е спрашивает, как чувствует себя Джервейс, Вирджиния, по-видимому, ощущает неловкость. "О-о, вы имеете в виду ребенка? Спросите у Дженни". Когда сыну Вирджинии исполнилось десять дней, а страницы газет были заполнены новостями о высадке в Нормандии, окутавшее Лондон сомнительное спокойствие было нарушено. В небе появились летающие снаряды - эти маленькие уродливые карикатуры на самолет, которые, дымя, с гудением пролетали над крышами, потом внезапно замолкали, исчезали из виду и глухо взрывались. Они прилетали днем и ночью, через короткие неравные интервалы, падая наугад и далеко, и поблизости. Все это было совсем не похоже на сцену боев во время блица с их драматическими картинами атак и обороны, их потрясающими разрушениями и ревущими пожарами, их передышками, когда давали отбой воздушной тревоги. Здесь враг не рисковал жизнью своих людей. Это было безличным, как чума, как если бы город наводнили огромные злобные насекомые. В те минувшие дни, когда "Черепаха" исчезла в пламени, а маршал авиации Бич прятался под бильярдным столом в "Беллами", моральный дух в клубе, как и всюду, был высок, как никогда. Теперь в этом клубе лица у всех были мрачные. В баре гул пролетавших снарядов слышен не был, но зато в кофейной гостиной, высокие окна которой (заклеенные крест-накрест липким пластырем) выходили на Сент-Джеймс-стрит, одного проезда по улице мотоцикла было достаточно, чтобы головы поворачивались на звук и наступала тишина. Джоуб храбро стоял на своем посту в помещении для швейцара, однако его самообладание требовало теперь куда более частого подкрепления спиртным. Члены клуба, на имевшие определенных обязанностей в Лондоне, начали исчезать. Элдерберри и Бокс-Бендер решили, что наступило время заняться местными делами в своих избирательских округах. Генерал Уэйл сделал беспрецедентный шаг, переселившись в бомбоубежище. Строительство бомбоубежища обошлось очень дорого, в нем находились средства связи и кондиционеры воздуха, но оно никогда до этого не использовалось. В штабе особо опасных операций сложилась традиция не обращать внимания на воздушные тревоги. Однако теперь генерал Уэйл приказал поставить в убежище кровать и проводил в нем не только все ночи, но и все дни. - Если мне позволено сказать, сэр, - решился Йэн Килбэннок, - вы выглядите не совсем хорошо. - Откровенно говоря, Йэн, я не ощущаю этого. В течение двух лет я не побывал в отпуске ни одного дня. "У этого человека сдали нервы, - решил Йэн. - Теперь его можно покинуть без всякого риска". - Сэр, - начал он, - если вы не возражаете, я подумываю обратиться с просьбой о назначении за границу. - И вы тоже, Йэн? Куда? Как? - Сэр Ральф Бромптон считает, что мог бы добиться посылки меня военным корреспондентом на Адриатику. - А какое отношение имеет к этому _он_? - спросил генерал в приступе слабого раздражения. - С каких это пор назначение на военные должности стало его обязанностью? - По-видимому, у него есть там какие-то связи, сэр. Генерал Уэйл уставился на Йэна унылым, непонимающим взглядом. Два-три года назад, даже шесть месяцев назад обращение к нему с такой просьбой вызвало бы взрыв ярости. А теперь генерал только глубоко вздохнул. Он посмотрел на шероховатые бетонные стены своего убежища, на молчащий телефон с автоматическим шифровальным устройством и подумал, что он подобен прекрасному и бесплотному ангелу, напрасно машущему в пустоте своими блестящими крыльями. - Что же я здесь делаю? - спросил он. - Зачем я прячусь здесь, если единственное, чего я хочу, - это умереть? - Анджела, - сказала Вирджиния, - тебе лучше бы уехать тоже. Теперь я могу справиться сама. Право, и нянечка Дженни мне больше не нужна. Послушай, а не могла бы ты забрать с собой в деревню и ребенка? Старая нянюшка, конечно, справилась бы с ним... - Вероятно, она охотно согласилась бы, - сказала Анджела Бокс-Бендер. Несмотря на сомнения, она была готова выслушать доводы Вирджинии. - Беда только в том, что у нас просто не хватит места еще для одного взрослого. - О, я вовсе не собираюсь ехать. Если освободится детская, Перегрин будет счастлив остаться со мной и миссис Корнер. Миссис Корнер будет на седьмом небе, когда все уедут. (Между приходящей нянечкой и домашней прислугой существовала нормальная неискоренимая вражда.) - Это поразительно бескорыстно с твоей стороны, Вирджиния. Если ты действительно считаешь, что так лучше для Джервейса... - Я действительно считаю, что для... для Джервейса это самое лучшее. Итак, все было улажено. Вирджиния с комфортом восстанавливала свои силы под звуки гудевших над головой снарядов и каждый раз, когда выключался двигатель очередного самолета-снаряда, задавала себе вопрос: не этот ли ударит сейчас сюда? 8 Никакого предупреждения о прибытии важной персоны Гай не получал. О том, что готовятся к чему-то важному, он узнал только тогда, когда в темноте, предшествовавшей зажиганию огней вдоль посадочной полосы, рассмотрел, что для встречи самолета собирается целая группа, в том числе генерал и комиссар. Когда зажглись огни, Гай увидел здесь и представителей русской миссии. Когда самолет остановился и распахнулись двери, из них вынырнули шесть фигур в боевом обмундировании. Партизаны немедленно окружили их, крепко обнялись с каждым и отвели их в сторону. Командир эскадрильи начал руководить выгрузкой запасов. Их оказалось немного - продовольствие, почта и довольно много канистр с бензином, - и предназначались они главным образом для британской миссии. - Что, по-вашему, я должен делать со всем этим? - спросил Гай у пилота. - Подождите, узнаете. Там еще джип должны выгрузить. - Для меня? - Э-э, нет, для вашего майора. - А у меня есть майор? - Разве вам не сообщили? Они же радировали, что прибывает майор. Никогда не говорят мне имен. Вон он там, вместе со всей компанией. Крепкие, старательные партизаны, соорудили сходню и осторожно скатили на землю автомашину. Через некоторое время кто-то очень уж английским голосом спросил: - Есть здесь Гай Краучбек? Гай узнал голос. - Франк де Сауза? - Что, не рады мне? Сообщение о моем прибытии вы, наверное, получите в завтрашней радиопередаче. Решение отправить нас было принято в последнюю минуту. - Кого же еще? - Объясню позже. Боюсь, "дядюшка", что в вихре войны я стал теперь вашим командиром. Будьте добры, присмотрите за грузом, хорошо? Мне предстоит всю ночь разговаривать со штабом и президиумом. - С кем? - Я так и думал, что удивлю вас. Обо всем этом поговорим завтра. Бигою, к вашему сведению, предстоит стать весьма популярным курортом. Мы будем творить здесь историю, "дядюшка". Я должен отыскать подарок генералу, он лежит в моем чемодане. Подарок может помочь укрепить антифашистскую солидарность. - Он склонился над небольшой грудой багажа, отстегнул какие-то ремни и выпрямился, держа в каждой руке по бутылке. - Скажите кому-нибудь, пожалуйста, чтобы привели все вещи в порядок. И пусть отнесут их туда, где я буду ночевать. Он присоединился к группе прибывших и встречавших, которые уже шагали по полю, с трудом вытаскивая вязнущие в земле ноги. - Отлично, - сказал пилот. - Я готов принять пассажиров. Сначала в самолет внесли двух раненых партизан, затем на борт поднялись члены экипажа американского бомбардировщика, которые за неделю до этого выпрыгнули с парашютом и были доставлены в резиденцию командира эскадрильи. Они чувствовали себя далеко не в восторге от столь быстрого возвращения на службу. Существовала инструкция, согласно которой, если бы они оставались на неприятельской территории на несколько недель дольше, их могли бы репатриировать в Соединенные Штаты. Именно с этой целью они совершили опасный прыжок с парашютом и уничтожили слегка поврежденный дорогостоящий самолет. Как обычно, во время этих ночных нашествий Гая сопровождали его сержант и денщик. Они явно повеселели при виде джипа. Гай оставил автомобиль и запасы на их попечение и пешком возвратился к себе на квартиру. На ночном летнем небосводе сверкали мириады звезд, и небосвод от этого весь осветился. Придя на ферму, Гай сообщил вдовам о прибытии де Саузы. Рядом с его спальней была еще одна пустая комната, которую они немедленно начали приводить в порядок. Хотя было уже за полночь, они работали не жалуясь, усердно, возбужденные перспективой встречи с вновь прибывшим гостем. Вскоре во двор въехал джип. Вдовы выбежали, чтобы полюбоваться им. Солдаты разгрузили джип, поместив продовольствие и канистры в кладовой, а багаж де Саузы - в приготовленной для него комнате. Президиум, что бы это ни было, не представлял для Гая никакого интереса; он просто был рад приезду де Саузы. - Почта, сэр, - доложил денщик. - Лучше оставьте это майору де Саузе на утро. Вы знаете, что теперь начальником здесь будет он? - Да, об этом болтали летчики. Для вас два личных письма сэр. Гай взял два тонких листа бумаги, предназначенных для переписки авиапочтой - единственное в то время средство связи. Одно письмо было от Вирджинии, другое - от Анджелы. Письмо от Вирджинии не имело даты, но было ясно, что оно написано около шести недель назад. "Умница Перегрин говорит мне, что ему удалось убедить их принять телеграмму для тебя, извещающую о рождении. Надеюсь, она дошла. На телеграммы сейчас полагаться нельзя. Так или иначе, но ребенок родился, и я чувствую себя прекрасно, и все вокруг, особенно Анджела, просто восхитительны. Няня Дженнигс - Дженни для меня - говорит, что ребенок изумительный. Мы довольно весело пошутили по поводу сочетания слов "Дженни" и "джин" и моих слов о том, что она похожа на миссис Гэмп, - по крайней мере, эта шутка привела в смущение других людей. Я думаю, это очень смешно - все эти шутки, связанные с нянями. Его уже окрестили. Элоиз Плессингтон, которая - хочешь верь, хочешь нет - теперь стала моим новым большим другом, была крестной матерью. Со времени твоего отъезда я приобрела массу новых друзей, и вообще мне живется очень хорошо. Один интеллектуал по имени Эверард (фамилию не знаю), который говорит, что знаком с тобой, принес мне копченого лосося от Рубена. И лимон! Где Рубен достает все это? Волшебник. Я надеюсь, тебе нравится твоя служба за границей, где бы ты ни был, и ты уже забываешь все лондонское свинство и грязь. Йэн говорит, что собирается навестить тебя. Каким образом? Страшно хочется, чтобы ты поскорее возвратился. В.". Письмо Анджелы было написано месяцем позже. "У меня для тебя ужасная новость. Возможно, мне надо было попытаться дать телеграмму, но Артур сказал, что в этом нет смысла, так как ты ничего не сможешь сделать. Так вот, приготовься. Вирджиния убита. Перегрин и миссис Корнер тоже. Джервейс уцелел и находится у меня в безопасности. Один из этих новых самолетов-снарядов попал в Карлайл-плейс вчера в десять утра. Все они были убиты наповал. Все коллекции Перегрина уничтожены. Это Вирджиния подала идею, чтобы Джервейс находился у меня и был в безопасности. Мы надеемся, что сможем перевезти Вирджинию и Перегрина в Брум и похоронить их там, но это нелегко. Сегодня утром я заказала мессу по ним здесь. Вскоре состоится другая месса в Лондоне для друзей. Не буду пытаться рассказывать тебе, что я чувствую, кроме того, что теперь больше, чем когда-либо, молюсь о тебе. У тебя была трудная жизнь, Гай, и казалось, наконец твои дела начали поправляться. Как бы там ни было, у тебя есть Джервейс. Жаль, что папа не дожил, чтобы узнать об этом. Мне хотелось бы, чтобы ты видел Вирджинию в эти последние недели. Она, конечно, оставалась прежней - прелестной, беспечной, самой собой, - но в ней произошла какая-то перемена. Я начинала все больше и больше понимать, почему ты любил ее, и сама стала любить ее. В прежнее время я не понимала этого. Как говорит Артур, тебе здесь действительно делать нечего. Я полагаю, ты мог бы получить отпуск по семейным обстоятельствам, но думаю, ты предпочтешь продолжать заниматься своим делом, в чем бы оно ни заключалось". Эти новости не слишком взволновали Гая; в действительности - даже меньше, чем прибытие Франка де Саузы, джипа и президиум. Ответ на вопрос, который так волновал Кирсти Килбэннок и других его знакомых (каковы были отношения между ними во время их недолгой совместной жизни в квартире дяди Перегрина?), был достаточно прост. Возвратившись из бюро записи актов гражданского состояния в качестве мужа, Гай с трудом доковылял до лифта. Когда он улегся в постель, к нему присоединилась Вирджиния и с мягким, нежным проворством приспособила свои ласки к его болезненному состоянию. Как всегда, она была щедра в том, в чем заключался ее талант. Без страсти или сентиментальности, но в духе дружбы и уюта они вновь обрели удовольствия брака, и за те недели, пока заживало его колено, глубокие старые раны в сердце Гая и в его гордости также затянулись. Возможно, Вирджиния знала, что так и должно было произойти. Январь был месяцем удовлетворения, временем завершения, а не посвящения в тайну. Когда Гай был признан годным к службе в строю и ему выписали командировочное предписание, он почувствовал себя так, как будто покидает госпиталь, где его искусно врачевали, - место, которое с благодарностью помнят, но куда не имеют особенного желания возвратиться. Ни тогда, ни позже Гай не сказал Франку о смерти Вирджинии. Франк появился на ферме на рассвете, сопровождаемый двумя партизанами, весело разговаривая с ними на сербскохорватском языке. Гай долго ожидал его и, не дождавшись, задремал. Теперь он встретил Франка и показал отведенную ему комнату. Вдовы появились с предложением принести закусить, но Франк сказал: - Я не спал тридцать шесть часов подряд. Когда проснусь, у меня будет много о чем рассказать вам, "дядюшка". - Затем он поприветствовал партизан сжатым кулаком и закрыл за собой дверь. Взошло солнце, ферма ожила. Сменился партизанский караул. Вскоре на ярко освещенном дворе появились и стали бриться солдаты британской миссии. В стороне, на ступеньках кухни, завтракал Бакич. Колокол на церковной башне пробил три раза, сделал паузу и ударил еще три раза. Гай ходил в церковь по воскресеньям и никогда в будние дни. На воскресной мессе было полно крестьян. Здесь всегда читали получасовую проповедь, которую Гай не понимал - его прогресс в изучении сербскохорватского был незначителен. Когда старичок священник поднялся на кафедру, Гай протиснулся к выходу, а партизанские полицейские продвинулись вперед, чтобы не упустить ни одного слова. Когда литургия возобновилась. Гай возвратился, а полицейские подались назад, остерегаясь таинства. Удар колокола, возвещающий о вознесении святых даров, напомнил Гаю о его долге перед своей женой. - Сержант, - спросил он, - сколько у нас лишнего продовольствия? - Много, особенно после пополнения запасов прошлой ночью. - Я подумал, нельзя ли мне взять немного для небольшого подарка кое-кому в деревне? - Не следует ли нам подождать и спросить у майора, сэр? Имеется приказ ничего не давать местным. - Вы, пожалуй, правы. Он пересек двор, направляясь в помещения авиаторов. Здесь все было свободнее и проще. Командир эскадрильи наладил скромную и слабо замаскированную меновую торговлю с местными крестьянами и собрал небольшую коллекцию произведений хорватского искусства и ремесла, намереваясь отвезти ее домой своей жене. - Бери сколько надо, старина. Гай положил в рюкзак коробку мясных консервов и несколько плиток шоколада и направился в церковь. Старенький священник находился в ризнице один и подметал метелкой голый каменный пол. Он знал Гая в лицо, хотя они никогда не пытались вступать в разговор. Люди в военной форме не сулили церковному приходу ничего хорошего. Войдя, Гай отдал честь и положил свои дары на стол. Священник с удивлением посмотрел на подарок, затем разразился благодарственными словами на сербскохорватском. Гай сказал: - Facilius loqui latine. Hoc est pro Missa. Uxor mea mortua est [Легче говорить на латыни. Я насчет мессы. У меня умерла жена (лат.)]. Священник кивнул: - Nomen? [Имя? (лат.)] Гай написал печатными буквами в своей записной книжке имя Вирджинии и вырвал листок. Священник надел очки и посмотрел на листок. - Non es partisan? [Не партизан? (лат.)] - Miles anglicus sum [я англичанин (лат.)]. - Catholicus? [Католик? (лат.)] - Catholicus. - Et uxor tua? [А твоя жена? (лат.)] - Catholica [католичка (лат.)]. Все это звучало неубедительно. Священник снова посмотрел на продовольствие, на имя на листке бумаги, на боевое обмундирование Гая, которое ему было известно только как партизанская форма. Затем сказал: - Cras. Hora septem [Хорошо. В семь часов (лат.)]. - Он поднял вверх семь пальцев. - Gratias [спасибо (лат.)]. - Gratias tibi. Dominus tecum [Тебе спасибо. Благослови тебя господь (лат.)]. Выйдя из ризницы, Гай направился в примыкающее здание церкви. В этом здании все напоминало о старине, и только специалист мог бы надеяться определить его возраст. Несомненно, церковь здесь была еще в древние времена. Несомненно, часть древнего здания уцелела до сих пор. За прошедшие века его обновляли, перекрашивали, украшали и грабили, забрасывали и любовно восстанавливали. Одно время, когда Бигой был курортом, наступали периоды его умеренного процветания. Теперь он возвратился к своим прежним занятиям. В церкви в эту минуту находилась крестьянка в местном старинном костюме, преклонившая колена прямо на каменном полу сбоку от алтаря, с распростертыми в стороны руками. Она, несомненно, молилась, благодаря за приобщение к святым тайнам. Здесь стояло несколько скамеек и не было никаких стульев. Гай преклонил колена, затем встал и помолился, прося прощение для Вирджинии и для себя. Несмотря на религиозное воспитание с младенческих лет, Гай никогда не мог привыкнуть читать в церкви молитвы с определенной целью. Он вверил душу Вирджинии богу - просьба о покое для нее казалась ему вполне уместной, - произнеся монолог, который всегда употреблял в своих молитвах. "Как старушка, - печально думал он иногда, - беседующая со своим котом". Устремив взгляд на алтарь, Гай простоял так около пяти минут. Обернувшись, он увидел Бакича, стоявшего позади него и внимательно наблюдавшего за ним. Чаша для святой воды была пустой. Гай преклонил колена у двери, потом вышел на солнечный свет. Бакич стоял рядом с ним. - Что вам нужно? - Я подумал, может быть, вы хотите поговорить с кем-нибудь. - Когда я молюсь, переводчик мне не нужен, - ответил Гай. Однако позже он усомнился: действительно ли не нужен? 9 Тела Вирджинии, дяди Перегрина и миссис Корнер были извлечены из руин многоквартирного дома Бурна неповрежденными и поддающимися опознанию, однако официальные препятствия перевозке их в Брум (миссис Корнер была тоже уроженкой Брума) оказались для Артура Бокс-Бендера непреодолимыми. Он похоронил их на берегу Темзы в Мортлейке, где у них имелся участок, приобретенный кем-то из семьи в прошлом веке и оставшийся неиспользованным. Он находился поблизости от оштукатуренного шатра цирка Бартона. Заупокойная служба состоялась неделей позже в кафедральном соборе. Эверард Спрюс не побывал ни на одной из этих служб, но зачитал вслух Фрэнки и Коуни список присутствовавших на похоронах. Эверард Спрюс познакомился с Вирджинией только в последние недели ее жизни, но задолго до этого наслаждался заочным знакомством с ней по газетам. Подобно многим левонастроенным, он был прилежным подражателем Йэна Килбэннока и его собратьев - склонность, которую он оправдывал, утверждая, что обязан знать боевой порядок неприятеля. На последнем этапе периода заката социального порядка он встречался на дружеской основе с некоторыми из представителей гнета и фривольности, такими, например, как старая Руби в "Дорчестере", а много лет спустя, когда Спрюс принялся за свои мемуары, он давал понять, что был частым гостем этих домов в период их расцвета. Он начинал считать Вирджинию своим старым и ценным другом. - Кто такие все эти люди? - спросила Коуни. - Какое они имеют значение? Все, что мне известно о миссис Краучбек, это то, что ты отдал ей копченого лосося, которого нам было бы достаточно, чтобы прокормиться в течение целой недели. - Отдал прежде, чем мы смогли откусить от него хотя бы кусочек, - добавила Фрэнки. - И лимон, - сказала Коуни. Самолеты-снаряды нарушили устоявшийся порядок в редакции "Севайвэла". Две секретарши уехали в деревню. Фрэнки и Коуни остались, но были менее покорны, чем в прежние времена. Самолеты-снаряды прилетали с юго-востока и были ясно различимы на фоне широко открытого над рекой неба. Казалось, все они нацелены на дом на Чейни-Роу. Они отвлекали девушек от исполнения своего предназначения служить Спрюсу и почитать его. Его манера поведения в отношениях с ними начинала все больше напоминать манеру школьного учителя, тем более что собственные нервы Спрюса были не совсем в порядке. Он больше походил на школьного учителя, который опасается, что назревает скандал. Сейчас он заговорил, стараясь, чтобы его слова звучали внушительно: - Вирджиния Трой была последней в ряду героинь минувших двадцати лет - романтических фигур, прошедших перед нами в промежутке между двумя войнами. - Он взял с полки книгу и прочитал: - "Она пересекла грязную улицу, старательна ставя ноги одну за другой, точно по прямой линии, как будто шла по острию ножа, а по сторонам зияла один только бог знает какая бездна. Казалось, она плыла, слегка подпрыгивая с каждым шагом, и юбка ее летнего костюма - а была она белая, с вычурным рисунком черного цвета, нанесенным по всему полю, - грациозно развевалась в такт ее раскачивающейся походке". Спорю, никто из вас не знает, кто написал это. Вы скажете, Майкл Арлин. - Я не сказала бы, - возразила Коуни. - Никогда не слышала о нем. - Никогда не слышала об Айрис Сторм, этой бесстыдной скандальной леди, одетой pour le sport? [по-спортивному (фр.)] "Я подстилка для мужчин", - сказала она. Я прочитал это еще в школе, где книга была под запретом. Меня она по-прежнему волнует. Что такое юность без лишений?! Осмелюсь сказать, о Скотте Фитцджеральде вы тоже не слышали. Так или иначе, отрывок, который я прочитал - хотите верьте, хотите нет, - из Элдоса Хаксли. Тысяча девятьсот двадцать второй год. Миссис Вайвиш... Хемингуэй огрубил этот образ в своей "Брет", но тип сохранился и в книгах, и в жизни. Вирджиния была последней из них - утонченных, осужденных и изобличенных, с замирающим голосом, - на целое поколение моложе. Мы никогда больше не увидим кого-либо, похожего на нее, в литературе или в жизни, и я очень рад, что знал ее. Коуни и Фрэнки посмотрели друг на друга, их глаза метали стрелы возмущения. - Может быть, вы собираетесь сказать: "Форма для отливки разбита"? - спросила Коуни. - И скажу, если захочу, - раздраженно возразил Спрюс. - Только посредственность боится штампов. В ответ на это замечание Коуни разразилась слезами. - "Утонченных, осужденных и изобличенных, с замирающим голосом", - передразнила Спрюса Фрэнки. - Это звучит так, будто сказано о героине отвратительного "Желания смерти" майора Людовича. В этот момент еще один самолет-снаряд Загудел над их головами. Они молчали, пока он не пролетел. Тот же самолет-снаряд прошел поблизости от небольшого дома Элоиз Плессингтон, где она сидела вместе с Анджелой Бокс-Бендер. Прямо над ними, как показалось, двигатель снаряда выключился. Обе женщины сидели молча, пока не услышали взрыв где-то через несколько улиц от них. - Мне страшно признаться, - сказала Элоиз, - но каждый раз, когда летит снаряд, я молюсь: "Пожалуйста, боже, не дай ему упасть на меня". - А кто же не молится? - Но, Анджела, это ведь означает: "Пожалуйста, боже, пусть он упадет на кого-нибудь другого". - Не будь глупой, Элоиз. Обе эти женщины одного возраста знали друг друга с детских лет. Когда-то Чарлз Плессингтон одним из молодых людей, казавшихся подходящими для брачного союза с Анджелой. Он происходил из одного с Анджелой замкнутого круга нонконформистских семей, владевших землей. Однако она поставила в тупик сватов из клуба "Разумных", предпочтя протестанта и плебея Бокс-Бендера. За Чарлза вышла Элоиз и сделалась после этого не простой, а очень деятельной католичкой. Ее сыновья выросли и удачно женились. Ее единственной семейной проблемой была дочь Доменика, которой уже исполнилось двадцать пять лет; она пыталась найти свое призвание в монастыре, но потерпела неудачу и теперь водила трактор на ферме - занятие, изменившее ее внешность и манеры. Из застенчивой и несколько излишне женственной она стала теперь довольно шумливой, носила брюки, ходила вымазанной в грязи, пересыпала свою речь жаргонными словечками, характерными для скотного двора. - Так о чем мы говорили? - О Вирджинии. - Да, конечно. За эту зиму и весну я очень полюбила ее, но, ты знаешь, я не могу рассматривать ее смерть как обыкновенную трагедию. Я вижу особое провидение божье в падении этой бомбы. Бог простит меня за такие мысли, но я никогда не была полностью уверена в том, что ее новое настроение надолго сохранится. И все же ее убило в тот момент, когда она могла быть уверена в том, что в конечном итоге попадет в царствие небесное. - Нельзя было не полюбить ее, - сказала Анджела. - Гай будет сильно переживать? - Кто знает? Все это очень запутано. Ты знаешь, она забеременела до того, как они снова поженились. - Я так и предполагала. - В действительности я знаю Гая очень мало. Он так долго прожил за границей. Я всегда воображала, что он окончательно выбросил ее из головы. - Они, казалось, были достаточно счастливы в те немногие последние дни. - Вирджиния знала, как делать людей счастливыми, когда хотела. - И что же теперь будет с моим крестником? - Действительно, что? По-моему, я должна присмотреть за ним. Артуру это вовсе не понравится. - Временами я подумывала усыновить ребенка, - сказала Элоиз, - сироту из семьи беженцев или что-нибудь в этом роде. Ты знаешь, пустые детские кажутся укором, когда так много людей осталось без крова. Это было бы интересно также и для Доменики, отвлекло бы ее от неумеренной выпивки и дурных компаний. - Ты хочешь усыновить Джервейса? - Ну _не усыновить_, конечно, не оформлять это юридически и не давать ему нашу фамилию или что-нибудь в этом роде, а просто позаботиться о нем, пока Гай не возвратится и не сможет создать для него дом. Каково твое мнение об этом? - Это очень любезно. Артур был бы безмерно рад. Но надо спросить у Гая, конечно. - Но ты ведь не будешь возражать, если я возьму малыша к себе, пока мы будем ждать ответа. - Я не вижу никаких препятствий. Джервейс - очень славный ребенок, понимаешь, но Артур просто не переносит его присутствия. - Вот летит еще один отвратительный снаряд. - А ты помолись: "Боже, сделай, пожалуйста, чтобы этот был неисправный и не взорвался бы вообще". Но снаряд был исправный. Он все-таки взорвался, но далеко от Вестминстера, на улице, уже разрушенной ранее упавшими бомбами и теперь совершенно безлюдной. - Ты прочитала "Желание смерти"? - спросил Спрюс. - Несколько отрывков. Обыкновенный дешевый любовный романчик. - Дешевый любовный _романчик_? Да он вдвое длиннее "Улисса"! В наше время не очень много издателей имеют достаточно бумаги, чтобы напечатать его. Прошлой ночью я прочитал большую часть его. Не мог уснуть из-за этих проклятых снарядов. Знаешь ли, в "Желании смерти" Людовича что-то есть... - Что-то очень безнравственное. - О да, безнравственное, в высшей степени безнравственное. Я не удивлюсь, если узнаю, что роман будет иметь большой успех. - Вряд ли это то, что мы ожидали от автора афоризмов. - Интересно, что лишь очень немногие из великих мастеров литературной халтуры сознательно писали в начале карьеры всякую дрянь. В молодости большинство из них писали сонеты, один за другим. Возьмите Холла Кейна [английский писатель (1853-1931)], протеже Роусетти [английская поэтесса (1830-1894)], или молодого Хью Уолпоула [английский писатель (1884-1941)], соперничавшего с Генри Джеймсом [американский писатель (1843-1916)]. Дороти Сэйерс [английская писательница (1893-1957)] писала религиозные стихи. Практически никто не намеревался писать халтуру. Те, которые начинают с халтуры, очень далеко не уходят. - Еще один снаряд. Это был тот самый снаряд, который всполошил Анджелу и Элоиз. Спрюс и Фрэнки не молились. Они просто отошли подальше от окон. 10 Франк де Сауза придерживался партизанского распорядка: спал по утрам, вел переговоры по ночам. В день приезда он появился ко второму завтраку. - Помещения здесь лучше, чем те, к которым я привык, - признался он. - До этого в Боснии я жил в пещере. Но нам придется быстро кое-что сделать, чтобы помещения стали еще лучше. К нам прибудут с визитом высокопоставленные лица. С вашего позволения, я возложу всю подготовку на вас, "дядюшка". Генералу и комиссару я обрисовал всю картину вчера ночью. Вы убедитесь, что они с готовностью помогут нам. Янки не склонны принимать на веру наши разведывательные сообщения. Хотят убедиться сами. Поэтому они посылают сюда генерала, чтобы тот донес, хорошо ли воюют партизаны. Бой, подготовленный для приезжего генерала, должен был представлять собой штурм небольшого блокгауза, расположенного приблизительно в двадцати милях к западу, - ближайшего к Бигою неприятельского поста на второстепенной дороге, ведущей к побережью. Гарнизон атакуемого объекта состоял из роты хорватских националистов, в обязанности которых входило патрулировать вдоль плохо определенных границ освобожденной территории и выставлять часовых у мостов в этом районе. Во всех отношениях это был удобный объект для задуманного представления; объект был удобно расположен и для наблюдателей - в небольшой долине с лесистыми склонами по обеим сторонам. Генерал обратил внимание на то, что фронтальный штурм в дневное время не является нормальной партизанской тактикой. "Нам понадобится поддержка авиации", - сказал он. По этому вопросу де Сауза составил длинную радиограмму. В том, что королевские военно-воздушные силы согласились выделить для атаки этой незначительной цели два истребителя-бомбардировщика, проявилась мера нового престижа партизан. Осуществление штурма было поручено двум бригадам армии национального освобождения. В бригадах насчитывалось по сто солдат в каждой. - Я думаю, - сказал де Сауза, - нам лучше называть их ротами. Не будут ли бригадиры возражать против снижения их чина до капитана на день или два? - В народных антифашистских силах мы не придаем значения таким вещам, - ответил комиссар. Генерал оказался не столь покладистым. - Они заслужили свое звание на поле боя, - напомнил он. - Численность бригад сократилась только из-за понесенных нами больших потерь. И потому еще, что поставки оружия нашими союзниками были очень скудными. - Да, - согласился де Сауза. - Я-то, конечно, понимаю все это, но нам не следует упускать из виду того, как все это может повлиять на наших высокопоставленных наблюдателей. Они намерены прислать сюда и журналистов. Их корреспонденции будут первыми сообщениями очевидцев из Югославии, и они появятся в прессе. Использование двух бригад против одной роты плохо выглядело бы в глазах читателей. - Это надо обдумать, - согласился комиссар. - Я советую, - сказал де Сауза, - бригадиров оставить в прежнем чине, а их части называть ударными силами. Я думаю, это произвело бы впечатление. "Оставшиеся в живых после шестой атаки". Де Сауза прибыл с мандатом, к которому генерал и комиссар отнеслись с уважением. Они доверяли ему и относились к его советам с вниманием, которого не оказали бы ни Гаю, ни даже бригадиру Кэйпу, фактически, даже ни генералу Александеру [командующий войсками союзников в Италии во время второй мировой войны], ни мистеру Уинстону Черчиллю. Гая никогда не приглашали на эти совещания, которые проводились на сербскохорватском языке без переводчика. Его не информировали и о переговорах в Бари. Все радиограммы де Сауза получал лично и в зашифрованном виде. Все утренние часы, проводимые им в постели, он посвящал чтению радиограмм и лично зашифровывал ответы. Гаю он передал все местные заботы и хлопоты по подготовке к предстоящему визиту. Как и предсказывал де Сауза, партизаны подобрели и стали более сговорчивыми. Они раскрыли перед ним тайну секретных запасов имущества, реквизированного в домах сбежавшей буржуазии, мебель чудовищного немецкого стиля, но добротно сделанную. Тяжелые вещи внесли в дом дюжие партизанки. Комнаты деревенского дома преобразились в духе, оказавшем гнетущее впечатление на Гая, но вызвавшем восторг у вдов, которые полировали и сметали пыль с мебели с усердием церковных служек. Один из сотрудников штаба был произведен в ранг церемониймейстера. Он предложил Vin d'Honneur [вино, предлагаемое важному гостю при встрече или проводах (фр.)] и концерт. - Он хочет знать английские и американские антифашистские песни, - перевел Бакич. - Мелодии и слова, чтобы девушки могли разучить их. - Я не знаю никаких, - ответил Гай. - Он хочет знать, каким песням вы учите своих солдат. - Мы _не учим_ их никаким песням. Иногда они поют о выпивке: "Эй, давай выкатывай бочку" и "Покажите мне дорогу домой". - Он говорит, что ему нужны не такие песни. У нас тоже были такие песни при фашистах. Теперь их не поют больше. Он говорит, что комиссар приказывает петь американские песни в честь американского генерала. - У американцев все песни про любовь. - Он говорит, что в любви нет ничего антифашистского. Позже де Сауза вышел из своей спальни с пачкой радиограмм. - У меня есть сюрприз для вас, "дядюшка". Высокопоставленный офицер-наблюдатель будет и от нашей армии. В Казерте, очевидно, ввели правило для важных персон всегда путешествовать парами, причем янки ровно на одну звезду выше своего британского компаньона. Подождите и вы увидите, кто к нам пожалует. Я сохраню это в секрете в качестве подарка для вас, "дядюшка". 11 Йэн Килбэннок оказался первым журналистом, которого допустили в Югославию. Сэр Ральф Бромптон поручился за него перед Каттермоулом не только как за преданного делу, но и как за человека без предрассудков. Кэйп питал невысказанное, а в действительности и неосознанное убеждение, что пэр и член "Беллами", по-видимому, должен заслуживать доверия. Йэн выслушал все, что ему сказали, задал несколько умных вопросов и, не сделав ни одного замечания, заявил: - Я просто осмотрюсь там, поговорю с людьми, потом вернусь сюда и напишу серию статей. Он намеревался утвердиться теперь и на будущее как политический комментатор того сорта, которые пользовались престижем в конце тридцатых годов. Во время своего пребывания проездом в Бари он был приглашен майором-алебардистом на обед в клубе. Будучи более непосредственным, чем Гай, Йэн сказал: - Боюсь, что не расслышал вашего имени. - Марчпоул. Грейс-Граундлинг-Марчпоул, если быть точным. Осмелюсь предположить, что вы знакомы с моим братом в Лондоне. Он там большая шишка. - Нет. Не знаю такого. Полковник Грейс-Граундлинг-Марчпоул, подобно генералу Уэйлу, мистеру Черчиллю и многим другим ревностным соотечественникам, становился в это время все меньшей и меньшей шишкой. Однако он не ощущал своего заката, а скорее испытывал триумф. Все складывалось так, как он задолго до этого предчувствовал. Каждый день он закрывал чье-нибудь досье. Составные частицы головоломки подходили друг к другу, и целое начинало обретать форму. Краучбек, Бокс-Бендер, Магг, Каттермоул - фашист, нацист, шотландский националист, коммунист - все были частью единого ясного целого. В это утро он передал в архив досье Краучбека. Пока они сидели за обеденным столом, в комнату вошел бригадир Кэйп, вежливо пропустив вперед малоподвижного пожилого человека в форме генерал-майора, тощего, с серым лицом. Когда он, хромая и волоча ноги, подходил к столу, его единственный глаз был тусклым, а искалеченная рука протянулась к спинке стула, чтобы опереться на нее. - Боже милостивый, - сказал Йэн, увидев его, - привидение! В декабре 1941 года Йэн совершил переход морем до острова Магг на яхте "Клеопатра" с этим человеком, с человеком, склонным к диким шуткам и кровавым честолюбивым замыслам, полным неуемной энергии, торжествующим человеком, действия которого невозможно предсказать и встречи с которым Йэн всячески старался избегать. - Бен Ритчи-Хук, - сказал майор Марчпоул, - один из самых больших оригиналов корпуса алебардистов. Ко мне он всегда относился без особого энтузиазма, и мы расстались с ним. - А что с ним случилось? - Его признали негодным к строевой службе, - ответил майор Марчпоул. - Единственное, что смогли подыскать для него, - это роль второй скрипки в качестве наблюдателя. Он будет в составе нашей группы, отправляющейся завтра вечером на ту сторону. Группа, собравшаяся на аэродроме следующим вечером, якобы наносила официальный визит новому президиуму. Вместо одного независимого наблюдателя, как это было предложено и утверждено ранее, к партизанам теперь отправлялась довольно многочисленная компания. Генерал Спейт, американец, по-прежнему был главной персоной в группе. Круглое суровое лицо генерала частично скрывалось под объемистой каской; он был весь перетянут множеством пластиковых ремней и увешан оружием, инструментами и сумками. Его сопровождал адъютант менее воинственной внешности, избранный на эту роль за способность говорить на сербскохорватском, и персональный фотограф, очень юный, очень подвижный карлик, к которому он обращался "мистер Снейфель". Ритчи-Хук был одет в шорты, форменную рубаху для тропических широт и пилотку с красной полосой. Его скудный багаж охранял денщик-алебардист, все тот же самый солдат Докинс, теперь потрепанный войной, как и его хозяин, служивший с ним в Саутсанде и Пенкирке, в Центральной Африке и в пустыне, куда только семимильные шаги Ритчи-Хука ни заносили его, шаги, которые с течением времени становились все короче и медленнее и которые стали теперь совсем неуверенными. Был там и лейтенант Пэдфилд. Свободная Франция также сумела протащить своего представителя. Остальные места в самолете заняли другие, неопределенного вида, фигуры: американцы, англичане и югославы. Среди них был Джилпин с поручением Каттермоула следить за происходящим, а также наблюдатель от военно-воздушных сил с задачей доносить об обещанном взаимодействии истребителей-бомбардировщиков. Только он и два генерала полностью и Джилпин частично были в курсе дела относительно предстоящего штурма. Проводить их прибыл старший авиационный начальник. Американский генерал дал указание Снейфелю сфотографировать их вдвоем. В последний момент он решил пригласить и Ритчи-Хука. - Присоединяйтесь к нам, генерал, просто так, для истории. Ритчи-Хук озадаченно посмотрел на маленького фотографа, присевшего на корточки с лампой-вспышкой у ног генерала, затем с гримасой, как у мертвеца, сказал: - Только не я. Моя безобразная харя может испортить объектив. Лейтенант Пэдфилд козырнул генералу Спейту и сказал: - Сэр, я полагаю, вы не знакомы с сэром Элмериком Гриффитсом, который вылетает вместе с нами. Он, как вы, несомненно, знаете, очень известный дирижер. - Давайте, давайте его сюда, - засуетился генерал. - Идите, Гриффитс, становитесь рядом со мной. Сверкнула лампа-вспышка. Йэн решил постараться понравиться фотографу, чтобы получить экземпляры всех снимков, которые могут