Роджер Желязны. Вершина 1 Я посмотрел на нее сверху и мне стало ужасно не по себе. "Где же ее вершина? - подумал я. - У самых звезд?" Я не находил слов. Я смотрел, смотрел, и не мог оторвать глаз, и уже начинал проклинать сам факт существования этой штуки и тем более то, что кто-то ее обнаружил - пока я еще жив. - Ну? - Леннинг накренил флайер так, чтобы я мог посмотреть вверх. Я покачал головой и прикрыл рукой уже защищенные очками глаза. - Убери ее. Заставь ее уйти. - Не выйдет. Она больше меня. - Она больше, чем кто бы то ни было - добавил я. - Я не могу заставить нас уйти... - Подожди. Сделаю несколько фотографий. Он протянул мне камеру и я начал снимать. - Ближе можешь? - Нет. Слишком сильный ветер. И поэтому я снимал - через телескопические объективы, сканирующие устройства и прочие хитрые электронные штуки - пока мы кружили возле нее. - Я бы многое отдал, чтоб увидеть вершину. - Мы уже поднялись на тридцать тысяч футов, а пятьдесят - для нашей крошки потолок. Леди же, к сожалению, выше атмосферной границы. - Странно, - сказал я, - отсюда все же трудно поверить, что она дышит эфиром и все время созерцает звезды. Леннинг рассмеялся и зажег сигарету, а я потянулся за термосом с кофе. - И как тебе Серая Сестра? Я тоже закурил, затянулся глубоко. Флайер подхватила какая-то сила, протащила его немного, потом, словно потеряв к нему интерес, отпустила. Я ответил: - Как наше Леди на Абатторе - прямо между глаз. Мы пили кофе. Леннинг спросил: - Она слишком большая для тебя, Седой? Глотая кофе, в ответ я лишь заскрежетал зубами, потому что только мои близкие друзья называют меня так, для остальных же я - Джек Саммерс и мои волосы всегда были такими. Я вдруг усомнился, имеет ли Генри Леннинг статус моего близкого друга - только потому, что знает меня двадцать лет, особенно сейчас, после того, как он проявил инициативу и нашел эту штуку в мире с разреженной атмосферой, множеством скал, слишком ярким небом и именем, похожим на ЛСД, прочитанное наоборот, с именем в честь Джорджа Диселя, который оставил здесь свой след и был таков - неглупый парень! - Гора высотой в сорок миль - уже не гора, - наконец сказал я. Это целый мир, который какое-то глупое божество забыло забросить на орбиту. - То есть она тебя не заинтересовала? Я посмотрел вниз на серые лавандовые склоны, снова поднял глаза - туда, где исчезал всякий цвет и оставался только черный зазубренный силуэт, а вершины все равно не было видно, хотя я задирал голову пока не стало жечь в глазах под защитными очками. И я увидел облака, клубящиеся вокруг ее непреодолимых склонов; они были как айсберги, только в небе; и я услышал вой отступающего ветра, который пытался объять ее величие молниеносной лихой атакой, пытался и, конечно, не сумел. - Почему же, я заинтересован, - сказал я, - но чисто академически. Давай-ка в город, там я смогу поесть, выпить и, если повезет, сломать ногу. Он повел флайер на юг, и я не смотрел по сторонам. Я просто чувствовал ее присутствие у себя за спиной всю дорогу в город: Серая Сестра, высочайшая гора во всей разведанной вселенной. Непокорная, конечно. Я чувствовал ее присутствие в последующие дни, она отбрасывала тень на все, что попадало в поле моего зрения. Два следующих дня я изучал сделанные ранее фотографии, потом мне удалось откопать старые карты. Еще я поговорил с людьми, которые рассказали мне разные истории о Серой Сестре, очень странные истории. За это время мне не удалось обнаружить ничего обнадеживающего. Правда, я узнал, что пару столетий назад была предпринята попытка колонизировать Дисель, еще до того, как появились корабли со сверхсветовыми скоростями. Однако новый, неизвестный тогдашней науке вирус колонизировал самых первых колонистов, и они все погибли. Новой колонии исполнилось четыре года, новые доктора победили вирус, люди решили остаться на Диселе, и, казалось, гордились своим дурным вкусом в выборе среды обитания. Как я узнал, никто особенно и не пробовал связываться с Серой Сестрой. Было всего несколько попыток покорить ее, но они привели только к появлению новых легенд. Днем небо всегда было нестерпимо ярким. Оно терзало мои глаза до тех пор, пока я не начал надевать горные очки, всякий раз покидая отель. В основном, однако, я сидел в баре отеля, ел, пил, изучал фотографии и расспрашивал каждого, кто проходил мимо и бросал хотя бы мимолетный взгляд на эти самые фотографии, разложенные на столе. Я продолжал игнорировать Генри и его вопросы. Я знал, чего он хочет, но черт подери, он может и подождать. К несчастью, он так и делал, у него это получалось очень неплохо, что тоже раздражало меня. Он чувствовал, что я уже почти решился, и он хотел БЫТЬ ТАМ, КОГДА ЭТО СЛУЧИТСЯ. Он нажил целое состояние на покорении Касла, и я, поглядывая на хитрые морщинки вокруг его глаз, уже представлял какими будут строки нынешней истории в его изложении. Всякий раз, когда его лицо делалось похожим на лицо игрока в покер, и он, опираясь на стол одной рукой, другой медленно поворачивал фотографию, я представлял себе целые абзацы. Если бы я проследил за направлением его взгляда, я бы, наверное, увидел гордых покорителей гор в запыленных штормовках. В конце недели с неба опустился корабль с какими-то невоспитанными людьми на борту и разорвали цепь моих мыслей. Когда они появились в баре, я сразу понял, кто они есть, и тогда я снял свои темные очки, чтобы пригвоздить Генри взглядом василиска и обратить его в камень. Но в тот момент в нем содержался слишком высокий процент алкоголя, и у меня ничего не вышло. - Ты предупредил прессу, - сказал я. - Ладно, ладно, - сказал он, съеживаясь, и деревенея под моим взглядом, пробирающимся сквозь сумрачные дебри его нервной системы к маленькой серой опухоли - его Мозгу, - ты хорошо известен, и... Я снова надел очки и сгорбился над бокалом, спрятав пронизывающий взгляд, как вдруг один из вошедшей троицы спросил: - Простите, а вы случайно не Джек Саммерс? Чтобы как-то заполнить наступившую паузу, Генри сказал: - Да, это Безумный Джек, к двадцати трем годам покоривший Эверест и все остальные вершины о которых только стоит упоминать. В тридцать один он стал единственным человеком, побывавшим на высочайшей вершине во всей исследованной вселенной - пике Касла на Литани, высота 89000 футов. В моей книге... - Да, - сказал репортер, - меня зовут Гарри и я представляю ГП. Мои друзья представляют два других синдиката. Мы слышали, что вы собираетесь подняться на Серую Сестру. - Ваши сведения неверны, - сказал я. - Разве? Два других репортера подошли поближе и встали рядом с ним. - Мы думали, что... - начал один из них. - ...вы уже организовываете группу, - закончил другой. - Значит, вы не намерены покорить Серую Сестру? - спросил Гарри, пока один из подошедших разглядывал мои снимки, а другой собирался сделать свои. - Прекратите! - вскричал я, поднимая руку к объективу. - У меня от яркого света болят глаза! - Извините. Я буду снимать на инфра, - сказал фотограф и принялся возиться со своей камерой. Гарри повторил свой вопрос. - Я сказал только, что слухи неверны, - ответил я. - Я не утверждал, что я туда собираюсь и не говорил, что не собираюсь. Я еще ничего не знаю. - Если вы решите попытаться, когда вы предполагаете начать восхождение? - Извините, на этот вопрос я не могу ответить. Генри отозвал всю троицу к стойке и стал объяснять что-то, отчаянно жестикулируя. До меня донеслись его слова: "...после четырехлетнего перерыва..." Когда они посмотрят на мой столик, меня уже там не будет. Я вышел на улицу, где уже сгущались сумерки, и задумчиво двинулся вперед. И даже тогда, Линда, я ступал по ее тени. Серая Сестра звала меня и одновременно гнала от себя прочь, делала какие-то непонятные знаки, не двигаясь при этом с места. Я смотрел на нее, такую далекую, и все равно столь огромную, полуночный перст в подступающей ночи. Часы, оставшиеся до полной темноты, таяли, как расстояние до ее подножия, и я знал, что она будет следовать за мною повсюду, куда бы я не направлялся, даже во сне. Особенно во сне. И вот тут я, наконец принял решение. В последующие дни я наслаждался игрой. Имитировать нерешительность, когда все ждут от тебя твердости - большое удовольствие. Я смотрел на нее, мою последнюю и самую мою большую, мою собственную Коштру Пиврарчу, и чувствовал, что рожден ступить на ее вершину. И тогда я смогу уйти на покой, может быть даже еще раз жениться, перестану сохранять форму, начну делать все то, чего я раньше не делал и что стоило мне жены и дома, когда я отправился покорять пик Касла, высотой 89941 фут, четыре с половиной года назад, в дни моей славы. Я смотрел на Серую Сестру. Ее силуэт выступал в опустившихся сумерках: она стояла и ждала - темная, благородная и неподвижная, как и стояла она, наверно, вечно. 2 На следующее утро я разослал телеграммы. Словно космические почтовые голуби помчались они через световые годы. Они летели к людям, которых я не видел многие годы, и к людям, которые провожали меня с лунной станции. В каждой из них было одно и то же: "Если ты хочешь совершить свое самое главное восхождение, отправляйся на Дисель. Серая Сестра может скушать пик Касла на завтрак. Р.С.В.А к/о. Лодж. Джорджтаун. Седой". Назад, поверни назад... Я ничего не сказал Генри. Совсем ничего ему не сказал. То, что я делал и куда на какое-то время собрался отправиться, было моим личным делом. Я вышел из отеля задолго до восхода солнца, оставив у портье записку для Генри. "Уехал из города по делу. Вернусь через неделю. Держи форт. Безумный Джек." Я должен был изучить нижние склоны, фигурально говоря, поправить подол ее юбки, прежде чем представлять друзьям. Говорят, что только безумец ходит в горы в одиночку, но ведь и прозвище они мне дали не просто так. На моих фотографиях северный склон выглядел обещающе. Я посадил взятый на прокат флайер как мог близко к подножию горы, запер его и, взвалив на плечи рюкзак, пошел. Горы поднимались слева от меня и справа от меня, горы были позади, черные, как греки, в отступающем предрассветном сумраке белого, такого белого дня. А передо мной была даже не гора - длинный пологий склон, что бесконечно тянулся ввысь. Яркие звезды светили надо мной и холодный ветер бил мне в лицо, пока я шел вверх. Прямо впереди, однако, не было звезд - только чернота. В тысячный раз задумался я о том, сколько такая гора может весить. Меня всегда интересовал этот вопрос, когда мне приходилось иметь дело с горами. На небе ни облачка. Полная тишина нарушаемая лишь шуршанием моих башмаков по дерну и гравию. Очки болтались у меня на шее. Руки внутри перчаток вспотели. На Диселе мой рюкзак и я вместе весили наверное столько же, сколько я один на Земле - и это меня ужасно радовало. Воздух, который я вдыхал, обжигал, а при выдохе расходился облачками пара. Я отсчитал тысячу шагов и, посмотрев назад, не увидел флайера. Я отсчитал еще тысячу, посмотрел наверх и увидел, что некоторые звезды уже погасли. Примерно через час мне пришлось надеть очки. К этому времени я уже мог видеть, куда я иду. Ветер, казалось, крепчал. Она была такой большой, что я никак не мог всю ее окинуть взглядом. Я крутил головой из стороны в сторону, отклоняясь все больше назад. Вершины я не видел: слишком высоко в небо она уходила. На мгновение, у меня возникло невероятное ощущение, что я стою наверху и смотрю вниз, а ступни ног и ладони у меня начали зудеть, как у обезьяны, которая, отпустив одну высокую ветку, чтобы схватиться за другую, обнаруживает, что веток-то больше нет. Я поднимался еще два часа и остановился, чтобы перекусить. Это была прогулка, а не скалолазанье. Пока я ел, я раздумывал о том, как могла возникнуть Серая Сестра. Недалеко от нее, в радиусе шестидесяти миль было несколько вершин высотой в десять и двенадцать миль, а на другом континенте - пик Бурка, высотой в пятнадцать миль, но их и сравнивать нельзя было с Серой Сестрой. Меньшее тяготение? Ее строение? Я не знал. Интересно, что скажут Док, Келли и Малларди, когда увидят ее. Однако, мое дело - взбираться на горы, а не определять как они появились на свет. Я снова посмотрел вверх и увидел там несколько облаков. Они частично скрывали от меня Серую Сестру. Судя по фотографиям, которые я сделал с флайера, когда летел с Генри, у меня впереди было еще десять или даже двенадцать легких миль. Как подъем на большой холм. Наверняка здесь можно было идти разными маршрутами. Вообще-то, я даже подумал, что она может оказаться гораздо легче, чем я полагал поначалу. Эти мысли меня слегка взбодрили и я, запаковав свое хозяйство, двинулся дальше. Я уже чувствовал, что день мне предстоит хороший. Так и вышло. К полудню я сошел со склона на что-то напоминающее тропу. Продолжительность дня на Диселе около девяти часов и большую часть этого времени я провел в движении. Тропа оказалась такой удобной, что я шел по ней еще несколько часов даже после захода солнца и успел подняться на приличную высоту. К этому времени я уже начал пользоваться дыхательным оборудованием и включил обогрев костюма. Звезды были похожи на большие блистающие цветы, путь был легким, ночь казалась моим другом. Я вышел на широкий плоский участок и разбил лагерь под выступом скалы. Там я провел ночь, и мне снились снежные женщины, их груди походили на Альпы, розовые в лучах восходящего солнца; и они пели мне, как ветер, и смеялись, а глаза их напоминали льдинки. Они убежали от меня по облачному полю. На следующий день я поднялся еще выше. Тропа начала сужаться, местами она пропадала совсем, но вскоре появилась вновь. До сих пор идти вверх было легко и удобно. Тропа поднималась все круче, но я по-прежнему мог спокойно по ней идти. Мне удалось быстро пробежать по зигзагообразному пологому подъему и взобраться по широкой трубе почти также быстро, как Санта Клаус спускался бы по ней. Ветер усиливался и если бы подъем стал сложнее, у меня могли бы возникнуть серьезные проблемы. Респиратор я уже не снимал, но чувствовал себя превосходно. Я видел все далеко впереди. Подо мной лежали бесчисленные горы, как барханы в пустыне. Около вершины возникли ореолы горячих потоков воздуха. На востоке сверкало озеро Эмерик, темное и блестящее, как носок начищенного ботинка. Я прошел совсем рядом с выступающей скалой и оказался перед гигантской лестницей длиной по меньшей мере в тысячу футов. Поднявшись на последнюю ступеньку, я столкнулся с первым серьезным препятствием: гладкий, почти вертикальный участок скалы, высотой примерно в 85 футов. Обойти его было невозможно: пришлось лезть наверх. У меня ушло на это меньше часа, зато дальше стало снова полегче. Но тут меня атаковали тучи. Хотя подъем был совсем несложным, туман сильно мешал и тормозил продвижение вперед. Я хотел выбраться из облачной зоны еще до захода солнца, поэтому решил не делать остановки на обед. Но тучи все не кончались. Я поднялся еще на тысячу футов, а тучи продолжали окружать меня. Откуда-то снизу донеслись раскаты грома. Туман, впрочем, начал рассеиваться и я продолжил подъем. Тут я решил взобраться по трубе, конец которой едва мог различить, она показалась мне намного короче, чем зазубренный полумесяц слева. Это было ошибкой. Влажность в трубе оказалась гораздо выше, чем я предполагал. И стены были скользкими. Но я упрям, поэтому сражался со скользящими башмаками и мокрыми стенками трубы до тех пор, пока по моим расчетам, мне не осталась где-то с треть пути. Я уже изрядно выдохся. Тут только я понял, что сделал. То что я считал концом трубы, вовсе таковым не являлось. Я прополз еще футов пятнадцать и понял, что лучше бы я этого не делал. Туман начал клубиться вокруг меня и я моментально промок до нитки. Я боялся спускаться вниз и боялся подниматься вверх, но не мог же я торчать на одном месте вечно. Если вы когда-нибудь услышите человека, утверждающего, что он полз, как улитка, не ругайте его за банальное сравнение. Отнеситесь к нему с состраданием и симпатией. Я полз, как улитка, вслепую, по бесконечной скользкой трубе. Если бы мои волосы, когда я только влезал в эту проклятущую дыру, уже не были седыми... Наконец я выбрался из тумана. Наконец я увидел кусок яркого и недружелюбного неба, на которое я решил пока не обижаться. Я стремился к нему и, наконец, попал куда хотел. Как только я вылез из трубы, я заметил небольшой уступ футах в десяти надо мной. Я взобрался на него и растянулся во всю длину. Мои мышцы подрагивали от напряжения, и я заставил себя их расслабить. Я выпил воды, съел пару шоколадных плиток и еще глотнул. Минут через десять я встал. Земли уже не было видно. Только мягкая, хлопково-белая верхушка доброй старой бури. Я посмотрел наверх. Поразительно. Вершины по-прежнему не было видно. И если не считать пары трудных участков - таких, как последний, да и то возникших от моей чрезмерной самонадеянности - подниматься было так же легко, как по обычной лестнице. Теперь, однако, подъем становился посложнее. За этим то я и поднимался сюда: для проверки более трудных участков. Я приготовил ледоруб и продолжил восхождение. Весь следующий день я медленно продвигался вперед, не рискуя понапрасну, периодически отдыхая, составляя карты, делая многочисленные фотографии. Дважды крутизна подъема уменьшалась, и я быстро проделал семь тысяч футов. Теперь я уже находился выше Эвереста и продолжал восхождение. Однако, здесь появились места, где мне приходилось ползти и места где понадобилась веревка, были даже случаи, когда мне пришлось воспользоваться пневматическим пистолетом, чтобы было куда поставить ногу. (Если же у вас возник вопрос, почему я не вспомнил про пистолет в трубе - причин тут несколько: у меня могли лопнуть барабанные перепонки, я мог сломать ребро, ногу или просто свернуть себе шею). Почти перед закатом я оказался у длинного пологого подъема, уходящего далеко вверх. Здесь у меня вышли разногласия с моим вторым, более осторожным "я". В записке я написал, что вернусь через неделю. Заканчивался мой третий день в горах. Я хотел подняться, как можно выше, и начать спускаться вниз на пятый день. Если я пойду по этому маршруту, то мне удастся подняться по нему на сорок тысяч футов. А дальше, в зависимости от условий, у меня будут пятидесятипроцентные шансы достигнуть десятимильной отметки прежде, чем я буду вынужден повернуть назад. Тогда я смогу получить лучшее представление о том, что нас ждет на самом верху. Мое более осторожное "я" проиграло со счетом 0:3, и безумный Джек продолжил путь наверх. Звезды были невероятно большими и яркими - мне казалось, что они могут меня обжечь. Ветер перестал мне мешать. На такой высоте его просто не бывает. Мне пришлось усилить обогрев костюма и я подумал, что если бы мне удалось сплюнуть сквозь респиратор, то плевок замерз бы, не достигнув земли. Я смог подняться даже выше, чем рассчитывал, и разменял сорок тысяч футов этой же ночью. Найдя подходящее место, я остановился на ночлег и выключил ручной маячок. Ночью меня посетил странный сон. Невероятное существо из вишневого пламени стояло, на склоне передо мной. Чем-то оно напоминало человека, но стояло оно в совершенно невозможной позе, и я сразу понял, что такое может происходить только во сне. Что-то из моей прошлой жизни шевельнулось во мне и на какое-то странное мгновение я поверил, что передо мной Ангел Страшного Суда. Только в правой руке он держал огненный меч, а не трубу. Казалось, он простоял так целую вечность, направив острие меча в мою грудь. Сквозь него просвечивали звезды. И вдруг я услышал: "Возвращайся назад". Я ничего не смог ему ответить: мой язык перестал слушаться меня. А он повторил еще дважды: - Возвращайся назад. Возвращайся назад. "Завтра", - подумал я во сне и это, по-моему удовлетворило странное существо. Оно стало блекнуть и медленно исчезло, а меня окутала тьма. На следующий день я взбирался вверх как в свои самые лучшие годы. К позднему ленчу я достиг сорока восьми тысяч футов. Облачность внизу перестала закрывать от меня землю плотным одеялом. Я снова мог видеть то, что осталось далеко внизу. Земля лежала подо мной в темных и светлых заплатках. Сверху продолжали царить звезды. Подъем был сложный, но я чувствовал себя прекрасно. Я знал, что не успею подняться на десять миль, потому что видел, что впереди путь был не менее сложным, а дальше склон поднимался еще круче. И все равно настроение у меня оставалось отличным и оно продолжало улучшаться по мере моего восхождения. Нападение было произведено с такой быстротой и яростью, что только в самый последний момент я сумел его отразить. Голос из ночного сна загудел у меня в голове: - Возвращайся назад! Возвращайся назад! И она снова набросилась на меня с неба. Птица размером с кондора. Только это была не птица. Эта штука только имела форму птицы. А еще она имела огонь и статическое электричество. Когда оно помчалось на меня, я едва успел прижаться спиной к стене, зажав в правой руке ледоруб. 3 Я сидел в маленькой, темной комнате, под вращающимися разноцветными пятнышками света. Ультразвук щекотал мой мозг. Я пытался расслабиться и дать возможность доктору получить мои альфа-ритмы. Их где-то там регистрировали, обсчитывали и запоминали. Вся процедура заняла двадцать минут. Когда все закончилось, доктор пристал ко мне, как банный лист. Я с трудом отбился от него. - Отдайте мне запись, а счет пошлите Генри Леннингу в Лодж. - Я хочу обсудить с вами показания приборов, сказал он. - Сюда на днях приезжает мой собственный специалист по энцефаллограммам. Отдайте мне запись и все. - Не было ли у вас недавно какой-нибудь травмы? - Вот вы-то мне и ответите на этот вопрос. Что заметно? - И да, и нет - сказал он. - Больше всего на свете я люблю получать такие прямые ответы. - Я не знаю, что является нормой для вас, - отпарировал он. - Есть ли какие-нибудь прямые указания на мозговую травму? - Не могу сказать однозначно. Если вы расскажите мне что с вами случилось, и почему вас вдруг заинтересовала ваша энцефалограмма, тогда возможно мне будет легче... - Кончайте, - сказал я. - Дайте мне запись и пришлите чек. - Вы беспокоите меня, как пациент. - Разве вы считаете, что произошли какие-нибудь патологические изменения? - Не совсем. Но ответьте, если можете, на такой вопрос: У вас были недавно эпилептические припадки? - Насколько я знаю нет. А в чем дело? - В вашей энцефалограмме есть отклонения, которые бывают при некоторых формах эпилепсии через несколько дней после припадка. - Может ли удар по голове привести к такой же картине? - Это крайне маловероятно. - А что еще вызывает подобные явления? - Электрический шок, глазная травма. - Стоп, - сказал я и снял очки. - Насчет глазной травмы. Посмотрите на мои глаза. - Но я не офтальмо... - начал он, но я прервал его: - Мои глаза болят от обычного света. Если бы я потерял очки и находился на ярком свете в течение трех, четырех дней, могло бы это привести к такому эффекту? - Может быть... - сказал он. - Да, пожалуй. - Мне кажется вы хотели еще что-то добавить? - Я не уверен. Мне нужно еще раз снять вашу энцефалограмму, и если бы я знал, что с вами произошло, мне было бы легче сделать окончательные выводы. - Извините, - сказал я. - Мне нужна запись сейчас. Он разочарованно вздохнул и отвернулся. - Хорошо, мистер Смит. Проклиная гения горы, я вышел из Центрального Госпиталя с записью моих альфа-волн в качестве талисмана. Мысленно я бродил в джунглях памяти в поисках призрачного меча в столбе дыма. В Лодже меня ждали Леннинг и журналисты. - На что это было походе? - спросил один из журналистов. - Что вы имеете в виду? - Гора. Вы ведь были на ней, не так ли? - Нет комментариев. - Как высоко вы поднялись? - Нет комментариев. - Что о ней можно сказать по сравнению с Касла? - Нет комментариев. - У вас возникали сложности? - Ответ тот же. Извините, мне нужно принять душ. Генри последовал за мной в мой номер. Репортеры попытались было повторить его маневр. Тщетно. Когда я побрился, вымылся и сел в кресло, вооруженный бокалом и сигаретой, Леннинг задал свой любимый вопрос: - Ну? - Гну, - сказал я. - Проблемы? Я кивнул. - Непреодолимые? Я немного подумал. - Может быть и нет. Он добавил себе еще виски. Потом повторил свой вопрос: - Ты рискнешь попробовать? Я знал, что вопрос решен. Я знал, что даже если все остальные откажутся, я пойду один. - Я не знаю, - ответил я. - А почему? - Потому, что там что-то есть, - сказал я, - и оно не хочет, чтобы мы поднимались туда. - Там кто-то живет? - Я не уверен, что это слово "живет" подходит. Он опустил бокал. - Что, черт возьми, случилось? - Мне угрожали. И на меня напали. - Угрожали? На словах? По-английски? - Он отставил бокал в сторону, что свидетельствовало о том, насколько серьезно он отнесся к моим словам. - Напали? Как? - Я послал за Доком, Келли, Стэном, Малларди и Винсентом. Только что я получил от них ответ. Они прибудут сюда. Мигель и датчанин не смогут, и они шлют свои сожаления. Когда мы соберемся вместе, я расскажу, что со мной произошло. Но сначала я хочу переговорить с Доком. Так что сиди тихо, беспокойся себе на здоровье, и ни в коем случае не цитируй меня. Он допил виски. - Когда они все соберутся? - Через четыре, пять недель, - сказал я. - Это довольно-таки долго. - При нынешних обстоятельствах, - сказал я, - я не вижу других вариантов. - А мы пока что будем делать? - Есть, пить и созерцать Серую Сестру. Он опустил веки, и затем кивнул и потянулся за бутылкой. - Начнем? Было поздно и я стоял один в поле с бутылкой в руке. Леннинг уже ушел спать, а гора была окружена грозовыми тучами. Где-то далеко отсюда шумела буря, непрерывно меняющая свои очертания. Дул холодный ветер. - Гора, - сказал я. - Гора, ты сказала мне, чтобы я уходил прочь. Загрохотал гром. - Но я не могу, - сказал я и отхлебнул из бутылки. - Я приведу к тебе самых лучших, - продолжал я, - мы поднимемся по твоим склонам и постоим над звездами на твоей вершине. Я должен это сделать просто потому, что ты есть. Никаких других причин. Ничего личного. После паузы я сказал: - Нет, это неправда. - Я человек, - продолжал я, - и я должен покорять горы и тем доказать, что не умру, даже несмотря на то, что все люди смертны. Я меньше, чем мне хотелось бы быть, Сестра, а ты можешь сделать меня большим. Так что, наверное, личное здесь все же есть. - Единственное, что я умею делать - это покорять горы. А ты осталась последней - вызов моему мастерству, которому я учился всю жизнь. Может быть, дело в том, что смертный человек ближе всего к бессмертию тогда, когда он принимает вызов, когда ему удается преодолеть опасность. Момент триумфа - момент спасения. Мне нужно было множество таких моментов, и последний - должен быть самым длинным, так как его должно хватить до конца жизни. - Итак, мы рядом с тобой, Сестра, ты и я, простой смертный, но ведь ты велела мне уйти. А я не могу. Я приду к тебе, и если ты захочешь убить меня, попробуй. Вот так-то. Я допил свою бутылку. Снова засверкали молнии и ударил гром. - Это почти божественное опьянение, - сказал я грому. И тогда она подмигнула мне: вдруг высоко над ней загорелась Красная звезда. Ангельский меч. Крыло феникса. Душа в огне. Она подмигнула мне через сотни миль. А потом ветер, что дует меж миров, подул на меня. Он был наполнен слезами и кристаллами льда. Я стоял и впитывал его. - Не уходи, - сказал я, и не отрываясь смотрел вдаль пока снова не опустилась тьма, а я вдруг понял, что стою весь мокрый, как эмбрион, которому только еще предстоит вздохнуть и закричать. Большинство мальчишек сочиняют для своих приятелей придуманные автобиографии, которые им нравятся больше, чем настоящие, а те, или преисполняются соответствующим восхищениям, или отвечают еще более грандиозным и изысканным враньем. Но малыш Джимми, как мне рассказывали, всегда внимал своим маленьким друзьям широко открыв свои темные глаза, а ближе к окончанию их историй уголки его рта начинали дрожать. Когда же они заканчивали, его веснушки расползались в широкую ухмылку, а рыжая голова наклонялась набок. Его любимое выражение, как я понял, было "Заливаешь!" и его нос был сломан дважды еще до того, как ему исполнилось двенадцать. Именно поэтому, без сомнения, он и обратился к книгам. Тридцатью годами и четырьмя научными степенями позже, он сидел напротив меня в моем номере в Лодже, и я называл его Док, потому что все его так называли, поскольку у него был документ, дающий ему право резать людей и лечить их, причем не только тела, но и души, а еще потому что он выглядел так, что его нужно было называть именно Док, когда он ухмылялся, склоняя голову набок, и говорил "Заливай!" Мне хотелось стукнуть его в нос. - Черт возьми! Это правда! - говорил я ему. - Я сражался с огненной птицей! - У нас у всех были галлюцинации на Касле, - сказал он, поднимая один палец. - Из-за переутомления, - два пальца, - потому что высота влияла на наше восприятие и, следовательно, на наш мозг, - три, - из-за перевозбуждения, - четыре, - и частично из-за кислородного опьянения. - У тебя уже кончаются пальцы, и если ты посидишь немного на второй руке, то сможешь дослушать меня до конца, - сказал я. - Она налетела на меня, я взмахнул ледорубом и она сбила меня с ног и разбила очки. Когда я пришел в себя, ее не было, а я лежал на уступе. Я думаю, что это было существо, состоящее из энергии. Ты видел мою энцефалограмму, там есть отклонения от нормы. Я полагаю, у меня был первый шок, когда оно меня коснулось. - Ты потерял сознание от того, что ударился головой о камень... - Это из-за нее я упал на камень! - С этим я согласен. Камень был настоящим. Но нигде во вселенной никто никогда не видел "энергетических существ". - Ну и что? Тысячу лет назад ты тоже самое мог бы сказать об Америке. - Возможно, я бы так и сказал. Но я согласен с выводами врача из Центрального госпиталя относительно твоей энцефалограммы. Травма глаз. Зачем придумывать экзотические объяснения, если есть очевидные. Простые объяснения чаще всего оказываются верными. У тебя была галлюцинация, ты споткнулся и упал. - О'кей, - сказал я, - всякий раз, когда я начинаю с тобой спорить, мне требуется вещественные доказательства. Подожди минуточку. Я открыл свой шкаф и достал с верхней полки пакет, положил его на кровать и развернул одеяло. - Я сказал тебе, что взмахнул ледорубом, - сказал я, - так вот, я ее задел - и сразу же потерял сознание. Смотри! У меня в руках был ледоруб. Казалось, он побывал в открытом космосе: коричневые, желтые и черные пятна, весь выщербленный. Он взял ледоруб в руки, долго смотрел на него, потом начал говорить что-то насчет шаровой молнии, передумал и, покачав головой, бросил ледоруб обратно на кровать. - Не знаю, - наконец, сказал он, и на этот раз веснушки не поплыли в разные стороны, а остались на месте, и только побелевшие костяшки переплетенных пальцев выдавали его напряжение. 4 Мы планировали предстоящее восхождение. Мы чертили карты, изучали фотографии, прокладывали маршрут. Мы составили план нашего восхождения и начали тренировочную программу. Хотя Док и Стэн поддерживали хорошую физическую форму, ни один из них после Касла не участвовал в восхождениях. Келли был в превосходной форме. Генри начал прибавлять в весе. Малларди и Винс, как всегда, казалось были способны перенести чудовищные нагрузки, и при этом они сохранили прежнюю виртуозность. К тому же за прошедшие годы они совершили пару восхождений, но в последнее время они не отказывали себе ни в чем, и необходима была небольшая тренировка. Так что мы выбрали удобную, приличного размера гору и за десять дней напряженных тренировок дружно восстановили свою прежнюю форму. Затем мы перешли на витамины, гимнастику и специальную диету, завершая последние приготовления. Док изготовил из какого-то сплава семь блестящих коробочек размерами шесть на четыре дюйма, тонких, как первая книжка стихов, и дал каждому из нас для защиты от энергетических птиц, существование которых он отказывался признать. В одно прекрасное и горькое утро мы были готовы. Репортеры полюбили меня снова. Нашу галантную компанию непрерывно фотографировали, пока мы грузились во флайеры. Они должны были доставить нас к подножию Серой Сестры, чтобы наша многолетняя команда, собравшаяся в таком составе несомненно в последний раз, пошла на штурм ожидающих нас серых лавандовых склонов, освященных ослепительными лучами солнца. Мы приблизились к горе, и опять я подумал о том, сколько же может весить такая громада. Я уже рассказывал о первых девяти милях подъема. Не буду повторяться. У нас ушло на это шесть дней и добрая часть седьмого. Ничего необычного не происходило. Туман и неприятные холодные ветры остались далеко позади. Стэн, Малларди и я стояли, дожидаясь Дока и остальных в том месте, где на меня напала огненная птица. - Пока наше восхождение напоминает мне пикник, - сказал Малларди. - Угу, - пробурчал Стэн. - И никаких птиц. - Да, - согласился я. - Ты не думаешь, что Док был прав и у тебя действительно были просто галлюцинации? - спросил Малларди. - Я, помнится, видел подобные штуки на Касла... - Насколько я помню, - сказал Стэн, - это были нимфы в океане пива. Кому захочется добровольно повстречаться с огненными птицами? - Это уж точно. - Смейтесь, гиены, - сказал я. - Подождите, я на вас посмотрю, когда их прилетит целая стая. К нам присоединился Док и стал оглядываться по сторонам. - То самое место? Я кивнул. Он измерил уровень радиации и кучу еще каких-то параметров, но не нашел ничего необычного, что-то проворчал и взглянул на верх. Мы сделали то же самое. А потом начали подниматься. Три дня подъем был очень тяжелым, и нам удалось пройти только пять тысяч футов. Когда мы расположились на ночлег, все так устали, то сон пришел очень быстро. Как и Возмездие. Он пришел опять, только стоял он на сей раз не так близко. Он горел футах в двадцати от меня, паря в воздухе и направляя острие своего меча на меня. - Уходи, - повторил он трижды без всякого выражения. - Убирайся к дьяволу, - попытался сказать я в ответ. Он попробовал сделать шаг вперед. Но не сумел. - Спускайся вниз. Отступи. Тебе нельзя идти дальше. - И не мечтай, я все равно полезу наверх. До конца, до самой вершины. - Нет. Идти дальше нельзя. - Подожди, ты увидишь, - сказал я. - Возвращайся назад. - Если ты собираешься стоять здесь и следить за нашим движением, это твое дело, - сказал я ему. - А я буду спать. Я подполз к Доку и потряс его за плечо, но когда я взглянул назад, мой пылающий посетитель исчез. - В чем дело? - Слишком поздно, - сказал я, - он был здесь и исчез. Док сел. - Птица? - Нет, существо с мечом. - Где оно стояло? - Вон там, - показал я ему рукой. Док достал свои инструменты и минут десять производил разные измерения. - Ничего, - наконец сказал он. - Может быть тебе это приснилось. - Угу, точно, - сказал я. - Спокойной ночи, - с этими словами я улегся спать, и на сей раз я спал спокойно без огненных визитов до утра. Через четыре дня мы добрались до отметки в шестьдесят тысяч футов. Мимо нас проносились камни, словно артиллерийские снаряды, а небо напоминало огромный прохладный бассейн, где плавали бледные цветы. Когда мы поднялись на шестьдесят три тысячи футов, двигаться вперед стало заметно легче, и за два с половиной дня мы добрались до высоты семьдесят пять тысяч футов. Никакие огненные штуки не заявлялись ко мне в гости с требованиями повернуть назад. А затем появились непредвиденные трудности, совершенно естественные проблемы, которых нам хватало с лихвой и без огненных гостей. Мы вышли на большой горизонтальный шельф. Он был, наверное, с четыреста футов шириной. Когда мы начали его переходить, оказалось, что он не примыкает естественным образом к склону горы, а ниспадает вниз, в огромную расщелину. Нам придется спуститься, футов на семьсот, прежде, чем мы сможем снова двигаться вверх. Хуже того, дальше нам придется подниматься по ровному, почти вертикальному участку, а он тянулся на мили. А вершины все еще не было видно. - Ну, куда же мы пойдем? - спросил Келли, приближаясь ко мне. - Вниз, - решил я, - и нам придется разделиться. Мы пойдем вдоль большой расщелины в разных направлениях, чтобы посмотреть, какая дорога лучше. Встретимся на середине пути. Мы стали спускаться. Док, Келли и я пошли налево, остальные двинулись в противоположном направлении. Через полтора часа наша тропа кончилась. Мы стояли на уступе, а под нами была пустота. За все время нашего спуска нам нигде не удалось найти хоть какую-то возможность для подъема. Я лег на уступ, свесив голову и плечи вниз, а Келли держал меня за ноги. Я постарался заглянуть как можно дальше вправо и вверх. Ничего подходящего мне увидеть не удалось. - Надеюсь, остальным повезло больше, - сказал я, когда Келли с Доком втащили меня назад. - А если нет?.. - спросил Келли. - Нужно ждать. Они нашли. Правда, довольно рискованный вариант. Нигде не было удобного пути, ведущего непосредственно из расщелины наверх. Тропа кончалась у сорокафутовой стены, поднявшись на которую, можно было посмотреть вниз. Малларди, как и я, свесился вниз и смог рассмотреть, что делается футов на двести налево и на восемьдесят вверх, но, в отличие от меня, он нашел более-менее подходящий маршрут, ведущий на запад и вверх и исчезающий в неизвестности. Мы переночевали в расщелине. Утром я укрепил страховочный конец в скале и с помощью пневматического пистолета полез наверх. Док страховал. Дважды я сорвался, но к ленчу смог проделать тропу на сорок футов. Потом я остался лелеять свои синяки, а Генри сменил меня. Через десять футов на смену ему пошел Келли, и мы все страховали его. Потом пришел черед Стэна и Малларди. Тогда на стене должны были находиться сразу трое, потом четверо. К закату мы поднялись на сто пятьдесят футов и все покрылись мелкой белой пылью. Было самое время принять ванну. Мы заменили ее ультразвуковым душем. На следующий день, к ленчу, мы уже все были на стене в одной связке и, обнимая холодный камень, медленно, с трудом поднимались наверх, и старались не смотреть вниз. К концу дня мы закончили самый трудный участок. Дальше уже можно было за что-то цепляться руками и чувствовать что-то (не так, чтобы очень много) под носками наших башмаков. Но этого, впрочем, было маловато для продолжения пути при отсутствии яркого дневного света. На ночь нам пришлось еще раз вернуться в расщелину. Утром мы прошли стену. Наш путь продолжал круто забирать вверх и шел все дальше на запад. Мы прошли милю и поднялись при этом на пятьсот футов. Со следующей милей мы преодолели футов триста. А еще через футов сорок над нами оказался выступ. Пользуясь пистолетом, Стэн забрался на него, чтобы посмотреть, что нас ждет дальше. Он жестами позвал нас к себе, и мы последовали за ним; то, что мы увидели, вполне нас устроило. Прямо перед нами было место, будто специально для лагеря предназначенное, х