твовать, что знаю вас лично. Гуляющее антитело, живые запасы лекарств... - Ну, - проговорил ван Химак, - Я полагаю, вы сможете использовать эти качества. Но это слишком упрощенно. При правильной подготовке я могу лечить многие лихорадки, если пациент не слишком запущен. С другой стороны мои собственные показатели не однонаправленного действия. Может точнее будет сказать, что я носитель хранилища лихорадок, которые я привожу в род баланса. Когда тот достигнут, я могу действовать как лекарство. И только тогда. В остальное время я очень опасен. Д-р Хеллман выдернул темную струну из рукава и положил в пепельницу. Хейдель улыбнулся на это, желая знать, каким он выглядит в глазах доктора. - Но, нет сведений как действует механизм? - Никто, кажется, еще не определил, - проговорил Хейдель и зажег сигару. - Думается, я так устроен, чтобы находить лихорадку в любых условиях. Я контактирую с ними, потом некоторый вид естественного иммунитета уничтожает наиболее опасные проявления и я восстанавливаюсь. Впоследствии, при необходимых условиях, сыворотка из моей крови эффективна при тех же самых обстоятельствах у кого-нибудь еще. - Что особенного в препаратах и условиях, о которых вы говорите? - Я вхожу в кому, - начал Хейдель, - которую могу вызвать в себе. В течение этого времени мое тело делает что-то, что его очищает. И это отнимает где-то от полутора до нескольких дней. Я говорю... - Здесь он сделал паузу, быстро затянувшись сигарой. - Я говорю о том, что в течение всего этого времени мое тело выказывает страшные симптомы всех болезней, что я ношу. Я не знаю. У меня никогда не остается воспоминаний об этом. И стоит мне побыть в покое некоторое время, как я снова становлюсь заразным. - Ваша одежда... - Ее я снимаю первой. На мне ничего нет, когда я просыпаюсь. Впоследствии я меняю одежды. - Как долго эти... балансы... продолжаются? - Обычно пару дней, затем я возвращаюсь в прежнее состояние... постепенно. Когда баланс нарушен, я становлюсь чрезвычайно опасен. Я становлюсь носителем лихорадки до следующей комы. - Когда прошла такая кома? - Я только несколько часов как очнулся. С тех пор ничего не ел. Кажется наступил длительный период. - Вы не голодны? - Нет. Фактически я чувствую себя очень сильным - энергичным, так даже можно сказать. Но у меня дикая жажда. Даже теперь. - Имеется охладитель воды в следующей комнате, - сказал Хеллман, поднимаясь, - я покажу вам. Когда они вышли через боковую дверь, Хеллман встретился и переговорил с человеком, которого отправил вместе с кристаллом, держащим стопку отчетов и небольшой конверт, который Хейдель носил, чтобы хранить свой мединформатор. Доктор показал ему, где находится охладитель, и когда Хейдель кивнул, вернулся в комнату, из которой они вышли. Хейдель начал наполнять и опорожнять маленький бумажный стаканчик. Когда он проделывал это, то заметил крохотный зеленый Странтрианскую символ удачи, выведенный на боку охладителя. Где-то между пятнадцатым и двадцатым стаканами д-р Хелман вошел в комнату, держа в руке бумаги. Передав Хейделю конверт, он проговорил: - Мы теперь можем взять вашу кровь. Если пройдете со мной в лабораторию... Хейдель кивнул, опустошил стаканчик и возвратил свой кристалл в коробку. Он последовал за доктором, вышел с ним из комнаты и прошел к лифту старой конструкции. "Шестой", - проговорил доктор в стенку, и лифт закрыл двери и стал подниматься. - Странные показания, - через некоторое время проговорил он, помахивая бумагами, которые держал. - Да, я знаю. - Здесь существует что-то, что дает эффект ограничения после комы и часто результатом - полная противоположность лихорадки. Хейдель дернул свое ухо и стал пристально разглядывать носки ботинок. - Это правда, - наконец выговорил он. - Я не придавал этому значения, потому что такое попахивает божественным исцелением или чем-то в этом роде, но оно слишком реально, чтобы быть случайностью. Использование моей крови поддается приемлемому научному объяснению. Я не могу объяснить по другому. - Ну что ж, мы введем ваш компонент в сыворотку для девочки Дорна, - сказал Хеллман, - но мне хотелось знать будете ли вы участвовать в эксперименте впоследствии? - Что за эксперимент? - Посетить со мной моих тяжелых пациентов. Я представлю вас как коллегу. Затем вы немного поговорите с ними. О чем-нибудь. - Хорошо. Буду рад. - Вы знаете что случится? - Это будет зависеть от заболевания. Если это лихорадка, она, возможно, пройдет. Если что-то отличное, все останется без изменений. - Вы проделывали такое раньше? - Да, много раз. - И на сколько таких заболеваний вы воздействовали? - Я не знаю. Я не всегда осведомлен о результатах. Я не знаю, что несу в себе. Вам нужно испытать меня на этом, - сказал Хейдель, когда лифт остановился, и дверь открылась, - это интересно. Почему бы вам не проверить мою способность на каждом, раз уж я здесь? Хеллман покачал головой. - Эти отчеты говорят мне только, что в прошлом реализованы какие-то условия. Итак, я доверяю им... ну что ж, попытаемся... я имею в виду на девочке Дорна. Никто из моих остальных подопечных не подвергнется риску. Не должен. - Больше вы не попробуете? Хеллман пожал плечами. - Я вполне уверен в таких вещах, - проговорил он, - это не вызовет риска. Такое определенно не может повредить им. Лаборатория находилась в конце холла. Ожидая начала процедуры, Хейдель глядел в окно. В предполуденном сиянии гигантского светила, он видел не более четырех церквей, из такого множества религий, плоскокровельных деревянных зданий, парадная часть которых была покрыта ленточками и написанными молитвами, во многом в таком же порядке, что он заметил в деревне за рекой Барт. Скосив глаза, склонив голову и подавшись вперед, он смог обозревать наземные постройки, которые намечали Пейанскую гробницу, находившуюся справа, вверх по дороге. Он скривил лицо и отвернулся от окна. - Закатайте рукав, пожалуйста. Джон Морвин представлял Бога. Он манипулировал контролем и готовился к рождению мира. Осторожно... Светлая дорога от скалы к звезде проходила там. Да. Держать. Нет еще. Юное существо шевельнулось рядом с ним на кушетке, но не проснулось. Морвин дал ему еще один глоток газа и сконцентрировался на работе рук. Пробежался указательным пальцем снизу по краю корзины, что покрывала его голову, смахнул пот и ответил на последнюю атаку чесотки, накатывающей по соседству с правым виском. Тряхнул своей красной бородой и отключился. Это было еще не совершенно, еще не то, что описывал мальчик. Закрыв глаза, он заглянул глубже в спящий рядом с ним мозг. Это был дрейф, в который он лег, чтобы оказаться на правильном направлении, но чувство, о котором он думал не проявлялось. В ожидании, он открыл глаза и повернул голову, изучая хрупкую спящую фигуру - дорогие одежды, тонкое, почти девичье лицо - партнера его корзины, подключенного к своей с помощью путаницы электрических проводов, распыляющую наркотик форсунку, вибрирующую в кружевном воротничке жакета. Морвин скривил губы и нахмурился, не столько с осуждением, сколько с завистью. Одной из его великих печалей в жизни, являлось то, что он не вырос среди роскоши и богатства, он пьянствовал, воровал, превращался в идиота. Он всегда стремился быть дураком и теперь, теперь, когда наконец появилась возможность достичь цель, он открыл, что нуждается в правильном воспитании. Он повернулся, чтобы уставиться в пустой кристаллический шар позади - метр в диаметре, с насадками, протыкающими его в различным точках. Нажать на нужную клавишу, и шар наполниться водоворотом частичек. Поменять частоту, и они застынут там навсегда... Он снова вошел в дремлющий мозг юноши. Это опять уходило. Пришло время применить более сильный стимулятор, чем он употребил. Он перекинул переключатель. Затем, но не сразу, мальчишка услышал свой собственный записанный голос, описывающий сон. Образы шевельнулись внутри дремлющего мозга, он почувствовал щелчок deja vue, ощущение причастности, чувство достижения желаемого. Он отпустил клавишу, и насадки зашипели. В тот же миг он перебросил переключатель, который перекрыл соединение между его сознанием и сознанием сына его клиента. Затем, с помощью своей цепкой визуальной памяти и способности к телекинезу, которую только он, среди тех немногих созданий, обладающих ею, мог применять таким образом, наложил свое сознание на частицы, плавающие внутри кристалла. Туда он швырнул ключевое мгновение сновидения, которое вырвал из сознания, мечту, форму, цвет - сновидение спящего было еще затенено чем-то, что шло от изобилия эмоций ребенка и свершившегося чуда - и там, внутри кристалла, дробя другую клавишу, он заморозил изображение навсегда. Еще мгновение, и насадки выдернуты. Еще одно, и кристалл запечатан - теперь он никогда не будет развернут снова без разрушения сновидения. Переключатель, и записанный голос умолк. Потом, как всегда, он обнаружил, что дрожит. Он проделал движения снова. Активировал воздушную подушку и выдернул подставки, так что кристалл стал парить перед ними. Он опустил черный вельветовый задник и включил скрытые светильники, отрегулировав их так, что предмет был полностью освещен. Перед ним открывалась ожившая пугающая картина: какая-то часть человека свернулась подобно змее вокруг оранжевых скал, которые также являлись частью его самого, и это уходило вдаль туда, где сливалось с землей; над ним небо частично входило в сгиб летящей руки; светлая дорога вела от скалы к звезде; сгустки влаги, как слезы, сверху над рукой; голубые, находящиеся в полете, формы внизу. Джон Морвин изучал картину. Он видел ее с помощью средств принудительной телепатии, ваяя телекинетически, сохранив механически. Что за сюрреалистическую фантазию это могло представлять, он не знал. И не заботился об этом. Оно было там. И достаточно. Психический поток, что он ощущал, созерцая свое создание, чувство восторга, удовольствие - всего этого было достаточно, чтобы ему стало ясно - получилось здорово. Временами он испытывал беспокойство от сомнений, является ли то, что он делал настоящим искусством в представлении постороннего человека. Правда, он обладал уникальным сочетанием таланта и оборудования, чтобы схватить сновидение, так же как и огромным гонораром для своих сомнений. Теперь это его второй выбор, если уж он не смог стать дураком. Артист, решил он, обладает собственным я и эксцентричностью, но вследствие значительно более высокого уровня сопереживания не смог вести себя по отношению к своим собратьям с тем же безразличием. Но если он даже ненастоящий артист... Морвин потряс головой, чтобы вытряхнуть эти мысли и стащил корзину. Поскреб правый висок. Он делал сексуальные фантазии, мирные сновидения, пейзажи, ночные кошмары для сумасшедших королей, психозы для аналитиков. И ни от одного не слышал ничего, кроме похвалы. И надеялся, что все эти воплощения их собственных чувств были не только... Нет, решил он. Портретизм это настоящее искусство. Но он испытывал жгучее желание узнать, что было бы, если бы он смог воплотить свой собственный сон. Поднявшись, он обесточил и снял оборудование с Эбса. Затем со стенда снял трубку с древними письменами, вставил в чашу, провел пальцем, заполнил, зажег. Морвин сел позади мальчишки после активации сервопривода, который медленно перемещал кушетку со спящим в положение полулежа. Сцена установлена. Он улыбнулся сквозь дым и прислушался к звукам дыхания. Организация представлений. Он стал бизнесменом еще раз, торговцем, показывающим товары. Первое, что должен увидеть Эбс, когда пробудится - волнующе расположенный объект. Затем, его собственный голос из-за спины должен разрушить чары каким-то пустяковым замечанием; и магия - распавшаяся - частично отступит в глубины и так и останется запечатленной в зрительной памяти. Многообещающая, притягательность объекта только усилится за счет этого. Шевеление руки. Легкое покашливание. Движение вдруг замерло, чтобы никогда не завершится. Он лицезрел это, может, около шести секунд, затем спросил: - Похоже? Парень сразу не ответил, но когда заговорил, это были слова маленького мальчика, младше годами, чем тот, что входил в студию с плохо скрытым презрением, притворно скучая, нарочито выставляя чувство долга перед родителем, который решил, что это идеальный подарок в день рождения маленького сынишки, которому больше уже нечего желать. - Вот оно... - заговорил он. - Вот! - Я схватил ее, ну как, вы довольны? - Боги! Парень поднялся подвинулся ближе к картине. Он вытянул руку, медленно, но не коснулся кристалла. - Доволен?... Это здорово. Затем он вздрогнул и на некоторое время затих. Когда же обернулся, на его лице была улыбка. Морвин улыбнулся в ответ уголком рта. Юноша заговорил снова. - Это очень мило, - и он, не оглядываясь, левой рукой сделал небрежный жест по направлению к картине. - Передайте ее моему отцу и получите расчет. - Очень хорошо. Морвин поднялся, когда Эбс двинулся к двери, что вела в приемную и к выходу. Он открыл ее перед юношей и придержал. Эбс помедлил, прежде чем выйти и на мгновение взглянул в его глаза. Только после этого он бросил взгляд на шар. - Я... должен был видеть, как вы это делали. Плохо, что мы все не записали. - Там ничего интересного, - заметил Морвин. - Полагаю, что нет... Ну что ж, доброго вам утра. Он не предложил рукопожатия. - Доброго утра, - проговорил Морвин и проследил, как тот выходит. Да, обворованный должен быть доволен. Год, два и мальчишка изучил... все что должен был. Алисия Керт, его секретарь - регистратор, прочистила горло в своем алькове за углом, за дверью. Держась за дверь обеими руками, он наклонился вправо и заглянул в альков. - Хэлло, - были его слова, - Джонсон упакует это и заберет; и пришлет деньги. - Да, сэр, - и она махнула ресницами. Он последовал за ними взглядом. - Сюрприз, - без всяких интонаций произнес человек, сидевший у окна. - Майкл! Что ты здесь делаешь? - Я хочу чашечку настоящего кофе. - Вставай. Я кипячу. Человек поднялся и медленно пошел, его объем, его блеклая униформа, его волосы альбиноса напомнили Морвину двенадцатый из ледниковых периодов и наступление льдов. Они ступили внутрь студии, и Морвин нашел две чистые чашки. Взяв их, он обернулся и обнаружил, что Майкл тихо пересек всю студию, чтобы получше разглядеть последнее творение. - Нравится? - спросил он. - Да. Это одно из твоих лучших... Для того мальчишки? - Да. - Что он об это думает? - Сказал, что понравилось. - Хм. Майкл повернулся и подошел к небольшому столу, где Морвин иногда готовил еду. Морвин налил кофе и они стали потягивать его из чашек. - На этой неделе открывается сезон охоты. - О, - сказал Морвин, - я не представлял, что уже подошло время. Ты уходишь? - Я думал об уикэнде. Мы можем полететь к Голубому лесу, разбить лагерь на пару ночей, может немного пострелять. - Это звучит привлекательно. Я с тобой. Кто-нибудь еще? - Я думаю, может Жоржен. Морвин кивнул и взялся за свою трубку, его палец лег на значки. Жоржен, гигантский ригелианин, и Майкл с Хонси были одним экипажем в войну. Пятнадцать лет назад, он стрелял бы в них. Теперь же был в полном спокойствии, когда они находились у него за спиной. Теперь он ел, пил, шутил вместе с ними, продавал свои работы их друзьям. Значок ДиНОО, четвертого звездного флота, казалось, запульсировал на большом пальце руки. Он крепко сжал пальцы, чувствуя стыд, что вздумал скрыть то от хонсианца, что невозможно утаить. Если бы мы выиграли, было бы наоборот, сказал он себе, и никто не упрекал бы Майкла, что он носит проклятый знак большой битвы на кольце или на цепочке на шее, скрывая его от глаз. Человек может жить там, где ему покажется лучше. Если бы я остался в ДиНОО, я все еще жонглировал бы электронами - в какой-нибудь чертовой лаборатории - за нищенскую зарплату. - Сколько тебе еще до отставки? - спросил он. - Около трех лет. Еще много осталось, чтобы предвкушать уход. Майкл откинулся назад и правой рукой вытащил распечатку из своей туники. - Посмотри как тебя не оставляет некий сотоварищ твоих планов. Морвин взял лист, пробежался глазами по столбцам. - Что ты имеешь в виду? - спросил он. - Вторая колонка. Примерно в середине. - Взрыв на Бланчене? Это? - Да. Он медленно прочел отчет. Потом: - Боюсь, я не понимаю, - проговорил в тот момент, как некое чувство, похожее на гордость поднималось внутри. Он задержал его там, в глубине. - Твой старый капитан флота, Малакар Майлес. Кто еще? - Шестеро погибли, девять ранено... Восемь секций разрушено, двадцать шесть под угрозой, - читал он. - След не найден, но Служба работает над... - Если улик не найдено, что тебя заставляет предполагать Капитана? - Содержимое хранилищ. - И что в них? - Высокоскоростные передатчики. - Я ожидал... - Ранее производимые только в ДиНОО. Там хранились первые образцы, произведенные на мирах ОЛ. - Так они тоже проникли в индустрию ДиНОО. Майкл пожал плечами. - Я полагаю они имели право делать то, что хотели. ДиНОО просто не завернул их достаточно быстро. Так некоторые промышленники Лиг включились в линию. Там была первая партия. Как ты знаешь, это точные инструменты - один из немногих приборов, что требуют ручной подгонки. Руки многих мастеров поработали над ними. - И ты думаешь Капитан был втянут? - Каждый знает, что он надежен. Он много лет выделывал вещи, подобно этой. И забыл, что война закончилась и подписано мирное соглашение... - Вы не можете нормально войти в ДиНОО после него. - Нет. Но некоторые штатские смогут - кто-нибудь, кто устал, у кого уничтожена собственность, убиты друзья или работники. - Это попытка, и ты знаешь что случится. С каждым, кто попытается теперь отхватить даже более неудобоваримый кусок. - Я знаю! Это может привести к огромных размеров проблеме - чего нам бы не хотелось. - Полагаю Служба схватит его, с окровавленными руками, втыкающим нож в чью-то спину, здесь в ОЛ - что еще они могут сказать? - Ты должен знать ответ. Морвин огляделся. - Мы никогда не обсуждаем такие вещи в разговоре, - в конце концов проговорил он. Микаэль заскрежетал зубами и утер рот тыльной стороной ладони. - Да, - выговорил он затем. - Это еще имеет полную силу. Мы должны вернуть его в ДиНОО. Потом мы должны уладить жалобу Централи ДиНОО, которая конечно ничего не сделает их живому улизнувшему капитану. По соглашению мы должны вернуть его - вот так, если будет слишком много свидетелей, вот что мы обязаны сделать. Если только они не сделают его их полномочным представителем на Первой Конференции СЭЛ. Кажется так они и планируют, и это ободряет его теперь. Я желал бы дать ему понять, что это ошибочный курс, для нас выгодно, чтобы его иммунитет, как дипломата, был аннулирован. Положение очень затруднительно. - Да. - Ты служил под его началом. Ты был его хорошим другом. - Полагаю, что так. - Что ж. Ты еще остаешься таковым или нет? - Как ты знаешь, я встречаюсь с ним от случая к случаю - вспомнить старые времена. - Есть шанс, что ты сможешь пробудить в нем разум? - Как я сказал, мы не говорим о таких вещах. Он не станет меня слушать. Морвин сделал большой глоток кофе. - Не имеет значения, кем он когда-то был, он убийца и человек, осуществивший диверсию - среди всего прочего - теперь. Ты осознаешь это или нет? - Полагаю, да. - Если он зайдет слишком далеко - если он сорвет какие-то действительно крупные соглашения - это может привести к войне. Существует множество политиков и военных, которым это послужит оправданием, чтобы снова взяться за ДиНОО, избавиться от него раз и навсегда. - Почему ты мне рассказываешь это, Майк? - Я сейчас свободен и я не получал приказа. Обнадеживает, что мое начальство не дознается, что я упоминал об этом при тебе. Ты именно тот человек, как я знаю - законно проживающий здесь, в городе, и мой друг - тот, кто действительно знаком с тем человеком и даже видится с ним иногда. Дьявол! Я не хочу новой войны! Даже если это будет дело одной ночи. Я стар. Что мне хочется, так это отставки, рыбалки и охоты. Ты являешься его ЭО. Он послушает тебя. Он даже подарил тебе ту веселую трубку, когда все закончилось. Разве это не настоящая курительная трубка Навевающая Грезы? Это чего-то стоит. Ты для него должен что-то значить. Лицо Морвина залилось румянцем, и он кивнул в дыму, который застилал глаза и ударял в голову. "И я послал его также, как и всех остальных", - подумал он, - "когда ушел к ОЛ и начал получать их деньги." - Я долго с ним не виделся. Уверен, что он не послушает. - Извини, - сказал Майкл, уставившись в черную поверхность кофе. - Я поступил не по приказу, предлагая тебе такую вещь. Забудем? - Ты работаешь над случившимся на Бланчене? - Только касаюсь. - Вижу, прости. Наступила продолжительная тишина, затем Майкл поспешно проглотил свой кофе и поднялся. - Ну что ж, я должен вернуться к своим обязанностям, - проговорил он. - Я увижу тебя через одиннадцать дней, на моем месте. На восходе солнца. Правильно? - Правильно. - Спасибо за кофе. Морвин кивнул и поднял руку, салютуя. Майкл прикрыл за собой дверь. Довольно долго Морвин вглядывался в замороженный ребячий сон. Затем его взгляд упал на поверхность чашки. Он наблюдал за ней, пока та поднималась в воздух, рванулась и вдребезги разлетелась о стену. Хейдель ван Химак пристально смотрел на девочку и возвращал ее слабую улыбку. Около девяти лет, решил он. - ...а это клаанит, - он объяснил, добавляя камень к ряду около нее на покрывале. - Я забрал его, когда возвращался с мира, который называют Клаана. С тех пор я довольно здорово его отполировал, но не отколол ни кусочка. Это природная форма. - Какая Клаана? - прозвучал ее вопрос. - Большей частью вода, - начал он, - громадное голубое солнце на розоватом небе и одиннадцать небольших спутников, что всегда выглядит очень завораживающе. Там нет континентов, только скопления тысяч островов, повсюду. Люди на ней как лягушки и проводят большую часть жизни в воде. Они не имеют того, что мы называем городами, да и не знают о них. Они мигрируют и торгуют. Они выторговывают то, что найдут в море на ножи и металлические прутья или на подобные вещи. Этот камень из их морей. Я нашел его на берегу. Ему придали такую форму песок и мелкие осколки, когда его обмывала вода. Деревья там простираются на огромные расстояния - они выбрасывают из земли корни, чтобы достичь воды. На них множество громадных листьев. На некоторых растут фрукты. Температура везде славная, потому что с воды налетает ветер. И в любое время, когда захочешь, можно взобраться на высокое дерево и видеть во всех направлениях. Ты всегда обнаруживаешь место, где темно и идет дождь. И сквозь стену дождевых струй, ты можешь увидеть туманные берега волшебной страны. Миражи. Ты видишь острова в небе, с деревьями, растущими сверху вниз. Один из аборигенов рассказывал мне, что туда они уходят, когда умирают. Они думают, что их предки сверху наблюдают за ними. Если тебе понравился этот камень, можешь его взять. - О, да, м-р Х.! Спасибо! Она сжала камень и погладила его в руке. И провела им по своей госпитальной одежде. - Как ты себя сегодня чувствуешь? - спросил он. - Лучше, - ответила девочка, - намного лучше. Он изучал маленькое личико, черные глаза под темной челкой, разбрызганные повсюду веснушки. Теперь у нее больше теплых тонов, чем полутора днями ранее, когда она только получила лекарство. Дыхание больше не затруднено. Она теперь была способна сесть, опираясь на подушку, могла более долго продолжать разговор. Лихорадка оставляла ее, и кровяное давление уже становилось нормальным. Она проявляла любознательность и подвижность, свойственные для детей ее возраста. И он считал, что лекарство подействовало. И больше не думал о тех девяти могилах в лесу или о других, остававшихся у него за спиной. - ...я хотела бы увидеть Клаану когда-нибудь, - сказала она, - с голубым солнцем и лунами... - Возможно увидишь, - ответил он, загадывая далеко вперед, однако, представляя ее с неким парнем, домашней хозяйкой в Италбаре и, возможно, с оранжевым камнем, напоминающем о ее детских мечтах. Ну что ж, это может быть не так плохо, решил он, вспоминая тот вечер на холмах над городом. Город, такой как Италбар, может быть приятным местом, чтобы окончить странствия одного путешественника... Д-р Хеллман вошел в комнату, кивнул им обоим, взял запястье девочки в свою руку и посмотрел на хроно. - Вы чем-то взволнованы, Люси, - провозгласил он, отпуская руку больной. - Может мистер Х. рассказывал вам слишком много о приключениях. - О нет! - возразила она. - Я хочу слушать их. Он был везде. - видите камень, что он мне дал? Я сделаю из него талисман. Он с Клааны - мира с голубым солнцем и одиннадцатью лунами. Люди живут в море... Доктор бросил взгляд на камень. - Очень мило. Ну а теперь я хотел бы, чтобы вы отдохнули. Почему он даже не улыбнется? Спросил себя Хейдель. Он должен быть рад. Хейдель собрал остальные свои камни и положил их в сумку из кожи кухла с монограммами. - Думаю, я лучше пойду, Люси, - проговорил он. - Я рад, что ты чувствуешь себя лучше. Если я не увижу тебя снова, я рад был поговорить с тобой. Всего хорошего. Он встал и двинулся к двери с доктором Хеллманом. - Вы вернетесь, ведь правда? - спросила она с широко открытыми глазами, приподнявшись с подушки. - Вы вернетесь? - Не могу сказать наверняка, - обернулся Хейдель. - Постараюсь. - Возвращайся... - слышал он ее голос, выходя в дверь и еще пока проходил холл. - Она удивительно реагирует, - сказал Хеллман. - Мне все еще трудно поверить. - Что такое? - Все те, кого вы посетили, также с улучшением симптомов или быстро идут на поправку. Хотел бы я понять, как это работает. - Ваша кровь, кстати, еще более насыщенна, чем показывали те отчеты - это выяснили в нашей лаборатории. Они хотели бы больше образцов, чтобы послать в Лэндсенд для дальнейших анализов. - Нет, - сказал Хейдель. - Я знаю, моя кровь насыщена и они не откроют много нового, послав ее в Лэндсенд. Если им так интересно, они могут затребовать более подробный отчет из Панопаса на СЭЛ. Он тестировал во всех возможных ракурсах и выводы еще не окончательны. Кроме того скоро это будет опасно. Я должен идти. Двое двигались по направлению к шахте лифта. - Этот "баланс", о котором вы говорите, - заметил Хеллман, - нет таких вещей. Вы говорите патогены формируют ряды, воюя один против другого и затем наблюдается перемирие, на время, когда никто из них не шалит. Это нонсенс. Тело не работает в этом направлении. - Я знаю, - проговорил Хейдель, когда они вошли в лифт. - Это только аналогия. Как я уже говорил, я не доктор. Я манипулирую своими упрощенными понятиями, чтобы рассказать, что со мной случилось. Переведите им. Я не специалист. Лифт вывалил их на первом этаже. - Мы остановимся в офисе? - спросил Хеллман, когда они вышли. - Вы говорите, что скоро уйдете, и я знаю, когда прилетает ваша машина. Это означает, что вы хотите добраться до холмов и войти в другую кому. Я хотел бы договориться о наблюдении и... - Нет! - отверг предложение Хейдель. - Это все. Определенно. Я не разрешаю никому находиться рядом, когда со мной это происходит. Это слишком опасно. - Но я мог бы поместить вас в изолятор. - Нет. Я не разрешаю такое. Я уже несу ответственность за слишком много смертей. Те обязанности, что я здесь выполнял, моя попытка хотя бы частично загладить свою вину. Я не должен допускать, чтобы люди находились рядом в течение комы - даже обученные люди. Простите. Даже с мерами предосторожности меня страшит, что кто-то подвергается опасности. Хеллман легонько пожал плечами. - Если вы когда-нибудь измените решение, я хотел бы обеспечивать вас врачебной помощью в процессе зарядки, - проговорил он. - Ну что ж... Благодарю. Мне теперь лучше уйти. Хеллман пожал его руку. - Спасибо за все, - поблагодарил он. - Боги были добры к нам. "К вашим пациентам, может" - подумал Хейдель. Потом: - Хорошего дня, Доктор, - пожелал он, вышел в дверь, что вела в вестибюль. - ...Хранят вас, - были ее слова. - Может боги сохранят вас! Она схватила его за руку и выстрелила словами, когда он проходил мимо ее кресла. Он посмотрел вниз, на усталое лицо с очерченными красным глазами. Это была мать Люси. - С ней теперь будет все хорошо, я думаю, - успокоил он, - Она прекрасная маленькая девочка. Пока она сжимала его левую руку, его правой овладел худощавый мужчина в легком костюме для отдыха и свитере. Его обветренное лицо было прорезано улыбкой, показывающей неровные ряды зубов. - Большое вам спасибо м-р Х., - проговорил он, и его ладонь стала влажной. - Мы будем молиться в каждой молельни в городе - и все наши друзья тоже. Я догадываюсь, что все они ответят. Что все боги хранили вас! - Может вы обяжете нас и посетите наш дом, чтобы вместе отобедать? - Спасибо, но я действительно должен идти, - отказался Хейдель. - Мне назначено свидание - кое-что, о чем нужно позаботиться перед тем как прибудет транспорт. Когда ему в конце концов удалось вырваться, он обернулся и обнаружил, что вестибюль наполнен людьми. Среди говора множества голосов, он уловил слова: "М-р Х.", произносимые вновь и вновь со всех сторон. - ...Как вы это делаете м-р Х.? - неслось с пяти разных направлений. - Можно ваш автограф? - Буду рад пригласить вас на службу этим вечером, сэр. Мой приход... - Можете вы оздоровить на расстоянии? - М-р Х., может, вы сделаете заявление?... - Пожалуйста, - обратился он, отвернувшись от камеры. - Я должен идти. Я ценю ваше внимание, но я ничего не имею сказать вам. Пожалуйста, позвольте мне пройти. Но холл был заполнен, и парадная дверь открылась под натиском все прибывающих людей. Они поднимали в воздух детей, чтобы те увидели его. Он посмотрел на столбики вешалки и увидел, что его посох исчез. Посмотрел через окно в стене и увидел, что перед зданием собирается толпа. - ...М-р Х., у меня для вас презент. Я выпекал их собственноручно... - Можно, я подвезу вас? - Каким богам вы молитесь, сэр?... - У моего брата аллергия... Он протиснулся к столу и наклонился к женщине, встретила его здесь. - Я не хотел бы этого, - проговорил он. - Мы тоже такого не предполагали, - ответила она. - Они собрались буквально за минуту. Не знаю, что и делать. Возвращайтесь в коридор, а я не разрешу ни одному из них последовать за вами. Я кого - нибудь вызову, чтобы показать вам запасной выход. - Благодарю. Он проследовал к двери, помедлил и улыбнулся собравшимся. Крик родился, когда он исчез. Это была комбинация "Х.!" и аплодисментов. Он оставался в коридоре, пока не появился провожатый и не вывел его к запасному выходу. - Могу я вас подвезти? - предложил человек. - Если в толпе видели, куда вы направляетесь, они могут последовать за вами и доставить много хлопот. - Хорошо, - согласился Хейдель. - Почему бы и нет, с полдюжины блоков, к тем холмам. Он махнул по направлению к тем, что пересек, направляясь в Италбар. - Я смог бы отвезти вас к самому подножию. Чтобы не идти. - Спасибо, но я хочу остановиться где-нибудь и сделать запасы - может даже съесть горячий ужин - перед тем как отправлюсь. Вы знаете какое-нибудь подходящее место в том направлении? - Есть несколько. Я покажу вам одно небольшое, на тихой улочке. Не думаю, что у вас там будут какие-либо неприятности. - Вот мой автомобиль, - показал он. Не встретив трудностей, они достигли указанного места - пропахшее узкое помещение склада с деревянными полами, стены, в линеечку от незаполненных полок - продававшаяся еда отпускалась впереди и относилась в крошечную столовую сзади. Только одно обстоятельство тревожило Хейделя. Когда аппарат остановился у заведения, провожатый достал из-за ворота и протянул зеленый амулет - ящерицу с извивающейся серебряной линией на спине. - Я знаю, это некий вид глупости, м-р Х., - сказал он. - Но не коснетесь ли вы этого для меня? Хейдель согласился и затем спросил, - Что я сделал? Молодой человек улыбнулся и огляделся, кладя резную фигурку за рубашку. - О, я знаю, я немного суеверен, но не больше любого другого, - проговорил он. - Это мой амулет на счастье. Разговаривая со всеми о вашем пути, я вырезал его против беды. - Разговаривая? Что они говорили? Не говорите мне, что прозвище "святой человек" дошло и сюда? - Боюсь, что так, сэр. Кто знает? Может существует что-то от этого. - Вы работаете в госпитале. Вы проводите большую часть времени среди ученых. - О, среди них тоже самое, у большей части. Может, это пришло с жизнью издалека. Некоторые из проповедников говорят, что это вид реакции, потому что мы опять отдалились от природы, после того как наши предки века прожили в больших городах. Какая бы ни была причина, спасибо, что побаловали меня. - Спасибо, что подвезли. - Всего наилучшего. Хейдель вышел и вошел в помещение. Он пополнил запасы, затем уселся за стол в задней комнате без окон. Комната освещалась восемью старыми, испещренными насекомыми светошарами, выдающимися из стен и вполне проветривалась. Несмотря на тот факт, что он являлся единственным посетителем, ждать пришлось довольно долго, прежде чем его обслужили. Он заказал местный бифштекс и пива, воздержавшись от расспросов, какова порода зверя, из которого собираются приготовить блюдо, вести себя, как он давно убедился, надо осмотрительно, когда посещаешь незнакомые миры. Потягивая пиво в ожидании мяса, Хейдель размышлял об условиях, в которых оказался. Он был только геологом. Единственная работа, которую мог выполнять хорошо и надежно. Правда, ни одна из крупных компаний не брала его на службу. Пока никто из них не узнавал, что он и есть Х., все они получали о нем какие-то странные сведения. Возможно вносили его в списки, как невезучего. Таким вот образом ему приходилось наниматься на плохую, несправедливую работу и идти на риск в местах, где не было желания трудиться - это в любом месте рядом с группками людей. Многие из компаний, однако, были счастливы взять его по независимому контракту. Непонятным образом это принесло ему больше денег, чем когда-либо за прошедшие годы. Теперь, раз он имел их, он мог немного попользоваться ими. Он удалился от городов, от людей, от всех тех мест, где деньги тратились в огромных количествах. С годами он превратился в отшельника, и теперь присутствие людей - даже в меньшем количестве, чем та толпа у госпиталя - было причиной его страданий. Он представлял жизнь отшельника - хижина в каком-нибудь дальнем незаселенном уголке, хибарка вблизи тихого побережья - в его пожилом возрасте. Его сигары, его коллекция минералов, несколько книг и подборка, что могла бы приходить из Центра Новостей - вот все, что действительно ему было необходимо. Он медленно ел, и хозяин заведения, подошедший сзади, захотел поговорить. Куда он направляется с таким тюком и припасами? В лагерь наверху холмов, объяснил он. Зачем? О чем рассказать старику, какое ему дело, когда это с ним случилось и что, может, он был одинок? Ни склад ни столовая не выглядели таким образом, будто они тянули крупное дело. Возможно хозяин не видал наплыва посетителей. И он был стар. И Хейдель сочинил историю. Человек слушал, кивая. Вскоре Хейдель сам слушал, а хозяин заведения говорил. Хейдель кивал при случае. Он закончил ужин и зажег сигару. Постепенно, мало-помалу время уходило. И Хейдель ощутил, что рад компании. Заказал еще пива. Докурив эту, зажег еще одну сигару. Из-за отсутствия окон он не видел, как удлиняются тени. Он поговорил о других мирах; показал свои камни. Человек рассказал о ферме, которой однажды сделался владельцем. Когда первые звезды вечера протянули свои лучи миру, Хейдель взглянул на хроно. - Не может быть, так поздно! - воскликнул он. Старик посмотрел на Хейделя, окинул взглядом свою собственность. - Боюсь, что так. Это не значит, что я хотел удержать вас, если вы торопитесь... - Нет. Все хорошо, - проговорил Хейдель. - Я только не мог понять сколько времени прошло. Рад был поговорить с вами. Но мне лучше идти. Он расплатился и быстро вышел. У него не было желания разрушать свой спасительный запас. Покидая заведение, Хейдель повернул вправо, и зашагал в сумерках в направлении, откуда однажды прибыл. Через пятнадцать минут он вышел из делового квартала и попал в жилую более веселую часть города. Шары на вершинах своих столбов светились ярче, в то время, как небо темнело и звезды вспыхивали в вышине. Пройдя мимо каменной церкви, призрачный свет шел сзади, от пятнистых застекленных окон, он почувствовал ту нервную дрожь, что вызывали у него такие места. Это произошло - когда? - десять или двенадцать лет назад? Какой бы ни был промежуток времени, он помнил события отчетливо. Это еще доставляло ему неприятности. Был длинный летний день на Муртании, и шагая, он находился в лапах полуденной жары. Чтобы укрыться, зашел в одну из тех подземных странтрианских гробниц, где всегда прохладно и темно. Сев в особенно затененном углу, он расслабился. И уже закрыл глаза, когда появились двое отправителей культа. Он не пошевелился, надеясь, что они займутся собственным созерцанием. Вновь вошедшие, действительно, помолились в тишине, как он и полагал, не садясь, но затем взволнованно, шепотом начали обмениваться фразами. Один из них вышел, а другой продвинулся вперед и сел на место рядом с центральным алтарем. Хейдель изучал его. Это был Муртанианин, и его жаберные мембраны расширялись и опадали, что говорило о волнении. Он держал голову не опущенной; действительно, он глядел вверх. Хейдель проследил за направлением взгляда и увидел, что тот смотрит на ряд стекловидных иллюстраций, которые образовывали последовательную цепь языческих образов, проходящих вдоль всех стен этой часовни. Человек пристально рассматривал одну из всех тех иллюстраций, что теперь горели голубым пламенем. Когда его взгляд упал на нее, Хейдель испытал что-то сродни электрического шока. Затем в его конечности пришло покалывание и постепенно уступило чувству головокружения. Он надеялся, что это не одна из тех старых болезней. Но нет, это не стало развиваться по старому сценарию. Вместо того появилось непонятное чувство веселья, как на первой стадии опьянения, хотя в тот день он не принимал ничего, содержащего алкоголь. Затем помещение начало наполняться верующими. Но еще до того, как к нему пришло осознание этого, служба уже началась. Чувство приятного возбуждения и наполнения энергией росли, затем появились особые эмоции - странным образом противоречивые. Одно мгновение он хотел подойти и соприкоснуться с людьми окружающими его, называть их "братья", любить их, болеть с ними их болью; в следующее он их ненавидел и жалел, что не находится в коме, в течение которой он смог бы заразить их всех теми смертельными болезнями, что распространяются как пламя в луже нефти, и убили бы их всех в течение дня. Его сознание металось из одной крайности в другую, зацикленное между этими желаниями