пот со лба. Он только что закончил обшивку правого борта. Красные медные гвозди протянулись изящной линией по светлому дереву. Лодка обретала очертания. Пока она еще покоилась в дубовой колыбели, обращенной к морю; под откос скалы уходили два дубовых рельса. Прямо здесь, в куче щепок и опилок, сваленных в углу мастерской, играли его дети. Развивались они невероятно быстро; все трое уже ходили, цокая маленькими железными подковами, правда, ступни Ситроэна еще чуть-чуть кровоточили по вечерам, зато подошвы более грубоватых Жоэля и Ноэля крепились изо всех сил и понемногу роговели кожей. Ангель недоумевал: уж время полдничать, а няньки нет и нет. Детей ведь надо кормить. И тут он вспомнил, что у служанки сегодня выходной. Вздохнув, он посмотрел на часы. Иногда -- правда, это случалось все реже и реже -- Клементина все-таки забывала их покормить, и если он позволял в ее адрес хотя бы малейший упрек, она отвечала дерзко, со злобной уверенностью в своей правоте. При этом дети, принимая сторону матери, взирали на обескураженного Антеля чуть ли не с иронией. Вот и сейчас, разглядывая сыновей, он встретил мрачный взгляд Ситроэна и почувствовал себя неуютно. Ангель с досадой подумал, что они получили то, что заслуживали. Он был бы и сам не прочь их приласкать и потискать, но к нему за этим никогда не обращались. "Им нравится чувствовать себя обиженными", -- с горечью заключил он и подошел к детям. -- Пошли полдничать, карапузы, -- позвал он. Жоэль и Ноэль подняли головы и недовольно заурчали. -- Ачу Тину, -- заныл Жоэль. -- Тину, -- повторил Ноэль. -- Клементины здесь нет, -- сказал Ангель. -- Пойдем ее поищем. Ситроэн гордо зашагал к дому. Ангель протянул руку двойняшкам, но те отказались от помощи. Подняв целое облако пыли, они выбрались из кучи щепок и опилок и неуклюже побежали за братом. Лицо Ангеля покрылось испариной, он начинал нервничать. Тем не менее пошел вслед за детьми, опасаясь многочисленных подвохов со стороны каверзного сада; несмотря на раздражение, он бы очень переживал, если бы с ними что-нибудь случилось. Детей он догнал уже внутри дома. Пронзительными выкриками Ноэль звал мать, Жоэль ему вторил. -- Довольно! -- решительно оборвал Ангель. Они, присмирев, затихли. -- Идите на кухню! -- приказал Ангель. Его удивило, что ничего не было готово. Уж полдник она могла бы приготовить! Он неумело посадил их перед чашками с молоком и тартинками -- тут же началось шумное обжорство -- и направился к выходу. В дверях он чуть не столкнулся с Жакмором. -- Вы не видели Клементину? -- спросил он. Психиатр по-кошачьи почесал за ухом. -- М-м... -- протянул он, не желая себя выдавать. -- Бросьте ваши кошачьи замашки, -- разозлился Ангель. -- Можно подумать, вас это всерьез увлекает. Скажите лучше, где моя жена. -- Мне так неудобно... Я, видите ли, совершенно случайно зашел в столовую, -- начал оправдываться Жакмор, -- и она была там... -- Ну и что?! -- рявкнул Ангель. Он оттолкнул Жакмора и ринулся в столовую. Психиатр шел по следу. Он воздержался от комментариев, хотя было очевидно, что гнев Ангеля выражал не что иное, как досаду на свою собственную неспособность обращаться с детьми. На ходу Ангель сочинял гневную тираду. Он редко выходил из себя, и это всегда происходило из-за детей. Ему следовало больше заниматься их воспитанием. Его трясло от злости. Сердце бешено колотилось в груди. Издевается она, что ли... Он распахнул дверь и застыл на пороге. Лежа на обеденном столе, со спущенными до колен штанами, Клементина извивалась всем телом. Грудь вздымалась, кулаки судорожно сжимались. По глади стола взад-вперед скользили подрагивающие ягодицы. Бесстыдно раздвигались ноги, из приоткрытых губ вырывались слабые стоны. Ангель бестолково потоптался и попятился к выходу. Его лицо медленно принимало пунцовый оттенок. Он закрыл дверь и быстро вышел в сад. Жакмор остановился на крыльце, проводил Ангеля взглядом до поворота аллеи и вернулся на кухню. -- Интересно... -- протянул он. В считанные секунды он устранил последствия детского полдника. Пресытившиеся засранцы радостно лепетали. Он утер измазанные мордашки и вытолкнул грязнуль из кухни. -- Идите поиграйте с папой, -- сказал он. -- Ачу... Тину, -- потребовал Жоэль. -- Тину, -- повторил Ноэль. Ситроэн безмолвно направился в сторону сарая, братья поспешили за ним. Жакмор, насупившись, прислушался к звукам, доносившимся из сада, и нерешительно зашел в столовую. Перевернувшись на живот, Клементина продолжала непристойно извиваться. Психиатр принюхался, после чего с явным сожалением покинул столовую и поднялся к себе. Он растянулся на кровати и попробовал замурлыкать -- получилось довольно неубедительно. Несмотря на все старания, приходилось расписываться в собственной беспомощности. Кстати, умел ли мурлыкать черный кот, которого он пропсихоанализировал несколько недель назад? Он принялся размышлять о Клементине -- тоже интересная тема. Может быть, надо было до нее дотронуться? Он понюхал свои пальцы. Пахло служанкой, но запах был вчерашним, а потому совсем не стойким. Вот сидит он здесь, на кровати. А как же та женщина, наверняка продолжающая бесноваться внизу? Он сел, встал, вышел на лестницу. Перед дверью в столовую остановился. Прислушался. Было тихо. Он вошел. Полуголая Клементина, похоже, заснула; во всяком случае, она перестала дергаться и лежала теперь неподвижно, завлекающе выпятив ягодицы. Жакмор почувствовал себя как-то срамно. Он подошел поближе. Услышав шаги, она зашевелилась и приподнялась. Жакмор замер. -- Простите, -- сказал он. -- Мне показалось, что вы звали. Она взглянула на него усталыми мутными глазами и спросила: -- Что я делала на этом столе? -- М-м-м... -- промямлил Жакмор. -- Не знаю. Вам, наверное, было жарко. Только тут она заметила беспорядок в своем туалете. -- Какой-то кошмар, -- начала она и, как Ангель несколько минут назад, покраснела до корней волос. -- Скажите, а... -- запнулась она на полуслове. Села, даже не пытаясь прикрыть голые ноги. -- Чего уж тут... Что, вы меня никогда голой не видели? Сбитый с толку Жакмор не знал, что и ответить. -- Я, наверное, буянила, -- предположила она, начиная одеваться. -- Боюсь, что да... -- Ничего не понимаю, -- сказала Клементина. -- Собиралась приготовить детям полдник и вот... я здесь. Она ощупала свой затылок. -- Я помню, что упала на этот стол. Вон шишка какая. -- Здорово же вы суккубнулись, -- высказался психиатр. Она подтянула штаны и пригладила растрепанные волосы. -- Ну да ладно, бывает, -- заключила она. -- Не думала, что меня так прихватит. Пойду готовить полдник. -- Они уже пополдничали, -- сказал Жакмор. Лицо Клементины помрачнело. -- Кто их накормил? -- Ваш муж, -- ответил Жакмор. -- А я вытер им мордашки. -- Ангель сюда заходил? -- Да, -- ляпнул Жакмор. Она быстро прошла мимо него и вышла в сад. Свернув на аллею, она уже почти бежала. Жакмор, поднимаясь к себе, шевелил мозгами -- мыслил. А значит, существовал. Но обособленно. X Ангель взял в руки клепальник и приступил к другому борту. Он приставлял наковальню с внутренней стороны борта, когда появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Клементина. Увидев мать, двойняшки радостно завизжали. Ситроэн подошел к ней и взял ее за руку. Ангель поднял глаза, оценил ситуацию и насторожился. -- Кто их накормил? -- спросила она. -- Я, -- сухо ответил Ангель. Она была удивлена его тону. -- А по какому праву? -- Хватит! -- отрезал Ангель. -- Я спрашиваю, по какому праву ты взялся кормить детей, если было раз и навсегда решено, что ты ими заниматься не будешь? Клементина не успела даже закончить фразу, как на нее посыпались затрещины. Она зашаталась. Ангель, бледный как простыня, затрясся от ярости. -- Все! -- гаркнул он. Казалось, он успокоился, она поднесла дрожащую руку к щеке. -- Я сожалею, -- наконец произнес он. -- Но ты заходишь слишком далеко. Дети подняли крик. Ситроэн наклонился, подобрал с земли гвоздь и изо всех сил всадил его в ногу Ангелю. Тот даже не пошевелился. Клементина расхохоталась навзрыд. -- Довольно! -- отчеканил Ангель. Она замолчала. -- А вообще-то, -- продолжил он, -- я сожалею только о том, что бил не изо всех сил. Клементина покачала головой и пошла к дому. Дети семенили за ней. Ситроэн оборачивался и бросал на отца злобные взгляды. Ангель задумался. Он мысленно прокручивал только что произошедшую сцену и нервно морщился; потом вспомнил, как жена лежала на обеденном столе, и краска залила его лицо. Он знал, что больше никогда не вернется домой. В сарае имелось достаточно опилок, чтобы мягко спать, да и ночи стояли теплые. Он почувствовал какое-то жжение в левой ноге, наклонился и выдернул гвоздь с маленькой золотой шляпкой; на холщовой штанине раздавилось бурое пятнышко величиной с клопа. И смех и грех. Жалкие опарыши. XI 20 мая С тех пор как Ангель переселился на свою верфь, Жакмор старался держаться от дома подальше. Он чувствовал себя неловко в присутствии Клементины. В ней было слишком много материнского, и проявлялось оно весьма необычно. Дело не в том, что психиатр видел в этом что-то непристойное, -- говоря о своей пустоте, а, следовательно, о полном отсутствии понятий этического свойства, он совсем не лукавил, -- просто это стесняло его физически. Он лежал в углу сада посреди буйных зарослей квашнерыльника, отвар которого придает даже самым робким невероятную силу и решительность. Жакмор рассеянно жевал краеугольный стебель, поджидая Белянку, которая должна была провести с ним остаток этого ничем не выделяющегося дня. Мысль о выделении заставила Жакмора ощупать ширинку: безупречна ли? Как правило, при подобных исследованиях венцом дела неизбежно оказывался психиатрический конец. Услышав, как зашурчал гравий, он приподнялся. Появилась служанка в тяжелом шушуне -- эдакая дородная плоскошлепая увальня. Она подошла поближе и плюхнулась рядом с психиатром. -- Работу закончила? -- спросил он. -- Закончила, -- вздохнула она. -- И детей уже уложила. Она начала расстегивать платье, но Жакмор остановил ее. -- Может, поговорим чуть-чуть? -- предложил он. -- Не для того я сюда пришла, -- ответила она. -- То самое, пожалуйста, но без разговоров. -- Я хочу у тебя спросить только одну вещь, -- сказал он. Она разделась и села на траву. В этом укромном уголке сада они были как в шкатулке. Опасаться чьего-либо появления не приходилось; ни Ангель, ни Клементина сюда никогда не заходили. Жакмор раздевался медленно, испытывая терпение служанки. Она старалась не смотреть в его сторону. Их голые тела несуразно смотрелись на фоне травы. Она легла на живот, затем встала на четвереньки. -- Ну, чего ж вы? -- позвала она. -- Тьфу! -- разозлился Жакмор. -- Как меня достала эта идиотская поза. -- Да ладно вам, -- отозвалась она. -- Это просто невыносимо, -- сказал он. Резким толчком он опрокинул ее навзничь. Не дав ей времени перевернуться, он прижал ее к земле и лег на нее всем телом. Она яростно вырывалась. -- Нет! -- закричала она. -- Только не это! Не надо так! Насильник! Жакмор не ослаблял хватку. -- Я тебя отпущу, -- сказал он. -- Но сначала скажи, почему ты не хочешь по-другому? -- Не хочу, -- промычала она. Он нажал на нее еще сильнее. Он мог запросто овладеть ею в любую секунду. -- Если не скажешь, я это сделаю прямо так. Она захлюпала, залепетала, задыхаясь от злости. -- Нет... Отстаньте от меня... Я не хочу. Вы такой противный! -- Ничего себе! -- возмутился Жакмор. -- Ты что, спятила? -- Я ничего не скажу! -- Скажешь! Он склонился над ней и схватил зубами ее сосок. -- Если не скажешь, я его откушу, -- пригрозил он, еле шевеля языком. Его так и распирало от смеха. Силы уходили. Он слегка сжал зубы, она вскрикнула и зарыдала уже по-настоящему. Воспользовавшись своим преимуществом, он ею безжалостно овладел. -- Я скажу, -- заскулила она. -- Только слезьте с меня. Сейчас же. Сейчас же. -- Ты скажешь мне все? -- спросил Жакмор. -- Честное слово, -- выдала она. -- Отпустите... Ну... Ну же... Жакмор отпустил ее и откинулся на спину. Дышал он тяжело. Победа далась нелегко. Она села на траву. -- Теперь говори, -- сказал он. -- Или я начну снова. Почему ты делаешь это именно так? В чем смысл? -- Я делала так всегда. -- Всегда это когда? -- С самого начала. -- А с кем в первый раз? -- С отцом. -- А почему на четвереньках? -- Он сказал, что не хочет на меня смотреть. Не может. -- Ему было стыдно? -- Мы такого не знаем, -- сурово ответила она. Девушка закрывала груди руками, широко раздвинутые ноги оставались неприкрытыми. "Вот оно, целомудрие", -- подумал Жакмор. -- Сколько тебе было? -- Двенадцать. -- Теперь понимаю, почему он боялся на тебя смотреть. -- Нет, не понимаете, -- возразила она. -- Он сказал, что не хочет, потому что я уродина. А коли мой отец так сказал, значит, так оно и есть, а из-за вас я пошла супротив отца, и теперь я -- скверная дочь. -- А тебе-то нравится? -- Что? -- Ну, то, как ты это делаешь? -- Нравится, не нравится, чего говорить-то, -- проворчала она. -- Так вы будете или нет? -- Буду, но не все время в одной и той же позе, -- сказал Жакмор. -- Даже совершенство надоедает. -- Вы прямо как скотина, -- сказала служанка; Она встала и зашарила по траве в поисках платья. -- Ты что? -- Я ухожу. Мне стыдно. -- Ты-то здесь ни при чем. -- При чем, -- сказала она. -- Я не должна была с самого начала. -- Если бы ты мне побольше рассказывала, я бы старался щадить твою легкоранимую психику, -- заметил Жакмор. -- Но ты такая неразговорчивая. -- Правильно мне хозяйка наказывала, -- вновь заныла она. -- Видеть вас больше не хочу. -- Подумаешь, -- отозвался психиатр. -- Как-нибудь обойдусь. -- Я больше ничего вам не скажу. Я не нанималась угождать вашим скабрезным причудам. Жакмор усмехнулся и принялся одеваться. Он даже и не надеялся всерьез пропсихоанализировать эту дурочку. Ничего, найдутся другие, еще и поинтереснее. Он обулся, встал. Она все еще хныкала. -- Пошла вон, -- отчетливо произнес психиатр. Шмыгая носом, служанка удалилась. И уж, конечно, переполненная презрением. Подумав, что в этом смысле анализ удался, Жакмор улыбнулся. Затем, ловко подпрыгнув, поймал на лету зазевавшуюся бабочку и проглотил ее с чувством глубокого удовлетворения. XII 13 июля Из столовой хорошо просматривалась мощенная гравием площадка перед домом; там резвились уже накормленные, но еще не уложенные тройняшки, так как служанка кормила взрослых. Жакмор, на которого возлагалось наблюдение за детьми, сидел лицом к окну. Клементина, сидя напротив него, рассеянно крошила гренки и скатывала хлебные шарики: занятие довольно неблагодарное, если, конечно, этим заниматься (а этим действительно занимаются). В последнее время они виделись практически только за обеденным столом. Похоже, Клементине хотелось, чтобы Жакмор и дальше продолжал у нее жить, но в разговорах она ограничивалась бессодержательными высказываниями, а он, со своей стороны, не осмеливался затрагивать личные проблемы. Насупившаяся Белянка молча поставила перед Жакмором огромное блюдо. Он снял крышку и галантно предложил: -- Клементина, прошу вас. -- Нет, это вам, -- сказала она, лукаво улыбаясь. -- Специально для вас. Деликошатина. Он присмотрелся. -- Но... это же потроха! -- радостно воскликнул он. -- Совершенно верно. Отварные, -- уточнила Клементина. -- Я бы предпочел сырые, -- заметил Жакмор, -- но оказанное внимание столь приятно... Клементина, вы просто ангел! -- Я очень хорошо к вам отношусь, -- сказала она, -- но есть сырое в моем присутствии не позволю. -- Конечно, -- согласился Жакмор, положив себе изрядную порцию. -- Лучше поговорим о потрохах. Назло всем птицам и мышам! -- Я довольна, что вам нравится, -- произнесла она. -- Птицы -- это, конечно, недурно, -- продолжал Жакмор, -- но эти ужасные перья! -- Да, действительно, -- согласилась Клементина. -- Это обратная сторона медали. Ну а мыши? -- Исключительно забавы ради, -- признался Жакмор. -- И совсем невкусно. -- Зато это расширяет ваш вкусовой кругозор, что можно лишь приветствовать, -- сказала она. -- А кого вы сейчас исследуете? -- Какое трогательное внимание, -- съязвил Жакмор. -- Вы же прекрасно знаете, что ваша служанка меня отвергла. -- Знаю, -- ответила она. -- И должна признаться, очень этому рада. Ну а в деревне вы что-нибудь нашли? Вы же туда часто наведываетесь, не правда ли? -- Какое там! -- отмахнулся Жакмор. -- Похвалиться, в общем-то, нечем. Разве что частенько навещаю Сляву. -- Я спрашиваю вас о женщинах, -- уточнила Клементина. -- Вот уж что меня совсем не интересует, -- скривился Жакмор. -- А вы знаете, что кот был кастрирован? Я не уверен, но вполне возможно, что это на меня как-то повлияло. Он лгал. -- А я вам говорю, что интересует, -- возразила Клементина. Жакмор посмотрел на тройняшек, которые тупо ходили по кругу, дыша друг другу в затылок. -- Давайте поговорим о чем-нибудь другом, -- предложил он. -- Это вы рылись в моем платяном шкафу? -- внезапно спросила она. Жакмор опешил. -- Простите, не понял... -- Вы что, плохо слышите? -- Нет, -- ответил он. -- Это не я. Что я могу искать в ваших шкафах? У меня достаточно одежды. -- Ну... это не так уж важно, -- заверила она. -- Может быть, я ошибаюсь. Мне показалось, что кто-то постоянно трогает все вокруг. Разумеется, нет никаких оснований подозревать в этом вас. Он кивнул в сторону служанки, которая в этот момент повернулась к ним спиной. -- Нет! -- сказала Клементина. -- Исключается. Да и зачем ей это скрывать? Впрочем, мне все равно. Я их никогда не надеваю. Почти никогда. XIII 24 июля -- Все, -- выдохнул Ангель, выпрямляясь. Он только что подпилил клин, удерживающий лодку на рельсах. Все было готово. Десятиметровое суденышко из светлого дерева с задранным, как у финикийского трахальщика, ростром, снабженное легким балансиром, бронзовые крепления которого ослепительно сверкали вдоль корпуса. На пузатом мостике красовалась низкая рубка. Жакмор наклонился и заглянул под лодку. Одиннадцать пар деревянных ног были приделаны к днищу по всей длине корпуса. -- Должна идти быстро, -- заметил он. -- Да, ничего, -- промолвил Ангель. -- Для дилетанта, -- похвалил Жакмор, -- очень даже неплохо. -- Я не дилетант, -- ответил Ангель. -- Ну, хорошо, -- уступил Жакмор, -- для профессионала очень даже неплохо. -- Я не профессионал, -- сказал Ангель. -- Кто же вы тогда? -- раздраженно спросил Жакмор. -- Только не приставайте ко мне с вашими вопросами. Что за скверная привычка! Жакмор мог бы, конечно, рассердиться, да темперамент не тот. Главное -- найти подходящие слова. Для прощания. Перед отплытием. Надолго. На не очень надежной лодке. Хоть и с одиннадцатью парами ног. Чего уж тут. -- А у вас с женой все по-прежнему? -- Нет, -- процедил Ангель. -- Она просто... Он запнулся. -- Ладно. -- Ничего не попишешь. Женщины и мужчины живут в разных измерениях. Но я ни о чем не жалею. -- А дети? -- К счастью, я их недостаточно хорошо знаю. Так что страдать не придется. -- Им вас будет недоставать, -- заметил психиатр. -- Я знаю, -- сказал Ангель. -- Но в жизни всегда чего-то недостает. Так пусть недостает чего-то важного. -- Дети, выросшие без отца... -- начал Жакмор. -- Послушайте, -- прервал его Ангель. -- Дело это решенное. Я ухожу. Все. -- Вы утонете, -- предрек Жакмор. -- На такую удачу я даже не рассчитываю. -- До чего же вы банальны, -- презрительно протянул Жакмор. -- Сладострастно банален, -- дополнил Ангель. -- Даже не знаю, что вам и сказать. -- Меня это не удивляет, -- съязвил Ангель. -- Теперь моя очередь задавать вопросы. На какой стадии ваши великие проекты? -- Ни на какой, -- признался Жакмор. -- За все это время лишь одна кошка и больше ничего. Как-то попробовал собаку, но из-за пропсихоанализированной кошки возник пренеприятнейший инцидент; пришлось на этом остановиться. Мне нужны люди. Мужчины или женщины. Короче, человеческие существа. -- А с кем вы общаетесь сейчас? -- Должен познакомиться со служанкой кузнеца. Через галантерейщицу. -- Так вы теперь ходите по галантерейщицам? -- Ну, портниха. Да какая разница? Хотя это даже забавно. Ведь все платья вашей жены шьет она, не так ли? -- Вовсе нет, -- возразил Ангель. -- Клементина все привезла с собой. И в деревню она никогда не ходит. -- Ну и зря, -- сказал Жакмор. -- Там очень даже интересно. -- Ой-ой-ой, -- засмеялся Ангель. -- Вы из-за этой деревни совсем голову потеряли. -- Да, но это так интересно. Во всяком случае... да... ну конечно! Разве это не любопытно? У портнихи есть все модели платьев вашей жены. Всех платьев, которые я на ней видел. -- Да ну? -- отозвался Ангель без особого интереса и оглядел лодку. -- Мне пора. Хотите проверить ее вместе со мной? -- Вы же не можете вот так вот взять и уплыть... -- Могу. Вот возьму и уплыву. Но не сегодня. Он подошел к надпиленной подпорке, размахнулся и точным ударом кулака сломал деревянный брус. Раздался громкий скрежет. Лодка задрожала и тронулась. Смазанные жиром дубовые рельсы спускались через весь сад и резко уходили к морю. Лодка стрелой понеслась вниз и скрылась в облаке дыма; завоняло растопленным жиром. -- Она должна быть уже на воде, -- сказал Ангель, выждав несколько секунд. -- Прокатиться не желаете? Посмотрим, как она держится. -- Смело, -- оценил Жакмор. -- С такой высоты! -- Так и надо, -- уверенно произнес Ангель. -- Чем выше, тем краше. Они спустились по крутому склону, правда, не так быстро, как лодка. Погода была чудная, и скала купалась в запахах трав, гудела от шебуршания насекомых. Ангель дружески обнял Жакмора. Психиатр чувствовал себя неловко. Он относился к Ангелю с симпатией и боялся за него. -- Будьте осторожны, -- попросил он. -- Конечно. -- У вас есть провизия? -- Я взял воду и удочки. -- И все? -- Буду ловить рыбу. Море рожает и вскармливает. -- Ага! Вот он, комплекс! Вам роды спать не дают, -- взорвался Жакмор. -- Как пошло! -- ответил Ангель. -- Знаю, знаю. Роды, материнство, вижу, куда вы клоните. Допрашивайте лучше своих недоумков. Матери у меня уже вот где сидят! -- Потому что эта оказалась вашей женой, -- сказал Жакмор. -- А по своей вы тоскуете. -- Нисколько. Да у меня и матери-то нет. Они стояли на краю обрыва. Ангель ступил первым на узкий выступ, спускающийся под откос. Лодка оказалась прямо под ними. Приближаясь к воде, рельсы выгнулись и остались в горизонтальном положении. Учитывая скорость спуска, лодка должна была отойти далеко, метров на триста от берега, не меньше. Психиатр высказал свои соображения по этому поводу. -- А швартов на что? -- ответил Ангель. -- Ну да, -- согласился Жакмор, ничего не понимая. Под их ногами галька отозвалась многоголосым эхом. Ангель ловко поймал конец легкого и эластичного троса. Лодка медленно приближалась к берегу. -- Поднимайтесь, -- сказал Ангель. Жакмор подчинился. Лодка закачалась. Теперь она казалась намного больше. Ангель прыгнул на палубу и скрылся в рубке. -- Я поднимаю балансир, -- крикнул он, -- и мы отправляемся. -- Вы что, серьезно? -- всполошился Жакмор. Ангель выглянул из-за рубки. -- Не бойтесь, -- улыбнулся он. -- Серьезно будет через неделю. А пока я еще не готов. Сегодня только испытываем. XIV 27 июльня Жакмор столько раз ходил в деревню по этой дороге, что она стала такой же постылой, как коридор психушки, и такой же гладкой, как свежевыбритый подбородок. Обычный путь, дорога прямая, как линия, уплощенная и бессмысленная, да и вовсе не существующая! Ему предстояло перепутывать, переставлять, но мало того, перемешивать, что еще лучше, упорядоченные захребетные словеса, чтобы преодолеть ее, дорожищу, не скучая на ходу несложными мыслями. И все же каждый раз он доходил до самого конца. И пел при этом. Отгулосок орудийный, Отгудочек отьездной, Отгонечек ноздревой, Отшанкровник мягкий, Отпевальщик мякрый, Отпристенок моховой. А сколько их еще у него, сочных, сочиненных, сочиняющихся, Жакмор бедный, бездонный, бездумный, без ума, но с песнями, да ведь сам себя не послушаешь. Итак, он достиг выше и не раз уже упомянутой деревни, и тяжелое деревенское небо обрушилось ему на голову, накрыло его целиком, и вот он уже у лавки галантерейщицы -- как ему казалось, -- а на самом деле портнихи, работницы на редкость прилежной. -- Тук-тук. -- Войдите. Жакмор вошел. Внутри было сумрачно, как и во всех деревенских домах. Высвечивалась в глубине надраенная до блеска утварь. На полу из истертых плит тускло-красного цвета -- обрезки ткани, обрывки ниток, обсыпки проса для куриц, обсевки овса для петуха и обжимки жмыха для желающих. Старая портниха оказалась и вправду пожилой швеей, корпящей над женским платьем. "Так", -- сказал себе Жакмор. -- Вы работаете по заказу Клементины? -- спросил он для очистки совести, этого плотно закутанного органа, который запятнать трудно, а отмыть легко, достаточно только задать несколько вопросов. -- Нет, -- ответила она. В этот момент Жакмор увидел кузнеца и любезно его поприветствовал: "Здравствуйте!" Тот вышел из темного угла. Вид у него был, как всегда, впечатляющий, но сейчас, благодаря расплывшимся в сумраке формам, размеры увеличились, а впечатление еще больше усилилось. -- Зачем пожаловали? -- спросил он. -- Увидеться с портнихой. -- Вам здесь делать нечего, -- заявил кузнец. -- Я хотел понять, почему так получается, -- пояснил Жакмор. -- Ведь платья, которые носит Клементина, шьет она, и это меня заинтриговало. -- Зря стараетесь, -- ответил коваль. -- Платья -- не патентованные, шить их может кто угодно. -- Но нельзя же слизывать все модели подряд, -- сурово возразил Жакмор. -- Это просто неприлично. -- Только без скабрезностей, -- сказал кузнец. Руки у него были действительно огромные. Жакмор почесал подбородок, посмотрел на пузырящийся потолок и подвешенные к нему липкие ленты с дохлыми мухами. -- Ладно, но сколько же можно шить?! -- удивился он. -- Эти платья заказываю я, -- угрожающе произнес кузнец. -- И плачу за них тоже я. -- В самом деле? -- переспросил Жакмор, поддерживая светскую беседу. -- Не иначе как для вашей молодой очаровательной супруги? -- Не имеется. -- Гм, гм... -- запнулся Жакмор. -- Но позвольте, с каких моделей она их копирует? -- Она их не копирует, -- сказал кузнец, -- она их видит. И делает их такими, какими они ей видятся. -- Ха-ха, -- засмеялся Жакмор. -- Только не надо мне вкручивать! -- Я никому не вкручиваю, -- откузнил кузнец. Вглядевшись в лицо старой портнихи, Жакмор только сейчас понял, что на ее закрытых веках были нарисованы глаза. Заметив удивление психиатра, кузнец пояснил: -- Нарисованные глаза -- это для того, чтобы с улицы никто ничего не заметил. Если бы вы не вошли, вы бы тоже ничего не заметили. -- Но я постучал, -- сказал Жакмор. -- Да, -- признал кузнец, -- но она же не видит, вот и сказала "Войдите!", не зная, что это были вы. -- Но она все же сказала "Войдите!". -- Просто эта старая курва хорошо воспитана. В течение всего разговора портниха доделывала рюшки на поясе белого пикейного платья, которое Клементина надевала накануне. -- Неужели она работает с закрытыми глазами? -- допытывался Жакмор, зная наперед ответ и лишь желая в нем удостовериться. -- Нельзя говорить, что глаза закрыты, -- заковалил коваль. -- Глаза не могут быть закрыты только потому, что опущены веки. Они открыты вовнутрь. Если вы открытые двери завалите огромным валуном, то двери от этого не закроются. И окна тоже. Чтобы видеть на расстоянии, не глаза нужны, нет, а вы вообще в этом ничего не смыслите. -- Ну и ну, -- опешил Жакмор, -- если вы считаете, что в этой белиберде есть хоть капля смысла, то с вашей стороны это просто наглость. -- Нет у меня никакой стороны, -- сказал кузнец. -- И ничего я вам не считаю. Не отвлекайте эту старую шмару и оставьте нас в покое. -- Ладно, -- произнес Жакмор. -- Пусть!.. Я ухожу. -- Скатертью дорога, -- подковал кузнец. -- До свидания, господин Жакмор, -- попрощалась портниха. И как Парка, чьи ножницы остались у точильщика, перекусила нитку зубами. Оскорбленный Жакмор гордо направился к выходу. У самой двери он нанес противнику последний решительный удар: -- Я отпердолю вашу служанку. -- Сделайте одолжение, -- усмехнулся кузнец. -- Я ее уже давно отпердолил и могу вас огорчить, она так себе. И задницей не вертит. -- Я буду вертеть за двоих, -- парировал Жакмор, -- и пропсихоанализирую ее напоследок. Он гордо вышел на улицу. Мимо него, похрюкивая, промаршировали три свиньи. Он пнул как следует по последней поросячьей заднице, что имела вид порочный, и вновь поплелся по дороге. XV 27 июльня (позднее) Служанка по имени Красноноска делила чердак с часто сменяющимися подмастерьями: надрываясь в кузнице, они дохли как мухи, она же -- двужильная -- держалась молодцом. Даже высыпалась, так как в последнее время хозяин перестал орошать своими буйными извержениями ее девичью постель. Ухайдаканный подмастерье в орошатели и вовсе не годился; в его-то состоянии... Выжатая губка, тряпка, мочалка. Сразу же засыпал. А наутро спускался в провонявшую жиром и потом, несмотря на все старания Красноноски, мастерскую, где проводил весь день. Вот и сейчас он находился в кузнице; вошедший Жакмор обнаружил его у горна, в котором тот поддерживал огонь. -- Здравствуй, мальчик, -- произнес Жакмор, подходя поближе. Тот пробормотал "здрасте" и закрыл рукой лицо; согласно потешному обычаю проходящие мимо посетители отвешивали подмастерью оплеуху -- раз он бил по железу, то кто-то же должен был, справедливости ради, давать ему сдачи. -- Хозяина нет, -- с уверенностью сказал Жакмор. -- Нет, -- подтвердил подросток. -- Ладно, тогда я пошел, -- сказал Жакмор. Он вышел, повернул налево, обошел дом, пересек двор, поднялся по внешней деревянной лестнице и очутился в темном коридоре, обитом досками. Справа, под скосом крыши, находилась комната Красноноски. Прямо, за большой дверью, располагался хозяин; его жилище занимало три четверти этажа, растягивалось влево и отчасти вправо, превращая комнату служанки в смежный чулан, отделенный от господских покоев лишь деревянной перегородкой, -- просто, но практично. Жакмор вошел без стука. Девушка сидела на кровати и читала газету семилетней давности. Новости приходили в деревню с опозданием. -- Ну что, приобщаемся к культуре? -- начал психиатр. Вид у него был по-детски жизнерадостный, естественный, совсем как у чулок, натянутых на насос, который выкачивает навозную жижу. -- Что -- уж и почитать нельзя? -- огрызнулась Красноноска. "Как все-таки трудно с этими крестьянами", -- подумал Жакмор. Комната Красноноски изяществом не отличалась. Замытый пол, голые, побеленные известью стены и потолочные балки, стропилами переплетенные, решетками спутанные и дробным шифером повязанные. Внушительный слой пыли. Меблировка: кровать и стол, на котором стоит ведро с водой для всевозможных целей. В углу -- сундук с жалкими служанкиными пожитками. Этот монастырский аскетизм раззадоривал Жакмо-ра, щекотал в нем сладострастие и теловожделение атеиста, коим он и являлся, судя по всему, но судить было некому. Он сел рядом с ней на скрипучую железную кровать... Больше некуда. -- Что ты интересного поделывала за это время? -- спросил он. -- Да ничего, -- ответила она. Дочитала до конца страницу, сложила газету и сунула ее под подушку. -- Раздевайся и ложись на кровать, -- приказал Жакмор. -- Ну вот! -- сказала девушка. -- Если вернется хозяин, мне придется снова одеваться, чтобы разогреть ему суп. -- Сейчас не вернется, -- возразил Жакмор. -- А потом, его дома нет, он у портнихи. -- Ну, придет потом, -- сказала служанка и, подумав, добавила: -- Хотя бояться нечего. -- Почему? -- Он всегда возвращается оттуда каким-то... А почему вы хотите, чтобы я разделась? -- Это непременное условие для успешного психоанализа, -- глубокомысленно изрек Жакмор. Она покраснела и затеребила воротник. -- Ой!.. -- прошептала она, потупив взор. -- Даже хозяин никогда этого не делал. Жакмор нахмурился. Что она имела в виду? И как бы у нее узнать? -- Ну... -- запнулась она. -- Я даже не знаю, чисто ли у меня там... вам будет неприятно... Жакмор задумался... "Вечно они со своими головоломками..." -- Психоанализ... -- начал он. -- Подождите, -- попросила она. -- Я сейчас. Служанка встала, подбежала к сундуку, вытащила оттуда старую штору и завесила ею круглое окошко, через которое свет проникал в комнату. Голубые сумерки придали чердаку вид подвала. -- Кровать будет скрипеть, -- заметил Жакмор, решив отложить психоанализ на потом. -- Можно положить на пол твою подстилку? -- Да, -- отозвалась она, задыхаясь от возбуждения. Он чувствовал, как комната пропитывается запахом ее пота. Она наверняка вся влажная. Довольно-таки соблазнительно. XVI 27 июльня (еще позднее) Тяжелые шаги на деревянной лестнице вывели их из оцепенения. Жакмор отклеился и высвободился, служанка продолжала лежать на подстилке, частично съехав на пол. -- Это он... -- еле слышно прошептал он. -- Он сюда не придет, -- сказала она. -- Он идет к себе. Она пошевелилась. -- Перестань! -- осадил ее Жакмор. -- Я больше не могу. Она замерла. -- Вы ведь еще будете меня пси... анаировать, -- спросила она хриплым голосом. -- Мне это так нравится. Просто как в сказке! -- Да, да, -- кивнул Жакмор; от его возбуждения не осталось и следа. Пришлось прождать минут десять, пока желание вернулось на свое место. У женщин нет никакого чувства такта. Шаги хозяина затрясли весь коридор. Со скрипом открылась и хлопнула дверь. Жакмор встал на колени и прислушался. На четвереньках тихонько подполз к стене. Внезапно тонкий луч света ударил ему в зрачок. Наверное, выпавший сучок. Продвигаясь к источнику света, ощупывая луч рукой, психиатр нашел дырку в перегородке и, помедлив немного, прильнул к ней. Но сразу же отпрянул. Ему почудилось, что его видели так же хорошо, как видел он. Но разум свое взял, и соглядатай возвратился в исходное положение. Кровать кузнеца находилась у самого отверстия. Странная низкая конструкция. Одеяла на ней не было. Матрац да натянутая простыня, вот, собственно, и все; отсутствовал даже обязательный для деревенских постелей пухлый пуфик, обтянутый красной кожей. Дальше взору открылся стоящий спиной голый по пояс кузнец. Казалось, он был занят чем-то очень важным. Затем в поле зрения попали его руки, они поднялись и опустились, как будто по чему-то похлопывая. Взялись за пояс и расстегнули пряжку; штаны упали, открыв психиатру огромные узловенозные ноги, мохнатые, как пальмовые стволы. Грязные хлопчатобумажные трусы не заставили долго ждать. Жакмор услышал какой-то шепот. Но слушать и смотреть одновременно было совершенно невозможно. Кузнец вытащил ноги из трусов и штанов, болтая руками, развернулся и направился к кровати. Сел. Жакмор снова откинулся назад, испугавшись неожиданной близости. Но, не в силах удержаться, опять прильнул к отверстию. Он застыл и не пошевелился, даже почувствовав сзади себя Красноноску; только пусть попробует ему помешать, получит ногой прямо по репе. А потом он вообще перестал что-либо чувствовать, так как его сердце остановилось. Он увидел то, что спина кузнеца скрывала от него все это время. Перед ним предстала выкованная из стали и бронзы точная копия Клементины, одетая в белое пикейное платье. Кукла медленно шагала по направлению к кровати. Невидимая Жакмору лампа освещала точеные черты лица, гибкие руки, отполированная до шелковистости металлическая кожа блестела, как бесценный алмаз. Кукла остановилась. Кузнец тяжело задышал в предвкушении. Стальные руки уверенно поднялись к воротнику и легко разорвали платье. Обрывки белой ткани упали на пол. Завороженный Жакмор разглядывал упругие груди, подвижные бедра, на удивление гибкие суставы плеч и коленей. Кукла медленно легла на кровать. Жакмор отпрянул и, грубо оттолкнув служанку, старающуюся растормошить его мошонку, лихорадочно зашарил по полу в поисках своих штанов. В кармане лежали наручные часы. При слабом свете, проникающем через окошко, он различил положение стрелок: без четверти пять. После того как Жакмор застал Клементину в столовой, каждый день в полпятого она уединялась в своей комнате для того, чтобы слегка, по ее словам, вздремнуть. Значит, в тот момент, когда стальные ягодицы копии погружали кузнеца в глубокий экстаз, в доме на скале, в ворохе истерзанных ногтями простыней задыхался оригинал -- обходящаяся своими силами Кле-ментина. Жакмор чувствовал, как его охватывает возбуждение, он подошел к стенке и, не раздумывая ни секунды, заглянул в дырочку. При этом его рука ощупывала тело обрадованной, но так ничего и не понимающей Красноноски. "До чего ж цивилизованный народ эти крестьяне", -- думал Жакмор, не отрывая глаз от кузнеца. XVII 39 июльня По щиколотку в воде, с подвернутыми штанами и ботинками в руке, Жакмор рассматривал лодку. Он ждал Ангеля, лодка ждала тоже. Ангель, одетый в морское -- желтое, брезентовое, непромокаемое, -- спускался к берегу с одеялами и последним бидоном с водой. Он быстро пересек полосу гальки и подошел к Жакмору. Тот был в расстроенных чувствах. -- Так и будете стоять с ботинками в руках? -- усмехнулся Ангель. -- Вы похожи на рыбака-любителя. -- Мне наплевать, на кого я похож, -- ответил психиатр. -- И оставьте в покое свою бороду. Жакмор вышел на берег и поставил ботинки на большой валун. Подняв голову, он увидел стремительно уходящие за скалу рельсы. -- Когда я на это смотрю, мне становится так грустно! -- признался он. -- Будет вам, -- успокоил его Ангель. -- Ничего страшного. Он ловко пробежал по сходням и поднялся на борт. Жакмор не двигался. -- А зачем вам горшки с цветами? -- спросил он. -- Что, я не имею права взять с собой цветы? -- ощетинился Ангель. -- Имеете, имеете, -- уступил Жакмор. --А чем вы будете их поливать? -- Водой, -- сказал Ангель. -- А потом, знаете, на море тоже идут дожди. -- Наверняка, -- согласился психиатр. -- Не стройте такую рожу, -- сказал Ангель. -- Глядя на вас, хочется плакать. Можно подумать, что вы теряете друга! -- Так оно и есть, -- ответил Жакмор. -- Я успел вас полюбить. -- Я тоже, -- сказал Ангель. -- Но все-таки ухожу. Одной любви к вам недостаточно для того, чтобы остаться; зато ненависти к другим вполне хватает на то, чтобы уйти. Только зло заставляет нас действо