ми тиграми и познавали, что такое огонь, у них была великая культура! - У вас все-таки там девушка? - Да! - выпалил я. - _Да, Эмори! Да, Клавдий! Да, папочка!_ А сейчас я сообщу вам новость. Они мертвы, они стерильны. После этого поколения не останется марсиан. Я сделал паузу, потом добавил: - Они останутся только в моих записях, в микрофильмах и фотографиях, в стихах, которые появятся благодаря этой девушке. - О! Немного погодя он сказал: - Вы вели себя необычно последнее время. Я удивлялся, что происходит, и не знал, что это так важно для вас. Я склонил голову. Эмори и не заметил, что стал обращаться ко мне на "вы". - Это из-за нее вы блуждали по пустыне? Я кивнул. - Почему? Я поднял голову. - Потому что она исчезла. Не знаю, куда и почему. Я должен найти ее до отлета. - О! - снова. Он откинулся назад, открыл ящик стола и достал что-то, завернутое в полотенце. Потом развернул. На столе лежало фото женщины в рамке. - Моя жена. Привлекательное лицо с большими миндалевидными глазами. - Я моряк, ты знаешь, - опять на "ты" сказал он. - Был когда-то молодым офицером. Встретил ее в Японии. И полюбил, а у нас не принято было жениться на женщинах другой расы, поэтому я не женился. Но она была мне настоящей женой. Когда она умерла, я был на другом конце света. Моих детей забрали, и с тех пор я их не видел. Даже не знаю, в какой приют их поместили. Это было очень давно. Мало кто знает об этом. - Мне очень жаль, - сказал я. - Ничего. Забудем об этом. Но... - Он поерзал в кресле и посмотрел на меня. - Если ты хочешь взять ее с собой, возьми. С меня, естественно, голову снимут, но я уже слишком стар, чтобы возглавить еще одну такую экспедицию. Действуй! Он залпом допил холодный кофе. - Бери джипстер и дуй! Он отвернулся. Я дважды попытался сказать "спасибо", но не смог. Просто встал и вышел. - Саенара и все такое, - пробормотал он мне вслед. - Эй, Гэллинджер, - услышал я, повернулся и посмотрел на трап. - Кейн?! Он высунулся в люк: темная фигура на светлом фоне. Я сделал несколько шагов назад. - Что? - Твоя роза. Он протянул мне пластиковый контейнер, разделенный на две части. Нижняя часть была заполнена какой-то жидкостью, в которую спускался стебель. В другой половине была большая, только что распустившаяся роза. В ту ужасную ночь она показалась мне бокалом кларета. Я засунул контейнер в карман. - Возвращаешься в Тиреллиан? - Да. Теперь в горы. Выше. Выше. Небо было ведерком для льда, в котором не плавали две луны. Подъем стал круче, и мой механический ослик запротестовал. Я подстегнул его демультипликатором. Роза в контейнере билась о мою грудь, как второе сердце. "Ослик" заревел громко и протяжно, потом зашелся в кашле. Я еще раз подстегнул его, но он замер, как вкопанный. Поставив машину на ручной тормоз, я слез и пошел пешком. Как холодно здесь, наверху, особенно ночью. Почему она ушла? Почему она бежала из тепла в ночь? Вверх, вниз, повсюду, через каждую пропасть, ущелье, длинными ногами с легкостью движений, неведомой на Земле. Осталось всего два дня, моя любовь, и в этих днях мне отказано. Почему? Я полз по выступам, я прыгал с камня на камень, карабкался на коленях, на локтях, слушая, как рвется моя одежда. Ответа не было. Никакого выхода, Маллан? Неужели ты так ненавидишь свой народ? Тогда я попробую кое-что еще. Вишну, ты же хранитель! Сохрани ее, молю! Позволь мне найти ее! Иегова? Адонис? Озирис? Таммуз? Маниту? Лахба? Где она? Я поскользнулся. Камни сыпались из-под ног, руками я цеплялся за край скалы. Пальцы замерзли. Как трудно держаться! Я посмотрел вниз. Около двенадцати футов. Разжав руки, я упал и покатился. И услышал ее крик. Я лежал, не двигаясь, и смотрел вверх. Она звала из ночи: - Гэллинджер! Я лежал неподвижно. - Гэллинджер! Я слышал шорох камней и знал, что она спускается по какой-то тропе справа от меня. Я вскочил и спрятался в тени. Она вышла из-за скалы и неуверенно пошла вперед. - Гэллинджер? Я вышел из тени и схватил ее за плечо. - Бракса! Она вскрикнула, потом заплакала и попыталась уйти. Я впервые видел, как она плачет. - Почему? - спросил я. Но она лишь прижималась ко мне и всхлипывала. Наконец: - Я думала, ты разбился. - Может, я бы так и поступил. Почему ты оставила Тиреллиан и меня? - Разве М'Квайе не сказала тебе? Ты не догадался? - Я не догадался, а М'Квайе сказала, что не знает. - Значит, она солгала. Она знает. - Что? Что она знает? Бракса дрожала и ничего не ответила. Неожиданно я понял, что на ней только прозрачный плащ танцовщицы. Я снял куртку и набросил на ее плечи. - Великий Маллан! - воскликнул я. - Ты замерзнешь насмерть! - Нет. Я вынул контейнер с розой. - Что это? - спросила она. - Роза. Ты не разглядишь ее в темноте. Я когда-то сравнил тебя с ней. Помнишь? - Д-да. Можно, я ее понесу? - Конечно! Я сунул розу обратно в карман куртки. - Ну, я по-прежнему жду объяснения. - Ты на самом деле ничего не понимаешь? - Нет! - Когда пришли дожди, - сказала она, - наши мужчины, очевидно, были стерилизованы, но на мне это не сказалось... - О! Мы стояли, и я думал. - Но почему же ты бежала? Разве на Марсе беременность запрещена? Тамур ошибся. Твой народ может ожить. Она рассмеялась. Снова безумный Паганини заиграл на скрипке. Я остановил ее, прежде чем смех перешел в истерику. - Как? - спросила она наконец, растирая щеку. - Вы живете дольше нас. Если наш ребенок будет нормальным, значит, наши расы могут дать потомство. У вас должны были сохраниться и другие женщины, способные к деторождению. Почему бы и нет? - Ты читал книгу Локара, - сказала она, - и еще спрашиваешь меня... Решено было умереть. Всем. Но и задолго до общего решения последователи Локара знали... Они решили давным-давно. "Мы сделали все, - говорили они, - мы видели все, мы слышали и чувствовали все. Танец был хорош. Пусть он кончится". - Ты не можешь верить в эту чепуху! - Неважно, во что я верю, - ответила она. - М'Квайе и матери решили, что мы должны умереть. Сам их титул сейчас насмешка, но отступать от своего они не желают. Осталось исполниться лишь одному пророчеству, но оно ошибочно. Мы умрем. - Нет, - возразил я. - Почему "нет"? - Летим со мной на Землю! - Нет. - Тогда идем со мной сейчас: - Куда? - В Тиреллиан, я хочу поговорить с матерями. - Ты не сможешь. Сегодня ночью церемония. Я расхохотался. - Церемония в честь бога, который низверг вас во прах? - Он по-прежнему Маллан, - ответила она. - А мы по-прежнему его люди. - Вы отлично сговорились бы с моим отцом, - усмехнулся я. - Я иду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется нести тебя. Я сильнее и больше тебя. - Но ты не больше Онтро. - Во имя дьявола, кто этот Онтро? - Он остановит тебя, Гэллинджер. Он кулак Маллана. 4 Я затормозил джипстер перед единственным входом, который знал, - входом к М'Квайе. Бракса поднесла розу к свету лампы. Она молчала, на лице ее застыло отрешенное выражение, как у мадонны, баюкающей младенца. - Они сейчас в храме? Выражение мадонны не изменилось. Я повторил вопрос. Она шевельнулась. - Да, - сказала она с удивлением, - но ты не сможешь войти. - Посмотрим. Она двигалась, как в трансе. Глаза ее в свете восходящей луны смотрели в пустоту, как в тот день, когда я впервые увидел ее танцующей. Я щелкнул пальцами. Она не отреагировала. Распахнув дверь, я пропустил Браксу. В комнате царил полумрак. Она закричала в третий раз за этот вечер: - Не причиняй ему вреда, Онтро! Это Гэллинджер! До сих пор я никогда не видел марсиан-мужчин, только женщин. Поэтому не знал, является он уродом или нет, хотя сильно подозревал, что является. Я смотрел на него снизу вверх. Его полуобнаженное тело покрывали уродливые пятна и какие-то узелки. Явно гормональная недостаточность. Я считал себя самым высоким человеком на этой планете, но он был семи футов ростом и гораздо тяжелее меня. Теперь я знал происхождение своей огромной кровати! - Уходи, - сказал он. - Она может войти, ты - нет. - Я должен забрать свои книги и вещи. Он поднял длинную левую руку. Я посмотрел. В углу лежали все мои вещи. Аккуратно сложенные. - Я должен войти и поговорить с М'Квайе и матерями. - Нет! - От этого зависит жизнь вашего народа. - Уходи! - протрубил он. - Возвращайся к своему народу, Гэллинджер! Оставь нас! Мое имя в его устах звучало, как чужое. Сколько ему лет? Триста? Четыреста? И всю жизнь он был стражем храма? Почему? От кого он сейчас его охранял? Мне не нравилось, как он движется. Я встречал людей, которые двигались так же. Если их воинское искусство развито так же, как искусство танца, или, что еще хуже, искусство борьбы было частью танца, мне грозили крупные неприятности. - Иди, - сказал я Браксе. - Отдай розу М'Квайе и скажи, что это от меня. Скажи, что я скоро приду. - Я сделаю так, как ты говоришь. Вспоминай меня на Земле. Прощай! Я не ответил, и она прошла мимо Онтро, неся розу в вытянутой руке. - Теперь ты уйдешь? - спросил он. - Если хочешь, я скажу ей, что мы сражались и ты почти победил меня, но я ударил тебя, ты потерял сознание и я отнес тебя на корабль. - Нет, - сказал я. - Или я обойду тебя, или пройду через тебя, но я должен войти туда! Он полуприсел, вытянув руки. - Грех прикасаться к святому человеку, - ворчал он, - но я остановлю тебя, Гэллинджер. Моя память - затуманенное окно - внезапно распахнулась наружу, туда, где свежий воздух. Все прояснилось. Я увидел прошлое - шесть лет назад. Я изучаю восточные языки в Токийском университете, стою в тридцатифутовом круге Кадокана, у меня кимоно с коричневым поясом - на один дан ниже черного. Я овладел техникой одного утонченного удара, соответствующего моему росту, и благодаря ему одержал много славных побед на татами. Но прошло пять лет с тех пор, как я тренировался в последний раз. Я знал, что нахожусь не в форме. Но я постарался заставить мозг переключить все внимание на Онтро. Голос откуда-то из прошлого произнес: - Хаджимэ, начинайте. Я принял позу неко-аши-дачи - "кошачью". Глаза Онтро странно блеснули, он поторопился изменить стойку, и тут я бросился на него. Это был мой единственный прием. Левая нога взлетела, как лопнувшая пружина. В семи футах от пола она столкнулась с его челюстью, когда он пытался увернуться. Голова откинулась назад, и он упал навзничь, издав утробный стон. "Вот и все, - подумал я. - Прости, старина". Но когда я переступал через него, он подсек меня, и я упал, не веря, что в нем нашлась сила не только сохранить сознание после такого удара, но и двигаться. Его руки нащупали мое горло. _Нет! Этим не должно кончиться_. Но словно стальная проволока закрутилась вокруг шеи. И тут я понял, что он все еще без сознания, что это просто рефлекс, полученный в результате долголетней тренировки. Я видел это однажды. Человек умер, его задушили, но он продолжал сопротивляться, и противник решил, что он еще жив, и продолжал его душить. Я ударил его локтем в ребра и головой в лицо. Хватка Онтро слегка ослабла. Страшно не хотелось его уродовать, но пришлось. Я сломал ему мизинец. Рука разжалась, я освободился. Он лежал с искаженным лицом и тяжело пыхтел. Сердце мое разрывалось от жалости к поверженному голиафу, защищавшему свой народ, свою религию. Я проклинал себя за то, что перешагнул через него, а не обошел. Шатаясь, я добрался до своих вещей в углу комнаты, сел на ящик с микрофильмами и закурил сигарету. Что я им могу сказать? Как отговорить расу, решившую покончить жизнь самоубийством? И вдруг... Возможно ли? Подействует ли? Если я прочту им книгу Экклезиаста, если я прочту произведение литературы более великое, более пессимистичное, и покажу им, что суета, о которой писал Экклезиаст, вознесла нас к небу, поверят ли они, изменят ли свое решение? Я погасил сигарету о мозаичный пол и отыскал свой блокнот. Холодная ярость переполняла меня. И я вошел в храм, чтобы прочесть черную проповедь по Гэллинджеру из книги Экклезиаста. Из Книги Жизни. М'Квайе читала Локара. Роза, привлекавшая взгляды, стояла у ее правого локтя. Все дышало спокойствием. Пока я не вошел. Сотни людей с обнаженными ногами сидели на полу. Некоторые мужчины были такими же крошечными, как и женщины. Я шел в башмаках. Иди до конца. Либо все потеряешь, либо победишь всех. Дюжина старух сидела полукругом за М'Квайе. Матери. Бесплодная земля. Сухие чрева, сожженные огнем. Я двинулся к столу. - Умирая сами, вы обрекаете на смерть своих соплеменников, - закричал я, - а они не знали жизни, которую знали вы, ее полноту - со всеми радостями и печалями. Но это неправда, что вы должны умереть. Те, кто говорит так, лгут. Бракса знает, потому что она под сердцем носит ребенка... Они сидели, словно ряды будд. М'Квайе отодвинулась назад, в полукруг. - ...моего ребенка! - продолжал я. Что подумал бы мой отец об этой проповеди? - И все ваши молодые женщины могут иметь детей. Только ваши мужчины стерильны. А если вы позволите врачам из следующей экспедиции землян осмотреть вас, то, может быть, и мужчинам можно будет помочь. Но если и это невозможно, вы можете породниться с людьми Земли. Мы не ничтожные люди из ничтожного места. Тысячи лет назад Локар нашего мира в своей книге доказывал ничтожность Земли и землян. Он говорил так же, как и ваш Локар. Но мы не сдались, несмотря на болезни, войны и голод. Мы не погибли. Одну за другой мы побеждали болезни, голод, войны и уже давно живем без них. Может быть, мы покончили с ними навсегда. Я не знаю. Мы пересекли миллионы миль пустоты, посетили другой мир. А ведь наш Локар говорил: "К чему волноваться, ведь все суета сует". Я понизил голос, как бы читая стихи. - А секрет в том, что он был прав! Это все гордыня и тщеславие. Но суть рационального мышления заставила нас выступить против пророка, против мистики, против бога. Наше богохульство сделало нас великими, поддержало нас, и боги втайне восхищались нами. Я был словно в огне. Голова кружилась. - Вот книга Экклезиаста, - объявил я и начал. - Суета сует, - говорит проповедующий, - суета сует и всяческая суета... В задних рядах я заметил безмолвную Браксу. О чем она думает? И я наматывал на себя часы ночи, как черную нить на катушку. Поздно! Наступил день, а я продолжал говорить. Я завершил Экклезиаста и продолжил Гэллинджером. И когда я кончил, по-прежнему стояла тишина. Ряды будд не пошевелились за всю ночь ни разу. М'Квайе подняла правую руку. Одна за другой матери повторили ее жест. Я знал, что это значит. "Нет", "прекрати", "стоп"! Я не сумел пробиться в их сердца. И тогда я медленно вышел из храма. Около своих вещей я рухнул. Онтро исчез. Хорошо, что я не убил его. Через тысячу лет вышла М'Квайе. Она сказала: - Ваша работа окончена. Я не двигался. - Пророчество исполнилось. Люди возрождаются. Вы выиграли, святой человек. Теперь покиньте нас побыстрее. Мой мозг опустел, словно лопнувший воздушный шарик. Я впустил в него немного воздуха. - Я не святой, а всего лишь второсортный поэт. Я закурил. Наконец: - Ну ладно, что за пророчество? - Обещание Локара, - ответила она, как будто в объяснении не было необходимости. - Святой спустится с неба и спасет нас в самый последний час, если все танцы Локара будут завершены. Он победит кулак Маллана и вернет нас к жизни. - Как? - Как с Браксой и как в храме. - В храме? - Вы читали нам его слова, великие, как слова Локара. Вы читали, что "ничто не ново под солнцем", и издевались над этими словами, читая их, - и это было новым. На Марсе никогда не было цветов, - сказала она, - но мы научимся их выращивать. Вы - Святой Насмешник, - кончила она. - Тот, Кто Издевается в Храме. Вы ступали по святыне обутым. - Но ведь вы проголосовали "нет". - Это "нет" нашему первоначальному плану. Это - позволение жить ребенку Браксы. - О! Сигарета выпала у меня из пальцев. Как мало я знал! - А Бракса? - Она была избрана полпроцессии назад танцевать - в ожидании вас. - Но она сказала, что Онтро остановит меня. М'Квайе долго молчала. - Она никогда не верила в пророчество и убежала, боясь, что оно свершится. Когда вы появились и мы проголосовали, она знала. - Значит, она не любит меня и никогда не любила. - Мне жаль, Гэллинджер. Эта часть долга оказалась выше ее сил. - Долг, - тупо повторил я. - Долгдолгдолгдолг! Трам-тарарам! - Она передает вам прощальный привет и больше не хочет вас видеть... мы никогда не забудем твоей заповеди, - добавила М'Квайе. Я вдруг понял, какой чудовищный парадокс заключается в этом чуде. Я сам никогда не верил в свои силы и никогда не поверю в мир, сотворенный даром собственного красноречия. Как пьяный, я пробормотал: - М'Нарра. И вышел в свой последний день на Марсе. _Я победил тебя, Маллан, но победа принадлежит тебе. Отдыхай спокойно на своей звездной постели. Будь проклят!_ Вернувшись на корабль пешком, я закрыл дверь каюты и проглотил сорок четыре таблетки снотворного. Когда наступило пробуждение, я был жив. Корабельный лазарет. Корпус корабля вибрировал. Я медленно встал и кое-как добрался до иллюминатора. Марс висел надо мной, как раздутое брюхо. До тех пор, пока не размазался и не заструился по моим щекам.