Оскар Уайльд. Преступление лорда Артура Сэвила ----------------------------------------------------------------------- Пер. - Д.Аграчев. В кн.: "Оскар Уайльд. Избранное". Свердловск, Изд-во Уральского ун-та, 1990. OCR & spellcheck by HarryFan, 12 September 2001 ----------------------------------------------------------------------- Размышление о чувстве долга 1 Леди Уиндермир давала последний прием перед пасхой, и дом был заполнен до отказа. Шесть министров явились прямо из парламента в орденах и лентах, светские красавицы блистали изящнейшими туалетами, а в углу картинной галереи стояла принцесса София из Карлсруэ - грузная дама с роскошными изумрудами и крохотными черными глазками на скуластом татарском лице; она очень громко говорила на скверном французском и неумеренно хохотала в ответ на любую реплику. Как все чудесно перемешалось! Сиятельные леди запросто болтали с воинствующими радикалами, прославленные проповедники по-приятельски беседовали с известными скептиками, стайка епископов порхала из зала в зал вслед за дебелой примадонной, на лестнице стояли несколько действительных членов Королевской академии, маскирующихся под богему, и прошел слух, что столовую, где накрыли ужин, просто оккупировали гении. Без сомнения, это был один из лучших вечеров леди Уиндермир, и принцесса задержалась почти до половины двенадцатого. Как только она уехала, леди Уиндермир вернулась в картинную галерею, где знаменитый экономист серьезно и обстоятельно разъяснял научную теорию музыки негодующему виртуозу из Венгрии, и заговорила с герцогиней Пейсли. Как хороша была хозяйка вечера! Невозможно не восхищаться белизной ее точеной шеи, незабудковой синевой глаз и золотом волос. То было и в самом деле or pur [чистое золото (фр.)], а не бледно-желтый цвет соломы, который ныне смеют сравнивать с благородным металлом, то было золото, вплетенное в солнечные лучи и упрятанное в таинственной толще янтаря; в золотом обрамлении ее лицо светилось как лик святого, но и не без магической прелести греха. Она являла собой интересный психологический феномен. Уже в юности она познала ту важную истину, что опрометчивость и легкомыслие чаще всего почитают за невинность. За счет нескольких дерзких проделок - большей частью, впрочем, совершенно безобидных - она приобрела известность и уважение, подобающие видной личности. Она не раз меняла мужей (согласно справочнику Дебретта, их у нее было три), но сохранила одного любовника, и потому пересуды на ее счет давно прекратились. Ей недавно исполнилось сорок, она была бездетна и обладала той неуемной жаждой удовольствий, которая единственно и продлевает молодость. Вдруг она нетерпеливо огляделась и проговорила своим чистым контральто: - Где мой хиромант? - Кто-кто, Глэдис? - вздрогнув, воскликнула герцогиня. - Мой хиромант, герцогиня. Я теперь жить без него не могу. - Глэдис, милая, ты всегда так оригинальна, - пробормотала герцогиня, пытаясь вспомнить, что такое хиромант, и опасаясь худшего. - Он приходит два раза в неделю, - продолжала леди Уиндермир, - и извлекает интереснейшие вещи из моей руки. - О боже! - тихо ужаснулась герцогиня. - Что-то вроде мозольного оператора. Какой кошмар. Надеюсь, он, по крайней мере, иностранец. Это было бы еще не так страшно. - Я непременно должна вас познакомить. - Познакомить! - вскричала герцогиня. - Он что же, здесь? - Она принялась искать глазами свой черепаховый веер и весьма потрепанную кружевную накидку, с тем чтобы, если потребуется, ретироваться без промедления. - Разумеется, он здесь. Какой же прием без него! Он говорит, что у меня богатая, одухотворенная рука и что если бы большой палец был чуточку короче, то я была бы меланхолической натурой и пошла в монастырь. - Ах, вот что. - У герцогини отлегло от сердца. - Он гадает! - И угадывает! - подхватила леди Уиндермир. - И так ловко! Вот в будущем году, например, меня подстерегает большая опасность и на суше и на море, так что я буду жить на воздушном шаре, а ужин мне по вечерам будут поднимать в корзине. Это все написано на моем мизинце - или на ладони, я точно не помню. - Ты искушаешь провидение, Глэдис. - Милая герцогиня, я уверена, что провидение давно научилось не поддаваться искушению. По-моему, каждый должен ходить к хироманту хотя бы раз в месяц, чтобы знать, что ему можно и чего нельзя. Потом мы, конечно, делаем все наоборот, но как приятно знать о последствиях заранее! Если кто-нибудь сейчас же не отыщет мистера Поджерса, я пойду за ним сама. - Позвольте мне, леди Уиндермир, - сказал высокий красивый молодой человек, который в продолжение всего разговора стоял, улыбаясь, рядом. - Спасибо, лорд Артур, но вы же его не знаете. - Если он такой замечательный, как вы рассказывали, леди Уиндермир, я его ни с кем не спутаю. Опишите его внешность, и я сию же минуту приведу его. - Он совсем не похож на хироманта. То есть в нем нет ничего таинственного, романтического. Маленький, полный, лысый, в больших очках с золотой оправой - нечто среднее между семейным доктором и провинциальным стряпчим. Сожалею, но я, право, не виновата. Все это очень досадно. Мои пианисты страшно похожи на поэтов, а поэты на пианистов. Помню, в прошлом сезоне я пригласила на обед настоящее чудовище - заговорщика, который взрывает живых людей, ходит в кольчуге, а в рукаве носит кинжал. И что бы вы думали? Он оказался похожим на старого пастора и весь вечер шутил с дамами. Он был очень остроумен и все такое, но представьте, какое разочарование! А когда я спросила его о кольчуге, он только рассмеялся и ответил, что в Англии в ней было бы холодно. А вот и мистер Поджерс! Сюда, мистер Поджерс. Я хочу, чтобы вы погадали герцогине Пейсли. Герцогиня, вам придется снять перчатку. Нет, не эту, другую. - Право, Глэдис, это не вполне прилично, - проговорила герцогиня, нехотя расстегивая отнюдь не новую лайковую перчатку. - Все, что интересно, не вполне прилично, - парировала леди Уиндермир. - On a fait le monde ainsi [так уж устроен мир (фр.)]. Но я должна вас познакомить. Герцогиня, это мистер Поджерс, мой прелестный хиромант. Мистер Поджерс, это герцогиня Пейсли, и если вы скажете, что ее лунный бугор больше моего, я вам уже никогда не поверю. - Глэдис, я уверена, что у меня на руке нет ничего подобного, - с достоинством произнесла герцогиня. - Вы совершенно правы, ваша светлость, - сказал мистер Поджерс, взглянув на пухлую руку с короткими толстыми пальцами, - лунный бугор не развит. Но линия жизни, напротив, видна превосходно. Согните, пожалуйста, руку. Вот так, благодарю. Три четких линии на сгибе! Вы доживете до глубокой старости, герцогиня, и будете очень счастливы. Честолюбие... весьма скромно, линия интеллекта... не утрирована, линия сердца... - Говорите все как есть, мистер Поджерс! - вставила леди Уиндермир. - С превеликим удовольствием, сударыня, - сказал мистер Поджерс и поклонился, - но увы, герцогиня не дает повода для пространных рассказов. Я вижу редкое постоянство в сочетании с завидным чувством долга. - Продолжайте, прошу вас, мистер Поджерс, - весьма благосклонно произнесла герцогиня. - Не последнее из достоинств вашей светлости - бережливость, - продолжал мистер Поджерс, и леди Уиндермир прыснула со смеху. - Бережливость - прекрасное качество, - удовлетворенно проговорила герцогиня. - Когда я вышла за Пейсли, у него было одиннадцать замков и ни одного дома, пригодного для жизни. - А теперь у него двенадцать домов и ни одного замка! - отозвалась леди Уиндермир. - Видишь ли, милая, я люблю... - Комфорт, - произнес мистер Поджерс, - удобства и горячую воду в каждой спальне. Вы совершенно правы, ваша светлость. Комфорт - это единственное, что может нам дать цивилизация. - Вы чудесно отгадали характер герцогини, мистер Поджерс. Теперь погадайте леди Флоре. - Повинуясь знаку улыбающейся хозяйки, из-за дивана неловко выступила высокая девушка с острыми лопатками и рыжеватыми волосами, выдающими шотландское происхождение; она протянула худую, длинную руку с крупными и как бы приплюснутыми пальцами. - А, пианистка! Вижу, вижу, - сказал мистер Поджерс. - Превосходная пианистка, хотя, пожалуй, и не из тех, что зовутся музыкантами. Скромна, честна, очень любит животных. - Сущая правда! - воскликнула герцогиня, обращаясь к леди Уиндермир. - Флора держит в Макклоски две дюжины овчарок. Она бы и наш городской дом превратила в зверинец, если б только отец позволил. - Со своим домом я это проделываю каждый четверг, - рассмеялась леди Уиндермир, - вот только овчаркам предпочитаю львов. - Тут вы ошибаетесь, леди Уиндермир, - сказал мистер Поджерс и чинно поклонился. - Женщина без милых ошибок - это не женщина, а особа женского пола. Но погадайте нам еще. Сэр Томас, покажите вашу руку. Приятного вида пожилой господин в белом жилете протянул большую шершавую руку с весьма длинным средним пальцем. - Непоседливый нрав; четыре дальних путешествия в прошлом, одно еще предстоит. Трижды попадал в кораблекрушение. Нет-нет, дважды, но рискует разбиться вновь. Убежденный консерватор, весьма пунктуален, страстный коллекционер. Тяжело болел в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. В тридцать унаследовал крупное состояние. Питает отвращение к кошкам и радикалам. - Поразительно! - вскричал сэр Томас. - Вы непременно должны погадать моей жене. - Вашей второй жене, - уточнил мистер Поджерс, все еще не выпуская из рук пальцы сэра Томаса. - С превеликим удовольствием. Но леди Марвел - меланхоличная дама с каштановыми волосами и сентиментальными ресницами - наотрез отказалась предать гласности свое прошлое и будущее, а русский посол мосье де Колов не пожелал даже снять перчатки, несмотря на все увещевания леди Уиндермир. Да и многие другие побоялись предстать перед забавным человечком с шаблонной улыбкой, очками в золотой оправе и проницательными глазами-бусинками; а уж когда он сказал бедной леди Фермер - прямо здесь, в обществе, - что она равнодушна к музыке, но очень любит музыкантов, никто более не сомневался, что хиромантия - крайне опасная наука и поощрять ее не следует, кроме как tete-a-tete [с глазу на глаз (фр.)] Однако лорду Артуру Сэвилу, который ничего не знал о печальной истории леди Фермер и с немалым интересом наблюдал за мистером Поджерсом, чрезвычайно захотелось, чтобы ему тоже погадали, но, не решаясь громко заявить о своем желании, он подошел к леди Уиндермир и, очаровательно покраснев, спросил, удобно ли, по ее мнению, побеспокоить мистера Поджерса. - Ну разумеется! - сказала леди Уиндермир. - Он здесь для того, чтобы его беспокоили. Все мои львы, лорд Артур, это львы-артисты; по первому моему слову они прыгают через обруч. Но я вас предупреждаю, что ничего не утаю от Сибил. Я жду ее завтра к обеду - нам надо поболтать о шляпках, и, если мистер Поджерс выяснит, что у вас дурной нрав, или склонность к подагре, или жена в Бейсуотере, я все ей непременно передам. Лорд Артур улыбнулся и покачал головой. - Я не боюсь. Она обо мне все знает, как и я о ней. - В самом деле? Вы меня, право, немного огорчили. Взаимные иллюзии - вот лучшая основа для брака. Нет-нет, я не цинична, просто у меня есть опыт - впрочем, это одно и то же. Мистер Поджерс, лорд Артур Сэвил мечтает, чтоб вы ему погадали. Только не говорите, что он обручен с одной из милейших девушек в Лондоне: об этом "Морнинг пост" сообщила месяц тому назад. - Леди Уиндермир, душечка, - вскричала маркиза Джедберг, - оставьте мне мистера Поджерса. Он только что сказал, что меня ждут подмостки - как интересно! - Если он вам такое сказал, леди Джедберг, я заберу его от вас сию же секунду. Сюда, мистер Поджерс. Погадайте лорду Артуру. - Что ж, - леди Джедберг состроила обиженное личико и поднялась с дивана, - если мне нельзя на сцену, разрешите хотя бы быть зрителем. - Разумеется. Мы все будем зрителями, - объявила леди Уиндермир. - Итак, мистер Поджерс, сообщите нам что-нибудь приятное. Лорд Артур - мой любимец. Но, взглянув на руку лорда Артура, мистер Поджерс странно побледнел и не произнес ни слова. Он зябко поежился, и его кустистые брови уродливо задергались, как это случалось, когда он был в растерянности. На желтоватом лбу мистера Поджерса появились крупные бусинки пота, словно капли ядовитой росы, а его толстые пальцы сделались влажными и холодными. Лорд Артур заметил эти признаки смятения и сам - впервые в жизни - почувствовал страх. Ему захотелось повернуться и бежать, но он сдержал себя. Лучше знать все, даже самое ужасное. Невыносимо оставаться в неведении. - Я жду, мистер Поджерс, - сказал он. - Мы все ждем! - нетерпеливо заметила леди Уиндермир, но хиромант по-прежнему молчал. - Артуру, наверное, суждено играть на театре, - предположила леди Джедберг, - но вы были так строги с мистером Поджерсом, что он вас теперь боится. Внезапно мистер Поджерс отпустил правую руку лорда Артура и схватил левую, склонившись над ней так низко, что золотая оправа его очков почти коснулась ладони. Мгновение его побелевшее лицо выражало неподдельный ужас, но он быстро совладал с собой и, повернувшись к леди Уиндермир, произнес с деланной улыбкой: - Передо мной рука очаровательного молодого человека. - Это ясно, - ответила леди Уиндермир. - Но будет ли он очаровательным мужем? Вот что я хочу знать. - Как все очаровательные молодые люди, - сказал мистер Поджерс. - По-моему, муж не должен быть слишком обворожительным, - в задумчивости проговорила леди Джедберг. - Это опасно. - Дитя мое, - воскликнула леди Уиндермир, - муж никогда не бывает слишком обворожителен! Но я требую подробностей. Только подробности интересны. Что ждет лорда Артура? - Гм, в течение ближайших месяцев лорд Артур отправится в путешествие... - Ну разумеется, в свадебное! - И потеряет одного из родственников. - Надеюсь, не сестру? - жалобно спросила леди Джедберг. - Нет, безусловно не сестру, - мистер Поджерс жестом успокоил ее. - Кого-то из дальней родни. - Что ж, я безумно разочарована, - заявила леди Уиндермир. - Мне абсолютно нечего рассказать Сибил. Дальняя родня теперь никого не волнует - она давно уже вышла из моды. Впрочем, пусть Сибил купит черного шелку - он хорошо смотрится в церкви. А теперь ужинать. Там, конечно, давно все съели, но нам, быть может, подадут горячий суп. Когда-то Франсуа готовил отменный суп, но теперь он так увлекся политикой, что я не знаю, чего и ждать. Скорее бы угомонился этот генерал Буланже. Герцогиня, вы не устали? - Вовсе нет, Глэдис, свет мой, - отозвалась герцогиня, ковыляя к двери. - Я получила огромное удовольствие, и этот твой ортодонт, то бишь хиромант, весьма интересен. Флора, где мой черепаховый веер? Ах, спасибо, сэр Томас. А моя кружевная накидка. Флора? Благодарю вас, сэр Томас, вы очень любезны. - И сия достойная дама спустилась, наконец, по лестнице, уронив свой флакон с духами не более двух раз. В продолжение всего этого времени лорд Артур Сэвил стоял у камина, объятый нестерпимым страхом, язвящей душу тревогой перед безжалостным роком. Он грустно улыбнулся сестре, когда та пропорхнула мимо в прелестной розовой парче и жемчугах, легко опершись на руку лорда Плимдейла, и словно во сне слышал, как леди Уиндермир пригласила его следовать за собой. Он думал о Сибил Мертон - и при мысли, что их могут разлучить, его глаза затуманились от слез. Глядя на него, можно было подумать, что Немезида, похитив щит Афины, показала ему голову Медузы Горгоны. Он словно окаменел, а меланхолическая бледность сделала его лицо похожим на мрамор. Сын знатных и богатых родителей, до сих пор он знал лишь жизнь, полную чудесной роскоши и тонкого изящества, жизнь по-мальчишески беспечную, начисто лишенную презренных забот; теперь - впервые - он прикоснулся к ужасной тайне бытия, ощутил трагическую неотвратимость судьбы. Чудовищно, невероятно! Неужели на его руке начертано тайное послание, которое расшифровал этот человек, - предвестие злодейского греха, кровавый знак преступления? Неужели нет спасения? Или мы в самом деле всего лишь шахматные фигуры, которые незримая сила передвигает по своей воле, - пустые сосуды, подвластные рукам гончара, готовые для славы и для позора. Разум восставал против этой мысли, но лорд Артур чувствовал близость ужасной трагедии, словно вдруг на него взвалили непосильную ношу. Хорошо актерам! Они выбирают, что играть, - трагедию или комедию, сами решают, страдать им или веселиться, лить слезы или хохотать. Но в жизни все не так. В большинстве своем мужчины и женщины вынуждены играть роли, для которых они совсем не подходят. Наши Гильденстерны играют Гамлета, а наши Гамлеты паясничают, как принц Хэл. Весь мир - сцена, но спектакль выходит скверный, ибо роли распределены из рук вон плохо. Внезапно в гостиную вошел мистер Поджерс. Увидев лорда Артура, он вздрогнул, и его крупное, одутловатое лицо стало зеленовато-желтым. Их глаза встретились, и с минуту оба молчали. - Герцогиня забыла здесь перчатку, лорд Артур, и меня за ней послали, - проговорил наконец мистер Поджерс. - Вот она, на диване. Честь имею. - Мистер Поджерс, я настаиваю, чтобы вы мне прямо ответили на один вопрос. - В другой раз, лорд Артур. Герцогиня очень волнуется. Ну, я пойду. - Нет, не пойдете. Герцогиня подождет. - Нехорошо заставлять даму ждать, лорд Артур, - пролепетал мистер Поджерс со своей тошнотворной улыбочкой. - Прекрасному полу свойственно нетерпение. Красивые губы лорда Артура слегка изогнулись, придав лицу дерзкое, презрительное выражение. Какое ему было дело в эту минуту до бедной герцогини! Он пересек гостиную и, остановившись перед мистером Поджерсом, протянул руку. - Скажите, что вы там прочли. Скажите правду. Я должен знать. Я не ребенок. Глазки мистера Поджерса заморгали за стеклами очков; он неловко переминался с ноги на ногу, теребя блестящую цепочку от часов. - А почему вы, собственно, решили, лорд Артур, что я прочел по вашей руке больше, чем сказал? - Я в этом уверен и желаю все знать. Я заплачу. Я дам вам чек на сто фунтов. Зеленые глазки сверкнули и вновь погасли. - Сто гиней? - еле слышно произнес мистер Поджерс после долгого молчания. - Да, разумеется. Я пришлю вам чек завтра. Какой у вас клуб? - Я не состою в клубе. Временно не состою. Мой адрес... но позвольте, я дам вам свою карточку. - С этими словами мистер Поджерс извлек из кармана карточку с золотым обрезом и, низко поклонившись, протянул ее лорду Артуру: М-Р СЕПТИМУС Р.ПОДЖЕРС профессиональный хиромант Уэст-Мун-стрит, 103а - Я принимаю с десяти до четырех, - машинально добавил мистер Поджерс. - Семьям предоставляю скидку. - Быстрее! - вскричал лорд Артур. Он по-прежнему стоял с протянутой рукой и был чрезвычайно бледен. Мистер Поджерс опасливо оглянулся и задернул тяжелую портьеру. - Мне нужно время, лорд Артур. Присядьте. - Быстрее, сэр! - снова вскричал лорд Артур и рассерженно топнул ногой по полированному паркету. Мистер Поджерс улыбнулся, извлек из нагрудного кармана увеличительное стекло и тщательно протер его носовым платком. - Я готов, - сказал он. 2 Десять минут спустя лорд Артур Сэвил выбежал из дома с выражением ужаса на бледном лице и молчаливой мукой в глазах, протиснулся сквозь укутанных в шубы лакеев, столпившихся под полосатым навесом, и ринулся прочь, ничего не видя и не слыша. Ночь была холодная, и дул пронизывающий ветер, от которого газовые фонари на площади попеременно вспыхивали и тускнели, но у лорда Артура горели руки и лоб его пылал. Он шел не останавливаясь, нетвердой поступью пьяного, и полицейский на углу с любопытством проводил его взглядом. Нищий, сунувшийся было за подаянием, перепугался при виде такого отчаяния, какое даже ему не снилось. Один раз лорд Артур остановился под фонарем и посмотрел на свои руки. Ему показалось, что уже сейчас на них расплываются кровавые пятна, и с дрожащих губ слетел негромкий стон. Убийство! Вот что увидел хиромант. Убийство! Ужасное слово звенело во мраке, и безутешный ветер шептал его на ухо. Это слово кралось по ночным улицам и скалило зубы с крыш. Он вышел к Гайд-парку: его безотчетно влекло к этим темным деревьям. Он устало прислонился к ограде и прижал лоб к влажному металлу, вбирая тревожную тишину парка. "Убийство! Убийство!" - повторял он, словно надеясь притупить чудовищный смысл пророчества. От звука собственного голоса он содрогался, но в то же время ему хотелось, чтобы громогласное эхо, услышав его, пробудило весь огромный спящий город. Его охватило безумное желание остановить первого же прохожего и все ему рассказать. Он двинулся прочь, пересек Оксфорд-стрит и углубился в узкие улочки - прибежище низменных страстей. Две женщины с ярко раскрашенными лицами осыпали его насмешками. Из темного двора послышалась ругань и звук ударов, а затем пронзительный вопль; сгорбленные фигуры, припавшие к сырой стене, явили ему безобразный облик старости и нищеты. Он почувствовал странную жалость. Возможно ли, чтоб эти дети бедности и греха так же, как и он сам, только следовали предначертанию? Неужто они, как и он, лишь марионетки в дьявольском спектакле? Нет, не тайна, а ирония людских страданий поразила его, их полная бессмысленность, бесполезность. Как все нелепо, несообразно! Как начисто лишено гармонии! Его потрясло несоответствие между бойким оптимизмом повседневности и подлинной картиной жизни. Он был еще очень молод. Спустя некоторое время он вышел к Марилебонской церкви. Пустынная мостовая была похожа на ленту отполированного серебра с темными арабесками колышущихся теней. Ряд мерцающих газовых фонарей убегал, извиваясь, вдаль; перед домом, обнесенным невысокой каменной оградой, стоял одинокий экипаж со спящим кучером. Лорд Артур поспешно зашагал по направлению к Портланд-Плейс, то и дело оглядываясь, словно опасаясь погони. На углу Рич-стрит стояли двое: они внимательно читали небольшой плакат. Лорда Артура охватило болезненное любопытство, и он перешел через дорогу. Едва он приблизился, как в глаза ему бросилось слово "УБИЙСТВО", напечатанное черными буквами. Он вздрогнул, и щеки его залились румянцем. Полиция предлагала вознаграждение за любые сведения, которые помогут задержать мужчину среднего роста, в возрасте от тридцати до сорока лет, в котелке, черном сюртуке и клетчатых брюках, со шрамом на правой щеке. Читая объявление снова и снова, лорд Артур мысленно спрашивал себя, поймают ли этого несчастного и откуда у него шрам. Когда-нибудь, возможно, и его имя расклеят по всему Лондону. Возможно, и за его голову назначат цену. От этой мысли он похолодел. Резко повернувшись, он кинулся во мрак. Он шел, не разбирая дороги. Лишь смутно вспоминал он потом, как бродил в лабиринте грязных улиц, как заблудился в бесконечном сплетенье темных тупиков и переулков, и, когда уже небо озарилось рассветным сиянием, вышел наконец на площадь Пикадилли. Устало повернув к дому в сторону Белгрейв-сквер, он столкнулся с тяжелыми фермерскими повозками, катящимися к Ковент-Гарден. Возчики в белых фартуках, с открытыми загорелыми лицами и жесткими кудрями, неторопливо шагали, щелкая кнутами и перебрасываясь отрывистыми фразами. Верхом на огромной серой лошади во главе шумной процессии сидел круглолицый мальчишка в старой шляпе, украшенной свежими цветами примулы; он крепко вцепился ручонками в гриву и громко смеялся. Горы овощей сверкали, как россыпи нефрита на фоне утренней зари, как зеленый нефрит на фоне нежных лепестков роскошной розы. Лорд Артур был взволнован, сам не зная почему. Что-то в хрупкой прелести рассвета показалось ему невыразимо трогательным, и он подумал о бесчисленных днях, что занимаются в мирной красоте, а угасают в буре. И эти люди, что перекликаются так непринужденно, грубовато и благодушно, - какую странную картину являет им Лондон в столь ранний час! Лондон без ночных страстей и дневного чада - бледный, призрачный город, скопище безжизненных склепов. Что они думают об этом городе, известно ли им о его великолепии и позоре, о безудержном, феерическом веселье и отвратительном голоде, о бесконечной смене боли и наслаждений? Возможно, для них это только рынок, куда они свозят плоды своего труда, где проводят не более двух-трех часов и уезжают по еще пустынным улицам, мимо спящих домов. Ему приятно было смотреть на них. Грубые и неловкие, в тяжелых башмаках, они все же казались посланцами Аркадии. Он знал, что они слились с природой и природа дала им душевный покой. Как не завидовать их невежеству! Когда он добрел до Белгрейв-сквер, небо слегка поголубело и в садах зазвучали птичьи голоса. 3 Когда лорд Артур проснулся, был полдень, и солнечные лучи заливали спальню, струясь сквозь кремовый шелк занавесок. Он встал и выглянул в окно. Лондон был погружен в легкую дымку жары, и крыши домов отливали темным серебром. Внизу, на ослепительно зеленом газоне, порхали дети, как белые бабочки, а на тротуаре теснились прохожие, идущие в парк. Никогда еще жизнь не казалась такой чудесной, а все страшное и дурное таким далеким. Слуга принес на подносе чашку горячего шоколаду. Выпив шоколад, он отодвинул бархатную портьеру персикового цвета и вошел в ванную. Сверху, через тонкие пластины прозрачного оникса падал мягкий свет, и вода в мраморной ванне искрилась, как лунный камень. Он поспешно лег в ванну, и прохладная вода коснулась его шеи и волос, а потом окунул и голову, словно желая смыть какое-то постыдное воспоминание. Вылезая, он почувствовал, что почти обрел обычное свое душевное равновесие. Сиюминутное физическое наслаждение поглотило его, как это часто бывает у тонко чувствующих натур, ибо наши ощущения, как огонь, способны не только истреблять, но и очищать. После завтрака он прилег на диван и закурил папиросу. На каминной доске стояла большая фотография в изящной рамке из старинной парчи - Сибил Мертон, какой он впервые увидел ее на балу у леди Ноэл. Маленькая, изысканная головка чуть наклонена, словно грациозной шее-стебельку трудно удержать бремя ослепительной красоты, губы слегка приоткрыты и кажутся созданными для нежной музыки, и все очарование чистой девичьей души глядит на мир из мечтательных, удивленных глаз. В мягко облегающем платье из крепдешина, с большим веером в форме листа платана, она похожа на одну из тех прелестных статуэток, что находят в оливковых рощах возле Танагры, - в ее позе, в повороте головы есть истинно греческая грация. И в то же время ее нельзя назвать миниатюрной. Ее отличает совершенство пропорций - большая редкость в наше время, когда женщины в основном либо крупнее, чем положено природой, либо ничтожно мелки. Теперь, глядя на нее, лорд Артур ощутил безмерную жалость - горький плод любви. Жениться, когда над ним нависает зловещая тень убийства, было бы предательством сродни поцелую Иуды, коварством, какое не снилось даже Борджиа. Что за счастье уготовано им, когда в любую минуту он может быть призван выполнить ужасное пророчество, написанное на ладони? Что за жизнь ждет их, пока судьба таит в себе кровавое обещанье? Во что бы то ни стало свадьбу надо отложить. Тут он будет тверд. Он страстно любил эту девушку: одно прикосновение ее пальцев, когда они сидели рядом, наполняло его чрезвычайным волнением и неземной радостью, и все же он ясно понимал, в чем состоит его долг, сознавая, что не имеет права жениться, пока не совершит убийство. Сделав то, что надлежит, он поведет Сибил Мертон к алтарю и без страха вверит ей свою жизнь. Тогда он сможет обнять ее, твердо зная, что никогда ей не придется краснеть за него и склонять голову от стыда. Но прежде надо выполнить требование судьбы - и чем скорее, тем лучше для них обоих. Многие в его положении предпочли бы сладкий самообман сознанию жестокой необходимости, но лорд Артур был слишком честен, чтобы ставить удовольствие выше долга. Его любовь - не просто страсть: Сибил олицетворяла для него все, что есть лучшего и благороднейшего. На мгновение то, что ему предстояло, показалось немыслимым, отвратительным, но это чувство скоро прошло. Сердце подсказало ему, что это будет не грех, а жертва; разум напомнил, что другого пути нет. Перед ним выбор: жить для себя или для других, и как ни ужасна возложенная на него задача, он не позволит эгоизму возобладать над любовью. Рано или поздно каждому из нас приходится решать то же самое, отвечать на тот же вопрос. С лордом Артуром это случилось рано, пока он был еще молод и не заражен цинизмом и расчетливостью зрелых лет, пока его сердце не разъело модное ныне суетное себялюбие, и он принял решение не колеблясь. К тому же - и в этом его счастье - он не был мечтателем и праздным дилетантом. В противном случае он долго сомневался бы, как Гамлет, и нерешительность затуманила бы цель. Нет, лорд Артур был человеком практичным. Для него жить - значило действовать, скорее чем размышлять. Он был наделен редчайшим из качеств - здравым смыслом. Безумные, путаные ночные переживания теперь совершенно улетучились, и ему даже стыдно было вспоминать, как он слепо бродил по городу, как метался в неистовом волнении. Сама искренность его страданий, казалось, лишала их реальности. Теперь ему было непонятно, как он мог вести себя столь глупо - роптать на то, что неотвратимо! Сейчас его беспокоил только один вопрос: кого убить, - ибо он понимал, что для убийства, как для языческого обряда, нужен не только жрец, но и жертва. Не будучи гением, он не имел врагов и был к тому же убежден, что теперь не время для сведения личных счетов; миссия, вверенная ему, слишком серьезна и ответственна. Он набросал на листке бумаги список своих знакомых и родственников и, тщательно все обдумав, остановился на леди Клементине Бичем - милейшей старушке, которая жила на Керзон-стрит и доводилась ему троюродной сестрой по материнской линии. Он с детства очень любил леди Клем, как все ее звали, а кроме того - поскольку сам он был весьма богат, ибо, достигнув совершеннолетия, унаследовал все состояние лорда Рэгби, - смерть старушки не могла представлять для него низменного корыстного интереса. Чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что леди Клем - идеальный выбор. Понимая, что всякое промедление будет несправедливо по отношению к Сибил, он решил сейчас же заняться приготовлениями. Для начала надо было расплатиться с хиромантом. Он сел за небольшой письменный стол в стиле "шератон", что стоял у окна, и выписал чек достоинством в 105 фунтов стерлингов на имя м-ра Септимуса Поджерса. Запечатав конверт, он велел слуге отнести его на Уэст-Мун-стрит. Затем он распорядился, чтобы приготовили экипаж, и быстро оделся. Выходя из комнаты, он еще раз взглянул на фотографию Сибил Мертон и мысленно поклялся, что - как бы ни повернулась судьба - Сибил никогда не узнает, на что он пошел ради нее; это самопожертвование навсегда останется тайной, хранимой в его сердце. По пути в "Букингем" он остановился у цветочной лавки и послал Сибил корзину чудесных нарциссов с нежными белыми лепестками и яркими сердцевинами, а приехав в клуб, сразу отправился в библиотеку, позвонил и велел лакею принести содовой воды с лимоном и книгу по токсикологии. Он уже решил, что яд - самое подходящее средство в этом деле. Физическое насилие вызывало у него отвращение, и к тому же надо убить леди Клементину так, чтобы не привлечь всеобщего внимания, ибо ему очень не хотелось стать "львом" в салоне леди Уиндермир и прочесть свое имя в вульгарных светских газетах. Кроме того, следовало подумать и о родителях Сибил, которые были людьми старомодными и могли бы, пожалуй, возражать против брака в том случае, если разразится скандал (хотя лорд Артур и не сомневался, что, расскажи он им все как есть, они поняли и оценили бы его благородные побуждения). Итак, яд. Он надежен, безопасен, действует без шума и суеты и избавляет от тягостных сцен, которые для лорда Артура - как почти для всякого англичанина - были глубоко неприятны. Однако он ничего не смыслил в ядах, а поскольку лакей оказался не в состоянии отыскать что-либо, кроме Справочника Раффа и последнего номера "Бейлиз мэгэзин", он сам внимательно осмотрел полки и нашел изящно переплетенную "Фармакопею" и издание "Токсикологии" Эрскина под редакцией сэра Мэтью Рида - президента Королевской медицинской коллегии и одного из старейших членов "Букингема", избранного в свое время по ошибке вместо кого-то другого (это contretemps [досадное недоразумение (фр.)] так разозлило руководящий комитет клуба, что, когда появился настоящий кандидат, его дружно забаллотировали). Лорд Артур пришел в немалое замешательство от научных терминов, которыми пестрели обе книги, и начал было всерьез сожалеть, что в Оксфорде пренебрегал латынью, как вдруг во втором томе Эрскина ему попалось весьма интересное и подробное описание свойств аконитина, изложенное на вполне понятном английском. Этот яд подходил ему во всех отношениях. В книге говорилось, что он обладает быстрым - почти мгновенным - эффектом, не причиняет боли и не слишком неприятен на вкус, в особенности если принимать его в виде пилюли со сладкой оболочкой, как рекомендует сэр Мэтью. Лорд Артур записал на манжете, какова смертельная доза, поставил книги на полку и не спеша отправился по Сент-Джеймс-стрит к "Песл и Хамби" - одной из старейших лондонских аптек. Мистер Песл, который всегда лично обслуживал высший свет, весьма удивился заказу и почтительно пролепетал что-то насчет рецепта врача. Однако когда лорд Артур объяснил, что яд предназначается для большого норвежского дога, который проявляет симптомы бешенства и уже дважды укусил кучера в ногу, мистер Песл этим полностью удовлетворился, поздравил лорда Артура с блестящим знанием токсикологии и распорядился, чтобы заказ был исполнен немедленно. Лорд Артур положил пилюлю в элегантную серебряную бонбоньерку, которую разглядел в одной из витрин на Бонд-стрит, выбросил некрасивую аптечную коробку и поехал к леди Клементине. - Ну-с, monsieur le mauvais sujet [господин повеса (фр.)], - воскликнула старушка, входя в гостиную, - что же вы меня так долго не навещали? - Леди Клем, милая, у меня теперь ни на что нет времени, - улыбаясь, отвечал лорд Артур. - Это значит, что ты целый день разгуливаешь с мисс Сибил Мертон, покупаешь туалеты и болтаешь о пустяках? Сколько суеты из-за женитьбы! В мое время нам и в голову бы не пришло обниматься и миловаться на людях. Да и наедине тоже. - Уверяю вас, леди Клем, я уже целые сутки не видел Сибил. Насколько мне известно, ею завладели модистки. - Ну да, оттого ты и решил проведать безобразную старуху. Вот бы где вам, мужчинам, призадуматься. On a fait des folies moi [в меня влюблялись до безумия (фр.)], а что осталось? Ноги еле ходят, зубов своих нет, характер скверный. Хорошо еще, леди Дженсен, добрая душа, присылает мне французские романы - один другого пошлее, - а то уже и не знаю, как дотянуть до вечера. От врачей никакого проку - эти только и умеют, что деньги считать. Даже от изжоги меня никак не избавят. - Я принес вам средство от изжоги, леди Клем, - серьезным тоном произнес лорд Артур. - Чудесное лекарство, его изобрел один американец. - Я не больно-то люблю американские штучки. Даже совсем не люблю. Попалась мне тут пара американских романов - так это, знаешь ли, полная бессмыслица. - Но это же совсем другое, леди Клем! Уверяю вас, средство действует безотказно. Обещайте, что попробуете. - И, достав из кармана бонбоньерку, лорд Артур протянул ее старушке. - Гм, коробочка прелестная. Это в самом деле подарок, Артур? Очень мило. А вот и чудесное лекарство? Похоже на драже. Я приму его сейчас же. - Что вы, леди Клем! - вскричал лорд Артур, схватив ее за руку. - Ни в коем случае! Это гомеопатическое средство, и, если принять его просто так, без изжоги, может быть очень плохо. Вот начнется изжога, тогда и примете. Я вам обещаю, что эффект будет поразительный. - Я бы его сейчас приняла, - проговорила леди Клементина, разглядывая прозрачную пилюлю на свет и любуясь пузырьком жидкого аконитина. - Наверняка будет очень вкусно. Видишь ли, я ненавижу врачей, но обожаю лекарства. Однако подожду, пока начнется изжога. - И когда же это будет? - нетерпеливо спросил лорд Артур. - Скоро? - Надеюсь, не раньше чем через неделю. Я только вчера утром мучалась. Впрочем, кто его знает. - Но до конца месяца непременно случится, верно, леди Клем? - Увы. Но какой ты сегодня предупредительный, Артур! Сибил хорошо на тебя влияет. А теперь ступай. Сегодня я обедаю с прескучными людьми - из тех, кто выше сплетен, так что если я сейчас не высплюсь, то усну посреди обеда. До свиданья, Артур, поцелуй от меня Сибил, и спасибо тебе за американское лекарство. - Но вы не забудете его принять, а, леди Клем? - спросил лорд Артур, вставая. - Конечно, не забуду, вот дурачок! Ты добрый мальчик, и я тебе очень признательна. Если понадобится еще, я тебе напишу. Лорд Артур выбежал из дома в прекрасном настроении и с чувством колоссального облегчения. В тот же вечер он переговорил с Сибил Мертон. Он сказал ей, что внезапно оказался в чрезвычайно затруднительном положении, но отступить перед трудностями ему не позволяют честь и чувство долга. Свадьбу придется на время отложить, ибо, пока он не разделался с ужасными обстоятельствами, он не свободен. Он умолял Сибил довериться ему и не сомневаться в будущем. Все будет хорошо, но сейчас необходимо терпение. Разговор состоялся в зимнем саду в доме мистера Мертона на Парк-лейн, где лорд Артур обедал по обыкновению. В тот вечер Сибил выглядела как никогда счастливой, и лорд Артур чуть было не уступил соблазну малодушия: так просто было бы написать леди Клементине, забрать пилюлю и преспокойно жениться, как будто мистера Поджерса вообще не существует. Но благородство лорда Артура взяло верх, и даже когда Сибил, рыдая, бросилась к нему в объятия, он не дрогнул. Красота, столь взволновавшая его, задела и его совесть. Разве вправе он загубить прелестную, юную жизнь ради нескольких месяцев наслаждения? Они с Сибил проговорили до полуночи, утешая друг друга, а рано утром лорд Артур отбыл в Венецию, написав мистеру Мертону твердое, мужественное письмо о том, что свадьбу необходимо отложить. 4 В Венеции он встретил своего брата лорда Сэрбитона, который как раз приплыл на яхте с Корфу, и молодые люди сказочно провели две недели. Утром они катались верхом по Лидо или скользили по зеленым каналам в длинной черной гондоле, днем принимали на яхте гостей, а вечером ужинали у Флориана и курили бесчисленные папиросы на площади Святого Марка. И все же лорд Артур не был счастлив. Каждый день он изучал колонку некрологов в "Таймс", ожидая найти сообщение о смерти леди Клементины, и каждый день его ждало разочарование. Он начал опасаться, как бы с ней чего не случилось, и часто сожалел, что помешал ей принять аконитин, когда ей так не терпелось испытать его действие. Да и в письмах Сибил, хотя и исполненных любви, доверия и нежности, часто сквозила грусть, и ему стало порой казаться, что они расстались навеки. Через две недели лорду Сэрбитону наскучила Венеция, и он решил проплыть вдоль побережья до Равенны, где, как ему рассказывали, можно отлично поохотиться на тетеревов. Вначале лорд Артур наотрез отказался сопровождать его. Однако Сэрбитон, которого Артур очень любил, в конце концов убедил его, что одиночество - худшее средство от хандры, и утром пятнадцатого числа они вышли из гавани, подгоняемые свежим норд-остом. Охота была и в самом деле прево