ю бухточку. Двигатель выключили, и в абсолютной тишине катер по инерции медленно приближался к берегу. Нос мягко коснулся песчаного дна. Гай стоял в готовности, опершись руками о планширь. Изловчившись, он прыгнул за борт и оказался по грудь в тепловатой воде. С трудом удерживая равновесие, он решительно зашагал вперед по круто поднимавшемуся дну. Вода снизилась до пояса, до колен, и вот он уже вышел на затвердевший песок. Такого пьянящего чувства, как сейчас, он не испытывал никогда в своей жизни; это были его первые шаги по территории противника. Он дал условный сигнал фонариком в сторону катера и в тот же момент услышал шлепки по воде - алебардисты выпрыгивали за борт. Катер немного отошел от берега, и человеку, спрыгнувшему последним, пришлось проплыть несколько метров, прежде чем он ощутил под ногами дно. Гай видел, как позади него появлялись и расходились в стороны едва различимые силуэты алебардистов. Он дал сигнал двумя вспышками, что означало: "Начать движение вперед". Гай скорее услышал, чем увидел, как два алебардиста отошли на фланг, чтобы установить свой "брен" на выгодной позиции. Разведчики продвигались в глубь отлого поднимавшейся прибрежной полосы. Сначала под ногами был затвердевший мокрый песок, затем - мягкий сухой песок, потом - высокая остроконечная трава. Они продолжали идти молча. Неожиданно на их пути возникли стволы пальм. Первое, что попалось здесь Гаю на глаза, был упавший на землю плод кокосовой пальмы. Он поднял его и отдал алебардисту Глассу, шедшему неподалеку слева от него. - Снеси это на катер и жди нас там, - прошептал ему Гай. Алебардист Гласс проявил признаки уважения и необычного усердия на первом же этапе операции: - Почему я, сэр? Этот паршивый орех, сэр? Зачем его нести на катер? - Прекратите разговоры. Гласс. Отправляйтесь на катер. Гай сознавал в тот момент, что отнесся с полным безразличием к тому, сохранил он или утратил уважение Гласса к себе. Второе, на что наткнулся Гай, была небрежно натянутая меж стволов пальм колючая проволока. Он дал сигнал из трех вспышек, который означал: "Продвигаться осторожно, проволочное заграждение". Слева и справа послышались шаги. К нему приблизились разведчики и доложили шепотом: - Слева проволочное заграждение. - Справа проволочное заграждение. Направив слабый луч света вперед и ощупав все вокруг руками и ногами, Гай понял, что перед ним - низкий, жиденький, плохо установленный оборонительный рубеж из колючей проволоки. Затем примерно в четырех шагах от себя Гай увидел человека, который смело пробирался через заграждение вперед. - Эй, стой! - крикнул Гай. Но человек, миновав заграждение, продолжал идти вперед, с шумом раздвигая кустарник, траву и колючие растения. - Вернись назад, эй, сумасшедший! - громко крикнул Гай. Человек скрылся из поля зрения, но шаги его все еще были слышны. Гай дал громкий свисток. Все разведчики послушно повернулись кругом и начали быстро спускаться по пологому берегу туда, где стоял катер. Гай остался на том же месте, ожидая возвращения ушедшего вперед нарушителя. Он как-то слышал, что люди, бегущие как одержимые, иногда автоматически приходят в себя, услышав поданную им команду. - Впереди идущая шеренга! - крикнул он громко, как на казарменном плацу. - Кру-у-гом! Бегом марш! Единственной реакцией на его команду был оклик с левой стороны: - Halte-la! Qui vive? [Стой! Кто идет? (фр.)] Затем раздался взрыв гранаты, после которого со всех сторон послышались ружейные выстрелы: стрельба, казалось, поднялась на всем побережье. Ничего страшного: несколько резких винтовочных выстрелов, свист пуль в пальмовой роще. А вот открыл огонь и находящийся на фланге "брен", причем первые его пули просвистели в опасной близости от самого Гая. Ему показалось, что через какие-нибудь несколько секунд он наверняка будет убит. Гай прошептал слова раскаяния, те самые, которые часто произносил во сне, когда ему виделось, что он падает с какой-нибудь высоты. В тот же момент ему пришла в голову мысль: "Нелепейшая из нелепейших смертей". Гай побежал по берегу вниз. Катер был на месте. Два человека по пояс в воде держали его руками, не давая отойти от берега. Возвратившиеся разведчики стояли недалеко от катера. - Всем на катер! - приказал Гай. Он сбегал к пулеметчикам и им тоже приказал возвращаться на катер. Французы на берегу все еще вели беспорядочную стрельбу. - Все на месте, все в порядке, сэр, - доложил сержант. - Нет, нет, вон там, кажется, еще один человек. - Да нет же, сэр. Я сосчитал. Все на месте. Давайте на катер! Лучше поскорее отойти, пока никто не мешает. - Подождите минутку. Я еще раз осмотрю берег. Лейтенант из добровольческого резерва военно-морских сил, командовавший катером, заявил: - Мне приказали отходить, как только закончится операция или даже раньше, если я найду, что угроза катеру слишком велика. - Они еще не обнаружили нас и ведут совершенно беспорядочный огонь. Дайте мне еще две минуты. Гай знал, что солдат в первом бою охватывает такое возбуждение, что они могут потерять голову. Проще всего было бы, конечно, предположить, что тот, перешедший за проволочное заграждение, человек - просто плод его воображения. Однако Гай все-таки решил еще раз подняться на берег. Он действительно обнаружил там пропавшего человека, который медленно полз ему навстречу. Гая охватил гнев, и его первые слова были: - Я отдам вас за такие вещи под военный трибунал! - Присмотревшись к человеку повнимательней, он спросил: - Вы ранены? - Конечно, ранен, - ответил тот. - Помогите мне. Это не была немецкая линия обороны с поисковыми прожекторами и автоматическим оружием, однако не осталось никакого сомнения, что противник получил подкрепление и усилил огонь. Гай торопился и в гневе не обратил никакого внимания на странный тон человека. Он помог ему приподняться - человек был нетяжелый - и поволок его к катеру. Свободной рукой человек прижимал к телу какой-то предмет. Им помогли взобраться на борт, и только тогда, когда катер уходил на полной скорости в море. Гай вспомнил о раненом. Он направил луч своего фонарика на его лицо. В кружке света блеснул единственный глаз. Это был Ритчи-Хук. - Помогите мне вытянуть ногу, - сказал он, морщась от боли. - И дайте кто-нибудь индивидуальный пакет. Рана пустяковая, но боль жгучая, да и кровоточит сильно. И еще положите вот этот кокосовый орех куда-нибудь. - И, устроив на коленях Гая мокрую курчавую голову негра, Ритчи-Хук занялся своей раной. Гай настолько устал, что так и заснул с трофеем на коленях. Когда катер подходил к борту судна, все разведчики крепко спали. Только Ритчи-Хук, впавший в полубессознательное состояние, изредка стонал и ругал кого-то. 6 - Вы когда будете есть этот кокос, сэр, сейчас или потом? - спросил Гая, подойдя к его койке, алебардист Гласс. - Сколько сейчас времени? - Ровно одиннадцать, сэр, точно как вы приказали. - А где мы сейчас? - Идем в море, сэр, с конвоем, но _не_ в сторону Англии. Подполковник просил вас зайти к нему, как только вы встанете. - Оставь кокос здесь. Я сохраню его в качестве сувенира. Усталость все еще давала себя чувствовать. Бреясь, Гай вспомнил все последние события прошедшей ночи. Он проснулся, когда катер, покачиваясь на волнах, уже стоял у борта судна. Обе его руки крепко сжимали голову негра. - У нас здесь раненый. Сбросьте нам какую-нибудь петлю, чтобы поднять его. На борту судна произошло некоторое замешательство, и лишь спустя несколько минут из открытого портика на катер направили луч аккумуляторного фонаря. - Я судовой врач. Поднимитесь сюда, освободите мне место, и я спущусь вниз. Гай поднялся по скоб-трапу и вошел через портик в трюм. Судовой врач спустился на катер. Он и его санитары располагали для подобных случаев специальным приспособлением, напоминающим люльку. Приспособление спустили вниз, подвели под бригадира, а затем осторожно подняли вместе с ним наверх. - Отнесите его прямо в лазарет и подготовьте к операции. Еще раненые есть? - Нет, только один. - Меня никто не предупредил, что могут быть раненые. Хорошо, что мы все держим сейчас наготове. А вообще-то сегодняшней ночью мы ничего подобного не ожидали, - проворчал врач так, чтобы его слышал только Гай. Алебардисты поднялись на судно. - Все вы действовали очень хорошо, - сказал им Гай. - Теперь можно разойтись. Завтра обо всем поговорим. Спасибо и вам, моряки. Спокойной ночи. Гай разбудил подполковника Тиккериджа, чтобы доложить ему о результатах операции. - Разведка проведена успешно, сэр. Один кокос. - Гай положил голову негра рядом с пепельницей на край койки подполковника. Тиккеридж приходил в себя после крепкого сна очень медленно. - Ради бога, что это такое? - Пехотинец колониальных французских войск, сэр. Личного знака на нем, по-видимому, не было. - Хорошо. Ради всего святого, уберите его отсюда. Поговорим об этом утром. Все вернулись? - Мои разведчики все, сэр. Один сверхштатный ранен. Носилочный. Его отправили в судовой лазарет. - Что это еще за "сверхштатный", черт возьми? - Бригадир, сэр. - _Что-о_?! Гай был абсолютно уверен, что подполковник Тиккеридж посвящен в тайну, что он заодно с бригадиром в намерении сыграть с ним, Гаем, злую шутку. Однако теперь уверенность Гая заметно ослабела. - А разве вы, подполковник, не знали, что он участвует в операции? - Конечно, не знал! - Он, наверное, спрятался в трюме и незаметно пробрался в темноте на катер вместе с другими, предварительно окрасив лицо в черный цвет. - Вот старый дьявол! Рана у него тяжелая? - Ранен в ногу, сэр. - Ну, это еще не так плохо. - Подполковник Тиккеридж, теперь уже окончательно проснувшись, забавно хихикнул, но, видимо вспомнив о чем-то, тут же помрачнел. - Впрочем, эта история чревата неприятнейшими последствиями... Ну ладно, поговорим об этом завтра. А сейчас идите спать. - А как быть с этим? - спросил Гай, кивнув на голову негра. - Ради бога, выбросьте это в море. - Вы считаете, подполковник, что я могу выбросить ее, не получив санкцию бригадира? - Хорошо, переговорите с ним, но умоляю, заберите ее отсюда. - Есть, сэр. Спокойной ночи. Ухватив голову негра за густые курчавые волосы, Гай вышел из каюты и направился вдоль погруженного в ночную тишину коридора. Встретившийся ему дежурный стюард-гоанец пронзительно взвизгнул и бросился бежать от него, как от привидения. У Гая закружилась голова. Зайти в каюту Эпторпа? Нет. Он попытался открыть дверь с надписью: "Группа оперативного планирования". Дверь не была заперта и никем не охранялась. Все карты и секретные документы были прибраны. Гай положил свою ношу в ящик для входящих документов на столе бригадира и, снова почувствовав сильную слабость, возвратился в свою каюту, сбросил с себя окровавленную рубашку, вымыл окровавленную грудь и руки и заснул мертвецким сном в ту же секунду, как только коснулся головой подушки. - Ну как наш бригадир, подполковник? - спросил Гай, войдя в канцелярию батальона. - Пребывает в очень хорошем настроении. На него все еще действует наркоз. Спрашивал, где его кокос. - Я положил его на стол бригадира. - Лучше отнесите прямо ему. Он сказал, чтобы вы зашли. По его словам, вы действовали вчерашней ночью очень даже неплохо... Да, весьма неприятная история... Гай, разумеется, ожидал поздравлений в несколько иной форме. - Садитесь, "дядюшка", - продолжал Тиккеридж, - вы пока еще не обвиняемый. Гай молча сел. Подполковник Тиккеридж ходил из угла в угол по ковру. - Любому из нас возможность получить орден представляется один-два раза за всю жизнь, - снова начал он рассуждать вслух. - Некоторых такая возможность обходит вообще. Вам она представилась вчерашней ночью, и вы действовали отлично. По всей справедливости, я должен был бы сейчас составить ходатайство о награждении вас военным крестом. Вместо этого все мы оказались в весьма затруднительном положении. Я прямо ума не приложу, что дернуло нас вчера вечером поступить таким образом. Мы ведь даже не в состоянии держать это дело в секрете. Если бы об этом знал только батальон, мы могли бы попытаться кое-что предпринять, но теперь ведь на всем судне только и разговору, что об этом. Попробуй-ка предприми что-нибудь в таких условиях. Если бы бригадир не был ранен, мы еще смогли бы как-нибудь оправдать вас. Не в меру, дескать, старательный молодой офицер... Пожурить его, да и дело с концом. Но коль скоро он ранен, придется посылать донесение по медицинской линии и назначать расследование. Такие вещи в его возрасте просто не могут оставаться незамеченными. Если бы я имел хоть малейшее представление о замысле бригадира, то наверняка отказался бы от сотрудничества с ним. По крайней мере, сейчас я совершенно уверен, что должен был отказаться. Да и для капитана все это может обернуться не очень-то хорошо. А что касается вас, дело совсем никуда не годится. Разумеется, вы выполняли приказ старших. С формальной точки зрения вы невиновны. Однако все это дело ляжет на вас темным пятном. Теперь всю жизнь при первом упоминании вашего имени всегда найдется человек, который наверняка спросит: "А не тот ли это парень, который подмочил свою репутацию в Дакаре в сороковом году?" Впрочем, по-моему, это еще полбеды. Дело не только в этом. Вас ведь наверняка исключат из алебардистов, и ваше имя уже не появится в их списке, так ведь? Ну что ж, ничего не сделаешь, берите голову и пойдемте к бригу. Ритчи-Хук лежал один в офицерской палате лазарета. Его только что вычищенный до блеска мачете покоился на койке рядом с ним. - Удар был не блестящим, - сказал бригадир. - Этот дурацкий негр увидел меня первым, поэтому мне пришлось швырнуть в него гранату, и уж только после этого я отыскал его голову и аккуратно срезал ее. Ну так что, Краучбек, как вам понравилось иметь в своем подчинении бригадира? - Он оказался весьма непослушным, сэр. - Стычка была пустяковой, но для первого раза вы действовали совсем не плохо. Мне правильно послышалось, что в какой-то момент операции вы угрожали мне военным трибуналом? - Так точно, сэр, угрожал. - Никогда не делайте этого, Краучбек, особенно на поле боя, за исключением случаев, когда у вас есть под рукой конвоир для сопровождения арестованного. Я знавал одного молодого перспективного офицера, которого застрелили из винтовки "ли-энфильда" за то, что он угрожал на поле боя. А где мой кокос? - Гай вручил бригадиру завернутую в материю голову. - Он прямо-таки красавец, правда? Посмотрите-ка на его большие зубы. Лучших мне не доводилось видеть. Черта с два я отдам его командующему оперативным соединением. Я высушу и заспиртую его; по крайней мере, будет на что посмотреть, пока я лежу на койке. Когда они вышли из лазарета, Гай спросил: - А он знает, подполковник, все то, о чем вы мне говорили? О том, что он попал в неприятную историю? - Конечно, знает. Он выпутывался из стольких неприятных историй, что в этом отношении с ним не может сравниться никто. - Значит, вы считаете, что для него и на этот раз все кончится благополучно? Подполковник Тиккеридж ответил печально и серьезно: - Он ведет себя очень неразумно. Можно быть enfant terrible или важной фигурой в стране, которую никто не осмелится тронуть. Бриг не является ни тем; ни другим. Это для него конец. По крайней мере, он так считает, а уж он-то должен знать. Конвой прошел вдоль побережья и начал редеть. Сначала от него отделилось одно судно, потом второе, третье... Военные корабли ушли в новые районы рандеву - все, кроме поврежденных, которые с трудом доплелись до сухих доков в Саймонстауне и встали на ремонт. Силы Свободной Франции вместе с верной им маленькой "Белгрейвией" продолжали выполнять задачу по освобождению порабощенных в каком-то другом пункте. Два судна, на которых находилась бригада алебардистов, подошли к причалам в одном из африканских портов. От вопросов к Гаю после той памятной ночи в Дакаре каждого удерживала редко встречающаяся деликатность. О происшедшем и о том, что не все прошло гладко, в той или иной мере знал почти каждый, но уточняющих вопросов никто не задавал, не желая прослыть любопытным. По словам сержанта из роты Гая, так обстояло дело и в сержантской столовой, и в помещениях для рядовых. Бригадира отправили на берег и поместили в госпиталь. Бригада снова приступила к выполнению своей исконной обязанности - находиться в готовности к получению приказов. Тремя неделями позднее бригада все еще находилась в готовности к получению приказов; Суда ушли в море, а алебардистов перевели в лагерь на берегу. Модная тактика рассредоточения до Западной Африки еще не дошла. Палатки были разбиты аккуратными рядами на песчаном берегу в пяти милях от города и в нескольких ярдах от береговой черты. Специалист по тропическим болезням улетел, и введенными им строгими, изрядно надоевшими мерами гигиенической предосторожности стали открыто пренебрегать. Для отдыха и спортивных занятий офицерам разрешили предоставлять кратковременные отпуска во внутренние районы страны. Эпторп воспользовался таким отпуском одним из первых. В город не разрешалось увольнять никого. Впрочем, туда никто и не хотел ехать. Радиопередачи из Англии были полны сообщений о воздушных налетах. Некоторые алебардисты воспринимали эти сообщения с тревогой; большинство же утешалось слухом - совершенно необоснованным, непонятно каким путем облетевшим весь мир, - что вторжение в Англию было предпринято и было отражено и что весь Ла-Манш теперь покрыт обуглившимися трупами немецких солдат. Алебардисты занимались строевой подготовкой, маршировали, купались, сооружали стрельбище и не имели ни малейшего представления о том, что ждет их в будущем. Некоторые считали, что они проведут здесь всю остальную часть войны в постоянной готовности, непрерывно укрепляя свой моральный дух, проводя стрельбы на новом полигоне; другие говорили, что их отправят в Ливию вокруг мыса Доброй Надежды; третьи предполагали, что им предстоит предотвратить захват немцами Азорских островов. Затем, по прошествии трех недель, к ним прибыл самолет, доставивший почту. Большая ее часть была послана еще до того, как алебардисты вышли из Англии; но среди других был и недавно отправленный мешок с официальными служебными пакетами. Ленард все еще числился в составе второго батальона и находился в ожидании приказа о переводе. С этой почтой пришло сообщение, что Ленард погиб. Его убило взрывом бомбы, когда он был в отпуске, в южной части Лондона. С этой же почтой пришло распоряжение об откомандировании Гая. В распоряжении сообщалось, что Гай должен явиться для расследования его действий на участке "А" в районе Дакара, которое будет проведено в Англии сразу же после того, как туда сможет прибыть Ритчи-Хук. На этом самолете прибыл также новый бригадир. В день прибытия он пригласил Гая к себе. Это был моложавый, несколько полноватый, усатый и добродушный человек, который явно чувствовал себя в данной ситуации неловко. Гай никогда раньше не видел этого человека, но легко распознал в нем алебардиста, даже не посмотрев на его пуговицы. - Вы капитан Краучбек? - Нет, лейтенант, сэр. - Да? Но у меня вы числитесь капитаном. Надо будет разобраться в этом. Возможно, что приказ о повышении вас в чине пришел уже после того, как вы отбыли из Англии. Впрочем, теперь это не имеет значения. Чин, разумеется, был временным, пока вы командовали ротой. Боюсь, что на какое-то время вам придется оставить вашу роту. - Означает ли это, что я под арестом, сэр? - Нет, нет, что вы. По крайней мере, не совсем под арестом. То есть я хочу сказать, что речь пока идет о расследовании, а не о военном трибунале. Командующий оперативным соединением поднял слишком большой шум вокруг этого события. Я не думаю, что дело дойдет до военного трибунала. У моряков тоже слишком строгий подход, но они обо всем судят по-своему. По моему личному убеждению, вы невиновны, между нами говоря, конечно. Насколько я понимаю, вы просто выполняли приказ. Временно вы останетесь в качестве строевого офицера при моем штабе. Мы отправим вас всех, как только Бен - я имею в виду вашего бригадира - будет в состоянии отправиться в путь. Я попытаюсь отправить вас всех на гидросамолете. А пока будьте где-нибудь здесь поблизости. Гай слонялся поблизости. Он, оказывается, побывал в чине капитана, но теперь снова стал лейтенантом. - Но ведь это означает шесть или семь фунтов прибавки в денежном содержании, - сказал Гаю помощник начальника штаба бригады по тылу. - Приказ о надбавке не должен был задержаться так долго. Впрочем, я могу рискнуть и выплатить вам ее, если вы нуждаетесь. - Большое спасибо, - поблагодарил его Гай. - Я, пожалуй, обойдусь. - Разумеется. Да и тратить-то деньги здесь не на что. Будьте спокойны: где-нибудь и когда-нибудь вы их обязательно получите. Денежное содержание на военной службе следует за вами так же неотступно, как подоходный налог. В батальоне уже хотели снять Гая с пищевого довольствия, но Тиккеридж не разрешил. - Вы вернетесь к нам через день или два, - сказал он. - По-вашему, я в самом деле вернусь? - спросил Гай, когда они остались одни. - Пари держать я, разумеется, не стал бы. За это время между тем поступило несколько тревожных сообщений от Эпторпа и о нем. Сообщения оттуда, где находился Эпторп, передавались по телефону устами нескольких местных полуграмотных телефонистов. В первом сообщении говорилось: "Капитан Эпторп они очень сожалеть нездоровы, просит продлить отпуск". Через два дня поступило очень длинное и совершенно непонятное сообщение в адрес начальника медицинской части с требованием многочисленных лекарств. После этого поступила просьба немедленно выслать туда, где находился Эпторп, специалиста по тропическим болезням (который незадолго до этого улетел). Потом некоторое время ничего не поступало. Наконец за день или два до прибытия почты появился сам Эпторп. Его принесли два носильщика на растянутой, как гамак, простыне; вся эта процессия напоминала иллюстрацию в книге о путешественниках викторианской эпохи. Носильщики положили его на площадку у входа в госпиталь и сразу же начали громко шуметь на языке менде по поводу вознаграждения; Эпторп отвечал им слабым голосом на языке суахили. Когда его вносили в госпиталь, он протестующе бормотал: - Они отлично понимают. Просто притворяются, что не понимают. Это их смешанный язык. Доставившие Эпторпа молодые парни, как хищники, появлялись в лагере день за днем, много спорили о своем вознаграждении и восхищались протекавшей у них на глазах роскошной жизнью людей из метрополии. В бригадной столовой все относились к Гаю с особой предупредительностью, даже Данн, который искренне радовался тому, что находится рядом с человеком, оказавшимся в более позорном положении, чем он сам. - Скажите, пожалуйста, "дядюшка", это правда, что вы сошли с ума и по собственной инициативе завязали бой? - Мне не разрешено рассказывать об этом. Дело находится на рассмотрении суда. - Так же, как и то дело о ботинке. А вы слышали последнюю новость? Этот псих Эпторп укрылся в госпитале. Бьюсь об заклад, что он прикидывается. - По-моему, нет. Он выглядел очень нездоровым, когда вернулся из отпуска. - Но он же привычен к здешнему климату. Так или иначе, но мы поймаем его в ловушку, когда он выйдет из госпиталя. Если бы спросили меня, то я, не сомневаясь, ответил бы, что он попал куда в большую беду, чем вы. Этот разговор об Эпторпе вызвал у Гая воспоминания о первых днях, проведенных вместе с ним в алебардийском казарменном городке. Он попросил разрешения у начальника штаба бригады посетить больного Эпторпа. - Возьмите машину, "дядюшка". - Все продолжали быть весьма предупредительными с Гаем. - Захватите бутылку виски. Я договорюсь с председателем клуба-столовой. В этом городе офицеру полагалось по одной бутылке в месяц. - А правильно ли это будет - нести виски в госпиталь? - Очень даже неправильно, "дядюшка". Вы, конечно, рискуете. Но так поступают все. Если вы собираетесь навестить своего друга в госпитале и у вас в кармане нет для него бутылки виски, то туда вообще не стоит ходить. Однако не вздумайте ссылаться на мои слова. Если вас уличат, отвечайте сами. Гай ехал по латеритной дороге мимо сирийских складов и хищников, не замечая ничего, кроме слонявшихся без дела и загораживавших ему дорогу местных жителей; позднее несколько печатных страниц воспроизведут ему сцену, и он запомнит ее на всю жизнь. Люди через восемь лет скажут ему: "Вы были там во время войны. Как там было, вот так?" И он ответит: "Да, _должно_ быть, так". Потом он выехал из города и поехал по поднимающейся в гору дороге к большому белесому госпиталю, где не было ни радио, которое усиливало бы страдания больных, ни шума, ни суматохи; электрические вентиляторы нагнетали и вытягивали воздух, окна были закрыты и зашторены, дабы воспрепятствовать проникновению солнечной жары. Эпторп лежал в палате один на койке у окна. Когда Гай вошел, Эпторп не двигался, уставившись на штору и вытянув руки вдоль покрывала. Увидев Гая, он быстро набил трубку и закурил. - Пришел узнать, Эпторп, как у тебя дела. - Отвратительно, старина, отвратительно. - А тебя, кажется, не очень-то обременяют здесь каким-нибудь лечением. - Они просто не представляют себе, насколько я болен. Мне то и дело приносят и заставляют складывать картинки-головоломки и книжечки Йэна Хейя. Жена начальника отделения - глубоко бездарная женщина - предложила выучить меня вышивать тамбуром. Я прошу тебя, старина... Просто умоляю тебя... Гай достал из кармана бутылку виски: - Я вот принес тебе бутылочку виски, Эпторп. - Это очень кстати. Я приму это от тебя с удовольствием. С большим удовольствием. Здесь нам дают по маленькой мензурке с заходом солнца. Но этого совершенно недостаточно. Часто хочется выпить побольше. Я сказал им об этом в довольно сильных выражениях, но они только посмеялись. Они лечат меня совсем неправильно с самого начала. Я разбираюсь в болезнях и в медицине больше, чем любой из здешних молодых идиотов. Просто удивительно, что я еще жив до сих пор. Необыкновенная выносливость. Чтобы прикончить такого закаленного человека, как я, нужно время. Но они таки добьются своего. Одного они довели здесь до смерти. Сначала они выматывают все силы, убивают желание жить, а потом трах - и конец. Ты просто обречен здесь. Я был свидетелем десятка таких случаев. - Куда мне поставить бутылку? - Куда-нибудь поближе, чтобы можно было достать. На койке она чертовски нагреется, но я думаю, это все-таки лучшее место. - А если в тумбочку? - Они то и дело заглядывают в нее. А вот перестилать постель они явно ленятся. Одернут покрывало перед обходом врача, вот и все. Засунь ее под простыню, там никто не увидит. Кровать была застлана только простыней и хлопчатобумажным покрывалом. Засовывая бутылку под простыню, Гай увидел не прикрытые "дельфинами" большие ноги Эпторпа с облупившейся от высокой температуры кожей. Гай попытался заинтересовать Эпторпа рассказом о новом бригадире и о своем весьма неопределенном положении, но Эпторп лишь раздраженно проговорил: - Да, да. Все это теперь для меня другой мир, старина. Эпторп сделал глубокую затяжку из трубки, выдохнул дым, пытался ослабевшей рукой положить трубку на стоявший рядом с койкой столик и с шумом уронил ее на голый пол. Гай наклонился, чтобы поднять ее, но Эпторп торопливо сказал: - Оставь ее там, старина. Она не нужна мне. Я закурил ее просто для компании. Переведя взгляд на Эпторпа, Гай увидел на его бледных щеках слезы. - Может быть, мне лучше уйти, Эпторп? - Нет, нет. Ничего, через минутку это пройдет. А ты принес штопор? Ты молодец, Краучбек. Мне кажется, что не вредно будет пропустить рюмочку. Гай откупорил бутылку, налил мензурку, заткнул бутылку пробкой и снова положил ее под простыню. - Ополосни, пожалуйста, мензурку, старина. Я надеялся, что ты придешь. Именно ты, а не кто-нибудь еще. Меня беспокоит одно дело. - Уж не ботинок ли связистов? - Нет, нет, нет, нет. Неужели ты думаешь, что я позволю себе беспокоиться из-за такого мелкого ничтожества, как Данн? Нет-нет, тут нечто такое, что касается моей совести. Настала пауза, в течение которой виски, видимо, совершало свое плодотворное воздействие на Эпторпа. Он закрыл глаза и улыбнулся. Через некоторое время глаза его открылись, он посмотрел на Гая и сказал: - Алло, Краучбек, ты здесь еще? Очень хорошо. Я хочу сказать тебе кое-что. Ты помнишь, как много времени назад, когда мы поступили на военную службу, я говорил тебе о своей тетке? - Ты упоминал о двух тетках. - _Совершенно верно_. Об этом-то я и хотел сказать тебе. У меня только одна тетка... В последнее время Гаю пришлось от многих слышать о погибших во время бомбардировок родственниках. - Во время воздушного налета? - спросил он. - Ленарду тоже не повезло, он... - Нет, нет, нет. Я хочу сказать, что у меня всегда была только одна тетка. Другую я просто придумал. Можешь рассматривать это как безобидную шутку с моей стороны. Так или иначе, но я говорил тебе о тетках. После небольшой паузы Гай с интересом спросил: - Какую же ты придумал, Эпторп, ту, которая жила в Питерборо, или ту, которая жила в Танбридж-Уэлсе? - Ту, которая жила в Питерборо, конечно. - Но где же ты тогда ушиб свое колено? - В Танбридж-Уэлсе. - Эпторп слабо хихикнул, вспомнив свою хитрую проделку. - Тебе отлично удалось ввести меня в заблуждение. - Да. Это была хорошая шутка, правда? Послушай, я думаю, мне не повредит еще немного виски. - А ты уверен, что не повредит? - Э-э, дорогой мой, я точно так же болел и раньше и вылечивался не чем иным, как виски. Выпив еще одну мензурку, Эпторп удовлетворенно вздохнул. Он действительно выглядел теперь намного лучше и здоровее. - Есть еще одно дело, о котором я хочу поговорить с тобой. Это мое завещание. - Тебе вовсе нет нужды думать о завещании в течение еще многих лет. - А я думаю о нем _сейчас_. Все время думаю. Я располагаю немногим. Всего несколько тысяч в государственных ценных бумагах, которые завещал мне отец. Все это я, разумеется, оставляю своей тетке. В конечном итоге эти деньги принадлежали нашей семье, и их следует оставить семье. Той, которая живет в Танбридж-Уэлсе, а не той, - Эпторп шаловливо улыбнулся, - которая живет в Питерборо. Но дело не в этом. Есть еще одна вещь. "А может быть, у этого загадочного человека есть какая-нибудь тайна? - подумал Гай. - Незаконное дело или маленькие смуглые эпторпчики?" - Послушай, Эпторп, - сказал ему Гай, - пожалуйста, не говори мне ничего о своих личных делах. Позднее ты будешь очень неудобно чувствовать себя из-за этого. Пройдет неделька, другая, и ты будешь совершенно здоров. Некоторое время Эпторп размышлял. - Я вынослив, - согласился он. - На меня не очень-то подействуешь чем-нибудь. Но, в конце концов, все зависит от желания жить. Мне надо привести все в порядок просто на тот случай, если они доведут меня до предела. Это беспокоит меня больше всего. - Хорошо, Эпторп. Что же именно тебя беспокоит? - Мои вещи, - сказал Эпторп. - Я не хочу, чтобы они попали к тетке. Некоторые из них находятся у командора яхт-клуба в Саутсанде. Остальные - в Корнуолле, там, где был наш последний лагерь. Я оставил их на попечении Ленарда. Я всегда считал, что ему можно доверять. Гай задумался: следует ли ему сказать о судьбе Ленарда откровенно? Лучше отложить это на более позднее время. Ленард, наверное, оставил сокровища Эпторпа в гостинице, когда уезжал в Лондон. Разыскать их, в конце концов, будет не так уж трудно. Забивать голову Эпторпу новыми проблемами сейчас не время. - Если эти вещи попадут к тетке, я точно знаю, как она поступит с ними. Она передаст все без исключения бойскаутам какой-нибудь ортодоксальной англиканской церкви. А я не хочу, чтобы мои вещи были безжалостно исковерканы бойскаутами. - Конечно. Это было бы просто издевательством над вещами. - Вот именно. Ты помнишь Чатти Корнера? - Очень хорошо помню. - Я хочу, чтобы мои вещи попали к нему. Но я не упомянул об этом в завещании. Я подумал, что это могло бы ранить чувства тетки. Не думаю, что она может узнать о существовании этих вещей. Так вот, я хочу, чтобы ты собрал эти вещи и без шума передал их Чатти. Может быть, это и не вполне законно, но, по-моему, совершенно безопасно. Даже в том случае, если тетка услышит что-нибудь о вещах, она не из тех, кто обратился бы в подобной обстановке к блюстителям закона. Пожалуйста, сделай это для меня, старина. - Хорошо. Я попробую. - В таком случае я могу умереть счастливым. По крайней мере, если кто-нибудь когда-нибудь умирал счастливым. Как ты думаешь, умирал кто-нибудь счастливым? - В школе мы довольно часто молились за это. Но, ради бога, не начинай, пожалуйста, думать о смерти прямо вот _сейчас_. - Я сейчас намного ближе к смерти, чем ты в любое время, когда был в школе, - сказал Эпторп неожиданно раздраженным тоном. Раздался стук в дверь, и в палату вошла сестра с подносом. - О, оказывается, здесь посетитель! Вы - первый посетитель к нему. Должна сказать, вы, кажется, развеселили нашего больного. А то ведь мы здесь совсем соскучились, правда? - обратилась она к Эпторпу. - Вот видишь, старина, они доводят меня до ручки. Спасибо, что приехал. Всего хорошего. - Я чувствую в палате запах, которого не должно быть, - сказала сестра. - Всего капля виски, сестра. Случайно оказалось в моей фляге, - поспешил успокоить ее Гай. - Да, но смотрите, как бы об этом не узнал доктор. Это _очень_ плохо. По правилам я должна немедленно доложить об этом начальнику медицинской части. - А доктор здесь сейчас? - спросил Гай. - Мне хотелось бы поговорить с ним. - Вторая дверь налево. Но я на вашем месте не пошла бы к нему. У него отвратительнейшее настроение. Однако Гай пошел. Его встретил довольно нелепо выглядевший, утомленный человек примерно того же возраста, что и Гай. - Эпторп? О, да. Вы из той же части? Понятно. "Яблочники", да? - У Эпторпа в самом деле дела неважные, доктор? - Разумеется. Мы не держали бы его здесь, если бы это было не так. - Он слишком много говорит о смерти, доктор. - Я знаю. Он и мне всегда говорит об этом, если не находится в бредовом состоянии. Кроме того, он, кажется, всегда опасается взрыва какой-то бомбы позади себя. Вы не знаете, ему никогда не приходилось испытать в жизни что-нибудь подобное? - Пожалуй, приходилось. - Вот видите, значит, причина есть. Человек с причудами. Угнетенное мышление. Все как будто проходит, скрывается, а потом вдруг снова и снова обнаруживается. Впрочем, мне не следует вдаваться в специфику. Ум человека - это моя специальность и мое хобби, если хотите. - Скажите, доктор, он относится к опасно больным? - Нет, я не включаю его в этот список. Зачем вызывать ненужную тревогу и упадок духа? Заболевание, которым страдает Эпторп, часто длится много недель, и как раз в тот момент, когда вы считаете, что вам удалось справиться с ним, оно совершенно неожиданно вдруг проявляется вновь. Эпторп оказался в невыгодном положении, поскольку жил в этой ужасной стране. Вы, только что приехавшие сюда из Англии, обладаете сопротивляемостью. А кровь у людей, которые жили здесь, полна всякого рода инфекционных бактерий. К тому же, конечно, они еще и отравляют себя алкоголем. Прикладываются к бутылке, словно грудные дети. Тем не менее мы стараемся сделать для Эпторпа все возможное. Госпиталь, к счастью, не переполнен, поэтому все уделяют ему вполне достаточно внимания. - Большое спасибо, сэр. Доктор - офицер медицинской службы сухопутных войск - имел чин полковника, но, за исключением сотрудников госпиталя, его редко кто величал "сэр". - Рюмочку виски? - вежливо предложил он Гаю. - О нет, благодарю, мне надо ехать. - Заезжайте к нам в любое время. - Кстати, сэр, а как дела у нашего бригадира Ритчи-Хука? - Он будет выписан со дня на день. Говоря между нами, бригадир - довольно трудный больной. Заставил одного моего молодого офицера заспиртовать голову негра. Совершенно необычное дело. - Ну и как, удалось заспиртовать? - Полагаю, что удалось. Во всяком случае, он держит ее рядом с койкой и никак не насмотрится на нее. 7 На следующее утро на рассвете во Фритаун прилетел гидросамолет. - Это за вами, - сказал подполковник Тиккеридж. - Говорят, что бриг завтра уже сможет лететь. В то же утро поступили и другие важные новости, главная из них - Эпторп находится в бессознательном состоянии. - По мнению эскулапов, он, видимо, уже не придет в сознание, - сообщил подполковник Тиккеридж. - Бедный дядюшка. Бывает, однако, люди умирают в еще более плохом состоянии, к тому же он не женат и не имеет детей или других близких. - Да, у него только тетка. - По-моему, он как-то говорил мне, что две тетки. Гай не стал поправлять Тиккериджа. Все в штабе бригады хорошо знали и помнили Эпторпа. Он был там объектом шуток и острот. В столовой все были в унылом настроении, скорее, пожалуй, не от потери Эпторпа, а от мысли, что смерть так близка и так неожиданна. - Похороны устроим со всеми воинскими почестями. - Да, ему нравился этот ритуал. - Хорошая возможность показать в городе наш флаг. Данн волновался по поводу своего ботинка. - Я не представляю, как же теперь возместить убыток, - сказал он. - Обращаться к его родственникам с этим делом как-то не очень удобно. - А сколько стоит ботинок? - Девять шиллингов. - Я заплачу. - Должен сказать, это очень человечный поступок с вашей стороны, "дядюшка". Я смогу таким образом избавиться от дефицита в моих финансовых делах. Новый бригадир утром поехал в госпиталь, чтобы сообщить Ритчи-Хуку о неизбежности его отъезда. Он возвратился ко второму завтраку. - Эпторп умер, - сообщил он немногословно. - После завтрака я хотел бы поговорить с вами, Краучбек. Гай предполагал, что вызов связан с приказом об откомандировании, и поэтому пошел к нему без какой-нибудь тревоги. В палатке находились бригадир и начальник оперативно-разведывательного отделения штаба бригады; один сердито посмотрел на Гая, а другой уставился взглядом в стол. - Вы слышали, что Эпторп умер? - Так точно, сэр. - На его койке нашли пустую бутылку из-под виски. Это говорит вам о чем-нибудь? Гай стоял молча, скорее ошеломленный, чем пристыженный. - Я спрашиваю, говорит ли это вам о чем-нибудь? - Так точно, сэр. Вчера я свез ему бутылку виски. - Вы знали, что это запрещено? - Так точно, сэр, знал. - Какие-либо оправдания имеете? - Никаких, сэр, за исключением того, что я знал, что ему это будет приятно, и, разумеется, совершенно не предполагал, что виски может повредить ему в той или иной мере. Я не предполагал также и того, что он выпьет сразу всю бутылку. - Он был в полубредовом состоянии. Сколько вам лет, Краучбек? - Тридцать шесть, сэр. - Так и есть! Значит, надеяться не на что. Если бы вы были молодым двадцатиоднолетним идиотом, тогда я мог бы понять, почему вы совершили это. Черт вас возьми, вы ведь только на год или на два моложе меня, Краучбек! Гай по-прежнему стоял молча. Его интересовало, что же бригадир предпримет дальше. - Начальник медицинской части госпиталя знает обо всем, что произошло. Полагаю, что и большей части персонала это все тоже известно. Представляете себе положение начальника медицинской части госпиталя? Я потратил несколько часов на то, чтобы убедить его действовать благоразумно. Мне удалось вызволить вас из беды, но, п