усугубила ее словами: - Какая же я идиотка! Я сначала подумала, что вы - муж Анджелы. - Она вон там. А он вон там. - Да, да, конечно. До чего же глупо с моей стороны! Теперь я все вспомнила. Вы - Айво, правда? - Вполне естественное заблуждение, - ответил ей Гай. Через некоторое время Гай оказался рядом с адвокатом. - Нам не мешало бы поговорить наедине. Вы не возражаете? - Давайте выйдем в парк. Они вышли в передний двор. Головки в окнах второго этажа исчезли: девушек собрали и прогнали в классы. - Для утверждения завещания и расплаты с долгами всегда необходимо некоторое время, однако я полагаю, что ваш отец оставил свои дела в хорошем состоянии, - начал адвокат. - Он вел тихий образ жизни, но, как вы знаете, был тем не менее не богат. Когда он унаследовал усадьбу, она была очень большой. Он распродал имущество в тяжелое время, но разумно вложил деньги и никогда не тратил сбережения. Большую часть своего дохода он раздавал. Об этом-то мне и хотелось поговорить с вами. У него было множество обязательств по договорам за печатью и с организациями, и с частными лицами. С его смертью их действие, разумеется, прекращается. Вложенный им капитал переходит в равных долях вам и вашей сестре, пока вы живы, а затем ее детям и, конечно, если они будут у вас, - вашим. Долги, безусловно, подлежат оплате, однако будет существенный остаток. Возникает вопрос о выплатах по договорным обязательствам. Пожелаете ли вы и ваша сестра продолжать эти выплаты? Если их прекратить, то в некоторых случаях могут возникнуть значительные неприятности. Он оказывал денежную помощь многим частным лицам, которые, как я полагаю, не имея других доходов, живут только на эти средства. - Что касается организаций, я не знаю, - ответил Гай. - Но я уверен, что моя сестра согласится со мной продолжать выплату частным лицам. - Хорошо. Мне надо будет поговорить и с ней об этом. - А о каких суммах, собственно, идет речь? - Частным лицам - не более двух тысяч, при этом многие получатели достигли весьма преклонного возраста, поэтому мало вероятно, что они явятся обузой на долгое время. Я полагаю, что от мебели в Мэтчете вы пожелаете освободиться? - Нет, - ответил Гай. - Все, что находится в Мэтчете, мне хотелось бы оставить. По ступенькам лестницы к ним спустился дядюшка Перегрин. - Вам надо пойти и попрощаться с достопочтенной матушкой. Пора уезжать. Поезд отходит через двадцать минут. Автобус на обратный путь мне заказать не удалось. На пути к станции к Гаю подошла мисс Вейвесаур. - Возможно, - сказала она, - вы сочтете мою просьбу крайне глупой, но мне очень хотелось бы иметь что-нибудь на память о вашем отце, какую-нибудь маленькую вещицу. Вы сможете дать мне что-нибудь? - Конечно, мисс Вейвесаур. Мне надо было бы самому догадаться об этом. А что именно вы хотели? У моего отца было так мало личных вещей. - Я все время думала... Если это не попросит никто другой - а я не представляю, что такой найдется, - не могли бы вы дать мне его банку из-под табака? - Конечно, мисс Вейвесаур. А может, еще что-нибудь, более, так сказать, личное? Одну из его книг, например? Или трость? - Мне _хотелось бы_ банку из-под табака, если, конечно, это не слишком много. Она почему-то представляется мне особенно личной. Я, должно быть, кажусь вам очень глупой. - Конечно, мисс Вейвесаур. Ради бога, возьмите ее, если это действительно то, что вы хотели бы взять. - О, большое спасибо вам. Я не нахожу слов, чтобы выразить свою признательность. Не думаю, что долго пробуду в Мэтчете. Катберты не очень-то заботливы. Без вашего отца отель будет совсем уже не тот, а банка из-под табака напомнит мне его. Запах я хочу сказать... Бокс-Бендер в Лондон не поехал. Он пользовался скидкой парламентария на бензин. Анджела воспользовалась этим для поездки в Брум. Бокс-Бендер, Анджела и собака Феликс поехали домой в Котсуолдс. Позднее в тот вечер Бокс-Бендер сказал Анджеле: - Твоего отца все очень уважали. - Да, об этом сегодня говорили многие, правда? - А ты беседовала с адвокатом? - Да. - Я тоже. А ты представляла себе, что финансовые дела у твоего отца были не так уж плохи? Конечно, это твои деньги, Анджи, но они появились очень даже кстати. Адвокат сказал что-то по поводу оказания денежной помощи частным лицам. Ты вовсе не обязана продолжать эти выплаты. - Я так и предполагала. Но Гай и я будем выплачивать эти пособия. - Конечно, но, по-моему, люди не во всех случаях заслуживают такого отношения к себе. В этом деле стоит разобраться. В конце концов, твой отец ведь был очень доверчивым человеком. У нас расходы увеличиваются с каждым годом. Когда девочки вернутся из Америки, нам придется оплачивать очень много счетов. У Гая положение совсем иное. У него нет никаких иждивенцев, и он содержит только самого себя. К тому же он получил свою долю, когда уезжал в Кению, ты же знаешь. У него нет никакого права рассчитывать на большее. - Гай и я будем продолжать оказывать денежную помощь частным лицам. - Как хочешь, Анджи. Я не вмешиваюсь. Просто я считал необходимым сказать тебе об этом. Так или иначе, но придет время - и все они умрут. 5 Когда Вирджиния Трой пришла к доктору Паттоку во второй раз, он принял ее очень радушно. - Так вот, мисс Трой, счастлив сообщить вам, что анализ положительный. - Вы хотите сказать, что у меня _будет_ ребенок? - Вне всяких сомнений. Эти анализы по новым методам совершенно безошибочны. - Но это же ужасно! - Дорогая миссис Трой, уверяю вас, беспокоиться нет никаких оснований. Вам тридцать три года. Конечно, желательно, чтобы женщина рожала в более раннем возрасте, но общее состояние вашего организма отличное. Я не вижу никаких причин для беспокойства. Продолжайте вести обычный, нормальный образ жизни и покажитесь мне недельки через три просто для того, чтобы убедиться, что беременность развивается нормально. - Но все это _уже не нормально_. Мне нельзя иметь ребенка ни под каким видом. - Нельзя в каком смысле, миссис Трой? Полагаю, что половые сношения у вас проходят в соответствующее время? - Половые сношения? Вы имеете в виду супружеские сношения? - Да, да, конечно. - Но я не видела своего мужа четыре года. - А-а, понимаю, понимаю. Ну что же, это ведь скорее правовая, чем медицинская сторона проблемы, не правда ли? Или, вернее сказать, социальная сторона. В наше время такие случаи встречаются довольно часто и во всех слоях населения. Мужья находятся за границей, в армии или в плену - что-нибудь в этом роде. Супружеская верность сейчас не та, что раньше. Незаконнорожденный ребенок - это не такой уж большой грех, как бывало в старые времена. Отец ребенка, полагаю, вам известен. - О, конечно! Я хорошо знаю его. Он только что уехал в Америку. - Да, я понимаю, что положение довольно затруднительное, но уверен, что в конце концов все как-нибудь обойдется. Деятельность детских и материнских учреждений у нас, несмотря ни на что, налажена очень хорошо. Некоторые даже считают, что молодому поколению уделяется неоправданно много внимания. - Доктор Патток, вы _должны_ сделать что-нибудь, чтобы у меня не было ребенка. - _Я_?! Мне кажется, я не совсем понимаю вас, миссис Трой, - сказал доктор холодно. - Боюсь, что должен попросить вас не задерживать моих других пациентов. Мы, гражданские врачи, просто с ног сейчас сбиваемся, понимаете? Передайте мои наилучшие пожелания леди Килбэннок. До настоящего времени все превратности семейной жизни Вирджиния принимала с необыкновенным спокойствием. Какие бы неприятности и волнения Вирджиния ни причиняла другим, самой ей, в ее маленьком, но весьма многообразном мирке, всегда сопутствовали покой, свет и мир. Она обеспечила такое положение себе, спокойно оттолкнувшись от беспорядочного и неорганизованного детства и навсегда выбросив его из своей памяти. С того дня, как она вышла замуж за Гая, и до дня, когда от нее ушел мистер Трой, и еще за год после этого она постигла douceur de vivre [сладость жизни (фр.)], которая была не свойственна ее эпохе, ничего не добиваясь, принимая все, что давалось, и наслаждаясь этим без угрызений совести. Затем, после того как она встретилась с Триммером в окутанном туманом Глазго, она почувствовала вокруг себя холодные тени, сгущавшиеся с каждым днем. "Всему виной эта проклятая война, - думала она, спускаясь по ступенькам на Слоан-стрит. - Что хорошего, по их мнению, они делают? - задалась она вопросом, рассматривая лица встречных военных. - _Для чего_ все это?" Вирджиния пришла на свое рабочее место в конторе Йэна Килбэннока и позвонила Кирсти в шифровальный отдел. - Мне нужно повидать тебя. Как насчет того, чтобы вместе позавтракать? - Я хотела пойти с приятелем. - Ты должна избавиться от него, Кирсти. Я влипла. - О, Вирджиния, опять несчастье? - Не опять, а впервые. Разве ты не знаешь, что имеют в виду женщины, когда говорят "влипла"? - Неужели ты имеешь в виду _это_, Вирджиния? - Именно это. - Да, дело серьезное, правда? Ну хорошо, я избавлюсь от приятеля. Встретимся в клубе в час дня. Офицерский клуб в штабе особо опасных операций внешне выглядел более мрачным, чем столовые в транзитном лагере N_6. Здание клуба строили для других целей. Стены были украшены керамическими портретами рационалистов викторианской эпохи, изображенных с бакенбардами, в капюшонах и мантиях. Клуб обслуживали жены и дочери офицеров штаба под руководством жены генерала Уэйла, которая распределяла обязанности так, чтобы молодые и красивые женщины и девушки находились не на виду, а где-нибудь на кухне или в кладовой. Помимо многого другого миссис Уэйл зорко следила за функционированием электрического кофейника. Если какая-нибудь красавица случайно оказывалась около бара, миссис Уэйл немедленно поворачивала краник и выпускала клубы пара, которые надежно скрывали красавицу от взоров офицеров. В меру своих возможностей миссис Уэйл противилась также и посещению клуба женщинами, но это удавалось ей не всегда. Она предпринимала все возможное, чтобы пребывание в клубе оказалось для них неприятным, и часто выговаривал им: "Вам не следует рассиживаться здесь. Офицерам приходится ждать из-за вас, а они ведь _спешат на службу_". Именно это она и сказала, когда Вирджиния уселась за столиком поудобнее, чтобы рассказать Кирсти о своих делах. - О, миссис Уэйл, мы ведь только что сели. - У вас было вполне достаточно времени, чтобы покушать. Вот ваш счет. Безымянный подполковник - "освободитель" Италии - как раз в этот момент расхаживал в поисках свободного места. Он с благодарностью воспользовался освобожденным Вирджинией стулом. - С удовольствием сварила бы эту суку в ее собственном соку, - сказала Вирджиния, выходя из клуба. Они остановились в укромном уголке на улице, и Вирджиния рассказала о своем визите к доктору Паттоку. Выслушав ее, Кирсти сказала: - Не волнуйся, дорогая. Я пойду и поговорю с ним сама. Он любит меня до безумия. - Тогда поторопись с этим. - Зайду сегодня же вечером, по пути домой. Я сообщу тебе, что он скажет. Когда вернулась Кирсти, Вирджиния уже была в доме на Итон-терэс. Она сидела в нетерпеливом ожидании, ничем не занимаясь, в том же платье, которое носила весь день. - Ну, - спросила она, - как дела? - Давай-ка, пожалуй, выпьем что-нибудь. - Плохие новости? - Разговор оказался довольно неприятным. Джин? - Что он сказал, Кирсти? Он согласился сделать? - _Нет_. Он был ужасно, несговорчивым. Раньше я никогда не видела его таким. Сначала принял меня радушно, но, когда я сообщила о цели своего визита, он стал совсем другим. Начал разглагольствовать о профессиональной этике, сказал, что я склоняю его на совершение тяжелого преступления, спросил меня, обратилась ли бы я к своему управляющему банком с просьбой выдать мне чужие деньги. Я сказала, что обратилась бы, если бы была хоть малейшая надежда на то, что он сделает это. В результате он стал чуть-чуть добрее. Я рассказала ему все о тебе и о твоем финансовом положении. Тогда он сказал: "За малую плату никто такую операцию делать не согласится". Эти слова в какой-то мере выдали его. Я ответила: "Ну так что же? Вы же знаете _таких_ врачей, которые делают подобные операции". А он мне: "О таких случаях обычно узнают в полицейских судах". Я в свою очередь сказала: "Могу держать пари, что вы знаете одного-двух врачей, которые еще не попались на этом деле. Ведь аборты делали, делают и будут делать. Мы обращаемся к вам просто потому, что ни Вирджиния, ни я никогда раньше не нуждались в этом". Потом я долго подлизывалась к нему, напомнила, как он всегда заботился, когда детей ждала я. Не думаю, что это было неоспоримо a propos [кстати (фр.)], но, кажется, я все-таки несколько разжалобила его, и он стал мягче, ибо в конце концов сказал, что знает одного человека, который, может быть, поможет нам. Однако он тут же оговорился, что назовет мне этого человека не как врач, а как друг семьи. Надо заметить, что для меня он всегда был доктором, а не другом семьи. Он никогда не приходил в наш дом просто так, бесплатно; за каждый визит ему платили не менее гинеи. Но я не стала разговаривать с ним на эту тему, а только сказала: "Ну что ж, очень хорошо, напишите мне его адрес". И тут, Вирджиния, он буквально потряс меня. Он заявил: "Нет. Вы _сами_ запишите его адрес", а когда я протянула руку, чтобы взять листок бумаги с его стола, он добавил: "Одну минутку!" - и, взяв ножницы, отрезал верхнюю часть бланка, на, котором были напечатаны его фамилия и адрес. "Так вот, - продолжал он, - я уже довольно давно не встречался с этим человеком и не знаю, продолжает ли он практиковать. Если ваша подруга хочет, чтобы ее приняли, пусть она возьмет с собой сотню фунтов ассигнациями. Это все, что я могу сделать для вас. И запомните, я в этом деле не участвую. Мне ничего об этом не известно. Вашу подругу я никогда не видел". И ты знаешь, Вирджиния, я так разнервничалась, что едва смогла записать адрес. - А фамилию-то ты записала? Кирсти достала из сумочки листок бумаги и вручила его Вирджинии. - Брук-стрит? - спросила Вирджиния, взглянув на листок. - Это, наверное, где-то в Паддингтоне или в Сохо. И нет телефона. Давай посмотрим в телефонной книге. Они нашли фамилию под соответствующим адресом, но, позвонив по указанному в книге телефону, получили ответ, что абонент недоступен. - Я отправлюсь туда сейчас же, - сказала Вирджиния. С сотней фунтов можно и подождать. Надо посмотреть, каков он из себя. Ты, конечно, не захочешь поехать со мной? - Нет. - Мне хотелось бы, чтобы ты поехала, Кирсти. - Нет. Меня от этого дела всю в дрожь бросает. Вирджиния поехала одна. Такси на Слоан-сквер не оказалось. Она доехала до Бонд-стрит на метро и пошла дальше пешком, беспрестанно встречая на пути американских солдат. Брук-стрит когда-то была тихой фешенебельной улицей. Дойдя до того места, где должен был бы стоять разыскиваемый дом, Вирджиния увидела воронку от взорвавшейся здесь бомбы и множество мусора и обломков вокруг. Обычно в таких местах выставлялась надпись, в которой указывались новые адреса бывших жителей разрушенного дома. Вирджиния осмотрела участок, воспользовавшись своим электрическим фонариком, и прочитала на дощечке, что находившиеся по соседству фотография и шляпная мастерская переехали но таким-то адресам. Никаких объявлений о том, куда переехал подпольный акушер, не было. Возможно, он вместе со своими инструментами лежал где-нибудь под обломками. Вирджиния находилась рядом с отелем "Клэридж" и, движимая старой привычкой, в отчаянии заглянула туда. Прямо перед ней, у камина, стоял лейтенант Пэдфилд. Она отвернулась, сделав вид, что не заметила его, и устало поплелась по коридору, выходящему на Дэйвис-стрит, но в тот же момент подумала: "Что за черт? Почему я начинаю избегать людей" - и, повернувшись назад, улыбнулась: - Лут, я совсем не узнала вас. С затемненных улиц входишь, как слепая лошадь из шахты. Не желаете ли вы угостить девушку чем-нибудь? - А я как раз намеревался предложить это. Через минуту-две я должен поехать в "Дорчестер" к Руби. - А она живет теперь там? Я, бывало, ходила к ней в гости на Белгрейв-сквер. - Вам надо съездить повидать ее. Сейчас люди навещают ее не так часто, как раньше. Она очень впечатляющая и приятная женщина. У нее фантастическая память. Вчера она рассказывала мне о лорде Керзоне и Элинор Глин. - Я не задержу вас, но мне хочется выпить. - Насколько я понял, они оба интересовались оккультизмом. - Да, Лут, да. Но все же дайте мне выпить что-нибудь. - Меня оккультизм никогда особенно не интересовал. Для меня гораздо интереснее живые люди. Иначе говоря, не то, о чем помнит Руби, а сам факт, что она помнит это. Несколько дней назад я был на католическом заупокойном богослужении в графстве Сомерсетшир. Но меня там больше заинтересовали живые люди. Их было много. Это были похороны мистера Джервейса Краучбека в Бруме. - Я читала, что он умер, - сказала Вирджиния. - Мы встречались с ним много лет назад. Когда-то он очень нравился мне. - Замечательный человек, - сказал лейтенант. - Но ведь вы совершенно не знали его, Лут. - Личного знакомства между нами не было, я знаю его только понаслышке. Все считали его очень хорошим человеком. Я с радостью узнал, что и финансовые дела у него в хорошем состоянии. - Только не у мистера Краучбека, Лут. Это какая-нибудь ошибка. - Как мне рассказали, дела здесь были неважными после первой мировой войны. Недвижимость не давала никакого дохода. Она не только не давала дохода, но даже постоянно приносила убытки. Когда мистер Краучбек сдал свое имение в аренду, он не только окупил стоимость земли, но и сэкономил все, что ежегодно расходовал на поддержание своего поместья в порядке. Он ведь не допускал, чтобы оно пришло в упадок. Вскоре он распродал все недвижимое имущество. Таким образом он расплатился по всем своим обязательствам. Он продал также некоторые ценные вещи из имения, поэтому к концу своей жизни стал весьма состоятельным человеком. - Как вы много знаете о каждом, Лут. - Да, мне еще раньше говорили, что в этом отношении я подозрительный человек. Вирджиния не принадлежала к тем женщинам, которые могут долго скрывать свои мысли. - Я знаю о вас все в связи с моим разводом, - сказала она. - Мистер Трой - давний и ценный клиент моей фирмы, - ответил лейтенант. - Никаких элементов личного порядка в этом деле нет. Главное - служба, а потом уже дружба. - Вы по-прежнему считаете меня другом? - Конечно. - Тогда пойдите и найдите такси. Лейтенанту всегда это удавалось лучше, чем кому-либо другому. Когда Вирджиния ехала обратно на Итон-терэс, в тусклом свете фар то и дело возникали мужчины и женщины, энергично размахивающие банкнотами, пытаясь привлечь ими внимание водителя такси. Она испытывала кратковременное чувство торжества оттого, что без всяких хлопот сидит в уютной темноте машины. Однако в следующий момент она буквально согнулась под огромным весом нерешенной проблемы. Отчаяние ее было так велико, что весь остаток пути до дома она ехала, стиснув голову руками и склонив ее на колени. Кирсти встретила ее на ступеньках крыльца. - Какое счастье! Не отпускай такси. Ну как, все в порядке? - Нет. Ничего не получилось. Я видела Лута. - У доктора?! Как он мог оказаться там? Ему-то это вроде бы совсем ни к чему. - Нет, в "Клэридже". Он во всем признался. - А как насчет доктора? - О, с ним ничего не вышло. Дом разбомбили. - О, дорогая! Знаешь что, утром я спрошу у миссис Бристоу. Она все знает. (Миссис Бристоу была приходящей домашней работницей.) Ну, мне надо ехать. Поеду к бедняжке Руби. - Ты увидишь там Лута. - Я задам ему перцу! - Он говорит, что остается мне другом. Я, наверное, уже лягу спать, когда ты вернешься. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Вирджиния вошла в пустой дом одна. Йэна Килбэннока не было дома уже несколько дней, он возил группу журналистов но штурмовой полосе в Шотландии. Стол в столовой накрыт не был. Вирджиния пошла в кладовую, нашла там полбуханки серого хлеба, немного маргарина, небольшой кусочек эрзац-сыра и, усевшись за кухонным столиком, съела все это в одиночестве. Вирджиния не принадлежала к категории женщин, которые ропщут. Она смирилась с переменой, хотя в душе не признавалась себе в этом. В какой-нибудь миле темноты от Вирджинии, сидя в гостиной своего номера в отеле, Руби, наоборот, роптала. Одна ее бровь и кожа вокруг старческих глаз напряглись от раздражения. Она смотрела на четырех совсем непредставительных людей, сидящих за ее маленьким обеденным столом, и вспоминала блистательных гостей, которых принимала когда-то на Белгрейв-сквер день за днем тридцать лет подряд, - ярких, знаменитых, многообещающих, красивых гостей. Тридцать лет усилий, направленных на то, чтобы утвердить свое имя и произвести впечатление на людей, привели теперь к таким вот результатам... Кто эти люди? Как их фамилии? Что они сделали? О чем говорят эти люди, сидя на стульях перед электрическими каминами? "Руби, расскажите нам о Бони де Кастеллане", "Расскажите нам о Маркезе Касати", "Расскажите нам о Павловой". Вирджиния никогда не старалась произвести впечатление. Она тоже устраивала приемы, и это были блистательнее и весьма успешные приемы в разных странах Европы и в некоторых избранных местах в Америке. Она не могла вспомнить имена всех своих гостей; много было таких, чьих имен она не знала даже тогда, во время приемов. И теперь, глотая на кухне намазанный маргарином хлеб, она не сравнивала свое прежнее положение с настоящим. Сейчас, вот уже в течение целого месяца, она была объята страхом за свое будущее. Утром следующего дня Кирсти пришла в комнату Вирджинии очень рано. - Миссис Бристоу уже здесь, - сообщила она. - Я слышала, как она возится там с чем-то. Пойду вниз и поговорю с ней. Ты пока не говори ей ничего. Утренний туалет Вирджинии не отнимал теперь так много времени, как раньше. Ни широкого выбора нарядов, ни дорогостоящего изобилия на ее туалетном столике уже не было. Когда Кирсти наконец вернулась, Вирджиния, уже одетая, сидела в ожидании на кровати и неторопливо подправляла пилкой сломанный ноготь. - Кажется, все в порядке, - сказала Кирсти. - Миссис Бристоу спасет меня? - Я не сказала ей, что это нужно тебе. По-моему, она предполагает, что это Бренда, а к ней она всегда относилась хорошо. Она отнеслась ко мне благосклонно, не то что доктор Патток. Она знает одного нужного человека. Несколько женщин из ее окружения ходили к нему и говорят, что на него можно положиться полностью. К тому же он берет за операцию только двадцать пять фунтов. Боюсь только, что он иностранец. - Эмигрант? - Гм... хуже, чем эмигрант. Он, собственно, чернокожий. - А почему бы мне не обратиться к чернокожему? - Ну, знаешь, некоторые не доверяют им. Так или иначе, вот его фамилия и адрес: доктор Аконанга, Блайт-стрит, дом четырнадцать. Это улица, идущая от Эджвер-роуд. - Это тебе не Брук-стрит. - Да, и берет он четверть той цены. Миссис Бристоу полагает, что телефона у него нет. Главное, по ее словам, - это пойти к нему утром пораньше. Он пользуется в своем районе большой популярностью. Часом позднее Вирджиния уже была на ступеньках крыльца дома номер четырнадцать по Блайт-стрит. На эту улицу не упала ни одна бомба. Это была улица, где жили малоимущие и бедные табачные торговцы, имевшие, видимо, множество детей. В настоящий момент Пайд Пайпер [Pied Piper - дудочник в пестром костюме - герой поэмы Браунинга] государственных школ увез детей в загородные дома, а здесь остались лишь неряшливо одетые пожилые люди. На витринном стекле бывшего магазина была небрежно выведена надпись: "Приемная врача". Около двери курила женщина в брюках и с тюрбаном на голове. - Простите, вы не знаете, доктор Аконанга дома? - Он уехал. - О боже! - Вирджинию снова охватило безумное отчаяние вчерашнего вечера. Ее надежды никогда не были твердыми или слишком претенциозными. Это была сама судьба. Вот уже четыре недели ее преследует навязчивая мысль, что в окружающем мире разорения и убийств одиозной жизни в ее чреве предназначено выжить. - Уехал год назад. Его забрало правительство, - пояснила женщина в брюках. - Вы хотите сказать, что он в тюрьме? - Нет, что вы! На работе государственной важности. Он очень умный, несмотря на то что черный. А что вы думаете, есть такие вещи, которые черные знают, а эти цивилизованные белые - черта с два. Вон, прочитайте, куда его взяли. - Она показала на прикрепленную к косяку двери визитную карточку, на которой было написано: "Доктор Аконанга, натуртерапевт и глубокий психолог, временно прекратил практику. Почту и посылки направлять..." Далее следовал адрес дома на Брук-стрит - всего в двух номерах от места, где вчера вечером Вирджиния нашла в темноте лишь воронку от бомбы. - Брук-стрит? Какое совпадение... - Вышел в люди, - продолжала женщина в брюках. - А вы знаете, что я вам скажу: выходит так, что умных людей оценивают только во время войны. Вирджиния нашла такси на Эджвер-роуд и поехала по новому адресу. Когда-то это был большой частный дом, сейчас его заняли военные. В вестибюле сидел сержант. - Будьте любезны, ваш пропуск, мэм. - Мне нужен доктор Аконанга. - Ваш пропуск, пожалуйста. Вирджиния показала удостоверение личности, выданное штабом особо опасных операций. - О'кей, - сказал сержант. - Вы застанете его. Мы всегда знаем, когда доктор на работе. Проходите. Откуда-то с самого верха широкой лестницы доносились звуки, очень похожие на удары в тамтам. Поднимаясь наверх по направлению к этим звукам, Вирджиния вспомнила о Триммере, который бесконечно и невыносимо нудно напевал ей песенку под названием "Ночь и день". Звуки тамтама, казалось, говорили: "Ты, ты, ты". Она подошла к двери, за которой раздавался африканский музыкальный ритм. Стучать в дверь ей показалось бесполезным, и она попробовала повернуть ручку, но дверь была заперта. На стене около двери Вирджиния увидела кнопку звонка и табличку с фамилией доктора и нажала кнопку. Удары в тамтам прекратились. Щелкнул замок - дверь распахнулась. Перед Вирджинией стоял улыбающийся, низкорослый, опрятно одетый негр далеко не первой молодости; в его реденькой нечесаной бородке проглядывала седина; множество морщин на лице делало его похожим на обезьяну, а белки глаз были такого же темного цвета, как обожженные табачным дымом пальцы Триммера; из-за его спины на Вирджинию дохнуло слабым запахом - смесью чего-то пряного и гнилого. Улыбка негра обнажила множество зубов в золотых коронках. - Доброе утро. Заходите. Как поживаете? Вы принесли скорпионов? - Нет, - ответила Вирджиния. - Сегодня никаких Скорпионов. - Ну, пожалуйста, входите. Вирджиния вошла в комнату, в которой кроме обычной мебели было множество маленьких барабанов, блестящая статуя Христа, различные кости от скелета человека, в том числе и череп, прибитый гвоздями к столу петух, обезглавленный, но не ощипанный, с распростертыми, как у бабочки, крыльями, медная кобра работы индийских ремесленников из Бенареса, горшочки с пеплом, лабораторные колбы, наполненные темной жидкостью и закупоренные пробками. На стене висел увеличенный портрет мистера Черчилля, сердито смотревшего на все эти богатства доктора Аконанги. Другие предметы Вирджиния разглядывать не стала. Ее внимание привлек петух. - Вы не из штаба особо опасных операций? - спросил доктор Аконанга. - Да, я действительно оттуда. А как вы догадались? - Я ожидаю скорпионов вот уже три дня. Майор Олбрайт заверил меня, что их переправляют из Египта на самолете. Я объяснил им, что скорпионы необходимы мне в качестве важнейшего составного элемента одного из приготовляемых мной очень ценных препаратов. - В наше время все доставляется с большим опозданием, правда, доктор? Боюсь, что майора Олбрайта я не знаю. Меня направила к вам миссис Бристоу. - Миссис Бристоу? Я не уверен, что имел честь... - Я пришла к вам как частный пациент, - сказала Вирджиния. - Вы врачевали многих ее друзей. Таких женщин, как я, - объяснила она с присущей ей прямотой и откровенностью. - Тех, кто хотел избавиться от ребенка. - Да, да. Возможно. Это было очень давно. В пору мирного веселья, я бы сказал. Теперь все изменилось. Сейчас я на государственной службе. Генералу Уэйлу не понравится, если я возобновлю свою частную практику. На карту поставлена сама демократия. Вирджиния перевела взгляд с безглавого петуха на другие незнакомые ей предметы. Она заметила на столе экземпляр книги "Орхидеи для мисс Блэндиш". - Доктор Аконанга, - спросила Вирджиния, - как вы полагаете, какие ваши дела могут быть важнее чем я? - Герру фон Риббентропу снятся из-за меня самые ужасные сны, - ответил доктор Аконанга гордо и важно. Какие сны мучили Риббентропа в ту ночь, Вирджиния знать не могла. Ей же самой приснилось, что она лежит распростертая на столе, крепко привязанная к нему, обезглавленная, покрытая перьями с кровяными полосками, и какой-то внутренний голос, выходящий из ее лона, непрерывно повторяет одно и то же: "Ты, ты, ты..." 6 Сверхсекретное заведение Людовича размещалось на большой реквизированной вилле в тихом, малонаселенном районе графства Эссекс. Владельцы виллы оставили большую часть мебели, поэтому в апартаментах самого Людовича, которые по замыслу строителей виллы были детскими комнатами, имелось все необходимое. Он никогда не разделял пристрастия сэра Ральфа и его друзей к bric-a-brac [старье, хлам, подержанные вещи (фр.)]. Кабинет Людовича в какой-то мере напоминал гостиную мистера Краучбека в Мэтчете; в нем недоставало лишь характерного запаха курительной трубки и собаки. Людович не курил, и у него никогда не было собаки. Когда его назначали, ему сказали: - Вас не касается, кто ваши "клиенты" и куда они направляются. Ваше дело - просто позаботиться о том, чтобы в течение десяти дней, которые они проведут у вас, им было хорошо и удобно. Кстати, вы и сами можете устроиться очень удобно. Полагаю, что данная перемена... - дававший указания заглянул в досье Людовича, - после вашего пребывания на Ближнем Востоке такая перемена не может не оказаться для вас приятной. За весь период обучения у сэра Ральфа Бромитона Людовичу недоставало жадного стремления Джамбо Троттера к комфорту и его изобретательности в создании такового. Людовича и его заместителя по административно-хозяйственным вопросам Фримантла обслуживал один денщик. Поясной ремень и ботинки Людовича всегда были начищены до блеска. Он высоко ценил необычное пристрастие старого солдата к коже. Его сверхсекретное заведение получало специальные высококалорийные продовольственные пайки, ибо оно обслуживало "клиентов", которые проходили усиленную физическую подготовку и испытывали - большая их часть, по крайней мере, - огромное нервное напряжение. Людович ел много, но не без разборчивости. Его деятельность была в основном умственной, поэтому на него возлагался весьма ограниченный круг официальных служебных обязанностей. Всеми административными вопросами ведал заместитель начальника учебного заведения, а подготовкой "клиентов" занимались три атлетически сложенных офицера, и эти храбрые молодые люди основательно побаивались Людовича. О том, кого и для каких целей они готовят, им было известно гораздо меньше, чем Людовичу. Они не знали даже сокращенных обозначений подразделений, в которых служили, и предполагали - правильно предполагали, - что, когда им случалось бывать в городе, их там умышленно подпаивали одетые в штатское агенты контрразведывательной службы, пытавшиеся вызвать их на неосторожный разговор о том, чем они занимаются в сверхсекретном заведении. По завершении каждого курса подготовки эти молодые люди должны были представлять письменный доклад о мастерстве, отваге и удали каждого "клиента". Людович переписывал эти доклады, слегка изменяя их, если находил нужным, и, запечатав в несколько конвертов, отправлял соответствующим хозяевам "клиентов". Как-то утром в один из последних дней ноября Людович уселся в своем кабинете как раз для того, чтобы выполнить эту свою почти единственную обязанность. На его столе лежали доклады о результатах подготовки "клиентов". "Ф.П.О.К.", - прочитал он в одном из них, что означало: "Физическая подготовка о'кей, но нервный тип. Стал еще более нервным. При выполнении последнего прыжка пришлось буквально выталкивать". "Н.К.Ч.Н.Г." - означало: "Ни к черту не годится". "Отличная физическая подготовка "клиента" не соответствует его психологической стойкости", - написал Людович. Затем он взял словарь Роже и под заголовком "Характерные качества" нашел "трусость, малодушие, боязливость, подлость, страх, пугливость" и далее перечень носителей таких качеств: "...презренный тип, идиот. Боб Акрес [хвастливый трус - герой произведения английского драматурга Шеридана "Соперники"], Джерри Сник [муж под башмаком жены - герой произведения английского драматурга Фута "The Mayor of Garratt"]". Выражение "презренный тип" показалось Людовичу новым. Он обратился к толковому словарю и нашел: "Грум, конюх, слуга, подлец, мошенник, плут, гнусный тип, трусливый, ничтожный, недостойный уважения". Далее следовала цитата из какого-то произведения: "...несметная толпа наших презренных викариев". Людович продолжал просматривать колонку словаря, как ищущий золото старатель. В каждом гнезде он находил какое-нибудь необычно звучащее словцо или словосочетание. "Коук-эпонлитлтон - жаргонное название смешанного напитка..." Людович редко посещал бар в комнате отдыха. Возможность воспользоваться этим названием ему самому вряд ли представится. А вот для выговора кому-нибудь оно наверняка пригодится, "Фримантл, мне кажется, вы вчера слишком много выпили коук-эпонлитлтона". "Коллапсус - состояние после сильного удара..." Людович с неослабевающим интересом водил пальцем по колонке словаря до тех пор, пока в его кабинет не вошел заместитель начальника по административно-хозяйственным вопросам с конвертом в руке, на котором стоял гриф: "Совершенно секретно". Людович торопливо написал в конце доклада: "Недостатки процессом подготовки не искоренены. Для участия в особо опасных операциях рекомендован быть не может", - и поставил в конце листа свою подпись. - Благодарю вас, Фримантл, - сказал он. - Возьмите эти секретные доклады, запечатайте их в конверт и отправьте с мотоциклистом связи обратно. Кстати, каково ваше мнение о наших "клиентах" последней группы? - Не особенно высокое, сэр. - Толпа презренных викариев? - Сэр? - удивился Фримантл. - Это я просто так. Пройдя подготовку, каждая группа "клиентов" уезжала рано утром, а через два дня поздним вечером приезжала новая группа. Промежуточное между двумя сменами время предоставлялось руководящему составу заведения для отдыха, и, если у них были деньги, они могли поехать в Лондон. На этот раз в заведении остался только главный инструктор, который не признавал почти никаких развлечений в городе потому, что не любил надолго расставаться с гимнастическими снарядами, которых было так много в этом заведении. Заместитель начальника Фримантл нашел инструктора сидящим в комнате отдыха после напряженнейшего часа занятий на трапеции. От выпивки инструктор отказался. Заместитель начальника приготовил себе в баре смешанный напиток из розового джина и аккуратно записал его на свой счет в бухгалтерской книге. После некоторой паузы он спросил: - Вы не находите, что наш шеф в последнее время стал странноватым? - Мне не очень часто приходится встречаться с ним. - В последние дни я не могу понять и половины из того, что он говорит. - Отступление с Крита было для него очень тяжелым. Несколько недель в открытой шлюпке. В таких условиях любой станет странноватым. - Он только что лепетал о каких-то презренных викариях. - Возможно, это религиозная мания, - сказал главный инструктор. - Меня он ничем не беспокоит. Людович в своем кабинете на верхнем этаже вскрыл доставленный ему конверт, извлек из него список новой группы "клиентов", прибывающих на следующий день, и бегло просмотрел его. Он заметил с удовлетворением, что все в группе общевойсковые офицеры. У него была лишь одна маленькая причина для беспокойства. Так много было связано с предыдущим периодом его подготовки, что ему отнюдь не хотелось бы заполучить в свое заведение кого-нибудь из офицеров гвардейской кавалерии. До сих пор этого не случалось, не случилось и на сей раз. Однако в полученном списке значилась еще более угрожающая фамилия. Список был составлен в алфавитном порядке, и в его начале Людович прочитал: "Краучбек Г. Территориальная армия. Капитан королевского корпуса алебардистов". Даже для такого страшного момента новый словарный запас Людовича оказался весьма кстати. В нем было одно замечательное слово, которое очень точно определяло его состояние: "коллапсус". Получить два удара в течение одного месяца после двухлетней передышки! Получить удары в таком месте, где он, казалось, был защищен от них наилучшим образом! В башне из слоновой кости! Получить удары в собственной, хорошо укрепленной, казалось, неприступной крепости - это была не имеющая себе равных катастрофа. Людович прочитал достаточное количество работ по психологии, и ему был хорошо знаком термин "травма", он хорошо знал, что ранение без видимых внешних следов вовсе не гарантирует непогрешимого состояния здоровья. Летом 1941 года с Людовичем кое-что произошло - кое-что, непосредственным участником чего он был, и что, по мнению греков, привело к роковому концу. И не только по мнению греков. Почти все люди на земле, не имевшие никакой связи друг с другом, обнаружили и заявили об этом зловещем родстве между силами мрака и справедливости. "Кто такой был Людович, - спросил себя Людович, - чтобы выдвигать свой ограниченный современный скептицизм против накопленного человечеством опыта?" Людович открыл словарь и прочитал: "Рок - неотвратимая судьба (обычно неблагоприятная), гибельный конец, гибель, крах, разрушение, разорение, полный провал, смерть". 7 Йэн возвратился из поездки по Северной Шотландии. Группу журналистов он распустил на платформе в Эдинбурге. Он прибыл в Лондон утром, но не намеревался появляться в своей конторе по меньшей мере до полудня. В конторе для оказания помощи малочисленному теперь секретариату и для ответов на телефонные звонки находилась Вирджиния. Йэн принял ванну после своего ночного путешествия, побрился и позавтракал, закурил сигару и готовился приятно отдохнуть, когда неожиданно пришла Кирсти. Рабочий день шифровальщиков был не нормированным, их загружали по мере необходимости. Она работала в ночную смену и вернулась домой в надежде принять ванну. То, что Йэн израсходовал всю горячую воду, обескуражило ее. С досады она выпалила Йэну все неприятные новости о положении Вирджинии. - Боже мой! В ее-то возрасте и при таком богатом жизненном опыте! - были первые слова Йэна. - Что ж, у нас ей в таком положении оставаться нельзя, - добавил он. - Она очень озабочена, - сказала Кирсти. - Настроение - хуже быть не может. Неужели в нашей стране нет врачей, которые могли бы ей помочь? Она уже дважды получила отказ. Теперь она оставила все попытки. Говорит о неотвратимой судьбе. Йэн глубоко затянулся сигарным дымом и задался вопросом, почему