аждаться своими собственными звуковыми снами. - В какой-то мере - да. А не может ли подобное поведение быть подведено под термин: "людус"? - Я даже не знаю. - Одна из форм его, которую греки, конечно, рассматривали как особый вид деятельности, дав ей название "диагоги", лучше всего переводимое как "умственное развлечение", "досуг для ума". В эту категорию входила музыка, и Аристотель, размышляя в своей "Политике", какую пользу можно извлекать из нее, допуская, в конце концов, что музыка могла приносить пользу, делая тело здоровым, способствуя определенному этосу и давая нам возможность наслаждаться вещами в собственном виде - что бы это ни означало. Но, принимая во внимание акустический "дневной сон" в этом свете как музыкальную разновидность "людуса" - хотела бы я знать, не может ли это действительно соответствовать определенному этосу и благоприятствовать особому способу наслаждения? - Возможно, если они владеют опытом. - Мы по-прежнему даже близко не понимаем значения иных звуков. Полагаете, они озвучивают какую-то часть этих опытов? - Возможно. Но если бы у вас были другие предпосылки? - Тогда это все, что я могу вам сказать, - ответила она. - Мой выбор - увидеть религиозное значение в спонтанном выражении "диагоги". Ваш выбор может быть другим. - Да. Я принимаю это как психологическую или физиологическую необходимость, даже рассматривая это так, как предлагаете вы - как форму игры или "людус". Но я не вижу способа выяснить, действительно ли такая музыкальная деятельность есть нечто религиозное. В этом пункте мы не способны полностью понять их этос или их собственный способ мироощущения. Концепция настолько чуждая нам и извращенная, насколько, вы понимаете, отсутствует возможность общения - даже если бы языковый барьер был бы куда слабее, чем сейчас. Короче, кроме действительного поиска способа влезать в их шкуру и, отсюда, принять их точку зрения, я не вижу способа вычислить религиозные чувства здесь, даже при условии, что все остальные ваши предположения верны. - Вы, конечно, правы, - согласилась она, - выводы не научны, если они не имеют доказательств. Я не могу доказать этого, ибо это только ощущения, впечатления, интуиция - и я предложила их вам только в этом качестве. Но иногда, наблюдая за тем, как они играют, слыша издаваемые ими звуки, вы можете согласиться со мной. Подумайте над этим. Попробуйте это почувствовать. Я продолжал глядеть на воду и небо... Я уже услышал все, за чем я сюда шел, а остальное было не так уж важно для меня, но подобное удовольствие на десерт я имел далеко не каждый день. И я понял затем, что девушка понравилась мне даже больше, чем я думал, и очарование это росло в то время, когда я сидел и слушал - и не только из-за предмета беседы. Так, отчасти продолжая разговор, а отчасти из-за своего удивления, я сказал: - Продолжайте. Рассказывайте дальше, об остальном. Пожалуйста! - Об остальном? - Вы определили религию или нечто в этом роде. Скажите же мне, как по-вашему, на что это может быть похоже? Она пожала плечами. - Не знаю, - сказала она затем. - Если убрать хоть одно предположение, сама догадка начинает выглядеть глупо. Давайте остановимся на этом. Но такой вариант оставлял мне совсем немногое: сказать "спасибо" и "доброй ночи". И я принялся усиленно размышлять над тем, что она мне рассказала, и единственное, что пришло мне на ум, было мнение Бартелми об обычной распределенной кривой относительно дельфинов. - Если, как вы предполагаете, - начал я, - они постоянно размышляют и истолковывают сами себя, их вселенная нечто вроде изумительной снопесни, то они, возможно, подчиняются ей по необходимости - одни несравненно лучше, чем другие. Как много Моцартов может существовать в племени музыкантов, чем чемпионов в племени атлетов? Если все они участвуют в религиозной "диагоги", из этого может следовать, что некоторые из них - самые лучшие игроки? Могут ли они быть жрецами или пророками? То ли бардами? Священными песнопевцами? Могут ли районы, в которых они живут, быть святыми местами, храмами? Дельфиньими Ватиканами или Мекками? Она рассмеялась: - Теперь увлеклись вы, мистер... Мэдисон. Я посмотрел на нее, пытаясь разглядеть нечто за очевидно насмешливым выражением, с которым она разглядывала меня. - Вы посоветовали мне подумать над этим, - сказал я, - попытаться прочувствовать это. - Было бы странно, если бы вы оказались правы. Верно? Я кивнул. - И, возможно, существует также паломничество, - сказал я, вставая, - если только я правильно истолковываю это... Я благодарен вам за те минуты, что отнял у вас, и за все остальное, что вы дали мне. Вы не сочтете ужасным нахальством, если я когда-нибудь снова загляну к вам в гости? - Боюсь, я буду весьма занята, - сказала она. - Я понимаю. Я очень благодарен вам за сегодняшнюю беседу. Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Я отправился назад, к моторке, завел ее и, проплыв мимо волнолома, направился в темнеющее море, оглянувшись лишь раз в надежде обнаружить только то, что должно было быть - девушку, сидевшую на причале, и задумчиво глядевшую на волны. Она похожа на Маленькую Русалочку, решил я. Она не помахала мне вслед. Но, быть может, было темно, и она просто не заметила. Вернувшись на Станцию-Один, я почувствовал себя достаточно вдохновленным, чтобы направиться в комплекс контора-музей-библиотека и посмотреть, что мне пригодится во время знакомства с материалами, касающимися дельфинов. Я направил свои стопы через остров к передней двери, миновал неосвещенные модели и выставки оружия и свернул направо, я толкнул открытую дверь. В библиотеке горел свет, но само помещение было пустым. Я обнаружил несколько книг из списка: которые не читал, отыскал их, полистал, но после второй книги угомонился и отправился записать их. Пока моя рука записывала названия, глаза скользнули по верху страницы амбарной книги и наткнулись на одно из имен, записанных там: Мишель Торнлей. Я посмотрел на дату и обнаружил, что запись сделана за день до его гибели. Я закончил записывать отобранные материалы и решил полюбопытствовать, что это он взял перед своей смертью. Да, почитать и поучиться. Это были три статьи-обзора, а индекс одного из номеров указывал, что это была звукозапись. Две книги, как выяснилось, были просто-напросто чтивом. Когда же я включил запись, мною овладело очень странное ощущение. Это была не музыкальная запись, а скорее нечто из отдела морской биологии. Да. Если же совсем точно - это была запись звуков, издаваемых китом-убийцей, касаткой. Тут даже моих скудных познаний вполне было достаточно, но я все же, чтобы не сомневаться, проверил их по одной из книг, что оказались под рукой. Да, кит-убийца, несомненно, был самым главным врагом дельфинов, и где-то не так давно Военно-морской центр подводного плавания в Сан-Диего проводил эксперименты, используя запись звуков, издаваемых касатками во время схватки с дельфинами, в целях совершенствования прибора, предназначенного для отпугивания их от рыбацких сетей, в которых дельфины часто по нечаянности погибали. Для чего же эти записи могли понадобиться Торнлею? Если их проигрывали с помощью какого-нибудь водонепроницаемого агрегата, это могло вполне оказаться причиной необычного поведения дельфинов в парке в то время, когда был убит Мишель. Но почему? Зачем вообще делать что-то подобное? Я сделал то, что делаю всегда - сел и закурил. И во время перекура мне стало еще более очевидно, что все было совсем не так, как казалось во время убийства, и это заставило меня еще раз рассмотреть природу нападения. Я подумал о снимках, на которых видел тела. О медицинских отчетах, которые читал. Укусы. Следы жевания. Раны... Артериальное кровотечение, прямо из сонной артерии. Многочисленные ранения плеч и грудной клетки... Если верить Марте Миллэй, дельфины подобным образом не убивают. И все же, насколько я помнил, у них множество зубов - пусть не слишком уж жутких - но пилообразных. Я начал перелистывать книгу в поисках фотографий челюстей и зубов дельфина. Пришедшая ко мне затем мысль была с мрачными, более чем с информационными обертонами: там, в соседней комнате, есть скелет дельфина. Раздавив сигарету, я встал, прошел через дверь в музей и начал искать выключатель. Он обнаружился не сразу. И в разгар поисков я услышал, как дверь на другой стороне комнаты открывается. Повернувшись, я увидел Линду Кашел, переступавшую порог. Сделав следующий шаг, она взглянула в моем направлении и застыла, подавив невольный вскрик. - Это я, Мэдисон, - сказал я. - Простите, что невольно напугал вас. Я ищу выключатель. Прошло несколько секунд. - Ох, - сказала она затем. - Он внизу, за витриной. Сейчас покажу. Она прошла к передней двери и пошарила за моделью. Свет зажегся, и она нервно хихикнула. - Вы напугали меня, - сказала она. - Я заработалась допоздна. Необычная штука, но я двинулась обратно. Я вышла подышать воздухом и не заметила, как вы пришли. - Я взял книги, что выбрал себе, - сказал я, - но благодарю за помощь в поисках выключателя. - Я с удовольствием запишу книги для вас. - Я уже сделал это, - признался я. - Я оставил их там, потому что захотел еще раз посмотреть на выставку, прежде чем отправлюсь домой. - О... Ну, я как раз собиралась закрывать. Но если вы хотите ненадолго задержаться, я позволю вам это сделать. - И чего это мне будет стоить? - Выключите свет и захлопните за собой двери - мы их не запираем. А окна я уже закрыла. - Хорошо, будет сделано... Простите, что напугал вас. - Все в порядке, большой беды не случилось. Она сдвинулась к передней двери, повернулась, когда дошла до нее, и улыбнулась снова - самая удачливая улыбка за весь этот вечер. - Ну, спокойной ночи. Прежде всего я подумал о том, что не было заметно никаких признаков экстренной работы, проводившейся в последнее время, перед тем, как я появился здесь. Второе, о чем я подумал - что она слишком настойчиво пытается заставить меня поверить ей, а третья мысль была и вовсе грязной. Но с проверкой следовало погодить. Я обратил свое внимание на скелет дельфина. Нижняя челюсть с ее игольчатыми острыми зубами очаровала меня, и размер их был почти что самой интересной особенностью. Почти что, но не самой. Наиболее интересным во всем этом был факт, что нитки, которыми крепилась челюсть, были чистыми, невыцветшими, сверкающими на концах, как свежеотрезанные - вовсе не походили на более старые нити во всех прочих местах, где крепление экспоната было нитяным. А то, что я счел особенно интересным насчет размеров - челюсть была такой величины, что могла великолепно служить холодным оружием. И это было все. И этого было достаточно. Но я снова и снова трогал кости, проводя по ним рукой, я еще раз осмотрел клюв, я еще раз подержал челюсть. Почему - я не мог дать себе отчет до того мгновения, пока гротесковое видение Гамлета не просочилось в мой мозг. Или это действительно было нелепостью? Затем мне на память пришла цитата из Лорен Эйсли: "...Мы все потенциальные ископаемые, все еще несущие в своих телах грубость прежних существований, отметки мира, в котором живые существа текли с немного большим постоянством, чем тучи от эпохи к эпохе". Мы вышли из воды. Этот парень, скелет которого я трогал, всю жизнь провел там. Но оба наших черепа были построены из кальция, морского вещества, избранного в самые ранние наши дни и ставшего теперь неизменной частью нашего организма; в обеих черепах размещался большой мозг - схожий, но все же разный; оба казались содержащими центр сознания, разума, осмысления окружающего со всеми сопутствующими удовольствиями, скорбями и различными вариантами смерти, которое влечет за собой существование, проведя некоторое время внутри этих маленьких твердых кусочков карбоната кальция. Единственная существенная разница, которую я ощущал, была не в том, что этот парень рожден дельфином, а я - человеком, а скорее в том, что я покуда еще жил - очень маленькое время по меркам шкалы времени, по которому я странствовал. Я отдернул руку; хотел бы я знать, испытаю ли я неудобство, если мои останки будут когда-либо использованы в качестве орудия убийства. Не имея больше причин оставаться здесь, я собрал свои книги, закрыл дверь и ушел. Вернувшись в свой коттедж, я положил на стол у кровати принесенные книги и оставил ночник включенным. Я снова вышел через заднюю дверь, которая вела на маленький и относительно тесный внутренний дворик, удобно расположенный справа у края острова со свободным видом на море. Но я не остановился, чтобы праздно полюбоваться пейзажем. Если другим дозволено было прогуляться и подышать свежим воздухом, то почему этого нельзя сделать и мне? Я прогуливался, пока не нашел подходящее место; маленькую скамейку в тени амбулатории. Я сел там, очень хорошо укрытый, и в то же время имея полный обзор коттеджа, который недавно покинул. Я ожидал долгое время, чувствуя, что поступаю подло, но слежку не прекращал. Минута тянулась за минутой, и я почти уже решил, что ошибся, что запас, взятый из предосторожности, израсходован и что ничего не случится. Но вот дверь в дальнем конце конторы - та, через которую я вошел в прошлый раз - открылась, и показалась фигура человека. Он направился к ближайшему берегу острова, а затем так изменил походку, чтобы это казалось простой обычной прогулкой тому, кто только что заметил бы его. Он был высок, почти что с меня ростом - и это сужало поле поиска, так что мне было почти что необязательно ждать и смотреть, как он войдет в коттедж, предназначенный для Пола Валонса, и немного погодя увидеть, как внутри вспыхнул свет. Немного погодя я улегся в постель со своими дельфиньими книжонками и размышлял над тем, что некоторые парни, похоже, все делают кружным путем, а потом ломают себе голову, досмотрев пакет с машинописным текстом, который дал мне Дон, не для того ли меня родили, чтобы привести все в мире в порядок? На следующее утро, во время самой муторной фазы пробуждения, когда ты уже проснулся, но кофе еще не пил, я побрел по своей комнате и чуть не споткнулся о что-то на полу. Но все же не споткнулся, перешагнул - возможно, даже чуть наступив, прежде чем сознание зарегистрировало его существование. Некоторое время эта штука валялась, а затем возможное значение ее дошло до меня. Я остановился и поднял ее - продолговатую твердую записку в обертке, которую, я сообразил сразу, подтолкнули под заднюю дверь. По крайней мере, она лежала возле нее. Я взял ее с собой на кухонный стол, разорвал и открыл, извлек и развернул бумагу, которая была запечатана. Отхлебнув из чашки кофе, я прочитал плотно отпечатанное послание несколько раз: "Прикреплено к грот-мачте в обломках затонувшего судна около фута под илом". И все. Вот и все. Но я неожиданно полностью проснулся. Это было не просто послание, которое я нашел весьма интригующим, гораздо важнее был тот факт, что некто выделил меня в качестве адресата. Кто? И почему? Где бы это ни было, а я уверен, что там было нечто - я был гораздо больше обеспокоен тем, что кто-то осознал настоящие причины моей работы здесь, и я сделал невольный вывод, что эта персона слишком много обо мне знает. Шерсть у меня встала дыбом, в крови заиграл адреналин. Ни один человек не знал моего имени; такое знание несло опасность самому моему существованию. В прошлом я даже убивал, чтобы защитить свое инкогнито. Моим первым побуждением было бежать, бросив дело, избавиться от своей новой личины и спасти себя способом, знатоком которого я стал. Но тогда я никогда не узнаю, кто, где, как, почему и каким образом раскусил меня, обнаружил. Самое главное, кто это был. И, изучив послание еще раз, я не был уверен, что успешное бегство будет означать для меня конец опасности. Ибо не было ли в записке элементов принуждения? Не выраженного словами шантажа, намека на определенное приказание? Письмо словно бы говорило: "Я знаю. Я молчу. Я буду молчать. Ибо ты должен кое-что для меня сделать". Конечно, мне надо отправиться проверить обломки корабля, хотя я должен дождаться окончания дневных работ. Но ломая себе голову над тем, что я могу там найти, я решил обращаться с этим осторожно. Впереди целый день размышлений над тем, где я мог проколоться, и у меня есть время обдумать самые надежные меры самозащиты. Я потер свое кольцо, в котором дремали смертоносные споры, затем встал и отправился бриться. В этот день нас с Полом послали на Станцию-Пять. Обычные работы - проверка и обслуживание. Скучно, безопасно, рутинно. И мы едва ли вспотели. Он не подал виду, что не знает, где я был вчера вечером. Более того, он даже несколько раз сам заводил разговор. Один раз он спросил меня: - Ну: как, были в "Чикчарни"? - Да, - ответил я. - И как он вам? - Вы были правы. Забегаловка. Он улыбнулся и кивнул. - Попробовали что-нибудь из их фирменного? - спросил он чуть погодя. - Только чуток пива. - Это самое безопасное, - согласился он. - Майк, мой друг, который погиб, частенько захаживал туда. - О? - Я ходил с ним поначалу. Он заказывал что-нибудь, а я сидел и ждал, пока он не спуститься. - А сами ничего не заказывали? Он покачал головой: - Имел печальный опыт, когда был помоложе. Испугался. В любом случае, он заказывал что-нибудь - я имею в виду, там, в "Чикчарни". Он заходил туда, в заднюю комнату за баром. Вы не видели? - Нет. - Ну, пару раз ему становилось плохо, и мы повздорили из-за этого. Он знал, что этот гадюшник не имеет лицензии, но это его не беспокоило. В конце концов я сказал ему, что куда безопаснее принимать какую-нибудь дрянь на станции, но его беспокоило, что правила этой чертовой компании запрещают подобные штуки. Глупости, по-моему. В конце концов я сказал ему, что пора бросить, если он не хочет, чтобы дело кончится плохо, и, если уж он не в силах дождаться, пока придет конец недели, чтобы заняться этим где-нибудь в укромном уголке. Я прекратил эти попытки поездки. - А он. - Только недавно. - О. - Так что, если вы туда собираетесь за этим делом, то я скажу вам то же самое, что и ему говорил. Занимайтесь этим здесь, если уж не можете дождаться свободного времени, чтобы забраться куда-нибудь подальше и в более приличное место, чем это "Чикчарни". - Я запомню это, - сказал я, раздумывая, не было ли это частью какого-либо плана, и не подстрекал ли он меня на нарушение правил, установленных компанией, чтобы затем избавиться от меня. Это казалось чересчур уж дальновидным и смахивало на слишком параноидальную реакцию на мой счет. И я прогнал эту мысль. - Ему еще раз стало плохо? - Думаю, да, - ответил он, - но точно не знаю. Вот и все, что он пожелал сказать мне на эту тему. Я, конечно, хотел расспросить его о многом, но наше знакомство пока было таким, что мне для этого требовалась какая-то лазейка, чтобы прошмыгнуть сквозь нее, а он не дал мне ни одной зацепки. Итак, мы закончили работу, вернулись на Станцию-Один и отправились каждый по своим делам. Я остановился и сказал Дэвису, что хотел бы попозже взять лодку. Он показал мне, какую именно, и я вернулся в коттедж и подождал, пока он не отправится пообедать. Затем я вернулся к пристани, сунул в лодку свое водолазное снаряжение, затем ушел. Эта тщательная конспирация была необходима, потому что одиночное погружение запрещалось правилами и потому что меры предосторожности Бартелми изложил мне в первый же день. Правильно, они касались только внутренней части района, а корабль лежал за нею, но я не хотел объясняться, где я буду находиться. Конечно, мне в голову приходила и мысль о том, что это могло быть ловушкой, готовой захлопнуться в любом случае. Но покуда я надеялся, что у моего приятеля из музея челюсть все еще находится на месте, и не стоит принимать в расчет возможность подводной засады. Кроме того, у меня с собой был один из тех маленьких смертоносных прутьев, заряженный и подготовленный. Все было вполне ясно, я не забыл ничего. Не то, чтобы я не принимал в расчет возможность западни для дурачка - просто я решил быть осторожным, проявляя свое любопытство. И поскольку я не знал, что случится, если меня заметят погружающимся в одиночку в снаряжении компании, я должен был рассчитывать на свою способность объяснить мою вылазку - если, конечно, меня застукают на этом нарушении семейного спокойствия - тем, что задумал автор этой записки. Я достиг, как мне показалось, необходимого места, встал на якорь, скользнул в свое снаряжение, перевалился через борт и пошел вниз. Прохладное спокойствие охватило меня, и я спускался медленно, осторожно, точно нес что-то хрупкое. Затем, опускаясь все глубже и глубже, я покинул прохладу и свет, вступив в холодную тьму. Я включил лампу, освещая все вокруг. Несколькими минутами позже я нашел корабль, покружил около него, обыскивая окрестности в поисках признаков человека, маскировавшегося под дельфина-убийцу. Но нет, ничего. Кажется, я был один. Затем я направился к корпусу старого корабля, посветил вниз, на отколотый кусок с обломком грот-мачты. Он выглядел нетронутым, но ведь и я понятия не имел, что там зарыто и как давно. Пройдя рядом, а затем поверху, я прозондировал кучу ила тонким прутиком, который прихватил с собой. Немного погодя я убедился, что там находится маленький продолговатый предмет, вероятно, металлический, дюймах в восьми от поверхности. Приблизившись, я раскопал ил. Вода замутилась, свежий ил пополз, чтобы заполнить освободившееся место, раскопанное мной. Ругаясь про себя, я протянул левую руку, согнув пальцы ковшом, и медленно и осторожно погрузил ее в грязь. Я не встретил препятствия, пока не добрался до коробки. Ни нитей, ни проволоки, ни подозрительных предметов. Это определенно был металл, и я проследил контуры: где-то шесть на десять и на три дюйма. Коробка была в самом низу и крепилась к мачте двумя прядями проволоки. Я не ощутил соединения с чем-то еще и потому поднял - по крайней мере, на мгновение - чтобы лучше разглядеть. Это была маленькая, очень обычно выглядевшая защитная коробка с ручками на обеих концах и наверху. Проволока была пропущена через две из них. Я стряхнул моток пластикового шнура и завязал узел на ближайшей ручке. После того, как я выпустил шнур на порядочную длину, я опустился и воспользовался плоскогубцами, которые захватил с собой, чтобы разрезать проволоку, крепившую коробку к мачте. А затем поднялся наверх, вытравив остаток шнура. Назад в лодку, а затем - вон из снаряжения, и уж затем осторожно, по сантиметру, я вытащил коробочку из глубины. Ни движение, ни перепад давления не привели в действие никакую мину, так что я почувствовал некоторое облегчение, когда наконец-то поднял ее на борт. Я поставил коробку на палубу и подумал о том, что я совсем беззащитен. Коробка была закрыта, и что бы там ни было внутри, оно двигалось, когда я встряхивал ее. Я ковырнул ее отверткой. Затем я перевалился через борт в воду и, держась там и вытягиваясь через борт, прутом откинул крышку. Но, кроме плеска волн и шума моего дыхания ничего не нарушало тишину. Тогда я снова влез в лодку и заглянул в коробку. В ней лежал холщовый мешочек с подвернутым вниз клапаном, плотно закрытым. Я вскрыл его. Камни. Он был наполнен дюжиной ничем не примечательных с виду камней. Но с каких это пор люди стали так заботиться о простых камнях? Ясно, что здесь скрывались какие-то большие ценности. Я подумал об этом, хорошенько обтер несколько из них полотенцем. Затем я повертел эти камни в руках, внимательно осматривая их со всех сторон. Да, несколько вспышек ударило мне в глаза. Я не лгал Кашелу, когда на его вопрос, что мне известно о камнях, ответил: немного. Только немного. Но что касается этих, то моих скудных познаний было достаточно. Отделив наиболее многообещающие образцы для эксперимента, я отколол от грязного минерала несколько включений. Несколькими минутами позже края отобранных мною образцов показали великолепные режущие способности на различных материалах, которыми я их проверял. Кто-то тайком припрятал алмазы, еще кто-то решил дать мне о них знать. А мой информатор - чего он хотел, чтобы я сделал с этой информацией? Очевидно же, что если бы он просто хотел проинформировать власти, он сделал бы это и без меня. Сознавая, что меня используют в целях, которые мне непонятны, я решил сделать то, чего от меня, вероятно, и ждали, потому что это все равно совпадало с тем, что я должен был сделать. Я сумел причалить и выгрузить снаряжение без каких-либо проблем. Возвращаясь в коттедж, я нес завернутый в полотенце мешочек с камнями. Новых записок под дверь не засовывали больше. Я отправился в душевую и принялся отмываться. Поскольку я не мог придумать, в каком месте лучше всего укрыть камни, то засунул мешочек в мусоросборник и перекрыл выходной патрубок - теперь их не смоет. Выглянув и осмотревшись, я увидел, что Фрэнк и Линда кушают на внутреннем дворике, так что я вернулся к себе и поел на скорую руку. Затем я полюбовался на закат - может быть, минут этак двадцать. А потом, когда прошло, как мне показалось, достаточно времени, я снова отправился обратно. Все вышло еще лучше, чем я предполагал. Фрэнк сидел и читал в одиночестве на своем дворике. Я подошел и сказал: - Привет! Он повернулся ко мне, улыбнулся, кивнул и отложил свою книгу. - Привет, Джим, - сказал он. - Теперь, когда вы пробыли здесь уже несколько дней, как вам нравится это место? - О, прекрасно, - ответил я, - ну, просто прекрасно. А вам? Он пожал плечами: - Не жалуюсь. Мы хотели пригласить вас к себе на обед. Может быть, завтра? - Великолепно. Спасибо. - Приходите около шести. - Ладно. - Уже нашли какие-нибудь интересные развлечения? - Да. Что из того, то я хочу посоветоваться с вами и воскресить свои старые навыки охотника за камнями. - О? Подобрали какие-то интересные образцы? - Мне здорово повезло, - сказал я. - Это действительно была поразительная случайность. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог обнаружить нечто подобное, если бы не воля чистого случая. Хотите, я покажу вам? Я вытащил камни из кармана и вывалил ему в руку. Он разглядывал их. Он трогал их пальцами. Он перемешивал их. Возможно, прошло с полминуты. - Вы хотите знать, что это такое? - спросил он затем. - Нет, я уже знаю. - Я вижу. - Он посмотрел на меня и улыбнулся. - Где вы нашли их? Я тоже улыбнулся - неторопливо. - А еще есть? - спросил он. Я кивнул. Он облизнул губы и вернул камни: - Может быть, вы решитесь рассказать мне, какого рода была залежь? Тут мне пришлось соображать куда быстрее, чем за все время после моего приезда сюда. Что-то в той манере, в которой он спрашивал меня, напоминало плетение паутины. Я полагал, что мне будет вполне достаточно маски любителя-контрабандиста алмазов при разговоре с ним как с естественным скупщиком контрабандных камней. Однако, теперь мне пришлось переворошить все мои скудные познания, которые я имел о предмете беседы. Самые большие шахты мира - это те, что в Южной Африке, где алмазы были найдены замурованными в породу, известную под названием "кимберлит" или "синяя земля". Но как они попали туда? Из-за вулканической деятельности - кусочки огня, что были пойманы в ловушку потоком расплавленной лавы, подвергнуты сильному нагреву и давлению, которые изменили их структуру, превратив в твердую кристаллическую форму, так любимую девушками. Но были и наносные, аллювиальные месторождения-алмазы, что были сорваны со своего первоначального водами древних рек, нередко уносивших их на громадные расстояния от месторождения и накапливавшие их в далеких от берега карманах. Конечно, все это было характерно для Африки, и я не знал, насколько мой экспромт будет верен для Нового Света, для системы Карибских островов, воздвигнувшихся благодаря вулканической деятельности. Возможность того, что местные месторождения представляют собой варианты вулканических трубок или наносов не исключались. Ввиду того, что поле моей деятельности было весьма ограничено сроками пребывания здесь, я ответил: - Аллювиальное. Это была не трубка - я могу вам это сказать. Он кивнул. - Какая-либо идея у вас есть насчет того, как продолжить ваши поиски? - спросил он. - Пока нет, - ответил я. - Там, где я их взял, есть еще немало. А что до полной площади этого месторождения - ясно, что мне об этом говорить еще рано. - Очень интересно, - сказал он. - Вы знаете, это совпадает с мнением, которого я придерживаюсь относительно этой части света. Вы не могли бы дать мне хотя бы очень приблизительный намек, из какой части океана эти камни? - Извините, - сказал я. - Вы понимаете... - Конечно-конечно. И все же, как далеко уходили вы отсюда в своих послеобеденных экскурсиях? - Я полагаю, это зависело бы от моих собственных желаний насчет этого - насколько позволяет авиационный и водный транспорт. Он улыбнулся: - Ладно. Не буду больше на вас давить. Но я любопытен. Теперь, когда вы их нашли - что вы собираетесь делать дальше? Я тянул время, прикуривая. - Наберу их столько, сколько смогу, и буду держать пасть на замке, - сказал я наконец. Он кивнул: - А как вы собираетесь их продавать? Уж не останавливая ли прохожих на улице? - Не знаю, - признался я. - Я еще об этом не слишком-то задумывался. Полагаю, что смогу пристроить их каким-либо ювелирам. Он усмехнулся: - Если вам очень повезет, вы найдете какого-либо ювелира, который рискнет воспользоваться случаем и даже пожелает иметь с вами дело. Полагаю, вам хотелось бы скрыть все это от огласки, чтобы доходы, которые вы получите, не были официально оприходованы? Не подлежали налогообложению? - Я вам уже сказал, что хочу набрать их столько, сколько сумею. - Естественно. Видимо, я буду прав, утверждая, что цель вашего прихода ко мне - преодолеть трудности, связанные с этим желанием? - Вообще-то, да. - Я понял. - Ну? - Я думаю... Действовать в качестве вашего агента в делах вроде этого означает рисковать своей шкурой. - Сколько? - Нет, простите, - возразил он чуть погодя. - Это, вероятно, все равно слишком рискованно. Кроме того, это противозаконно. Я семейный человек. Случись это лет этак пятнадцать назад, ну, кто знает? Простите. Вашу тайну я не раскрою, не беспокойтесь. Но только вряд ли я соглашусь участвовать в этом предприятии. - Вы уверены в этом? - Наверняка. Даже учитывая все выгоды, опасность для меня слишком высока. - Двадцать процентов, - предложил я. - Не будем больше об этом. - Может быть, двадцать пять... - не отступал я. - Нет. Даже пополам - и то едва ли. - Пятьдесят процентов?! Вы спятили! - Пожалуйста, не орите так. Вы что, хотите, чтобы вся станция слышала? - Виноват. Но об этом и речи быть не может. Пятьдесят процентов! Нет. Лучше уж я сам обращусь к такому, пусть он даже и надует меня. Двадцать пять процентов - это самое большее. И кончим с этим. - Боюсь, что мне это ни к чему. - Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы вы подумали над этим. Он усмехнулся. - Такое будет трудно забыть, - признался он. - Ладно. Ну, увидимся. - Завтра в шесть. - Верно. Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Итак, я отправился обратно, обдумывая возможное развитие событий и действия людей, приводящие в своей кульминации к убийству. Но в картине было все еще слишком много пробелов, чтобы закончить ее так, как она мне понравилась бы. Я, конечно, был весьма обеспокоен тем фактом, что нашелся некто, который ощутил, что мое присутствие действительно представляет собой нечто большее, чем его внешнее проявление. Я снова и снова размышлял над причинами разоблачения моей тайны, но так и не видел, на чем мог поскользнуться - я был весьма осторожен насчет своих полномочий, не сталкивался ни с кем, с кем был знаком раньше. И я начал убеждаться, что ни раньше, ни теперь не допустил никакого случайного прокола. И тогда я решил, что должен быть внимательнее и продолжать расследование дальше. Я полагал, что смогу осмотреть место, где были найдены тела. Я еще не был там - и в основном потому, что сомневался, что найду что-либо полезное для расследования. И все же... Я внес это в свой список утренних дел - если смогу слетать туда перед обедом у Кашелей. Если же нет - тогда на следующий день. Хотел бы я знать, совершаю ли я поступки, рассчитанные другим - как это было с камнями. Я чувствовал, что это было так, и был весьма смущен - почти так же, как и удивлен, когда обдумывал мотивы поступка информатора. Однако, в этот момент мне не оставалось ничего другого, кроме как только ждать. И пока я обдумывал все это, я услышал, как со мною поздоровался Энди Димс. Стоял Димс рядом со своим коттеджем, покуривая трубку. Ему хотелось знать, не интересует ли меня партия в шахматы. Она меня не интересовала, но я пошел играть. Я проиграл две и загнал его в пат на третьей. Я чувствовал, что ему было немного неловко, но большего, по крайней мере, я сказать не могу. На следующий день Димса и Картера послали на Станцию-Шесть, пока наша с Полом очередь была заниматься разнообразными поручениями внутри и около склада оборудования. Это просто занимающая время процедура, решил я, отдохну, прежде чем снова приниматься за свою работу. Так это и было вплоть до полудня и несколько позже, и я уже начал размышлять, а хорошей ли кухаркой окажется Линда Кашел, когда в склад влетел Бартелми. - Собирайтесь, - сказал он. - Нам надо на выход. - В чем дело? - спросил его Пол. - Какая-то неисправность в одном из ультразвуковых генераторов. - Какая? Он покачал головой: - Трудно сказать, пока мы не притащим его сюда и не проверим. Все, что я знаю, - это на пульте погасла лампочка. Я хочу вытащить все в сборе и поставить новый агрегат, а не пытаться произвести ремонт на месте под водой, даже если это будет выглядеть простым делом. Я хочу поднять его и очень тщательно исследовать в лаборатории. - Где он расположен? - К юго-западу, на глубине фатомов в двадцать восемь. Поглядите на пульте, если хотите. Это даст вам больше информации. Но не тяните слишком долго, ладно? Там много чего надо погрузить. - Ладно. А что за судно? - "Мэри Энн". - С соблюдением новых инструкций? - Да. Грузите все. Я пойду вниз и предупрежу Дэвиса. Потом схожу переоденусь... Скоро вернусь. - Тогда мы сходим поглядим. - Да. Он ушел, а мы продолжали работать, погрузили снаряжение, подготовили акулью клетку и подводную декомпрессионную камеру. Мы проделали два захода на "Мэри Энн", а затем воспользовались возможностью взглянуть на карту, не узнали из нее ничего нового и вернулись за агрегатом, который был погружен на тележку. - Когда-нибудь погружался в этом районе? - спросил я Пола, когда мы начали маневрировать тележкой. - Да, - сказал он, - некоторое время тому назад. Это очень близко к краю подводного каньона. Именно там большой кусок "стены" выдается углом. За этой секцией периметра сразу очень крутой обрыв. - Это как-то осложняет дело? - Нет, - сказал он, - разве что вся секция разрушится или что-то снесет ее вниз. Тогда нам осталось взять якорь и подцепить туда новый агрегат из запасных вместо провалившегося в расщелину. Это было бы лишь немногим больше. Я покажу тебе эту работу на агрегате, который мы заберем. - Хорошо. Вскоре к нам присоединился Бартелми. Он и Дэвис, который тоже пошел с нами, помогли донести все собранное оборудование. А двадцатью минутами позже мы тронулись в путь. Лебедка была снаряжена: к ней прицепили акулью клетку и декомпрессионную камеру, так что получилось нечто вроде тандема в таком вот порядке. Пол и я повели агрегат вниз, поглядывая, чтобы провода на выходе не запутались, и освещая все вокруг во время спуска. Мне еще ни разу не приходилось пользоваться декомпрессионной камерой, но я находил, что было очень удобно иметь ее внизу, если учитывать, что у предстоящих работ могут быть неприятные следствия. Было приятно сознавать, что если я буду ранен, то смогу добраться до нее, просигналить, и меня без промедления доставят прямо наверх, не останавливая для декомпрессии: глубинное давление будет снижаться в этом колоколе по ходу дела и постепенно дойдет до нормального, пока меня будут волочь в амбулаторию на острове. Славные мыслишки. Мы установили клетку на дне неподалеку от агрегата, который находился на месте и без видимых повреждений, а затем всплыли над ним парой фатомов дальше и восточнее, осветив его. Мы действительно находились на краю ущелья. Пока Пол проверял ультразвуковой генератор, я двинулся поближе к краю и направил вниз луч своего фонарика. Выступающие каменные пики и извивающиеся трещины. Рефлекторно я отпрянул от края бездны и повернул фонарь в сторону. Но затем вернулся и стал наблюдать за работой Пола. Десять минут отняла у него операция освобождения агрегата от креплений. И еще пять - поднять его на проводах. Немного погодя, периодически поводя лучами фонарей, мы обнаружили сменный агрегат, спускающийся сверху. Мы подплыли, чтобы встретить его и подвести к месту. В этот раз Пол предоставил возможность поработать мне. Я показал знаками, что хочу это сделать, и он написал на грифельной доске: "Давай, погляжу, на что ты способен". Я принялся монтировать новый агрегат, и это отняло у меня минут двадцать. Он проверил работу, похлопал меня по плечу и кивнул. Я начал было подключать систему, но остановился и посмотрел на него. И он подал мне знак продолжать работу. Это заняло всего несколько минут, и когда я закончил, то почувствовал удовлетворение от того, что сейчас на далекой станции на панели снова загорится огонек. Я повернулся, чтобы дать знак, что работа сделана и что можно оценить ее и восхищаться. Но напарника со мной больше не было. На несколько секунд я застыл, уставившись в пустоту. Затем начал водить вокруг лучом фонаря. Нет. Нет. Ничего... Чувствуя, как нарастает во мне панический страх, я двинулся к краю бездны и нагнулся над ней с фонарем в руке. По счастью Пол двигался не слишком быстро. Но он действительно направлялся ко дну. Я ринулся за ним со всей скоростью, на какую только был способен. Азотное опьянение, гроза водолазов или "восторг пустоты" обычно поражает на глубинах до двухсот футов. Мы спустились где-то на сто семьдесят, не более, но Пол определенно демонстрировал симптомы азотного опьянения. Позаботившись о собственном самочувствии, я догнал его, схватил за плечо и повернул назад. Через стекло его шлема я разглядел то блаженное выражение, которое было написано на лице Пола. Взяв его за руку и плечо, я потащил его назад, буксируя за собой. Несколько секунд он следовал за мной, не сопротивляясь. Затем он стал бороться со мной. Я предвидел эту возможность и принял позицию из дзю-до "квансецу-вазе", но очень быстро обнаружил, что дзю-до не особенно годится под водой, особенно когда клапаны баллона слишком близки к вашей маске или загубнику. Я отворачивал голову подальше, откидывал ее назад. На некоторое время я утратил возможность тащить его назад таким способом. Но я не отказался от своих приемчиков. Если бы мне только у