отправился было искать Миштиго, но он первым нашел меня. Я был внизу, у реки, разговаривая с людьми, на попечение которых мы оставили фелуку. - Конрад, - начал вкрадчиво веганец, - я хотел бы поговорить с вами. Я кивнул и указал в сторону оврага. - Давайте пройдемся. Я уже закончил все свои дела. Мы пошли пешком. Через минуту он начал: - Вам известно, что на моей планете существует несколько систем дисциплины мозга, систем, которые время от времени приводят некоторых особ к экстрасенсорным способностям? - Я слышал об этом, - кивнул я. - Большинство веганцев, в той или иной степени, знакомы с этими системами. Некоторые имеют даже определенные способности в этой области. Многие их не имеют. Но почти все мы можем ощущать наличие экстрасенсорных способностей у других; мы чувствуем, когда они проявляются. Сам я не телепат, но понял, что у вас подобная способность есть, потому что прошлым вечером вы испытали ее на мне. Я ощутил это. Среди ваших соплеменников это мало распространенное явление, и я не ожидал, что такое может случиться со мной - и поэтому не предпринял мер предосторожности. Да к тому же, вы выбрали очень удобный момент, когда мой мозг был открыт для вас. Я должен знать, с чем вы столкнулись в моем разуме? Значит, в моих видениях действительно было нечто экстрасенсорное. Обычно в них было то, что казалось непосредственным ощущением объекта, плюс особо выдающиеся мысли и чувства, которые он затем излагал на словах - и притом далеко не всегда я получал истинную картину. Вопрос Миштиго указывал на то, что он не знает, насколько глубоко я проник в его мысли, а я слышал, что некоторые профессиональные психологи с Веги могли пробиться даже в подсознание. Поэтому я решил блефовать. - Я понял, что вы собираетесь написать не просто путевые заметки. Он промолчал. - К сожалению, не я один знаю истинную цель вашего вояжа на Землю, - продолжал я свое вранье, - вследствие чего вы подвергаетесь определенной опасности. - Почему? - Вероятно, они неправильно поняли истинную цель вашего путешествия, - ответил я наугад. Он покачал головой. - Кто это - они? - Простите?! - Но мне нужно это знать! - Еще раз простите. Если вы все-таки узнаете, то я сегодня же доставлю вас в Порт-о-Пренс. - Нет, я не могу этого допустить. Я должен продолжать. Что же мне делать? - Расскажите мне подробнее обо всем - и тогда я смогу вам что-нибудь посоветовать. - Нет, вы и так знаете слишком много, - он замолчал, а затем встрепенулся. - Тогда именно в этом настоящая причина присутствия здесь Дос Сантоса. Он из умеренных. Радикальное крыло Рэдпола, должно быть, что-то узнало о моем визите и, как вы говорите, неправильно истолковало. Он, видимо, знает об опасности. Наверное, мне стоило бы пойти к нему... - Нет, - поспешно прервал его я. - Я не думаю, что следует так поступить. По сути, это ничего не изменит... И все же, что бы вы ему сказали? - Я понимаю, что вы имеете в виду, - сказал он после некоторой паузы. - Мне тоже пришла в голову мысль, что, возможно, он не такой уж и умеренный, как мне показалось. Если это так, то тогда... - Вы хотите вернуться? - Не могу. - Значит, вам придется довериться мне. Вы можете рассказать мне более подробно... - Нет! Я не знаю, что вам известно, и что вам неизвестно. Совершенно очевидно, что вы пытаетесь извлечь как можно больше информации, поэтому не думаю, что вам удалось узнать слишком много. То, что я думаю, должно пока остаться в тайне. - Я стараюсь защитить вас и должен знать для этого как можно больше. - Тогда защищайте мое тело и оставьте мне заботу о моих побуждениях и мыслях. В дальнейшем мой разум будет закрыт для вас, так что не тратьте зря время на попытки порыться в нем. Я вручил ему пистолет. - Я посоветовал бы вам носить с собой оружие до конца нашего путешествия. Для защиты ваших побуждений. - Очень хорошо. Пистолет исчез под вздувшимся материалом его рубашки. - Собирайтесь, - бросил я, - мы скоро отправляемся... Возвращаясь в лагерь по другой дороге, я анализировал свои собственные мотивы. Книга сама по себе не могла ни восстановить, ни разрушить Землю. Рэдпол или движение за Возрождение, даже "Зов Земли" Фила, по сути мало чем повлияли на все это. Но это творение Миштиго - нечто большее, чем просто книга. Исследование? Чего? Этого я не знал, хотя должен был знать. Потому что Миштиго легко мог оказаться мертвым, если книга будет направлена против нас - но я не могу допустить его гибели, если это произведение хоть в какой-то мере могло нам помочь. И это было весьма вероятно. Следовательно, кто-то должен объявить отсрочку, пока мы не будем уверены, что нас ждет... - Диана, - сказал я, когда мы стояли в тени аэроглиссера, - ты говорила, что я кое-что значу для тебя, именно я, Карагиозис. - Разве это не очевидно? - Тогда послушай меня. Мне кажется, что в отношении веганца вы допускаете ошибку. Я не уверен на сто процентов, но, если вы неправы, то его убийство будет непростительной ошибкой. И по этой причине я не могу его допустить. Воздержитесь от чего бы то ни было, пока не приедем в Афины. А затем запросите разъяснения этого послания Рэдпола. - Хорошо. - А как поступит Гассан? - Он подождет. - Он сам выбирает место и время, не так ли? Ждет наиболее благоприятного момента, чтобы наверняка нанести удар? - Да. - Тогда ему нужно сказать, чтобы он воздержался от акции, пока не будут выяснены все подробности. - Очень хорошо. - Ты ему скажешь? - Ему скажут... - Ну, что ж, этого вполне достаточно. Я повернулся. - А если придет второе послание, - спросила она, - и там будет сказано то же, что и в первом, что тогда? - Посмотрим, - ответил я, не оборачиваясь. Я оставил ее возле аэроглиссера и вернулся к своему аппарату. Когда послание придет, и в нем будет говориться то же самое, то, я думаю, мне это еще больше прибавит хлопот. По той причине, что я уже принял решение... Далеко к юго-востоку от нас, на значительной части Мадагаскара, счетчики Гейгера до сих пор захлебываются воплем боли и отчаяния - и это результат искусства одного из нас. Гассан - я это точно знал - все еще мог преодолевать любые препятствия, не моргнув своими, привыкшими к смерти, глазами. Остановить его было очень трудно... Вот и Эгейское море. Далеко внизу. Смерть, жар, грязевые потоки, новые очертания берегов. Вулканическая деятельность на Хиосе, Икаре, Папоссе... Галикарнасс весь ушел под воду. Западный край Косса показался над водой - но что из этого... Смерть, грязевые потоки, жар. Новые очертания берегов... Я изменил путь всего нашего конвоя, чтобы собственными глазами увидеть смену декораций. Миштиго делал заметки, а также фотографировал. - Продолжайте турне, - сказал Лорелл. - Материальные разрушения не столь велики, поскольку Средиземное море является скопищем никому уже не нужного хлама. О тех, кто пострадал, уже позаботились. Кроме, разумеется, тех, кто погиб. Так что продолжайте турне. Я пронесся низко над остатками Косса, над западной оконечностью острова. Дикая вулканическая местность, свежие, еще дымящиеся кратеры, следы приливных волн, пересекавших сушу. Единственное, что еще осталось - это древняя столица. Фукидид поведал мне, что когда-то она была разрушена землетрясением. Ему нужно было бы увидеть ЭТО землетрясение. Мой город на севере Косса был основан еще в 365 году до нашей эры. Теперь от него ничего не осталось. Ничего и никого. Никто не спасся - ни дерево Гиппократа, ни мечеть Лоджия, ни замок Родосских рыцарей, ни фонтаны, ни мой дом, ни моя жена. Все было сметено волнами или провалилось в морскую пучину. Исчезло... навсегда... мертвое... А для меня лично - бессмертие... Чуть дальше к востоку из воды торчали несколько островков, которые еще совсем недавно были вершинами прибрежных холмов. Теперь это были крохотные островки, и пока еще некому было взбираться на их отвесные стены. - Вы жили здесь? - поинтересовался Миштиго. Я кивнул. - Хотя и родились в деревушке Какринша, среди холмов Феодосии? - Да. - Но дом свой устроили здесь? - Совсем недавно. - "Дом" - универсальное понятие, - сказал он. - Я высоко ценю его. - Спасибо... Я продолжал смотреть вниз, чувствуя попеременно печаль, тревогу, тоску, почти безумие, затем полную отрешенность. Афины после долгого отсутствия показались мне все тем же неожиданным местом, которое действует всегда освежающе, очень часто обновляюще и очень возбуждающе. Фил как-то прочел мне несколько строк одного из последних великих греческих поэтов, Георгия Сафериса, утверждая, что он ссылался именно на мою Грецию, когда писал: "Страна, которая больше не является нашей страной, не является и вашей..." Когда я указал ему, что веганцев еще и духа не было, когда были написаны эти строки, Фил находчиво возразил, что поэзия существует независимо от времени и пространства, и что смысл ее заключается в том, что она означает для конкретного читателя. Это, действительно, наша страна. Ее не могли отнять у нас ни готы, ни гунны, ни болгары, ни сербы, ни франки, ни турки, ни, наконец, веганцы. Народ, как и я сам, выжил. И материковая Греция для меня остается такой же, как и прежде. И это несмотря на то, что Афины изменились, как и я - мы изменились вместе, каждый по-своему. Что бы ни происходило со мной, все такими же неизменными оставались холмы Греции, запах поджаренных бараньих ног, смешанный с запахом крови и вина, вкус сладкого миндаля, холодный ветер по ногам и ярко-голубые небеса. Вот почему я чувствовал себя преображенным каждый раз, когда возвращался сюда. Но так как теперь я был человеком, за спиной которого осталось много лет, подобные чувства я испытывал и ко всей Земле в целом. Именно поэтому я и боролся, убивал и бросал бомбы. Именно поэтому к каким только уловкам не прибегал я, чтобы помешать веганцам скупить всю Землю. Ради этого я составлял один заговор за другим от имени правительства, находившегося в эмиграции на Тэллере. Вот почему я продолжал свое дело, но уже под другим, новым именем, став одной из деталей одного огромного механизма Гражданской службы, ныне правившей этой планетой - и почему, в частности, посвятил себя искусству, памятникам и архивам. На этой должности я мог бороться за сохранение того, что еще оставалось, и ждать очередного Возрождения. Вендетта, организованная Рэдполом, испугала эмигрантов в такой же степени, как и веганцев. Они не понимали того, что потомки тех, кто пережил Три Дня, по всей вероятности не уступят лучшие места по береговой полосе морей для организации веганских курортов. Не понимали, что они не станут водить веганцев среди развалин их городов, показывая праздным пришельцам наиболее интересные исторические места Земли. Вот почему Управление для большей части его персонала является чем-то вроде службы здоровья. Мы призывали возвращаться потомственных жителей, основателей колоний на Марсе и Титане, но никто не пожелал вернуться. Они сильно размягчились, паразитируя на теле цивилизации, которая возникла задолго до нашей. Они растеряли свои связи с Землей. Они бросили ее. И все же именно они были правительством Земли, избранным законным образом отсутствующим уже большинством. Уже лет пятьдесят дело не двигалось с мертвой точки. Не было новых веганских курортов, прекратились акты насилия Рэдпола. И никто не возвращался на землю. Возможно, вот-вот начнется новое Возрождение, оно уже как бы висело в воздухе - если чутье Миштиго не изменило ему. В Афинах мне все казалось тусклым. Шел холодный, моросящий дождь, недавнее землетрясение оставило немало следов на афинских улицах. Однако, несмотря на все это, несмотря на шрамы на моем теле и застрявший в горле вопрос, я чувствовал себя освеженным. Все так же стоял Национальный музей. Акрополь был еще более разрушен, чем прежде, а гостиница "Сад у Алтаря" (прежде это был Королевский дворец) хотя и покосилась немного, но стояла на месте и функционировала, как обычно. Мы прошли внутрь и зарегистрировались. Как Уполномоченный по делам искусства, памятников и архивов, я претендовал на особый номер, номер 19. Он был совсем не таким, как в тот день, когда я покинул его. Он был чистым и отремонтированным. Небольшая металлическая пластинка на двери гласила: "ЭТОТ НОМЕР БЫЛ ШТАБ-КВАРТИРОЙ КОНСТАНТИНА КАРАГИОЗИСА ВО ВРЕМЯ ОСНОВАНИЯ РЭДПОЛА И БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ВОССТАНИЯ ЗА ВОЗРОЖДЕНИЕ". Внутри номера, над кроватью, красовалась надпись: "В ЭТОЙ КРОВАТИ СПАЛ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС". Подобную же табличку я заприметил на дальней стенке узкой продолговатой прихожей: "ПЯТНО НА ЭТОЙ СТЕНЕ ПОЯВИЛОСЬ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТОГО, ЧТО ЗДЕСЬ РАЗБИЛАСЬ БУТЫЛКА С ЛИКЕРОМ, КОТОРУЮ ШВЫРНУЛ ЧЕРЕЗ ВСЮ КОМНАТУ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС, ПРАЗДНУЯ БОМБАРДИРОВКУ МАДАГАСКАРА. ЕСЛИ ХОТИТЕ, МОЖЕТЕ ЭТО ПРОВЕРИТЬ". "КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС СИДЕЛ НА ЭТОМ СТУЛЕ", - уверяла еще одна табличка. После всего этого я с ужасом подумал о том, что ждет меня в ванной... Обед был прекрасный. Джордж и Фил, как всегда, стали спорить; на этот раз предметом их спора была эволюция. - Неужели вы не заметили, как здесь, на нашей планете, в последние годы происходит конвергенция жизни и мифов? - спросил Фил. - Что вы имеете в виду? - поинтересовался Джордж. - Я имею в виду то, что когда человечество поднялось из тьмы первобытного состояния, оно вынесло с собой легенды, мифы и воспоминания о сказочных созданиях. Теперь мы снова погрузились почти в такую же тьму. Жизненная сила стала слабой и неустойчивой, и наметился возврат к тем первоначальным формам, которые до сих пор существовали только, как смутные образы в воображении... - Чепуха, Фил. Жизненная сила? В каком столетии вы заблудились? Вы говорите так, будто все живое является цельным, единым разумным существом. - Так оно и есть. - Пожалуйста, продемонстрируйте. - В нашем музее имеются скелеты трех сатиров и фотографии живых. Они живут среди холмов этой страны. Кентавров здесь тоже наблюдали, а также цветы-вампиры и лошадей с зачатками крыльев. В любом море теперь водятся морские змеи, завезенные к нам крысс-пауки бороздят небеса. Имеются даже клятвенные заверения очевидцев, которые встречали Черного Фессальского Зверя - пожирателя людей, костей и всего прочего. Оживают практически все существовавшие в прошлом народные легенды, - закончил он. Джордж вздохнул: - То, о чем вы говорите, ничего не доказывает, кроме того, что в бесконечности времени существует возможность возникновения любой формы жизни, если только присутствуют ускоряющие факторы и подходящее окружение. Существа земного происхождения, о которых вы говорите, являются просто-напросто мутантами, созданиями, возникающими в различных "горячих" местах, разбросанных по всей Фессалии. Мое мнение не изменится, даже если в эту дверь вломится Черный Зверь с сатиром, восседающим на его спине. И при этом я считаю, что это не доказательство ваших утверждений... В это мгновение я бросил взгляд в сторону двери, надеясь увидеть, разумеется, не Черного Зверя, а какого-нибудь не вызывающего внешне никаких подозрений старичка или официанта, который принесет Диане вместе с заказанным питьем записку, припрятанную внутри сложенной салфетки. Но ничего подобного не произошло. Несколько дней я бродил по афинским улицам и оставался в неведении. Диана вышла на связь с Рэдполом, но ответа до сих пор не было. Через тридцать шесть часов мы отправились на аэроглиссерах из Афин в Ламию, а затем пешком по местности, где растут причудливые новые деревья с длинными бледными, в красноватых прожилках, листьями и стволами, увитыми лианами. Мы пройдем по опаленным солнцем равнинам, испещренным извилистыми козьими тропами. Мы двинемся по высоким каменистым местам с глубокими расщелинами, мимо разрушенных монастырей. Эта затея была явно нелепа, однако Миштиго снова настоял, чтобы все было именно так. Только потому, что я родился здесь, он считает себя в безопасности. Я пытался рассказать ему о диких зверях, о каннибалах-куретах - диком племени, бродившем здесь. Но он хотел уподобиться Павсанию и странствовать пешком. Ну что ж, - решил я, - если не Рэдпол, так дикая фауна может позаботиться о нем. Однако для пущей безопасности я зашел в ближайшее правительственное почтовое отделение, чтобы получить разрешение на дуэль, и уплатил полагающийся смертный налог. Если Гассана нужно будет убить, то я сделаю это на законном основании... Из небольшого кафе доносились звуки музыки. Чувствуя с одной стороны какую-то внутреннюю тягу, а с другой - что кто-то меня преследует, я перешел улицу и уселся за маленьким столиком спиной к стене. Не переставая присматриваться, я заказал турецкий кофе и пачку сигарет и стал слушать песни о смерти, изгнании, бедствии и извечной неверности женщин и девушек. Внутри кафе оказалось еще меньше, чем я предполагал - низкий потолок, грязный пол - настоящий сумрак. Певицей была невысокая женщина в желтом платье и с сильно накрашенным лицом. В кафе было душно и пыльно, под ногами чавкали влажные опилки. Мой столик был расположен почти у самого бара. Посетителей около дюжины: три девушки с заспанными глазами что-то пили, сидя за стойкой бара, там же восседал мужчина в грязной феске, а другой уже уронил голову на вытянутую руку. Четверо мужчин смеялись за столиком наискось от меня. Остальные посетители сидели поодиночке, пили кофе, слушали песни, взгляд их был рассеянный. Они ждали, а может быть, уже перестали ждать, что что-либо произойдет... Но ничего не произошло. Поэтому после третьей чашки я расплатился с тучным усатым хозяином и вышел на улицу. Снаружи, казалось, стало на пару градусов прохладнее. Я повернул направо и, плохо соображая, долго шел, пока не добрался до обшарпанного забора, который тянулся вдоль высокого склона Акрополя. Где-то далеко позади послышались шаги. Я постоял полминуты, но вокруг простирались только тишина и очень темная ночь. Пожав плечами, я вошел в ворота. От храма Диониса остался только фундамент. Не останавливаясь, я пошел к театру. Однажды Фил высказал мысль, что история движется гигантскими циклами, подобно стрелке часов, проходя одни и те же цифры изо дня в день. - Историческая биология свидетельствует о том, что вы заблуждаетесь, - возразил ему Джордж. - Я не имею в виду повторение того, что было. - Тогда нам следует договориться относительно языка, на котором мы будем разговаривать, прежде чем начать дальнейшую беседу. Миштиго рассмеялся. ...И никаких известий, никаких! Я шел среди руин, в которые время превратило былое величие. Наконец я оказался в старом театре и стал спускаться вниз... Я никак не думал, что Диана совершенно серьезно отнесется к глупым надписям, украшавшим мой номер. - Им здесь и положено быть. Они на своих местах. - Ха-ха. - Когда-то это были головы убитых вами животных. Или щиты поверженных врагов. Теперь же мы цивилизованные люди и живем по-новому. Я решил сменить тему разговора: - Какие-нибудь новости в отношении веганцев? - Нет. - Вам до сих пор нужна его голова? - Скажите мне, Константин, Фил всегда был вашим другом? И таким дураком? - Он вовсе не такой уж дурак. Просто это бич недостаточного таланта. Сейчас его считают последним поэтом-романтиком, вот он и лезет из кожи вон. Он вкладывает свой мистицизм во всякую чепуху, потому что он уже пережил свое время. Сейчас он живет в искаженном прекрасном прошлом. Подобно Байрону, он однажды переплыл пролив Дарданеллы, и теперь единственное, чего недостает ему для полного удовлетворения - это общества юных дам, которым он докучал бы своей философией и воспоминаниями. Он стар. В его произведениях время от времени появляются вспышки его прежней мощи, но весь стиль его теперь уже безнадежно устарел. - Неужели? - Я вспоминаю один пасмурный день, когда он стоял в театре Джонса и декламировал гимн, написанный в честь бога Пана. Его слушали человек двести-триста - одни только боги знают, откуда их столько собралось - но это его не смутило. Тогда его греческий не был еще достаточно хорош, но у него был весьма внушительный голос, и от всего его облика веяло каким-то вдохновением. Через некоторое время пошел мелкий дождь, но никто не ушел. Гром аплодисментов раздался, когда он закончил свое чтение. Слушатели прямо дрожали от восторга. Уходя, многие на него оглядывались. На меня это чтение тоже произвело глубокое впечатление. Затем, через несколько дней, я перечитал эту поэму - и, представьте себе, - никакого впечатления. Сплошной бред собачий, набор избитых фраз. Просто важно было то, как он читал это произведение. А сейчас, вместе со своими последователями, он растерял часть этой мощи, а то, что осталось и что можно было бы назвать искусством, не содержит в себе той силы, которая сделала бы его великим, которая превратила бы его в легенду. Он этим очень обижен и утешает себя туманными выражениями. И все же, если отвечать на ваш вопрос - то нет, он не всегда был таким глупым. Возможно даже, что часть его философии верна. - Что вы имеете в виду? - Большие циклы. Век причудливых зверей наступает снова. А также век героев, полубогов и демонов. - Мне пока что встречались только причудливые звери. - "КАРАГИОЗИС СПАЛ НА ЭТОЙ КРОВАТИ", - разве это не подтверждение моих слов? 8 Я прошел на авансцену. Со всех сторон меня окружали рельефные скульптуры. Вот Гермес, представляющий Зевсу новорожденного бога. Икарий, которого Дионис научил разводить виноград - он готовился принести в жертву барана, а его же дочь предлагала пирог богу, который стоял в стороне, беседуя с Сатиром. А вот пьяный Силен, пытающийся поддержать небо, подобно Атланту, но у него это получается намного хуже. Здесь были и все остальные боги - покровители различных городов, на чьи средства сооружался этот театр, и среди них я различил Гестию, Тезия, Эрину с рогом изобилия... - Ты хочешь совершить жертвоприношение богам? - прозвучал голос неподалеку от меня. Я не обернулся. Источник голоса находился за моим правым плечом, но я не обернулся, ибо я узнал этот голос. - Возможно, - ответил я. - Прошло много времени с тех пор, как твоя нога ступала на землю Греции. - Верно. - Это из-за того, что не было бессмертной Пенелопы - терпеливой, как эти горы, верящей в возвращение своего калликанзарида? - Ты решил стать деревенским сказочником? Он рассмеялся. - Я пасу овец высоко в горах, куда первыми простираются пальцы Авроры, сыплющие розы на небосвод... - Да, ты плохой сказитель. Почему же ты сейчас не в горах, не развращаешь молодежь своими песнями? - Виной тому сны. - Да? Я обернулся и увидел лицо старика - морщины, похожие на почерневшую от времени рыбацкую сеть, белоснежная борода, голубые глаза, цветом под стать слегка пульсирующим на висках венам. Он опирался на свой посох, как воин опирается на копье. Я знал, что ему уже больше ста лет, и он не прибегал к омоложению. - Недавно мне приснилось, что я стою посредине черного храма, - начал рассказывать он, - и бог Аид подошел и встал рядом со мной. Он схватил меня за руку и стал умолять уйти вместе с ним. Но я решительно отказался и... проснулся. Этот сон встревожил меня. - Что ты ел в тот вечер? Ягоды из "горячего" места? - Не смейся, пожалуйста. Затем как-то поздней ночью мне приснилось, что я стою среди песков во тьме. Я налит силой древних горцев и борюсь с самим Антеем, сыном Земли, и побеждаю его. Затем снова ко мне подходит Аид, берет меня за руку и говорит: "Пойдем со мной сейчас же". Но я снова отказываюсь и снова просыпаюсь. Вокруг дрожала земля... - И это все? - Нет. Затем, совсем уже недавно и не ночью, я сидел под деревом, присматривая за стадом, и мне пригрезилось, хотя я и бодрствовал, что я, подобно Аполлону, сражаюсь с чудовищем Парфенона, и мне вот-вот уже конец. Однако на этот раз Аид не пришел ко мне, но когда я обернулся, то заметил рядом с собой Гермеса, его слугу. Он улыбнулся и направил ко мне свой жезл, будто винтовку. Я покачал головой, и он опустил свое оружие. Затем он снова поднял его, и я посмотрел туда, куда он его направил. Там передо мной открылись Афины, именно это место, этот театр - и здесь сидела старуха. Та, которая отмеряет нить земной жизни: сидела, надув губы, недовольная, потому что нить тянулась до самого горизонта, и конца ей не было видно. Но та, которая прядет, разделила ее на две очень тонкие нити. Одна прядь бежала через моря и исчезала из виду, другая же уходила в холмы. Возле первой, на возвышенности, стоял мертвец, который держал нить в своих огромных белых руках. За ним, возле следующего холма, она проходила через раскаленную скалу. На холме за скалой находился Черный Зверь, и он тряс и терзал нить зубами. И вдоль всей пряди крался иноземный воин. Его глаза были желтыми, а в руках он держал обнаженный меч. Несколько раз он угрожающе поднимал свое оружие. Поэтому-то я и оказался здесь, чтобы встретиться с тобой в этом месте и сказать тебе, чтобы ты вернулся за море. Я хотел предупредить тебя, чтобы ты не шел в холмы, где тебя поджидает смерть, ибо я знаю, что когда Гермес поднимает свой жезл, то эти сны относятся не ко мне, а к тебе. Я решил, что обязан разыскать тебя и предупредить. Уходи отсюда сейчас же, пока еще можешь. Возвращайся. Иди к себе, пожалуйста... Я обхватил его за плечи. - Я не поверну назад, так как всецело в ответе за свои поступки - правильные или неправильные, включая свою собственную жизнь. Я должен идти в горы, где находятся "горячие" точки. Спасибо тебе за твое предупреждение. В нашей семье часто снятся необычные сны, и не менее часто они только вводят нас в заблуждение. У меня тоже бывают видения, когда я смотрю глазами других людей, иногда четкие, иногда туманные. Спасибо тебе за твое предупреждение. Просто я вынужден пренебречь им. - Тогда я вернусь к своему стаду. - Пошли со мной в гостиницу. Мы завтра могли бы тебя подбросить по воздуху в Ламию. - Нет, я не сплю в больших зданиях. И я уже больше не летаю. - Мы могли бы заночевать здесь. Я как раз уполномоченный этого памятника. - Я слышал, что ты снова важная шишка в правительстве. Опять начнутся убийства? - Надеюсь, что нет. Мы отыскали ровное место и расположились на его плаще. - Как ты истолковываешь эти сны? - спросил я его. - Каждый год до нас доходят твои подарки, но когда ты сам в последний раз посетил нас? - Около девятнадцати лет назад. - Значит, тебе ничего неизвестно о Мертвеце? - Нет. - Он выше большинства людей, выше и толще. Его плоть имеет цвет медузы, а зубы - как у зверя. Слухи о нем поползли около пятнадцати лет назад. Он появляется только по ночам. Питается кровью и смеется, как ребенок, рыская по окрестностям в поисках жертв - ему все равно, людей или животных. Он улыбается, заглядывая в спальни людей поздней ночью. Он поджигает церкви, вызывает свертывание молока у кормящих матерей и выкидыш у рожениц. Днем, говорят, он спит в гробнице, охраняемый дикарями-куретами. - Ему приписывают все несчастья, как когда-то приписывали калликанзаридам. - Отец, он существует на самом деле. Однажды в моем стаде пропала овца, а вскоре я нашел ее труп. Значительная часть ее была съедена, а вся кровь выпита. Меня взяло любопытство, так что я выкопал укромное убежище, прикрыл его ветками и устроился на ночь. После многих часов ожидания он появился, и я был так напуган, что не решился заступиться за своих овец и запустить в него камнем из пращи - ибо он был как раз такой, каким я его тебе описал: большой, больше, чем ты. Очень толстый. У него был цвет свежевыкопанного трупа. Он скрутил голыми руками шею одной овце и стал жадно пить кровь из ее горла. Я плакал, видя это, но боялся что-либо предпринять. На следующий день я перегнал стадо в другую местность, и больше меня никто не беспокоил. Эту историю я рассказываю, когда слишком уж расшалятся мои внучата - твои правнуки. И вот он ждет там, между холмами... - М-м-да. Если это говоришь ты, значит так оно и есть. Многие страшные вещи появляются вблизи "горячих" мест. И мы знаем об этом. - Там, где Прометей разбросал слишком много искр Огня Созидания! - Нет, там, где негодяи разбрасывали свои кобальтовые бомбы, а мальчишки и девочки с горящими глазами приветствовали выпадение радиоактивных осадков... А каков из себя Черный Зверь? - Он тоже существует, я уверен в этом, хотя сам никогда его не видел. Он размером со слона и очень быстр. Он, говорят, питается плотью, охотясь на равнинах. Может быть, когда-нибудь он и Мертвец повстречаются и погубят друг друга... - Обычно такого не бывает, но мысль сама по себе хороша. Это все, что о нем известно? - Да. Все, кого я знаю, видели его только мельком. - Что ж, иногда приходилось начинать даже с меньшими сведениями. - Я должен рассказать тебе о Бортане. - Бортане? Это имя мне знакомо. Так звали моего пса. Я, бывало, катался на его спине, когда был ребенком, и колотил ножками по его огромным бронированным бокам. В этих случаях он рычал и хватал меня за ногу, но осторожно. Мой Бортан подох так давно, что даже кости его давно уже успели истлеть. - Я тоже так думал. Но через два дня после того, как ты в последний раз уехал от нас, он с шумом ворвался в нашу хижину. По-видимому, он шел по твоему следу через половину Греции. - Ты уверен, что это был Бортан? - Разве существует другая собака размером с небольшую лошадь, с роговыми шишками на боках и челюстями, будто капканы на медведя? - Нет, я так не думаю. Возможно, именно поэтому они и вымерли. Зачем собакам броня по бокам, если они всю жизнь ошиваются среди людей? Если он до сих пор жив, то, наверное, он последний пес на Земле. Мы с ним оба были когда-то малышами, и знаешь, это было так давно, что сердце ноет, стоит только подумать об этом. В тот день, когда он исчез, мы охотились, и я решил, что с ним произошел несчастный случай. Я искал его, а, не найдя, подумал, что он погиб. Уже тогда он был по собачьим меркам довольно стар. - Наверное, он получил какую-то рану и побрел подыхать, но это заняло у него многие годы. Однако он остался самим собой и учуял твой след в тот твой последний к нам приезд. Когда же он увидел, что тебя нет, он, взвыл и исчез - снова бросился вслед за тобой. С тех пор мы его не видели, хотя иногда по ночам я слышу его завывание среди холмов. - Собаки очень своеобразны... - Да, только их больше нет на Земле. Но тут дуновение холодного ветерка коснулось моих век, и... они сомкнулись... Греция кишит легендами и полна опасностей. Обычно опасны районы материковой Греции, расположенные вблизи "горячих" мест. Одной из причин этого является то, что, хотя Управление теоретически руководит всей Землей, по сути оно занимается только островами. Персонал Управления на материках очень напоминает сборщиков подати в отдаленных районах, какие существовали в двадцатом веке. И это вполне объяснимо, так как острова претерпели меньше разрушений, чем весь остальной мир в течение Трех Дней, и, следовательно, именно они стали аванпостами, где расположились региональные управления, когда теллериты решили, что нам можно предоставить некоторое самоуправление. А жители материков решительно противились этому. В районах, окруженных "горячими" местами, местные жители не всегда являются людьми в полном смысле этого слова. В связи с этим возникает антипатия между двумя ветвями человечества, усугубляются аномалии в быту и в поведении. Вот почему Греция - особо опасная страна. Мы могли добраться до места назначения разными способами - по воде, по воздуху. Миштиго же хотел от Ламии идти пешком, наслаждаясь атмосферой легенд и чуждого ему окружения. Вот почему мы оставили аэроглиссеры в Ламии и отправились в Волос пешком. Вот почему мы окунулись в мир легенд. Я распрощался с Язоном в Афинах, откуда он морем отправился к себе, на север. Фил настоял на том, что он выдержит это путешествие и пойдет вместе со всеми, вместо того, чтобы потом где-нибудь с нами встретиться. Тоже неплохо в определенном смысле. Дорога на Волос пролегает через места как с обильной, так и со скудной растительностью. Она идет вдоль огромных скал, редких скоплений бараков, мимо засеянных маком полей. Она пересекает небольшие ручьи, вьется среди холмов, иногда пересекает и их. Стояло раннее утро. Небо было похоже на голубое зеркало, потому что свет Солнца, казалось, наполнял его отовсюду. В темных местах на траве блестели капельки росы. Здесь, по дороге на Волос, я повстречался со своим тезкой. Когда-то в старину здесь было нечто вроде места поклонения. В юности я часто заходил сюда, ибо мне нравилась какая-то умиротворенность, характерная для этого места. Иногда мне здесь попадались полулюди, или вообще не люди, иногда снились приятные сны, или я находил какую-нибудь старую керамику, голову статуи или вообще что-нибудь такое, что можно было продать в Ламии или в Афинах. К этому месту нет тропы. Нужно просто знать, где оно находится. Если бы с нами не было Фила, я бы не повел туда никого. Я знал, что ему нравится все, что обещает уединение, безлюдную многозначительность, что сулит приоткрывшийся вид на туманное прошлое, и тому подобное. Сойдя с дороги и пройдя полмили через рощу, затем мимо груды скал, надо пройти расщелину между ними (нужно еще точно знать, в каком месте) - и тогда можно выйти на широкую прогалину, где всегда неплохо передохнуть, прежде чем двинуться дальше. Затем следует короткий крутой спуск - и внизу появится овальная поляна, длиной около двадцати метров, а в поперечнике около пятнадцати. На одном из ее концов - обширная пещера, обычно пустая. По поляне наугад разбросаны наполовину погрузившиеся в землю почти квадратные камни. Деревья и скалы отчасти увиты диким виноградом, а в центре возвышается огромное старое дерево, ветви которого, будто зонтик, накрывают почти все пространство поляны, благодаря чему почти весь день здесь сумрачно. Вот почему это место трудно разглядеть с расположенной наверху прогалины. Однако, мы смогли различить посреди поляны сатира, ковырявшего в носу. Я увидел, что рука Джорджа потянулась к пистолету, заряженному усыпляющими пулями, и успел схватить его за плечо. Я пристально посмотрел в его глаза и покачал головой. Он пожал плечами и опустил руку. Я вытащил из-за пояса свирель, которую выпросил у Язона. Остальным я показал жестом, чтобы они пригнулись и старались не шевелиться. Сам же я сделал несколько шагов назад и поднес свирель к губам. Первые звуки, которые я извлек из свирели, были для пробы. Прошло очень много лет с тех пор, как я последний раз играл на этом инструменте. Уши сатира поднялись торчком, и он стал озираться. Он сделал быстрые движения в трех разных направлениях, как застигнутая врасплох белка, еще не взобравшаяся на дерево, на котором она надеется получить убежище. Затем он застыл, дрожа мелкой дрожью, как только я заиграл старую мелодию и будто повесил ее в воздухе. Я продолжал играть, все вспоминая и вспоминая другие мелодии, которые когда-то знал, выводя какие-то опьяняющие мотивы, которые, как оказалось, столько лет скрывались в подвалах моего сознания. Все это снова вернулось ко мне, пока я стоял здесь, играя для этого малого с мохнатыми ногами. В городе я бы не сумел выводить эти переливчатые трели, каскады звуков, издавать которые может только свирель, но здесь внезапно я снова стал самим собой. Я увидел движение среди деревьев и услышал цокот копыт. И медленно пошел вперед. Будто во сне, я заметил, что стою, опираясь спиной о ствол дерева, и они собираются вокруг меня. Они переминались с копытца на копытце, не в состоянии оставаться без движения, а я играл для них, как играл когда-то, много лет назад, не зная, на самом ли деле это - те же, что слушали меня тогда, да и не ощущая необходимости знать это. Они скакали вокруг меня, они смеялись, обнажая белые зубы, глаза их сверкали, они кружились, толкались, тыкая друг друга своими ножками и рожками, их козлиные ноги взлетали высоко вверх. Сатиры подпрыгивали и громко топали, трамбуя землю. Я кончил играть и опустил свирель. На этот раз я играл последнюю сочиненную мною песню. Это была погребальная песня, которую я играл в тот вечер, когда решил, что Карагиозису необходимо умереть. Тогда я осознал провал движения за Возвращение. Они не вернутся, не вернутся никогда. Земля погибнет. Я сошел вниз, в парк, примыкающий к гостинице, и играл эту последнюю мелодию. На следующий день огромная ладья Карагиозиса покинула Пирей... Они расселись на траве. Время от времени то один, то другой косили на меня свои глаза. Все они скорбели со мной, слушая эту песню. Я не знал, сколько времени длились мои наигрывания. Когда песня закончилась, я опустил свирель и сел. Через некоторое время один из них протянул руку, дотронулся до свирели и быстро отдернул ее. Затем он посмотрел на меня. - Ступайте, - сказал я. Но они, казалось, не поняли меня. Я поднял свирель и проиграл снова несколько последних тактов. "Земля гибнет, гибнет. Вскоре она станет мертвой... Расходитесь, бал окончен. Поздно, поздно, очень поздно..." Самый крупный из них покачал головой. "Расходитесь, расходитесь, расходитесь... Цените тишину. Жизнь сделала свой первый ход и сама себя сгубила. Цените тишину. На что надеются боги, на что? Нити порваны. Им не на что надеяться. Все это была просто игра. Расходитесь, расходитесь, расходитесь. Поздно, поздно, так поздно..." Они продолжали сидеть, и поэтому я резко встал, хлопнул в ладоши и громко крикнул: - Иду! Потом повернулся и быстро пошел прочь. Собрав своих спутников, я повел их к дороге... 9 Из Ламии до Волоса около шестидесяти пяти километров, включая обход одного "горячего" места. В первый день мы прошли, наверное, лишь одну пятую часть этого расстояния. Вечером мы расположились лагерем на поляне, немного в стороне от дороги. Ко мне подошла Диана и спросила: - Ну, так что? - Что - "что"? - Я только что вызывала Афины. Рэдпол молчит. И поэтому я хотела бы знать ваше решение сейчас. - Что-то ты настроена очень решительно. Почему бы нам не подождать еще немного? - Мы и так ждали слишком долго. А вдруг он решит побыстрее завершить турне? Эта местность вполне может способствовать такому решению. Здесь очень часто бывают несчастные случаи... Ты ведь знаешь, что скажет Рэдпол - то же, что и раньше. И это будет означать только то, что и раньше - смерть! - Мой ответ остается тот же - нет! Она быстро-быстро заморгала, опустив голову. - Пожалуйста, пересмотри свое решение... - Нет. - Тогда забудь о нашем разговоре. Обо всем забудь. Откажись от роли проводника, и пусть Лорелл пришлет нового. Ты сможешь улететь отсюда на аэроглиссере хоть завтра утром. - Нет. - Ты что, серьезно? Ты всерьез думаешь, что можешь защитить Миштиго? - Да. - Мне не хотелось бы, чтобы ты пострадал, или еще хуже... - Мне и самому все это не по нутру. Поэтому ты можешь значительно облегчить жизнь нам обоим, если настоишь на отмене предыдущего решения. - Но я не могу этого сделать. - Дос Сантос может это сделать, если ты его об этом попросишь. - Проблема вовсе не в выполне