Роджер Желязны. Девять принцев Амбера --------------------------------------------------------------- Роджер Желязны. Девять принцев Амбера Книга первая. Хроники Амбера перевод М. Гилинского Spellcheck: Андрей Варлашкин Spellcheck: a_d_v Spellcheck: M.o.j --------------------------------------------------------------- ДЕВЯТЬ ПРИНЦЕВ В ЭМБЕРЕ 1 После целой вечности ожидания, кажется, что-то стало проясняться. Я попытался пошевелить пальцами ног, и мне это удалось. Я лежал, распластавшись, в больничной постели. Обе мои ноги были в гипсе, но все-таки это были мои ноги. Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза -- и так три раза. Комната постепенно перестала вращаться передо мной и вокруг меня. Но где это, черт побери, я находился? Постепенно туман, застилавший мой мозг, начал рассеиваться, и я кое-что припомнил. Я вспомнил долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи из шприца какой-то гадостью. Так это все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя вполне прилично. По крайней мере, наполовину. И им придется прекратить их лечение. Придется ли? Может быть, и нет, внезапно пришло мне на ум. Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками, внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой причины и необходимости в этом не было и не могло быть, но уж если они начали, то с какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это им было заплачено. Значит, действуй хладнокровно и сделай вид, что ты еще в дурмане, подсказал мой внутренний голос -- моя вторая половина, самая худшая, но и более мудрая. Я последовал его совету. Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже, и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась. К этому времени я восстановил кое-что из того, что произошло. Я смутно припоминал, что побывал в каком-то происшествии. Что произошло потом -- было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел ни малейшего представления. Но сперва меня отвезли в обычный госпиталь, а потом перевели сюда, это я помнил. Почему? Этого я не знал. Одако ноги мои были в полном порядке, это я чувствовал. По крайней мере, ходить я мог вполне, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал, а то, что у меня было два перелома -- это я помнил. Голова у меня несколько кружилась, но вскоре это прошло и я поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый шаг. Полный порядок -- ноги меня держали. Итак, теоретически, я был вполне способен уйти отсюда. Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на теле выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого пудинга. В здании пахло гнилью. Да, я попал в автомобильное происшествие, да еще какое... Затем открылась дверь, впустив в комнату струю сильного электрического света из коридора, и сквозь щели век я увидел сестру со шприцем в руках. Она подошла к постели -- широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками. Как только она приблизилась, я сел. -- Добрый вечер, -- сказал я. -- Добрый вечер, -- ответила она. -- Когда я выписываюсь отсюда? -- Это надо узнать у доктора. -- Узнайте, -- сказал я. -- Пожалуйста, закатайте рукав. -- Нет, благодарю вас. -- Но мне надо сделать вам укол. -- Нет, не надо. Мне он не нужен. -- Боюсь, что доктору виднее. -- Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А тем временем я не позволю делать себе никаких уколов. -- И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные сведения. -- Они были и у Эйхмана, а поглядите, что с ним сделали, -- и я медленно покачал головой. -- Ах, вот как. Учтите, что мне придется доложить об этом... этом... -- Обязательно доложите и, кстати, во время своего доклада не забудьте сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром. -- Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается внутренних повреждений и кровоизлияний... -- Посмотрим, -- сказал я. -- Спокойной ночи. Она исчезла из комнаты, не удосужившись ответить. Я вновь улегся поудобней и задумался. Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, а это означало, что кто-то должен был оплачивать счет, причем немалый. Но кто? Кого я знал? Я не мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого следовало? Что меня упрятали сюда враги? Я стал думать дальше. Ничего. И никого, кто мог бы поместить меня сюда. Мой автомобиль упал с небольшого утеса, прямо в озеро, внезапно вспомнил я. И это было все, что я помнил. Я... Я весь напрягся и меня вновь прошиб пот. Я не знал, КТО Я ТАКОЙ. И чтобы хоть чем-нибудь занять себя, я уселся на постели и принялся разбинтовывать повязки. Под ними все вроде было в порядке, да к тому же меня не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой ноге, используя как рычаг железный прут, который выломал в изголовье кровати. У меня внезапно возникло такое чувство, что мне надо убраться отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень важное. Я несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок. Я разбил гипс на левой ноге, поднялся и пошел к стенному шкафу. Моей одежды там не было. Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и как можно более тщательно накрыл себя бинтами и разломанным гипсом. Дверь снова открылась. Затем комната ярко осветилась и у самого входа, у выключателя, я увидел здоровенного детину в белом халате. -- Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиняться нашей санитарке, -- сказал он, и здесь уж было не притвориться, что я сплю. -- Как это понять? -- Не знаю, -- ответил я. -- Как? Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал: -- Сейчас время вашего вечернего укола. -- Вы врач? -- Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит специальной медицинской подготовки. -- А я отказываюсь от укола и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело? -- Я сделаю вам укол, -- он приблизился ко мне с левой стороны кровати. В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал. Это был очень некрасивый, грязный удар дюйма на 4 ниже пояса, если я не ошибаюсь, после которого он очнулся перед кроватью на коленях. -- ... ..., -- сказал он спустя некоторое время. -- Еще раз подойдете ко мне, -- сказал я, -- и пеняйте на себя. -- Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами, -- с трудом выдавил он из себя. Тогда я понял, что наступило время действовать. -- Где моя одежда? -- спросил я. -- ... ..., -- повторил он. -- В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте ее сюда. Его ругань в третий раз уже начала утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом по голове. Примерно через две минуты я был одет во все белое -- цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство! Я запихал его в стенной шкаф и выглянул через зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало мне, где именно я находился. Комната моя, тем не менее, находилась на третьем этаже здания, и слева от меня, внизу, освещенный квадрат окна говорил о том, что на первом этаже тоже кто-то не спал. Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери, две на каждой. Скорее всего эти двери вели в такие же палаты, как и моя. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону. Двери, двери, двери -- без единой полоски света под ними, и единственный звук -- шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика. Часы моего вышибалы показывали 5 часов 44 минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке коридора примерно через каждые 20 футов горела лампа дневного света. Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из-под нее полоской света. Дверь эта оказалась самой последней по коридору, и я был так невежлив, что вошел в нее не постучавшись. За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел человек в роскошном халате. На палату эта комната чтото не походила. Он поднял голову, и глаза его загорелись, а губы раздвинулись на секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение на моем лице. Он быстро встал. Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и сказал: -- С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности. Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу неприятностей, потому что те 3 секунды, которые потребовались мне, чтобы пересечь комнату, он спросил: -- Что вы хотите этим сказать? -- Я хочу сказать, что собираюсь подать на вас в суд за то, что вы держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне необходом укол морфия, а поэтому я за себя не отвечаю и могу начать бросаться на людей и ... -- Убирайтесь отсюда, -- выпрямился он. Я увидел на его столе пачку сигарет. Закурив, я сказал: -- А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить. Сесть он сел, но не заткнулся. -- Вы нарушаете сразу несколько правил. -- Вот пусть суд и разберется в том, кто что нарушает. А теперь мне нужна одежда и личные вещи. Я выписываюсь. -- Вы не в том состоянии... -- Вас не спросили. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в суд. Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я откинул его руку в сторону, повторив: -- Мои вещи. А это вам следовало сделать раньше, когда я только вошел. Сейчас слишком поздно. -- Мистер Кори, вы были очень тяжелым па... Кори? Я перебил его: -- Сам я сюда не ложился, но будьте уверены, выписаться отсюда я выпишусь. И причем сейчас. Так что вы не задерживайте меня. -- Совершенно очевидно, что вы сейчас находитесь не в том состоянии, чтобы оставить стены этой клиники. Я не могу допустить этого. Сейчас я вызову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил бы вас в постель. -- Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых, кто поместил меня сюда и кто платит за всю эту роскошь? -- Ну, хорошо, -- он вздохнул и его маленькие усики печально опустились долу. Он открыл ящик стола, сунул туда руку, и я насторожился. Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он отпустил предохранитель. Очень изящный Кольт .32. Подобрав пистолет с крышки стола, я сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора. -- Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен. Вы можете оказаться правы. Он слабо улыбнулся и тоже закурил -- явный просчет с его стороны, если он желал выглядеть уверенным. Руки у него здорово тряслись. -- Ну ладно, Кори. Если это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша сестра. -- ??? -- подумал я. -- Какая сестра? -- Эвелина. И это имя мне ничего не говорило. -- Странно, я не видел Эвелину много лет, -- сказал я. -- Она даже не знала, что я живу в этих местах. -- И тем не менее... -- он пожал плечами. -- А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее, -- сказал я. -- У меня нет при себе ее адреса. -- В таком случае узнайте его. Он поднялся, подошел к полке с картотекой, прочитал все , что было там написано. Миссис Эвелина Флаумель... Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по карточке, меня звали Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше. Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом, естественно, поставив его вновь на предохранитель. -- Ну, ладно. Где моя одежда и сколько вы мне заплатите? -- Вся ваша одежда пропала при катастрофе, и я все же должен сообщить вам, что у вас были переломы обоих ног, причем на левой ноге было два перелома. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло всего две недели... -- Я всегда поправляюсь быстро. А теперь поговорим о деньгах. -- Каких деньгах? -- Которые вы заплатите мне без суда за незаконное содержание в клинике, злоупотребление наркотиками и так далее. -- Не будьте смешным. -- Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только сейчас. -- Я не намерен даже обсуждать этот вопрос. -- А я все-таки советую вам подумать, ведь что там ни говори, посудите сами, что будут говорить о вашей клинике, если только я не промолчу. А я , вне всякого сомнения, обращусь в медицинское общество, газеты ... -- Шантаж, и я на него не поддамся. -- Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда, мне все равно. Но если вы заплатите сейчас, это обойдется значительно дешевле. Если он согласится, то тогда я буду твердо знать, что все мои догадки были верны и вся эта история достаточно грязна. Он уставился на меня и молчал довольно долго. -- У меня нет при себе тысячи, -- в конце концов сказал он. -- В таком случае назовите цифру сами, -- предложил я. После еще одной паузы он выдавил из себя: -- Это вымогательство. -- Ну, какие между нами могут быть счеты. Валяйте. Сколько? -- В моем сейфе есть долларов пятьсот. -- Доставайте. Тщательно осмотрев свой маленький стенной сейф, он сообщил мне, что там всего лишь 430 долларов, а так как мне не хотелось оставлять отпечатков пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и засунул их во внутренний карман. -- Где у вас тут ближайшая компания такси? Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, заодно уточнив, где я нахожусь. Я заставил его набрать номер и вызвать мне такси, во-первых, потому, что не хотел показать ему, в каком состоянии моя память. Одна из повязок, которые я так тщательно удалил, была вокруг моей головы. Когда он вызвал мне машину, я услышал и название клиники. Частный госпиталь в Гринвуде. Я затушил сигарету, вытащил из пачки другую и снял со своих ног примерно двухсотфунтовую тяжесть, сев в удобное коричневое кресло рядом с книжным шкафом. -- Подождем здесь, и вы проводите меня до выхода, -- сказал я. От него я больше так и не услышал ни слова. 2 Было часов восемь утра, когда шофер такси высадил меня на каком-то углу ближайшего города. Я расплатился и минут двадцать шел пешком. Затем я зашел в закусочную, устроился за столиком и заказал себе сок, пару яиц, тост, бекон и три чашки кофе. Бекон был слишком жирный. Понаслаждавшись завтраком примерно час, я вышел из закусочной, дошел до магазина одежды и прождал там до девяти тридцати -- времени открытия. Я купил себе пару брюк, три рубашки спортивного кроя, нижнее белье и ботинки. Я также выбрал себе носовой платок, бумажник и расческу. Затем я разыскал Гринвудскую автобусную станцию и купил себе билет до Нью-Йорка. Никто не попытался меня остановить. Никто, вроде бы, за мной не следил. Сидя у окна, глядя на осенний пейзаж с быстро мчащимися по небу облачками, я попытался собрать воедино все, что знал о себе и о том, что со мной произошло. Я был помещен в Гринвуд как Карл Кори моей сестрой Эвелиной Флаумель. Это произошло после автомобильной катастрофы, примерно двумя неделями раньше, при которой у меня были переломаны ноги, чего я сейчас не чувствовал. Я не помнил никакой сестры Эвелины. Персонал Гринвуда, очевидно, получил инструкции держать меня в постели и в беспомощном состоянии, по крайней мере, доктор был явно испуган, когда я пригрозил ему судом. Ну, что ж. Значит, кто-то по какой-то причине боялся меня. Так и придется себя держать. Я вновь стал вспоминать о том, как произошла автомобильная катастрофа, и додумался до того, что у меня разболелась голова. И все же происшествие это отнюдь не было простой случайностью. Я был в этом твердо убежден, хотя и не знал, почему. Ну, что ж, я выясню и это, и тогда кому-то не поздоровится. Очень, очень не поздоровится. Ненависть, сильная ненависть горячей волной обдала мне грудь. Кто бы ни пытался повредить мне, использовать меня, знал, на что он шел, и делал это на свой страх и риск, так что теперь ему не на что будет жаловаться, кто бы он ни был. Я почувствовал в себе сильное желание убить, уничтожить этого человека, и я внезапно понял, что эти ощущения не в новинку мне, и что в прошлой жизни своей я именно так и поступал. И причем не один раз. Я уставился в окно, глядя на мертвые опадающие листья. Добравшись до Нью-Йорка, я первым делом отправился в парикмахерскую побриться и подстричься, затем отправился в туалетную комнату и переодел рубашку -- терпеть не могу, когда шею щекочут срезанные волосы. Пистолет Кольт .32, принадлежавший неизвестному индивиду в Гринвуде, лежал в правом кармане моей куртки. Правда, если бы Гринвуд или моя сестра обратились в полицию с просьбой разыскать меня, да еще что-нибудь при этом приврали, то незаконное ношение оружия вряд ли сослужило бы мне пользу, но я все же решил, что так спокойнее. Сначала меня все же надо было найти, и я не знал, как будут разворачиваться события. Я быстро перекусил в ближайшем кафе, потом в течении часа ездил на метро и автобусах, соскакивая на самых неожиданных станциях, затем взял такси и назвал адрес Эвелины, якобы моей сестры, которая смогла бы освежить мою память. Проезжая по улицам города до Вестчестера, я обдумал план дальнейших действий и свое поведение при встрече. И когда в ответ на мой стук дверь старинного большого дома отворилась практически сразу, я уже знал, что буду говорить. Я все тщательно обдумал, еще когда шел по извилистой аллее-под'езду к дому -- мимо дубов-великанов и ярких осин, а ветер холодил мою только что подстриженную шею под поднятым воротником куртки. Запах тоника от моих волос смешивался с густым запахом плюща, обвивавшего стены этого старого кирпичного здания. Ничего не было мне знакомо и вряд ли я когда-либо был здесь раньше. Я постучал, и мне ответило эхо. Затем я засунул руки в карманы и стал ждать. Когда дверь отворилась, я улыбнулся и кивнул плоскогрудой служанке с большим количеством родинок на лице и пуэрториканским акцентом. -- Да? -- сказала она. -- Я бы хотел повидать миссис Эвелину Флаумель. -- Как прикажете доложить? -- Ее брат Карл. -- О, входите, пожалуйста, -- сказала она мне. Я вошел в прихожую, пол которой был выстлан мозаикой из бежевых и розовых крохотных плиток, а стены были целиком из красного дерева. Освещала прихожую серебряная с эмалью люстра, вся в хрустальных рожках. Девушка удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь увидеть хоть что-нибудь знакомое. Ничего. Тогда я стал просто ждать. Наконец служанка вернулась, улыбнулась, кивнула и изрекла: -- Идите за мной, пожалуйста. Она примет вас в библиотеке. Я пошел за ней; три лестничных пролета вверх, а затем по коридору мимо двух закрытых дверей. Третья дверь слева была открыта и служанка остановилась, приглашая меня войти. Я вошел, потом остановился на пороге. Как и в любой другой библиотеке, повсюду здесь были книги. На стенах висели три картины -- два пейзажа и одна марина. Пол был застлан тяжелым зеленым ковром. Рядом с большим столом стоял такой же большой глобус, с поверхности которого на меня смотрела Африка. Позади стола и глобуса во всю стену протянулось окно со стеклом, по меньшей мере, восьмисантиметровой толщины. Но остановился я на пороге не потому. На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны с глубоким вырезом спереди, у нее были длинные волосы в локонах, по цвету напоминающие нечто среднее между закатными облаками и пламенем свечи в темной комнате, а ее глаза, я это чувствовал, знал, за большими очками, в которых она, по-моему, не нуждалась, светились такой голубизной, как озеро Эри в три часа пополудни ясным летним днем, цвет же ее сжатых коралловых губ удивительно гармонировал с волосами. Но все же остановился я на пороге не поэтому. Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая. Я вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке. -- Привет, -- сказал я. -- Садись, -- она указала рукой на стул с высокой спинкой, в котором можно было удобно развалиться. Я сел, и она принялась внимательно изучать меня. -- Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть. -- Я тоже. Как поживаешь? -- Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что я не ожидала увидеть тебя здесь. -- Знаю, -- чуть иронически ответил я, -- но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку. С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию. В это время в комнату вошла гигантская собака -- ирландский волкодав -- который дошел до самого стола и плюхнулся рядом. -- Вот именно, -- ответила она с той же иронией, -- это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее. -- Обещаю тебе, что в будущем я буду применять все меры предосторожности. Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что только возможно. -- Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, поэтому я и пришел. -- Да, -- ответила она. -- Ты что-нибудь ел? -- Позавтракал часа два тому назад. Она позвонила своей служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно обратилась ко мне. -- Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда. -- Знаю, -- ответил я. -- Потому-то я и пришел. Она предложила мне сигарету и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом закурил сам. -- Ты всегда вел себя неожиданно, -- сказала она после несколько затянувшейся паузы, -- Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь выиграешь сейчас. -- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил я. -- Ставка слишком велика для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело. КОРВИН? Запомним это наряду с "Кори". -- А может быть, не знаю, -- ответил я. -- Ведь на некоторое время я был выключен из игры, верно? -- Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался? -- Просто еще не успел. Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились. -- Странно, но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты действительно не врешь, то ты поступил очень умно, и к тому же обезопасил себя. Дай мне подумать. Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, а я думал о своем участии в этой игре, в которой я ничего не понимал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках, о которых я не имел никакого понятия. -- Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, -- сказал я. -- Да, знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем. Тогда будет видно. Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию? К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел никакого понятия. Бифштекс был прекрасный -- розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел своим поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими ломтиками. -- Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин. И это -- одна из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался. -- Мне тоже, -- пробормотал я. И пока я ел, я представлял себе ее. Я увидел ее в платье с большим вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой. Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была двух цветов -- черная и серебряная, и ... Видение исчезло, но то, что я сейчас вспомнил, было правдой, и про себя я выругался, что понимаю только часть правды. Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение. -- Я вспомнил одну ночь, когда ты была вся в зеленом, а я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка... На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели. -- Да, какие прекрасные были тогда времена ... Скажи, ты действительно еще ни с кем не связался? -- Честное слово, -- сказал я, что бы это ни значило. -- Все стало значительно хуже, и в Тени сейчас больше ужасов, чем даже можно себе представить... -- И?... -- спросил я. -- Он все в тех же заботах, -- закончила она. -- О. -- Да, и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать. -- Ничего. -- Ты хочешь сказать?... -- По крайней мере, сейчас, -- поспешно сказал я, потому что глаза ее слишком уж широко открылись от изумления, -- до тех пор, пока точно не буду знать, в каком положении находятся сейчас дела. -- А-а. И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй ирландский волкодав вошел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у стола. Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал по отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые однако быстро подавил. -- А как дела у других? -- наконец спросил я. Ведь такой вопрос ни к чему меня не обязывал, а звучал он достаточно безопасно. На минуту я испугался, что сейчас она спросит меня, кого я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала: -- Как всегда, пока ничего нового не слышно. Возможно, ты поступил мудрее всех. Мне самой здесь так хорошо. Но как можно забыть все... величие? Я опустил глаза долу, потому что не был уверен в их выражении, и сказал: -- Нельзя. Просто невозможно. Засим последовало долгое и неуютное для меня молчание, которое она нарушила. -- Ты ненавидишь меня? -- Что за ерунда, -- ответил я. -- Ведь что там ни говори, как я могу тебя ненавидеть? Это, казалось, пришлось ей по душе, и она обрадованно обнажила в улыбке свой белозубый рот. -- Хорошо. И спасибо тебе большое. Кем бы ты ни был, но ты настоящий джентльмен. Я поклонился и расшаркался. -- Ты вскружишь мне голову. -- Ну, что ты там ни говори, а это навряд ли. И я почувствовал себя неуютно. Моя ненависть и ярость вновь пробудились во мне, и я подумал, знает ли она, против кого они могут быть направлены. Я почувствовал, что знает. Я с трудом удержался от желания спросить ее об этом в лоб. -- Что ты думаешь делать? -- спросила она в конце концов, и мне ничего не оставалось делать, как туманно ответить: -- Ну, конечно, ты ведь мне не веришь... -- Как мы можем тебе верить? Я решил запомнить это "мы". -- Вот видишь. Так что в настоящее время я просто воспользуюсь твоим покровительством. Я буду только рад жить здесь, где тебе не составит никакого труда не выпускать меня из виду. -- А дальше? -- Дальше? Там видно будет. В нашей беседе наступила давольно-таки длинная пауза. Она не выдержала ее первой и сказала: -- Умно. Очень умно, и ты ставишь меня в неловкое положение. < Честно говоря, мне больше некуда было идти, а на деньги, которые я выудил у доктора, долго не проживешь.> -- Да, ты, конечно, можешь остаться, но я хочу предупредить тебя, -- тут она поиграла каким-то брелком, висевшим на цепочке на ее шее, -- что это -- ультразвуковой свисток, специально для собак. У Доннера и Блитцера четыре брата, каждый из них великолепно выдрессирован, и все они сбегаются на мой свисток. Так что поостерегись появляться там, где твое присутствие нежелательно. Если они нападут все вместе, то даже ты не выстоишь долго против такой атаки. В Ирландии и волков-то не осталось после того, как там завели эту породу собак. -- Знаю, -- механически ответил я, и тут же понял, что я действительно это знаю. -- Да, -- продолжала она. -- Эрик будет доволен, что ты -- мой гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь ты именно этого и хочешь, " Несе-па "? -- " Уи, мадам ", -- ответил я. Э р и к ! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то это было очень важно, что я знал его. Правда, это было давно. Но Эрик, которого я знал, все еще был для меня очень важен. Почему? Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел его настолько, что даже мысль о том, что я могу его убить, была мне не в диковинку. Возможно, что когда-то я даже пытался это сделать. И между нами существовала какая-то связь, это я тоже знал. Родственная? Да, да. Именно это. Причем ни мне, ни ему не нравилось, что мы ... братья. Я помнил... помнил... Большой, сильный Эрик -- с его влажной, кудрявой бородой и глазами -- такими же, как у Эвелины! На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно пульсировало, лоб покрылся испариной. Но ничего не отразилось на моем лице, и я медленно затянулся сигаретой и прихлебнул пиво, одновременно сообразив, что Эвелина действительно была моей сестрой! Только звали ее не Эвелиной -- это было точно. Что ж, придется вести себя еще осторожней, -- решил я. -- В конце концов, не так уж трудно вообще не называть ее по имени до тех пор, пока я не вспомню. А что же я сам? И что, наконец, все это значит? Эрик, внезапно ощутил я, был как-то связан с той моей автомобильной катастрофой. Она должна была закончиться моей смертью, но только я выжил. Не ОН ли и организовал ее? Да, подсказали мне мои ощущения. Это не мог быть никто другой, только Эрик. А Эвелина помогала ему, платя Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но ... Внезапно я понял, что придя к Эвелине, я попался Эрику прямо в руки, стал его пленником, на которого можно напасть в любую минуту, если, конечно, я здесь останусь. Но она сказала, что если я ее гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Я задумался. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Мне придется все время быть настороже. Возможно, действительно будет лучше, если я уйду отсюда, пока моя память полностью ко мне не вернется. Но в душе моей что-то меня подхлестывало. Почему-то мне казалось, что жизненно важно узнать, в чем дело, как можно скорее, и действовать, как только я все узнаю. У меня было чувство, что время дорого. Очень дорого. И если опасность была ценою за мою память, то быть по сему. Я остаюсь. -- И я помню... -- сказала Эвелина, -- ... Тут я понял, что она говорила со мной несколько минут, а я даже не слушал. Может, потому, что она болтала о пустяках, и я автоматически не слушал, а может, потому, что меня захлестнула волна моих собственных воспоминаний. -- Я помню тот день, когда ты победил Джулиана в его любимых состязаниях, и он швырнул в тебя стакан с вином и проклял тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что позволил себе лишнее. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан вина. Я думаю, он до сих пор раскаивается, что не сдержался тогда -- ведь он всегда такой хладнокровный, и мне кажется, что он здорово завидовал в тот день. Ты помнишь?! Мне кажется, что с тех пор он почти во всем старается подражать тебе. Но я ненавижу его по-прежнему и надеюсь, что когда-нибудь он все же споткнется, теперь-то я думаю, это будет скоро... Джулиан, Джулиан, Джулиан. Да и нет. Что-то насчет состязания и спора на приз, и то, что я нарушил его легендарное самообладание. Да, в этом было что-то знакомое. Нет, я точно не помню, в чем же все-таки было дело. -- А Каин, как здорово ты высмеял его! Он ненавидит тебя, ты ведь знаешь... Насколько я понял, я не пользовался особой популярностью. И Каин тоже был мне знаком. Эрик, Джулиан, Каин, Корвин. Имена эти плыли в моей голове, переполняли меня. -- Это было так давно... -- невольно вырвалось у меня. -- Корвин, давай перестанем играть в жмурки. Ты хочешь от меня большего, чем просто безопасность, я это знаю. И у тебя еще хватит сил, чтобы не остаться в стороне, если ты поведешь себя правильно. Я не могу даже догадаться, что у тебя на уме, но может быть, мы еще сможем договориться с Эриком. Это "мы" прозвучало фальшиво. Она явно пришла к определенным выводам относительно того, какую пользу я могу ей принести при данных обстоятельствах, каковы бы они ни были. Было асно, что она почувствовала возможность урвать для себя лакомый кусочек. Я слегка улыбнулся. -- Скажи, ведь ты поэтому и пришел ко мне? -- продолжала она. -- У тебя есть какието предложения Эрику и ты хочешь, чтобы переговоры вел посредник? -- Может быть. Только мне еще надо все хорошо обдумать. Ведь я совсем недавно поправился. И мне хотелось бы быть в удобном надежном месте, если придется действовать быстро, на тот случай, если я, конечно, решу, что мне лучше всего вести переговоры с Эриком. -- Думай, о чем говоришь. Ведь ты знаешь, я доложу о каждом твоем слове. -- Ну, конечно, -- сказал я, ничего на самом деле не знающий, и тут же попробовал перехватить инициативу, -- если, конечно, ты сама не решишь, что тебе лучше всего иметь дело со мной. Ее брови сдвинулись и между ними пролегли короткие морщинки. -- Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь. -- Я ничего не предлагаю, пока. Просто я ничего не скрываю и не лгу, а говорю, что ничего еще точно не знаю. Я не уверен, что хочу поговорить с Эриком. Ведь, в конце концов ... -- тут я сделал многозначительную паузу, потому что сказать по существу мне было нечего, хотя я чувствовал, что пауза эта не совсем убедительна. -- А что, у тебя есть другие предложения? Внезапно она вскочила, схватившись за свисток. -- Блейз! Ну конечно же! -- Сядь и не смеши меня, -- ответил я. -- Неужели я пришел бы к тебе вот так, запросто, проще говоря, отдался на твою милость, если бы речь шла о каких бы то ни было предлпжениях Блейза. Рука, сжимавшая свисток, разжалась, она расслабилась и снова села на стул. -- Может быть, ты и прав, -- сказала она после непродолжительного молчания, -- но ведь я знаю, ты -- игрок в душе, и ты можешь предать. Если ты пришел сюда, чтобы покончить со мной, то это было бы действительно глупо. Ведь кто-кто, а ты должен же знать, что сейчас я вовсе не такая важная птица. Да и кроме того, мне почему-то всегда казалось, что ты хорошо ко мне относишься. -- Так оно и есть, -- с готовностью ответил я, -- и тебе не о чем беспокоиться. Успокойся. Однако странно, что ты заговорила о Блейзе. Приманка, приманка, приманка! Мне много надо было знать. -- Почему? Значит, он все-таки связался с тобой? -- Я предпочитаю промолчать, -- ответил в надежде, что это даст мне какие-то преимущества, тем более, что судя по разговору, можно было себе представить, какую позицию занимает Блейз. -- Если бы это было так, я бы ответил ему то же самое, что и Эрику: " Я подумаю ". -- Блейз, -- повторила она. " Блейз, -- сказал я сам себе. -- Блейз, ты мне нравишься. Я забыл почему, и я знаю, что есть причины, по которым так не должно быть, но ты мне нравишься. Это я знаю. " Некоторое время мы сидели молча, и я почувствовал сильную усталость, но ничем не проявил. Я должен быть сильным. Я знал, что должен быть сильным. Я сидел совершенно спокойно и, улыбнувшись, сказал: -- Хорошая у тебя здесь библиотека. -- Спасибо, -- ответила она. -- Блейз, -- повторила она после очередной паузы. -- Скажи, ты действительно думаешь, что у него есть хотя бы один шанс? -- Кто знает, -- пожал я плечами. -- По крайней мере не я. Может, он и сам этого не знает. Вдруг я увидел, что она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Даже рот у нее чуть приоткрылся. Она была изумлена. -- Как это не ты? -- сказала она. -- Слушай, ты ведь не собираешься попытаться сам? Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее вспышку. Кончив смеяться, я сказал: -- Не болтай глупостей. При чем здесь я? Но когда она сказала это, что-то я глубине моей души отозвалось, какая-то струна, и в голове молнией сверкнула мысль: " А почему бы и нет? " Внезапно я почувствовал страх. Казалось, мой ответ, что бы он ни значил, все же успокоит ее. Она улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону встроенного в стену бара, слева от меня. -- Я бы с удовольствием выпила ирландского. -- Да и я не откажусь, -- я поднялся и налил нам два стакана. -- Знаешь, -- сказал я, вновь удобно усевшись на стул, -- все-таки приятно сидеть с тобой вот так, наедине, хоть, может быть, это и ненадолго. По крайней мере, у меня возникают приятные воспоминания. И она улыбнулась и вся засияла. -- Ты прав, -- она хлебнула виски. -- Вот я сижу сейчас с тобой и мне так легко представить, что мы оба в Эмбере. И бокал с виски чуть не выпал из моих рук. Э М Б Е Р ! От этого слова горячая волна прокатилась по моей спине! Затем она тихо заплакала, и я поднялся и полуобнял ее за плечи, чуть прижав к себе. -- Не плачь, малышка. Не надо. А то мне самому становится что-то не по себе. Э М Б Е Р ! В этом слове заключалось что-то жизненно важное, пульсирующее, живое. -- Подожди, еще наступят хорошие дни, -- мягко сказал я. -- Ты действительно веришь в это? -- Да, -- громко ответил я. -- Да, верю! -- Ты сумасшедший! Может быть, поэтому ты всегда был моим самым любимым братом. Я почти верю во все, что ты ни говоришь, хоть я и знаю, что ты сумасшедший! -- затем она еще немного поплакала, потом успокоилась. -- Корвин, если тебе все же удастся, если каким-то чудом, которое даже Тень не может предугадать, ты добьешься того, чего хочешь, ты ведь не забудешь своей маленькой сестрички Флоримель? -- Да, -- ответил я, внезапно осознавая, что это ее настоящее имя, -- да, я тебя не забуду. -- Спасибо. Я расскажу Эрику только самое основное, а о Блейзе и о своих догадках вообще ничего не скажу. -- Спасибо, Флора. -- И все же я не доверяю тебе ни на секунду, -- добавила она. -- И, пожалуйста, не забывай этого. -- Ты могла бы этого и не говорить. Потом она снова позвонила своей служанке, которая проводила меня в спальню, где я умудрился с трудом раздеться, после чего свалился замертво в постель и проспал 11 часов кряду. 3 Когда я проснулся на следующее утро, ее в доме не было, записки мне она тоже не оставила. Служанка накрыла мне завтрак на кухне и ушла по своим служебным делам. Я отверг естественное желание попытаться выудить у нее все, что только можно, потому что либо она ничего не знала, либо ничего не сказала бы о том, что я хотел знать, а о моей попытке расспросить ее обязательно бы донесла Флоре. И раз так оказалось, что я остался на настоящий момент полновластным хозяином дома, я решил вернуться в библиотеку и попытаться разузнать там как можно больше, если, конечно, там было что узнавать. Да, кроме