, и ему очень хотелось знать: не сходит ли он с ума. Раньше у него никогда не проявлялись признаки шизофрении и его отношение к людям не характеризовалось такими экстремумами. Он всегда был покладистым индивидуумом, который никогда не нарывается на неприятности и не видит их. Он никогда ни любил, ни ненавидел своих собратьев, принимая их такими, какими они были и крутился среди них, как только мог. И в результате терялся в догадках, откуда взялись те сумасшедшие желания, что овладевали его разумом. Он ждал, чтобы прошла последняя волна ненависти, и когда наступило временное затишье перед следующим взлетом дружелюбия, быстро поднялся и проложил дорогу к двери. Ко времени, когда Хейдель ее достиг, у него наступила следующая фаза, и он извинялся перед каждым, кого толкал: "Мир брат. Молю о прощении. - От всего сердца извиняюсь. - Пожалуйста, прости мне этот недостойный пассаж." Когда же прошествовал в дверь, взобрался по ступенькам и вышел на улицу, то бросился бежать. За те несколько минут все необычные ощущения пропали. Он полагал проконсультироваться у психиатра, но впоследствии раздумал, так как объяснил это как реакцию на жару, последовавшую из-за внезапного охлаждения, в комбинации с теми незаметными сторонними эффектами, что бывают при посещении новых планет. Впоследствии не было возвращения феномена. Тем не менее, с того дня он никогда ногой не ступал в церкви всех видов; не мог, без определенного чувства тревоги, что сохранилось с тех дней на Муртании. Он помедлил на углу, пропустив три аппарата. Пока ждал, услышал за спиной возглас: - М-р Х.! Мальчик, лет двенадцати, показался из тени дерева и подошел к нему. В левой руке он держал черный поводок, другой конец которого был прикреплен к ошейнику зеленой метровой длины ящерицы с короткими кривыми лапами. Ее когти постукивали по мостовой, когда та переваливаясь, следовала за мальчиком, как в усмешке открывая свою пасть, чтобы выбросить красный язычок. Это была очень жирная ящерица, потершаяся о ногу своего владельца, когда они приблизились. - М-р Х., я приходил к госпиталю ранее, чтобы увидеть вас, но вы были внутри и мне удалось увидеть вас только мельком. Я слышал, как вы вылечили Люси Дорн. И вот удача, я встретил вас, когда прогуливался. - Не касайся меня! - предупредил Хейдель; но мальчик пожал его руку слишком быстро и смотрел на него вверх глазами, в которых танцевали звездочки. Хейдель опустил руку и отодвинулся на несколько шагов. - Не подходи слишком близко, - вновь предупредил он. - Думаю, я подхватил простуду. - Вы не должны находиться на этом ночном воздухе. Держу пари, мои старики поднимут вас на ноги. - Спасибо, но я должен встретиться. - Это мой ларик, - он дернул за поводок. - Его имя Чан. Сидеть, Чан. Ящерица открыла пасть, припала к земле, свернулась калачиком. - Он не всегда делает это, во всяком случае, когда не чувствует себя как надо, - объяснил мальчик. - Хотя, когда захочет, у него здорово получается. Он поддерживает себя на хвосте. Давай, Чан! Сядь для мистера Х.. Он дернул за поводок. - Все хорошо, сынок, - сказал Хейдель. - Может, он устал. Послушай, я должен идти. Может встретимся перед тем как я покину город. О'кей? - О'кей. Конечно, я рад встретиться с вами. Доброй ночи. - Доброй ночи. Хейдель пересек улицу и прибавил шага. Аппарат опустился сверху, рядом с ним. - Хэй! Вы доктор Х., так? - позвал человек. Он повернулся. - Да. - Я думал, что увижу вас на углу. Обошел блок, чтобы лучше видеть. Хейдель подался назад, подальше от аппарата. - Могу я вас доставить туда, куда направляетесь? - Нет, спасибо. Я уже почти дошел. - Вы уверены? - Абсолютно. Благодарю за предложение. - Ну что ж, О'кей. - Меня зовут Вилли. Человек протянул руку через окошко. - У меня грязная рука. Боюсь я вас запачкаю, - проговорил Хейдель; и человек наклонился вперед, схватил его левую руку, крепко пожал и скрылся в машине. - О'кей. Не беспокойтесь, - сказал он и в машине унесся. Хейдель чувствовал вопль мира, напоминающий об уходе и останавливающий, касающийся его. Следующие два блока он пробежал. Минутой позже еще один аппарат снизился, но когда лучи света упали на него, Хейдель отвернулся, и тот проскочил мимо. Человек, сидевший на крыльце, раскуривавший трубку, качнулся в его сторону, поднялся на ноги. Он проговорил что-то, но Хейдель снова побежал и не слышал слов. В конце концов широкое открытое пространство осталось между ним и жильем. Вскоре огни светошаров пропали и звезды овладели всем необъятным простором неба. Когда дорога кончилась, он продолжил путь по тропинке, теперь уже холмы закрывали половину перспективы. Он не оглядывался на Италбар, когда начал подъем. Наклонившись далеко вперед, колени упираются в упругие бока восьминожки - коориба, ее скакуна, черные волосы вьются по ветру, Джакара мчалась среди холмов над Кэйпвиллом. Далеко внизу, под ее левой ногой, город прижимался к земле, закрывшись зонтиком утреннего тумана. Над ее правым плечом поднимающееся солнце метало копья света в туман, заставляя его вспыхивать и переливаться. Там высокие здания города, все из серебра, их несчетные окна горят белым огнем, как бриллианты, море за ними - это что-то между голубизной и пурпуром, облака (как одна гигантская пенящееся волна прилива) скучившиеся у незащищенной дальней стороны города, тронутые розовым и оранжевым по их гребню, там, на полпути в небо, готовая опрокинуться в голубой воздух и срезать целый полуостров с континента, утопив его саженей на пять, чтобы тот лег навечно, мертвый, на океанское дно, с годами становясь потерянной Атлантидой Дейбы, там эта волна задремала. Мчась, в убранстве прогулочного костюма и короткой белой туники, перевязанной красным, с красной головной под стать, чтобы развевающиеся волосы не закрывали ее светло-голубые глаза, Джакара поливала наиотвратительнейшими проклятиями все гонки, которые она знала. Повернув своего мула и принудив его остановиться, так что он вскинулся и зашипел перед тем, как пыхтя встать, она взглянула на город. - Гори, черт тебя! Гори! Но ни один язык пламени не показался, следуя ее приказу. Она вытащила свой незарегистрированный лучевой пистолет из кобуры под одеждой и нажала на спуск, резанув по стволу небольшого деревца. Дерево мгновение стояло, покачиваясь, а затем рухнуло с треском, выбив камни, и покатилось вниз по холму. Коориб отпрянул, но она успокоила его движением колен и ласковыми словами. Засунув в кобуру пистолет, она продолжала глядеть на город, и невысказанные проклятия читались в ее глазах. Они предназначались не только Кэйпвиллу и публичному дому, где она работала. Нет. Они предназначались всем ОЛ, которых она ненавидела, ненавидела с пылом, который превосходило, возможно, только одно. Позволение другим девицам посещать церкви, по их выбору, на праздники. Позволение им есть сладости и бездельничать. Позволение принимать их настоящих любимых. Джакара носилась по холмам и практиковалась с оружием. Однажды - и она надеялась, что этот день наступит еще при ее жизни - там забушует огонь и кровь, и смерть, что понесут в себе сердечники бомб и ракет. Она сдерживала себя, пока, как невеста готовилась к тому дню. А до тех пор Джакаре был необходим подходящий случай, чтобы покончить со своей репутацией, кого-нибудь для этого прикончив. Она была еще девочкой - четырех или пяти лет, как полагала, когда ее родители эмигрировали на Дейбу. Когда началась война, их заключили в Центре по Переселению, из-за планеты, которая являлась их родиной. Если бы она имела деньги, ей бы все равно пришлось убраться. Но она знала, что их у нее никогда не будет. Ее родители не пережили время конфликта между Объединенными Лигами и ДиНОО. Впоследствии она стала подопечной государства. Ее научили, что старое клеймо остается, даже когда она стала взрослее и начала искать работу. Только планетный дом удовольствий в Кэйпвилле был для нее открыт. Джакара никогда не имела поклонников, даже друга; никогда не делала другую работу. "Возможно сочувствует ДиНОО", где-то, она чувствовала, был поставлен штамп на записи, обведенной красным, и в ней, четко отпечатанная, через два интервала, история ее жизни, заполняющая полстраницы специального отчета. Очень хорошо, решила она, когда собрала факты и пришла к заключению несколькими годами ранее. Очень хорошо. Вы втянули меня, вы смотрели на меня, вы вышвырнули меня. Вы дали мне призвание, нежелаемое. Я приняла это, отложив все только на "возможное". Когда время придет, я действительно буду проказой этого сердца цветов. Из-за других девиц, изредка входивших в ее комнату, она чувствовала себя стесненно. В тех немногих случаях, когда это происходило, они нервно хихикали и быстро прощались. Ни манжет, ни кружев, ни огромных фотографий красавцев актеров, какие украшали их комнаты - ничего из этого не занимало тот аскетический отсек, где пребывала Джакара. Над ее кроватью находилось только сухое грозное лицо мстителя Малакара, последнего человека на земле. На противоположной стене висела пара одинаковых плетей с серебряными рукоятками. Она позволила другим девицам иметь дело с обычными клиентами. Ей хотелось только тех, с кем можно было обращаться жестоко. И они поступали к ней, и она их оскорбляла, и они больше не стремились вернуться. И каждую ночь она говорила с ним, используя самую близкую вещь в ее жизни, чтобы молиться: - Я била их, Малакар, как ты разрушал их города, их миры, как ты еще борешься, как ты будешь бороться. Помоги мне быть сильной, Малакар. Дай мне силы вредить, разрушать. Помоги мне, Малакар, пожалуйста помоги. Убей их! - И иногда, поздно ночью или в ранние утренние часы, она просыпалась плача, сама не зная почему. Она повернула своего скакуна и направила его по тропинке, что вела средь холмов к другому берегу полуострова. День был юн, и ее сердце пело от тех недавних новостей с Бланчена. Хейдель выпил одну полную флягу воды и половину другой. Влажная послеполуночная тьма окутывала его лагерь. Он перевернулся на спину и заложил руки за голову, вглядываясь в небеса. Все недавно происшедшее казалось таким далеким. Каждый раз, когда он пробуждался от сна в состоянии комы, возникало ощущение будто он начал новую жизнь, события прежних дней казались как холодное, ровное прошлогоднее письмо, недавно вынутое из пустого, затерявшегося ящика. Это чувство пройдет через час или около того, он знал. Падающая звезда пересекла светлые небеса и он улыбнулся. Предвестница моего финального дня на Кличе, сказал сам себе. Справился по своему мерцающему хроно в подтверждении времени. Да, его слипающиеся глаза не ошибались. Еще часы остаются до рассвета. Он протер глаза и мысленно вернулся к ее красе. Она казалась такой тихой на этот раз. Хотя он редко запоминал слова, казалось, что некоторые из них остались в памяти. Была ли это печаль, что сопутствует нежности? Он вспоминал руку над бровью и что-то влажное, что катилось по щеке. Хейдель помотал головой и засмеялся. Действительно он сумасшедший, как и предполагал тогда в той странтрианской гробнице? Считать ее за подлинную это акт сумасшествия. С одной стороны... С другой... В любом случае, как ты объяснишь повторяющийся сон? Наваждение, которое упорно продолжается? Не сон, в полном смысле этого слова. Только основы и положения. Диалоги меняются, тональности смещаются. Но каждый раз у него возникает чувство любви и силы, посреди мира. Возможно, он должен был увидеться с психиатром. Если хочет, чтобы ему все выложили напрямик. Но он решил, что не хочет. Да, действительно. Проводя большую часть времени в одиночестве, кому желать ему вреда? Возбуждаясь, когда имел дело с другими, он не оказывался под их влиянием. Они давали комфорт и отвлекали его внимание. Почему уничтожено последнее из невинных удовольствий жизни? Тут, кажется, нет прогрессирующего расстройства. Так он лежал несколько часов. Его думы были устремлены в будущее. Он наблюдал как небо светлело и одна за одной гасли звезды. У него было любопытство к происходящему на других мирах. Довольно долго он находился вдали от Центральных Новостей. Когда восход расколол мир надвое, он поднялся, отряхнулся, привел в порядок волосы и бороду, оделся. Затем позавтракал, уложил свои принадлежности, закинул тюк за спину и направился вниз с холма. Полчаса спустя он уже шагал по предместьям города. Пересекая улицу, Хейдель услышал колокол, звенящий на одной и той же все более и более высокой ноте. - Смерть, - сказал он себе, - похоронная процессия. И продолжал свой путь. Затем он услышал сирены. Но все продолжал идти не думая об их источнике. Он подошел к хранилищу, где ужинал несколькими днями ранее. Оно было закрыто и черные памятки качались над дверью. Он удалился, вдруг всплыла неясная тревога, вдруг закралось ощущение худшего, известное ему ранее. Он ожидал процессию, которая должна миновать угол, где он стоял. Громыхающий катафалк, освещенный огнями. "Они еще хоронят умерших здесь", - отметил он; и, - "Не об этом я думаю. Простая смерть, обычная смерть... Кого я пытаюсь дурачить? Он пошел дальше, и человек пересек его путь и плюнул. Опять? Чем я становлюсь? Он проходил по улицам, направляясь к аэродрому. "Если я несу ответственность, как они могли узнать так скоро?" - стоял мучительный вопрос. Они не могли, не с такой уверенностью... Но затем он понял, как они узнали. Что? Прикосновение бога запало в их умы. Взаимный страх преобладает над благоговением. Он оставался слишком долго, в тот день, век назад. Теперь каждый момент удовольствия испарялся, вытекал, уменьшался с каждым ударом колокола. Каждое новое мгновение здесь, в этом месте, вставало преградой между ним и удовольствием. Хейдель продвигался вдоль улицы, держась правой стороны. Маленький мальчик обратил на него внимание: - Он там! - раздался крик. - Это Х.! Он не смог отрицать - но тон породил у него желание схватить свой автомобиль на воздушной подушке, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте. Он продолжал идти и мальчик - с несколькими взрослыми - последовал за ним. "Но она жива", - была его мысль, - "Я оставил ее жить..." Большая победа. Он прошел мимо аппарата ремонтников у магазина, люди в голубых униформах сидели у здания. Их подставки покачивались у стены. Ремонтники не двигались. Они сидели, курили и молча вглядывались в Хейделя, когда тот проходил мимо. Колокола продолжали звонить. Люди выходили из дверей и останавливались, чтобы взглянуть на него, идущего по улицам. "Я оставался слишком долго", - решил он, - "И это не так, будто я хотел пожать руку каждого. Я никогда не сталкивался с такой проблемой в крупном городе. Они гоняли меня в контролируемых роботами блоках, которые впоследствии стерилизовали; я находился под их полной опекой, и все также стерилизовалось впоследствии. Я видел только ограниченное число людей, сразу после катарсиса; и я уходил по дороге, по которой прибыл. Прошли годы с тех пор как я посетил небольшой город с такой же миссией, как эта. Я проявил беззаботность. И все это привело к поражению. Все было бы хорошо, если бы я не оставался так долго, втянувшись в разговор после ужина. Все было бы хорошо. Я проявил беззаботность. Он увидел гроб на катафалке. А за углом ждал другой. "Но ведь это не чума... еще? - решил он. - При ней люди начинают сжигать тела. Они не остаются на улицах." Он оглянулся, по звукам уже зная, что это то, что он должен увидеть. Отдельных фигур, следовавших за ним, набралось около дюжины. Он уже не оглядывался. Среди коротких реплик, которые они бросали, слышна была "Х.", произнесенная несколько раз. Аппараты, проносившиеся мимо, замедляли ход. Он не смотрел на них сознательно, хотя, казалось, множество глаз изучали его. Он достиг центра города, шагая вдоль небольшого сквера, расположенного здесь со статуей какого-то местного героя, в зелени в центре. Он слышал, как кто-то позвал на языке, которого Хейдель не понял. Он заторопился и теперь звуки за спиной, как на футболе, стали более отчетливы, так, будто толпа росла. "Что за слова они говорят?" - настойчиво мелькал вопрос. Он прошел церковь и звук ее колоколов вблизи был нестерпим. Сквозь него прорывались проклятия, выкрикиваемые женщиной. Прикосновение лихорадки вырисовывалось все более отчетливо. Солнце выплескивало изумительный день, но он больше не находил удовольствия в этом бытие. Он повернул вправо и направился к полю, что находилось в трех четвертях мили. Теперь их голоса стали громче, еще не прямо обращаясь, но разговаривая о нем. И слышно было не однажды произнесенное слово "убийца". Он торопился и видел лица в окнах. Слышал проклятия, несущиеся в спину. Нет, не дело убегать. Он пересек улицу и аппарат подплыл к нему, но затем стремительно унесся. Хейдель услышал скрипучий крик птицы, вопящей из-под карниза дома, мимо которого он проходил. Он это сделал, они знали. Люди умерли и след тянется за ним. В другой раз он был бы героем. Сейчас - преступник. О эта проклятая примитивная аура суеверия, что покрывала город! Все те упоминания бога, талисманы, чары удачи - они добавили того, того, что заставило его прибавить шаг. Теперь на их улицах он ощущал, что ассоциируется с демоном в большей мере, чем с богом. ...Если бы только он не задержался так долго после ужина, если бы убегал от прохожих... "Я был одинок", - сказал он сам себе. - "Если бы я был также осторожен как и в прежние дни, этого можно было бы избежать, инфекция не распространилась бы. Я был одинок." Он слышал как кто-то окликнул. - "Х.!" - Но не обернулся. Ребенок, стоявший у мусорного бака в аллее выстрелил в него из водяного пистолета. Он вытер лицо. Колокола продолжали свой скорбный звон. Когда он сделал остановку на главной магистрали, кто-то бросил окурок сигареты в его направлении. Он наступил и подождал. Его преследователи группировались сзади. Кто-то толкнул. Чувство, будто локоть ударил по почкам, хотя это могло быть ребро ладони. Они толкали его, и он слышал несколько раз мелькнувшее слово "убийца". Хейдель замечал такие вещи и раньше. Его прошлый опыт, однако, не принес ему вреда. - Что вы собираетесь теперь делать, мистер? - позвал кто-то. Он не ответил. Затем услышал кашель женщины, внезапный, спазматический, раздавшийся за спиной. Он обернулся, теперь он был чист и может помочь. Женщина корчилась, стоя на коленях и выплевывала кровь. - Позвольте пройти, - сказал он, но они не шелохнулись. Оттесненный стеной плеч, он смотрел как она умирает или входит в кому. И умирающая глядела на него. Он попытался уйти, надеясь, что теперь, когда их внимание отвлечено, они не будут возражать. Он продвинулся к следующему углу, пошел, побежал. Они были у него за спиной. Побег являлся ошибкой, теперь он почувствовал никем не сдерживаемый порыв. Кто-то чем-то швырнул. Камень ударился о мостовую, пролетел далеко, не представляя опасности. Еще один плохой признак. Однако теперь, когда начал, он не мог остановиться. Скорость требовала еще большей скорости. Он выронил тюк и устремился вперед. Камни стали падать вокруг. Один коснулся головы, прошелся по волосам. - Убийца! Убийца! - Что они предпримут? - думал он. Он оценил свое имущество и подумал о возможном выкупе. В прошлом были способы откупиться, находясь в напряженных ситуациях. Эта, правда, кажется из тех, что не может разрешиться таким способом. Небольшой камень пролетел и ударился о стену здания. Следующий по руке, причинив сильную боль. У него не было оружия. Он ничего не мог сделать, чтобы укротить их сумасшествие; бешенство, вот то, на что он их обрекал. Еще камень просвистел у самого уха. Он пригнул голову. - Ублюдок! - назвал кто-то. - Вы не понимаете, что делаете! - выкрикнул он. - Это случайность! Он почувствовал что-то влажное на шее. Прикоснулся, и кончики пальцев окрасила кровь. Еще один камень ударил его. Мог он ринутся на склад? Может найдет убежище в каком-нибудь месте товарооборота? Он осмотрелся, но обнаружил, что, кажется, все заперто. Где же полиция? Несколько камней попали в спину. Он покачнулся от сильного удара, причинившего острую боль. - Я пришел, чтобы помочь... - начал Хейдель. - Убийца! Затем они стали осыпать его ударами, попадая под колени. Он встал и побежал. Большинство попало в цель, но он еще ковылял. Он продолжал высматривать место укрытия - хоть какое и не замечал ни одного по пути. Все больше камней попадало в цель, и он упал. На этот раз не поднялся так быстро. Он ощутил удары, и кто-то плюнул ему в лицо. - Убийца! - Пожалуйста... Послушайте! Я объясню. - Убирайся к дьяволу! Он полз, в конце концов свернувшись у стены, и теперь они подошли ближе. Пинки, плевки, камни. - Пожалуйста! Я чист снова! - Ублюдок! Затем пришла ярость. Это неправильно, что с ним так обходятся, он чувствовал. Он пришел в город с гуманной целью. Он перенес такие тяготы, чтобы прийти в Италбар. А теперь истекал кровью на их улице и был осыпаем проклятиями. Кто они, чтобы судить его, как сделали это, называть его имя и оскорблять? Это чувство поднималось изнутри, и он знал, что имей силу, он бы распрямился и уничтожил их всех. Ненависть, то чувство, близко ему не известное, наполнила тело холодным огнем. Он желал одного, не впасть в катарсис. Он будет носителем инфекции, чтобы заразить их всех. Удары и ругательства не прекращались. Он скрестил руки у живота так, чтобы защитить лицо и терпеть боль. - Вы лучше убейте, - проговорил про себя Хейдель. - Потому что если не убьете, я вернусь. Где он чувствовал такое прежде? Он не искал, но память сама подсказала. Собор. Странтрианская гробница. Вот где он ощутил что-то схожее с этой ненавистью. Теперь он видел, что это правда. Странно, что это можно осуществить... Его повязка спала, разорванная, правая коленная чашечка сместилась. Было потеряно несколько зубов, и кровь туманом застилала глаза. Толпа продолжала оскорблять его, и он вообще не знал, когда это прекратиться. Возможно они думали, что убили его, так как Хейдель лежал, не двигаясь, Или, может, они устали, или устыдились. Он ничего не знал. Он лежал здесь, свернувшись на мостовой, спиной к стене, что не подалась, чтобы предоставить убежище. Одинокий. Что-то, как сон из бормотания, проклятий и удаляющихся шагов промелькнуло в его сознании. Он закашлялся и сплюнул кровью. - Хорошо, - проговорил он. - Вы попытались убить меня. Может думаете, удалось. Вы допустили ошибку. Вы позволили мне выжить. Какие бы ни были у вас намерения, никогда не просите о прощении. Вы допустили ошибку. Затем он снова умер. Дождь мягко касался лица. Это то, что его пробудило. Был полдень, и каким-то образом он был перенесен в аллею. Он не помнил, как дополз, но был уверен, что никто ему не помог. И снова произошел провал сознания, и когда Хейдель очнулся небо уже темнело. Теперь он промок насквозь, а дождь еще шел - или, может, снова начался; он не имел понятия. Хейдель облизал губы. Сколько прошло времени? Он обнаружил свой хроно рядом. Разбит, конечно. Тело настойчиво обращало на себя внимание, хотя, что он с годами вытерпел. Хорошо. Они покалечили его. Они оскорбляли его. Хорошо. Он сплюнул и попытался рассмотреть смешалась ли с дождем кровь. Вы знаете, кто я? Я пришел сюда помочь. Я помог. Если я невольно явился причиной нескольких смертей, когда пытался помочь, серьезно ли вы думаете, что это было намеренно? Нет? Тогда почему так? Я знаю. Мы делаем, потому что чувствуем, что должны. Иногда мы в плену собственных эмоций, нашей гуманности - как я в иные дни. Возможно я заразил одного или всех, с которыми общался. Но чтобы умирать... Сделал ли я такое кому другому намеренно? Ни потом, ни прежде. Хотя теперь вы показали мне другую сторону жизни. У меня были иллюзии, слишком много, и они обернулись против меня. Вы ударами пробудили во мне ад, когда я просто пытался достичь аэродрома. О'кей. Теперь вы имеете в моем лице врага. Увидим, сможете ли вы пойти тем путем, который избрали. "Вы все знаете обо мне?" "Я ходячая смерть." "Вы подумали, что теперь со мной сделали?" "Если так, вы ошиблись." "Я шел помочь." "Я остался, чтобы убивать." Он лежал там долгие часы, прежде чем смог подняться и двигаться. Д-р Пелс интересовался миром. Они что-то имели для него. Они должны дать ему ключ. Дейбанская лихорадка. Это было началом. Это послужило, чтобы навести его на след Х.. Теперь, когда ночь без конца и дни без счета окружали его, четкие мысли приходили и оставались, оставались на все более и более долгое время. Х.. Х. нечто большее чем ключ к мвалакхаран кхурр... Само присутствие Х. служило лекарством во многих необычных обстоятельствах. Это действительная причина, - спрашивал себя Пелс, - по которой я на двадцать лет все отложил, чтобы отдать предпочтение этой линии атаки? Х. не может жить вечно, тогда как я могу. Смогу ли я полностью изучить этот феномен? Он приготовил Б Коли для дистанционного скачка. Затем перечитал записку, которую получил. Слова "СМЕРТЬ" и "ПРЕОБРАЗОВАНИЕ" витали вокруг него. Хейдель очнулся снова. Он лежал в канаве. Никого рядом. Еще была ночь. Земля влажная, местами грязь. Но дождь прекратился. Он пополз, поднялся на ноги, пошатываясь пошел. Хейдель зашагал по направлению к полю, к которому направлялся прежде. Он вспомнил кое-что о планировке. Он видел это, пока прогуливался, позже, позже, в тот день, когда давал кровь - когда? Когда пришел, рядом с периметром он увидел ангар, который заметил. Там... Незаперто и теплый угол. Корпуса от некоторых видов оборудования были брошены здесь. Все они покрылись толстым слоем пыли, но это ничего. Он вновь закашлялся. - Пару дней, - сказал себе Хейдель, - и шрамы зарубцуются. Это все. Малакар выслушивал подборку новостей. Он сдерживался, прислушиваясь, и выключал. Он обдумывал, усваивая услышанное, снова включал. Персей скользил под солнцами... Он дремал при сводке погоды для одной сотни и еще двенадцати планет. Скука росла, пока он слушал Новости Центра. Он медитировал, размышляя о сексе, пока слышал программу с Пиурии. Малакар торопился. Его корабль находился в ДС и не остановиться, пока не прибудет домой. "Мы сделали это", - сказал Шинд. "Мы сделали это", - отозвался он. "И умрем?" "Я должен сказать, у нас будет счет, прежде чем мы пробьемся в порт." 2 Внутри высочайшей башни величайшего порта он сидел, единственный человек, противостоящий империи. - Идиотизм? - спросил он себя. - Нет. Потому что они не могут мне повредить. Вглядываясь вниз в океан, теперь на мгновение видимый, он обозревал мили водного пространства, что лежали за Манхеттенской Цитаделью, его домом. Могло быть и хуже. Каким образом? Когда еще никого нет в порту, вы иногда излишне суетливы... Смотря на воды, он видел пористый плюмаж, покрывавший их снова, как раскрытый веер. Иногда, может быть... Доктор Малакар Майлес был единственным человеком на Земле. Он был лордом, он был монархом. И он не печалился. Земля его. Никто еще не хотел ее. Он вглядывался через пузырь-окно. Оно давало ему перспективу половины из того, что осталось от Манхеттена. Дым образовывал огромное облако и зеркальная поверхность, что плыла, его отражая, являлась оранжевым пламенем, когда он настроил на правильный угол. Она сияла. Его защита поглощала это. Она горела; она была радиоактивна. Его защита поглощала и это тоже. Было время, когда он действительно уделял такому внимание. Он вглядывался вверх, и мертвая луна Земли в четверти фазы находилась перед его глазами. Три, десять секунд, он ждал. Затем подошел корабль, и Малакар вздохнул. "Мой брат поврежден", - сказал Шинд. - "Ты отведешь ему теперь больше внимания?" "Да." "Я видел такое очень давно. Остерегайся." Перед тем как в лабораторию, Малакар бросил взгляд на то, что когда-то было сердцем Нью-Йорк Сити. Длинные серые плети пробивали себе дорогу вокруг остовов уничтоженных зданий, вздымаясь в вышину. Их листья, крупные длинные, тихо шуршали. Дым покрывал их черным и иссушал. Но все же они росли. Он мог на самом деле видеть движение. Ни один человек не смог бы выжить в тех каньонах кирпича и камня, что они прорезали. Не по какой-либо особой причине, но он надавил клавишу, и маломощная автоматическая ракета разрушила здание в миле от него. "Я собираюсь использовать карантин на твоем брате. Это немного ослабит его респираторные функции." "Принесет это больше пользы или нет? В целом?" "Да." "Тогда мы должны." "Давай к нему. Перенесем его в лабораторию." "Да." Он посмотрел еще раз на свое королевство и на лоскуты океана, что проглядывали через дым. Затем покинул верхнюю палубу. Как он наблюдал ветры, что кружились вокруг мира переносили и оставляли хлам. Как везде. Единственный человек, здешний обитатель, он не испытывал ни особенных родственных чувств, ни вражды ко всему виденному. Капля-капсула перенесла его на более низкий уровень цитадели. Чтобы их проверить, он разорвал три сигнальных кольца, когда двигался по коридору. Войдя в лабораторию, он заметил ждущего Тава, брата Шинда. Он извлек лечебное средство из прорези стены и ввел его небольшому созданию. Он подождал. Возможно минут десять. "Как он?" "Он жалуется на жгучую боль от инъекции, но утверждает, что почувствовал улучшение." "Хорошо. Можешь ты теперь раскрутить свое сознание и рассказать побольше о визите Морвина?" "Он твой друг. Мой тоже. С давних пор." "Так почему "остерегайся"?" "Это не он сам, но что-то, что он принес, что может привести тебя к опасности." "Информация, я чувствую." "Новости, что могут меня убить?" "Те радикалы ОЛ с их ракетами неквалифицированно выполнили свою работу. Что Морвин хочет?" "Я не знаю. Я говорю только как представитель моей расы, кто случайно подглядел фрагмент будущей истины. Иногда я знаю, я вижу это в грезах. Мне не понятен процесс." "О'кей. Переключись теперь на твоего брата и расскажи мне об условиях." "Его дыхание немного затруднено, но сердце бьется намного спокойнее. Мы благодарим тебя." "Оно заработало снова. Хорошо." "Это не хорошо. Я вижу его жизнь подходит к концу через 2,8 земных года." "Что ты хочешь от меня, чтобы я сделал?" "Он потребует более сильных лекарств, когда придет время. Ты был добр, но ты должен быть добрее. Возможно специалист..." "Хорошо. Мы можем испытать такую возможность. Мы создадим ему лучшие условия. Расскажи подробнее о том, что неправильно." "Кровеносные сосуды начнут ветшать вскоре с большей скоростью. Это займет, примерно 16 земных месяцев перед тем как вред станет ощутим. Затем все пойдет быстрее. Я не знаю что делать." "Он будет зависеть от моего ухода и их отсутствия не заметит. Скажи ему и сделай, чтобы он почувствовал себя комфортабельнее." "Я проделываю это теперь." "Впусти меня." "Потерпи немного." ...Затем в разуме монголоидного ребенка, но интенсивнее. Захватываемый потоками, затягиваемый, он узнавал и он видел. ...Все, что прошло перед теми глазами находилось здесь, и Малакар видел все, на что они обращали свой взор. Ты не выбросишь инструмент, такой как этот, из-за счета докторам. Малакар бросал взгляды на это темное место, сознание двигалось сквозь него. Шинд поддерживал связь, и Малакар внимательно всматривался в медиума, над которым сохранял контроль. Небеса, карты, миллионы страниц, лица, сцены, диаграммы. Это могло быть то, что не содержало смысла в слабоумном сознании создания, но это являлось местом, где каждый из его желтых глаз, западая, находил цель. Малакар продвигался осторожно. Да, эта пушистая голова являлась целым хранилищем; и охотно поддавалась прочтению. Затем, все вокруг зазвенело от чувств. Вдруг он оказался рядом с пятном боли и смертельного страха - только отчасти понимаемого и еще более ужасного в связи с этим - место, бурлящее кошмарами, где наполовину сформированные образы сжимаясь, корчась, сгорая, лопаясь, застывая, заполняли пространство и рвались. Что-то внутри его самого эхом отозвалось и передвинулось к подобному. Это был основной ужас подступающего противостоящего небытия, пробующего людей в любых обстоятельствах с отвратительными ощупывающими лапами воображения, добивающегося цели в последнем и недоступного пониманию, повторяющему его самого. "Шинд! Вытащи меня!" ...И он стоял там снова, рядом с раковиной. Он опрокинул реторту, прополоскал ее. "Опыт был важен?" Он решил, что да. "Я увеличу дозу компонента, очень мало содержащегося. Не разрешай ему чрезмерного напряжения." "Тебе нравится его память?" "Черт возьми, ты прав, я поработаю, чтобы сохранить ее." "Хорошо. На оценку, что я дал тебе сделать, касающуюся его жизни, могло уйти несколько месяцев." "Я буду благоразумен в своих действиях. Расскажи мне больше о Морвине." "Он в опасности." "Разве мы нет?" "Он вскоре совершит посадку и придет. Кажется, его разум охвачен страхом, которой ему внушили люди из места, что ты ненавидишь." "Вероятно. Он живет среди них." Он только взглянул на панораму своего мира. Активизировал экраны, что показывали ему большую часть Земли буквально за несколько минут. Он закрыл их, потому что изменившаяся карта наскучила. Жизнь рядом с вулканом, просто потому что местоположение однажды что-то значило, приучила его к худшему, что могли показать экраны. Это еще имело какое-то значение для него, но он мало что мог сделать, чтобы изменить пейзаж. Теперь он следил за следом от корабля и наблюдал за появлением Морвина. Настроив следящее устройство на человека, Малакар привел несколько систем оружия в боевое состояние. Это смешно, решил он. Должен существовать кто-то, кому можно доверять. Тем не менее, он наблюдал за продвижением Морвина к воротам; и следовал за ним плавшаром, что в мгновение ока мог все залить испепеляющей смертью. Космически экипированная фигура остановилась и посмотрела вверх. Ломанные линии пересекали шар. Малакар стукнул по клавише вызова на своей массивной Консоли Оружия. Мигнул белый огонек, и он крутанул диск, принесший слова и помехи: - Я уже здесь, чтобы сказать "хелло", сэр. Если хотите, чтобы я убрался, я уйду. Он включил радиосеть. - Нет. Входи. Это только старые меры предосторожности. Но он отслеживал каждый шаг Морвина, вводя модель движения в свой боевой компьютер. Просвечивал его рентгеном, взвешивал, определял частоту ударов сердца, кровяное давление и электроэнцефалографические показатели. Он заложил эти данные в другой компьютер, который проанализировал их и передал боевому. Отрицательный ответ, как он и ожидал. "Шинд? Что ты читаешь?" "Я скажу, что он остановился, только чтобы сказать "хелло, сэр"." "О'кей." Он открыл передние ворота своего форта и художник вошел. Морвин вошел в массивный парадный холл. Сел на выдвинувшийся диван. Раздевшись, Малакар шагнул в дымную пелену, что окутала и сомкнулась за ним. Продвинувшись к шкафу, он быстро оделся, спрятав только обычное личное оружие. Затем Малакар переместился на первый уровень и вошел в главный холл своего форта. - Хелло, - проговорил он. - Как ты? Морвин улыбнулся. - Хелло. Во что вы стреляли, когда я спускался, сэр? - Духи. - О. Попал в кого? - Ни в кого - Жаль, что все земные виноградники мертвы, но у меня еще есть хороший запас их выжимки. Как ты насчет этого? - Это было бы здорово. Малакар подошел к винному бару, наполнил два бокала, передал один Морвину, который за ним последовал. - Тост за твое здоровье. Потом обед. - Благодарю. Они чокнулись. Он стоял. Он напрягался. Лучше. Много лучше. Он проверял свои руки, ноги. Существовали еще точки боли, спазматически сжимающие мускулы. Эти он массировал. Он почистил свою одежду. Он двигал головой из стороны в сторону. Потом пересек ангар и выглянул наружу через грязное окно. Удлиняющиеся тени. Снова конец дня. Он засмеялся. На мгновение печальное голубое лицо, казалось, проплыло перед подернутыми сном глазами. - Извини, - сказал он; и затем двинулся, чтобы присесть на ящик, где будет ждать ночи. Он чувствовал энергию, поющую в ранах и в новом болезненном повреждение ткани, которое появилось на тыльной части правой руки. Это было хорошо. Дейлинг из Диглы медитировал, как заказал, пока ждал сигнала, связанного с приливом колокола. С глазами, наполовину закрытыми, он кивнул: на своем балконе по настоящему не видишь океан, к которому он теперь обратился лицом. К событию, для которого его готовили в священстве, он по настоящему не подготовился. Он никогда не слышал о подобном, но это было древней и запутанной верой там, где у него находилось его пастырство. Было непостижимо, что событие не привлекло внимания Имен. Обычно молния являлась широко распространенным в галактике феноменом. Но Имена странным образом безразличны к событиям их собственных гробниц. Главным образом носители имен только связывались друг с другом по поводу бегства из мира, в котором почти все из них преподавали. Будет ли с его стороны наглостью подвергнуть обследованию одного из Тридцати одного, Кто Жил? Возможно. Но если они в самом деле не подозревают, их нужно известить. Разве нет? Он взвешивал. Уже достаточно долго, все еще взвешивал. Затем со звоном колокола прилива он поднялся и пошел к сектору связи. Это было несправедливо, решил он. Это то, что он хотел и оно находилось с ним до тех пор, пока он был в том заинтересован. Но сил во время действия оказалось недостаточно, и вкус к нему, который должен бы быть более сладким, пропал. Он двигался по улицам Италбара. Света не было. Не было видно и движения под этими сияющими звездами. Он сорвал знак карантина, поглядел на него, разорвал. Позволил кусочкам упасть на землю и зашагал дальше. Он хотел прийти ночью, касаясь дверных ручек своими ранами, пробегая руками по перилам, врываясь в хранилища и сплевывая на пищу. Где они теперь? Мертвы, эвакуированы, или умирают. Город больше не имел сходства с тем, что он видел в первую ночь с вершины холма, когда его намерения были так отличны. Он пожалел, что являлся проводником хаоса, больше по случаю, чем по умыслу. Но там должны быть другие Италбары - миры и миры, наполненные Италбарами. Когда он миновал угол, где мальчик пожал ему руку, то помедлил, чтобы ударить себя посохом. Когда проходил место, где человек предлагал подвезти, то плюнул. В течение стольких лет ведя жизнь отшельника, он ощущал, что может видеть природную основу человека много лучше, чем те, кто обитал в городах всю жизнь. Видя, мог судить. Сжав свой посох, он вышел из города и направился к холмам, ветер теребил его волосы, его бороду, звезды Италбара плясали в глазах. Улыбаясь, он шел. Малакар напряг свой арсенал рук и ног и подавил зевок. - Еще кофе, мистер Морвин? - Спасибо, капитан.