит на четвереньках, и двое пинают его, целя по голове, опущенной меж рук; перекатившись на бок, Ларик хватает одного за ногу и дергает с вывертом, тот рушится; Ларик откатывается, вскакивает, но коротышка хватает его сзади за горло, а здоровый всаживает удары в лицо и грудь, хэкая на выдохах в такт; коротышка перелетает через спину Ларика. и падает на здорового, валятся оба; удар ногой в живот; пятерня тычется в глаза; по утрамбованной тропинке в ледяном свете луны движется уторь, выставив перед собой острое сияние лезвия, а Ларик пятится от него, стягивая шапку - шапка летит в лицо, две руки перехватывают кулак с ножом, нырок, выверт с рывком, угорь с резким взвизгом падает на колени, стонет, нож лежит на снегу... Ларик сунул нож в карман, быстро окинул поле брани: тела; сплюнул длинно темным на снег и, шатаясь, подошел к ней. - Пойдем отсюда!.. - она схватилась, сухо всхлипывая и трясясь. - Теперь можно не торопиться, - невнятно проговорил он... - Куда ты меня ведешь? - Черный ход есть? Ну, с другой стороны? - он пришамкивал. - Зачем? - А ты хочешь, чтобы они запомнили подъезд и еще встретили тебя? Под фонарем она взглянула со страхом: лицо в крови, струйка из угла рта, глаз заплывает. Он оступился, качаясь. Во дворе он потянул рифленую дверь над ступенью: открыто. - Ну, пока... - Куда ты такой? Пошли ко мне! Может быть, надо "скорую"... - Не ерунди. "Скорая" вызовет милицию. Превышение пределов необходимой самообороны... - Но они же там!.. А если догонят? - Сегодня уже не догонят. - Он хмыкнул и скривился. - А если у тебя сотрясение? Или переломы! - Ой, без паники. Так схожу завтра в травму. Он отпустил ручку двери и сел на ступеньку. - Ну, иди отсюда... - Никуда я не пойду! - с неожиданной злостью и силой она схватила его под мышки, подняла, потащила наверх. - Ладно, - сдался он. - Только на минутку... Помоюсь... - Хорошо, хорошо... В прихожей, закрыв дверь, чтоб не проснулись родители, сама сняла с него куртку, повела в ванную, пустила теплую воду: - Больно? Тебе плохо? Лицо стремительно опухало. Он осторожно потрогал ребра, потер бок: - Нормально обработали. Свинцовых примочек нет? Разнесет... - Не разговаривай, тебе больно... - "Если смерти, то мгновенной..." - пробурчал Ларик невнятно из-под ее рук, бережно обмывающих его лицо (не целовать! не!). - Надо смазать йодом... - растерянно решила она. - Давно леопарда не видела? Перекись водорода есть? Ступая на цыпочках, она притащила аптечку: порылась. - Нет... - И хрен с ней. - А вот мазь календулы, мгновенно все заживляет! - Если мгновенно - мажь, - согласился он, покряхтывая. Закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями. - Ты чего улыбаешься? - Представляю, на кого буду похож завтра, - спохватился, хмур. - Хочешь чаю? Он подумал, должен ли по сценарию хотеть чаю. Не напутать бы. - Если можно, покрепче... а то что-то в голове шумит. - Тошнит? голова кружится? сотрясение, - всполошилась она. - Я вызываю "скорую"! - А сухари потом будешь мне в лагерь сушить? - спросил он с холодной насмешкой. - Почему?.. - Да потому, что я их покалечил, и могут впаять срок! Говорю же: превышение пределов самообороны! Законы наши... Этому в Институте культуры не учат? - Но они же втроем... с ножом!.. - Решила избавиться от меня, сдав под суд? Глотая чай и морщась, с сокрушенным вздохом заметил: - И не хотел ведь сегодня никуда переться тебя провожать... (Она замерла: что? как, он предпочел бы, чтобы она... ее?..) И как толкнуло... будто предчувствие. Удачно, что ты была не одна. Я бы себе этого никогда не простил. Она изнутри просияла, теплый ком прокатился из живота к глазам. Захлопотала, обретя удовольствие в роли хозяйки и сестры милосердия. - Вызови такси. - Куда ты такой поедешь? Сиди уж... За ее спиной он одобрительно взглянул в зеркало, видик о'кей. - Останешься здесь. А вдруг тебе станет плохо? - Хочешь предъявить своим родителям с утра эдакую рожу середь квартиры? - сварливо возразил он. Она кратко задумалась: - Ляжешь в моей комнате. А им я все расскажу. - Что, интересно? - Ну, в общем, ты меня все-таки спас... - проговорила она, вслушиваясь в смысл собственных слов: а ведь правда!.. Он встал, покачнулся, осторожно потрогал голову и сел обратно. - Действительно, что-то мне... - признал слабым голосом. А Катя ничего не знает, мелькнуло у нее. И он, похоже, не собирается ей звонить. Да если бы Валин жених... что, жених?! Он - Катин жених? Чушь... Она подумала о Кате с насмешливым презрением: Ларик здесь, он спас ее, она за ним ухаживает, а прочие могут утереться. Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся. Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать. Помолчав, тихо позвала: - Тебе не очень больно? - Нет, - шепотом отозвался он. Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга. - Спишь? - Нет. - Знаешь... ко мне заходила Катя. - Вот как. - Молчание. - Она мне все рассказала... Молчание. "Дура, зачем я все это говорю - сейчас..." - Она красивая. И - сильная. - Зачем ты это мне говоришь? Она повернулась к нему в темноте. Протяни руку - коснешься. - Ты действительно решил жениться? - Я не хочу говорить с тобой об этом. "Я не имею права, да? Ты прав. Она его за муки полюбила, а он ее - за состраданье к ним..." Ах, ночное течение мыслей и чувств. - Ты... ты ее любишь? Пауза. - Она добрая. И она меня понимает... - прошептал он. Часы в большой комнате пробили половину четвертого. А я, хотела спросить Валя. Быстро меняются твои чувства и забываются клятвы, хотела сказать она. Подожди. Не делай этого. Я не хочу, чтоб ты женился, хотела сказать она. - Пусть ты будешь счастлив, - сказала она. Протянула руку и кончиками пальцев погладила укрывший его плед. Только не сказать ей, что люблю ее, ее одну, одну в мире! Ларик ущипнул себя, собрался - быстрым движением погладил ее руку, шевельнулся уже для пожатия: - Спокойной ночи. - Спокойной ночи... - она отвернулась, закрыла глаза, задышала тихо и ровно. Долго притворялись спящими. Почувствовав, что сейчас вправду заснет, Ларик шевельнулся, тихонько простонал как бы сквозь сон. - Что с тобой? Тебе плохо? - тут же отреагировала она. - Жарко... Подташнивает что-то... Вскочила, зажгла ночник, положила руку ему на лоб. Сделала неумелую попытку нащупать пульс: - У тебя температура. И сердце частит... - Ерунда... пройдет.., Рецепт: щепоть толченого графита от карандашного грифеля и две таблетки эфедрина - принять за два часа до нужного момента. Нехитрый симулянтский прием, отлично известный бывалым армейским врачам. Градусник победно сигнализировал: тридцать восемь и две. - Я вызову врача! - Ага, и не забудь священника и гробовщика. - Ты все шутишь! А если заражение крови? - Дам ею досыта напиться врагам. - Надо же что-то делать. - Не шуметь. Приволокла дочка на ночь хулигана в синяках - во радость родителям. - Не строй из меня тургеневскую барышню! - Холодного чаю не найдется? С лимоном. И аспирина. Все. Она поила его, поддерживая под затылок. "Если ранили друга, перевяжет подруга". Детская романтика всегда жива в глуби душ. Ларик откинулся на подушке и благодарно поцеловал ей кончики пальцев, тут же отпустив. "Так равнодушен, что ему ничего не стоит? или?.." Она поправила ему плед. - Глаза слипаются, - сказал он. - Ох, хорошо... И мгновенно заснул. Ресурс его нервов на сегодня был исчерпан. Она слушала его посапывание со смесью умиления и обиды. "Мальчик был сегодня молодцом, - сказала себе. - Он заслужил отдых". И тут же уснула сама. Утром пришлось вполголоса объяснять ситуацию родителям. Осмотр героя в приоткрытую дверь настроил старшее поколение на крепкие вздохи... Ларик тщательно спал, довольный тем, что она сама захотела выкручиваться - и выкручивается. В этой несколько пикантной истории она выступала на его стороне - отчасти против собственных родителей! - крайне отрадно. Родителей (м-да...) даже благородная роль ночного гостя мало утешала. Драки, спанье в одной комнате... - Что же, после всего бросить его валяться на улице в мороз? - Почему на улице? Он же живет где-то? - А если бы он не доехал? - Вообще следовало поехать в травмопункт. Рассказ о геройстве был воспринят как поножовщина: - Еще нам только этого не хватало... Они были, естественно, обеспокоены происшедшим, и дочери высказали раздражение и недовольство: такова психология. Родители редко понимают, что противоречить детям в том, что дети считают истинным и справедливым - означает лишь подталкивать их поступать по-своему, отчасти уже из протеста. Упрямство - защитная реакция организма против попыток деформации. Поэтому Валя, когда осталась с Лариком вдвоем, выказала ему подчеркнутое внимание и доброту. Эту азбуку Звягин знал ясно. "Совсем не плохо, если ее родители тебя ненавидят: чем больше препятствий на ее пути, тем сильнее она захочет их преодолеть". Валя объехала четыре аптеки, пока нашла свинцовые примочки. Ларика нашла в ванной: сильным контрастным душем он массировал страшноватое лицо - привычный способ городских драчунов. Они завтракали и смеялись над приключением. Приятно было кормить завтраком мужчину, который может тебя защитить. Невольно она сравнивала его с Игорем... не все там еще, оказывается, отболело, но вектор этой боли, как стрелка компаса, передвигался на Ларика. Возникла новая близость - нетягостная, свойская; хорошая. - Поеду на работу. Бригадир нормальный - поймет. - Подожди, я тоже. На две пары еще успею. Она пропустила первые две пары - из-за него; он промолчал. - И не постесняешься ехать рядом с такой хулиганской рожей? - подначил ее. - Сейчас я тебя подгримирую, - притащила свою косметику. - Сиди спокойно! На улице демонстративно взяла его под руку. Полюбовалась своей работой при ясном солнце: - Сойдет! Шрамы на лице украшают мужчину. В метро на них косились. Она ждала, когда он заговорит о встрече. Не дождалась. - Можешь как-нибудь звякнуть, сообщить о здоровье, - небрежно бросила на прощание. - Телеграфирую медицинский бюллетень, - весело обещал он. И полетел на крыльях. 39. Бойцы вспоминают минувшие дна. Небольшой банкет в комнате: водка, хлеб, сигареты, три вчерашних хулигана и один подгримированный герой. - Я тебе боялся удар ногой в лицо довести. Не дай Бог, думаю, нос сломаю. - А думаешь - просто бить в лицо по мягким тканям, чтоб не повредить кости, ничего не сломать? - Ну, если смотреть на тебя со стороны - куда как просто. - Но ты тоже - как рванул руку из плеча - чуть не вывихнул; соображать же надо. Да - нож-то отдай. - А разукрасили, в пор-ряде, с тебя еще полбанки! Тут не то что девушка - милиция поверит с судмедэкспертизой! Долго и с увлечением припоминали детали: - Можно идти на "Ленфильм" наниматься в каскадеры! - Ну, если теперь не пригласишь на свадьбу - в самом деле отсвистим. Тем более репетиция уже состоялась! - Еще кому вломить - давай, опыт есть! Хохотали. 40. Неужели это конец? Он опять не звонил - день, и другой, и третий. Конечно: у своей Кати... Та угрело врачует его; такие, как она, все делают умело. Если б не она! Неужели я ревную? вот еще... Если победа в бою завоевывает женское сердце, то врачевание ран героя растапливает женскую душу. Ларик неукоснительно позвонил вечером на третий день. - А раньше не мог? - Ждал, пока вывеска подживет. Перед кинотеатром она издали увидела его; вблизи осмотрела лицо - умело загримировано, явно чувствуется женская рука. Что ж, все ясно. А чего ты ждала, собственно? В темноте зала она ждала его прикосновения. На середине фильма он вдруг обеими руками крепко сжал ее руку, поднес к губам, поцеловал быстро, крепко. Прошептал на ухо: - Прости. Я не должен был тебя приглашать. - Поднялся и, не пригибаясь, ушел по проходу. Она сидела еще несколько минут. Дурацкое кино было непереносимо. Поднялась и ушла. Горечь мешала дышать. И был вечер, и было утро; дыхание ее было сбито, "свой нерв" потерян. Не умирала. Но сладко не было. Понимала - конец. Но как-то не верилось. 41. О чем не говорят, чему не учат в школе. - Ты должна научить его всему. Ясно? Как касаться женщины и как расстегивать на ней одежду. Как снимать штаны и как ложиться рядом. Как все делать вовремя и ничего не делать не вовремя. Во всех деталях! Короче - вышколишь мальчика под романтического любовника для юной девушки. - Уж и не помню, что такое юная девушка. - А ты постарайся. - Не уверена, что одного сеанса хватит. - Я тебя не ограничиваю. - А вы уверены, что он придет, такой влюбленный? - Это моя задача. А вот чтоб не захотел уйти - это твоя задача. - Но он хоть действительно из себя ничего? - Вполне. Стану я тебе урода сватать. - Уж и не помню, что такое двадцатилетний мальчик. - Надеюсь, хотя бы получишь удовольствие. - То-то вы заботитесь о моих удовольствиях! А на что-нибудь более материальное тоже можно рассчитывать? Вы цены знаете? - Я все знаю. А цены на твой курс лечения ты знаешь? - Но это как бы по дружбе, вы говорили... - И это тоже по дружбе. Считай, что списываю долг и открываю тебе кредит: сможешь обращаться еще, и по любому поводу. - М-да-а, вот и пришла мне пора открывать школу... Смешная задачка... даже интересно. Откровенно говоря, я бы предпочла погасить свой долг непосредственно вам. - Не учи дедушку кашлять. - Но интересно: почему именно я ? - Я уважаю профессионалов. 42. Раз в жизни сбывается несбыточное. Ларик позвонил на четвертый день - поздно вечером, разумеется. - Что это ты вдруг решил о себе напомнить? - Просто подумал, что поступил не очень вежливо... - Ах. Мы обретаем манеры. Вращаемся в высоких сферах. Не волнуйся, я все давно забыла. - В общем, мы тут едем компанией на выходные в Таллинн, и я подумал, что, может быть, тебе захочется. - Может быть. (Опять Таллинн!..) - Так как? - Ты прекрасно знаешь, что я никуда с тобой не поеду, - Нет, как хочешь. Извини. Счастливо. Пи-пи-пи - сказала трубка ей в ухо. Ну, и что делать?.. Пораньше с утра (успеть!) позвонила ему на вахту общаги: - Что ж ты так быстро бросил трубку? - съязвила. - Ты-ы? А мне показалось... - Это мне показалось. Если ты на полпути поцелуешь руку и выпрыгнешь из поезда - милая перспектива. Он засмеялся. - Скажи сам: с тобой можно куда-нибудь ехать? - Со стороны виднее. Не только со мной - нас пятеро. Поезд в шестнадцать десять. - Не уверена, что смогу. В общем, идея заманчивая... - Билет по студенческому - треха, ну, с собой двадцатку. - А жить там где? Или блат в гостинице? - У Володи знакомый художник, оставит мастерскую. С камином! Вале нарисовался вечер, огонь в камине, островерхие таллиннские крыши, компания: один обязательно в старом кресле-качалке, остальные - на матрасах вдоль стен... кругом - картины, мольберты, холсты, запах красок... и художник - бородатый, в растянутом грубом свитере, дымящий трубкой. Хотелось отчаянно. - Если к обеду не разболеюсь окончательно, - соврала, - то можно подумать... Не обещаю, но на всякий случай ждите. - До четырех часов в зале, где кассы, - у буфета. Он не упрашивал... Пришлось звонить матери на работу, строить легенду о выпавшем срочно месте в двухдневной турпоездке от института, выслушивать сомнения на повышенных тонах... "В конце концов, тебе двадцать лет, ты взрослая девушка, что я могу поделать - взаперти тебя держать? - Мать что-то чуяла, и правильно чуяла... - Только позвони нам сразу, как добралась". Ларик ждал на Варшавском вокзале, грея ладони о стакан с кофейной бурдой. - Слушай, - неловко признался он. - Ничего не получилось... - Что не получилось? (Опять!..) Негде остановиться? Или - поезд отменили, путь взорвали? - она полыхнула злым прищуром. - Да нет, - вздохнул он. - Просто они не поехали. Там личные отношения... короче, разладилось. Извини... Он вытащил из кошелька билеты: - Надо пойти сдать. Или прямо продать в очереди... Один билет у них схватили сразу, потом еще два. Ларик взглянул на два, оставшиеся в руке, на часы поверх расписания: - Четыре минуты осталось. А может - рванем? А? Честно говоря, я уже настроился. Она молниеносно прикинула время до вагона - и не отказала себе в наслаждении сыграть теперь на его нервах небольшой ритмический танец. - Что-то