лаешь? Старик вытащил и осмотрел одну за другой все вещи Фидо и переложил их в свою сумку. Он забрал даже безопасную бритву и тюбик мыльной пасты. Затем он вывернул ранец-рюкзак наизнанку, потряс его и хотел было бросить в сторону, но передумал и повесил на свою мощную шею. Фидо наблюдал за ним как завороженный. Потом он крикнул: - Что же это такое, черт возьми? А ну-ка отдавай мои вещи назад! Старик поглядел на Фидо так, как будто тот был его капризным правнуком. Фидо вытащил пистолет. - Отдай вещи иди я выстрелю! - исступленно крикнул он. Критянин с интересом посмотрел на оружие, мрачно кивнул головой и сделал шаг вперед. - Стой! - воскликнул Фидо. - Я выстрелю! Однако потный палец Фидо лежал на спусковом крючке неуверенно. Старик наклонился к нему. Фидо не тронулся с места. Старик осторожно высвободил мозолистой рукой рукоятку пистолета из охвативших ее пальцев Фидо, с любопытством повертел его в своих руках и, кивнув головой, засунул за малиновый кушак рядом со своими кинжалами. Потом повернулся и молча, уверенно полез вверх по склону. Фидо заплакал. Он пролежал в долине всю первую половину дня, не имея ни сил, ни желания двигаться. В полдень он подполз к фонтанчику и подставил свою лысую голову под бьющую струю воды. Это тотчас же напомнило ему, что он голоден. Прошедшей ночью шел разговор о выгруженных на берег запасах продовольствия. Ручеек должен течь к морю, к пляжам, к запасам продовольствия. Где-то у Фидо было письменное распоряжение заместителя генерал-квартирмейстера. Даже в этих безвыходных обстоятельствах он не совсем потерял веру в магическую силу официальных форм. В этой бумажке заключено его спасение. Фидо встал и, нетвердо держась на ногах, отправился намеченным курсом. Вскоре дорога стала сужаться и привела его в тесное ущелье; тропинка то и дело уходила под воду. Он шел очень медленно, часто останавливаясь, чтобы отдохнуть. В безмолвие одной из таких пауз ворвался леденящий кровь звук. Кто-то шел ему навстречу. Уйти было некуда: стены ущелья поднимались отвесно. Он мог только повернуть назад или ждать своей участи на месте. Фидо решил остаться на месте. Шаги приближались, они раздавались совсем близко. Фидо не вынес пытки ожидания. Будь что будет. Он поднял руки вверх и побежал вперед с криком: - Сдаюсь! Я безоружен. Я нонкомбатант. Не стреляйте! Он закрыл глаза. И тут чей-то голос произнес: - Майор Хаунд, сэр! Вы сам не свой. Попробуйте немного вот этого, сэр. У Фидо подкосились ноги. Он смутно сознавал, что та часть тела, на которой сидят, у него холодная как лед, а голова пылает. Ему казалось, что он сидит в ручье, а перед ним возвышается призрак старшины Людовича, предлагающего ему бутылку. Кислое, терпкое вино полилось в глотку Фидо, потекло по подбородку и груди. Он пил жадно, большими глотками, не переводя дыхания, всхлипывая и постепенно приходя в себя; Людович - с каждым мгновением все более различимая фигура, - прислонившись к противоположной стене, наблюдал за ним. - Счастливая встреча, если мне позволено выразиться так, сэр. Вы сможете пройти еще одну милю? Обед готов. Обед. Фидо ощупал карманы своей полевой куртки. Из дрожащих рук вывалились сорок или пятьдесят тысяч драхм. Затем он нашел то, что искал: письменное распоряжение, полученное от заместителя генерал-квартирмейстера. - Обед, - подтвердил он. Людович прочитал бумажку, смял ее и выбросил прочь. Затем собрал рассыпавшиеся банкноты. Протянув руку, он помог Фидо встать на ноги, повернулся и пошел впереди, показывая дорогу. Вскоре стены ущелья расступились, и взору идущих открылась небольшая возделанная равнина, окаймленная раздвинувшимися обрывистыми скалами и имеющая выход к морю. Людович уклонился в сторону от тропинки и ручья и пошел вдоль подошвы горы. Дорога была тяжелой, и Фидо, едва переставлявший ноги, стал пошатываться и отставать. Через полчаса он прошептал: - Старшина, подождите меня. Я не могу идти дальше. Это было сказано таким слабым голосом, что слова затерялись в шуме его неуверенных шагов. Людович продолжал идти широким шагом. Фидо остановился, его ноги подкашивались, голова поникла, глаза закрылись. Но именно в этот момент безнадежной отрешенности к нему пришло спасение. В пустоте, возникшей перед его невидящим взором, потянуло слабым, едва уловимым, восхитительно вкусным запахом. Он поднял опустившийся было нос и принюхался. Отчетливая, как рог Роланда, новая нота призывала его к жизни. До него донесся хватающий за душу, забивающий нежную гармонию ароматов прелых листьев и усыпанных пчелками цветов великолепный запах - звучный, органной окраски тон кухни. Фидо пришел в восторг, разрумянился, его охватило восхищение. Не сказав ни слова, он рванулся вперед. Следуя по запаху, лавируя между валунами на предательских каменных осыпях, он обогнал Людовича; С каждым его энергичным шагом запах становился все сильнее. Вскоре он увидел высокую скалу, а в ней - широкий зев пещеры. Спотыкаясь, Фидо прошел через прохладную щель. Вокруг железного котла, едва различимая в чаду испарений и дыме костра, сидела группа людей; В котле клокотало варево из цыплят, зайцев, козлятины, свинины, перца, огурцов и чеснока, риса и хлебных корок, неизвестных крупных вялых клубней и пучков мясистой зелени, морской воды, доброй порции красного вина и оливкового масла. Фидо растерял свои нож, вилку, ложку и котелок. Он искоса посмотрел на сборище и различил фигуру, оказавшуюся его денщиком, который намеревался приступить к еде. Фидо вцепился в его котелок, но солдат держал свой судок крепко и не проявлял ни малейшего желания выпустить его из рук. - Эй, послушай-ка, в чем дело? - удивился Фидо. Он продолжал тащить котелок к себе, солдат не уступал; их пальцы погрузились в горячую жирную похлебку. - Уступи, Сид, - сказал дружелюбным, примирительным тоном стоявший позади Фидо старшина Людович. - Любому, у кого есть глаза, ясно, что майор дошел до ручки. Раз уж он нашелся, нельзя же дать ему помереть с голоду, верно ведь, Сид? Так Фидо вступил в обладание котелком и молча начал пожирать его содержимое. Пещера была вместительной. Довольно узкий проход вел в обширные покои, из которых во все стороны отходили темные галереи; откуда-то из глубины доносилось журчание проточной воды. В покоях хватало места для трех женщин, некоторого количества домашнего скота и более пятидесяти солдат, большей частью испанцев. Эти кочующие странники удачно улизнули в самом начале. Они хорошо усвоили, что такое поражение во всех его аспектах, знали все связанные с ним хитрости, быстро улавливали его признаки. Еще до того как самоходная баржа, доставившая их на берег, коснулась причала, они почуяли признаки катастрофы и за двенадцать часов до начала беспорядочного бегства возобновили миграцию, проходя по еще не опустошенным войной деревням и обчищая их опытными руками. Им принадлежали котел и его богатое содержимое, упомянутые женщины, кровать с медными шарами и другие предметы домашнего обихода, создававшие в этом убежище атмосферу уюта и оседлости. Но они твердо соблюдали традиции гостеприимства. Они давали свирепый отпор всяким незваным гостям, случайно встречавшимся во время реквизиций продовольствия, но своих старых товарищей из группы Хука приветствовали радостными улыбками, поднятыми кулаками и выражением чувства солидарности. Они сохранили свое оружие, но сбросили с себя почти все предметы английского военного обмундирования, сменив их на различные критянские головные уборы, шейные платки и куртки. Когда Фидо сделал передышку в еде и осмотрелся вокруг, он принял их за местных разбойников, но они его узнали. В Сиди-Бишре он не снискал их любви. Если бы он начал высказывать какие-нибудь притязания на власть или владел бы каким-либо необходимым для них имуществом, они быстро расправились бы с ним. Но, лишившись всего, он стал для них кровной родней и гостем. Они смотрели на него доброжелательно. По прошествии некоторого времени Людович сказал: - На вашем месте в настоящий момент я не стал бы есть больше, сэр. - Он свернул самокрутку и вручил ее Фидо. - Я всегда считал непостижимым, сэр, как мгновенно оживает человек после еды. Согласно науке процесс пищеварения должен длиться несколько часов, прежде чем организм, фактически, усвоит питательные вещества. Умозрительные рассуждения Людовича не интересовали Фидо. Насытившись и обретя бодрость духа, майор вспомнила своей профессии. - Мне не совсем ясно, старшина, каким образом вы оказались здесь? - По-моему, в основном таким же, каким и вы, сэр. - Я был уверен, что вы должны возвратиться в штаб. - В этом, сэр, мы оба просчитались. Я полагал, что к этому времени я должен был бы благополучно возвратиться в Египет, однако мы встретились с некоторыми трудностями, сэр. На всех подходах к берегу я обнаружил контрольно-пропускные пункты. Они пропускали только организованные подразделения под командой своих офицеров. То, что творилось здесь прошлой ночью, вы, наверное, назвали бы паникой. Солдаты метались в поисках офицеров, офицеры - в поисках солдат. Вот почему сегодня мне было особенно приятно встретить вас. Я искал отставшего от своей части офицера. Разумеется, я не рассчитывал, что этим офицером окажетесь вы, сэр. С вашей помощью мы просто отлично выберемся отсюда. Я набрал солдат, полностью готовых выступить сегодня ночью. К сожалению, это довольно разношерстная толпа, сэр, представители всех родов оружия. Не совсем то, к чему мы привыкли в Найтсбридже и Виндзоре [королевские резиденции, в которых несут караул гвардейские части]. Но в темноте они вполне сойдут. Испанцы решили остаться. - Старшина, то, что вы предлагаете, совершенно незаконно. Людович посмотрел на Фидо притворно нежным взглядом. - Та-та-та, майор Хаунд, сэр. Не торопитесь. Не кажется ли вам, что мы могли бы обойтись без этих штучек? Только между нами, сэр. Сегодня вечером, когда наша группа погрузится на судно, и позднее, когда мы возвратимся в Александрию, все это будет уместно; в данный же момент, поскольку мы находимся здесь, после всего того, что произошло, сэр, не кажется ли вам, что было бы намного уместнее, - Людович неожиданно сменил тон с угодливого на грубый, - заткнуть свою дурацкую глотку?! Неожиданно, без видимых причин, гнездившаяся под сводами пещеры большая семья летучих мышей ожила: взмахивая крыльями и сталкиваясь между собой, они с писком описали круг над головами сидящих вокруг костра людей и, успокоившись, снова уселись на свои места, повиснув вниз головой. Гай страшно устал, был голоден и страдал от жажды, но чувствовал себя в последние четыре дня лучше, чем Фидо, и по сравнению с ним был в лучшем настроении. Он был почти весел, когда, избавившись наконец от бремени людского общества, побрел по дороге один. В предыдущее утро, наткнувшись на отряд командос "Икс", засевший в траншеях среди оливковых деревьев, он лишь косвенно ощутил эту долгожданную свободу. Теперь же он наслаждался ею полностью. Вскоре дорога свернула в сторону и обогнула крутой скалистый отрог - место, где Фидо не видел никакого укрытия. Здесь Гаю повстречался быстро шедший нестройной толпой взвод пехоты. Впереди, на довольно большом расстоянии от взвода, шагал бледный молодой офицер. - Вам не попадались какие-нибудь подразделения оперативной группы Хука? - спросил Гай. - Никогда не слышал о такой. Запыхавшийся офицер остановился, поджидая отставших солдат, на ходу строившихся в колонну. У них еще сохранились оружие и снаряжение. - А алебардистов не видели? - Отрезаны. Окружены. Сдались в плен. - Вы уверены в этом? - Уверен?! Боже мой, да здесь всюду парашютисты. Нас только что обстреляли, когда мы обходили вон ту скалу. Вы не пройдете вверх по дороге. На той стороне долины у них пулемет. - А где именно? - Верите ли, остановиться, чтобы рассмотреть, было просто невозможно. - Понесли потери? - Остановиться, чтобы убедиться в этом, тоже было невозможно. Да и сейчас я стоять не могу, надо спешить. На вашем месте я не стал бы пытаться пройти по этой дороге, если вам, конечно, жить не надоело. Шаркая ногами, взвод двинулся дальше. Гай посмотрел на пустую, открытую со всех сторон дорогу и сверился с картой. Через холм вела тропа, которая выходила на ту же дорогу у деревни в двух милях отсюда. Гай не слишком доверял рассказу о пулемете, но выбрал более короткий путь и начал с трудом взбираться по откосу на вершину отрога. Оттуда была видна вся пустынная, безмолвная, без признаков жизни долина. Нигде и ничто не шевелилось, кроме массы жужжащих пчел. Точно так же он мог стоять на холмах за Санта-Дульчиной в какое-нибудь праздничное утро в дни своего одинокого детства. Потом Гай спустился в деревню. В одних домах двери и окна были распахнуты настежь и разбиты, в других - варварски выломаны. Вначале он никого не обнаружил. Перед церковью, к которой вели мраморные ступени и цоколь которой был облицован мраморными плитами, во многих местах теперь выщербленными, находился колодец. Томимый жаждой, Гай подошел к нему и обнаружил, что короткая веревка свободно болтается на бронзовой скобе, а ведро исчезло. Заглянув в колодец, он увидел далеко внизу маленькое сверкавшее отраженным светом зеркало воды и свою смешную голову, темную и совсем крошечную. Он вошел в открытый дом и отыскал глиняный кувшин. Вытащив из горлышка соломенную затычку. Гай услышал и почувствовал гудение. Наклонив кувшин к свету, он обнаружил, что в нем полно пчел, собиравших остатки меда. Оглянувшись вокруг, он рассмотрел в темноте пристально уставившуюся на него старуху. Он улыбнулся, показал свою пустую фляжку и дал ей понять жестом, что хочет пить. Старуха по-прежнему смотрела на него, но никак не реагировала. Он порылся в памяти в поисках греческих слов и попробовал: - Хидор. Эхо. Dunca [Вода. Хочу. Пить]. Старуха по-прежнему никак не реагировала, как будто была глухая и слепая. Гай повернулся и вышел из дома на солнечный свет. Здесь к нему подошла молодая девушка, румяная, босая, вся в слезах; она доверчиво взяла его за рукав. Гай показал ей пустую фляжку, но она отрицательно покачала головой, тихо произнесла что-то неразборчивое и решительно потащила его к небольшому двору на окраине деревни, в котором раньше держали домашний скот, а теперь в нем не было никого, кроме другой девушки, похожей на первую, возможно ее сестры, и молодого английского солдата, неподвижно лежавшего на носилках. Девушки беспомощно показали на солдата. Гай ничем не мог помочь. Юноша был мертв, казалось, не имея никаких ран. Он лежал, будто отдыхая. Немногие трупы, виденные Гаем на Крите, лежали в неестественных позах. Этот же солдат лежал, как надгробное изваяние, как сэр Роджер в своей мрачной гробнице в Санта-Дульчине. Только трупные мухи, ползавшие вокруг его губ и в глазницах, указывали на то, что это человеческая плоть. Как он оказался здесь? Кто эти девушки? Не оставили ли его на их попечение уставшие носильщики, чтобы девушки позаботились о нем в его предсмертные минуты? Не они ли закрыли ему после кончины глаза и сложили руки? Гаю не суждено было узнать об этом. Этот эпизод остался одной из бесчисленных, необъяснимых случайностей войны. Не находя слов, все трое стояли теперь у тела, недвижимые и безмолвные, как статуи надгробного памятника. Погребение мертвых - святая обязанность всякого добропорядочного человека. А здесь но было даже инструментов, чтобы вырыть могилу в каменистой почве. Возможно, позднее противник будет очищать остров от мусора и швырнет эти останки вместе с другими в общую яму, а семья этого юноши не получит о нем известий и, месяц за месяцем, год за годом, будет ждать и надеяться. Гай вспомнил правило, засевшее в памяти со времени военной подготовки: "Офицер, возглавляющий похоронную команду, несет ответственность за сбор личных знаков красного цвета и отправку их в отдел учета личного состава. Знак зеленого цвета остается на теле. Джентльмены, запомните на случай сомнений: зеленый - это цвет разложения". Гай опустился на колени и снял личный знак с холодной груди покойника. На знаке были номер, фамилия и литеры "Р" и "К" [римско-католическое вероисповедание]. - Да покоятся в мире душа твоя и души всех верующих, почивших в милости господней, - тихо произнес Гай. Гай встал. Трупные мухи снова уселись на умиротворенное молодое лицо. Гай отдал честь и направился дальше. Некоторое время он шел по пустынной равнине, но вскоре дорога привела его в следующую деревню. Прошлый раз, в темноте, с трудом поспевая за Фидо, Гай едва заметил ее. Теперь же он обнаружил, что это довольно большое селение: к рыночной площади стекались другие дороги и тропинки, позади дворов располагались обширные скотные дворы и амбары. Двери церкви с куполообразной крышей были распахнуты настежь. От местных обитателей не осталось и следа; вместо них у дверей стояли часовые - английские солдаты-алебардисты, а на перекрестке сидел, покуривая трубку, Сарам-Смит. - Привет, "дядюшка". Командир говорил, что вы находитесь где-то поблизости. - Я рад, что отыскал вас. По дороге мне попался болтун офицер, сообщивший, что вы все попали в мешок. - Ничего похожего, как видите, правда ведь? Прошлой ночью здесь произошла какая-то заварушка, но мы в ней не участвовали. - Со времени их последней встречи в Западной Африке Сарам-Смит возмужал. Он не обладал особой привлекательностью, но стал настоящий мужчиной. - Командир вместе с адъютантом отлучились, они обходят роты, но заместитель командира - в канцелярии батальона, вон там. Гай отправился в указанном направлении к фермерскому дому рядом с церковью. Везде чувствовался порядок. Одна табличка указывала, как пройти в батальонный лазарет, другая - в батальонную канцелярию. Гай прошел мимо старшины батальона и писарей и в следующей комнате нашел майора Эрскайна. Кухонный стол был застлан армейским одеялом. Все было как в канцелярии в Пенкирке. Гай отдал честь. - Привет, "дядюшка", вам не мешало бы побриться. - Мне не мешало бы и позавтракать, сэр. - Завтракать будем, как только возвратится командир. Что, привезли нам новые распоряжения? - Нет, сэр. - Информацию? - Никакой, сэр. - Тогда что же замышляет штаб? - В настоящее время штаб почти не действует. Я прибыл, чтобы получить информацию от вас. - Нам ничего не известно. Он познакомил Гая с обстановкой. За ночь командос умудрились растерять две роты. Утром на их фланге появился патруль противника, который затем поспешно ретировался. Скоро через их боевые порядки должны пройти командос, которые займут позиции у Имброса. Они располагают автотранспортом и поэтому больших трудностей при отрыве от противника не испытывают. Второй батальон алебардистов должен удерживать свои позиции до полуночи, а затем отойти в тыл оперативной группы Хука, к району посадки на суда. - После этого мы вверяем свою судьбу флоту. Таков приказ, насколько я его понимаю. Не знаю только, как все это получится. Алебардист подал Гаю чашку чая. - Крок! - обрадовался Гай. - Надеюсь, вы помните меня? - Сэр?! - Все так изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. - Да, сэр, - согласился Крок. - Противник еще не атакует сколько-нибудь значительными силами, - продолжал майор Эрскайн. - Пока только патрули ведут поиски. Как только натыкаются на какую-нибудь часть, сразу же останавливаются и пытаются обойти ее. Все совершенно элементарно. Мы могли бы продержаться здесь сколько угодно, если бы эти проклятые штабисты делали свое дело как следует. С какой стати мы драпаем? Меня учили воевать по-другому. Снаружи донесся шум подъехавшего автомобиля, и Гай узнал громкий, с командными нотками голос полковника Тиккериджа. Гай вышел на улицу и встретил Тиккериджа и его начальника штаба. Они руководили выгрузкой из грузовика троих раненых солдат, двое из которых едва держались на ногах, а третий лежал на носилках. Когда его проносили мимо, он повернул побледневшее лицо, и Гай узнал солдата своей бывшей роты. Солдат был укрыт одеялом. Его только что ранили, и он еще не испытывал сильной боли. Он улыбнулся довольно весело. - Шанкс! - окликнул его Гай. - Что это с вами приключилось? - Должно быть, накрыло миной, сэр. Разорвалась неожиданно прямо в траншее. Мне еще повезло. Парня рядом со мной уложило наповал. Гай вспомнил: алебардист Шанкс брал призы за исполнение медленного вальса. В дни Дюнкерка он просился в отпуск по семейным обстоятельствам для поездки на конкурс танцев в Блекпул. - Я зайду поговорить попозже, после того как врач посмотрит вас. - Благодарю вас, сэр. Приятно, что вы вернулись к нам. Два других солдата, хромая, направились в лазарет. "Наверное, они тоже из четвертой роты", - подумал Гай. Он помнил только алебардиста Шанкса из-за его медленного вальса. - Ну что ж, "дядюшка", заходите и рассказывайте, чем могу быть полезен вам. - Я хотел бы знать, полковник, нет ли чего-нибудь такого, в чем я мог бы быть полезен вам? - О, конечно, конечно! Попробуйте обеспечить горячий обед для батальона, для меня - ванну, артиллерийскую поддержку и несколько эскадрилий истребителей. Это, пожалуй, все, в чем мы нуждаемся сегодня утром. - Полковник Тиккеридж был в хорошем настроении. Войдя в дом, он крикнул: - Эй, кто там! Пригласить сюда танцовщиц! Где алебардист Гоулд? - Сию минуту будет здесь, сэр. Алебардист Гоулд - старый знакомый со времен Мэтчета, когда он доставил чемодан Гая со станции, еще до того как возник вопрос о поступлении Гая в алебардисты. Он широко улыбался. - Доброе утро, Гоулд, не забыли меня? - Доброе утро, сэр. С возвращением вас в батальон. - Винца сюда, - приказал полковник Тиккеридж. - Вина для нашего гостя из вышестоящего штаба! Это было сказано с величайшей сердечностью, но после более теплых приветствий солдат от этих слов слегка веяло холодком. Гоулд поставил на стол кувшин с вином и к нему подал галеты и мясные консервы. Пока они пили и ели, полковник Тиккеридж рассказывал майору Эрскайну: - На левом фланге довольно оживленно. Взвод де Саузы подвергся сильному обстрелу. К счастью, с нами оказался грузовик, чтобы возвратить туда огневые средства. Мы задержались только, чтобы пронаблюдать, как "брен" раздолбал их миномет. Затем направились прямо сюда. Там я подружился с отличными ребятами - ротой новозеландцев, которые появились совершенно неожиданно и попросились присоединиться к нам. Первоклассные ребята! Этот момент показался Гаю подходящим, чтобы высказать то, что было у пего на уме с минуты встречи с Шанксом. - То же самое хочется сделать и мне, полковник, - сказал он. - Нет ли у вас взвода, который можно было бы дать под мое руководство? Полковник Тиккеридж посмотрел на Гая благожелательно: - Нет, "дядюшка", конечно, нет. - А позже, днем, когда у вас будут потери? - Мой дорогой "дядюшка", вы не подчинены мне. Вы не можете в разгар боя начать соваться со своими просьбами о перемещении с должности на должность. В армии, как вам известно, так не делается. Вы служите в оперативной группе Хука. - Но, полковник, а как же эти, новозеландцы... - Сожалею, "дядюшка", но это невозможно. И эти его слова - Гай знал по прежнему опыту - означали окончательный отказ. Полковник Тиккеридж принялся объяснять майору Эрскайну подробности действий арьергарда. Прибыл Сарам-Смит и доложил, что командос проходят через расположение батальона. Гай последовал за ним на улицу и увидел в облаке пыли задний борт последнего грузовика, увозившего командос в южном направлении. В трех четвертях мили к северу, где рубеж удерживали алебардисты, завязалась небольшая перестрелка из стрелкового оружия и легких пулеметов; изредка слышались разрывы отдельных мин. Гай стоял среди друзей, но чувствовал себя совсем одиноким. Несколькими часами ранее он был в восторге от своего одиночества. Другое дело теперь. Он - гость из вышестоящего штаба, офицер из группы Хука без места и обязанностей, сторонний наблюдатель. И его с прежней силой охватило глубокое чувство опустошенности и отчаяния, с которым он пытался бороться и которое временами, казалось, проходило. Сердце Гая замерло. Ему почудилось, что оно буквально сместилось куда-то, стало медленно опускаться вниз, как перышко в безвоздушном пространстве. Филоктет, оставленный друзьями из-за гноящейся раны. Филоктет без своего лука. Сэр Роджер без меча. Но вскоре мрачные размышления Гая прервал бодрый голос полковника Тиккериджа. - Ну что ж, "дядюшка", приятно было повидать вас. Я полагаю, вы хотите возвратиться к своим товарищам. Боюсь, вам придется идти пешком. Начальник штаба и я собираемся еще раз объехать роты. - Можно мне с вами? Полковник Тиккеридж заколебался, потом сказал: - Чем больше, тем веселей. - Когда они тронулись, он спросил о новостях из Мэтчета. - Вы, штабисты, снимаете все пенки. Мы не получали почты со времени отправки в Грецию. Линия обороны второго батальона алебардистов и роты новозеландцев пересекала шоссе; их фланги упирались в крутые каменистые осыпи, окружавшие долину. Четвертая рота, развернутая вдоль ручья, занимала позиции на краю правого фланга. Чтобы добраться до нее, необходимо было пересечь открытую местность. Когда полковник Тиккеридж и его спутники вышли из укрытия, их встретил шквал огня. - Ого! - воскликнул он. - Фрицы намного ближе, чем были сегодня утром. Они бросились под защиту скал и осторожно продолжали движение окружным путем. Когда им удалось наконец спрыгнуть в окоп, их встретил старшина Рокис. - Они подтянули еще один миномет, - доложил он. - Вы можете точно засечь его место? - Немцы постоянно меняют позицию. В настоящее время они пристрелялись по дальности, но экономят боеприпасы. Полковник Тиккеридж встал и осмотрел в бинокль местность, прилегающую к переднему краю. Позади, в десяти ярдах от них, разорвалась мина; все бросились на землю, и над их головами пронесся град камней и металла. - У нас нет лишних сил для контратаки, - заявил полковник Тиккеридж. - Вам придется отойти немного. Во время военной подготовки Гай часто задавал себе вопрос: похожи, ли, хотя бы немного, учения в Пенкирке на настоящие боевые действия? Сходство было налицо. Ни великого побоища, ни стремительного бегства одетых в военную форму масс, ни схваток лязгающих механических чудовищ здесь не происходило; перед ним развертывался классический пример действий батальона в обороне, ведущего бой с легковооруженными и в равной степени измотанными небольшими силами противника. Ритчи-Хук мало сделал для обучения их искусству выхода из боя, однако в настоящий момент действия батальона соответствовали установленной схеме. Пока полковник Тиккеридж отдавал распоряжения, Гай спустился вниз по берегу ручья. Здесь он нашел де Саузу и его поредевший взвод. На голове у де Саузы красовалась живописная повязка; желтовато-бледное лицо под ней выглядело серьезным. - Лишился кончика уха, проворчал он. - Совсем не больно. Но буду рад, когда этот день закончится. - Вы начнете отходить в полночь, как я помню. - "Отходить" - хорошее слово. Звучит так, будто старая дева отходит ко сну. - По-моему, вы попадете в Александрию раньше меня, - продолжал Гай. - Группа Хука отходит последней, будет прикрывать посадку на суда. У меня не сложилось впечатления, что немцы горят желанием атаковать. - Знаете, "дядюшка", что это такое, по-моему? По-моему, они хотят дать нам спокойно сесть на суда, а потом потопят нас с воздуха, когда им заблагорассудится. Куда более легкий способ разделаться с нами. Недалеко от них разорвалась мина. - До чего же мне-хочется засечь этот проклятый миномет! - сказал де Сауза. В этот момент связной вызвал его на командный пункт роты. Гай пошел вместе с ним и снова присоединился к полковнику Тиккериджу. Отход на фланге занял немного времени. Гай наблюдал, как батальон занимал оборону на новом рубеже. Все было сделано по правилам. Полковник Тиккеридж отдал распоряжения на темное время суток и изложил порядок окончательного отхода. Гай сделал пометки о времени и направлениях отхода алебардистов и новозеландцев через боевые порядки группы Хука. Затем он распрощался. - Если случайно встретитесь с морячками, - сказал на прощание полковник Тиккеридж, - передайте им, чтобы подождали нас... В третий раз Гай проследовал по дороге на юг. Наступила ночь. Дорога была забита множеством солдат. Остатки своего штаба он нашел на прежнем месте. Построившись в колонну, они двинулись в темноту. Идти пришлось всю ночь молчаливой составной частью бесконечной процессии шатающихся от усталости, медленно волочивших ноги людей. Потом прошел еще один день, минула еще одна ночь. 7 - "Ночью и днем, - напевал Триммер, - только вдвоем. И под солнцем и под луной только с тобой..." - Слушай, - строго сказал Йэн Килбэннок, - ты едешь в "Савой" на встречу с представителями американской прессы. - "Ив тишине, и в тьме ночной мои мечты лишь о тебе", - продолжал напевать Триммер. - _Триммер_! - Я уже встречался с ними. - Это другие. Это Скэб Данз, Вам Шлюм и Джо Маллигэн. Они большие люди, эти Скэб, Вам и Джо. Их статьи публикуются во всех американских штатах. Триммер, если ты не перестанешь заливаться, как канарейка, я предложу откомандировать тебя обратно в Исландию, в твой полк. Вам и Скэб, разумеется, - антифашисты. Джо настроен менее определенно. Он - бостонский ирландец и не очень-то интересуется нами. - Пресса мне осточертела. Ты знаешь, как называет меня "Ежедневный сплетник"? "Демонический цирюльник"! - Это они так назвали тебя, а не мы. Жаль, что такое название не пришло в голову мне. - Так или иначе, я завтракаю с Вирджинией. - Я избавлю тебя от этого. - А меня эта встреча вовсе не обременяет. - Предоставь это решать мне. Йэн стал набирать номер телефона, а Триммер снова погрузился в мир грез и запел: - "О, как во мне пылает все, и жаждет, и клокочет..." - Вирджиния? Это Йэн. Полковник Триммер приносит свои извинения. Он не сможет сегодня позавтракать с вами, мадам. - "Демонический цирюльник"? Мне и в голову не приходило завтракать с ним. Йэн, сделай что-нибудь, пожалуйста, как для старого друга. Внуши твоему юному герою, что меня просто тошнит от него. - По-твоему, это будет очень любезно? - Десятки девушек страстно желают провести с ним время. Почему он должен надоедать именно мне? - Он говорит, что ему все время подсказывает внутренний голос: "Ты, ты, ты". - Скажи ему, пусть убирается ко всем чертям. Ладно, Йэн? Йэн положил трубку. - Она говорит, чтобы ты проваливал ко всем чертям, - сообщил он. - О-о! - Почему ты не прекратишь приставать к Вирджинии? Ведь из этого ничего не выйдет. - Нет, выйдет, уже выходило. Она не может относится ко мне так высокомерно. Ведь в Глазго... - Триммер, ты достаточно хорошо знаешь меня, чтобы понять, что я последний человек на свете, кому тебе следует поверять свои тайны, особенно любовные. Ты должен забыть о Вирджинии и об этих лондонских девицах, с которыми встречаешься последнее время. У меня есть приятное известие для тебя. Я собираюсь повозить тебя по промышленным предприятиям. Ты поможешь росту производства. Выступления в обеденные перерывы. Танцы в столовых. Мы найдем тебе очаровательных девиц всех сортов. Тебя ожидает веселое времяпрепровождение в центральных графствах Англии, на севере, далеко от Лондона. А пока ты должен внести свой вклад в укрепление англо-американских отношений вместе с Бамом, Скэбом и Джо. Ведь идет война. В штабном автомобиле, увозившем их в "Савой", Йэн пытался ввести Триммера в курс дела. - Я рад сообщить тебе, что Джо не очень-то интересуется военными операциями. Он воспитан в духе недоверия к красномундирникам [распространенное среди неангличан название военнослужащих английской армии в XIX - начале XX веков]. Он смотрит на нас, как на феодальных и колониальных угнетателей, к числу которых ты, Триммер, ручаюсь за тебя, определенно не относишься. Мы должны показать ему новую Великобританию, которая куется в горниле войны. Черт побери, Триммер, я не уверен, что ты слушаешь меня. Не был уверен в этом и Триммер. Внутренний голос продолжал нашептывать ему безнадежным тоном: "Ты, ты, ты". Йэн Килбэннок, подобно Людовичу, обладал способностью изменять манеру разговора. У него была одна манера разговаривать с друзьями, другая - с Триммером и генералом Уэйлом, третья - с Бамом, Скэбом и Джо. - Здорово, ребята! - громко сказал он, входя в номер отеля. - Посмотрите, кого я привез вам. Эти три толстых, неряшливых человека жили бок о бок не ради экономии; их расходы никто не ограничивал. В том, что они жили вместе, не играло роли, как иногда бывало в прошлом, и профессиональное соперничество; в этом городе коммюнике и цензуры нельзя было надеяться на какую-нибудь сенсационную новость и не было никакой необходимости следить за соперниками. Просто их тянуло к дружескому общению, к разделению общих для всех условий жизни в чужой стране, да и состояние нервов у них было одинаковое. Скудная диета, беспробудное пьянство и ночные тревоги подкосили их, или, точнее, сильно ускорили процесс разрушения, едва различимый у этих трех широко почитаемых репортеров-асов год назад, когда они беспечно высадились в Англии. Они вели репортажи о падении Аддис-Абебы, Барселоны, Вены и Праги. Здесь они находились, чтобы вести репортаж о падении Лондона, но падение этой столицы почему-то задерживалось, и заготовленный впрок материал покрылся плесенью. Тем временем они подвергались лишениям и опасностям, которые в пору юности переносили с хвастливым видом несколько дней подряд, но которые теперь, затянувшись на неопределенное время и распространившись почти на каждого, стали навевать скуку. Их комната выходила окнами на реку, однако стекла были заклеены крест-накрест липким пластырем, и сквозь них проникали лишь скудные солнечные лучи. Комната освещалась электрическим светом. В ней были три пишущие машинки, три больших чемодана, три кровати, масса беспорядочно разбросанной бумаги и одежды, бесчисленные окурки, грязные стаканы, чистые стаканы, пустые бутылки, полные бутылки. С трех лиц желтовато-серого цвета на Триммера уставились три пары налитых кровью глаз. - Бам, Скэб и Джо, это тот самый парень, с которым вы все хотели встретиться. - В самом деле? - подозрительно спросил Джо. - Полковник Мактейвиш, я очень рад познакомиться с вами, - сказал Скэб. - Полковник Триммер, я очень рад познакомиться с вами, - сказал Бам. - Ха! - удивился Джо. - Кто же этот шутник? Мактейвиш? Триммер? - Этот вопрос еще решается на высшем уровне, - ответил Йэн. - Я, разумеется, сообщу вам результаты еще до публикации вашей корреспонденции. - Какой еще корреспонденции? - зло спросил Джо. На помощь пришел Скэб. - Не обращайте внимания на Джо, полковник. Позвольте предложить вам выпить. - Джо сегодня не совсем в своей тарелке, - заметил Бам. - Я только спросил, как зовут этого парня и о какой корреспонденции идет речь. При чем здесь мое самочувствие? - Как насчет того, чтобы нам всем выпить? - спросил Бам. Пьянство не входило в перечень многочисленных слабостей Триммера. Он не испытывал удовольствия от виски перед завтраком и поэтому отказался от стакана, который сунули ему в руку. - Чего он дерет нос, этот парень? - спросил Джо. - Командос, проходящие подготовку, не пьют, - поспешил на выручку Йэн. - Вот как? Ладно, я всего лишь паршивый газетчик и не прохожу никакой подготовки. Если этот парень не хочет выпить со мной, я выпью без него. Из этого трио наиболее вежливым был Скэб. - Я догадываюсь, где бы вам хотелось быть сейчас, полковник, - заявил он. - Да, - обрадовался Триммер, - в Глазго, в привокзальной гостинице, во время тумана. - Нет, сэр. Место, где вы хотите сейчас быть, - это Крит. В настоящий момент ваши ребята замечательно держат там оборону. Вы слушали старину Уинстона по радио вчера вечером? Он сказал, что об оставлении Крита не может быть и речи. Наступление противника захлебнулось. Оборона усиливается. Это поворотный пункт. Отступления больше не будет. - В этом отношении мы целиком с вами, - великодушно добавил Бам, - до самого конца. Я не отрицаю, было время, когда я смертельно ненавидел вас, англичан. Абиссиния, Испания, Мюнхен - с этим все кончено, полковник. Я бы многое отдал, лишь бы оказаться на Крите. Там-то уж наверняка сейчас есть о чем написать. - Вы, видимо, помните, - перебил его Йэн, - что просили меня привезти полковника Мактейвиша на завтрак. По вашему мнению, он мог бы дать вам материал для корреспонденции. - Правильно. Мы так и думали, правда ведь? Для начала надо, пожалуй, выпить еще, даже если полковник и не может составить нам компанию. Выпьем? Они выпили, закурили. Руки, подносившие горящую спичку к сигаретам, после каждого стакана тряслись все меньше, радушный тон становился все эмоциональнее. - Ты мне нравишься, Йэн, хотя ты и лорд. Черт побери, человек не виноват в том, что он лорд! Ты парень что надо, Йэн, ты мне нравишься. - Благодарю, Бам. - Полковник мне тоже нравится. Он не слишком разговорчив и ничего не пьет, но он мне нравится. Он правильный парень. Джо настолько подобрел, что заявил даже следующее: - Любому, кто скажет, что полковник - плохой парень, я вобью зубы в глотку. - Ну зачем так, Джо? Никто ведь не отрицает, что полковник - парень на все сто. - То-то же! Вскоре время завтрака прошло. - Все равно здесь нет ничего съедобного, - сказал Джо. - Сам-то я сейчас не голоден, - заметил Бам. - Еда? А мне все равно: могу поесть, а могу обойтись и без этого, - заявил Скэб. - Послушайте, ребята, - напомнил Йэн, - полковник Мактейвиш - довольно занятой человек. Он приехал сюда, чтобы дать вам материал для печати. Как насчет того, чтобы расспросить его сейчас обо всем, что вас интересует? - Это можно, - согласился Джо. - Чего вы еще натворили, полковник? Этот ваш рейд оказался неплохим материалом для печати. У нас в штатах его проглотили с потрохами. Вас наградили. Сделали полковником. Ну а дальше что? Где вы побывали еще? Расскажите нам, что вы делали на этой неделе и на прошлой. Как случилось, что вы не на Крите? - Я нахожусь в отпуске, - пояснил Триммер. - Да-а, это дьявольски интересно. - Здесь есть одна особенность, ребята, - пояснил Йэн. - Он не обычный полковник, он представляет собой тип нового офицера, зарождающегося в старой британской армии, отличавшейся снобизмом. - А откуда мне известно, что он не сноб? - Джо, не надо быть таким подозрительным! - воскликнул Скэб. - Всякому, у кого есть глаза, видно, что полковник не сноб. - Он _не похож_ на сноба, - согласился Джо, - но откуда я знаю, что он _не сноб_? Вы сноб? - спросил он Триммера. - Он не сноб, - ответил Йэн за Триммера. - А почему бы не предоставить полковнику возможность ответить на этот вопрос самому? Я задаю этот вопрос вам, полковник. Вы сноб или не сноб? - Нет, - ответил Триммер. - Это все, что я хотел узнать. - Ты спросил его. Он ответил, - вмешался Бам. - Теперь я знаю, ну и что из этого? Через минуту сквозь табачный дым и пары виски пробилась неподдельная горячность Скэба. - Вы не сноб, полковник, и я скажу вам почему. Вы обладаете преимуществами, которых нет у этих напыщенных ничтожеств. Вы работали, полковник, и где вы работали? На океанском лайнере. И кого вы обслуживали? Американских женщин. Правильно я говорю? Все это взаимосвязано. Я могу сделать из этого отличный материал. О том, как слу