ейтер. - Ставлю вам стопку. Пришло время узнать своих подчиненных. Вы наверняка найдете во мне покладистого начальника, если приспособитесь к моим правилам и привычкам. Скажите, а чем вы занимались в мирное время? - Ничем. - Ого! - А каков майор Эрскайн? - Мозговитый. Вы хорошо сработаетесь с ним, если будете выполнять все, что вам приказывают. На первых порах он от вас, новичков, многого не потребует. - А во сколько завтра прибудут солдаты? - Бриг наговорил об этом чертову уйму, только слушай, а на самом деле завтра прибудут лишь бывалые солдаты. Новобранцы будут здесь только через несколько дней. Они выпили по стопке розового джина и обменялись недоверчивыми взглядами. - А кто такие де Сауза и Джарвис? Мне, вероятно, надо и с ними обменяться парой слов. Когда Гай в последний раз вошел в тот вечер в палатку Эпторпа, ее хозяин не спал и пребывал в приподнятом настроении. - Краучбек, - сказал он, - я хотел бы сказать тебе кое-что. О том, что произошло в Саутсанде, впредь больше ни слова. Понимаешь? В противном случае я буду вынужден принять меры. - Какие меры, Эпторп? - _Крутые_ меры. Чудак. Настоящий чудак. 7 Без малого через три недели в лагере появилась "Инструкция по боевой подготовке сухопутных войск N_31. Военное министерство. Апрель 1940 года". Генерал Айронсайд препровождал ее словами: "Всем командирам обеспечить изучение инструкции и тщательно проверить правильность ответов подчиненных офицеров на вопросы, поставленные в части первой. Боевую подготовку продолжать до тех пор, пока ответы на все вопросы не будут удовлетворительными". - Вам, друзья, пожалуй, придется в этом месяце заглянуть в инструкцию, - сказал подполковник Тиккеридж. - По тем или иным соображениям ей, видимо, придается довольно серьезное значение. В первом разделе брошюры было поставлено сто сорок три вопроса. Двадцать первого апреля в выпуске новостей в девять утра сообщили, что генерал Пейджет находится в Лиллехаммере и что в Норвегии дела идут хорошо. По окончании новостей начали транслировать музыку. Гай и де Сауза сели как можно дальше от радиоприемника и в атмосфере, в которой запахи примятой травы и жарящегося ростбифа ослаблялись запахами керосина и разогретого чугуна, начали изучать "жизненно важные обязанности командира подразделения". - Послушайте, "дядюшка", а _вы_ приобрели на свою дотацию старую ходовую часть автомобиля и запчасти к двигателю, чтобы облегчить подготовку по вождению автотранспорта? - Нет. А сколько человек в _твоем_ взводе ты предназначаешь для связи? - Ни одного. Это было похоже на игру в "счастливые семьи". - А вы можете сказать, почему с камуфляжем, сделанным с опозданием, опаснее, чем без всякого камуфляжа? - Наверное, потому, что можно прилипнуть к невысохшей краске. - А скажите, приспособление для сушки одежды у ваших солдат такое же хорошее, как и у вас? - Более плохим оно вряд ли может быть. - Послушайте, "дядюшка", а вы пробовали в своем взводе, можно ли готовить пищу в солдатских котелках? - Да, мы пробовали. На прошлой неделе. - А почему во время боевой подготовки ночные действия выгодно начинать за час до рассвета? - Потому что занятия могут длиться не более часа. Гай лениво, как во сне, перелистывал страницы. Все это было очень похоже н-а рекламирование полезных советов по достижению цели в различного рода бизнесе: "Как завоевать внимание босса. Курс из пяти уроков", "Почему _меня_ не продвигают?". Гаю то и дело попадались вопросы, которые мысленно возвращали его к событиям последних трех недель. "Пытаетесь ли вы, стать достаточно компетентным, чтобы принять на себя обязанности вашего непосредственного начальника?" Гай не испытывал никакого уважения к Хейтеру. Он был совершенно уверен, что смог бы теперь выполнять обязанности заместителя командира роты намного лучше Хейтера. Более того, недавно Гай узнал, что, когда его назначат на новую должность, это вовсе не будет должность Хейтера. Майор Эрскайн прибыл в лагерь в один день с новобранцами. Его мозговитость оказалась отнюдь не угнетающей. Такая репутация майора объяснялась главным образом тем, что он читал романы Пристли и имел необыкновенно неаккуратный внешний вид. Форма на нем была надлежащая и всегда чистая, но почему-то она никогда не была по нему, и не по вине шившего ее портного, а скорее потому, что майор в течение дня, казалось, нет-нет да и менял свою конфигурацию. Сейчас его мундир кажется слишком длинным, а через каких-нибудь несколько минут может показаться слишком коротким. Карманы его всегда чем-то набиты. Носки на ногах почему-то всегда собираются в гармошку. Он скорее походил на сапера, чем на алебардиста. Но он и Гай пришлись друг другу по вкусу. Майор Эрскайн говорил мало, но если уж говорил, то всегда с необыкновенной простотой и откровенностью. Однажды вечером, когда Хейтер показал себя более нахальным, чем обычно, майор Эрскайн и Гай шли из роты в столовую вместе. - Этот маленький зудень хочет пинка под зад, - сказал майор Эрскайн. - Я, пожалуй, _устрою_ ему это. И ему будет лучше, и мне приятнее. - Да, я понимаю вас. - Мне не следовало бы говорить это вам о вашем непосредственном начальнике, - продолжал майор. - А вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, "дядюшка", почему вас назначили всего-навсего командиром взвода? - Нет. Но я не думаю, что это требует какого-то объяснения. - Ну почему же, вам должны были бы сказать. Видите ли, вас предполагали назначить командиром роты. Но бриг заявил, что не хочет, чтобы _боевой_ ротой командовал кто-нибудь, кто не командовал до этого взводом. И я вполне понимаю его. Штабная рота - совсем другое дело. "Дядюшка" Эпторп останется в ней, пока не станет начальником хозяйственного отделения адъютантско-квартирмейстерского отдела или кем-нибудь в этом роде. Ни один из офицеров, имеющих временный чин и начинающих с высокой должности, никогда не получит стрелковую роту. Вы же получите ее еще до того, как мы попадем в действующие войска, если вы, конечно, не испортите свой послужной список какой-нибудь сенсационной выходкой. Я решил, что должен сказать вам все это на случай, если вы приуныли из-за назначения. - Это верно, я таки действительно приуныл. - Да, я так и думал. "Кто руководит взводом: вы или ваш взводный сержант?" У Гая взводным сержантом был парень по фамилии Соумс. Взводом руководил Гай, но наладить отношения с сержантом оказалось не так-то легко. Соумс носил усы, подстриженные на гангстерский манер, и в нем было много такого, что напоминало Гаю Триммера. "Сколько человек в вашем подразделении вы считаете возможными кандидатами на присвоение офицерского чина?" Одного. Сержанта Соумса. Гай не только "считал", но и кое-что предпринял для этого. Несколько дней назад он зашел в канцелярию-роты и вручил майору Эрскайну листок бумаги, на котором была фамилия сержанта, его личный номер и краткие сведения о прохождении службы. - Да я нисколько не виню вас, - сказал майор Эрскайн. - Сегодня утром я отправил такую же бумагу на Хейтера, предложив его в качестве подходящей кандидатуры для специального обучения на офицера связи в авиации, независимо от предъявляемых к такому кандидату требований. Полагаю, что он станет там полковником не больше чем через год. Точно так же и вы хотите произвести Соумса в офицеры по той простой причине, что он очень неприятный тип. Хорошенькая армия у нас будет этак года через два, когда все это дерьмо проберется наверх. - Но Соумс ведь не вернется к нам, если его произведут в офицеры. - Именно поэтому я и представлю его. То же самое и с Хейтером, если он пройдет тот или иной курс обучения. "Сколько ваших подчиненных вы знаете по фамилии и имени и что вам известно об их личных качествах?" Фамилии и имена подчиненных Гай знал. А вот опознать их удавалось далеко не всегда. У каждого было по меньшей мере три лица: нечеловеческое, даже довольно враждебное выражение, когда подчиненный стоял по стойке "смирно"; жизнерадостное и изменчивое, чаще всего шутовское, иногда взбешенное, а иногда и печальное, когда во внеслужебное время подчиненные направлялись гурьбой в какую-нибудь бригадную военную лавочку или спорили о чем-нибудь в ротных палатках; и, наконец, третье выражение - настороженная, но в целом дружелюбная улыбка, когда Гай разговаривал с ними во внеслужебное время или во время перерывов в занятиях. Большинство хорошо воспитанных англичан в те времена считали, что они наделены исключительной способностью внушать низшим классам любовь и уважение к себе. Гай не тешил себя такой иллюзией, но считал, что пользуется у подчиненных ему тридцати человек довольно высоким авторитетом. Впрочем, он особенно об этом и не заботился. Ребята просто нравились ему, и он желал им всяческих успехов. Он выполнял свой долг и отношении подчиненных настолько, насколько ему позволяли его скромные знания. Он был безоговорочно готов, если возникнет необходимость, принести себя в жертву ради них. Броситься на шипящую гранату, например, отдать им последнюю каплю воды, совершить любой подобный поступок. Однако различия между ними по их человеческим качествам Гай не проводил. Он отличал их друг от друга не больше и не меньше, чем делал это в отношении офицеров-сослуживцев. Он предпочитал майора Эрскайна молодому Джарвису, с которым жил теперь в одной палатке, он питал уважение к де Саузе, но вместе с этим испытывал некоторое подозрение к нему. Что же касается своего взвода, роты, батальона и вообще всех алебардистов, то Гай питал к ним более теплые чувства, чем к любому другому за пределами его семейного круга. Это, конечно, не так уж много, но все же кое-что, за что можно было благодарить бога. А в самом начале этого разностороннего катехизиса стоял вопрос, составлявший суть самого пребывания Гая среди этих, не им выбранных сослуживцев: "За что мы сражаемся?" В инструкции по боевой подготовке стыдливо отмечалось, что многие рядовые солдаты имеют об этом весьма туманное представление. "А Бокс-Бендер ответил бы на этот вопрос достаточно четко? - подумал Гай. - А Ритчи-Хук? Имеет ли он хоть малейшее представление, для чего нужно, выражаясь его словами, "уничтожать и уничтожать" противника? А ответит ли на этот вопрос сам генерал Айронсайд?" Гай полагал, что по такого рода вопросам он знает кое-что из того, что скрыто от власть имущих. Англия объявила войну, чтобы отстоять независимость Польши. Теперь этой страны нет. Генерал Пейджет сейчас в Лиллехаммере, и, согласно официальным сообщениям, все идет хорошо. Но Гай знал, что дела идут плохо. Здесь, в Пенкирке, у них не было хорошо информированных друзей, они не пользовались доступом к разведывательным информационным документам, но восточные ветры из Норвегии доносили сюда признаки провала. Гай думал обо всем этом, когда лежал в тот вечер в своей палатке. Произнося вечернюю молитву, он сжимал в руке медальон Джервейса. Последняя перед сном мысль Гая была для него успокоительной. Как бы плохо ни чувствовали себя скандинавы оттого, что на их территорию вторглись немцы, для алебардистов это событие было многообещающим. Несмотря на то что они являлись специальными частями, предназначенными для проведения особо опасных операций, возможностей участвовать в таких операциях до настоящего времени, казалось, было очень мало. Теперь же, для того чтобы "уничтожать и уничтожать", открылось новое, весьма протяженное побережье. 8 В тот день, когда мистер Черчилль стал премьер-министром, Эпторпа произвели в чин капитана. Эпторп заранее узнал об ожидаемом приказе (ему сообщил об этом начальник штаба) и с утра послал своего денщика в штаб, в ротную канцелярию, стоять там наготове. Как только из штаба батальона поступили первые сведения о приказе - еще до того, как копии этого приказа были разосланы и тем более получены, - Эпторп развил необыкновенно бурную деятельность. Остальную часть первой половины дня он провел в волнующем экстазе. С важным видом прошелся по всем лагерным дорожкам, побывал у начальника медицинской службы, видимо, с целью получить тонизирующее средство, которое считал необходимым для себя в такой момент, спугнул начальника квартирмейстерской части, который пил чай на своем складе, однако никто из них, кажется, не замечал новой звезды. Эпторпу оставалось только ждать. В полдень в лагере стали слышны голоса прибывавших с полигонов и расходившихся по своим палаткам солдат и офицеров. Эпторп невозмутимо ожидал офицеров-сослуживцев в палатке-столовой. - А-а, Краучбек, что можно предложить тебе выпить? Гая это немало удивило, ибо Эпторп в последние несколько недель почти не разговаривал с ним. - О, это очень любезно с твоей стороны. Я прошел сегодня много миль. Кружечку пива, с твоего позволения. - А ты, Джарвис? И ты, де Сауза? Это было еще удивительнее, поскольку в течение всего "инкубационного" периода Эпторп никогда не разговаривал ни с де Саузой, ни с Джарвисом. - Хейтер, старина, а что выпьешь ты? - А в честь чего, Эпторп? День рождения? - спросил Хейтер. - Насколько я понимаю, у алебардистов принято ставить выпить в таких случаях. - В каких случаях? Эпторп неудачно выбрал для этого разговора Хейтера. Хейтер ни во что не ставил офицеров с временным чином, да и сам был все еще лейтенантом. - Боже мой! - воскликнул он. - Неужели ты хочешь сказать, что тебе присвоили чин капитана? - С первого апреля, - гордо заявил Эпторп. - Подходящая дата. Тем не менее против стопки розового джина я не возражаю. Бывали такие моменты, когда Эпторп, как в спортивном зале например, становился более чем смешным. Сейчас настал один из таких моментов. - Подайте этим молодым офицерам все, что они попросят, Крок! - крикнул Эпторп, величественно махнув в сторону подходивших к бару офицеров. - Стойте, стойте, начштаба! Я угощаю. Подполковник, надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами? Палатка-столовая заполнилась офицерами, пришедшими на второй завтрак. Эпторп щедро угощал всех. Никто, кроме Хейтера, не завидовал повышению Эпторпа. Смена премьер-министров интересовала алебардистов в гораздо меньшей мере. Они считали, что политика - это не их дело. Зимой, когда мистер Хор-Белиша был вынужден оставить свое кресло, некоторые алебардисты радовались и высказывали свое мнение по этому поводу. С тех пор Гай не слышал ни одного слова о политиках. В радиоприемнике в офицерской столовой прозвучало несколько выступлений мистера Черчилля. Гаю они показались невероятно хвастливыми, к тому же за ними, за большей их частью, последовали сообщения о крупных неудачах, подобно божьей каре в "Последнем песнопении" Киплинга. Гай знал мистера Черчилля только как профессионального политика, сиониста, компаньона газетных королей и Ллойд Джорджа. Гая спросили: - "Дядюшка", а что представляет собой этот парень, Уинстон Черчилль? - То же, что и Хор-Белиша, за исключением разве того, что шляпы, которые он носит, считают по каким-то причинам смешными. - Что ж, в конце концов, кто-то ведь должен сыграть роль козла отпущения после всех этих неудач в Норвегии. - Да. - Он ведь не может быть намного хуже своего предшественника? - Скорее уж лучше, чем хуже. - Черчилль - это, пожалуй, единственный, кто может спасти нас от поражения в этой войне, - сказал, наклонившись к ним через стол, майор Эрскайн. О том, что в войне возможен и другой исход, кроме полной победы. Гай услышал от алебардиста впервые. Правда, им читал лекцию офицер, недавно вернувшийся из Норвегии, и он откровенно рассказал о некомпетентной погрузке материальных средств и вооружения на десантные суда, о неожиданно плохих результатах бомбардировок с пикирования, об организованных действиях предателей и тому подобных вещах. Он даже намекнул на более низкие боевые качества английских войск. Но в целом этот офицер не произвел особого впечатления. Алебардисты всегда самонадеянно считали, что штаб и квартирмейстерская служба бесполезны, что все другие полки едва ли можно назвать боевыми, что все иностранцы - это предатели. По их мнению, там, где нет алебардистов, дела, естественно, идут плохо. Никто из алебардистов не допускал мысли о поражении в войне. Повышение Эпторпа в чине представляло собой куда больший интерес, чем все остальное. Бригадир Ритчи-Хук мог потеряться из виду где-то за стенами викторианского замка и, по крайней мере на время, утратить важность своей персоны. С Эпторпом же этого произойти не могло. Во второй половине того дня, когда Эпторп стал капитаном, случилось так, что он и Гай шли навстречу друг другу по батальонному плацу. Подражая одной из веселых, на уровне учеников четвертого класса, проделок, так легко переносимых в среду военных, Гай сделал серьезный вид и церемониально отдал Эпторпу честь. Эпторп не менее серьезно и церемониально ответил ему. Правда, после многочисленных поздравительных стопок в первой половине дня Эпторп не совсем уверенно держался на ногах и его лицо было неестественно напыщенным, но в целом обмен приветствиями прошел бодро и по всем правилам. Позднее в этот день, как раз когда начинало темнеть, они встретились еще раз. Эпторп, видимо, слишком часто прикладывался к бутылке и был теперь в состоянии, которое он сам называл "навеселе" - состояние, которое можно было определить по его исключительно важному виду. Когда они шли друг другу навстречу, Гай с удивлением заметил, что Эпторп начал четко выполнять приемы, которым их обучали в алебардийском казарменном городке и которые они неуклонно выполняли, приветствуя идущего навстречу старшего офицера. Эпторп сунул трость под левую руку, энергично отвел назад правую и устремил невидящий взгляд прямо перед собой. Гай продолжал идти непринужденно, добродушно бросил Эпторпу: "Добрый вечер, капитан!" - и слишком поздно заметил, что правая рука его друга уже поднялась до уровня плеча в попытке ответить на ожидавшееся приветствие. В следующий момент рука Эпторпа резко опустилась, взгляд устремился еще дальше вперед, на противоположную сторону долины, и он, спотыкаясь, прошел мимо. Предыдущее шутливое приветствие Гая, видимо, произвело на Эпторпа неизгладимое впечатление и способствовало сохранению им веселого настроения в течение остальной части дня. На следующий день Эпторп уже не витал в облаках и испытывал слабое недомогание где-то внутри, но зато у него появилась новая idee fixe. Еще до первого построения он сказал Гаю: - Послушай, старина, я был бы тебе очень признателен, если бы ты приветствовал меня всякий раз, когда мы проходим мимо друг друга в пределах лагеря. - С какой стати, Эпторп? - Как это с какой? _Я_ ведь приветствую майора Тренча. - Конечно, приветствуешь. - Разница между ним и мной точно такая же, как между мной и тобой. Понимаешь, о чем я говорю? - Дорогой мой, нам ведь с самого начала нашей службы очень хорошо объяснили, кого следует приветствовать и в каких случаях. - Правильно. Но разве ты не понимаешь, что я - это исключение?! _Мое_ положение беспрецедентно во всей истории полка. Не так давно все мы начали службу в равном положении. Случилось так, что я сравнительно быстро выдвинулся, поэтому, естественно, я должен делать что-то большее для укрепления своего авторитета, чем если бы я продвигался вперед в течение многих лет. Пожалуйста, Краучбек, приветствуй меня. Прошу тебя как друга. - Очень сожалею, Эпторп, но я просто не смогу делать этого. Я буду чувствовать себя ослом. - Ну что ж, тогда, по крайней мере, скажи всем другим офицерам. - Ты действительно хочешь этого? Ты хорошо обдумал это" дело? - Больше я ни о чем и не думал. - Хорошо, Эпторп. Я скажу им. - Категорически приказать приветствовать меня я, разумеется, не могу. Просто скажи им, что таково мое желание. Желание Эпторпа быстро стало известно каждому, и в течение нескольких дней он был жертвой согласованного преследования. Идя кому-нибудь навстречу, он всегда теперь начинал смущенно, с большим напряжением готовиться... неизвестно к чему. Иногда офицеры, ниже его по чину, приветствовали Эпторпа без улыбки, по всем правилам; иногда они проходили мимо, совершенно игнорируя его; иногда они лишь небрежно вскидывали руку и говорили: "Привет, "дядюшка". Наиболее жестокий прием выдумал де Сауза. Завидев Эпторпа, он совал трость под левую руку и переходил на четко выраженный строевой шаг, поедая Эпторпа взглядом. Затем, когда до встречи оставалось шага два-три, он неожиданно расслаблялся и отводил взгляд в сторону, а однажды он внезапно опустился на одно колено и, не сводя с капитана подобострастного взгляда, начал поправлять руками шнурок на ботинке. - Послушай, ты доведешь этого несчастного человека до полнейшего безумия, - сказал Гай де Саузе. - Да, пожалуй, доведу, "дядюшка". Честное слово, наверняка доведу. Эта забава кончилась однажды вечером тем, что Гая вызвал к себе в канцелярию подполковник Тиккеридж. - Садитесь, Гай. Я хочу поговорить с вами неофициально. Меня все больше и больше беспокоит Эпторп. Скажите откровенно, у него с головой все в порядке? - Видите ли, подполковник, у него, конечно, есть некоторые странности, но я не думаю, что та или иная из них могла бы привести к чему-нибудь опасному. - Надеюсь, что вы не ошибаетесь. Я получаю со всех сторон весьма необычные докладные записки о нем. - С ним произошел очень неприятный случай в день нашего отъезда из Саутсанда. - Да, я слышал об этом. Не повлияло ли это происшествие на его _умственные_ способности? Позвольте рассказать вам о его позднейших странностях. Недавно он сформулировал и попросил меня включить в приказ положение, согласно которому все младшие офицеры должны приветствовать его. Согласитесь, это выглядит не совсем нормально. - Я согласен, подполковник. - Или такой приказ, сказал он, или другой, в котором указывалось бы, что вы _не_ обязаны приветствовать его. Это тоже не укладывается в норму. Что же, собственно, с ним происходит? - Я полагаю, подполковник, дело в том, что недавно его немного рассердили. - Я совершенно уверен, что так оно и было и что дело зашло слишком далеко. Попрошу вас передать кому следует, что шутки необходимо прекратить. Не исключено, что пройдет немного времени и вы тоже окажетесь в его положении. Тогда вы убедитесь, что у вас будет достаточно дел без того, чтобы вас еще сердили всякие юные глупцы. Это произошло в тот день, когда немцы форсировали реку Маас, хотя известие об этом пришло в Пенкирк несколько позднее. 9 Гай передал приказание подполковника всем младшим офицерам, и дело, которое де Сауза здорово назвал "делом об отдании чести капитану", внезапно прекратилось. Однако свойственные Эпторпу странности продолжали проявляться во многих других делах и случаях. Взять, например, вопрос о замке. С первого дня назначения командиром штабной роты Эпторп, еще будучи лейтенантом, взял в привычку бывать в замке два или три раза в неделю без всякого на то видимого повода. Обычно он появлялся там в одиннадцать часов, в перерыв, когда в различных приемных и кабинетах замка пили чай. Эпторп оказывался рядом с помощником начальника штаба бригады по тылу или с кем-нибудь равным ему по положению, и те, полагая, что он приходит по поручению командира батальона, уделяли ему соответствующее внимание. Таким путем Эпторп узнавал много разного рода новостей по второстепенным делам и часто удивлял своей осведомленностью начальника штаба. Когда время чаепития истекало и штабные чины расходились по своим комнатам, Эпторп неторопливо шел в комнату главного делопроизводителя и спрашивал: "Ну как, что-нибудь касающееся второго батальона сегодня есть?" После третьего такого визита Эпторпа главный делопроизводитель штаба бригады доложил об этом начальнику штаба и поинтересовался, уполномочен ли Эпторп задавать такой вопрос и получать ответ на него. В результате был издан приказ, в котором всем офицерам напоминалось, что они могут приходить в штаб бригады только по делам и только с разрешения соответствующих начальников. Когда этот приказ разослали адресатам, Эпторп появился у начальника штаба и спросил: - Я понимаю этот приказ в том смысле, что за разрешением теперь должны приходить ко мне? - Ради бога, Эпторп, почему именно к _вам_? - Гм, в конце концов, _я ведь_ командир штабной роты, не правда ли? - Вы что, Эпторп, на взводе? - Разумеется, нет. - Да-а! Тогда идите к командиру, он объяснит вам лучше, чем я. - Конечно. Я считаю, что это _очень_ важный вопрос. Подполковник Тиккеридж выходил из себя не так уж часто. Но в то утро гром и молнии из его кабинета были слышны во всех уголках лагеря. Однако вышедший из кабинета Эпторп был, как всегда, совершенно спокоен. - Боже мой, "дядюшка", как он кричал! Даже здесь, на плацу, было слышно. Что там произошло? Из-за чего весь этот шум? - Да так, опять какая-то канцелярская волокита, старина. С тех пор как Эпторп лишился своего автономного химического клозета, он стал совершенно невосприимчивым к ударам. Наиболее значительным отклонением Эпторпа от нормы была его единоличная война со службой связи. Эта кампания стала доминирующей навязчивой идеей Эпторпа в течение всех его трудных дней в Пенкирке, и завершил он ее на почетных условиях. Началась кампания из-за простого недопонимания. Изучая свои обязанности при свете лампы накаливания, Эпторп вычитал, что связисты в его батальоне в административном отношении подчиняются ему. Эпторп сразу же воспринял это положение в весьма широком значении. Он уверенно считал, что благодаря этому положению командир штабной роты не только участвует в бою, но фактически и управляет им. В тот памятный день, первого апреля, в батальоне было десять таких связистов, добровольно согласившихся на эту легкую, как они полагали, службу. Связисты были подготовлены слабо и, кроме сигнальных флажков, не располагали никакими средствами связи. Эпторп же обладал некоторыми необычными достоинствами, в частности он мастерски владел азбукой Морзе. Соответственно, в течение нескольких дней он занимался связистами лично и провел с ними немало часов, размахивая флажками на открытом холодном воздухе. Затем прибыли бригадные связисты под командованием своего офицера, снабженные радиотехническими средствами связи. Это были связисты из специальных войск связи. Совершенно случайно им отвели палатки, расположенные рядом с палатками второго батальона. Командовавшему связистами офицеру предложили питаться в офицерской столовой второго батальона, а не тратить время на переходы в замок, находившийся на расстоянии мили от палаток; квартирмейстеру связистов приказали получать продовольственные пайки на его подразделение у квартирмейстера второго батальона. Таким образом, совершенно случайно бригадные связисты оказались тесно связанными со вторым батальоном. Эту ситуацию восприняли правильно все, кроме Эпторпа, который вообразил себе, что бригадные связисты находятся в его личном подчинении. В то время он был еще лейтенантом. Командир связистов тоже был лейтенантом, значительно моложе Эпторпа по возрасту и значительно моложе своих лет по внешнему виду. Его фамилия была Данн. При первом же появлении Данна в столовой Эпторп взял его на свое попечение, представив его с изысканным покровительством как своего нового подчиненного. Данн не совсем представлял себе, как ему вести себя в такой ситуации, но, поскольку представление сопровождалось множеством бесплатных стопок и поскольку по своей натуре Данн был медлительным тяжелодумом, он с радостью признал себя подчиненным Эпторпу. Утром следующего дня Эпторп послал своего денщика к палаткам бригадных связистов. - Мистер Эпторп передает свои наилучшие пожелания и просит мистера Данна доложить, когда его подразделение будет готово к осмотру. - Какой осмотр? - удивился Данн. - К нам пожалует бригадир? Мне никто не говорил об этом. - Никак нет, сэр. Насколько я понимаю, осмотр произведет мистер Эпторп. Данн был человеком с замедленной реакцией, но в данном случае это возмутило даже его. - Скажите мистеру Эпторпу, что когда я закончу осмотр своего подразделения, то буду готов навестить его и осмотреть его голову. Денщик, алебардист из кадрового состава, отнесся к этим словам спокойно. - Не дадите ли вы мне этот ответ в письменной форме, сэр? - Нет. Пожалуй, я лучше переговорю с начальником штаба. Эта первая схватка прошла сравнительно спокойно, в неофициальных тонах. - Не будьте ослом, "дядюшка". - Но, уважаемый начальник, это же по штату в моем ведении. _Связисты_, я имею в виду. - Батальонные связисты, "дядюшка", а не бригадные связисты. - Затем, перейдя на тон, каким, как он полагал, Эпторп разговаривал со своими солдатами в Африке, начальник штаба продолжал: - Непонятно? Эти ребята присланы сюда из войск связи. Ваши же связисты - это алебардисты. Вы что же, черт возьми, хотите, чтобы я сорвал с вас знаки различия? Однако начальник штаба в спешке представил все в слишком упрощенном виде, ибо в действительности батальонные связисты, несмотря на то что это были алебардисты во всех других отношениях, в вопросах специальной подготовки подчинялись командиру подразделения бригадных связистов. Этого обстоятельства Эпторп не мог или не хотел постичь; он совершенно определенно так никогда и не постиг его. На какое бы время Данн ни назначал занятия по специальности, Эпторп немедленно придумывал на это же время для своих связистов какую-нибудь работу по лагерю. Он пошел еще дальше. Построив своих алебардистов, он приказал им не выполнять ничьих распоряжений, кроме отданных им лично. Напряженность в отношениях между Эпторпом и Данном непрерывно возрастала. Дело принимало официальный характер. Позиция Эпторпа, несмотря на ее теоретическую несостоятельность, усиливалась тем обстоятельством, что Данна все недолюбливали. Когда он появился в канцелярии второго батальона, начальник штаба неприветливо сказал ему, что в столовой второго батальона он всего лишь гость и что по всем остальным аспектам службы он относится к замку. С любыми жалобами на своих хозяев ему следует обращаться к начальнику штаба бригады, Данн поплелся в замок, но начальник штаба сказал ему, чтобы он без шума разрешил свой вопрос с подполковником Тиккериджем. Подполковник Тиккеридж, как и следовало ожидать, сказал Эпторпу, что его алебардисты должны заниматься вместе с бригадными связистами. Тогда Эпторп немедленно отправил их всех в неотложный отпуск по семейным обстоятельствам. Данн снова направился в замок, как будто медлительным он никогда вовсе и не был. Бригадир в это время находился в одной из своих поездок в Лондон. Начальник штаба бригады был поэтому самым занятым человеком во всей Шотландии. Он сказал Данну, что поставит этот вопрос на ближайшем совещании командиров батальонов. Эпторп тем временем прекратил свою дружбу с Данном и перестал разговаривать с ним. Ссора между командирами не замедлила оказать пагубное влияние и на их подчиненных. Солдаты обоих подразделений пользовались всяким удобным случаем, чтобы оскорбить друг друга бранными словами. Данн обвинил шестерых алебардистов в недостойном поведении. В канцелярии батальона было, однако, сколько угодно друзей обвиненных, готовых в любой момент дать ложные свидетельские показания в защиту славного корпуса алебардистов, и подполковник Тиккеридж отклонил это обвинение. Пока это была обычная для разных родов войск вражда, и отличалась она от подобных себе лишь тем, что веских аргументов для обвинения Эпторпа не было. В самый разгар вражды Эпторп получил чин капитана. По понятиям самого Эпторпа это событие нисколько не уступало по своей значимости визиту Александра Македонского в Сиву. Положение Эпторпа и его дела с получением чина капитана менялись коренным образом. Такие враги, как де Сауза, отходили на задний план, скрывались где-то в тени; новый, ярко освещенный путь вел теперь к покорению Данна. На второй день после повышения в чине в послеобеденное время Эпторп приступил к осмотру подразделения связистов. Обнаруживший его за этим занятием Данн на какой-то момент буквально остолбенел. Эпторп был занят предметом своего неослабевающего интереса - ботинками. Ему попался в руки чей-то ботинок, который явно требовал ремонта. Эпторп стоял с ним в окружении нескольких связистов и сосредоточенно отделял отставшую подошву своим складным ножом. - Не говоря уже о качестве кожи, - говорил он назидательно, - этот ботинок просто позорит нашу службу. Посмотрите, какой здесь шов! Посмотрите, как пришит язык! А какие дырочки для шнурков! Так вот, на хорошем ботинке... - Он поднял свою ногу в ботинке и поставил ее на газоопределитель так, чтобы ботинок был всем виден. - Какого черта вы здесь делаете? - спросил Данн. - Мистер Данн, мне кажется, вы забыли о том, что обращаетесь к офицеру старше вас по чину. - Что вы делаете в моем подразделении? - Подтверждаю свое подозрение, что ботинки ваших подчиненных требуют к себе внимания. Данн понял, что в данный момент он потерпел поражение. Ничто, кроме применения силы, в такой ситуации не помогло бы, а это чревато пагубными последствиями. - Об этом мы можем поговорить позднее. В настоящее время связисты должны быть на строевых занятиях. - Ваш сержант здесь ни в чем не повинен. Он несколько раз напоминал мне, что связисты должны быть на занятиях. Это я задержал их. В следующий момент Данн и Эпторп разошлись в разные стороны. Данн прекратил разговор потому, что решил пойти в замок и доложить о происшедшем начальнику штаба бригады, а Эпторп - по совершенно иным и более странным побуждениям. Он сел за стол в ротной канцелярии и настрочил вызов Данну. Эпторп предложил Данну встретиться с ним на глазах у подчиненных, имея при себе гелиограф для испытания мастерства в использовании азбуки Морзе. Бригадир находился в это время в замке. Он только что вернулся из Лондона ночным поездом, подавленный известиями из Франции. - Боюсь, что я должен сообщить вам о серьезном нарушении дисциплины, сэр, - сказал начальник штаба бригадиру. - Не исключено, что это дело придется передать на рассмотрение офицерского военного суда. - Да, да, - ответил бригадир. Он рассеянно смотрел в этот момент в окно. Его мысли были далеко от всего происходящего в замке, ибо он все еще пытался осмыслить сообщенную ему в Лондоне ужасную правду о положении на фронте. - Один из офицеров второго батальона, - продолжал начальник штаба довольно громким голосом, - обвиняется в посещении без надобности палаток личного состава штаба бригады и намеренной порче солдатских ботинок. - Да, да, - все еще рассеянно отозвался бригадир. - Пьяный? - Трезвый, сэр. - Какие-нибудь оправдывающие обстоятельства? - Он считает, что ботинки некачественные, сэр. - Да, да. - Бригадир по-прежнему смотрел в окно. Начальник штаба доложил о подробностях хода кампании между Данном и Эпторпом. После небольшой паузы бригадир спросил: - Достаточно ли хороши ботинки, чтобы убегать в них? - Этим я еще не интересовался, сэр. Мы, несомненно, выясним этот вопрос, когда будем располагать совокупностью всех необходимых данных. - Если ботинки достаточно хороши, чтобы удирать в них, то они годятся для нашей армии. А солдаты, если потеряют ботинки, могут, черт возьми, попасть в плен к противнику. Вы правильно заметили - это очень серьезное дело. - В таком случае, сэр, разрешите мне заняться передачей дела на рассмотрение военного суда. - Нет. У нас нет времени на это. Представляете ли вы себе, что наша и французская армии поспешно отступают, оставляя все на поле боя, половина из них - не произведя ни одного выстрела? Заставьте этих молодых идиотов работать вместе. Запланируйте бригадное учение для связистов. Давайте посмотрим, могут ли они использовать средства связи в ботинках и без них. Вот и все, что мы предпримем. В результате через два дня, после лихорадочной работы в кабинетах замка и канцеляриях частей, бригада алебардистов вышла из лагеря и направилась к раскисшей от непрерывных дождей сельской местности в графстве Мидлотиан. Этот день запомнился Гаю как наиболее бесполезный из всех дней, которые он провел к этому времени в армии. Он пролежал со своим взводом на мокром склоне холма, не ударив за все время пальцем о палец. Они находились совсем рядом с одним из бригадных постов связи, откуда с рассвета и до полудня доносились монотонные литургические заклинания: - ...Алло, Нан, алло, Нан. Сообщи: слышишь ли меня? Прием. Алло, Нан, алло, Нан. Ты слышишь меня? Прием. Алло, Кинг, алло, Кинг. Ты слышишь меня? Прием. Алло, Нан, алло, Кинг. Ничего не слышно. Конец передачи. Алло, Эйбл, алло, Эйбл. Слышу тебя на единицу, помехи пять баллов. Конец передачи. Алло, все станции. Эйбл, Бейкер, Чарли, Дог, Изи, Фокс... Вы слышите меня? Прием... Эта заунывная молитва повторялась почти беспрерывно в течение всей прохладной первой половины дня. Солдаты завернулись в защитные противохимические накидки и принялись за свои пропитавшиеся влагой продовольственные пайки. Наконец из сырой туманной мглы показался медленно идущий связист. Солдаты взвода насмешливо приветствовали его. Связист подошел к посту связи и вынул откуда-то из глубины своей одежды отсыревший клочок бумаги. Капрал-радист принес эту бумажку Гаю. "Эйбл, Дог, - было нацарапано в ней, - прекратить работу радиостанции. Сообщение о конце учения получите через посыльного. Получение подтвердите". Прошло еще два часа. На вершине холма показался едва тащивший ноги посыльный. Он доставил Гаю записку, в которой говорилось: "От командира 4-й роты - командиру 2-го взвода. Учение окончено. Сбор у пересечения дорог 643 202 немедленное. Гай не видел никакой необходимости информировать об этом расположенный рядом с его взводом пост связи. Он построил свой взвод и отправился к пересечению дорог, оставив связистов на их посту. - Ну что ж, - сказал позднее в столовой подполковник Тиккеридж. - Я написал докладную записку о сегодняшнем бессмысленном учении и предложил, чтобы бригадных связистов отправили куда следует для прохождения подготовки. Это событие было почти всеми расценено как личный успех Эпторпа. Последние два дня, после того как его перестали разыгрывать, Эпторпу все стремились по возможности угодить. В тот вечер он оказался как бы центром всеобщего внимания и радушия. На следующее утро в лагерь к палаткам второго батальона прибыли два мобилизованных гражданских автобуса. Бригадных связистов посадили в автобусы и куда-то отправили. - Хоть раз-то бригада показала, на что она способна, - заметил де Сауза. Алебардисты поздравляли себя с победой. Однако решение об откомандировании связистов было принято в далеком Лондоне за день до событий здесь, в тот момент, когда связисты на бригадном учении в Пенкирке еще только поднимали свои антенны в отсыревший воздух. Да и причины, по которым это решение состоялось, не имели никакого отношения к постигшей связистов неудаче в установлении радиосвязи. Если бы алебардисты знали истинные причины, они бы ликовали еще больше. Этот день был для них началом войны. Была пятница - день получки. Каждую пятницу, после построения для получения денежного содержания, майор Эрскайн читал лекцию своей роте о том, как разворачивались события на фронтах войны. За последнее время в его лекциях слишком часто употреблялись такие термины,