еречь тигры. Онажды боги глянут с Небес и увидят меня на лестнице, несущим дар, которого они больше всего боятся. И в этот день начнется новая Юга. - Но сначала я должен какое-то время помедитировать, - закончил он. Он отвернулся и опять уставился на катящиеся мимо воды. Падающая звезда прожигала себе путь по небосводу. Корабль продолжал свой путь. Вокруг дышала ночь. Сэм смотрел вперед, вспоминая. II Однажды какой-то второстепенный раджа какого-то заштатного княжества явился со своей свитой в Махаратху, город, прозывавшийся Вратами Юга и Рассветной Столицей, чтобы приобрести себе новое тело. Было это в те времена, когда нить судьбы можно было еще извлечь из сточной канавы, когда боги не придерживались столь строго всех формальностей, обузданы были демоны, а Небесный Град еще изредка доступен человеку. Вот рассказ о том, как правитель этот столкнулся в Храме с обрядовым одноруким пандитом и навлек на себя своей самонадеянностью немилость Небес... Немногие возрождаются снова среди людей, больше тех, кто рождаются снова где-то еще. Ангуттара-никая (I,35) День уже перевалил за середину, когда в рассветную столицу по широкой улице Сурьи въезжал князь. Свита из сотни всадников теснилась за его белой кобылой, по левую руку от него скакал советник Стрейк, сабля покоилась в ножнах, на спинах вьючных лошадей покачивались тюки с его богатствами. Зной обрушивался на тюрбаны, стекал по телам воинов на землю и вновь отражался от нее. Навстречу им медленно ползла повозка, возница ее покосился на стяг, который нес старший в свите; куртизанка глядела на улицу, облокотясь о резную дверь своего павильона; свора дворняг захлебывалась от лая, стараясь не попасть под копыта лошадей. Князь был высок ростом. Его усы цветом напоминали дым. Темные, как кофе, руки бороздили набухшие вены. Но держался он еще очень прямо, а ясные, завораживающие глаза его походили на глаза древней птицы. Поглазеть, как проходит дружина, стеклось немало зевак. Лошадьми пользовались только те, кто мог их приобрести, а немногим было по средствам позволить себе подобную роскошь. Обычным средством передвижения были ящеры - чешуйчатые твари со змеиной головой, снабженной многочисленными зубами; происхождение их было темно, жизнь - недолга, характер скверен; но лошади по каким-то причинам поколение за поколением становились все более бесплодными. И князь въезжал в рассветную столицу, и глазел на это всяк, кто хотел. Они свернули с улицы Солнца в более узкий проулок. Они проезжали мимо низеньких лавчонок и роскошных палат процветающих торговцев, мимо банков и Храмов, таверн и борделей. Они ехали мимо, пока впереди не показались деловые кварталы, здесь, на их границе, размещался гостиный двор Хауканы, Лучшего Среди Хозяев. У ворот они придержали лошадей, ибо сам Хаукана вышел навстречу - в простой одежде, дородный по последней моде и улыбающийся, - готовый лично ввести белую кобылу князя за ограду своего заведения. - Добро пожаловать, Князь Сиддхартха! - возгласил он громким голосом, так что из зевак лишь глухой мог не узнать, что за гостя он приветствует. - Милости прошу в сей соловьиный край, в благоуханные сады и мраморные залы скромного сего заведения! Добро пожаловать и всадникам, что сопровождают тебя в столь замечательном путешествии, а сейчас, вне всякого сомнения, не менее твоего жаждут изысканного отдыха и достойного досуга. Внутри ты найдешь все, чего только ни пожелаешь, как ты, надеюсь, неоднократно имел возможность убедиться в прошлом, когда обитал в залах этих в компании других высокородных гостей и знатных посетителей, увы, слишком многочисленных, чтобы упомянуть их всех, среди коих... - И тебе день добрый, Хаукана! - воскликнул князь, ибо день выдался жарким, а речи хозяев постоялых дворов, совсем как реки, всегда грозят течь бесконечно. - Поспешим же внутрь этих стен, где среди других достоинств, слишком многочисленных, чтобы упомянуть их все, наверняка значится и прохлада. Хаукана кратко кивнул и, взяв кобылу под уздцы, повел ее через ворота во двор; там он придержал стремя, чтобы князь спешился, затем препоручил лошадей заботам своих конюших и послал мальчугана подмести улицу перед воротами. Мужчин тут же проводили в мраморный банный зал, где к превеликому их удовольствию слуги окатили им плечи прозрачной и прохладной водой. Затем, чуть подразнив по обычаю касты воинов друг друга, надели люди князя свежие одежды и отправились в обеденный зал. Трапеза длилась всю оставшуюся часть дня, пока воины наконец не потеряли счет сменам блюд. По правую руку от князя, сидевшего во главе длинного, низкого стола, уставленного яствами, три танцовщицы ткали замысловатую пряжу танца, сопровождая свои движения щелчками кастаньет и предписываемой каноном мимикой; скрытые за занавесом четыре музыканта аккомпанировали их движениям соответствующей этому часу музыкой. Стол был устлан богато расшитым гобеленом, сверкавшим яркими цветами: синим, коричневым, желтым, красным, зеленым; выткана на нем была череда батальных и охотничьих сцен: всадники на ящерах и лошадях с копьями и луками нападали тут на златопанду, там на огнекочета, подбирались к зарослям изумрудных бобометов; зеленые обезьяны сражались в кронах деревьев; Птица-Гаруда сжимала в когтях небесного демона, охаживая его клювом и крыльями; из морских глубин выползала армия рогатых ,рыб, сжимавших между судорожно стиснутых плавников острия розового коралла; преграждая им путь на берег, поджидала их цепочка людей в шлемах и юбках, вооруженных копьями и факелами... Князь почти не прикасался к пище. Попробовав очередное блюдо, он слушал музыку, изредка посмеиваясь шуткам своих людей. Он прихлебнул шербет, кольца на его руке громко звякнули о стекло сосуда. Перед ним вырос Хаукана. - Все ли в порядке, Князь? - спросил он. - Да, добрый Хаукана, все в порядке, - ответил тот. - Ты не ешь наравне со своими людьми. Тебе не нравится еда? - Дело не в продуктах, они великолепны, не в поварах, они безукоризненны, достойный Хаукана. Просто последнее время мой аппетит не на высоте. - А! - с видом знатока промолвил Хаукана. - У меня есть кое-что на этот случай, как раз то, что надо. Только такой как ты и способен по-настоящему оценить его. Долго хранилось оно на специальной полке у меня в погребе. Бог Кришна неведомо как сохранил его сквозь долгие, долгие годы. Он дал его мне много лет назад, ибо предоставленный здесь приют пришелся ему весьма по вкусу. Я схожу за ним для тебя. И он с поклоном покинул зал. Вернулся он с бутылкой. Еще не поглядев на наклейку, князь узнал форму бутылки. - Бургундское! - воскликнул он. - Точно, - сказал Хаукана. - С давно исчезнувшей Симлы. Он понюхал бутылку и улыбнулся. А потом налил немного вина в грушевидный кубок и поставил его перед своим гостем. Князь поднял его и долго вдыхал аромат вина. Затем, закрыв глаза, пригубил. Все в зале из уважения к его наслаждению умолкли. Потом он опустил бокал, и Хаукана еще раз плеснул драгоценный сок пино нуар, которому никогда не расти в этом мире. Князь не притронулся к кубку. Вместо этого он повернулся к Хаукане и сказал: - Кто самый старый музыкант в твоем заведении? - Манкара, вот он, - ответил хозяин, указывая на седобородого мужчину, примостившегося, чтобы отдохнуть, за сервировочным столом в углу зала. - Старый не телом, годами, - уточнил князь. - А, наверное, это Дил, - сказал Хаукана,- если, правда, считать его музыкантом. Он утверждает, что был когда-то таковым. - Дил? - Мальчик при конюшне. - А, ну да... Пошли за ним. Хаукана хлопнул в ладоши и приказал появившемуся слуге отправиться на конюшню, привести мальчугана в мало-мальски приличный вид и поскорее прислать к пирующим. - Прошу, не беспокойся о приличии, а просто пришли его сюда, - сказал князь. Он откинулся назад и, закрыв глаза, погрузился в ожидание. Когда мальчик-конюший предстал перед ним, он спросил: - Скажи, Дил, какую музыку ты играешь? - Ту, что совсем не по нраву браминам, - ответил мальчик. - Каков твой инструмент? - Фортепиано, - сказал Дил. - А ты можешь сыграть на каком-нибудь из этих? - он указал на оставленные музыкантами без присмотра на низенькой платформе у стены инструменты. Мальчик присмотрелся к ним. - Наверное, в случае необходимости я мог бы сыграть на флейте. - Ты знаешь вальсы? - Да. - Не сыграешь ли ты мне "Голубой Дунай"? Угрюмое выражение на лице мальчика уступило место тревоге. Он бросил быстрый взгляд на Хаукану, тот кивнул. - Сиддхартха - князь среди людей, один из первых, - заявил хозяин. - "Голубой Дунай" на одной из этих флейт? - Будь любезен. Мальчик пожал плечами. - Я попробую, - сказал он. - Это было так давно... Будь снисходителен. Он подошел к инструментам и спросил о чем-то у хозяина выбранной им флейты. Тот кивнул. Тогда он поднял ее к губам и издал несколько пробных звуков. Перевел дух, попробовал еще раз, потом обернулся. Он опять поднес ко рту флейту, и мелодия вальса волнами заполнила зал. Князь, закрыв глаза, потягивал вино. Когда музыкант остановился, чтобы передохнуть, он жестом велел ему продолжать; и тот играл запретные мелодии одну за другой, и профессиональные музыканты напустили на лица профессиональное презрение, но под столом ноги их в медленном темпе постукивали в такт музыке. Наконец князь допил свое вино. Вечер спустился на Махаратху. Он бросил мальчугану кошель с монетами и даже не взглянул на слезы, которые стояли у того в глазах, когда он выходил из зала. Затем встал, потянулся и зевнул. - Я удаляюсь в свои покои, - сказал он пирующим воинам. - Смотрите не проиграйте в мое отсутствие все свое наследство. И они засмеялись, и пожелали ему спокойной ночи, и заказали напитков покрепче и соленых сухариков. Последнее, что он услышал на пути в свои покои, был стук костей по столу. Князь отправился на покой так рано, ибо на следующий день собирался встать до рассвета. Слуга получил инструкции весь день не впускать никого из возможных посетителей, утверждая, что князь не в духе. Еще первые цветы не открылись первым утренним насекомым, когда покинул он свои апартаменты, и видел его уходящим только старый зеленый попутай. Не в шелках, расшитых жемчугом, уходил он, а в лохмотьях, как всегда поступал он в подобных случаях. И не возвещали раковины и барабаны о его выступлении, но хранила его тишина, когда пробирался он по темным городским улицам. Пустынны были улицы в этот час, разве что изредка попадется навстречу врач или проститутка, возвращающиеся после позднего вызова. Бездомная собака увязалась за ним, когда он, направляясь к гавани, проходил через деловые кварталы. Возле самого пирса он уселся на ящик. Заря потихоньку стирала темноту с лика природы, он смотрел, как прилив покачивает корабли, все в путанице такелажа, со спущенными парусами, с вырезанными на носу фигурами чудищ или девушек. Когда бы ни оказывался он в Махаратхе, всегда, хоть ненадолго, заглядывал в гавань. Розовый зонтик зари раскрылся над спутанной шевелюрой облаков, по домам прошелся прохладный ветерок. Птицы-падалыцики с хриплыми криками пронеслись над испещренными точками бойниц башнями и спикировали на подернутую рябью гладь бухты. Он смотрел, как выходит в море один из кораблей, как вырастает над его палубой шатер парусов, дотягивается до самых верхушек мачт и вот уже наполняется там, вверху, соленым морским ветром. Ожили и другие корабли, надежно застывшие на своих якорях. Команды готовились сгружать или загружать грузы - благовония, кораллы, масла и всевозможные ткани, металл и древесину, скот, специи. Он жадно вбирал в себя запахи товаров, вслушивался в перебранку матросов, он обожал и то и другое: от первого несло богатством, второе соединяло в себе оба остальных его увлечения - теологию и анатомию. Немного погодя он разговорился с капитаном заморского корабля, тот присматривал за разгрузкой мешков с зерном и укрылся отдохнуть в тень от штабеля ящиков. - Доброе утро, - обратился к нему князь. - Пусть не будет штормов или крушений на твоем пути, и да даруют тебе боги безопасную гавань и прибыльную торговлю. Тот кивнул, уселся на ящик и принялся набивать коротенькую глиняную трубку. - Спасибо тебе, папаша, - сказал он. - Хотя я и молюсь богам только в тех Храмах, которые выбираю сам, благословения я принимаю от любого. Благословению всегда найдется применение - особенно у моряка. - Трудным выдалось у тебя плаванье? - Менее трудным, чем могло бы быть, - ответил капитан. - Эта тлеющая морская гора, Пушка Ниррити, опять разрядилась в небеса громами и молниями. - А, ты приплыл с юго-запада! - Да, Шатисхан, из Испара Приморского. Сейчас месяц благоприятных ветров, но из-за этого они и разнесли пепел пушки намного дальше, чем можно было ожидать. Целых шесть дней падал на нас этот черный снег, и запах подземного мира преследовал нас, отравляя пищу и воду, заставлял глаза слезиться, обжигал гортани огнем. Мы устроили целый молебен, когда оставили наконец позади всю эту мерзость. Посмотри, как вымазан весь корпус моей посудины. А поглядел бы ты на паруса - они черны, как волосы Ратри! Князь наклонился, чтобы лучше рассмотреть судно. - Но слишком большого волнения не было? - спросил он. Моряк покачал головой. - У Соляного Острова мы повстречали крейсер и узнали, что страшнее всего Пушка разрядилась за шесть дней до того. Она выжгла облака и подняла огромные валы, потопившие два корабля - как доподлинно знали на крейсере - и, может быть, еще и третий. Моряк уселся поудобнее, раскуривая свою трубочку. - Вот я и говорю, у моряка всегда найдется применение благословению. - Я разыскиваю одного моряка, - сказал князь. - Капитана. Его зовут Ян Ольвегг, или, быть может, сейчас он известен как Ольвагга. Не знаешь ли ты его? - Знавал я его, - ответил собеседник, - но давно уже он не плавает. - Да? Что же с ним стало? Моряк повернулся и внимательно всмотрелся в него. - Кто ты такой и почему спрашиваешь? - поинтересовался он наконец. - Зовут меня Сэм. Ян очень старый мой друг. - Что значит "очень старый"? - Много-много лет назад - и в другом месте - знал я его, когда был он капитаном корабля, который никогда не бороздил этих океанов. Капитан вдруг резко нагнулся и, подобрав палку, запустил ею в собаку, которая появилась с другой стороны пирса, обогнув наваленные кучей товары. Она взвизгнула и стремглав бросилась под защиту пакгауза. Это была та самая собака, которая брела за князем почти от самого постоялого двора Хауканы. - Остерегайся этих чертовых церберов, - сказал капитан. - Бывают собаки и такие, и сякие - и еще кое-какие. Три разных сорта, но в этом порту гони их. всех с глаз долой. И он еще раз оценивающе посмотрел на собеседника. - Твои руки, - произнес он, указывая на них трубкой, - совсем недавно все были в кольцах. Следы от них еще остались. Сэм поглядел на свои руки и усмехнулся. - От твоего взгляда ничего не укроется, моряк, - произнес он. - Так что признаю очевидное. Да, я ношу кольца. - И значит, ты, как и собаки, не тот, кем кажешься, - и ты приходишь расспрашивать об Ольвагге, да еще используешь его самое старое имя. А твое имя, говоришь, Сэм. Ты, часом, не один ли из Первых? Сэм не сразу ответил, теперь уже он изучающе разглядывал собеседника, словно ожидая, что он еще скажет. Может быть догадавшись об этом, капитан продолжил: - Ольвагга, я знаю, числился среди Первых, хотя сам об этом никогда не упоминал. То ли ты тоже из Первых, то ли из Хозяев, в любом случае тебе об этом ведомо. Стало быть, я не продаю его, говоря об этом. Но все же я хочу знать, с кем говорю, с другом или с врагом. Сэм нахмурился. - Ян никогда не наживал себе врагов, - заметил он. - Ты же говоришь так, будто их у него немало - среди тех, кого ты называешь Хозяевами. Моряк не сводил с него взгляда. - Ты не Хозяин, - заявил он наконец, - и пришел ты издалека. - Ты прав, - признал Сэм, - но скажи, откуда ты это узнал. - Во-первых, - начал капитан, - ты стар. Хозяин тоже мог бы воспользоваться старым телом - но не стал бы оставаться в нем надолго, так же, как не стал бы задерживаться в теле собаки. Его страх перед тем, что он вдруг умрет подлинной смертью, умрет так, как умирают старики, был бы слишком велик. Таким образом, он не остался бы в старом теле достаточно долго, чтобы приобрести такие глубокие отметины от колец на пальцах. Богачи никогда не избавляются от своих тел. Если они отказываются от перерождения, они доживают свою жизнь до самого конца. Хозяева побоялись бы, что против них поднимут оружие соратники подобного человека, умри он иначе, чем от естественных причин. Так им тело вроде твоего не добыть. Ну а на теле из жизненных резервуаров отметин на пальцах не было бы. Следовательно, я заключаю, что ты - важная персона, но не Хозяин. Если ты издавна знаком с Ольваггой, ты тоже один из Первенцев, такой же, как и он. Из-за того, что ты хочешь узнать, я вывожу, что явился ты издалека. Будь ты из Махаратхи, ты бы знал о Хозяевах, а зная о них, знал бы и почему Ольвагга не может плавать. - Ты, похоже, разбираешься в местных делах намного лучше меня, о вновь прибывший моряк. - Я тоже прибыл издалека, - признал капитан, чуть заметно улыбнувшись, - но за несколько месяцев я могу побывать в паре дюжин портов. Я слышу новости - новости, слухи и сплетни - отовсюду, из более двух десятков портов. Я слышу о дворцовых интригах и о политике Храмов. Я слышу секреты, нашептываемые под сенью ночи на ушко золотым девушкам под луком из сахарного тростника - луком Камы. Я слышу о походах кшатриев и о спекуляциях крупных торговцев - зерном и специями, драгоценностями и шелком. Подчас я могу, быть может, напасть на порт, где обосновались флибустьеры, и узнать там о житье-бытье тех, кого они захватили ради выкупа. Так что нет ничего удивительного в том, что я, явившись издалека, лучше знаю Махаратху, чем ты, проведи ты здесь еще неделю. Иногда мне случается даже слышать и о деяниях богов. - Тогда не расскажешь ли ты мне о Хозяевах, и почему их следует держать за врагов? - спросил Сэм. - Могу тебе о них кое-что порассказать, - согласился капитан, - чтоб ты не был на сей счет в неведении. Торговцы телами стали нынче Хозяевами Кармы. Личные их имена держатся в секрете, наподобие того, как это делается у богов, и они кажутся столь же безликими, как и Великое Колесо, которое, как провозглашено, они представляют. Теперь они не просто торговцы телами, они вступили в союз с Храмами. Каковые тоже изменились, чтобы твои сородичи из Первых, ставшие богами, могли общаться с ними с Небес. Если ты и в самом деле из Первых, Сэм, твой путь неминуемо приведет тебя либо к обожествлению, либо к вымиранию, когда ты предстанешь перед лицом этих новых Хозяев Кармы. - Как это? - спросил Сэм. - Детали ищи где-нибудь еще, - ответил его собеседник. - Я не знаю, какими методами все это достигается. А Яннавега-парусинника разыскивай на улице Ткачей. - Теперь он известен под этим именем? Моряк кивнул. - И поосторожней с собаками, - добавил он, - да и со всем остальным - живым и способным приютить разум. - Как твое имя, капитан? - спросил Сэм. - В этом порту у меня либо вообще нет имени, либо есть ложное, а я не вижу никаких оснований лгать тебе. Доброго тебе дня, Сэм. - Доброго дня и тебе, капитан. Спасибо за все. Сэм поднялся и пошел из гавани прочь, направляясь обратно, в сторону деловых кварталов и торговых улиц. Красный диск солнца в небе собирался пересечь Мост Богов. Князь шел по проснувшемуся городу, пробираясь между прилавками с товарами, демонстрирующими мастерство и сноровку мелких ремесленников. Разносчики мазей и порошков, духов и масел сновали вокруг. Цветочницы махали прохожим венками и букетами; виноторговцы, не произнося ни слова, заполнили со своими мехами ряды затемненных скамей, они дожидались, когда к ним по заведенному обычаю заглянут завсегдатаи. Утро пропахло готовящейся пищей, мускусом, испражнениями, маслами, благовониями, все эти запахи смешались в единое целое и, освободившись, плыли над улицей как невидимое облако. Поскольку сам князь был одет как нищий, ему показалось вполне уместным остановиться и заговорить с горбуном, сидевшим перед чашей для милостыни. - Поклон тебе, брат, - сказал он. - Я забрел далеко от своего квартала. Не можешь ли ты мне сказать, как добраться до улицы Ткачей? Горбун кивнул и выразительно встряхнул свою чашу. Из мошны, спрятанной под рваной хламидой, князь извлек мелкую монету и бросил в чашу горбуна; монета тут же исчезла. - Вот туда, - горбун качнул головой в нужном направлении. - Пойдешь прямо, по третьей улице свернешь налево. Пройдешь еще два перекрестка и окажешься у Фонтанного Кольца перед Храмом Варуны. В этом Кольце улица Ткачей помечена знаком Шила. Он кивнул горбуну, похлопал его по уродливому наросту и отправился дальше. Добравшись до Фонтанного Кольца, князь остановился. Несколько десятков людей стояло в очереди перед Храмом Варуны, самого неумолимого и величественного среди богов. Люди эти не собирались вступать в Храм, а ожидали своей очереди для участия в чем-то. Он услышал звон монет и подошел поближе. Они стояли в очереди к сверкающей металломмашине. Вот очередной страждущий опустил монету в рот стального тигра. Машина замурлыкала. Человек нажал несколько кнопок, изображавших собой животных и демонов. По телам двух нагов, двух святых змеев, переплетавшихся над прозрачной панелью машины, пробежала вспышка света. Князь придвинулся вплотную. Человек нажал на рычаг, напоминавший торчащий из боковой стенки машины рыбий хвост. Священный голубой свет заполнил всю внутренность машины; змеи пульсировали красным, и тут, под зазвучавшую вдруг нежную мелодию появилось молитвенное колесо и принялось бешено вращаться. На лице у человека было написано блаженство. Через несколько минут машина отключилась. Он опустил еще одну монету и снова дернул за рычаг, чем заставил кое-кого из стоявших в конце очереди громко заворчать, рассуждая, что это уже седьмая монета, что день выдался душным, что в очереди за молитвами он не один и почему бы, если ты хочешь совершить такое щедрое пожертвование, не пойти прямо к жрецам? Кто-то бросил, что человеку этому надо, должно быть, искупить слишком много грехов. И все со смехом принялись обсуждать возможный характер этих грехов. Заметив, что в очереди были и нищие, князь пристроился в ее хвост. Пока подходила его очередь, он обратил внимание, что если одни проходили перед машиной, нажимая кнопки, другие просто опускали гладкий металлический диск во вторую тигриную пасть, расположенную с обратной стороны корпуса. Когда машина останавливалась, диск падал в чашу и хозяин забирал его обратно. Князь решил рискнуть и пуститься в расспросы. Он обратился к стоящему перед ним человеку - Почему это, - спросил он, - у некоторых свои собственные жетоны? - Да потому, что они зарегистрировались, - ответил тот не оборачиваясь. - В Храме? - Да. - Может быть, было бы лучше, - сказал он, - если бы ты молился по-старому и отдавал пожертвования прямо в руки жрецов. А то можешь зарегистрироваться и получить свой собственный жетон. - Понятно, - сказал князь. - Да, ты прав. Надо обдумать все это. Спасибо. Он вышел из очереди, обогнул Фонтан и, обнаружив место, где на столбе висел знак Шила, отправился по улице Ткачей. Трижды спрашивал он о Янагге-парусиннике, в третий раз - у низенькой женщины с могучими руками и усиками над верхней губой. Женщина сидела, скрестив ноги, и плела коврик под низкой стрехой того, что когда-то, должно быть, было конюшней - и до сих пор продолжало ею пахнуть. Она пробурчала ему, куда идти, окинув взглядом с ног до головы и с головы до ног, взглядом странно прекрасных бархатисто-карих глаз. Князь прошел извилистой аллеей, спустился по наружной лестнице, лепившейся к стене пятиэтажного строения, оказался у двери, через которую попал в коридор на первом этаже. Внутри было темно и сыро. Он постучал в третью слева дверь, и почти сразу ему открыли. Открывший дверь мужчина уставился на него. - Ну? - Можно войти? У меня кое-что важное... Человек чуть поколебался, резко кивнул и отступил в сторону. Князь вошел следом. Большое полотнище холста было расстелено на полу перед стулом, на который вновь уселся хозяин, указав своему гостю на другой из двух находившихся в комнате стульев. Это был невысокий, но очень широкоплечий человек с белоснежными волосами и начинающейся катарактой обеих глаз. Руки его были коричневыми и жесткими, с узловатыми суставами пальцев, - Ну? - повторил он. - Ян Ольвегг, - послышалось в ответ. Глаза его слегка расширились, затем превратились в щелки. Он взвешивал в руке большущие ножницы. - "Опять в краю моем цветет медвяный вереск", - произнес князь. Хозяин застыл, потом вдруг улыбнулся. - "А меда мы не пьем!" - сказал он, швыряя ножницы на свою работу. - Сколько же лет минуло, Сэм? - Я потерял счет годам. - Я тоже. Но должно быть прошло лет сорок... сорок пять? - с тех пор, как я тебя видел в последний раз. И мед, и эль, бьюсь об заклад, прорвали к черту все плотины? Сэм кивнул: - Даже и не знаю, с чего начать, -сказал ему старик. - Начни с того, почему вдруг "Янагга"? - А почему бы и нет? Звучит честно, и для работяги вполне годится. Ну а ты сам? Все еще балуешься княжением? - Я все еще я, - сказал Сэм, - и меня все еще зовут Сиддхартхой, когда спешат на мой зов. Его собеседник хихикнул. - И Победоносным, "Бичом Демонов", - нараспев продекламировал он. - Ну хорошо. Раз ты оделся не по своему богатству, значит, по обыкновению разнюхиваешь, что к чему? Сэм кивнул: - И наткнулся на многое, чего не понимаю. - Ага, - вздохнул Ян. - Ага. С чего бы начать? И как? А вот как, я расскажу тебе о себе... Слишком много дурной кармы накопил я, чтобы получить право на новомодный перенос. - Что? - Дурная карма, говорю. Старая религия - не только Религия, это - показная, насаждаемая и до жути доказуемая религия. Но не очень-то громко про то думай. Лет этак двенадцать тому назад Совет утвердил обязательное психозондирование тех, кто домогается обновления. Это было как раз после раскола между акселеристами и деикратами, когда Святая Коалиция выперла всех молодых технарей и присвоила себе право зажимать их и дальше. Простейшим решением оказалось, конечно, проблему просто изжить - со света. Храмовая орава стакнулась с телоторговцами, заказчику стали зондировать мозги и акселеристам отказывать в обновлении или... ну... ладно. Теперь акселеристов не так уж много. Но это было только начало. Божественная партия тут же смекнула, что здесь же лежит и путь к власти. Сканировать мозг стало стандартной процедурой, предшествующей переносу. Торговцы телами превратились в Хозяев Кармы и стали частью храмовой структуры. Они вычитывают твою прошлую жизнь, взвешивают карму и определяют ту жизнь, что тебе предстоит. Идеальный способ поддерживать кастовую систему и крепить контроль деикратов. Между прочим, большинство наших старых знакомцев по самый нимб в этом промысле. - Мой бог! - воскликнул Сэм. - Боги, - поправил Ян. - Их всегда считали богами - еще бы, с их Обликами и Атрибутами; но они теперь сделали из этого нечто до крайности официальное. И любой, кому случилось быть одним из Первых, лучше бы, черт побери, заранее понял, к чему он стремится, к быстрому обожествлению или к костру, когда он в эти дни вступает в Палаты Кармы. А когда тебе на прием? - заключил он. - Завтра, - ответил Сэм, - после полудня... А как же ты бродишь тут, если у тебя нет ни нимба, ни пригоршни перунов? - Потому что у меня нашлась пара друзей, и они навели меня на мысль, что лучше пожить еще - тихо-мирно, - чем идти под зонд. Всем сердцем воспринял я их мудрый совет, и вот, все еще способен починять паруса и подчас взбаламутить соседнюю забегаловку. Иначе, - он поднял мозолистую, искореженную руку и щелкнул пальцами, - если не подлинная смерть, то, может статься, тело, прошпигованное раком, или захватывающая жизнь холощеного водяного буйвола, или... - Собаки? - перебил Сэм. - Ну да, - подтвердил Ян. И он разлил спиртное, нарушив этим и тишину, и пустоту двух стаканов. - Спасибо. - В пекло, - и он убрал бутылку. - Да еще на пустой желудок... Ты сам его делаешь? - Угу. Перегонный куб в соседней комнате. - Поздравь, я догадался. Если у меня и была плохая карма, теперь она вся растворилась. - Чего-чего, а четкости и ясности в том, что такое плохая карма, наши приятели боги не переваривают. - А почему ты думаешь, что у тебя она есть? - Я хотел поторговать здесь машинами среди наших потомков. Был за это бит на Совете. Публично покаялся и тешил себя надеждой, что они забудут. Но акселеризм нынче так далек, никогда ему не вернуться, пока я не помер. Да, жалко. Хотелось бы вновь поднять паруса и - вперед, к чужому горизонту. Или поднять корабль... - А что, зонд настолько чувствителен, что может уловить нечто столь неощутимое, как склонность к акселеризму? - Зонд, - ответил Ян, - достаточно чувствителен, чтобы сказать, что ты ел на завтрак одиннадцать лет и три дня тому назад и где ты порезался, когда брился сегодня утром, насвистывая гимн Андорры. - Они же были только на экспериментальной стадии, когда мы покидали... дом, - сказал Сэм. - Те два, что мы захватили с собой, являлись лишь основой для трансляции мозговых волн. Когда же произошел прорыв? - Послушай-ка, провинциальный родственничек, - начал Ян. - Не припоминаешь ли ты такого сопляка, черт знает чье отродье, из третьего поколения, по имени Яма? Молокосос, который все наращивал и наращивал мощность генераторов, пока в один прекрасный день там у него не шарахнуло; он тогда схлопотал такие ожоги, что пришлось ему влезать во второе свое - пятидесятилетнее - тело, когда ему самому едва стукнуло шестнадцать? Парнишка, который жить не мог без оружия? Тот самый, что анестезировал по штучке всего, что шевелится, чтобы его проанато-мировать, так упиваясь при этом своими изысканиями, что мы в шутку трепались, что он обожествляет смерть? - Да, я его помню. Он еще жив? - Если тебе угодно так это называть. Он теперь и в самом деле бог смерти - и уже не по кличке, а по титулу, важная шишка. Он усовершенствовал зонд около сорока лет назад, но деикраты до поры до времени скрывали это. Я слышал, он выдумал и кое-какие другие сокровища, способные исполнить волю богов... ну, к примеру, механическую кобру, которая может зарегистрировать показания энцефалограммы с расстояния в милю, когда она приподнимется и распустит веером свой капюшон. Ей ничего не стоит выискать в целой толпе одного-единственного человека, какое бы тело он при этом ни носил. И нет никаких противоядий против ее укуса. Четыре секунды, не больше... Или же огненосный жезл, который, как говорят, искорежил поверхность всех трех лун, пока Бог Агни стоял на берегу у моря и им размахивал. А сейчас, как я понимаю, он проектирует что-то вроде реактивного левиафана-колесницы для Великого Шивы... вот такие штучки-дрючки. - Мда, - сказал Сэм. - Пойдешь на зондаж? - спросил Ян. - Боюсь, что нет, - ответил Сэм. - Послушай, сегодня утром я видел машину, которую, помоему, лучше всего назвать молитвоматом, - это что, обычное явление? - Да, - подтвердил Ян. - Они появились два года тому назад - идея, осенившая однажды ночью юного Леонардо за стаканчиком сомы. Нынче, когда в моде карма, эти штуковины гораздо удобнее сборщиков налогов. Когда господин горожанин является накануне своего шестидесятилетия в клинику бога выбранной им церкви, наряду с перечнем его грехов учитывается, как говорят, и реестр накопленных молитв и уже на основе их баланса решается, в какую касту он попадет, - а также возраст, пол, физические кондиции нового его тела. Изящно. Точно. - Я не пройду зондирование, - заметил Сэм, - даже если накоплю огромный молитвенный счет. Они отловят меня, как только дело дойдет до грехов. - Какого типа? - Грехов, которых я еще не совершил, но которые окажутся записанными в моем разуме, ибо я обдумываю их сейчас. - Ты собираешься пойти наперекор богам? -Да. - Как? - Еще не знаю. Начну, во всяком случае, с непосредственного общения. Кто у них главный? - Одного не назовешь. Правит Тримурти - то есть Брахма, Вишну и Шива. Кто же из трех главный на данный момент, сказать не могу. Некоторые говорят - Брахма... - А кто они - на самом деле? - спросил Сэм. Ян покачал головой: - Поди знай. У всех у них другие тела, чем поколение назад. И все пользуются именами богов, Сэм встал. - Я еще вернусь или же пришлю за тобой. - Надеюсь... Глотнем еще? Сэм покачал головой. - Пойду, еще раз превращусь в Сиддхартху, разговеюсь после поста на постоялом дворе Хау-каны и объявлю о своем намерении посетить Храмы. Если наши друзья стали нынче богами, они должны сообщаться со своими жрецами. Сиддхар-тха отправляется молиться. - За меня не надо, - сказал Ян, подливая себе самогона. - Не знаю, смогу ли я пережить гнев божий. Сэм улыбнулся: - Они не всемогущи. - Смиренно надеюсь, что нет, - ответил тот, - но боюсь, что день этого уже не далек. - Счастливого плавания, Ян. - Скаал. По пути в Храм Брахмы князь Сиддхартха ненадолго задержался на улице Кузнецов. Спустя полчаса он вышел из лавки в сопровождении Стрейка и трех своих вассалов. Улыбаясь, будто его посетило видение грядущего, он пересек Маха-ратху и наконец приблизился к высокому и просторному Храму Создателя. Не обращая внимания на взгляды толпящихся у молитвомата, он поднялся по длинной, пологой лестнице; при входе в Храм его встретил верховный жрец, которого он заранее известил о своем посещении. Сиддхартха и его люди вступили в Храм, оставили при входе свое оружие и отвесили подобающие поклоны в направлении центрального святилища, прежде чем обратиться к жрецу. Стрейк и его спутники отступили на почтительное расстояние, когда князь вложил тяжелый кошель в сложенные руки жреца и тихо промолвил: - Я хотел бы поговорить с Богом. Жрец, отвечая, внимательно изучал его лицо. - Храм открыт для всех, Князь Сиддхартха, и всякий может общаться здесь с Небесами сколько пожелает. - Это не совсем то, что я имел в виду, - сказал Сиддхартха. - Я подумал о чем-то более личном, чем жертвоприношение и долгие литания. - Я не вполне осознаю... - Но ты вполне осознал вес этого кошелька, не так ли? Он наполнен серебром. Второй, который я взял с собой, наполнен золотом - его можно будет получить после. Я хочу воспользоваться местным телефоном. - Теле?.. - Системой связи. Если бы ты, как и я, был одним из Первых, ты бы понял намек. - Я не... - Заверяю тебя, мой звонок не отразится неблагоприятным образом на твоем положении старосты этого Храма. Я разбираюсь в подобных вопросах, а благоразумие мое всегда было притчей во языцех среди Первых. Вызови сам Опорную Базу и наведи справки, если это тебя успокоит. Я подожду здесь, во внешних покоях. Скажи им, что Сэм хотел бы перемолвиться словечком с Тримур-ти. Они захотят переговорить. - Я не знаю... Сэм вытащил второй кошелек и взвесил его на ладони. Жрец, не отрывая от него взгляда, облизнул губы. - Подожди здесь, - приказал он и, повернувшись кругом, вышел из комнаты. Или, пятая нота гаммы, сорвавшись со струны арфы, разнеслась по Саду Пурпурного Лотоса. Брахма бездельничал на берегу искусственно -подогреваемого пруда, где он купался вместе со своим гаремом. Прикрыв глаза, он возлежал, опираясь на локти и свесив ноги в воду. На самом же деле он поглядывал из-под своих длинных ресниц за дюжиной резвящихся в пруду девушек, надеясь, что одна-другая бросят восхищенный взгляд на его темный, с рельефной мускулатурой торс. Черные на коричневом, усы его поблескивали, влага лишила их четких геометрических очертаний; волосы черным крылом были отброшены назад. Он улыбался ослепительной под упавшим солнечным лучом улыбкой. Но ни одна из них, похоже, не замечала всего этого, улыбка его потускнела и пропала. Все их внимание было поглощено игрой в водное поло, которой они самозабвенно предавались. Или, сигнальный колокольчик, зазвонил опять, когда легкое дуновение искусственного ветерка донесло до него запах садового жасмина. Он вздохнул. Ему так хотелось, чтобы они боготворили его - его могучее тело, его тщательно вылеп- ленные черты лица. Боготворили его как мужчину, не как бога. И тем не менее, хотя его особое, усовершенствованное тело и делало возможными подвиги, которые не под силу повторить ни одному смертному мужчине, все равно он чувствовал себя неловко в присутствии такой старой боевой лошадки, как Бог Шива, который, несмотря на свою приверженность нормальным телесным матрицам, казалось, сохранял для женщин гораздо большую привлекательность. Можно было подумать, что пол превозмогает биологию; и как бы он ни старался подавить воспоминания и уничтожить этот фрагмент своего духа, Брахма, который родился женщиной, до сих пор каким-то образом женщиной и оставался. Ненавидя эту свою черту, он раз за разом выбирал для перерождения замечательно мужественные мужские тела, но, поступая так, все равно чувствовал свою недостаточность, словно клеймо его собственного пола была выжжено у него на челе. От этого ему хотелось топнуть ногой и состроить гримасу. Он встал и направился к своему павильону - мимо низкорослых деревьев, чьи искореженные силуэты были полны какой-то гротесковой красоты, мимо шпалер, сотканных с утренней славой, прудов с голубыми кувшинками, нитей жемчуга, свешивающихся с колец, выделанных из белого золота, мимо светильников в форме девушек, треножников, на которых курились пикантные благовония, мимо восьмирукой статуи синей богини, которая, если ее должным образом попросишь, играет на вине. Брахма вошел в павильон и направился прямо к хрустальному экрану, вокруг которого обвился, зажав собственный хвост в зубах, бронзовый нага. Он включил механизм обратной связи. Помехи, словно снегопад, покрыли было экран, но вот уже на экране появился верховный жрец его Храма в Махаратхе. Упав на колени, он трижды прикоснулся своей кастовой метой к полу. - * Среди четырех чинов божественных, среди восемнадцати воинств Рая, могущественнейший - Брахма, - завел священник. - * Всесоздатель, Владыка Небес высоких и всего, что под ними. * Лотос прорастает из твоего пупка, руки твои пахтают океаны, тремя шагами ноги твои покрывают все миры. * Барабан твоей славы наполняет ужасом сердца врагов твоих. * В деснице твоей колесо закона. * Ты вяжешь катастрофы, как путами, змеею. * Приветствую тебя! * Соблаговоли услышать молитву твоего жреца. * Благослови и выслушай меня, о Брахма! - Встань... жрец, - сказал Брахма, не сумев вспомнить его имя. - Что за неотложная надобность побудила тебя срочно меня вызывать? Жрец выпрямился, бросил быстрый взгляд на мокрого Брахму и отвел глаза. - Владыка, - сказал он, - я не собирался нарушать покой твоего купания, но здесь сейчас находится один из твоих смиренных почитателей, который хотел бы поговорить с тобой на темы, которые, как мне показалось, могут иметь немалое значение.