лось. Когда он потянул его на себя, свет погас. Из патрона выпала лампа, и голоса как отрезало. В эту минуту к столу подошел Главер. - Приветствую. Что, свет испортился? - Я хотел переставить. - Надеюсь, вы лучше спали эту ночь. - Как сурок. - Вас больше не беспокоили, надеюсь? Мистер Пинфолд задумался, надо ли посвящать Главера в свои секреты, и категорически решил: не стоит. - Нет, нет, - сказал он и заказал холодной ветчины. Кают-кампания заполнилась. Мистер Пинфолд со всеми перездоровался. Он отправился на палубу, держался настороже, надеясь обнаружить преследователей, рассчитывая, что Маргарет каким-то образом объявится ему. Но хулиганов нигде не было. Прошли с полдюжины цветущих дев, кто в брюках и в пальто с капюшоном, кто в твидовых юбках и свитерах; и какая-нибудь могла быть Маргарет, но знака ему не последовало. В половине десятого он сел в кресло в углу холла и стал ждать. Терновой трости при нем не было; а ведь вполне возможная вещь, что науськавшиеся юнцы могут прибегнуть к насилию прямо здесь, среди бела дня. Он стал репетировать предстоящий разговор. Он судья. Он вызвал этих людей пред свои очи. Единственно правильной, подумал он, будет атмосфера полковой канцелярии. Он командир части, разбирающий виновных в дебоше. Его карательные возможности ограничены. Он строго выговорит им, пригрозит гражданским наказанием. Он напомнит им, что на "Калибане", как и на суше, для них писаны британские законы; что диффамация и физическое насилие суть тяжкие преступления, способные испортить их будущее. Он спустит на них все законы. Он холодно растолкует им, что ему абсолютно безразлично их доброе или плохое мнение о нем; что их дружеское или враждебное отношение оскорбительны для него в одинаковой степени. Он также выслушает, что им будет сказать в свое оправдание. Хороший командир знает, сколько бед могут натворить люди, если они будут растравлять мнимую обиду. Эти нарушители очевидным образом страдали от множества заблуждений на его счет. Так пусть они облегчат себе душу, пусть узнают правду и замолкнут на все оставшееся время пути. Больше того, если эти заблуждения питались слухами, ходившими в окружении мистера Пинфолда, а так оно, видимо, и было, то он должен напрямую выведать их и обезвредить. Гостиная оставалась в его полном распоряжении. Остальные пассажиры сидели рядком на палубе в креслах, укутав ноги пледами. Тишину нарушал лишь немолкнущий рокот судовых машин. Часы над оркестровой эстрадой показывали без четверти десять. Мистер Пинфолд решил дать им времени до десяти; потом он пойдет в радиорубку и известит жену о своем выздоровлении. Идти на поводу у этих безобразников ниже его достоинства. А в тех, похоже, заговорила собственная гордость. За гулом он скоро расслышал их разговор о себе. Голоса шли из-за обшивки в районе его головы. Они, оказывается, во всю действуют, эти сохранившиеся с войны радиоточки. В его каюте, в кают-компании, а теперь вот и здесь. Нужно самым тщательным образом проверить всю проводку на корабле, подумал мистер Пинфолд; так ведь недолго и до беды. - Мы потолкуем с Пайнфельдом, когда нам это будет удобно, и ни минутой раньше. - А кто будет толковать? - Я, конечно. - Ты знаешь, что ему сказать? - Конечно. - А зачем мне тогда идти, а? - Ты можешь понадобиться как свидетель. - Хорошо, тогда пошли. Пойдем сейчас же. - Когда это будет удобно мне, Фоскер, не раньше. - Чего ты ждешь? - Чтобы он побольше струхнул. Помнишь, как мы в школе тянули с обломом, чтобы потом вложить от души? Пусть Пайнфельд ждет, когда мы ему обломим. - Он напуган до смерти. - Он от страха наложил в штаны. В десять мистер Пинфолд достал часы, сверил их с часами над эстрадой и встал. "Он уходит". "Он сбегает". "Испугался", - слабо слышалось из мореной дубовой обшивки. Мистер Пинфолд поднялся в радиорубку, сочинил и отдал радисту текст: Пинфолд. Личпол. Окончательно здоров. С любовью, Гилберт. - Не очень краткий адрес? - спросил служащий. - Нет. Почтовое отделение Личпол одно на всю страну. Он прошелся по палубам, убедился в ненужности терновой трости, вернулся к себе в каюту, где громогласно распоряжалось Би-би-си. "...В студии Джимми Ланс, хорошо знакомый всем слушателям, и мисс Джун Камберли, слушателям еще не знакомая. Джимми намерен представить нам свою, можно сказать, уникальную коллекцию. Он сохранил все когда-либо полученные им письма. Это так, Джимми? - Да, кроме писем от фининспектора. - Ха, ха. - Ха, ха. Шквал безудержного смеха из зала. - Да, подобная переписка нам всем тоже не по вкусу. Ха, ха. Сдается мне, в свое время вы получали письма от многих знаменитостей. - И от серых личностей тоже. - Ха, ха. - Ха, ха, ха. - Итак, Джун будет наугад брать письма из вашей папки и зачитывать их. Вы готовы, Джун? Отлично. Первое письмо от... Мистер Пинфолд знал Джун Камберли и она ему нравилась. Вполне приличная девушка, умница, со смешинкой в глазах; Джеймс Ланс потянул ее за собой в богему. Сейчас она говорила не совсем своим голосом. Искаженный техникой, ее голос звучал почти как голос Гонерильи. - От Гилберта Пинфолда, - сказала она. - Он кто у вас будет, Джимми? Знаменитость или серая личность? - Знаменитость. - Вот как? - сказала Джун. - По-моему, жутко серый недоросток. - Итак, что имеет сказать серый недоросток? - Так плохо написано, что я не могу прочесть. Небывалое оживление в зале. - Пошли дальше. - Кто на этот раз? - Ого! Это уже чересчур. Опять Гилберт Пинфолд. - Ха, ха, ха, ха, ха. Мистер Пинфолд ушел из каюты, швырком двери прекратив этот жалкий балаган. Джеймс, как ему было известно, много работал на радио. Поэт, артистическая натура, он соблазнился популярностью; но сегодня даже он хватил через край. И что происходит с Джун? Она, что, потеряла всякое представление о приличиях? Мистер Пинфолд ходил по палубам. Его все еще тревожил нерешенный вопрос с хулиганами. Что-то надо будет предпринять. Зато он успокоился насчет капитана Стирфорта. Как скоро стало ясно, что большинство звуков в его каюте исходит от Би-би-си, родилась уверенность, что слышанное им было фрагментом пьесы. Сходство голосов Джун и Гонерильи, похоже, подтверждало это. Он был ослом, записав капитана Стирфорта в убийцы. Это отчасти результат помрачения рассудка после пилюль доктора Дрейка. И раз капитан Стирфорт не виновен, то можно надеяться, даже рассчитывать на него в борьбе с врагами. Успокоившись на этот счет, мистер Пинфолд вернулся на свой пост подслушивания в углу гостиной. В эфире совещались папа с сыном. - Фоскер напился. - Понятно. Я всегда был невысокого мнения о нем. - Я с ним больше не связываюсь в этом деле. - Мудро. Но теперь тебе придется справляться самому. За вчерашнее тебя не приходится хвалить. Я не особо возражаю, чтобы ты отделал этого малого, если он того заслуживает. Во всяком случае, ты ему угрожал и с этим надо что-то делать. Дело нельзя бросать. Но браться за него надо с умом. Ты даже не представляешь себе, какое это опасное дело. - Опасное? Эта трусливая замухрышка, эта большевистская задница... - Все это так. Я понимаю твои чувства. Но я повидал жизнь, не в пример тебе. И будет правильно, если я тебя немного предостерегу. Для начала, Пинфолд - совершенно беспринципный человек. У него нет джентльменских понятий. Он вполне способен потянуть тебя в суд. У тебя есть, чем подтвердить обвинения? - Они справедливы, это все знают. - Может быть. Но в глазах суда, в глазах правосудия они ничего не значат, если ты не можешь их доказать. У тебя должны быть такие сильные доказательства, чтобы у Пинфолда и в мыслях не было возбуждать против тебя дело. И пока что у тебя нет доказательств. Дальше: Пинфолд чудовищно богат. Скажу только, что у него контрольный пакет акций вот этой судоходной линии. Долгоносых курчавых господ не прижмешь налогами, как нас, бедных христиан. Пинфолд рассовал деньги в полдюжину других стран. У него везде друзья. - Друзья? - Ну, не в нашем понимании этого слова, конечно. У него влияние - среди политиков, в полиции. Ты мало чего повидал в жизни, сынок. Ты не представляешь, как развернулись в наше время разные Пинфолды. Он нравится женщинам - как все гомосексуалисты. Маргарет определенно увлеклась им. Даже твоей матери он не совсем противен. Нужно действовать осторожно. Надо настраивать против него людей. Я отошлю несколько радиограмм. У меня есть пара-тройка знакомых, которые, надеюсь, снабдят нас некоторыми фактами. Нам нужны факты о Пинфолде. Чтобы комар носа не подточил. А пока затаись. - То есть и по шее ему дать нельзя? - Этого я не говорил. Если ты встретишь его одного, можешь дать ему пощечину. Я знаю, как бы я действовал в твоем возрасте. Но я стар, умудрен, и мой тебе совет - затаись. А через день-два мы сможем кое-чем удивить нашего знаменитого спутника... Когда склянки пробили полдень, мистер Пинфолд прошел на корму и заказал себе коктейль. У тотализатора царило обычное оживление. Он бросил взгляд на карту с флажком. "Колибан" огибал мыс Сент-Винсент и приближался к Гибралтару. Этой ночью пароход войдет через пролив в Средиземное море. На ленч он отправился, преисполнившись оптимизма. Хулиганы перессорились, их ярость унялась. Средиземное море встречало мистера Пинфолда ласково. В этих благословенных водах он забудет про все свои тревоги. В кают-компании, заметил он, столовавшийся отдельно смуглый человек пересел теперь за стол к миссис Коксон и миссис Бенсон. Странным образом он увидел в этом также добрый знак. 5. Международный инцидент О международном кризисе, назревшем за время его болезни, мистер Пинфолд узнал из беседы двух генералов, перехваченной им в каюте после ленча. На это и намека не было в газетах, которые он вяло листал перед отплытием; а если что и было, то в своем смутном состоянии он не придал этому значения. Оказалось, во всю полыхает спор об обладании Гибралтаром. Несколько дней назад испанцы официально, категорически предъявили притязания на крепость, и теперь использовали свое очень сомнительное право останавливать и обыскивать пароходы, проходящие через пролив, который им угодно было объявить своими территориальными водами. Во время ленча "Калибан" застопорил машину, и на борт поднялись испанские чиновники. Они потребовали, чтоб пароход зашел в Альхесирас для досмотра. Генералы пылали гневом на генерала Франко и честили его "доморощенным диктатором", "мелкотравчатым Гитлером", "испашкой", "куклой в поповских руках" и другими такими же оскорбительными кличками. Они презрительно отзывались и о британском правительстве, готовом, по их мнению, лизать ему пятки. - Это ничто иное, как блокада. Если бы я был капитаном, я бы их взял на пушку. Шел бы на всех парах, а они пусть вслед стреляют, черт бы их побрал. - Это называется: боевые действия. - Им же хуже. Не так уж низко мы пали, что не можем вздуть испанцев. - Это все ООН мутит воду. - И американцы. - Во всяком случае, русские на сей раз ни при чем. - Теперь НАТО конец. - Скатертью дорога. - Капитан, я полагаю, должен выполнять приказы метрополии. - В этом-то и заковыка. Он не может получить никаких приказов. К этому времени капитан Стирфорт полностью восстановился в доверии у мистера Пинфолда. Простой солдат, представлялось ему, вынужденный принимать важные решения, и не только ради спасения своего собственного корабля, а ради поддержания мира во всем мире. Весь этот долго тянувшийся день мистер Пинфолд был свидетелем отчаянных попыток телеграфистов связаться с пароходной компанией, с Министерством иностранных дел, с губернатором Гибралтара, с Средиземноморским флотом. Все было напрасно. Капитан Стирфорт в полном одиночестве олицетворял международную справедливость и британское влияние. Мистер Пинфолд думал о "войне за ухо Дженкинса" {Англо-испанская война 1733 года; название связано с курьезным поводом к ее началу.}, о рядовом полка Бафс. Волею судьбы просто хороший человек капитан Стирфорт обрел значительность, с которой решительно не знал что делать. Мистер Пинфолд желал стоять рядом с ним на мостике, побуждать его к неповиновению, вести корабль под залпами испанских пушек в широкое свободное море, где стяжали славу исторические и легендарные герои седой древности. Поскольку перед общей опасностью отступают все разногласия, мистер Пинфолд забыл думать о враждебном отношении к нему молодых хулиганов. Все находившиеся на борту "Калибана" были теперь соратниками в борьбе с чужеземной агрессией. Испанские чиновники держали себя достаточно вежливо. Мистер Пинфолд слышал, о чем они говорили в капитанской каюте. На прекрасном английском языке они объяснили, что лично им глубоко противны приказы, которые они должны выполнять. Это вопрос политики, сказали они. Безусловно, проблема будет удовлетворительно решена на высокопоставленной встрече. Пока же им остается только подчиняться. Условием беспрепятственного, немедленного прохождения "Калибана" они выставили согласие Лондона на совершенно чудовищную контрибуцию. Назывался и срок. Если к полуночи не будет достигнуто удовлетворительного соглашения, то "Калибан" отведут под конвоем в Альхесирас. - Пираты, - сказал капитан Стирфорт, - шантажисты. - Мы не можем позволить таких выражений по адресу главы государства. - Тогда можете выметаться с моего мостика, - сказал капитан. Они удалились, но эта ссора ничего не решила, они остались на борту, а сам корабль лежал в дрейфе. Ближе к вечеру мистер Пинфолд вышел на палубу. Не было видно ни суши, ни испанского корабля, который доставил чиновников и скорее всего стал на якорь где-то за линией горизонта. Мистер Пинфолд склонился над поручнем и заглянул в струящиеся воды. За кормой застыло солнце, низко повиснув над морем. Если бы он не знал всей правды, он бы так и считал, что они все еще плывут вперед, настолько быстрым и упругим было течение. Он вспомнил бог весть какой давности урок, на котором узнал, что через Суэцкий канал Индийский океан переливается в Атлантический. Он задумался о колоссальных водных массах, питающих Средиземное море: ледяные потоки из Черного моря, омывавшие Константинополь и Трою; великие исторические реки Нил, Евфрат, Дунай, Рона. Этот слитный поток накатывал на нос корабля и откатывал пенной волной. Пассажиры, казалось, даже не подозревали о нависшей над кораблем опасности. Освеженные послеобеденным сном, они предавались в креслах обычным занятиям, читали, разговаривали. Та же маленькая группа толклась на спортивной палубе. Мистер Пинфолд встретил Главера. - Вы не видели, как на борт взошли испанцы? - спросил он. - Испанцы? Взошли на борт? Каким образом? Когда? - Ожидаются большие неприятности. - Простите, ради бога. Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. - Поймете, - сказал мистер Пинфолд. - И боюсь, довольно скоро поймете. Главер вгляделся в него с почти обычным в последнее время при разговорах с мистером Пинфолдом озабоченно-озадаченным выражением. - Насколько я знаю, никаких испанцев на борту корабля нет. Мистер Пинфолд не считал себя обязанным сеять панику и уныние, а также раскрывать свой уникальный источдик информации. Капитан явно желал, чтобы тайна сохранялась как можно дольше. - Смею думать, я ошибся, - лояльно сказал мистер Пинфолд. - Здесь только бирманцы и норвежская пара за нашим столом. Других иностранцев я не видел. - Очевидно, недоразумение. Главер отправился на пятачок на носу, где он размахивал своей клюшкой. Мистер Пинфолд вернулся на свой пункт перехвата в углу гостиной, но услышал только стук морзянки, взывавшей о помощи. Один из телеграфистов сказал: - Нет приема. Я не думаю, что наши сигналы доходят. - Значит, та самая новинка, - сказал его приятель. - Я слышал, научились создавать радиомолчание. Раньше не пробовали, насколько я знаю. В войну не успели создать. Обе стороны работали над системой, но в 45 году она еще была в стадии опытной разработки. - Действует сильнее, чем глушение. - Совсем другой принцип. Пока они работают в коротком диапазоне. Через год-два смогут отключать целые страны. - Чем мы тогда с тобой будем заниматься? - Ну, кто-нибудь придумает контр-систему. Сейчас во всяком случае нам не остается ничего другого, как продолжать. Стук ключа возобновился. Мистер Пинфолд прошел в бар и заказал себе стакан джина с сангастурой {Горькая настойка.}. С палубы вошел стюард-англичанин с подносом в руке и подошел к стойке. - Эти испанские уроды просят виски, - сказал он. - Я не буду их обслуживать, - сказал человек, распоряжавшийся бутылками. - Приказ капитана, - сказал стюард. - Что это нашло на старика? Вроде бы ему не по вкусу такие пилюли. - У него есть план. Положись на этого человека. Давай четыре раза виски, чтоб им подавиться. Мистер Пинфолд допил и вернулся на свой пункт перехвата. Очень хотелось узнать, в чем состоял капитанский план. Едва он уселся в кресло и наставил ухо в обшивку, как включился голос капитана. Тот был в своей каюте и обращался к помощникам. - ...оставляя в стороне международное право и обычаи, - говорил он, - есть особое обстоятельство, по которому нельзя допустить, чтобы корабль обыскивали. Все вы знаете, что на борту есть лишний человек. Это не пассажир. И не член экипажа. Его нет ни в каких списках. У него нет ни билета, ни документов. Я даже не знаю его имени. Вы обратили внимание: в кают-компании он сидит за отдельным столиком. Мне одно только про него и сказали, что правительство Его величества чрезвычайно им дорожит. Он выполняет особое задание. Поэтому он плывет с нами, а не спецрейсом. За ним, разумеется, и охотятся испанцы. Они просто втирают нам очки насчет территориальных вод и права на досмотр корабля. Мы должны проследить, чтобы этот человек добрался, куда ему нужно. - Как вы собираетесь это сделать, кэп? - Пока не знаю. Но есть одно соображение. Видимо, я доверюсь пассажирам. Не всем, конечно, и не до конца. Я хочу отобрать с полдюжины людей понадежнее и открыть им глаза - приоткрыть их, скажем так. Я приватно попрошу зайти их сюда после обеда. С их помощью план может осуществиться. Генералы, получившие приглашение раньше других, не заблуждались насчет его приватного характера. Они как раз обсуждали его, пока мистер Пинфолд одевался к обеду. - Похоже на то, что он решил сражаться. - Мы все сплотимся вокруг него. - А бирманцы? На них можно положиться? - Этот вопрос надо будет поднять вечером, когда соберемся у капитана. - Я бы не стал им доверять. Мокрые курицы. - Норвежцы? - Вроде бы вполне положительные люди, но дело касается только англичан. - Да, на свой страх и риск действовать лучше, правда? Мистеру Пинфолду даже в голову не пришло, что его могут не включить в капитанскую команду. Однако никакого приглашения он не получил, хотя из разных мест на корабле слышал доверительную информацию - "...капитан свидетельствует вам свое почтение и будет признателен, если вы найдете для себя удобным зайти в его каюту на несколько минут после обеда..." За обедом капитан Стирфорт с замечательной выдержкой скрывает свою озабоченность. Миссис Скарфилт прямо спросила его: - Когда мы проходим пролив? - и он бровью не повел, отвечая: - Завтра утром. - Наконец, потеплеет? - Не то время года, - бесстрастным голосом ответил он. - Дождитесь Красного моря и уж тогда переходите на летнюю форму одежды. За время их краткого знакомства мистер Пинфолд успел испытать к этому человеку резко противоположные чувства. Он безусловно восхищался им, когда после обеда миссис Скарфилт спросила: - Вы сыграете с нами один роббер?, а он ответил: - Увы, не сегодня. Есть кое-какие дела. - И хотя мистер Пинфолд тянул время, чтобы выйти вместе с капитаном и дать ему возможность пригласить его на совещание, расстались они на лестнице, не обменявшись ни единым словом. Мистер Пинфолд в некоторой растерянности помешкал, а потом решил вернуться к себе в каюту. Крайне важно, чтобы его можно было легко найти, когда возникнет необходимость. Вскоре выяснилось, что такой необходимости вообще не было. Приглашенные своевременно собрались у капитана, и тот для начала кратко обрисовал положение дел, уже известное мистеру Пинфолду. Он ничего не сказал о секретном агенте, он только объяснил, что не может добиться от компании санкции на выплату нелепой контрибуции. В противном случае, впредь до выяснения дела между Мадридом и Лондоном, испанцы предлагают ему зайти в Альхесирас. Это, сказал он, означает предательство британского морского флага. "Калибан" не покорится. Хрустко, горячо всплеснули сдержанные мужские хлопки. Капитан раскрыл свой план. В полночь к их борту подойдет испанский корабль. На него перейдут находящиеся у них чиновники и доложат, какой ответ дан на их требования. Они предполагают взять с собой арестованного капитана и группу заложников, а на капитанский мостик поставить своего офицера, и отвести судно в испанский порт. Тогда-то в темноте на сходнях и заявит о себе сопротивление. Англичане сомнут испанцев, оттеснят их на их корабль - и только к лучшему, если один-другой отправятся кормить рыб, - а "Калибан" на всех парах устремится вперед. - Не думаю, что они откроют огонь, когда дойдет до дела. Пушки у них во всяком случае плохонькие, слабые, и я считаю, мы должны рискнуть. Все со мной согласны? - Согласны, согласны, согласны. - Я знал, что могу положиться на вас, - сказал капитан. - Вы тут все понюхали пороху. Горжусь иметь вас под своей командой. А мокрых куриц мы запрем в каютах. - Что относительно Пинфолда? - спросил один из генералов. - Его не должно быть с нами? - Капитану Пинфолду отведена своя роль. Сейчас я не вижу необходимости углубляться в это. - Он уже получил распоряжения? - Пока нет, - сказал капитан Стирфорт. - У нас есть несколько часов в запасе. Я бы советовал, господа, погулять по кораблю, как обычно, пораньше разойтись по каютам и встретиться здесь в 11.45. Полночь - час "Ч". Если можно, задержитесь, генерал, еще на несколько минут. Всего доброго, господа. - Совещание кончилось. С капитаном остались генерал и старшие офицеры. - Я так понимаю, - сказал генерал, - что все, что мы тут слышали, это просто план прикрытия. - Именно так. Смешно было думать провести такого старого служаку. Сожалею, что не могу вполне довериться вашим товарищам. В целях безопасности я должен свести число посвященных к минимуму. Комитет, который только что разошелся, своими отвлекающими действиями поможет нам выполнить основную задачу операции, а именно: не допустить, чтобы известное лицо попало в руки врага. - Пинфолд? - Нет-нет, как раз наоборот. Капитаном Пинфолдом, боюсь, придется поступиться. Испанцы не дадут нам пройти, пока не будут уверены, что получили нужного человека. Мне нелегко далось это решение. Я отвечаю за безопасность всех пассажиров. Но в такое время, как сейчас, нужно идти на жертвы. План, вкратце, таков. Капитану Пинфолду предстоит сыграть роль агента. Ему будут даны соответствующие документы. Испанцы заберут его к себе на борт, а мы благополучно проследуем дальше. Это заявление было встречено раздумчивым молчанием. Наконец старший помощник сказал: - Дело может выгореть. - Должно выгореть. - А что с ним будет, как вы полагаете? - Не могу знать. Полагаю, он будет содержаться под стражей, пока они будут разбираться что к чему. Ему, безусловно, не дадут связаться с нашим посольством. Когда они поймут, что вышла ошибка, - а это еще вопрос, поймут ли? - их положению не позавидуешь. Может, они его выпустят, а может, удобнее будет от него избавиться. - Понятно. Стучавший в голове Пинфолда вопрос задал генерал: - Почему Пинфолд? - спросил он. - Выбор трудный, - сказал капитан Стирфорт, - и одновременно простой, тут попадание в самую точку. Ни на кого другого они не клюнут. Он вылитый секретный агент, и был им в войну, я думаю. Человек он больной и проку с него никакого. А главное, он католик. Это должно облегчить его положение в Испании. - Ну да, - сказал генерал, - ну да. Но все-таки он играет с огнем, если соглашается. На его месте я бы хорошенько подумал, прежде чем браться. - А он ничего не знает. - Как, черт возьми, ничего не знает? - В этом залог успеха. К тому же он может не согласиться. Жена, знаете ли, дети. Кто бросит камень в человека, если ради семейных обязанностей он спасует перед опасностью. Нет, капитан Пинфолд должен оставаться в полном неведении. Для этого и существует наш отвлекающий встречный план. Устроим толчею на сходнях и выпихнем капитана Пинфолда на корвет. Вам, старший, надлежит вытащить его из каюты и как-то подсунуть ему документы. - Есть, сэр. - Мой парень обсмеется, - сказал генерал. - Он с самого начала имел против него зуб. Теперь он узнает, что Пинфолд дезертировал к врагу. Голоса стихли. Мистер Пинфолд долго сидел, объятый ужасом и яростью. Когда он наконец взглянул на часы, было почти половина десятого. Он снял вечерний костюм и надел твидовый. Каким бы насилием ни ознаменовалась ночь, одет он должен быть подобающим образом. Он положил в карман паспорт и туристические чеки. Потом, взяв терновую трость, снова сел и, вспоминая армейские уроки, стал терпеливо и удрученно взвешивать ситуацию. Он был одинок, поддержки ждать неоткуда. Единственным его преимуществом было то, что он знает, а они не знают, что он знает их план действий. Опираясь на свой изрядный опыт маломасштабных ночных операций, он исследовал капитанский план и признал его ничтожность. Потасовка в темноте на сходнях могла кончиться чем угодно, но он был убежден, что теперь, зная чего остерегаться, он легко избежит, а то и отразит любую попытку насильно водворить его на корвет. Допустим, это им даже удастся, и "Калибан" попытается уйти, - в этом случае, конечно, корвет откроет огонь и, конечно, либо потопит, либо выведет из строя судно задолго до того, как испанцы начнут разбираться с поддельными документами, которые ему подсунут. И тут мистер Пинфолд совестливо заколебался. Нельзя сказать, чтобы он был так называемым филантропом, у него начисто отсутствовало расхожее ныне "гражданское сознание". Но помимо любви к семье и друзьям, он испытывал глубокую приязнь ко всем, кто ему не досаждал. И он был патриотом на старомодный лад. Эти чувства, случалось, питали наивысшее проявление верности и любви. Сейчас был именно такой случай. Его располагали к себе и миссис Скарфилд, и миссис Коксон, и миссис Бенсон, и Главер, и вообще вся эта непритязательная публика, что чесала языком, вязала и дремала в креслах. К неузнанной загадочной Маргарет он чувствовал разнеженный интерес. Куда же это годится, если из-за неумелости капитана Стирфорта они все найдут смерть в морской пучине. О себе он не особенно тревожился, но он понимал, что его исчезновение и, возможно, позор опечалят и жену и детей. Невозможно допустить, чтобы стольким людям этот олух поломал жизнь. И наконец эта история с секретным агентом. Если он действительно нужен стране до зарезу, его надо защищать. Мистер Пинфолд чувствовал себя лично ответственным за его безопасность. Его обрекли в жертву, этого жребия уже не переменить. Но он принесет себя в жертву как герой, увенчанный лаврами. Пропадать дуриком он не желал. Составить точный план действий не представлялось возможным. Будет действовать по обстановке. Но цель уяснилась. Раз это нужно, он готов выступить в роли агента. Но пусть знают капитан Стирфорт и иже с ним, что он идет на это добровольно, как благородный человек, и пусть миссис Пинфолд будет представлен подробный отчет о случившемся. На этих условиях он готов стать арестантом. Пока он размышлял обо всем этом, он почти не вслушивался в доходившие голоса. Он сидел и ждал. В без четверти двенадцать с мостика что-то крикнули. И тотчас "Калибан" загалдел множеством голосов. Пора, решил мистер Пинфолд. Он должен изложить свои условия капитану до того, как испанцы поднимутся на борт. Сжимая трость, он вышел из каюты. Связь сразу прервалась. Освещенный коридор был пуст и безмолвен. Он поспешил к трапу и поднялся наверх. Там тоже никого. Никакого судна рядом и вообще в пределах видимости; ни лучика света на темном горизонте, полная тишина на мостике; только накатывают и расшибаются о борт волны и дует пронзительный морской ветер. Мистер Пинфолд не знал что и подумать, среди мира и тишины он был единственный возмутитель спокойствия. Минуту назад он бесстрашно глядел в лицо своим врагам. Сейчас же его охватил настоящий страх, нечто не сопоставимое с теми тревогами, которые ему доводилось испытать в минуты опасности, нечто такое, о чем ему часто приходилось читать и считать преувеличением. Его затопил атавистический страх. - Боже милостивый, - вскричал он, - не дай мне сойти с ума! И в эту минуту неподалеку от него в темноте разразились раскатистым смехом. Этот смех не разряжал обстановки, не веселил, в нем хамски изгалялась ненависть. Но в ту минуту он звучал сладкой музыкой в ушах Пинфолда. - Розыгрыш, - сказал он себе. Хулиганы разыграли его. Он все понял. Они прознали об испорченной проводке в его каюте. Они как-то умудрились подключиться к ней, и разыграли всю эту шараду, чтобы подразнить его. Злобная, безобразная шутка, следует пресечь. Однако этому открытию мистер Пинфолд не мог не быть благодарным; пусть его не любят; пусть он смешной; но он не сумасшедший. Он вернулся к себе в каюту. Он не смыкал глаз часов тридцать, а то и все сорок. Не раздеваясь, он лег и заснул крепким, здоровым сном. Он спал как убитый шесть часов. Когда он потом выйдет на палубу, солнце будет стоять высоко, прямо над баком. Слева по борту вздымалась Скала {Собственно Гибралтар, южный мыс Пиренейского полуострова.}. "Калибан" входил в мирное Средиземное море. 6. Немного человеческого Бреясь, мистер Пинфолд услышал голос Маргарет: - Это была совершенно безобразная шутка, и я рада, что она не удалась. - Она прекрасно удалась, - сказал ее брат. - Старина Пайнфельд умирал от страха. - Ничего не умирал, и он не Пайнфельд. Он герой. Когда я увидела, как он стоит один на палубе, я вспомнила Нельсона. - Он был пьян. - Он говорит, что это не алкоголь, дорогой, - сказала их мать, дипломатично сидя между двух стульев. - Он говорит, это лекарство, которое он принимает. - Он принимает его фужерами. - Я точно знаю, что ты ошибаешься, - сказала Маргарет. - Так получилось, что я знаю его мысли, а ты их не знаешь. Тут заскрежетал голос Гонерильи: - Я скажу, что он делал на палубе. Он набирался храбрости, чтоб прыгнуть за борт. Он хочет убить себя, правда, Гилберт? Ладно, ладно, я знаю, что ты слушаешь. Ты меня слышишь, Гилберт? Ты хочешь умереть, правда? Что ж, отличная мысль, почему ты не решаешься, Гилберт? Почему? Это очень легко сделать. Это избавит всех нас - и тебя тоже, Гилберт, - от очень многих хлопот. - Тварь, - сказала Маргарет и ударилась в слезы. - Господи боже! - сказал ее брат. - Опять она включила свой фонтан. Шесть часов сна укрепили мистера Пинфолда. Он поднялся наверх, чтобы на тихих палубах отдохнуть часок от своей говорливой каюты. Скала пропадала за горизонтом, земли не было видно. Море как море, но он-то знал, что это Средиземное море - роскошный заповедник всемирной истории и собственного его прошлого в счастливейшие минуты труда, отдыха, борьбы, творческого дерзания и молодой любви. После завтрака он направился с книгой в гостиную, но не пошел в свой угол, где перехватывал разговоры, а сел посередине в кресло и без помех читал. "Надо выбираться из своей наводненной призраками каюты, - подумал он. - Как-нибудь на досуге, не сейчас". Вскоре он встал и снова отправился гулять по палубам. Теперь они были полны людей. Похоже, все пассажиры были наверху и, как обычно, читали, вяза- ли, дремали или, как он, слонялись по палубам, но в это утро он отметил во всем некую пасхальную новизну и он радовался этому, пока его благорасположение не нарушили самым грубым образом. Пассажиры, казалось, тоже отметили перемену. В прошедшие несколько дней им безусловно время от времени попадался на глаза мистер Пинфолд, однако сейчас он вдруг предстал в виде достопримечательности, словно он бесхозная дама, совершающая свой первый вечерний променад в заштатном южноамериканском городке; он многократно наблюдал эту сцену на пыльных рыночных площадях; он видел, как проясняются болезненные лица мужчин и апатия сменяется бодростью; он отмечал потуги на молодечество; он слышал разбойный свист и, не вполне понимая, прямые анатомические оценки; он видел хитрые преследования и щипки неосторожной путешественницы. Вот таким же центром внимания в тот день был и мистер Пинфолд, куда бы он ни направил свои шаги. Все громко и откровенно говорили только о нем, и говорили не в похвалу ему. - Вот Гилберт Пинфолд, писатель. - Этот неприметный коротышка? Не может быть. - Вы читали его книги? У него очень специфическое чувство юмора. - Он сам насквозь специфический. Какие у него длинные волосы. - Он мажет губы помадой. - Он подводит глаза. - Но какой же он обношенный. Мне казалось, эта публика всегда франтит. - А гомосексуалисты бывают всякие. Есть "пуфики" и "пышки" - те умеют одеваться. А есть "мясники". Я целую книгу об этом читала. Пинфолд - "мясник". Это был первый разговор, который услышал мистер Пинфолд. Он остановился, обернулся и постарался смутить пристальным взглядом говоривших пожилых дам. Одна из них улыбнулась ему, и, повернувшись к своим, сказала: - По-моему, он навязывается к нам со знакомством. - Какая гадость. Мистер Пинфолд шел дальше, и всюду речь шла только о нем. - ...владетель Личпола. - Велика невидаль. Сейчас много таких владетелей сидит в своих развалюхах. - Нет, Пинфолд живет, как вельможа, уж вы мне поверьте. Ливрейные лакеи. - Догадываюсь, что он делает с этими лакеями. - Уже нет. Он уже много лет импотент. Поэтому и думает о смерти все время. - Он все время думает о смерти? - Да. Когда-нибудь он покончит с собой, вот увидите. - Мне кажется, он был католиком, а католикам запрещен грех самоубийства. - Это не остановит Пинфолда. По-настоящему он не верит в свою религию. Он притворяется, считает, что это аристократично, что это положено владетелю края. - Он сказал телеграфисту: Личпол - единственный в мире. - Да уж другого такого нет, и Пинфолд его владетель... - ...Полюбуйтесь, опять пьяный. - Он ужасно выглядит. - Просто живой труп. - Что же он тянет при такой жизни? - Дайте время, он и так старается. Алкоголь, наркотики. Врачу он, конечно, не покажется. Боится, что запрут в желтый дом. - Там ему самое место. - За бортом ему самое место. - Неприятности для бедняги капитала. - У него масса неприятностей из-за него на судне. - И за собственным столом. - Тут принимаются меры. Вы не слышали? Готовится петиция. - Да, я подписал. По-моему, все подписали. - Кроме, соседей по столу. Скарфилды не подпишут, и Главер не подпишет. - Ну да, это поставило бы их в щекотливое положение. - Грамотно составлена петиция. - Еще бы. Генерал сочинял. Прямых обвинений нет, чтоб не притянули за клевету. Просто сказано: "Мы, нижеподписавшиеся, по причинам, которые мы готовы изложить приватно, считаем для себя, пассажиров "Калибана", оскорбительным, что мистер Пинфолд занимает место за капитанским столом, каковой чести он скандальным образом недостоин". Все точно и ясно. - ...Капитан обязан посадить его под замок. Он имеет полное право. - Но ведь он, в сущности говоря, еще ничего не натворил здесь, на судне. Это беседовали два добродушных бизнесмена, в компании с ними и Скарфилдами мистер Пинфолд как-то провел полчаса. - Ради его собственной безопасности. Ведь прошлой ночью те ребята чуть не избили его. - Они перепили. - Они могут опять перепить. Нам совсем некстати, если тут случится уголовное дело. - Может, как-то упомянуть этот эпизод в нашей петиции? - Это обсуждалось. Генералы решили, что будет лучше отложить это до беседы с капитаном. Пусть он велит им изложить свои претензии. - Не в письменном виде. - Именно. Они же не собираются сажать его на цепь. Просто его не будут выпускать из каюты. - Но, заплатив за свой проезд, он, скорее всего, вправе решать, как ему жить и где столоваться. - Но не за капитанским же столом! - Все не так просто. - Нет, - говорила норвежка, - я ничего не подписывала. Это английское дело. Я знаю одно, что он фашист. Я слышала, как он ругал демократию. Во времена Квислинга у нас тоже было несколько таких людей. Мы знали, как с ними надо поступать. Но в ваши английские вопросы я не вмешиваюсь. - У меня есть довоенная фотография, где он в черной рубашке участвует в сборище в Альберт-холле. - Это может пригодиться. - Он с ними во всю путался. Сидеть бы ему за решеткой, не подайся он в армию. Показал он себя! там, конечно, не с лучшей стороны? - С худшей. В Каире пришлось замять скандал, когда застрелился его начальник бригадной разведки. - Шантаж? - Это бы еще ничего. - Я вижу на нем гвардейский галстук. - На нем всякий галстук можно увидеть. - Например, питомцев Итона. - Он был в Итоне? - Говорит, что был, - сказал Главер. - Не верьте. Обычная школа-интернат, от звонка до звонка. - А в Оксфорде? - Тоже не был. Все, что он рассказывает о своей прежней жизни, ложь. Еще год-другой назад его имени никто не слыхал. Во время войны много негодяев пошло в гору... - ...Не скажу, что он коммунист с партбилетом в кармане, но он, конечно, якшается с ними. - Как большинство евреев. - Вот именно. Возьмите "пропавших дипломатов" - все были его друзья. - Он маловато знает для того, чтобы русские заинтересовались им и взяли к себе в Москву. - Даже русским не нужен Пинфолд. Самый же любопытный разговор в то утро вели миссис Коксон и миссис Бенсон. Как обычно, они сидели на терраске палубного бара, каждая со своим стаканом, и говорили по-французски, чисто и бегло, как показалось мистеру Пинфолду, нетвердому в этом языке. Миссис Коксон сказала: - Се monsieur Pinfold essaye tojours de penetrer chez moi, et il a essaye de se faire presenter a moi par plusieurs de mes amis. Naturellement j'ai refuse. - Connaisser - vous un seui de ses amis? II me semble qu'il a des relations tres ordinaires. - On peut toujours se tromper dans Ie premier temps sur une relation etrangere. On a fini par s'apercevoir a Paris qu'il n'est pas de notre societe* ... {- Этот месье Пинфолд все время пытается попасть ко мне в дом. Он навязывался ко мне через моих друзей. Естественно, я отказала. - А хоть одного его друга вы знаете? Мне кажется, что у него весьма заурядный круг знакомых. - Поначалу всегда есть риск ошибиться в человеке. В Париже пришли к выводу, что он человек не нашего круга... (франц.).} Все подстроено, решил мистер Пинфолд. В здравом уме люди так себя не ведут. Когда мистер Пинфолд был новоиспеченным членом Беллами, там в углу лестницы целыми днями сидел некий старик-граф в диковинной жесткой шляпе и громко разговаривал с самим