олено, наоборот, вспухло. Вместо постоянной ноющей боли Гай страдал от частых мучительных спазм, если поворачивался в кровати. Но в целом эти боли для него были предпочтительнее. Непосредственным результатом обращения Джамбо в клуб "Беллами" был визит лейтенанта Пэдфилда. Он приехал утром, когда большая часть мужчин и женщин в Лондоне создавали видимость занятости или в самом деле были заняты. Пэдфилд принес свежий номер "Севайвэла" и стаффордширскую фаянсовую фигурку мистера Глэдстоуна; кроме этого у него был в руках замечательный букетик хризантем, но это, разумеется, не для Гая. - Я заглянул к вам по пути в "Дорчестер", - пояснил он. - У Руби вчера вечером произошло довольно неприятное событие. Один из наших здешних генералов - большой поклонник Питера Пэна. Руби пригласила его на обед, чтобы познакомить с сэром Джеймсом Барри. Я тоже получил ее приглашение. Меня очень удивило, что Барри еще жив. Он ведь совершенно определенно умер. Мы прождали его целый час, и, когда Руби позвонила наконец, чтобы несли обед, ей сказали, что прислуги в отеле нет и что объявлена воздушная тревога. "Вот поэтому его и нет, - сказала Руби. - Он ушел в бомбоубежище. Смешно. В его-то возрасте". Таким образом, никакого обеда не состоялось, генерал расстроился. Руби тоже. - А вы действительно ведете очень хлопотливую и напряженную жизнь, Лут. - Говорят, что в Нью-Йорке тоже все время происходят такие вещи. Все личные секретари, ведающие приемами и приглашениями, находятся в Вашингтоне. Поэтому я думаю, что букетик цветов... - Вы и фигурку мистера Глэдстоуна взяли бы к ней, Лут. Очень приятно, конечно, что вы принесли ее, но, видите ли, мне некуда поставить ее. - По-вашему, она понравится Руби? У нес большей частью французские вещи. - Ее муж был членом кабинета при премьере Аскуите. - О да, конечно. Я забыл. Это, разумеется, меняет дело. Ну ладно, мне надо ехать. - У дверей он остановился, нерешительно размышляя о фаянсовой фигурке. - Глонобэны шлют вам свои соболезнования. - Я их не знаю. - И ваш дядя Перегрин тоже. Очень интересный человек... Вы знаете, Краучбек, по-моему, эта фигурка не впишется в комнату Руби. - Тогда отдайте ее Гленобэнам. - А они либералы? - Мне кажется, да. Многие шотландцы - либералы. Наконец лейтенант отправился наносить свой визит, оставив Гая с "Севайвэлом". Это был номер, который сжевал маленький Фидо. Он был отпечатан задолго до того, как Эверард Спрюс получил рукопись Людовича. Гай переворачивал страницы журнала без особого интереса. По его мнению, журнал был под стать и, пожалуй, даже по-своему превосходил комиксы командира эскадрильи, особенно по части иллюстраций. Во времена заигрывания с марксистами Эверард Спрюс скрывал дискредитирующее его предпочтение Фрагонара Леже путем отрицания всякого интереса к графическому искусству, энергично и правильно утверждая, что рабочие в безразличии к этому искусству находятся далеко позади него самого. "Посмотрите на Россию", - говорил он, бывало. Однако в ранние дни "Севайвэла", еще до союза с Россией, министерство информации указывало, что, поскольку Гитлер провозгласил "образную живопись", защита космополитических авангардистов стала в Англии обязанностью всякого патриота. Спрюс согласился с этим безоговорочно, в результате чего "Севайвэл" стал довольно часто давать художественные приложения, которые подбирали Коуни и Фрэнки. Было такое приложение и в данном номере журнала: десять глянцевых страниц с различными каракулями. Просмотрев их, Гай перешел к очерку эмигранта-пацифиста Парснипа, прослеживавшего духовное сходство Кафки и Клаа. Гай не знал ни того, ни другого. Следующим его навестил дядюшка Перегрин. У дядюшки Перегрина, как и у лейтенанта Лута, свободного времени было хоть отбавляй. Он не принес никакого подарка, считая, что самого факта его появления здесь уже вполне достаточно. Он сел у койки Гая, не выпуская из рук зонтика и мягкой поношенной шляпы, и, укоризненно посмотрев на своего племянника, сказал: - Тебе надо быть более осторожным, особенно теперь, когда ты стал главой семьи. Перегрин был на пять лет моложе отца Гая, но выглядел он намного старше - несовершенное и плохо обработанное литье из одной и той же формы. Лейтенант Лут назвал Перегрина Краучбека интересным человеком, и это суждение, несомненно, было уникальным. Конечно, это был человек с широким кругозором, хорошо начитанный, повидавший мир, полно и точно осведомленный во многих неясных для других вопросах, разборчивый коллектор всяких безделушек; человек, очень красиво одевавшийся на время исполнения своих обязанностей в католическом суде, но тем не менее человек, которого старались избегать даже те, кто разделял его интересы. Дядюшка Перегрин являлся примером не поддающейся четкому определению нечувствительности, которую Гай нередко замечал и у себя, - мрачная напряженность и замкнутость, которые довели Айво до умопомешательства и страшная мысль о которых преследовала Бокс-Бендера, когда он изучал письма своего сына из лагеря для военнопленных. В 1915 году, в первый день пребывания в Дарданеллах, дядюшка Перегрин подхватил сложную форму дизентерии и всю остальную войну провел в качестве личного адъютанта губернатора колонии, который неоднократно, но безуспешно посылал телеграммы с просьбой об отзыве Перегрина. В двадцатых годах Перегрин бездельничал на дипломатической службе в качестве почетного атташе. Однажды в том же посольстве в ранге первого секретаря появился Ральф Бромптон, который попытался устроить его в канцлерское отделение Высокого суда правосудия Великобритании, и тоже безуспешно, потому что Перегрин был слишком высокого мнения о себе; из этого инертного элемента нельзя было высечь ни единой искорки. В течение десяти лет после снижения курса фунта стерлингов дядюшка Перегрин жил в Лондоне в старомодной квартире рядом с Вестминстерским кафедральным собором, где, надев тот или иной наряд, он иногда помогал выполнять ту или другую функцию. Возможно, для такого любознательного иностранца, каким был лейтенант Лут, Перегрин действительно представлял какой-то особый интерес. Нигде, кроме Англии, и ни в какое другое время, кроме своего, Перегрин появиться не мог. Дядюшка Перегрин очень любил войну. За свою жизнь, когда падали бомбы, он нисколько не боялся. Его очень радовало то обстоятельство, что многие из его предсказаний в области внешней политики оправдывались. Позднее он подыскал себе подходящую работу. В те времена в разгаре было движение "за спасение", в ходе которого граждан призывали освободить свои полки от книг, чтобы превратить их в пульпу для изготовления из нее официальных бланков и для таких публикаций, как "Севайвэл". Благодаря этому движению успели исчезнуть многие редчайшие и ценнейшие тома, и только после этого министерству пришла в голову мысль, что продать их было бы гораздо выгоднее. Немедленно была создана комиссия, чтобы решить, что из обреченного на переработку в пульпу еще можно спасти; пожилые мужчины и женщины в поте лица своего рылись в связках книг и отбирали те из них, которые следовало спасти, оценить и продать. Как и во всех других делах, дядюшка Перегрин был скрупулезно честен, но он воспользовался прерогативой преимущественного права покупки, которым пользовались держатели киосков благотворительных базаров. Он неизменно просил какого-нибудь коллегу оценить то, что хотел купить, и, если цена оказывалась сходной, платил ее и откладывал книгу для себя. Таким образом его небольшая библиотека пополнилась всего какими-нибудь двадцатью томами, но каждый из них был истинным сокровищем библиофила. Дядюшка Перегрин приобрел эти тома по ценам, превалировавшим, как помнят любители книг, в небогатые последние мирные годы. - Мой протеже - молодой американец - сообщил мне, что ты здесь, - продолжал дядюшка Перегрин. - Ты, наверное, помнишь, как мы познакомились с ним. А место-то здесь не очень хорошее, - добавил он, критически осматривая комнату Гая. - Раньше я об этом доме, кажется, ничего не слышал. Он поинтересовался состоянием травмированного колена Гая и тем, как его лечат. - А кто лечащий врач? - спросил он. - Майор Бленкинсон. - Майор Бленкинсон? Кажется, я никогда не слышал о нем. А ты уверен, что он разбирается в этом деле? Настоящих специалистов по колену очень мало. - Он рассказал о травме своего колена, полученной им много лет назад на теннисной площадке в Бордегаре. - Лечивший меня врач ничего не смыслил в колене. С тех пор оно у меня так и не пришло в норму. - Он взял "Севайвэл", просмотрел иллюстрации и заметил без злобы: - Э-э, все этот стиль _модерн_. - Затем перешел к разделу "государственные дела". - Ужасные новости с восточного фронта. Большевики опять продвигаются. Немцы, кажется, не в состоянии остановить их. Я скорее бы предпочел видеть в Европе японцев, у них, по крайней мере, есть император и какая-то религия. Если верить газетам, то мы к тому же еще и помогаем большевикам. Поистине мир сошел с ума. После небольшой паузы он продолжал: - Я ведь пришел пригласить тебя. Почему бы тебе не перебраться ко мне на квартиру и не побыть там до выздоровления? Места там много; миссис Корнер все еще у меня, готовит, как может, из пайков. Лифт работает, а сейчас ведь многие дома лишены этого. Там у нас в соборе голландский монах-доминиканец - это не значит, конечно, что я одобряю доминиканцев вообще, - устраивает действительно интересные рождественские собрания. Ты сможешь убедиться, что ходом войны он совершенно недоволен. И вообще, там тебе будет гораздо лучше, чем здесь. Я по вечерам большей частью дома, - добавил он, как будто это обстоятельство было чрезвычайно привлекательным. Гай не отверг сразу предложения, видимо, из-за своего меланхолического настроения; фактически, он принял его. Джамбо позаботился о санитарной машине, и Гая доставили к новому месту жительства. Лифт, как и обещал Перегрин, работал, и Гая подняли в большую, мрачную, тесно заставленную мебелью квартиру. Экономка миссис Корнер приняла его как раненного на фронте солдата. Не очень далеко от того места, где находился теперь Гай, полковник Грейс-Граундлинг-Марчпоул изучал доложенный ему для утверждения документ. - Краучбек? - спросил он. - А у нас есть досье на него? - Да, в деле Бокс-Бендера. - Да, да, я помню. И шотландские националисты. - И священник в Александрии. Ничего особенного на него с тех пор не поступало. - Возможно, он потерял связь со своим руководством. Хорошо, что мы не арестовали его в то время. Если мы позволим ему сейчас попасть в Италию, он может навести нас на неофашистскую шпионскую сеть. - Но следить за ним там будет не легко. Необходимые меры безопасности в Восьмой армии соблюдаются далеко не всегда. - Нет. Это спорный вопрос. В целом можно сказать, что соблюдаются. Полковник написал: "Для секретной работы в Италии этот офицер рекомендован быть не может" - и перешел к следующей фамилии - де Сауза. - Член коммунистической партии с хорошей репутацией, - сказал он. - Очень кстати в данный момент. Комната, в которой Гаю предстояло провести шесть недель и принять важное решение, за весь период проживания в этой квартире дядюшки Перегрина занималась всего несколько раз. Окно выходило на кирпичную стену. Комната была обставлена мебелью, вывезенной из Брума. Гай лежал на огромной старинной кровати, украшенной медными шарообразными шишками. Здесь Гаю нанес очередной визит майор Бленкинсон. - Опухоль все еще не спадает, - констатировал он. - Единственное средство - это держать ногу вверх. Во время первых дней пребывания на новом месте у Гая побывало несколько посетителей; среди них был Йэн Килбэннок. После двадцати минут бесцельной болтовни он спросил: - А ты помнишь Айвора Клэра? - Да, помню. - Он сейчас с чиндитами в Бирме. Удивительно, правда? Гай вспомнил, как впервые увидел Айвора в Боргезских садах. - Ничего удивительного. - Слухи доходят до Дальнего Востока только через некоторое время. А может, ему уже надоели вице-королевские круги? - Айвор не верит в жертвы. Да и кто верит-то в наше время? Но он обладает сильным желанием выиграть. - Я не представляю себе ничего более жертвенного, чем таскаться по джунглям с этими головорезами. Не знаю, что именно он намеревается выиграть там. - Было время, когда Айвор мне очень нравился. - О, мне он и _сейчас нравится_. Все уже забыли его ошибку на Крите. Именно поэтому-то и странно, что он выдает сейчас себя за героя. Когда Йэн ушел, Гай долго размышлял о полной противоположности между желанием принести себя в жертву и желанием выиграть. Это, казалось, в какой-то, пусть еще неопределенной мере имело отношение лично к нему и его положению. Он еще раз перечитал письмо отца, которое всегда носил с собой: "...Господь бог никогда не становится в позу и не подчеркивает своего превосходства. Он принимает страдания и несправедливости... Количественные критерии здесь неприменимы..." В это время проходила Тегеранская конференция, на которой количественные критерии имели первостепенное значение. В конце первой недели декабря 1943 года, как свидетельствуют исторические записи, мистер Уинстон Черчилль показал мистеру Рузвельту сфинкса. Ободренные уверенностью своих военных советников в том, что немцы капитулируют этой зимой, два могущественных пожилых джентльмена обошли вокруг колосса, молча наблюдая, как вечерние тени смягчают черты этого древнего изваяния. Несколькими часами позднее то же самое солнце скрылось за горизонтом и в Лондоне, не с такими контрастными световыми тенями, как в пустыне, а постепенно тускнея в пелене дождя и оставляя в темноте мокрые неосвещенные мостовые города. В этот час с почти таким же самодовольным и мыслящим выражением на лице, с каким лидеры "Свободного мира" созерцали сфинкса, дядюшка Перегрин, стоя у раскрытой двери, созерцал женщину, нажавшую на кнопку звонка его квартиры. - Я пришла повидаться с Гаем Краучбеком, - сказала она. На лестничной площадке было темно. Коридор был освещен очень слабо. Дядюшка Перегрин считал затемнение важной мерой и строго и неукоснительно соблюдал все относящиеся к этой мере правила. - А он ожидает вас? - Нет. Я только что узнала, что он здесь. Вы не помните меня? Вирджиния. - Вирджиния? - Вирджиния Краучбек, по тому времени, когда вы знали меня. - О! - воскликнул дядюшка Перегрин. - В самом деле? Это вы? - Практически он никогда не смущался, но, если до сознания Перегрина доводился какой-нибудь новый, неизвестный факт, на его усвоение ему требовалось некоторое время. - Сегодня ужасная погода, - продолжал он. - Надеюсь, вы не промокли на пути сюда? - Я приехала на такси. - Отлично. Вы уж простите, что я не узнал вас. А вы действительно уверены в том, что Гай захочет увидеть вас? - Почти на сто. Дядюшка Перегрин закрыл входную дверь и сказал: - Я был на вашей свадьбе. А после этого мы встречались с вами? - Один или два раза. - Вы уехали в Африку. Потом мне кто-то говорил, что вы уехали в Америку. А теперь вы хотите видеть Гая? - Да, пожалуйста. Он провел Вирджинию в гостиную. - Вы найдете здесь много интересных вещей, - сказал он, словно предсказывая длительное ожидание. - Разумеется, если вы интересуетесь редкими вещами. Он прикрыл за собой дверь. Войдя в комнату Гая, он, прежде чем начать разговор, прикрыл дверь и в нее. - Там пришла молодая дама. Говорит, что твоя жена. - Вирджиния? - Да, так она назвала себя, по крайней мере. - Хорошо. Пошлите ее сюда. - А ты _хочешь_ увидеть ее? - Очень хочу. - Если что-нибудь произойдет, ты позвони. Миссис Корнер уже ушла, но я услышу твой звонок. - А что, собственно, вы имеете в виду, дядюшка? - Да _что угодно_. Ты же знаешь, на что способны женщины. - А вы _сами-то_ знаете, дядюшка? Дядюшка задумался на несколько секунд, затем согласился: - Да, кажется, ты прав. Пожалуй, не знаю. Затем он вышел, привел Вирджинию и оставил мужа и жену вдвоем. На то, чтобы принять подобающий внешний вид, Вирджиния затратила немало труда. Кирсти дома не было, она ушла праздновать день святого Николаев в частной подготовительной школе своего сына, поэтому Вирджинии пришлось позаимствовать одежду, которую она недавно продала Кирсти, без разрешения. Ни признаков беременности, ни каких-либо других существенных перемен в ее внешности с тех пор, как они виделись в последний раз. Гай не заметил. Она решительно подошла к кровати, поцеловала его и сказала: - О, дорогой, как долго мы не виделись! - С четырнадцатого февраля сорокового года, - уточнил Гай. - Неужели так давно? А почему ты запомнил число? - Это был важный день в моей жизни - плохой день, критический... Я слышал о тебе. Ты работаешь в конторе Йэна и живешь у него и Кирсти. - А еще что-нибудь слышал? Что-нибудь довольно отвратительное? - Ходят разные слухи... - О Триммере? - Йэн что-то говорил о нем. - Он говорил все правильно. - Вирджиния вздрогнула от отвращения. - И чего только не происходит с человеком? Во всяком случае, с этим покончено, но жизнь у меня до сих пор безотрадная. Уж лучше бы мне было остаться в Америке. Сначала все это представлялось веселой забавой, но длилась она недолго. - Я убедился в этом, - сказал Гай. - Не совсем тем же путем, правда... Последние два года была такая же скука, как и в мирное время. - Ты мог бы заглянуть ко мне. - Я вел себя очень глупо во время нашей последней встречи, помнишь? - О, ты _об этом_... - сказала Вирджиния пренебрежительно. - Если бы ты только знал, как отвратительно ведут себя в таких случаях другие! _Все это_ забыто, будь спокоен. - Но я-то не забыл. - Ну и глупо. Вирджиния придвинула к кровати стул, закурила сигарету и нежно спросила Гая о ранении. - Какой ты храбрый! - восторженно заметила она. - Ты действительно мужественный человек. _Прыгнуть с парашютом_! Я умираю от страха только оттого, что нахожусь в самолете, не говоря уже ни о каких прыжках. - После короткой паузы она добавила: - Я ужасно опечалилась, когда узнала о смерти твоего отца. - Да. Я всегда надеялся, что он проживет дольше. Его здоровье пошатнулось лишь за несколько месяцев до кончины. - Мне, конечно, хотелось увидеть его. Но, по-моему, он не пожелал бы этого. - Он давно уже перестал ездить в Лондон, - сказал Гай. Вирджиния впервые окинула взглядом темную комнату Гая. - А почему ты здесь? - спросила она. - Йэн и Кирсти говорят, что ты стал теперь богатым. - _Пока_ еще нет. Адвокатам все еще не до моих дел. Однако в конечном итоге мое финансовое положение, кажется, немного улучшится. - А у меня - полнейший крах. - На тебя это совсем не похоже. - О, ты еще убедишься, что я переменилась во многих отношениях. Послушай, а как бы мне развлечь тебя? Мы, помнится, любили играть с тобой в пикет? - Не играл уже много лет. Да и карт в этом доме, кажется, нет. - Завтра я принесу их. Хочешь? - Приноси, если придешь. - Конечно, обязательно приду. Если ты не возражаешь, разумеется. Гай не успел еще ответить ей, как дверь открылась и в комнату вошел дядюшка Перегрин. - Я просто интересуюсь, не нужно ли вам что-нибудь, - сказал он. Что его беспокоило? Подозрение в возможности убийства? Совращения? Он стоял, внимательно созерцая их - так же, как те два лидера великих держав созерцали сфинкса, - не рассчитывая на участие в разговоре, но подсознательно ощущая существование проблем, решение которых лежало за пределами его возможностей. Им двигало также и более простое чувство - желание еще раз взглянуть на Вирджинию. Он не привык к таким посетителям, а Вирджиния к тому же обладала какой-то необъяснимой притягательной силой. Начитанный, повидавший мир, хорошо осведомленный во всем, он был тем не менее каким-то посторонним в этом мире. Он редко в прошлом понимал шутки, которые отпускал на его счет Ральф Бромптон. Вирджиния была греховной женщиной, роковой женщиной, приведшей к упадку семью Краучбеков; и, что еще важнее, дядюшка Перегрин считал ее главной виновницей. Не ему, конечно, разбираться в трудно различимых причинах неудачи. Вырождения и отчаяния; для этого нужно обладать куда более острым зрением, чем у него. За время, прошедшее с того момента, как дядюшка Перегрин проводил Вирджинию в комнату Гая, он и не пытался возобновить чтение, которым был занят до ее прихода. Он стоял у газового камина и размышлял над тем немногим, что запечатлелось в его воображении в результате нескольких беглых взглядов на Вирджинию. Он вернулся в комнату Гая, чтобы убедиться в безошибочности своих впечатлений о ней. - Боюсь, что выпить у меня ничего не найдется, - сказал он. - Боже мой, зачем же! Это совсем не обязательно. - У Гая, по-моему, частенько бывает джин. - Все выпито, - сказал Гай. - Теперь он у меня будет только после следующего визита Джамбо. Дядюшка Перегрин стоял как очарованный. Ему явно не хотелось удаляться. Неудобное положение разрядила Вирджиния. - Ну, мне надо идти, - сказала она, хотя торопиться ей было совершенно некуда. - Но я еще приду и теперь знаю, что привести с собой. Карты и джин. Ты заплатишь за них, Гай, правда ведь? Дядюшка Перегрин проводил Вирджинию до двери, затем вошел вместе с ней в лифт; он постоял рядом с ней на неосвещенных ступеньках крыльца, озабоченно всматриваясь в темноту и дождь. - Как же вы пойдете? - спросил он. - На Виктории, возможно, есть такси. - Мне только до Итон-терэс. Я пойду пешком. - Это далеко. Может быть, мне проводить вас? - Не говорите глупостей, - ответила Вирджиния, спускаясь по ступенькам под дождь. - Завтра увидимся. Дядюшка Перегрин был прав: путь был действительно не близкий. Вирджиния шагала по улицам смело, освещая себе путь на перекрестках фонариком. Даже в такой ненастный вечер позади каждой двери стояли обнимающиеся и целующиеся пары. Дома, когда Вирджиния наконец добралась до него, никого не было. Она повесила пальто так, чтобы оно высохло. Потом простирнула свое белье. Затем подошла к буфету, в котором, как ей было известно, Йэн хранил коробочку со снотворными таблетками. Кирсти никогда не нуждалась в таких таблетках. Вирджиния проглотила две и, погрузившись в глубокий сон, не слышала даже воя сирен, предупреждавших об отдаленном беспокоящем воздушном налете противника. В доме на Карлайл-плейс дядюшка Перегрин вернулся в комнату Гая. - Видно, теперь это совершенно обычное явление, когда разведенные встречаются как друзья? - спросил он. - В Соединенных Штатах, по-моему, так заведено с давних времен. - Да. И она ведь жила там довольно долго, правда? Этим и объясняется ее приход. А как ее фамилия? - Кажется, Трой. Такую она носила, по крайней мере, во время нашей последней встречи. - Миссис Трой? - Да. - Смешно звучит. А ты уверен, что Трой, а не Тройти? Рядом с нами живет семья с фамилией Тройти. - Нет. Такая же, как у Елены Троянской. - А-а... Да, да, совершенно верно, - согласился дядюшка Перегрин. - Как Елена Троянская. Очень яркая женщина. А почему она упомянула об оплате карт и-джина? Она что же, не богата? - Да. Теперь не располагает ни одним лишним пенсом. - Какая жалость, - сказал дядюшка Перегрин. - А по внешнему виду никак не подумаешь, правда? Когда Вирджиния пришла вечером следующего дня, она назвала дядюшку Перегрина просто Перегрином; он возмутился, но, не показывая вида, проводил ее в комнату Гая. Он пронаблюдал. как она распаковала сверток, поставила на прикроватный столик бутылку джина и бутылку ликера и положила рядом с ними колоду игральных карт. Перегрин настоял на том, что оплатит ее покупки, как будто это доставляло ему особое удовольствие. Он сходил в столовую и принес стаканчики. Он не пил джин и не участвовал в игре в пикет, но и на этот раз долго оставался в комнате как зачарованный. Когда он наконец оставил их вдвоем, Вирджиния сказала: - Какой забавный старикашка! Почему же ты не познакомил меня с ним раньше? Вирджиния приходила каждый день и сидела с Гаем иногда по полчаса, а иногда и по несколько часов, незаметно приучая его к своему присутствию. Она легко добилась того, что для Гая ее приход в эти скучные и однообразные дни стали желанным и что он ждал ее появления с нетерпением. Она вела себя, как всякая жена, имеющая кучу других дел и тем не менее посещающая своего прикованного к постели мужа. Вдвоем они оставались довольно редко. Дядюшка Перегрин с раздражающим напускным лукавством неизменно играл роль старшей придворной дамы. В воскресенье Вирджиния пришла утром и, пока дядюшка Перегрин был в соборе, спросила Гая: - А ты подумал о том, чем будешь заниматься после войны? - Нет. Строить какие-нибудь планы сейчас, пожалуй, не время. - Говорят, что немцы капитулируют еще до весны. - Я не верю в это. Но если даже капитулируют, это все равно будет только началом других конфликтов. - О, Гай, мне хотелось бы, чтобы ты смотрел на жизнь повеселее. Впереди нас всегда ожидает что-то хорошее и интересное. Если я думала бы иначе, то просто не смогла бы жить. А какое тебя ожидает наследство? - Отец оставил что-то около двух тысяч фунтов. - Боже мой! - Половина из них - Анджеле, а одна треть государству. Кроме того, в течение нескольких ближайших лет нам придется выплачивать немало пособий. Я буду получать арендную плату за Брум. Это примерно еще триста фунтов. - Каков же будет общий доход? - Думаю, что в конечном счете что-то немногим более двух тысяч. - Особенно не разбежишься. - Да, не разбежишься. - Но это все же намного лучше, чем ничего. К тому же у тебя ведь кое-что уже было. А как насчет дядюшки Перегрина? У него ведь тоже есть кое-что. Он оставит это тебе? - Не имею никакого представления. Кроме того, я должен подумать о детях Анджелы. - Ну, это-то может и измениться. На второй завтрак в этот день был фазан. Миссис Корнер, которая восприняла визит Вирджинии без каких-либо комментариев, накрыла стол в столовой на двоих; пока Вирджиния и дядюшка Перегрин долго сидели за столом, Гай неуклюже поглощал свою порцию с подноса и в одиночестве. На десятый день дядюшка Перегрин не приходил домой до семи часов вечера. Вирджиния уже собралась уходить, когда дверь открылась и в ней появился дядюшка. Его глаза лукаво искрились. - Я не видел вас, - сказал он. - А я скучала без вас. - Знаете, о чем я подумал? Не выпадет ли сегодня на мою долю такое счастье, что вечер у вас свободный? Мне хочется пойти куда-нибудь с вами. - Свободна как птица, - сказала Вирджиния. - Это будет чудесно. - А куда бы вы пожелали пойти? Боюсь, что я не очень-то разбираюсь в ресторанах. Здесь недалеко, напротив вокзала Виктория, есть небольшой рыбный ресторанчик. Я иногда хожу туда. - А что, если пойти к Рубену? - предложила Вирджиния. - Боюсь, что я не знаю, где он. - Вы оставите там все свое состояние! - крикнул Гай со своей кровати. - Ну _что ты_ в самом деле, - сказал дядюшка Перегрин, придя в ужас от этого нарушения приличных манер. - _По-моему_, в присутствии гостя обсуждать такие вещи просто неприлично. - Конечно, оставите, - сказала Вирджиния. - Гай абсолютно прав. Я просто попыталась вспомнить какое-нибудь уютное местечко. - Ресторанчик, о котором я говорил, это очень тихое и уютное место. Он всегда поражал меня своей скромностью. - _Скромностью_?! Боже! По-моему, я за всю свою жизнь не бывала в скромных ресторанах. Чудесно! - И уж коль скоро зашла речь об этих корыстных вещах, - добавил дядюшка Перегрин, бросив укоризненный взгляд на племянника, - позвольте мне заверить вас, что это вовсе _не дешевый_ ресторан. - Пошли. Я не хочу больше ждать, - сказала Вирджиния. Гай проследил за уходом этих совершенно не подходящих друг для друга людей с некоторым удивлением и не без досады. Если Вирджиния была свободна в этот вечер, рассудил, он, она должна была бы остаться с ним. Они шли к ресторану сквозь влажную темноту. Вирджиния опиралась на руку дядюшки Перегрина. Когда на перекрестках или на поворотах он пытался, следуя старомодному этикету, занять более опасную сторону по отношению к движущемуся транспорту, Вирджиния решительно противилась этому, продолжая опираться на одну и ту же руку Перегрина. Вскоре они приблизились к рыбному магазину и, поднявшись по боковой лестнице на второй этаж, вошли в расположенный там ресторан. Незнакомая Вирджинии, но хорошо известная ненавязчивым, но разборчивым людям длинная комната с редко расставленными столами постепенно пропадала из видимости в слабом свете затемненных розовыми абажурами ламп времени Эдуардов. Перегрин Краучбек сбросил с себя пальто и шляпу, вручил свой зонт старомодному швейцару и сказал не без некоторого напряжения: - Вы, наверное, хотите, так сказать, помыть руки и привести себя в порядок. Дамская комната, как я полагаю, где-то вон там, вверх по лестнице. - Нет, спасибо, - сказала Вирджиния и добавила, когда их уже провожали к столу: - Перегрин, вы раньше когда-нибудь бывали с дамой в ресторане? - Да, конечно. - С кем? Когда? - Некоторое время назад, - ответил дядюшка Перегрин довольно неуверенно. Они заказали устрицы и белокорый палтус. Вирджиния сказала, что хотела бы выпить крепкого портера. Затем она спросила: - Почему вы прожили всю жизнь холостяком? - Я - младший сын в семье. Младшие сыновья в мое время не женились. - О, чепуха! Я знаю сотни женатых младших сыновей. - Это считалось довольно эксцентричным для землевладельцев, если, конечно, они не подыскивали себе богатую наследницу. У них не было никаких поместий. Они жили в небольших домиках, которые полагалось возвращать фамильным наследникам, то есть их племянникам или другим младшим сыновьям. Младшие сыновья всегда находились, если глава семьи умирал молодым. В прошлой войне они оказались очень полезными. В некоторых отношениях наша семья, пожалуй, была очень старомодной. - А вам когда-нибудь хотелось жениться? - Нет, пожалуй, нет. Эти прямые вопросы личного порядка нисколько не смутили дядюшку Перегрина. Практически он был невозмутим. Никто еще, насколько он помнил, никогда не проявлял к нему такого большого интереса. Разговор продолжал нравиться ему даже после того, как Вирджиния спросила без обиняков: - И много было любовных связей? - О нет, боже упаси! - Надеюсь, вы не гомик? - Гомик? - Вы не гомосексуалист? Даже этот вопрос не смутил дядюшку Перегрина. С мужчинами он обсуждал эту тему очень редко, с женщиной - никогда. В откровенности же Вирджинии было что-то такое, что по-детски подкупающе привлекало его. - О нет, боже упаси! - Я-знала, что нет. И всегда так думала. Просто пошутила над вами. - Раньше со мной никто _так_ не шутил. Но однажды, когда я находился на дипломатической службе, мне довелось знать парня, который слыл гомосексуалистом. В этом, по-видимому, нет ничего особенного. Он дослужился до ранга посла. Это был довольно тщеславный и модный парень. По-моему, именно из-за этого люди и говорили о нем как о гомосексуалисте. - Перегрин, а вы когда-нибудь лежали в постели с женщиной? - Да, - самодовольно ответил дядюшка Перегрин, - два раза. Обычно я об этих вещах не рассказываю. - Ну расскажите... - Первый раз, когда мне было двадцать, а второй - когда сорок пять. Я не в восторге от этого дела. - Расскажите мне о них. - Это была одна и та же женщина. Спонтанный смех Вирджинии в последние годы можно было слышать все реже и реже; когда-то этот смех был одной из ее главных покоряющих черт. Она откинулась на спинку кресла и расхохоталась в полный голос, безудержным детским смехом, в котором не было и тени насмешки. Звонкий голос Вирджинии нарушил царившую в ресторане строгую тишину; на нее, как по команде, устремились сочувственные и даже завистливые взгляды сидящих за другими столиками. Она положила руку на руку дядюшки Перегрина, конвульсивно сжала его костлявые пальцы и продолжала хохотать до тех пор, пока едва не задохнулась. Дядюшка Перегрин самодовольно улыбался. Он никогда не пользовался таким успехом. В свое время он, конечно, бывал на приемах, где многие так же вот смеялись, но это был не им вызванный смех, и сам он в нем никогда не участвовал. Он не совсем понимал, чем так развеселил Вирджинию, но тем не менее испытывал от этого огромное удовольствие. - О, Перегрин, - сказала наконец Вирджиния с неподдельной искренностью, - я люблю вас! Не опасаясь умалить свою победу длинной тирадой, Перегрин продолжал: - Я знаю, большинство мужчин увлекаются любовными делами. Некоторые просто не могут без этого, женщины для них - все. Но есть много и других мужчин - вам они, видимо, встречались не так уж часто, - для которых женщины, в сущности, совсем не обязательны, но они, не понимая этого, все же стремятся к ним и в результате половину своей жизни тратят на женщин, которые в действительности им вовсе не нужны. Я могу сказать вам нечто такое, о чем вы, вероятно, не знаете. Есть такие мужчины, которые были в свое время неисправимыми женолюбами, а потом, достигнув моего возраста, потеряли интерес к женщинам, а в некоторых случаях и способность иметь дело с ними, и вот они, вместо того чтобы радоваться и отдыхать, начинают принимать различные медикаменты в надежде возродить желание обладать женщиной. Я слышал в своем клубе, как некоторые обсуждали этот вопрос. - В "Беллами"? - спросила Вирджиния. - Да. Я бываю там редко, да и то просто, чтобы посмотреть газеты и журналы. Там теперь стало ужасно шумно и неуютно. Меня зачислили членом, когда я был еще совсем молодым человеком, и я до сих пор плачу взносы, сам не знаю зачем. Я мало кого знаю там. Так вот, однажды я слышал там разговор двух мужчин примерно моего возраста. Вы знаете, о чем они говорили? Они обсуждали, какой доктор скорее и успешнее добивается того, чтобы у его пациентов снова появлялось _желание_ обладать женщиной, говорили также о различных дорогостоящих курсах лечения. - Я знала одного мужчину по имени Огастес, который проходил такой курс. - В самом деле? И он сам говорил вам об этом? Поразительно! - А почему же? Разве это не одно и то же, например, если вы идете на прогулку специально для того, чтобы возбудить аппетит перед завтраком? - Потому что это грешно, - сказал дядюшка Перегрин. - Грешно - с точки зрения вашей религии? - Конечно, а как же что-нибудь может быть грешно иначе? - спросил дядюшка Перегрин с необыкновенным простодушием и продолжил свои рассуждения о проблемах секса: - Следует сказать и еще об одном обстоятельстве. Вам стоит только взглянуть на истощенных мужчин, пользующихся успехом у женщин, чтобы понять, что смысла в этом деле очень мало. Но Вирджиния слушала его уже менее внимательно. Она начала сооружать на своей тарелке пагоду из раковинок от устриц. - Я _подумываю_ о том, чтобы стать католичкой, - сказала она, не отрывая взгляда от тарелки. Она позволила гильотине упасть неожиданно. - О, - сказал дядюшка Перегрин, - с какой целью? - А вы разве не считаете это хорошим желанием? - Смотря по каким причинам. - По любым. Разве вообще это не хорошее желание? Подошедший официант, бросив на Вирджинию укоризненный взгляд, разрушил сооруженную ею пагоду и взял тарелку. - Ну-ну, говорите же, разве это не хорошее желание? - настойчиво спросила она еще раз. - Чем вы так неожиданно шокированы? Я очень часто и от многих слышала, что католическая церковь - это церковь грешников. - Для меня она таковой не является, - сказал дядюшка Перегрин. Официант принес им блюдо с белокорым палтусом. - Конечно, если вы предпочитаете не обсуждать этот... - Я, в сущности, не компетентен обсуждать это, - перебил ее дядюшка Перегрин. - Лично я считаю обращение в католики-делом очень сложным. - О, не надо быть таким высокомерным и пренебрежительным. А что вы скажете насчет леди Плессингтон? Она ведь наверняка считается первоапостолом. - Мне всегда было нелегко говорить о Элоиз Плессингтон, если речь шла о религии. К тому же она была принята католической церковью после выхода замуж. - Правильно. - А вы, дорогая, не стали католичкой. - А вы считаете, что все могло бы быть по-иному - я имею в виду себя и Гая, - если бы я стала католичкой? Дядюшка Перегрин заколебался. С одной стороны, он признавал теоретическую возможность милости господней, а с другой - хорошо изучил мужчин и женщин, которых ему довелось знать. - Я в самом деле не компетентен в этом. Наступило молчание. Дядюшка Перегрин молчал потому, что разговор, к его неудовольствию, зашел совсем не о том, о чем ему хотелось говорить, а Вирджиния - потому, что размышляла над тем, что ей сказать, чтобы продолжить разговор именно в этом направлении. Пока они ели палтуса, официант принес кофе. Засиживаться за столом в те времена было не принято. Наконец Вирджиния сказала: - Видите ли, Перегрин, откровенно говоря, я рассчитывала на вашу поддержку в осуществлении своего плана. Беспутная жизнь мне порядком надоела. Я хочу возвратиться к мужу. - К Трою? - Нет, нет. К Гаю. В конце концов мой настоящий муж - Гай, правда ведь? Я думала, что обращение в католики могло бы помочь мне. Количество разводов в вашей церкви, по-моему, не имеет никакого значения, так ведь? Нам, наверное, придется обратиться в какое-нибудь учреждение записей актов гражданского состояния, чтобы брак был законным, но в глазах бога мы уже в браке, он сам мне сказал так. - Недавно? - Нет, не очень. - И вы считаете, что он желает вашего возвращения? - Я убеждена, что смогу сделать так, чтобы он пожелал, и очень скоро. - Да-а, - сказал дядюшка Перегрин, тяжело вздохнув, - это меняет все дело. - Он посмотрел на нее грустным взглядом. - Так, значит, это вы к Гаю приходили все эти дни? - Конечно. А вы думали к кому?.. О, Перегрин, неужели вы _думали, что я имею виды на вас_? - Да, эта мысль как-то приходила мне в голову. - Вы, наверное, надеялись, что я могу явиться для вас третьей... - Она употребила нецензурное для тех времен слово, которое, несмотря на его непристойность, не заставило дядюшку Перегрина даже поморщиться. Произнесенное ее губками, оно показалось ему в какой-то мере даже привлекательным. Она была переполнена чувством тонкого юмора и находилась на грани нового взрыва безудержного смеха. - Что-то в этом роде. - Но это, без сомнения, было бы грешно? - Очень даже грешно. Серьезных планов на этот счет я, правда, не строил, но мысль о возможности этого приходила мне в голову довольно часто, даже в те моменты, когда я перебирал книги. Вы могли бы в таком случае поселиться в той комнате, где сейчас Гай. Я не думаю, что миссис Корнер истолковала бы это превратно. В конце концов вы ведь моя племянница. Вирджиния снова рассмеялась своим самым очаровательным смехом: - Дорогой Перегрин, а вам не пришлось бы-прибегнуть к одному из этих дорогостоящих курсов лечения, о которых говорили ваши друзья в "Беллами"? - В случае с вами, - сказал дядюшка Перегрин с присущим ему высокомерием, - я почти уверен, что не пришлось бы. - Очень мило. Надеюсь, вы не думаете, что я смеюсь _над вами_, а? - Нет, не думаю. - В любое время, когда вы захотите попробовать, дорогой Перегрин, я к вашим услугам. Старческое лицо Перегрина Краучбека потускнело и опечалилось. - Это будет совсем не то. Предложение в такой формулировке меня просто смущает. - О, дорогой, неужели я попала впросак? - Да. Все это так щекотало воображение. А вы начали говорить об этом уж слишком практично. Я мечтал видеть вас в своей квартире, понимаете? Но не более этого. - А я хочу иметь мужа, - сказала Вирджиния. - Об этом вы, конечно, не думали? - Нет-нет. Это, разумеется, совершенно невозможно. - Опять ваша рел