,  из-под  которой
выглядывали клетчатые чулки и комбинированные черно-белые туфли.
     - Отнесите чемоданы наверх, распакуйте, да поживей, - приказал он.
     Он был низенький и плотный.  Его  подруга,  тоже  в  мехах,  недовольно
таращилась на одну из стеклянных витрин, украшавших холл.
     - Ой, ради бога, - сказала она.
     Милли и молодой человек поздоровались.
     - Это Дэн, - сказала Милли.
     - Ну, - сказал Дэн, - так что будем делать дальше?
     - Выпить мне наконец дадут? - сказала подруга Дэна.
     - Конечно, Кисуля, даже если мне самому придется сбегать  за  выпивкой.
Выпьете с нами за компанию или мы будем de trop {Лишними (франц.).}.
     Они прошли блистающий салон.
     - Я продрогла, как собака, - сказала Кисуля.
     Дэн снял пальто и предстал в брюках гольф пурпурного цвета с  блестящим
отливом и в шелковой рубашке такой расцветки, которую Тони выбрал  бы  разве
что для пижамы.
     - Мы тебя сейчас отогреем, - сказал он.
     - Тут от жидков не продохнуть, - сказала Кисуля.
     - Я всегда считал это залогом того, что отель хороший. Вы  со  мной  не
согласны? - сказал Тони.
     - Еще чего, - сказала Кисуля.
     - Не сердитесь на Кисулю, она озябла, - объяснил Дэн.
     - Интересно, кто бы не озяб в твоем паршивом драндулете?
     Они выпили несколько коктейлей. Потом Дэн и Кисуля ушли к себе в  номер
причепуриться, как объяснили они; их пригласили на вечеринку к  другу  Дэна,
на его виллу неподалеку.
     Тони и Милли пошли обедать.
     - Он отличный парень, - сказала Милли, - часто заходит? в клуб.  У  нас
там разные типы бывают, но Дэн, он из приличных. Я с ним один раз чуть  было
за границу не поехала, но в последний момент у него что-то там сорвалось.
     - Кажется, мы не очень понравились его девушке.
     - Да она просто озябла.
     Тони обнаружил,  что  ему  с  трудом  удается  поддерживать  застольную
беседу. Поначалу он отпускал замечания о соседях, как  делал  бы,  обедая  с
Брендой у Эспинозы.
     - Вон там в углу хорошенькая девушка.
     - Чего бы вам не податься к ней, милок? - сказала Милли язвительно.
     - Посмотрите, какие бриллианты  у  той  женщины.  Как,  по-вашему,  они
настоящие?
     - Спросите у нее, если вам так интересно.
     - Смотрите, какая красивая женщина - вон там танцует, брюнетка.
     - Чего бы вам ей самой не сказать - она просто помрет от радости.
     Вскоре до Тони дошло, что  в  кругу,  где  вращалась  Милли,  считалось
дурным тоном проявлять интерес к другим женщинам, кроме своей спутницы.
     Они пили шампанское. Его же, что неприятно поразило Тони,  пили  и  оба
сыщика. Он об этом еще поговорит, когда ему представят счет. Нельзя сказать,
чтоб они его выручили с Винни. Где-то в глубине сознания его все  это  время
терзал вопрос:
     Что же они будут делать после ужина, но вопрос решился сам собой: когда
он закуривал сигару, с другого конца зала к ним
     Подошел Дэн.
     - Послушайте, - сказал он. - Если у вас нет планов на вечер, отчего  бы
вам не поехать с нами в гости к моему  другу.  Вы  не  пожалеете.  Он  умеет
принять гостей первый сорт.
     - Ой, давайте поедем, - сказала Милли.
     Вечерний костюм Дэна был сшит из синего материала,  который,  очевидно,
должен был казаться черным при  электрическом  освещении,  однако  почему-то
оставался совершенно синим.
     Итак, Милли и Тони поехали к другу Дэна и  были  приняты  первый  сорт.
Туда съехалось человек двадцать или тридцать гостей,  все  более  или  менее
похожие на Дэна.  Друг  Дэна  был  само  радушие.  Когда  он  не  возился  с
приемником, который то и дело выходил из строя, он расхаживал среди  гостей,
снова и снова наполняя стаканы.
     - Славная штука, - говорил он, демонстрируя наклейку, - от нее вреда не
будет. Штука что надо.
     И они налегли на штуку что надо.
     Временами друг Дэна замечал, - что  Тони  чувствует  себя  не  в  своей
тарелке. Тогда он подходил и клал руку ему на плечо.
     - Очень приятно, что Дэн вас затащил, - говорил он, - надеюсь, у вас ни
в чем нет недостатка. Рад вас видеть. Приезжайте еще, когда не будет гостей,
посмотрите мой домик. Розами интересуетесь?
     - Да, я очень люблю розы.
     - Так приезжайте, когда зацветут розы. Раз вы интересуетесь розами, вам
тут понравится. Черт бы побрал это радио, опять барахлит.
     И Тони задумался, а бывал ли он  так  приветлив,  когда  в  Хеттон  без
спросу привозили незнакомых гостей.
     Где-то в середине вечера он очутился на диване рядом с  Дэном,  который
говорил:
     - Славная девочка Милли.
     - Да.
     - Я вам скажу, что я заметил. Она нравится совершенно не тем  мужчинам,
что остальные девушки. Вроде нас с вами.
     - Да.
     - Вы б никогда не догадались, что у нее дочка восьми лет,
     правда?
     - Да, это удивительно.
     - Я долго не знал. А потом как-то приглашаю я ее в Дьепп на  уикенд,  и
что бы вы думали - она хочет взять с собой  ребенка.  Эти  штучки-дрючки  со
мной, конечно, не прошли, тем дело и кончилось, но Милли я все равно  люблю.
Я вам скажу за Милли: она умеет себя вести, куда ее ни поведи, - сказал  он,
бросив кислый взгляд  на  Кисулю,  которая  перебрала  "штуки  что  надо"  и
нисколько этого не скрывала.
     Вечеринка кончилась в  четвертом  часу.  Друг  Дэна  еще  раз  повторил
приглашение приехать, когда зацветут розы.
     - Будьте спокойны, лучше роз вам не найти на всем юге Англии, -  сказал
он.
     Дэн отвез их в отель. Кисуля сидела рядом с ним на переднем  сиденье  и
склочничала.
     - Ты где был? - без конца повторяла она. - Я тебя за весь вечер ни разу
не видела. Ты куда делся? Где ты шлялся? Называется повез девушку в гости  -
нечего сказать, хорош гусь.
     Тони и Милли сидели сзади. Привычка и усталость  взяли  свое,  и  Милли
положила голову на плечо Тони и держала его за руку.  Когда  они  подошли  к
номеру, Милли сказала:
     - Только тихо. Не разбудить бы Винни. И Тони час, а то и больше,  лежал
в тесной душной спальне, снова и снова перебирая  в  уме  события  последних
трех месяцев; потом тоже уснул.

     Разбудила его Винни.
     - А мама еще спит, - сказала она. Тони посмотрел на часы.
     - Надо думать, - сказал он. Было четверть восьмого. -  Ступай  назад  в
постель.
     - Нет, я уже оделась. Пошли гулять. Она  подошла  к  окну  и  отдернула
шторы, комнату залил ледяной утренний свет.
     - А дождик совсем слабенький, - сказала она.
     - Что ты хочешь делать?
     - Хочу пойти на мол.
     - Мол еще закрыт.
     - Все равно хочу на море. Пошли.
     Тони понял, что больше ему не спать.
     - Хорошо. Выйди и подожди, пока я оденусь.
     - Я здесь подожду. Мама так храпит.
     Через двадцать минут они спустились в холл, где  официанты  в  фартуках
составляли мебель и подметали ковры. Когда они вышли из вращающихся  дверей,
их встретил пронизывающий ветер. Асфальт бульвара был мокр от морских  брызг
и дождя. По нему,  подгоняемые  ветром,  неслись  две-три  женские  фигурки,
руками  в  перчатках  прижав  к  груда  молитвенники.  Четверо  или   пятеро
несчастных стариков проковыляли к морю, сопя и отдуваясь.
     - Да пошли же, - сказала Винни.
     Они спустились на берег и, обшибая ноги  о  гальку,  подошли  к  самому
морю. Винни бросала камешки.
     Купальщики были уже в воде: некоторые  взяли  с  собой  собак,  собаки,
отфыркиваясь, плыли бок о бок с хозяевами.
     - Ты почему не купаешься? - спросила Винни.
     - Слишком холодно.
     - А они купаются. Я тоже хочу.
     - Спросись у мамы.
     - Ты небось просто трусишь. Ты плавать умеешь?
     - Да.
     - Тогда чего ж ты не плаваешь? Спорим, что не умеешь.
     - Пусть будет по-твоему. Не умею.
     - Чего ж ты тогда говорил, что умеешь? Врун ты после этого.
     Они  пошли  по  гальке  вдоль  берега.  Винни  поскользнулась  и   села
раскорякой в лужу.
     - Ну вот, у меня теперь штанишки мокрые, - сказала она.
     - Надо вернуться в отель, там переоденешься.
     - Как противно в мокром. Пошли позавтракаем.  Отель,  как  правило,  не
обслуживал постояльцев, которые спускались завтракать в восемь утра, да  еще
в воскресное утро. Ничего не было  готово,  и  им  пришлось  довольно  долго
ждать. Мороженого, к неудовольствию Винни, не оказалось. Она ела грейпфрут и
тосты с яичницей и копченой селедкой,  то  и  дело  разражаясь  жалобами  на
мокрую одежду. После завтрака Тони послал ее  наверх  переодеваться,  а  сам
курил в салоне трубку и просматривал воскресные газеты. В девять  утра  этим
занятиям положил конец приход Бленкинсопа.
     - Вчера вечером мы потеряли вас из виду, - сказал он.
     - Мы поехали на вечеринку.
     - Не следовало этого делать, строго говоря, ну да ладно. Думаю, особого
вреда не будет. Вы уже завтракали?
     - Да, здесь, в ресторане, с Винни.
     - Мистер Ласт, о чем вы думаете? Вам же нужны показания слуг.
     - Видите ли, мне не хотелось будить Милли.
     - Ей за это деньги платят, верно? Куда это годится,  мистер  Ласт?  Вам
никогда не получить развода, если вы будете себя так несолидно вести.
     - Хорошо, - сказал Тони, - я позавтракаю еще раз.
     - И учтите - обязательно в постели.
     - В постели так в постели. - И Тони уныло поплелся в номер.
     Винни уже отдернула занавески, но это не разбудило ее мать.
     - Она один раз  проснулась,  но  потом  перевернулась  на  другой  бок.
Разбудите ее, пускай встает. Я хочу на мол.
     - Милли, - сказал Тони твердо, - Милли.
     - Ох, - сказала она. - Который час?
     - Нам надо позавтракать.
     - Не хочу я завтракать. Я еще немножко посплю.
     - Ты уже завтракал, - сказала Винни.
     - Вставайте,  -  сказал  Тони.  -  Потом  выспитесь  вволю.  Для  чего,
спрашивается, мы сюда приехали? Милли села.
     - Ладно, - сказала она. - Винни, золотко, дай маме кофточку со стула.
     Милли была совестливая девушка и  не  увиливала  от  работы,  какой  бы
отвратительной та ни казалась.
     - Это ж надо в такую рань поднять. Тони прошел  в  свою  комнату,  снял
туфли, воротничок, галстук, пиджак и жилет и надел халат.
     - Вот жадина, - сказала Винни, - по два завтрака ест.
     - Когда станешь постарше, научишься понимать эти вещи. Таков  закон.  А
теперь посиди тихо четверть часа в гостиной. Обещаешь? Потом  можешь  делать
все, что хочешь.
     - А купаться можно?
     - Разумеется, если будешь сидеть тихо.
     Тони лег в постель к Милли и плотно запахнул у ворота халат.
     - Ну, как я выгляжу? Все в порядке?
     - Девичья мечта, - сказала Милли.
     - Отлично. В таком случае я звоню.
     Едва принесли завтрак, Тони вылез из постели и оделся.
     - Вот и вся измена, - сказал он. - И подумать только, что в газетах это
назовут "интимными отношениями".
     - А теперь мне можно купаться?
     - Разумеется.
     Милли снова улеглась спать.
     Тони повел Винни на берег. Поднялся ветер, тяжелые  волны  молотили  по
гальке.
     - Девочка хотела бы искупаться, - сказал Тони.
     - Сегодня детям купаться запрещено, - сказал пляжный служитель.
     - Это ж надо такое придумать, - говорили собравшиеся зеваки. - Он  что,
утопить ребенка хочет?
     - Да мыслимое ли дело этакому человеку ребенка доверить.
     - Мерзавец, самый настоящий мерзавец.
     - А я хочу купаться, - сказала  Винни,  -  ты  сказал,  что  мне  можно
купаться, если ты съешь два завтрака.
     Публика,   обступившая   их   кольцом,   чтоб   всласть    налюбоваться
замешательством Тони, неодобрительно переглядывалась.
     - Два завтрака?
     - Разрешает ребенку купаться?
     - Да это какой то чокнутый.
     - Ничего, - сказал Тони. - Мы пойдем на мол.
     Несколько человек из толпы обошли  с  ними  все  автоматы,  так  им  не
терпелось посмотреть, до каких зверств может докатиться этот полоумный отец.
     - Вон этот человек съел два завтрака зараз, а теперь хочет утопить свою
дочку, - вводили они в курс подошедших зевак, подозрительно  следя  за  тем,
как Тони пытается занять Винни настольным бильярдом.
     Поведение Тони служило подтверждением их взгляда на  род  человеческий,
почерпнутого из еженедельников, которые они все, как  один,  читали  сегодня
утром.

     - Ну что ж, -  сказал  поверенный  Бренды,  -  процесс  мы  подготовили
всесторонне, ничего не упустили. Думаю, слушание скорее  всего  назначат  на
следующую сессию - сейчас очень большой наплыв дел, но вреда не будет,  если
вы заранее подютовите свои показания. Я велел их для вас перепечатать. Во  г
разберитесь, пожалуйста, и на всякий случай держите их при себе.
     - "...Мой брак можно было назвать идеальным, - читала Бренда, -  вплоть
до  рождества  прошлого  года,  когда  я  почувствовала,  что  муж  ко   мне
переменился. Если занятия требовали моего присутствия в Лондоне,  он  всегда
оставался в деревне. И я поняла, что он относится ко мне не так, как прежде.
Он стал сильно пить и однажды, напившись, учинил скандал в нашей  лондонской
квартире,  непрерывно  звонил  по  телефону  и  подсылал  пьяного  приятеля,
барабанить в дверь". А это нужно?
     - Не обязательно, но рекомендуется вставить. Психология играет огромную
роль. В  минуты  просветления  судьи  иногда  удивляются,  почему  абсолютно
приличные, счастливые в браке мужья проводят время на взморье  с  женщинами,
которых  до  этого  и  в  глаза  не  видели.  Поэтому  никогда   не   мешает
присовокупить доказательства общей распущенности.
     - Понятно, - сказала Бренда.  -  "С  этого  времени  я  наняла  частных
сыщиков и установила за ним слежку.  То,  что  я  узнала  из  их  донесений,
заставило меня покинуть дом моего мужа пятого  апреля".  Да,  теперь  я  как
будто разобралась.

        III 

     Леди   Сент-Клауд   сохраняла   первобытную   веру    во    власть    я
сверхъестественный здравый смысл Главы Семьи,  поэтому,  узнав,  что  Бренда
сбилась с пути истинного,  она  первым  делом  послала  телеграмму  Реджи  с
требованием тотчас же вернуться из Туниса, где тот в данный момент осквернял
гробницы. Но Реджи остался верен себе и не торопился. Он не  сел  на  первый
пароход, не сел он  и  на  второй  и,  таким  образом,  прибыл  в  Лондон  в
понедельник, уже после того, как Тони вернулся из Брайтона. Он собрал у себя
в библиотеке семейный совет в составе Бренды, Марджори, Аллана и поверенных;
потом всесторонне обсудил вопрос с каждым из них в отдельности; пригласил на
обед Бивера, поужинал с Джеком и даже нанес визит тетке Тони  Фрэнсис.  И  в
заключение договорился с Тони поужинать в четверг вечером у Брауна.
     Он был на восемь лет старше Бренды; беглое,  трудно  уловимое  сходство
крайне редко угадывалось между ним и Марджори, но и внутренне  и  внешне  он
отличался от Бренды, насколько только можно себе представить. Он  был  толст
ранней, неестественной полнотой и носил бремя плоти так, словно еще не успел
к нему привыкнуть; словно на него навалили этот груз только сегодня утром  и
он все пробует, как бы к нему  получше  приладиться;  походка  у  него  была
неуверенная, а глаза воровато бегали по сторонам, словно он боится попасть в
засаду и сознает, что при его данных  ему  не  убежать.  Впечатлением  этим,
однако,  он  был  обязан  исключительно  своей  внешности;  взгляд   казался
подозрительным, оттого что глаза  еле  выглядывали  из-за  складок  жира,  а
движения  отличались  осторожностью,  потому  что  он  с   трудом   сохранял
равновесие, а не потому, что стеснялся своей неуклюжести; ему  никогда  и  в
голову не приходило, что он выглядит не совсем обычно.
     Куда больше половины своего времени и дохода Реджи тратил  за  границей
на скромные археологические экспедиции. Его дом в Лондоне был  битком  набит
плодами  этих  раскопок  -  разбитыми  амфорами,  позеленевшими   бронзовыми
топорами, осколками костей и обуглившихся палочек, стояла там и грекоримская
мраморная голова с до основания стертыми временем чертами. Реджи написал две
небольшие монографии о своих экспедициях и издал  их  за  собственный  счет,
посвятив членам королевской  семьи.  Приезжая  в  Лондон,  он  аккуратнейшим
образом посещал палату лордов; всем друзьям его перевалило далеко за  сорок,
вот уже несколько лет он тоже считался  представителем  этого  поколения,  и
лишь очень немногие матери еще лелеяли надежду заполучить его в зятья.

     - Вся эта история с Брендой  мне  представляется  крайне  неудачной,  -
сказал Реджи Сент-Клауд.
     Тони согласился.
     - Мать, естественно, весьма расстроена. Я и сам  расстроен.  Откровенно
говоря, я не могу не признать, что она, по моему мнению,  вела  себя  крайне
глупо, глупо и неподобающе. Я вполне понимаю, что и вы тоже этим расстроены.
     - Да, - сказал Тони.
     - И все же, как я ни уважаю ваши чувства, должен сказать, что, по моему
мнению, вы ведете себя довольно невеликодушно.
     - Я делаю все так, как хочет Бренда.
     - Дорогой мой, она сама не знает,  чего  хочет.  Я  видел  вчера  этого
самого Бивера. Он мне совершенно не понравился. А вам?
     - Я его почти не знаю.
     - Так вот, уверяю вас, он мне совершенно не  понравился.  А  вы,  можно
сказать, кидаете Бренду в его объятья. Вот к чему ведет ваше поведение,  как
я понимаю, и вот почему я считаю вас невеликодушным. Конечно, сейчас  Бренда
вбила себе в голову, что она в него влюблена. Но долго это не протянется. Да
и может ли быть иначе с этим самым Бивером.  Не  пройдет  и  года,  как  она
захочет к вам вернуться, вот увидите. Аллан то же самое говорит.
     - Я уже говорил Аллану. Я не хочу, чтобы она возвращалась.
     - Ну, это уже невеликодушно.
     - Да нет, просто я не смог бы относиться к ней по-прежнему.
     - А зачем относиться по-прежнему? Люди с  возрастом  меняются.  Да  еще
десять лет назад меня не  интересовали  никакие  эпохи  после  шумерской,  а
теперь, смею вас заверить, даже христианская эра представляется  мне  весьма
значительной.
     И Реджи пустился в  пространные  рассуждения  о  tabulae  exsecrationum
{Табличках заклятий (латин.) - эти таблички клали в могилы в Древнем Риме.},
которые он недавно откопал.
     - Мы находили их почти в каждой могиле, - говорил он, -  чаще  всего  в
них сообщается о гонках  колесниц,  они  нацарапаны  на  свинце.  Их  обычно
бросали в погребения; пока мы обнаружили всего сорок три, но  тут  случилась
эта неприятная  история,  и  мне  пришлось  вернуться.  Естественно,  что  я
расстроен.
     Некоторое время он молча поглощал пищу. Последнее умозаключение вернуло
разговор к исходной точке. Он явно еще  не  высказался  до  конца  и  теперь
размышлял, как половчее приступить к  делу.  Ел  он  прожорливо,  чавкал  (и
часто, сам того не замечая, поедал то, что обычно  оставляется  на  тарелке:
рыбьи головы  и  хвосты,  холмики  куриных  костей,  персиковые  косточки  и
яблочные черенки, сырные корки и волокнистые части артишоков).
     - Да и потом, знаете ли, нельзя сказать,  чтобы  Бренда  была  во  всем
виновата.
     - Я как-то не думал о том, кто виноват.
     - Все это, конечно, хорошо, но  вы  становитесь  в  позу  оскорбленного
супруга - говорите, что не сможете к ней по-прежнему относиться и все такое.
Я хочу сказать, для ссоры нужны двое, а у вас, насколько  я  понимаю,  жизнь
Давно не ладилась. Вы, к примеру, сильно пили, да, кстати, не хотите ли  еще
бургундского?
     - Это вам Бренда сказала?
     - Да. И у вас тоже  были  увлечения.  Вы  пригласили  какую-то  даму  с
мавританской фамилией в Хеттон, когда Бренда была там. Это уже,  знаете  ли,
несколько чересчур. Я всецело за то, чтоб супруги не стесняли друг друга, но
тогда никого нельзя винить, если вы меня поняли.
     - Это вам Бренда сказала?
     - Да. Не подумайте, будто я хочу читать  вам  мораль  или  поучать,  но
только я чувствую, что вы не вправе поступать с  Брендой  так  невеликодушно
при сложившихся обстоятельствах.
     - Она сказала, что я пил и был в связи с этой мавританской дамой?
     - Ну, не скажу, что она именно так сказала, но она говорила, что  вы  в
последнее время выпивали и явно проявляли интерес к этой даме.
     Молодой толстяк напротив  Тони  заказал  чернослив  со  сливками.  Тони
сказал, что больше есть не будет.
     А ведь всего несколько дней назад ему казалось, что его ничто не сможет
удивить.
     - Поэтому, я надеюсь, вам будет понятно то, к чему я сей час перейду, -
вкрадчиво продолжал Реджи. - Речь пойдет о деньгах. Я понял, что, находясь в
тяжелом состоянии после смерти ребенка,  Бренда  пошла  на  какое-то  устное
соглашение с вами относительно алиментов.
     - Да, я определил ей пятьсот фунтов в год.
     - Ну, знаете ли, по моему мнению, вы не имеете права так злоупотреблять
ее благородством. С ее стороны было  крайне  неблагоразумно  согласиться  на
ваше предложение. Она теперь признает, что была тогда не в себе.
     - И что же она предлагает?
     - Пойдемте отсюда, выпьем кофе.
     Когда они расположились у камина в  пустой  курительной  Реджи  наконец
ответил:
     - Видите ли, я обсудил этот вопрос с юристами, и мы  нашли,  что  сумма
должна быть увеличена до двух тысяч фунтов.
     - Это невозможно. Мне никогда не осилить такой суммы.
     - Видите ли, я должен учитывать интересы Бренды.  У  нее  почти  ничего
нет, и ей не на что надеяться. Мать моя живет на содержание,  которое  я  ей
выплачиваю по завещанию отца. Бреиде я не смогу ничем помочь. Все  средства,
которые мне удастся собрать, я вложу в экспедицию  к  одному  из  оазисов  в
Ливийской пустыне. У этого самого Бивера тоже почти ничего нет, и  непохоже,
чтоб он мог заработать. Так что, как видите...
     - Но, дорогой мой Реджи, вы не хуже меня знаете, что это невозможно.
     - Эта сумма составляет меньше трети вашего дохода. - Да, но у меня  все
до последнего уходит на поместье. А вы знаете, что мы с  Брендой  вместе  не
тратили и половины этой суммы на личные расходы? Я  и  так  с  трудом  смогу
сводить концы с концами.
     - Никак не ожидал, что вы займете такую позицию, Тони. По моему мнению,
это крайне неразумно с вашей стороны. В конце концов  в  наше  время  нелепо
утверждать, что холостяк не может прилично прожить на четыре тысячи; в  год.
Да у меня никогда больше не было.
     - Это означало бы отказаться от Хеттона.
     - Ну и что, я отказался от Брейкли и, смею  вас  заверять,  никогда  об
этом не жалел. Конечно, тогда пришлось нелегко, старые связи, знаете  ли,  и
все такое, но должен вам сказать, что, когда продажа наконец  состоялась,  я
почувствовал себя другим человеком, я мог ехать куда угодно...
     - Но видите ли, дело в том, что я никуда, кроме Хеттона, ехать не хочу.
     - Знаете ли, в рассуждениях этих лейбористских молодчиков что-то  есть.
Большие дома в Англии уходят в прошлое.
     - Скажите, когда Бренда соглашалась на это предложение,  она  понимала,
что мне придется расстаться с Хеттоном?
     - Да, по-моему, об этом  упоминалось.  Я  полагаю,  вам  легко  удастся
продать Хеттон под школу или что-нибудь в этом роде. Помню, когда я  пытался
сбыть Брейкли, мой агент очень жалел, что это не готика, потому что школы  и
монастыри падки на готику. Полагаю, вы получите вполне приличную сумму  и  в
результате ваше финансовое положение только улучшится.
     - Нет, - сказал Тони. - Это невозможно.
     - Вы всех ставите в крайне неловкое положение, -  сказал  Реджи.  -  Не
понимаю, что вас заставляет так поступать
     - Более того, я не верю, чтобы Бренда ожидала, что я на это  пойду  или
хотела этого.
     - Ну, конечно же, она этого хочет, дорогой мой. Смею вас заверить.
     - Уму непостижимо.
     - Видите ли, - сказал Реджи, попыхивая сигарой, - дело тут не только  в
деньгах. Пожалуй, лучше раскрыть все карты, хоть  я  и  не  собирался  этого
делать. Откровенно говоря, Бивер полез  в  бутылку.  Он  говорит,  что  если
Бренда не будет подобающим образом обеспечена, он не сможет на ней жениться.
Это будет непорядочно по отношению к ней, так он говорит. И я,  в  известной
степени, его понимаю.
     - И я его понимаю, - сказал Тони. - Итак,  ваше  предложение  на  самом
деле означает, что мне следует продать Хеттон, чтобы купить Бренде Бивера.
     - Ну, зачем же так, - сказал Реджи.
     - Так вот, ничего подобного не будет, и решение это окончательное. Если
вы ничего больше не имеете мне сказать, я, пожалуй, вас оставлю.
     - Нет, нет, это еще не все. Видно, я очень плохо изложил дело. Вот  что
получается, когда щадишь чужие чувства. Понимаете, я не  столько  уговаривал
вас  согласиться  на  наши  предложения,  сколько  излагал,  что  собирается
предпринять наша сторона. Я старался решить все по-дружески,  но  теперь,  я
вижу, сто невозможно. Бренда в судебном порядке потребует две тысячи в  год,
и при наших свидетельских показаниях мы их получим. Мне очень  жаль,  но  вы
вынудили меня высказаться без обиняков.
     - Мне такой вариант не приходил в голову.
     - По правде говоря, нам тоже. Это идея Бивера.
     - Я вижу, вы поставили меня в довольно-таки безвыходное положение.
     - Ну, зачем же так.
     - Мне хотелось бы удостовериться, что Бренда в этом  участвует.  Вы  не
будете возражать, если я ей позвоню?
     - Нисколько, старина. Мне случайно известно, что она сегодня вечером  у
Марджори.

     - Бренда, это Тони... Я сейчас ужинал с Реджи.
     - Да, он что то такое говорил.
     - Он мне сказал, что  ты  собираешься  требовать  алименты  в  судебном
порядке. Это правда?
     - Тони, не надо меня стращать. Всем занимаются юристы. Не имеет  смысла
обращаться ко мне.
     - Ты знала, что они потребуют две тысячи?
     - Да, они говорили. Я понимаю, это очень много, но...
     - И ты прекрасно знаешь, как у  меня  обстоит  с  деньгами,  так  ведь?
Знаешь, что для этого мне придется продать Хеттон, так ведь?.. Алло, ты меня
слушаешь?
     - Слушаю.
     - И ты знаешь, что это значит?
     - Тони, не заставляй меня чувствовать себя скотиной. Все и так нелегко.
     - Значит, ты знаешь, чего именно ты требуешь?
     - Да... наверное.
     - Отлично, это все, что я хотел узнать.
     - Тони, ты так странно говоришь... Не вешай трубку.
     Тони положил трубку и вернулся в курительную. Многое, что  до  сих  пор
удивляло его, вдруг стало понятным  Готический  мир  трещал  по  швам...  не
сверкали доспехи на лесных полянах, не порхали вышитые туфельки  по  зеленым
газонам, кинулись врассыпную золотые и  пятнистые  единороги.  Телеса  Реджи
выпирали из кресла.
     - Ну как?
     - Я дозвонился Бренде. Вы были правы. Извините, что я вам  не  поверил.
Мне поначалу это показалось невероятным.
     - Все в порядке, старина.
     - Теперь я окончательно решил, что делать дальше.
     - Отлично.
     - Я не дам  Бренде  развода.  Показания  брайтонских  свидетелей  гроша
ломаного не стоят. По случайному стечению обстоятельств в номере  все  время
находился ребенок. Девочка спала обе ночи  в  комнате,  которую  должен  был
занимать я. Если вы обратитесь в суд, я буду защищаться, и победа  останется
за мной, но только мне кажется,  когда  вы  ознакомитесь  со  свидетельскими
показаниями, у вас отпадет охота подавать в суд. Я уеду месяцев на шесть или
около того. По возвращении - если Бренде это еще будет нужно - я разведусь с
ней, но ни о каких алиментах не может быть и речи. Ясно?
     - Но послушайте, старина.
     - Спокойной ночи. Спасибо за ужин. Желаю удачных раскопок.
     Выходя  из  клуба,  Тони  заметил,  что   на   голосование   поставлена
кандидатура Джона Бивера из Брэтт-клуба.

     - Ну кто бы  мог  подумать,  что  старикан  выкинет  такой  фортель?  -
спросила Полли Кокперс.
     - Теперь мне понятно, почему  в  газетах  только  и  пишут,  что  нужно
изменить закон о разводе, - сказала Вероника. -  Просто  преступление,  если
ему это сойдет с рук.
     - Не надо было ему говорить заранее, вот в чем ошибка, - сказала Суки
     - Ах, Бренда такая доверчивая, - сказала Дженни Абдул Акбар.

     - Я считаю, Тони очень плохо показал себя в  этой  истории,  -  сказала
Марджори.
     - Не знаю, - сказал Аллан, -  я  думаю,  это  все  твой  болван  братец
напортачил.

        ГЛАЗА ПЯТАЯ 
         ПОИСКИ ГРАДА

        I 

     - Имеете представление, сколько раз надо  обойти  палубу,  чтоб  пройти
милю?
     - Боюсь, что ни малейшего, - сказал Тони. - Но я бы сказал, вы довольно
много прошли.
     - Двадцать два круга. Когда  привык  много  двигаться,  в  море  быстро
выбиваешься из колеи. Суденышко так себе. Часто ездите по этой линии?
     - В первый раз.
     - А я решил, у вас дела на островах. В эту пору года  туристы  туда  не
ездят. Чаще оттуда. Домой возвращаются, если вы меня понимаете. Далеко  путь
держите?
     - В Демерару.
     - А. Полезные ископаемые ищете?
     - Нет, по правде говоря, я ищу град.
     Компанейский пассажир было удивился, потом рассмеялся.
     - Мне послышалось, вы сказали, что ищете град.
     - Да.
     - Вы так и сказали?
     - Да.
     - Я и подумал, что вроде вы так и сказали... Ну, пока. Надо сделать еще
несколько кругов до обеда. - Он зашагал дальше  по  палубе,  для  равновесия
слегка расставляя ноги и то и дело хватаясь за поручни.
     Вот уже около часу этот человек проходил мимо Тони каждые  три  минуты.
Поначалу при его приближении Тони  поднимал  глаза,  потом  отворачивался  и
продолжал смотреть на море. Немного погодя этот  человек  стал  кивать  ему,
потом говорить "Привет", или "Покачивает", или "А  вот  и  мы",  и  в  конце
концов остановился и завязал разговор.
     Тони  ушел  на  корму,  чтобы  положить  конец  этому  обременительному
чередованию. Он спустился по сходному  трапу  на  нижнюю  палубу.  Здесь,  в
клетках, пришвартованных к борту,  томилась  различная  живность:  племенные
быки,  закутанная  в  попону   скаковая   лошадь,   пара   гончих,   которых
экспортировали на Вест-Индские острова.  Тони  пробрался  между  клетками  и
люками, сел на корме у лебедки и смотрел, как вздымается и  падает  горизонт
над трубами и они встают черными силуэтами на фоне  темнеющего  неба.  Здесь
качало меньше, чем в средней, части корабля; животные беспокойно  копошились
в своих тесных клетушках, гончие временами подвывала. Матрос-индиец снимал с
веревки белье, которое трепыхалось там целый день.
     Высокие валы мгновенно накрывали носовой бурун. Они шли на  всех  парах
по каналу на запад. К вечеру на французском берегу засветились маяки. Вскоре
по ярко освещенной палубе прошел стюард, отбивая банки по  гонгу  из  медных
цилиндров; компанейский пассажир спустился вниз, чтобы принять перед  обедом
ванну из теплой морской воды, которая колыхалась  из  стороны  в  сторону  и
превращала мыло в клейкую пену. Кроме него, никто к обеду  не  переодевался.
Тони просидел в надвигающейся тьме, пока не прозвенел второй  звонок.  Потом
занес пальто в каюту и пошел обедать.
     Так прошел его первый вечер на море.
     Тони поместили за столом капитана, но капитан не  покидал  мостика.  По
обе стороны от Тони стояли пустые стулья. Качка была не сильная, и сетку  не
натягивали, но стюарды убрали со стола вазы и намочили  скатерть,  чтобы  не
скользила. Напротив Тони сидел цветной архидиакон. Ел он  очень  изящно,  но
его черные руки казались огромными на мокрой белесой скатерти.
     "...к сожалению, наш стол сегодня не в очень хорошей  форме,  -  сказал
он, -  я  вижу,  вы  не  страдалец.  Моя  жена  не  выходит  из  каюты.  Она
страдалица".
     Он возвращался с конгресса, так он сказал Тони. Над лестницей помещался
салон, именуемый "Музыкальный  салон  и  кабинет".  Свет  здесь  всегда  был
приглушен: днем - цветными  стеклами  окон,  вечером  -  шелковыми  розовыми
абажурами,  затенявшими  электрические  свечи.  Тут  пассажиры  пили   кофе,
расположившись на громоздких, обитых гобеленами диванах  или  на  вертящихся
креслах, намертво закрепленных перед письменными столами. Здесь же стюард по
часу в день священнодействовал  у  набитого  романами  шкафа,  составляющего
судовую библиотеку.
     - Суденышко так себе, - сказал компанейский  пассажир,  подсаживаясь  к
Тони, - но, надо надеяться, выйдет солнце, и станет повеселее.
     Тони закурил сигару и получил замечание от стюарда:
     В этой комнате курить не разрешалось.
     - Ничего, - сказал компанейский пассажир, - мы все равно идем сейчас  в
бар. Знаете, - сказал он через  несколько  минут,  -  я  должен  перед  вами
извиниться. Перед самым обедом я было подумал, что у вас не все дома;  когда
вы сказали, что едете в Демерару искать град, я так  и  подумал,  ей-ей.  Но
потом эконом - я за его столом сижу; самая веселая компания всегда за столом
эконома, это проверено, и обслуживают там лучше  всего,  -  так  вот  эконом
рассказал мне о вас. Вы ведь исследователь, верно?
     - Да вроде так, - сказал Тони. До него как-то не сразу  дошло,  что  он
исследователь. Он стал им всего две недели назад. Даже два огромных ящика  в
трюме, помеченные его именем,  с  ярлыками  "Востребовать  по  прибытии",  с
такими  новыми  и  непривычными  предметами,  как  аптечка,   автоматический
дробовик,  лагерное  оборудование,  вьючные  седла,   кинокамера,   динамит,
дезинфицирующие средства, разборное каноэ, фильтры, консервированное  масло,
и самое диковинное из всего этого  -  набор  всевозможных  товаров,  который
доктор Мессингер именовал "обменным фондом",  -  никак  не  убеждали  его  в
серьезности экспедиции. Всем распоряжался доктор Мессингер. Он  сам  выбирал
музыкальные шкатулки, заводных мышей,  зеркальца,  гребенки,  духи,  пилюли,
рыболовные крючки, топоры, цветные шутихи  и  рулоны  искусственного  шелка,
которыми был набит ящик с надписью "Обменный фонд". Да и  с  самим  доктором
Мессингером, который  сейчас  лежал  на  койке  и,  как  сказал  бы  цветной
священнослужитель, "страдал", он  познакомился  совсем  недавно,  и  сегодня
впервые за время их знакомства Тони увидел, что он человек как человек.
     Тони почти не жил за  границей.  Когда  ему  было  восемнадцать,  перед
поступлением в университет  его  поселили  на  лето  неподалеку  от  Тура  у
пожилого господина, с тем чтоб  он  выучил  язык.  (...серый  каменный  дом,
обвитый виноградом. В ванной чучело спаниеля. Старик называл его Стоп; в  ту
пору считалось высшим шиком давать собакам английские имена. Тони  катил  на
велосипеде к  замку  по  прямым  белым  дорогам,  к  багажнику  у  него  был
приторочен сверток с булками и холодной телятиной, мелкая пыль просачивалась
сквозь бумагу и  скрипела  на  зубах.  С  Тони  жили  еще  два  парня,  тоже
англичане, и французский он так толком и не выучил. Один из них влюбился,  а
другой упился в первый раз в жизни искристым "Вуври" на городской ярмарке. В
этот вечер Тони выиграл в лотерею живого голубя; он выпустил его на свободу,
а потом увидел, как хозяин  балагана  изловил  голубя  сачком...)  Потом  он
поехал на несколько недель в Центральную Европу с другом из Бейлляола  {Один
из колледжей Оксфорда.}. (Непрекращающееся падение марки неожиданно  сделало
их богачами, и они купались в  непривычной  роскоши  в  лучших  апартаментах
отелей. Тони купил за  несколько  шиллингов  горжетку  и  подарил  ее  одной
девушке в Мюнхене, которая не знала ни слова по-английски.) А потом  медовый
месяц с Брендой  на  Итальянской  Ривьере  в  чужой  вилле.  (...Кипарисы  и
оливковые деревья, увенчанная куполом церковь  ниже  по  холму,  на  полпути
между виллой и гаванью, кафе, где они сидели по вечерам,  глядя  на  рыбачьи
лодки и отражавшиеся в воде  огни,  и  поджидали,  когда,  взбурлив  воду  и
возмутив тишину, подойдет быстроходный катер. Назывался  катер  "Джазистка",
владельцем его был франтоватый молодой чиновник. Казалось,  он  по  двадцать
часов на дню влетает и вылетает из бухты...) Потом  они  с  Брендой  поехали
как-то раз в Ле-Туке вместе с гольф-командой Брэтгг-клуба. Вот и все.  После
смерти отца он больше не выезжал из Англии.  Не  удавалось  выкроить  денег;
поездки, как и многое другое,  откладывались  до  тех  времен,  когда  будет
выплачен налог на наследство; кроме того, он не любил уезжать из Хеттона,  а
Бренда не хотела оставлять Джона Эндрю.
     Поэтому Тони не предъявлял к  путешествиям  особых  запросов  и,  решив
уехать за границу, прежде всего отправился в туристическое агентство и вынес
оттуда кипу пестрых проспектов, рекламирующих комфортабельные морские круизы
на фоне пальм, негритянок и разрушенных  колоннад.  Он  уезжал,  потому  что
этого ждут от мужа в подобных обстоятельствах, потому что  все  связанное  с
Хеттоном было для него надолго отравлено, потому  что  ему  хотелось  пожить
несколько месяцев вдали от людей, которые знали его или Бренду, и в  местах,
где он бы не натыкался вечно на нее, Бивера или  Реджи  Сент-Клауда,  вот  с
этим-то желанием убежать куда глаза глядят он унес проспект в Гревилль-клуб.
Он состоял его членом несколько лет, но бывал там крайне редко; не вышел  он
оттуда лишь потому, что  периодически  забывал  отправить  в  банк  указание
прекратить уплату взносов. Теперь, когда Брэтт и Браун  ему  опостылели,  он
радовался,  что  не  вышел  из  Гревилля.  Это  был  клуб  интеллектуального
направления, в  нем  состояли  профессора,  несколько  писателей,  работники
музеев и члены научных обществ. В клубе были приняты простецкие манеры,  так
что Тони  нисколько  не  удивился,  когда  к  нему  -  он  сидел  в  кресле,
обложившись иллюстрированными брошюрами, - подошел незнакомый ему член клуба
и спросил, не предполагает ли он  поехать  в  путешествие.  Куда  больше  он
удивился, когда, подняв глаза, рассмотрел подошедшего.
     Доктор Мессингер, хотя и был молод,  носил  бороду,  а  Тони  почти  не
встречал бородатых молодых людей. Он был тщедушен, загорел и  преждевременно
лыс; красноватый загар обрывался на середине лба четкой линией, над  которой
бледным куполом вздымался лоб; он носил очки в стальной оправе, и было  явно
заметно, что синий саржевый костюм его стесняет.
     Тони признался, что подумывает поехать в морское путешествие.
     - Я скоро уезжаю в Бразилию, - сказал доктор  Мессингер.  -  Во  всяком
случае, это или Бразилия, или Нидерландская Гвиана. Трудно сказать.  Границу
так и не провели. Я должен был уехать еще на прошлой неделе,  но  мои  планы
рухнули. Кстати, вы случайно не знаете одного типа  из  Никарагуа,  он  себя
называет то Понсонби, то Фитцкларенс?
     - Нет, скорее всего не знаю.
     - Ваше счастье. Он только что украл у меня две сотни фунтов и несколько
пулеметов.
     - Пулеметов?
     - Да, я всегда вожу с  собой  один-другой.  Больше,  знаете  ли,  чтобы
попугать или для обмена, а теперь их не купишь.  Вы  когда-нибудь  пробовали
купить пулемет?
     - Нет.
     - Ну так вот, можете поверить мне на слово, это нелегко. Не войдешь  же
прямо в магазин и не спросишь с ходу пулемет.
     - Да, вроде не спросишь.
     - Конечно, в крайнем случае можно обойтись  и  без  пулеметов.  Но  без
двухсот фунтов мне не обойтись.
     На коленях Тони лежал  проспект,  раскрытый  на  фотографии  Агадирской
бухты. Доктор Мессингер через плечо Тони заглянул в проспект.
     - Как же, как же, - сказал он.  -  Интересное  местечко.  Вы,  конечно,
встречались там с Зингерманном?
     - Нет, я там еще не был.
     - Он бы вам понравился - очень порядочный человек. Большие деньги делал
на продаже боеприпасов атласским шейхам до замирения. Конечно, при всех этих
капитуляциях деньги сами в руки плывут, но он всех заткнул за пояс. Кажется,
у него сейчас ресторанчик в Могадоре. - И продолжал мечтательно: - Вся  беда
в том, что я не могу впутывать в это дело  КГО  {Королевское  географическое
общество.}. Деньги на экспедицию нужно раздобыть у частного лица.
     К часу комната набилась народом; какой-то египтолог показывал увязанных
в платок скарабеев издателю церковного еженедельника.
     - Пожалуй, пора идти обедать, - сказал доктор Мессингер.
     Тони не собирался обедать в Гревияле,  но  отклонить  приглашение  было
трудно, к тому же он был свободен.
     Доктор Мессингер пообедал яблоками и рисовым пудингом. ("Я должен  быть
очень осторожен с едой", - сказал он.). Тони съел холодный бифштекс и  пирог
с почками. Они сидели у окна в большом  зале  наверху.  Места  вокруг  скоро
заполнили члены клуба,  которые  в  своих  освященных  традицией  простецких
манерах  зашли  так  далеко,  что,  перегнувшись   через   спинки   стульев,
разговаривали с сидящими за другими столиками, сбивая с  толку  и  без  того
нерадивых официантов. Но Тони  ничего  не  слышал,  так  увлек  его  рассказ
доктора Мессингера.
     - Понимаете, предание о  Граде  существует  с  шестнадцатого  века,  со
времен первых исследователей.  Местонахождение  его  определяли  по-разному,
иногда около Мату-Гроссу, иногда в верховьях Ориноко - сейчас там территория
Венесуэлы. Сам я думаю, что Град где-то в районе Урарикуэры. Я там побывал в
прошлом году, и тогда-то  мне  и  удалось  завязать  отношения  с  индейцами
племени пай-вай; ни одному белому еще не удава" лось вырваться от них живым.
Так вот от пай-ваев я и узнал, где искать Град. Никто из  них,  конечно,  не
бывал там, но они о нем знают. Любому индейцу от Сьюдад-Боливара до  Пары  о
нем известно. Но говорить о нем они  ни  за  что  не  хотят.  Чудной  народ.
Правда, мне удалось побрататься с одним пай-ваем - весьма интересный  обряд.
Меня зарыли по горло в глину, и женщины племени по очереди  плевали  мне  на
голову. Потом мы съели жабу, и змею, и жука, и я стал кров