Через некоторое время склон стал более пологим. Рендер достиг низа трассы и остановился. Он закурил и пошел обратно на вершину, чтобы снова спуститься по причинам нетерапевтическим. В этот вечер он сидел перед камином в большом помещении, чувствуя, как тепло пропитывает его усталые мышцы. Джил массировала ему плечи, пока он разыгрывал Роршаха. Он потянулся за блестящим стаканчиком, который тут же был выхвачен у него звуком голоса, донесшегося откуда-то через холл Девяти Сердец. - Чарльз Рендер? - сказал голос (только это прозвучало как "Шарльс Рундер"). Его голова тут же дернулась в том направлении, но в его глазах плясало слишком много остаточных изображений, чтобы он мог выделить источник зова. - Морис? - спросил он. - Бартельметц? - Угу, - пришел ответ, и затем Рендер увидел знакомое лицо, посаженное прямо на плечи, на красный с синим мохнатый свитер, безжалостно натянутый на винный бочонок. Человек пробивал себе путь в их направлении, ловко обходя разбросанные лыжные палки, сваленные в кучу лыжи и людей, которые, подобно Джил и Рендеру, пренебрегали стульями. - Вы еще больше потолстели, - заметил Рендер. - Это нездорово. - Вздор, это все мышцы. Ну, как вы, что у вас нового? - он посмотрел на Джил, и она улыбнулась ему. - Это мисс Де Вилл, - сказал Рендер. - Джил, - уточнила она. Он слегка поклонился и, наконец, выпустил большую руку Рендера. - ...А это профессор Морис Бартельметц из Вены, - ярый последователь всех форм диалектического пессимизма и весьма замечательный пионер нейросоучастия, хотя, глядя на него, этого не подумаешь. Я имел счастье быть его учеником. Бартельметц кивнул, соглашаясь с ним, принял фляжку, которую Рендер достал из пластиковой сумки, и наполнил до краев складной стаканчик. - Ага, вы все еще хороший врач, - сказал он. - Вы сразу же диагностировали случай и дали правильное предписание. На здоровье! - Дай бог не последнюю, - сказал Рендер, наливая себе и Джил. Они сели на пол. Пламя ревело в громадной кирпичной трубе камина, кряжи обгорали по ветвям, по сучьям, по годовым кольцам. Рендер подкладывал дрова. - Я читал вашу последнюю книгу года четыре назад, - небрежно сказал Бартельметц. Рендер кивнул. - Вы занимались в последнее время какой-нибудь исследовательской работой? - Да, - ответил Рендер, - отчасти. - Он взглянул на Джил, которая дремала, прижавшись щекой к ручке огромного кожаного кресла. По лицу ее пробегали малиновые тени. - Я натолкнулся на довольно необычного субъекта и начал некую сомнительную операцию, которую надеюсь со временем описать. - Необычный? В каком смысле? - Слепая от рождения, во-первых. - Вы пользуетесь Яйцом? - Да. Она хочет быть Творцом. - Черт побери! Вы сознаете возможные последствия? - Конечно. - Вы слышали о несчастном Пьере? - Нет. - Это хорошо. Значит все было удачно засекречено. Пьер преподавал философию в Парижском университете и писал диссертацию об эволюции сознания. Прошлым летом он решил, что ему необходимо исследовать мозг обезьяны, чтобы сравнить менее тошнотворный мозг со своим, я полагаю. Во всяком случае, он получил незаконный доступ к Яйцу и к мозгу нашего волосатого кузена. Как далеко он зашел, подвергая животное стимулирующей клавиатуре - так и не выяснено, но предполагают, что такие вещи не могут немедленно передаваться от человека к обезьяне - звуки уличного движения, например, и тому подобное - и что-то испугало животное. И с тех пор Пьер находится в обитой мягким камере, и все его реакции - реакции испуганной обезьяны. Таким образом, поскольку он не закончил своей диссертации, он, вероятно, может дать достаточно материала для кого-нибудь другого. Рендер покачал головой. - Сюжет похож, - тихо сказал он, - но в моем нет ничего драматического. Я нашел исключительно стабильного индивидуума - психиатра, человека, уже потратившего немало времени на обычные анализы. Она хочет стать нейросоучастником, но ее останавливает страх перед зрительной травмой. Я постепенно предоставляю ей полный ряд зрительных феноменов. Когда я закончу, она полностью привыкнет видеть и сможет отдать все свое внимание терапии, не будет, так сказать, ослеплена видением. Мы уже провели четыре сеанса. - И?.. - Все идет прекрасно. - Вы в этом уверены? - Да, насколько можно вообще быть уверенным в таких вещах. - М-м-м, - протянул Бартельметц. - Скажите, вы находите ее исключительно волевой? Скажем, возможен ли навязчиво-принудительный рисунок чего-либо, в который ее можно ввести? - Нет. - Ей когда-нибудь удавалось перехватить у вас контроль над фантазиями? - Нет! - Врете, - просто сказал Бартельметц. Рендер закурил и улыбнулся. - Старый отец, старый мастер, возраст не уменьшил вашей проницательности. Я мог бы соврать любому но не вам. Да, правильно, ее очень трудно держать под контролем. Она не удовлетворяется тем, что видит. Она хочет Творить. Это вполне понятно - и мне, и ей - но сознательное понимание и эмоциональное восприятие, кажется, никогда не совпадают. В некоторых случаях она начинает доминировать, но мне удается почти немедленно снова брать контроль. В конце концов, над клавиатурой-то я хозяин. - Хм... Вы знакомы с буддийским текстом "Катехизис Шанкары"? - Боюсь, что нет. - Тогда я расскажу вам о нем. Он основан - отнюдь не для терапевтических целей - на истинном эго и мнимом эго. Истинное эго - бессмертная часть человека и должна отправиться в Нирвану - так сказать, душа. Мнимое же эго - нормальный мозг, опутанный иллюзиями - сознанием вас, меня и всех, кого мы когда-либо знали профессионально. Ясно? Ясно. Дальше: ткань этого мнимого эго составлена из скандх, как они называют. Сюда включаются ощущения, восприятия, способности, самосознание и даже физическая форма. Крайне ненаучно. Да. Но все это не то же самое, что неврозы, мнимые жизни мистера Ибсена или галлюцинации - нет. Каждая из пяти скандх есть часть оригинальности, которую мы называем личностью, а затем наверх выступают неврозы и все прочие неприятности, следующие за ними и дающие нам работу. О'кей? О'кей. Я прочел вам эту лекцию, потому что нуждаюсь в драматическом ограничении того, что сейчас скажу, а я хочу сказать кое-что драматическое. Посмотрим на скандхи, как они лежат на дне водоема; неврозы рябят на поверхности воды; "истинное эго", если оно есть, закопано глубоко в песке на дне. Так. Рябь заполняет пространство между объектом и субъектом. Скандхи - часть субъекта, основная, единственная ткань его существа. Итак, вы согласны со мной? - Со многими оговорками. - Хорошо. Теперь, когда я установил свою границу, я буду ею пользоваться. Вы играете со скандхами, а не с простыми неврозами. Вы пытаетесь выправить у этой женщины всеобъемлющую концепцию ее самой и мира. Для этого вы пользуетесь Яйцом. Это то же самое, что играть с психотиками или с обезьяной. Все вроде бы идет хорошо, но... в какой-то момент вы можете сделать что-то, показать ей какое-то зрелище или какой-то способ видеть - что переломится в ее личности, сломает скандху и - пфф! - словно пробито дно водоема. В результате - водоворот, который унесет вас... куда? Я не хочу иметь вас в качестве пациента, молодой человек, молодой мастер, поэтому я советую вам не продолжать этот эксперимент. Яйцо нельзя использовать в такой манере. Рендер швырнул сигарету в огонь и начал загибать пальцы: - Во-первых, вы делаете мистическую гору из мелких камешков. Я всего лишь направляю ее сознание на прием дополнительной области восприятия. Во многом это простая передача работы других чувств. Во-вторых, ее эмоции были крайне интенсивны вначале, потому что это была действительно травма, но мы уже прошли эту стадию. Теперь это для нее просто новинка. Скоро станет привычным. В-третьих, Эйлин сама психиатр, она опытна во всех этих делах и прекрасно знает деликатную природу того, что мы делаем. В-четвертых, ее чувство личности и ее желания, или ее скандхи, или как вы их там зовете, тверды, как Гибралтарская Скала. Вы же понимаете, какая напряженность требовалась от слепой, чтобы получить образование, какое она получила? Нужна была стальная воля, эмоциональный контроль и аскетизм тоже... - ...А если что-то из этих сил сломается в безвременный момент тревоги - Бартельметц грустно улыбнулся - пусть тени Зигмунда Фрейда и Карла Юнга будут рядом с вами в долине мрака... - И в-пятых, - неожиданно добавил он, глядя в глаза Рендеру, - она привлекательна? Рендер отвернулся к камину. - Весьма разумно, - вздохнул Бартельметц. Я не могу сказать, то ли вы покраснели, то ли на вашем лице отблеск пламени. Боюсь, однако, что вы покраснели, и это означает, что вы сознаете, что сами можете стать источником возбуждающего стимулятора. Вечером я зажгу свечу перед портретом Адлера и буду молиться, чтобы он дал вам силы успешно соревноваться с пациенткой в вашей дуэли. Рендер посмотрел на Джил, которая все еще спала, протянул руку и поправил ее локоны. - Во всяком случае, - сказал Бартельметц, - если вы будете продолжать и все пойдет хорошо, я с великим интересом прочитаю о вашей работе. Я говорил вам когда-нибудь, что я лечил нескольких буддистов, но так и не обнаружил "истинного эго"? Оба мужчины рассмеялись. Оно похоже и не похоже на меня, это существо на поводке, маленькое, серое, невидящее, пахнущее страхом. Рыкни - и оно задохнется в своем ошейнике. Голова его пуста как отверстие, из которого появляется обед, когда Она нажмет кнопку. Говори с ним - оно ничего не понимает, хотя и похоже на меня. В один прекрасный день я убью его... Зачем?... Тут поворот. - Три ступеньки. Вверх. Стеклянные двери. Ручка справа. Зачем? Вперед. Лифт. Внизу сады. Там приятно пахнет. Трава, сырая земля и чистый воздух. Я вижу. Птицы - правда, запись. Я вижу все. Я. - Лифт. Четыре ступеньки. Вниз. Да. Хочется сделать громкий шум в горле - глупое чувство. Чисто, спокойно, много деревьев. Богиня сидит на скамье, жует листья, пахнущие свежестью. Не может видеть их, как я. Может, теперь что-нибудь?.. Нет. - Следи за ступеньками. Вперед. Направо, налево, направо, налево деревья и трава. Зигмунд видит. Гуляет... Доктор с Машиной дает ей свои глаза. Рыкни - он не задохнется. Запаха страха нет. Выкопать в земле глубокую яму, похоронить глаза. Богиня слепа. Чтобы видеть, есть Зигмунд. Теперь ее глаза наполнены, и он боится зубов. Заставит ее видеть и возьмет ее высоко в небо, глядеть оттуда. Оставит меня здесь, оставит Зигмунда одного, невидящего... Я выкопаю в земле глубокую яму... Джил проснулась утром после десяти. Она не повернула головы, чтобы узнать, встал ли уже Рендер. Он всегда встает рано. Она протерла глаза, потянулась, повернулась на бок и приподнялась на локте. Посмотрела на часы на ночном столике и потянулась за сигаретой и зажигалкой. Закурив, она увидела, что пепельницы нет. Без сомнения, Рендер унес ее, потому что не одобрял куренья в постели. Вздохнув, она вылезла из постели и потянулась за халатом. Она терпеть не могла процесса вставания, но, уже встав, позволяла дню начаться и продолжать без пропусков регулярный процесс событий. - Черт бы его взял, - улыбнулась она. Ей хотелось бы позавтракать в постели, но было уже слишком поздно. Размышляя, что ей надеть, она заметила в углу пару чужих лыж. На одну из них был насажен листок бумаги. "Присоединишься ко мне?" - спрашивали каракули. Она отрицательно затрясла головой и почувствовала печаль. Она дважды в жизни вставала на лыжи и боялась их. Она сознавала, что следовало бы попробовать снова, что это разумно хороший спорт, но ей тяжело было даже вспоминать об отвратительном рывке вниз, рывке, который в обоих случаях быстро переносил ее в сугроб, и не хотелось снова ощутить головокружение, охватывавшее ее при тех двух попытках. Так что она приняла душ, оделась и пошла вниз завтракать. Все девять каминов уже ревели, когда она, проходя мимо большого холла, заглянула туда. Несколько краснолицых лыжников уже подносили руки к пламени центрального камина. Народу было немного. На подставках стояло лишь несколько пар мокрых ботинок, на вешалках висели яркие шапочки, возле двери стояли на своем месте влажные лыжи. Несколько человек сидели в креслах в центре холла, читали газеты, курили, болтали. Она не увидела никого из знакомых и прошла дальше, в столовую. Когда она шла мимо регистрационного стола, ее окликнул старик, работавший там. Она улыбнулась и подошла. - Письмо, - сказал он и протянул ей конверт. - Выглядит важным. Это был объемистый коричневый конверт, пересылавшийся три раза, как она заметила, и обратный адрес был адресом ее поверенного. - Спасибо. Она села у большого окна и посмотрела на заснеженный сад и на винтовую тропу вдали, усеянную фигурами с лыжами на плечах. Затем она разорвала конверт. Да, это был финал. Письмо адвоката сопровождалось копией решения суда о разводе. Она только недавно решила положить конец законной связи с мистером Фотлоком, чье имя она перестала носить пять лет назад, когда они расстались. Теперь она имела вещь, с которой не вполне знала, что делать. Ее дорогой Ренди, наверное, чертовски удивится. Надо будет придумать какой-нибудь невинный способ довести до него эту информацию. Ну, для этого еще будет время. Хотя надолго откладывать не стоит... Ее тридцатый день рождения висел, как черная туча над апрелем, а апрель через четыре месяца. Ладно... Она тронула губы помадой, сильнее напудрила родинку и закрыла "косметичку". В столовой она увидела д-ра Бартельметца, сидевшего перед огромной горой яичницы, цепочек сосисок, тостов и полупустой бутылкой апельсинового сока. На спиртовке стояла кастрюля с кофе. Он слегка наклонился вперед и работал вилкой, как ветряная мельница лопастью. - Доброе утро, - сказала Джил. Он поднял глаза. - Мисс Де Вилл... Джил... доброе утро. - Он кивнул на стул напротив себя. - Присоединяйтесь, пожалуйста. Она села и сказала подошедшему официанту: - Мне то же самое, но на 90% меньше. - И снова повернулась к Бартельметцу: - Вы видели сегодня Чарльза? - Увы, нет, а я хотел продолжить нашу дискуссию, пока его мозг еще на ранней стадии пробуждения и, Значит, более уступчивый. К несчастью, он из тех, кто входит в день где-то в середине второго акта. - А я обычно прихожу в антракте и спрашиваю краткое содержание, - сказала Джил, - так что почему бы не продолжить дискуссию со мной? Я всегда уступчива, и мои скандхи в хорошем состоянии. Глаза их встретились. - Ага, - сказал он медленно, - так я и думал. Что ж - хорошо. Что вы знаете о работе Рендера? - М-м-м... Он особый специалист в высокоспециальной области, мне трудно оценить некоторые вещи и говорить о них. Я хотела бы иногда заглядывать в мозг других людей, посмотреть, что они думают - обо МНЕ, конечно, но не думаю, чтобы я оставалась там надолго. Особенно - она шутливо поежилась - в чьем-то мозгу с проблемами. Наверное, я либо слишком сочувствовала бы, либо боялась, либо еще что-нибудь, и тогда, в соответствии с прочитанным, возникло бы нечто вроде симпатической магии, и это могло бы стать МОИМИ проблемами. Но у Чарльза проблем не бывает, во всяком случае, он никогда не говорил мне об этом. Но позднее я задумалась. Эта слепая девушка и ее собака-поводырь, кажется, слишком сильно занимают его. - Собака-поводырь? - Да, собака, служащая ей глазами, одна из хирургических мутантов. - Как интересно... Вы когда-нибудь встречались с этой женщиной? - Никогда. - Так. - Он задумался. - Иногда врач сталкивается с пациентом, чьи проблемы так родственны его собственным, что сеанс становится чрезвычайно острым. Так всегда бывало со мной, когда я лечил коллегу-психиатра. Возможно, Чарльз видит в этой ситуации параллель чему-то, тревожащему его лично. Я не смотрел его личный анализ, не знаю всех путей его мозга, хотя он долгое время был моим учеником. Он всегда был замкнутым, о чем-то умалчивал; при случае мог быть весьма авторитетным. Что еще его занимает в последнее время? - Как всегда, его сын Питер. Он переводил мальчика из школы в школу пять раз за пять лет. - Ей подали завтрак, и она придвинулась к столу. - И он читает обо все случаях самоубийства и без конца говорит о них. - С какой целью? Она пожала плечами и принялась за еду. - Он никогда не упоминал - почему, - сказала он, снова взглянув на Бартельметца. - Может, он пишет что-нибудь... Бартельметц покончил с яичницей и налил себе кофе. - Вы боитесь этой его пациентки? - Нет... Да, боюсь. - Почему? - Боюсь симпатической магии, - сказала она, слегка краснея. - Под это определение может подходить очень многое. - Это верно, - признала она. - Мы с вами объединились ради его благополучия и пришли к согласию в том, что именно представляет угрозу. Не могу ли я просить вас об одолжении? - Можете. - Поговорите с ним еще раз. Убедите его бросить это дело. Он смял салфетку. - Я намерен это сделать после обеда. Я верю в ритуальную ценность спасительных побуждений. И сделать их надо. Дорогой отец-идол, Да, школа прекрасная, лодыжка моя заживает, и с моими одноклассниками у меня много общего. Нет, я не нуждаюсь в деньгах, питаюсь хорошо и не имею затруднений с новым учебным планом. О'кей? Здание я не буду описывать, поскольку ты уже видел эту мрачную вещь. Землю не могу описать, потому что сейчас она под холодными белыми пластами. Бррр! Правда, меня восхищает искусство зимы, но я не разделяю твоего энтузиазма к противоположности лета, кроме как в рисунках или эмблеме на пачке мороженого. Лодыжка ограничивает мою подвижность, а мой товарищ по комнате уезжает на уикэнды домой - то и другое является настоящим благословением, потому что у меня теперь удобный случай схватиться за чтение. Что я и делаю. Питер. Рендер наклонился и погладил огромную голову. Голова стоически приняла это, а затем перевела взгляд на австрийца, у которого Рендер попросил огонька, и как бы говорила: "Должен ли я терпеть такое оскорбление?" Человек улыбнулся, щелкнул гравированной зажигалкой, и Рендер заметил среди заглавных букв маленькую "ф". - Спасибо, - сказал Рендер и обратился к собаке: - Как тебя зовут? - Бисмарк, - проворчал пес. - Ты напомнил мне другого такого же, некоего Зигмунда, компаньона и гида моей слепой приятельницы в Америке. - Мой Бисмарк - охотник, - сказал молодой человек, - но здесь нет ни оленей, ни больших кошек. Уши собаки встали торчком, она смотрела на Рендера гордыми, горящими глазами. - Мы охотились в Африке, в северных и южных частях Америки. И в центральной Америке тоже. Бисмарк никогда не теряет след. Никогда не промахнется. Он прекрасный зверь, и зубы у него как будто сделаны в Золингене. - Ты счастливчик, что у тебя такой охотящийся компаньон. - Я охочусь, - прорычал пес. - Я преследую... Иногда убиваю... - Вы не знаете такой же собаки - Зигмунда, или женщины, которую он водит - мисс Эйлин Шалотт? - спросил Рендер. Человек покачал головой. - Нет. Бисмарка я получил из Массачусетса, но сам я никогда не бывал в Центре и незнаком с хозяевами других мутантов. - Понятно. Ну, спасибо за огонек. Всего вам доброго. - И вам всего доброго. - Всего доброго... Рендер зашагал по узкой улице, засунув руки в карманы. Вторая попытка Бартельметца чуть не заставила его наговорить лишнего, о чем он сам потом пожалел бы. Проще было уйти, чем продолжать разговор. Поэтому он извинился и не сказал, куда идет - он и сам не знал. Повинуясь внезапному импульсу, он вошел в лавочку и купил часы с кукушкой, бросившиеся ему в глаза. Он был уверен, что Бартельметц примет подарок в правильном смысле. Он улыбнулся и пошел дальше. Интересно, что за письмо для Джил, с которым клерк специально подошел к их столику в столовой? Оно три раза переадресовывалось и было отправлено юридической фирмой. Джил даже не вскрыла его, а улыбнулась, поблагодарила старика-клерка и сунула письмо в сумочку. следовало бы кое-что узнать о его содержании. Его любопытство так возбуждено, что она, конечно, пожалеет его и скажет. Ледяные столбы неба, казалось, внезапно закачались перед ним. Подул резкий северный ветер. Рендер сгорбился и упрятал голову в воротник. Сжимая часы с кукушкой, он поспешно двинулся обратно. В эту ночь змея, державшая свой хвост, рыгала, Фенрис Волк прокладывал путь к луне, маленькие часы сказали "ку-ку", и завтра пришло, как последний буйвол Манолета, тряся рогами ворота и мыча обещание втоптать поток львов в песок. Рендер обещал себе отдохнуть от излишней сентиментальности. Позже, много позже, когда они прыгали по небу в крейсере, похожем на коршуна, Рендер смотрел вниз на потемневшую землю, думая о ее полных звезд городах, смотрел на небо, где все они отражались, смотрел вокруг себя, на людей, мелькавших на экранах, на автоматы с кофе, чаем и спиртными напитками, которые посылали свои флюиды исследовать внутренность людей и заставлять их нажимать кнопки, а затем смотрел на Джил, которую старинные здания заставляли ходить в их стенах, и знал: она чувствует, что он смотрит на нее, и чувствует, что его сиденье требует превращения в ложе - чтобы он уснул. 5 Ее кабинет был полон цветов, ей нравились экзотические ароматы. Иногда она зажигала курения. Ей нравилось промачивать ноги в теплых лужах, гулять в снегопад, слушать слишком много музыки, может быть, излишне громкой, выпивать каждый вечер пять или шесть различных ликеров (обычно неприятно пахнущий анисовый, иногда с капелькой полынного). Руки у нее были мягкие, слегка веснушчатые, с длинными сужающимися к концам пальцами. Колец она не носила. Ее пальцы снова и снова ощупывали выпуклости цветка рядом с ее креслом, пока она говорила в записывающий аппарат. - ...основные жалобы пациента при поступлении - нервность, бессонница, боли в животе и периоды депрессии. У пациента имелась запись прежних поступлений на короткое время. Он был в этом госпитале в 1955 г. с маниакально-депрессивным психозом пониженного типа, и снова вернулся сюда 2.3.96. 9.20.97 он поступил в другой госпиталь. Физическое обследование показало кровяное давление 170/100. На день обследования 12.11.98 он был нормально развит и хорошо упитан. В это время пациент жаловался на постоянную боль в пояснице, и были отмечены некоторые умеренные симптомы отхода от алкоголя. Дальнейшее физическое обследование не выявило патологии, за исключением того, что сухожилия пациента реагируют преувеличенно, но одинаково. Эти симптомы явились результатом отхода от алкоголя. При поступлении он не показал себя психотиком, у него не было ни заблуждений, ни галлюцинаций. Он хорошо ориентировался в пространстве, времени и личности. Его психологическое состояние было определено: он был в какой-то мере претенциозным, экспансивным и в достаточной степени враждебным. Его считали потенциальным нарушителем порядка. Поскольку он был по специальности поваром, его назначили работать на кухне. Тогда его общее состояние показало явное улучшение. Больше сотрудничества, меньше напряженности. Диагноз: маниакально-депрессивная реакция (всегда ускоряющая неизвестный стресс). Степень психиатрического ухудшения средняя. Признан правомочным. Продолжать лечение и госпитализацию. Она выключила аппарат и засмеялась. Этот звук испугал ее: смех - феномен общественный, а она была одна. Она снова включила запись и грызла уголок носового платка, пока мягкие, скользящие слова возвращались к ней. После первого же десятка их она перестала слушать. Когда аппарат замолчал, она выключила его. Она была очень одинока. Она была так чертовски одинока, что лужица света, возникшая, когда она стукнула себя по лбу и повернулась лицом к окну, вдруг стала самой важной вещью на свете. Она хотела чтобы это был океан света, или чтобы она сама стала совсем крошечной - все равно, лишь бы этот свет втянул ее в себя. Вчера минуло три недели... Слишком долго, думала она, я должна ждать. Нет! Невозможно! А что, если он умрет, как Вискомб? Нет! Не может быть! С ним ничего не может случиться. Никогда. Он всесилен и защищен. Но.. но придется ждать три недели... Без зрения - вот что это значит. Но разве воспоминания потускнели? Разве они ослабели? Как выглядит дерево? Или облако? Я не помню! Что такое - красное? Что такое - зеленое? Боже! Это уже истерия! Я слежу за ней, но не могу прекратить ее! Надо принять лекарство. Лекарство! Плечи ее затряслись. Лекарства принимать она не стала, но сильнее прикусила платок, пока ее острые зубы не прорвали ткань. - Берегись, - сказала она личному блаженству - тех, кто жаждет справедливости, потому что МЫ желаем удовлетворения. И берегись кротких, ибо МЫ будем пытаться унаследовать Землю. И берегись... Коротко прожужжал телефон. Она убрала платок, сделала спокойное лицо и повернулась к телефону. - Алло? - Эйлин, я вернулся. Как вы? - Хорошо, даже вполне хорошо. Как прошел ваш отпуск? - О, не жалуюсь. Я давно собирался и думаю, что заслужил отдых. Слушайте, я привез кое-что показать вам - например, Уинчестерский кафедральный собор. Хотите прийти на этой неделе? Я могу в любой вечер. СЕГОДНЯ. НЕТ. Я ОТЧАЯННО ХОЧУ ЭТОГО. ЭТО МОЖЕТ СТАТЬ ПРЕПЯТСТВИЕМ ДЛЯ МЕНЯ, ЕСЛИ ОН УВИДИТ... - Как насчет завтрашнего вечера? - спросила она. - Или послезавтра? Завтра будет прекрасно, - ответил он. - Встретимся в "К и С" около семи? - Да, это будет очень приятно. Тот же столик? - Почему нет? Я закажу его. - Идет. Значит, завтра увидимся. - До свидания. Связь выключилась. В ту же минуту в ее голове внезапно закружились цвета и она увидела деревья - дубы, сосны и сикоморы - большие, зеленые с коричневым и серым; она увидела комья облаков, протирающих пастельное небо, и пылающее солнце, и озеро глубокой, почти фиолетовой синевы. Она сложила свой изорванный носовой платок и выбросила. Она нажала кнопку рядом со столом, и кабинет наполнился музыкой. Скрябин. Затем нажала другую кнопку и снова проиграла надиктованную ей пленку, но почти не слышала ни того, ни другого. Пьер подозрительно понюхал еду. Санитар снял ее с подноса и вышел, заперев за собой дверь. Салат ждал на полу. Пьер осторожно подошел к нему, захватил горсть и проглотил. Он боялся. ТОЛЬКО БЫ СТАЛЬ ПЕРЕСТАЛА ГРОХОТАТЬ, СТАЛЬ О СТАЛЬ, ГДЕ-ТО В ЭТОЙ ТЕМНОЙ НОЧИ... ТОЛЬКО БЫ... Зигмунд встал, зевнул и потянулся. На секунду задние ноги волочились, а затем он стал внимательным и встряхнулся. Она, наверное, скоро пойдет домой. Он поглядел вверх, на часы, висящие на человеческом уровне, чтобы проверить свои ощущения, а затем подошел к телевизору. Встав на задние лапы, он одной передней оперся на стол, а другой включил телевизор. Как раз время сводки погоды; может быть, дороги обледенели. "Я проезжал через всемирные кладбища, - писал Рендер, - обширные каменные леса, которые каждый год удлиняются. Почему человек так ревниво охраняет своих мертвых? Не потому ли, что это монументально демократичный путь увековечения, высшее утверждение вредящей силы, то есть жизни, и желание, чтобы она продолжалась вечно? Унамуно уверял, что это именно так. Если да, то за последний год значительно больший процент населения желает бессмертия, чем когда-либо раньше в истории..." Чик-чик, чига-чик! Как ты думаешь, это все-таки люди? Вряд ли, слишком уж они хороши. Вечер был звездным. Рендер завел С-7 в холодный подвал, нашел свое место и поставил машину. От бетона шла холодная сырость, она вцеплялась в тело, как крысиные зубы. Рендер повел Эйлин к лифту. Их дыхание облаками шло перед ними. - Холодновато, - заметил он. Она кивнула. В лифте он отдышался, размотал шарф и закурил. - Дайте и мне, пожалуйста, - сказала она, почувствовав запах табака. Он подал ей. Они поднимались медленно, и Рендер прислонился к стенке, вдыхая смесь дыма и кристаллизованной влаги. - Я встретил еще одну мутированную овчарку в Швейцарии. Такая же большая, как Зигмунд. Только это охотник, как и пруссак. - Зигмунд тоже любит охотиться, - заметила Эйлин. - Два раза в год мы ездим в Северные леса, и я отпускаю его. Он пропадает несколько дней и возвращается вполне счастливым. Он никогда не рассказывает, что делал, но никогда не приходит голодным. Я думаю, что ему нужен отдых от людей, чтобы остаться стабильным. И думаю, что я права. Лифт остановился. Они вышли в холл, и Рендер снова повел ее. Войдя в кабинет, он ткнул термостат, и по комнате заструился теплый воздух. Их пальто он повесил тут же, в кабинете, и выкати из гнезда Яйцо. Включив его в розетку, он начал превращать стол в контрольную панель. - Как вы думаете, это долго продлится? - спросила она, пробегая кончиками пальцев по гладким, холодным изгибам Яйца. - Все, я имею в виду, полная адаптация к зрению. Он задумался. - Не имею представления. Пока не знаю. Мы начали очень хорошо, но еще очень многое нужно сделать. Месяца через три я смогу сделать предположения. Она задумчиво кивнула, подошла к столу и обследовала кнопки легкими, как десять перышек, пальцами. - Осторожно! Не надавите ни на одну. - Не буду. Как по-вашему, долго ли мне придется учиться оперировать ими? - Учиться три месяца. Шесть, чтобы стать достаточно опытной для использования их на ком-то; и еще шесть - под постоянным наблюдением, прежде, чем вам можно будет доверить самостоятельную работу. Всего вместе - больше года. - Ох-ох! - она села в кресло. Рендер коснулся сезонов, фаз дня и ночи, дыхания сельской местности и города, элементов, открыто бегущих по небу и всех танцующих сигналов, которыми он пользовался для построения миров. Он разбил час времени и попробовал примерно семь веков. - О'кей, все готово. Это произошло быстро и с минимумом советов со стороны Рендера. На секунду все стало серым. Затем мертвенно-белый туман. Затем он сам собой разошелся, как от порыва ветра, хотя Рендер не чувствовал ветра. Он стоял рядом с ивой у озера, а Эйлин полускрывали ветви и решетки теней. Солнце клонилось к закату. - Мы вернулись, - сказала она. - Я все время боялась, что это так и не произойдет, но я снова вижу все и вспоминаю. - Хорошо, - сказал он. - Посмотрите на себя. Она посмотрела в озеро. - Я не изменилась. - Нет. - А вы изменились, - продолжала она, глядя на него. - Вы стали выше, и есть какая-то разница... - Нет, - ответил он. - Значит, я ошиблась, - быстро сказала она. - Я еще не все понимаю, что вижу. - Ясно. - Что мы будем делать? - Смотрите. На ровной дороге она увидела кар. Он шел издалека, прыгал по горам, жужжал у подножия холмов, кружился по прогалинам и расцвечивал их голосом в серое и серебро синхронизированной силы, и озеро дрожало от звуков. Кар остановился в сотне футов за кустарником; это был С-7. - Пошли со мной, - сказал Рендер, взяв Эйлин за руку. - Поедем. Они прошли меж деревьев, обогнули последний куст. Она дотронулась до гладкого кокона, до его антенны, до окон - и окна сразу просветлели. Она посмотрела через них внутрь кара и кивнула. - Это ваш Спиннер. - Да. - Он открыл дверцу. - Садитесь. Мы возвращаемся в клуб. Сейчас самое время. Воспоминания свежи и будут в меру приятны или нейтральны. - Приятны, - сказала она, садясь в машину. Он захлопнул дверцу, обогнул кар и сел. Она смотрела, как он набирает воображаемые координаты. Кар прыгнул вперед и ровным ходом пошел мимо деревьев. Рендер чувствовал возрастающее напряжение, поэтому не менял сценария. Эйлин поворачивалась на вращающемся сиденье и осматривала внутренность кара, а затем снова уставилась в окно. Она смотрела на убегающие назад деревья. Рендер увидел рисунок тревоги и затемнил окна. - Спасибо, - сказала она. - Мне вдруг стало слишком много видения - все несется мимо, как... - Понятно, - сказал Рендер, поддерживая ощущение движения. - Я так и предполагал. Но вы становитесь выносливее. Теперь расслабьтесь, - добавил он через минуту, и где-то была нажата кнопка. Эйлин расслабилась, и они ехали все дальше и дальше. Наконец, кар замедлил ход, и Рендер сказал: - А теперь один непродолжительный взгляд в окно. Он пустил в ход все стимуляторы, которые способствовали удовольствию и расслаблению, и выстроил вокруг кара город. Она смотрела сквозь просветленные окна на профили башен и монолитные блоки жилищ, затем увидела три кафетерия, дворец развлечений, аптеку, медицинский центр из желтого кирпича с алюминиевыми кадуцеями над аркой, сплошь застекленную школу, сейчас пустую, еще аптеку и множество каров, припаркованных или несущихся мимо, и людей, входящих и выходящих, идущих мимо домов, садящихся и вылезающих из каров; и было лето, и предзакатный цвет фильтровался на цвета города и одежды людей, идущих по бульвару или стоящих на террасах и балконах, разговаривающих на улице, женщину с пуделем, ракеты, сновавшие высоко в небе. Затем мир исчез. Рендер поддерживал абсолютный мрак, приглушил все ощущения, кроме чувства движения. Через некоторое время появился тусклый свет; они все еще сидели в Спиннере, окна снова стали непрозрачными. - Боже! - сказала она. - Мир так наполнен! Я в самом деле видела все это? - Я не хотел дойти до этого сегодня, но вы хотели. Похоже, что вы были готовы. - Да, - сказала она, и окна вновь просветлели. Она быстро повернулась. - Все исчезло, - сказал он. - Я только хотел, чтобы вы бегло взглянули. Она смотрела. Снаружи теперь было темно, и они ехали по мосту. Двигались они медленно. Других машин не было. Под ними была плоскость, а в небе множество звезд; они освещали дышащую воду, уходящую под мост. Косые подпоры моста спокойно проходили мимо. - Вы это сделали, и я вам очень благодарна, - сказала она. - Кто же вы? Видимо он хотел, чтобы она спросила об этом. - Я Рендер. - Он засмеялся. Они продолжали путь по темному, пустому теперь городу и, наконец, подъехали к клубу, в большой паркинг-купол. Там он тщательно исследовал все ее ощущения, готовый убрать мир в нужный момент, но этого не потребовалось. Они вышли из кара и пошли в клуб, который он решил не переполнять людьми. Они сели за свой столик недалеко от бара в маленькой комнате с комплектом доспехов рядом и заказали ту же еду, что и раньше. - Нет, - сказал он, оглядев себя, - это не мое. Доспехи снова оказались рядом со столом, а Рендер - в своем сером костюме с черным галстуком и серебряным зажимом из трех лепестков. Оба засмеялись. - Я не тот тип, чтобы носить жестяной костюм, и хотел бы, чтобы вы перестали видеть меня в нем. - Простите, - она улыбнулась, - я сама не знаю, зачем и как я это сделала. - Я знаю, и склонен к уточнению. Итак, я еще раз предупреждаю вас. Вы осознаете факт, что все это иллюзия. Я принял этот способ для вас, чтобы получить полную выгоду. Для большинства же моих пациентов это реальность, которую они переживают. Это производит контр-травму или символическую последовательность, даже более сильную. Но вы знаете параметры игры и, хотите вы или нет, это дает вам другой вид контроля, не тот, с каким я обычно имею дело. Прошу вас, будьте осторожны. - Простите, я не хотела этого. - Я знаю. Нам принесли еду, которая у нас была. - Уф! Выглядит она страшно. Неужели мы ели эту дрянь? - Да, - фыркнул он. - Вот нож, вот вилка, а это ложка. Вот ростбиф, картофельное пюре, горошек, а это масло... - Боже! - Это - салат, это - речная форель - ммм! Это картофель фри, это бутылка вина... Ну-ка посмотрим, я ведь не платил за него - римский Конти, и бутылка Икема для... Эй! Комната закачалась. Он оголил стол, уничтожил ресторан. Они снова оказались на прогалине. Сквозь просвечивающую ткань мира он видел, как рука двигалась по панели. Кнопки были нажаты. Мир снова стал осязаемым. Их пустой столик стоял теперь у озера, и была летняя ночь, и скатерть казалась очень белой при ярком свете луны. - Как глупо с моей стороны, - сказал он. - Ужасно глупо. Я, видимо, ввел их одновременно. Актуальный основной вид, словесный стимулятор могли потрясти особу, видящую это впервые. Я так увлекся Творчеством, что забыл о пациенте. Приношу свои извинения. - Я уже в порядке. В самом деле. Он вызвал холодный ветер с озера. - ...А это луна, - добавил он жалобно. Она кивнула. Она носила крошечную луну в центре лба, и эта луна сияла, как и та, над ними, и заливала серебром волосы и платье Эйлин. На столе стояла бутылка Конти и два стаканчика. - Откуда это? Она пожала плечами. Он налил вино в стаканчики. Оно может оказаться безвкусным, - сказал он. - Нет. Вот... - она подала ему вино. Он пригубил и понял, что вино имеет вкус - фруктовый, как бы давили сок из винограда, выращенного на островах Благословения, гладкого, мясистого, а хмель выжат из дыма горящего мака. Он с самого начала понял, что его рука, вероятно, перегородила дорогу сознанию, симфонизируя чувственные сигналы и контрпередачу, и это привело его совершенно неосознанно сюда, к озеру. - Так уж вышло, заметил он, а теперь нам пора возвращаться. - Так скоро? Я еще не видела кафедрального... - Да, так скоро. Он хотел, чтобы мир кончился, и мир кончился. - Здесь холодно, - сказала она, одеваясь, - и темно. - Я знаю. Сейчас Я смешаю чего-нибудь выпить и уберу машину. Он глянул на запись, покачал головой и пошел к своему бару. - Это не совсем Конти, - заметил он, протягивая руку за бутылкой. - Ну и что ж? Я не возражаю. В данный момент он тоже не возражал. Они выпили, он убрал Яйцо, помог Эйлин надеть пальто, и они вышли. Пока они спускались в лифте в подвал, ему хотелось, чтобы мир снова исчез, но мир не исчезал. "В стране приблизительно 1 миллиард 800 миллионов жителей и 500 миллионов личных автомобилей. Если человек занимает 2 квадратных фута поверхности земли, а машина примерно 120, то становится очевидным, что в то время как люди занимают 2 миллиарда 160 миллионов квадратных футов нашей страны, экипажи занимают 67,2 миллиарда квадратных футов, то есть примерно в тридцать один раз большее пространство, чем человеческий род. Если в данный момент половина Этих автомобилей в действии и содержит в среднем по два пассажира, то соотношение больше чем 47 к одному в пользу каров. Как только страна станет одной мощеной плоскостью, люди либо вернутся в моря, откуда вышли, либо станут жить под поверхностью земли, либо эмигрируют на другие планеты, и тогда, возможно, технологической эволюции будет позволено продолжаться по линиям, которые проложили для нее статистики." Сибил К. Делфи, Заслуженный профессор в отставке, Начало речи в Учительском колледже штата Шетовер, Ута. Папа, я доковылял из школы до такси, а на такси в космопорт, ради тамошней выставки АФ - Снаружи, как она называется. (О'кей, я преувеличил ковыляние, хотя оно требует дополнительного внимания). Все тут нацелено на привлечение молодежи к пятилетней зацепке, как я понял. Но это сработало. Я хочу присоединиться. Я хочу уйти Наружу. Как ты думаешь, возьмут меня, когда я подрасту? Я имею в виду - возьмут Наружу, а не на какую-нибудь работу за р