ему-то стесняются сами себе признаться, что не так уж сильна близость, создаваемая обстоятельствами. Ну и что с того, что вместе учились, жили в одном дворе, да хоть и работали вместе в одном учреждении! В глубине души, на подсознательном уровне каждый хочет отличиться от себе подобных, проявиться как личность, а не как частичка, крупица. Отсюда - потребность в непохожести, в разности, к дружбе с совсем другими, чем ты, людьми. Может быть, и внутри любви иногда содержится дружба: мужчина и женщина быть одинаковыми не могут по законам природы - стало быть, для зависти и ненависти меньше поводов и оснований. Если на то пошло, Марина все эти годы была ему еще и настоящим другом - на одной любви они бы далеко не уехали и так долго вместе не пробыли бы. С Вадимом у Высоцкого и разница есть в одиннадцать лет, и равенство - в бесстрашии перед судьбой. Оба по сути старатели, вложившие себя в работу со всеми потрохами - так, что уже поздно выгадывать, высчитывать другие варианты судьбы. Туманов реально испытал то, о чем Высоцкий уже написал, - по интуиции, за счет воображения. Редкая возможность проверки и подтверждения искусства - жизнью. Вадим, в свою очередь, из тех людей, которые испытывают непритворную психологическую потребность в искусстве - не для развлечения, не для престижа Короче, близкие по духу люди могут долгое время жить параллельно и встретиться в возрасте вполне зрелом. "Не хватает всегда новых встреч нам и новых друзей... " - сказано давно и без особой задней мысли, а теперь вот подтверждается. Как-то они сидят на Малой Грузинской перед телевизором, в котором политический обозреватель Юрий Жуков что-то врет, изображая чтение "писем трудящихся". И откуда таких выкапывают? Вдруг Высоцкому приходит идея, чтобы каждый написал перечень ста самых ненавистных людей. Разошлись по разным комнатам. У Высоцкого список уже минут через сорок готов, он торопит Вадима: "Скоро ты?" Сравнили: процентов на 70 имена совпали. Первая четверка одинаковая: Гитлер, Ленин, Сталин, Мао Цзэдун. Причем Мао оказался у обоих четвертым, а "пьедестал почета" слегка расходится. Попали в общий список и Фидель Кастро, и Ким Ир Сен - словом, вся история двадцатого века в лицах. Ну и столетие нам досталось: все герои - отрицательные! И что занятно - и у Высоцкого и у Туманова под четырнадцатым номером оказался певец Дин Рид. После таких совпадений и группу крови проверять не надо - она общая. Только с Вадимом он смог поделиться мучительными мыслями о невыносимо-двусмысленном своем положении в мире поэзии, неудовлетворенностью контактами с Вознесенским и Евтушенко. "Они меня считают чистильщиком", - вырвалось вдруг. Туманов не переспросил, что имеется в виду, да и сам Высоцкий, честно говоря, не очень понимал, что хотел обозначить этим небрежным словечком. Но надо, просто необходимо, чтобы кто-то понимал тебя и вне слова, без слов. История болезни Это медицинское выражение давно засело у него в сознании: жужжит как муха, накручивая на себя ритм и сюжет. Сколько времени провел Высоцкий в больницах! Сколько всяких мучительных процедур над ним проделали! Честное слово, к перечню его ролей в театре и кино надлежит добавить еще роль Пациента в театре жизни. Кто-то ему сказал, что "пациент" - по-латыни означает "страдающий", и в этом есть момент истины. Вроде бы добровольно поступаешь в медицинское учреждение, иногда тебя по знакомству, по блату пристраивают. А ощущаешь себя там узником, жертвой, во врачах и персонале видишь палачей и инквизиторов. Тут не в одном алкоголе дело - так судьба ведет Высоцкого по жизни, заставляя вновь и вновь страдать, а через это - и сострадать другим: Лежу на сгибе бытия, На полдороге к бездне, - И вся история моя - История болезни. Из этой строфы-зерна на сгибе семьдесят пятого - семьдесят шестого годов разворачивается песенная трилогия. Может быть, это даже поэма - только о публикации думать не приходится. Да и непонятно, где и кому можно спеть полностью такое сочинение. Получилось не "ад-чистилище-рай", а сплошной ад в трех видах. Первая часть медицинский осмотр: Я взят в тиски, я в клещи взят - По мне елозят, егозят, Все вызнать, выведать хотят, Все пробуют на ощупь, - Тут не пройдут и пять минут, Как душу вынут, изомнут, Всю испоганят, изорвут, Ужмут и прополощут. Во второй песне описан прием у психиатра. Эта сцена решена в шутейном, комическом ключе: "Доктор, мы здесь с глазу на глаз - Отвечай же мне, будь скор: Или будет мне диагноз, Или будет приговор?" И нависло острие, И поежилась бумага, - Доктор действовал во благо, Жалко - благо не мое... За такие шуточки, впрочем, срок полагается. И напророчить себе беду, сделать сказку былью можно запросто. Будь ты хоть трижды Высоцкий, а интеллигентный психиатр, если ему дадут указание, оформит тебе положенный диагноз, потом придет домой, нальет рюмочку и, включив магнитофон, прослушает соответствующую песню с большим удовольствием и пониманием. И никак он не согласится с авторской оговоркой: "Эти строки не про вас, а про других врачей". Твоими же словами из более ранней песни, уже перешедшей в ранг неофициальной классики, ответит: "Это ж про меня, про нас про всех, какие, к черту, волки!" И с чего это некоторые доброжелатели решили, что хорошее знание творчества Высоцкого во властных кругах сулит какие-то выгоды или хотя бы поблажки автору? Хватит, насочинял достаточно, можно уже дать ему какое-нибудь успокоительное, чтобы утих окончательно. Об этом - третья песня, где от имени беспощадно-циничного врача подводится безнадежный философский итог: "Вы огорчаться не должны - Для вас покой полезней, - Ведь вся история страны - История болезни. У человечества всего - То колики, то рези, - И вся история его - История болезни. Живет больное все бодрей, Все злей и бесполезней - И наслаждается своей Историей болезни... " Всю трилогию показал пока только Вадиму, а на публику еще не выносил. И не только из соображений осторожности. В Институте хирургии имени Вишневского попробовал было завести разговор, прочитал четыре строки "Лежу на сгибе бытия...", посмотрел на доброжелательные, но слегка озадаченные лица (все-таки люди привыкли с Высоцким смеяться, а не плакать) - и оборвал себя: ладно, кроме истории болезни есть еще и история здоровья. И концерт пошел своим чередом. Наверное, все-таки не стоит нагружать людей неразрешимыми проблемами. К тому же такие развернутые сочинения лучше не слушателям адресовать, а читателям. Чтобы тот, кто способен вытянуть подобную нагрузку, вступал в контакт с автором один да один. Но сколько ни переводи свои недуги в символический план, организм подчиняется вполне земным, физическим законам. Удары сыплются с неизменным постоянством, и защиты нет от них никакой. Одной истории с "Мистером Мак-Кинли" достаточно, чтобы в гроб вогнать даже абсолютно здорового человека. Пригласили в фильм ни много ни мало - в качестве Автора. Билл Сигер гуляет в кадре, поет баллады, а на их фоне сюжетик развивается с Банионисом и прочими. Ну, автор и постарался, сочинил свой "фильм в фильме". "Мистерия Хиппи" - это целая сжатая опера. Сукин сын Ермаш, номенклатурный шкода, именно эту оперу первым делом и порубил. И Леонов тоже, говорят, против Высоцкого в принципе. А, больно даже вспоминать эти девять баллад, из которых в картину вошли только подсокращенные "Манекены" и "Уход в рай". Куда теперь девать свои ампутированные органы? Все труднее находить способы подзаправиться новой энергией. Народная любовь, живая реакция аудитории - источник мощный, без него бы Высоцкий давно сгорел, испепелил себя дотла, но только этого источника мало. Это не жадность, не зазнайство. Просто энергия, полученная из зала, из искренних признаний слушателей и собирателей песен, тут же уходит на новую работу - для себя, для чистого эгоистического удовольствия ничего урвать не удается. То же с дружескими связями. Не умеет он близкими людьми питаться, использовать их. Так уж он устроен: сколько взял - столько тут же и отдал. Семьи в нормальном смысле слова Бог не дал. "Мы бездомны, бесчинны, бессемейны, нищи" - это Блок и о нем сказал. Женщины? Нет уже того азарта, чтобы их добиваться, а они - народ чуткий, мгновенно реагируют на недостаток искреннего к ним внимания. "Нет, ты представляешь, у них теперь мода такая - не дать самому Высоцкому" - это бон-мо он отпустил недавно и повторяет время от времени в мужских разговорах. Но про себя-то понимает, что с этих - пусть порой довольно милых - дурочек, очарованных его славой, и взять особенно нечего... Да и по природе своей он не донжуан-потребитель, а скорее отчаянно-жертвенный Дон Гуан. Если еще и блеснет любовь улыбкою прощальной, то шаги Командора настигнут неминуемо... В общем, все меньше остается в жизни того, что помогает не умирать. И новую энергию удается извлечь только путем саморазрушения. Иван-царевич летел на какой-то огромной птице и подкармливал ее собственным мясом - кстати, годится для песни эта сюжетная подробность. Во время адских почечных болей прошлой осенью кто-то (не будем уточнять, кто) предложил Высоцкому попробовать амфитамины - стимуляторы такие, спортсмены к ним прибегают иногда. Настоящим наркотиком это даже не считается. От болей помогло, а потом оказалось, что и зеленого змия можно такой инъекцией выгонять... Нет, все в рамках разумного. Читали мы Булгакова рассказ - "Морфий", написанный, надо полагать, на основе собственного опыта. Не стал же Михаил Афанасьевич наркоманом, взял себя в руки. А тут даже не о морфии речь, а о медикаменте практически безобидном... От Бодайбо до Монреаля И опять от всего помогает отвлечься очередное путешествие. Первого апреля они с Мариной отправляются по накатанному маршруту. На этот раз почему-то в глаза бросается обилие бездомных собак - сугубо отечественная особенность, зарубежные псины все в ошейниках и при хозяевах: Едешь хозяином ты вдоль земли - Скажем, в Великие Луки, - А под колеса снуют кобели И попадаются суки. Их на дороге размазавши в слизь, Что вы за чушь создадите? Вы поощряете сюрреализм, Милый товарищ водитель. От этих злых, усталых строк воображение сворачивает в совсем другую сторону, и "собачья" тема довольно скоро обретет иное решение: Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену, Со мною пес - Судьба моя, беспомощна, больна, - Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену - Глядит, глаза навыкате, и с языка - слюна. В Минске встретились с Алесем Адамовичем, получили от него в подарок "Хатынскую повесть". Тоже человеку несладко: войну с цензурой ведет постоянную, и побед в ней не больше, чем потерь. В Кельне, как водится, изучали знаменитый собор снаружи и изнутри, удивляясь, как он уцелел во время бомбежек: после войны почти весь город отстраивался заново. Отправили Нине Максимовне веселую открытку, где вслед за вежливыми Мариниными фразами он приписал: "Мамуля! Мы тут обнаглели и шпарим по-немецки - я помню только одну фразу и везде ее употребляю. Целую. Вова". После Парижа - снова Мадейра, Канары, Португалия, Марокко. Все замечательно, но "в соответствии с Положением о въезде в СССР и выезде из СССР, утвержденным постановлением Совета Министров от 22. 09. 1970 г. No 801, въезд в развивающиеся и капиталистические страны разрешается один раз в год". Есть еще планы на это лето. Пустят ли? В Москву вернулись на новом "мерседесе-350", голубой металлик. Говорят, такая модель в образцовом коммунистическом городе имеется еще у двух автолюбителей: шахматного чемпиона Анатолия Карпова и генсека Брежнева. По возвращении закончил дела с "Арапом": что получилось, то и получилось. Попробовался на роль Пугачева. Фильм будет ставить Алексей Салтыков по сценарию Эдика Володарского. Хотят Марину пригласить на Екатерину Вторую. Мечтать пока в этой стране не запрещено... А теперь - на восток. С сыном Вадима прилетели в Иркутск, где устроили Высоцкому прием с пышными тостами, но начался вдруг такой тошнотворный барственно-советский разговор, что пришлось сказаться больным и удалиться, не спев ни песни. В провинции тоже встречается всякое. Вот был у военных, на танке даже покатался, а потом подходит один офицер и, взяв за рукав, начинает прорабатывать: "Стране нужны совсем другие песни... Ваше, с позволения сказать, творчество... " Или в бодайбинском аэропорту, когда он вместе с Леонидом Мончинским ждал посадки, набрасывая строки "Мы говорим не штормы, а шторма... " (это для фильма "Ветер надежды" Одесской студии, а куда денешься?), подошли трое патлатых и подвыпивших, суют гитару с наклейками из голых баб и просят обслужить. Чуть-чуть дело до драки не дошло... Но, конечно, не этим Сибирь запомнилась. У Байкала постоял, вспоминая Вампилова, почти ровесника своего, ушедшего четыре года назад. Оказывается, не утонул он, а от сердечного приступа умер, не дойдя нескольких шагов до берега. Осталась потрясающая пьеса "Утиная охота", ждущая смельчаков, которые возьмутся ее ставить. Проезжая мимо станции Зима, сфотографировался на память в городке, который подарил России Евгения Евтушенко - при всем его пижонстве он все-таки поэт, а Вадим ему и по-человечески симпатизирует. На прииске Хомолхо потрогал рукой вскрытую бульдозером вечную мерзлоту: по острой грани бытие движется, живое и мертвое рядом... А когда ехали поездом на Бирюсу, он, взяв гитару, начал в купе тихо напевать, и проводница изумилась: "Прям совсем как Высоцкий!" На приисках у Вадима народ замечательный. Лица шершавые, а души шелковые. Есть разговорчивые, но больше молчаливых. И от тех и других успел набраться - на месяцы вперед. В Бодайбо начало концерта долго откладывалось: столовая всех, естественно, не вместила, пришлось выставлять рамы из окон. Перед ним то и дело извинялись, а он одно отвечал, спокойно, без пафоса: "Эти люди нужны мне больше, чем я им". Вторая поездка во Францию далась не без труда: сначала в ОВИРе выписали стандартный отказ, но при этом посоветовали обжаловать решение в Министерстве внутренних дел, что и было сделано. Кажется, были еще и звонки "значительных лиц". В общем, начальник главного, союзного ОВИРа Обидин, вопреки фамилии своей, на письме Высоцкого начертал совсем не обидную резолюцию, попросив московское ведомство "внимательно рассмотреть просьбу заявителя". Отпустили, взыскав за визу 271 рубль. На этот раз в Париж прибыли самолетом, а через несколько дней - в Монреаль, где в самом разгаре Олимпийские игры. Остановились в доме Марининой подруги Дианы Дюфрен. Буквально в первый вечер натолкнулись в городе на двух знаменитых футболистов - Блохина и Буряка. В прошлом году Высоцкий выступил перед нашей сборной на подмосковной базе, после чего она выиграла какой-то товарищеский матч. На этот раз команда лавров не стяжала, и ребята явно подавлены. Привели их к себе, а когда они обмолвились, что у Буряка завтра день рождения, - с удовольствием напел им на кассету несколько вещей. Здесь, естественно, присутствует целая "группа поддержки" из советских эстрадных артистов. На следующий день Лев Лещенко пытается пригласить Высоцкого спеть перед матчем СССР - ФРГ, но спортивный министр Павлов не позволяет. Сделана запись на студии RCA: там и старые песни, и новые, в том числе "Купола" и "Разбойничья". Обещают выпустить диск. А еще позвонил эмигрант Миша Аллен, который пять-шесть лет назад опубликовал в здешних журналах свои переводы песен Высоцкого на английский. Здорово! В Нью-Йорке снята телевизионная программа "60 минут", где Высоцкий поет и отвечает на вопросы. Его позиция абсолютно определенная: он не диссидент, он - художник. Он может жить и работать только в России, где ему, как и всем, нелегко, но где люди нуждаются в его песнях. Это необходимое условие существования его поэзии, только на этой основе возможен диалог с целым миром. А потом - вновь Париж и там основательная работа на студии "Le Chant du Monde", с ансамблем Константина Казанского. Уже не терпится подержать в руках свою полноценную, большую и твердую пластинку, а то советские гибкие "миньоны" смотрятся жалкой подачкой. Народ их, конечно, покупает, и даже журнал "Кругозор" с дыркой посередине, где две баллады из "Мак-Кинли" опубликованы, имеет хождение у коллекционеров, но конкурировать с сотнями тысяч самодельных магнитофонных записей эта мелочевка никак не может. По прибытии в Москву Высоцкий относит в ОВИР бумагу с признанием в самовольном посещении Канады и США - в связи с работой жены в этих странах. Вроде бы никаких негативных последствий это не вызвало. Девятого сентября Таганка отправляется в Югославию на десятый юбилейный БИТЕФ - Белградский интернациональный театральный фестиваль. Привезли "Гамлета", "Десять дней" и "Зори здесь тихие". Югославию недаром считают страной не совсем социалистической: никакого бардака, культура организации - высочайшая. У нас бы всяких прихлебателей сотни три суетилось, а тут буквально несколько человек все устраивают, сочетая по несколько функций: он и шофер, и администратор, и переводчик со всех языков. Прямо как мы по нескольку ролей в спектакле тащим. Играли то в Белграде, то в Загребе, то в Сараеве - тоже, наверное, не случайно: ведь когда артисты в поезде ночуют, им гостиница не нужна. Во всем мудрый расчет. "Гамлет" занял первое место. Точнее, поделил его со спектаклем Питера Брука "Племя Ик" и с мюзиклом "Эйнштейн на пляже" американца Уилсона. Но первым все-таки при объявлении победителей был назван Любимов. Потом две недели гастролей в Будапеште. Шефу стукнуло пятьдесят девять - Высоцкий с Бортником зачитали ему приветствие, заканчивающееся словами "Ваня. Вова". Коллективу, однако, не по душе и то, что два артиста так задружились, и то, что к престолу оказались приближены. Почему Любимов с ними за обедом сидит, почему меня не в той же, что их, гостинице поселили, ну и так далее. "Царство Вовки и Бортняги", - кто-то уже прокомментировал злобно. Странное дело! Поговоришь с каждым по отдельности - не видно, где в нем эта злость А когда они втихомолку злословят, то как будто выделяют из себя нечто липкое, и эта гадость людей между собой склеивает гораздо крепче, чем высокие цели и помыслы. Дружественность - это не норма, не правило, как думали мы в юные годы, - это скорее исключение и редкая роскошь. Так почему бы не радоваться каждому просвету взаимной доброжелательности на общем фоне будничной, сумрачной вражды? Любимов сейчас потеплел к Высоцкому по одной простой, но неожиданной причине. Шеф вступил во вторую (или третью - историки разберутся) молодость - влюбился в мадьярку, переводчицу по имени Каталина. По слухам, она дочь здешнего правителя Яноша Кадара. Все та-ганцы насупились: а как же, мол, Целиковская и вообще моральный облик режиссера? И только Высоцкий по-мужски понял шефа, нуждающегося в поддержке. Дело даже не в советах по поводу ухаживания за иностранками, выбора ресторанов и прочего - это все скорее шутливый треп. "Она хороший человек" - вот главное, что было сказано, а большего и не надо. И ничего другого, кстати, влюбленному человеку не стоит говорить - что в пятьдесят девять, что в девятнадцать. Законы порядочности предельно просты, сложны только способы оправдания ее отсутствия. Марина приехала сюда сниматься в фильме Марты Мес-сарош "Их - двое". У нее тут главная роль, а по случаю приезда Высоцкого в сценарий добавили эпизод, где героиня встречается со своим бывшим возлюбленным. Продолжительный поцелуй увенчал эту сцену. В сторону литературы Что делать, если тебя не хотят считать писателем? Только одно - быть им, то есть писать. Уже лет пять, не меньше, идея романа сидит у Высоцкого в голове, в душе, в печенке. Рукописи не горят - это всем известно, пора уже всерьез позаботиться о том моменте, когда товарищи потомки откроют ящики твоего стола... А то вдруг -чем черт не шутит -еще при нашей жизни возьмут да отменят цензуру. Или хотя бы, как при Хрущеве, проведут разделительную черту: скажем, с одна тыща девятьсот восьмидесятого года начинаем новую жизнь - зря мы строили этот дурацкий коммунизм, и отныне разрешается беспощадно критиковать и обличать все, что делалось в шестидесятые-семидесятые. Надеяться наивно, но почему бы не допустить такую возможность? Прогресс не обязателен, он ве-ро-ят-но-стен, как сказал один умный человек. Есть уже в наличии три главных персонажа: фантазер и уголовник Колька Святенко по кличке Коллега, его юная подруга Тамара Полуэктова и актер Александр Кулешов, он же бард и исполнитель песен, которыми с ним щедро поделится автор, переходящий в прозаики. Ранние, блатные вполне можно ему передать, а там поглядим, как он себя поведет. Даль свободного романа намечена, придумана первая фраза "Девочки любили иностранцев" Теперь надо последнюю заготовить - как это было у Мастера, знавшего, что кончится роман словами "всадник Понтий Пилат". А потом заполнить серединку - и готово. Репетируется "Обмен" Трифонова, и автор повести часто заглядывает на Таганку. Полноватый, спокойный, в больших очках - классический облик писателя. Говорит мало, все высказывает в своей прозе - внятной, точной и динамичной. Некоторые его считают слишком осторожным в изображении советского строя, но вот шеф находит необходимый подтекст: не квартирный обмен, а обман, подмена истинных ценностей... Главное же у Трифонова - объемность изображения: каждый человек показан как минимум с двух точек зрения. Это же свойство он, судя по всему, и в песнях Высоцкого ценит. При встрече рассказал о том, что пишет роман о гражданской войне, о командире Конной армии Миронове, который был репрессирован и славу которого перехватил длинноусый Буденный. У Высоцкого почему-то вдруг вырвалось: "А я тоже пишу роман". - "Это хорошо", - отозвался Трифонов. Ну вот, слово не воробей, теперь надо за работу приниматься. С "Мастером и Маргаритой" обидно получилось. Любимов почему-то сразу отвел Высоцкому роль Ивана Бездомного, которую он репетирует без особого энтузиазма. Конечно же, он себя видел Воландом, и свое понимание этой роли у него было. Воланда можно играть как писателя, как художника. Мастер - автор романа о Пилате, а Воланд может быть трактован как альтер эго самого Булгакова, как автор всего, что происходит на сцене. Зато получена роль Свидригайлова в инсценировке "Преступления и наказания", написанной Юрием Карякиным Это тем более интересно, что Свидригайлов тут явно выходит на первый план, возвышаясь над Раскольниковым, который будет беспощадно развенчан. Не за что жалеть человека, который своим поступком стер границу между добром и злом, заранее оправдал все жестокости двадцатого века. Этот студентик, по мысли Карякина, - будущий Владимир Ильич, недаром тот потом Достоевского так невзлюбил и обзывал "архискверным". В общем, работа интересная предстоит: роль может получиться на уровне Лопахина, а то и выше. В самом конце ноября наконец выходит "Алиса в Стране чудес", аккурат ко дню рождения старшего сына. С чувством законной гордости приносит Аркаше и Никите сигнальный экземпляр. Имя Высоцкого обозначено на конверте в подзаголовке вместе с переводчицей Н. Демуровой, автором инсценировки О. Герасимовым и композитором Е. Геворгя-ном. Пара фраз о нем сказана в предисловии. Текстовые потери сравнительно невелики, удалось все-таки выйти к детской аудитории. А в новогодней "Литературной газете" на полученный подарок успевает отреагировать Белла Ахмаду-лина: "И как бы обновив в себе мое давнее детство, я снова предаюсь обаянию старой сказки, и помог мне в этом автор слов и мелодии песен к ней Владимир Высоцкий". Этот печатный привет ему дорог. Вспомнил, как в прошлом году вертелись у него строчки: "Вы были у Беллы, мы были у Беллы, убили у Беллы день белый, день целый... " Так он их и не докрутил. Что там еще было? И если вы слишком душой огрубели, Идите смягчиться не к водке, а к Белле. И если вам что-то под горло подкатит, У Беллы и боли, и нежности хватит. Сбился на стиль поздравительного экспромта. Нет, надо к этой теме еще вернуться, и не на каламбурном уровне. Ахмадулину он недаром, не дуриком в той анкете назвал любимым поэтом. Она его необходимый антипод, противоположный полюс. Ее стих и стиль абсолютно искренне, по-читательски его восхищают. А сам он так писать и не хотел бы - как не хотел бы быть женщиной. Но вот недавно он прочитал у нее такое стихотворение, где под лирическое "я" в некоторых случаях готов и "я" собственное подставить. Например: "Лишь потом оценю я привычку слушать вечную, точно прибой, безымянных вещей перекличку с именующей вещи душой". Это у нее не только о себе самой, о поэте как таковом сказано. Или вот еще: "Мне не выпало лишней удачи... " Стоит эту строку повторить, и все злые, сердитые мысли отступают. Может, лучше не добрать успеха, чем лишнюю удачу заполучить... И финал, конечно, что надо: "Плоть от плоти сограждан усталых, хорошо, что в их длинном строю в магазинах, в кино, на вокзалах я последнею в кассу стою - позади паренька удалого и старухи в пуховом платке... " (Кстати, неужели Беллу не узнают повсюду? Высоцкому уже от удалых пареньков не укрыться - сразу начнут автограф требовать. ) А вот завершающее двустишие - это и о нем, о его песнях: "Слившись с ними, как слово и слово на моем и на их языке". Высшая математика бытия Странное слово - "судьба". От добра, от зла оно происходит? В нем и беспощадный корень "суд", и постоянная, неистребимая надежда на лучшее. Случилась беда - мы говорим: "Не судьба", а можем сказать: "Уж такая судьба". Требуем себе судьбу - и в то же время ее страшимся. Разобраться с этим мучительным словом Высоцкий смог только в семьдесят шестом году, когда из абстрактного понятия оно превратилось в физически ощутимую реальность. Две песни сложились тогда, абсолютно личных, где под словом "я" автор имеет в виду только себя и никого другого. В одной из них Судьба предстала беспомощным больным псом, неотступным, как фаустовский пудель: Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну, Но жаль ее, голодную, - ласкается, дрожит, - Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну - Она, когда насытится, всегда подолгу спит И через этот нерадостный образ пришло осмысление той беды, которая с молодых лет исказила его земное существование, лишила множества простых человеческих радостей: Бывают дни, я голову в такое пекло всуну, Что и Судьба попятится, испуганна, бледна, - Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну - С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она. Закуски - ни корки! Мол, я бы в Нью-Йорке Ходила бы в норке, Носила б парчу!.. Я ноги - в опорки, Судьбу - на закорки, - И в гору и с горки Пьянчугу влачу... Когда это произошло? Можно ли точно установить, в какой день, в каком году влил он в свою Судьбу этот роковой стакан? Нет, здесь сюжет не житейский, а скорее мифологический, мифопоэтический, когда биография художника берется как целое и обретает небуквально-образное истолкование. И речь уже идет не о "пьянстве" в бытовом смысле, а о жертве, постоянно приносимой творчеству. Духовное начало всегда укоренено в телесном, оно энергетически им питается. Есть счастливцы, у которых эта связь гармонична: расходуясь, они тут же восстанавливаются. А есть художники, обреченные за свои духовные свершения платить физическим саморазрушением. Высоцкому выпала именно такая судьба, и мучительное сопротивление ненавистной "пьянчуге" стало условием творческого существования. Саморазрушение всегда идет по нарастающей, и художника страшит уже не столько физическая, сколько творческая гибель, опасность молчания: Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком - Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, Хамила, безобразила и обернулась Роком, - И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык. Мне тяжко под нею, Гляди - я синею, Уже сатанею, Кричу на бегу: "Не надо за шею! Не надо за шею, - Не надо за шею, - Я петь не смогу!" "Петь не смогу" - вот главная и, по сути, единственная тревога на последнем отрезке земного бытия. А о том, как удалось Высоцкому с ней справиться, - песня "Две судьбы", еще один автобиографический миф. Две главные свои беды - официальное непризнание и алкогольный недуг - он представил в фигурах двух безобразных старух, назвав их Нелегкая и Кривая. Каждая из них достаточно зловеща, чтобы погубить человека, а уж вдвоем они и сильного могут сломить. И герой этой песни-притчи совершает нечто немыслимое - он ухитряется соединить свои несчастья так, чтобы они как бы нейтрализовали друг друга. У него достает мудрости и трезвости, чтобы увести страшных старух со своего пути, споить их, а самому убежать, сесть в лодку и продолжить свободное плаванье: И припали две старухи Ко бутыли медовухи - пьянь с ханыгою, - Я пока за кочки прячусь, К бережку тихонько пячусь - с кручи прыгаю. Огляделся - лодка рядом, - И за мною по корягам, дико охая, Припустились, подвывая, Две судьбы мои - Кривая да Нелегкая. Греб до умопомраченья, Правил против ли теченья, на стремнину ли, - А Нелегкая с Кривою От досады, с перепою там и сгинули! Нелегко эта песня сочинялась, первый вариант получился несколько сумбурным, до ясности мысли не сразу удалось добраться. В жесткой, грубовато-разговорной манере, без малейшей риторики здесь рассказано о торжестве свободной личности, об индивидуальном опыте преодоления жизненных обстоятельств. Возможностей утонуть в житейском море у Высоцкого было множество. Достаточно посмотреть на судьбы актеров советского времени - сколько их погибло, сгорело при первой же встрече с Нелегкой и Кривой! При отсутствии железной воли (а "железность" в артистической натуре - это не всегда достоинство), при нулевых в советское время социальных гарантиях артист то и дело попадал в порочный круг: перестали его снимать - он запил, а так как он запил - то его и не снимают больше. Десятки ярко начатых актерских биографий прервались таким вот банально-трагическим образом. Не меньше опасностей сулило и стремление утвердиться в литературном мире. Скольких способных людей сломало столкновение с цензурно-издательской машиной! Невозможность напечататься для многих обернулась внутренней невозможностью что-либо писать дальше. Да и у благополучно публикующихся возникают свои проблемы. Успеха всегда не хватает: хочется званий, премий, орденов. Садится человек на "почестей иглу", как назвал это Высоцкий в старой песне. Труднее всего победить страх неуспеха. Смельчаков, готовых к пожизненному непризнанию, наверное, меньше, чем трижды Героев Советского Союза. В чем тут корень зла? В том, наверное, что люди не умеют отвести проблеме успеха, карьеры определенное и конкретное место в своей жизни, не умеют загнать эту проблему в изолированный отсек, не смешивая со всем остальным. В результате ущемленное честолюбие разъедает душу изнутри, яд обиды отравляет все на свете, и ничто уже не радует: ни любовь, ни встреча с новыми людьми, ни солнечный день. И творческая энергия иссякает, поскольку она неразумно израсходована на бессмысленные страдания. Высоцкому удалось локализовать неудачу, не пустить ее в чистое творческое пространство души. Более того - он соединил, переплел в своей эмоциональной сфере муку неудовлетворенного честолюбия с неумолимой чередой алкогольных провалов: в этой бездне утонули все многочисленные поражения. А две главные беды его жизни, "Нелегкая с Кривою", парадоксальным образом привели к принципиальной победе. Минус на минус дает плюс - теоретически понять это довольно легко. А вот осуществить такую операцию на собственной душе - это высшее жизненное искусство, доступное очень немногим. И прослеживая дальше путь Высоцкого, мы должны иметь в виду, что перед нами не жертва, а победитель. Человек, ставший выше Фортуны и Рока, сам сотворивший сюжет своей судьбы. Кризисная полоса Первые месяцы семьдесят седьмого года проходят под знаком очередного кризиса. В театре идут своим чередом "Гамлет" и "Вишневый сад", "Пугачев" и "Добрый человек". Намеки Высоцкого по поводу роли Воланда Любимов оставляет без внимания, а после одной неявки на спектакль освобождает его и от репетиций в качестве Ивана Бездомного. Премьера "Мастера и Маргариты" проходит двадцать третьего апреля, в день рождения театра. Теперь это знаковый таганский спектакль - недаром его сценография состоит из своего рода "цитат", включая занавес из "Гамлета", маятник из "Часа пик", кузов грузовика из "Зорь", два портрета из "Тартюфа". Премьера имеет гигантский успех. Газета "Правда" помещает недобрую, но достаточно обширную статью "Сеанс магии на Таганке". Интеллектуалы жаждут ознакомиться с любимовским прочтением легендарного романа. Любители острых ощущений готовы заплатить бешеные деньги за спектакль "Солдат и Маргаритка", где показывают голую артистку: на самом деле они увидят только красивую спину Нины Шацкой, играющей роль Маргариты, но, как говорил в "Каменном госте" Лепорелло, "воображенье в минуту дорисует остальное". В общем, сенсация, событие, яв-ление - но без Высоцкого. Начались переговоры о гастролях театра во Франции - и одновременно разговорчики о том, не сорвет ли их Принц Датский: ему что - он в этом Париже уже фактически проживает, а в середине марта летал туда на неделю по поводу выхода двух дисков-гигантов, записанных в прошлом году. По французскому телевидению выступал - это уже нечто немыслимое, за пределом мечтаний. А сразу по возвращении из Парижа наконец благополуч-но разрешается вопрос о возможности многократных поездок во Францию. Сначала письмо в МВД по этому поводу писал он от имени Марины, потом - от себя: В МВД СССР От гр-на Высоцкого В. С. Заявление Я женат на гражданке Франции Де Полякофф Марине Влади - известной французской киноактрисе. Мы состоим в браке уже 7 лет. За это время я один раз в году выезжал к жене в гости по приглашению. Моя жена име-ет возможность приезжать ко мне всегда. Ей в этом содей-ствуют Советские организации. Приезжая ко мне, она отказывалась от работ и съемок, оставляла детей в интернатах, а когда была жива мать, то с матерью. Теперь положение изменилось. Моя жена должна много ра-ботать и детей оставлять не с кем. Всякий раз, когда у нее трудное положение, естественно, необходимо мое присутствие у нее, а я должен и могу бывать у нее после длительного оформления и один раз (максимум два) в году. Я не хочу переезжать на постоянное жительство во Францию - это вопрос окончательно решенный, а жена моя является кроме всего видным общественным деятелем - она президент общества Франция - СССР и приносит большую пользу обеим странам на этом посту. Так что и она не может переехать ко мне по всем этим причинам. Прошу разрешить мне многократно выезжать к моей жене, ибо иногда требуется мое срочное присутствие у нее и помощь, а я всякий раз должен оформляться, и это вызывает невроз и в театре, и в кино, и во всех моих других начинаниях. Я уверен, что право неоднократного выезда решит многие наши проблемы и сохранит нашу семью. С уважением, Высоцкий. 05. 03. 1977 г. Письмо это переправляется в Московский ОВИР со следующим указанием: "В соответствии с просьбой заявителя разрешаем в порядке исключения установить следующий порядок оформления документов для выезда его во Францию к семье: характеристику с места работы и анкету он должен представлять один раз в год, все последующие поездки должны разрешаться Высоцкому В. С. по его заявлению произвольной формы... " Это ж просто сказка! Министерство внутренних дел допускает существование "произвольной формы"! Вот если бы и Министерство культуры, Госкино, Гостелерадио и прочие художественные инстанции пошли бы по такому пути! Да плюс к тому Высоцкому на домашний адрес приходит письмо от заместителя министра финансов СССР В. Н. Масленникова, где сообщается: "В связи с полученным Вами разрешением на многократный выезд из СССР во Францию и обратный въезд, пошлина в размере 300 рублей должна быть уплачена один раз - при получении указанного разрешения. При получении очередного разрешения на выезд в пределах полученного Вами документа о многократном пересечении границы СССР вы будете дополнительно уплачивать госпошлину лишь в размере пяти рублей". Ощутимое облегчение - во всех смыслах. Но настроение у Высоцкого в эти дни отнюдь не приподнятое. "Развязка" приключается второго апреля, когда он оказывается не в состоянии довести до конца "Десять дней" - после антракта роль Керенского за него доигрывает Золотухин. Такого случая таганская история еще не знала. С четвертого апреля он в двадцатой больнице, где ему в стоматологическом отделении неудачно лечат периостит (воспаление надкостницы), и седьмого числа реанимобиль Склифа отвозит его в реанимационное отделение Института скорой помощи. Прилетает Марина, он ее не узнает, погрузившись в галлюцинации. Врачи обнаруживают частичную отечность мозга, разрушение одной почки и печени. Еще один срыв, говорят, - и либо смерть, либо умственная неполноценность. Ди-агноз действительно угрожающ, а прогноз не нов: не первый раз пугают и не впервые ошибаются, не учитывая жизнедея-тельности такого органа, как душа, которая постепенно берет верх над полуразрушенной плотью. Через два дня после премьеры "Мастера" (так уж совпало) Высоцкий снова в театре. Только что вышел иллюстрированный буклет "Владимир Высоцкий", автор - та же Ирина Рубанова, что раньше публиковала статью о нем в "Актерах советского кино". Двадцать четыре странички - не совсем, конечно, книга, скорее брошюра, но все-таки... Обычно такие штуки актеры дарят друг другу с надписью типа "от персонажа". Персонажем быть хорошо, но автором - лучше. Стоять бы за конторкой и писать! Но при такой жизни много не сотворишь... Песни рождаются все реже, и главным образом обобщенно-философские. Песенное здание в целом уже построено, теперь оно венчается перекрытием из вечных тем и мотивов. Захотелось написать о глупости, правящей миром, - вслед за Эразмом Роттердамским и Булатом Окуджавой с его "Песенкой о дураках". Сначала возникла история про трех глупцов - недостаточно, пожалуй, внятная и отчетливая, а потом притча о Правде и Лжи, где античный мотив "нагой истины" с вкраплениями евангельской символики развернут в грубовато-житейский сюжет о том, как Правду раздевают и обкрадывают: Правда смеялась, когда в нее камни бросали- "Ложь это все, и на Лжи одеянье мое... " Двое блаженных калек протокол составляли И обзывали дурными словами ее. Стервой ругали ее, и похуже чем стервой, Мазали глиной, спустили дворового пса... "Духу чтоб не было, - на километр сто первый Выселить, выслать за двадцать четыре часа!" У Окуджавы было рассказано о том, как поменялись местами умные и дураки: Давно в обиходе у нас ярлыки По фунту на грошик на медный. И умным кричат: "Дураки! Дураки!" А вот дураки незаметны. У Высоцкого такое же "кви-про-кво" происходит с Правдой и Ложью: Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата, Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь. Могут раздеть - это чистая правда, ребята, - Глядь - а штаны твои носи