- Про Чернобыль слыхали?
     - М-м-м...
     Не знаю, что такое "М-м-м", но скорей всего это означает наследственный
сифилис или алкаголизм. Пока он меня стриг, я все время  его  торопил,  мол,
успеть  бы  на электричку. Получилось отлично: косо, криво, сзади ступеньки.
То что надо, стрижечка. От станции до Сашиной дачи топать с километр. Народу
сейчас негусто, все жарятся на пляже. Я выбрал тропинку побезлюдней и  задал
себе  упражнение: пусть эта дорога - моя жизнь. Вот я сейчас только родился.
Так, пошел! Вот у того столба - я пошел в школу. Хлоп, хлоп, хлоп! - школу я
отпрыгал на одной ноге. Интересно, что  подумал  бы  притаившийся  в  кустах
психиатр?  Так. За тем вот, поворотом - это я сегодняшний. Я сбавил шаг. Под
кустом рябины мне исполнилось сорок пять и дал о себе знать радикулит.  Мимо
колодца  я  проходил  уже  шестидесятилетним и уставшим. Последний отрезок я
плелся, ссутуленный, шаркая с одышкой, останавливаясь, как при  стенокардии.
Вот  уже калитка. Конец пути. Стой, дурень, там дальше - твоя смерть! Но бес
любопытства подтолкнул. Я зашел туда и "умер". Потом много  раз  я  повторял
этот  этюд,  но  всегда  почему-то  перешагивал  этот  последний рубеж, хотя
внутренний голос скулил-вопил и  сопротивлялся.  Обратил  внимание  на  свои
руки:  гнусная  манера  грызть  ногти! С этим надо бороться. Не видел еще ни
одного старика, грызущего ногти. Заодно и мне польза будет.

        13.
     Старики упрямы. Старики ворчливы.  Стариковский  консерватизм.  Почему?
Есть  целая  наука - геронтология. Однако, я далеко не ученый. Что-то где-то
слыхал. Никогда меня это всерьез не интересовало. Это каждый успеет. Все там
будем. "Старый мудрец" - как символ коллективного бессознательного  у  Юнга.
(Мудрость,  как  следствие  старости). С другой стороны - "старпер", "старый
осел молодого везет", "старую собаку не выучишь новым фокусам". Но:  "Старый
конь  борозды  не  портит",  "старый  друг..." - это вообще не из той оперы.
Главное - "Старость - не радость".  Вот  и  разберись  тут!  Предположим,  я
старик.  Главное, повторять себе: "Я стар. Я очень стар. Я - суперстар." Вот
я прожил целую жизнь. И если я что-то икал, о чем-то думал столько  времени,
меня  уже  не  занимает  качественный  состав  моего опыта. Может быть я всю
жизнь, как последний тупица, повторял одни и те же ошибки. Но  у  многих  ли
хватит  мужества  признать,  что  жизнь  прожита  впустую, перед лицом самой
смерти? Когда уже поздно что-либо менять? Распространенное заблуждение,  что
старики  спокойней,  мудрее,  добрее  и  т.д. Водка ведь тоже далеко не всех
веселит, хотя и  говорится:  "навеселе".  Усугубляется  то,  что  уже  есть.
Конечно,  каждый  старик  умнее (самого себя в молодости). Я тоже буду знать
больше, потом. Склероз, маразм сведут на нет весь интеллектуальный прогресс.
Есть желчные старики, которые ненавидят молодость именно за то,  что  на  их
привлекает, но уже, увы - недоступна. Развенчиваем еще один миф "о доброте и
спокойствии".  Кстати, за спокойствие мы часто принимаем клиническую картину
апатии. Есть старики, которые ненавидят детей: "Если жизнь настолько пуста и
безнадежна, то к чему терпеть эти дурацкие вопли  и  прыжки?  Во  имя  чего?
Пополнять  ряды, плодить неудачников?" Это уже не от возраста зависит. Детей
одинаковых тоже нет.  Старик  чувствует,  что  к  нему  начинают  относиться
снисходительно,  "с  поправкой на возраст" и начинает входить в роль. Тогда:
     1)он ворчит: "Я еще не старик! Мы еще повоюем!", а потом
     2)Он расплывается в приторной улыбке: "Вот какой  я  милый  и  славный,
бесполезный, но за то очень добрый и безобидный овощ."
     Это  все  -  неблагополучные  старики,  те,  которым страшно оглянуться
назад. А как же спокойные, степенные? Эти - назидательный пример  юношеству.
У  них  мания  величия.  Они  в  своих устных и письменных мемуарах пытаются
составить  себе  эпитафию,  свой  собственный  некролог,   опасаясь,   чтобы
кто-нибудь не сделал этого за них. Значит, и у этих не все так благополучно,
только   видимость  одна.  Эти  претендуют  на  знание  истины  в  последней
инстанции. Как же так: жизнь прожить и так ни к чему не прийти? Они истину и
подгоняют  под  свой  куценький  опыт.  Полученный  суррогат  они  выдают  с
непререкаемой  интонацией:  "С  годами  вы поймете..." Выходит, нет на свете
благополучных стариков? Смотрю на свою, вполне  благополучную  физиономию  в
зеркале и она начинает меня раздражать. Дурилка картонная, а не старик! Кого
ты  купишь  на свои седины? У тебя еще сорок, как минимум лет, в запасе и не
устал ты от  жизни,  аж  никак.  Смотрю  на  свои  руки:  ногти  стали  чуть
отрастать,  но все равно, руки молодые, гладкие. А у стариков они узловатые,
мосластые, жилистые и мало подвижные. Неужели все это - пустая затея? Смотрю
на свои кисти, а они смотрят на меня. Ищу  им  нужное  выражение.  Складываю
пальцы  вместе,  а  большой  -  в  сторону,  как гитарист, готовящийся взять
аккорд. Теперь, в таком  положении,  немного  сгибаю  фаланги.  Ничего,  уже
лучше:  "Руки-крюки".  Вымазываю  себе тыльные части слабым раствором клея и
даю высохнуть. Замечательно: кожу постягивало, мелкая сеточка морщин, только
блестит  подозрительно  -  надо  больше  разбавлять  водой.   Потом   вдруг,
вспоминаю,  как  нас  еще  студентами водили сдавать кровь, как на донорском
пункте стягивали руку жгутом.  Пробуем.  Превосходно:  все  вены  повылазили
наружу,  рука  стала  безобразной,  quoderat  demonstrandum. Добавим к этому
легкий тремор: если направление от локтя к запястью взять за  ось  и  качать
вокруг  нее  с  небольшой амплитудой получается отменное старческое дрожание
рук. Надо запомнить.


        14.
     Уже больше недели я торчу на этой даче, а толку все еще мало. Походка у
меня несколько изменилась,  но  это  еще  надо  сознательно  контролировать,
автоматизма еще нет. "Обнашиваю" дедушкин френч и очки. У костюма такой вид,
будто  я в нем сплю. А выглядит он так, потому что это так и есть. Врастаю в
личину. Один раз, правда, не удержался: джинсы, футболка, никакого  грима  -
пошел  на курортную дискотеку. Не то, чтобы потанцевать. Танцевать как раз и
не хотелось, а просто так  -  потолкаться  среди  людей.  Мои  обесцвеченные
волосы  никого  не  волновали.  Девки  скачут,  трясут всем на свете, ногами
дрыгают - дуры счастливые. А эти темпераментные  юноши!  Какие  все  крутые!
Барбосы  зеленые. Единственное, что я себе позволил - пропустил грамм двести
с каким-то низким хмырем. Он вовсю пялился на девчонок. А мне  что-то  и  не
веселилось.  Может,  и  правда,  начинаю стареть? Почему под самую завязку -
разочарование? Сперва меня любит мама, мои родные, знакомые. За  то,  что  я
такой  умный  и  хороший. Потом меня любят друзья и бабы - кто за что. Любит
жена, сначала просто как баба, а потом уже по привычке. Дети  любят  -  я  с
ними  вожусь,  я  им  нужен,  от  меня еще что-то зависит. А когда наступает
момент, что уже не зависит - гуляй, Вася. Почва выбита из-под ног. И у  меня
есть два пути;
     1)  Менторский  - "Я всю жизнь отдал людям. Берите с меня пример. Честь
мне и хвала (а желательно, и вечная память). Или:
     2) Экстрапунитивный - "Я всю жизнь старался,  думал,  что  это  кому-то
нужно,  но  люди гораздо хуже и не оценили всего этого." Все старики балдеют
на своей  эпохе.  Вы  видели  хоть  одного,  кто  жаловался  бы  на  "плохую
молодость"? Да, времена были тяжелые, непростые, но какие-то светлые (война,
голод,  разруха,  репрессии,  эпидемии).  Интересно,  что  Николай Иваныч не
укладывался в эту схему.  Похоже,  он  знал  свое  место,  вовремя  понял  и
смирился.  И  при этом получал какие-то радости жизни. Конечно, его розарий,
его краеведческий музей - хобби, игры для забивания  мозгов  на  пенсии.  Но
далеко  не всегда он выглядел жалким и беспомощным. Иногда, когда он стрелял
глазами из-под своих очень "плюсовых" очков, мне  казалось,  что  это  -  он
настоящий,  а  хихикающий  божий  одуванчик  -  это  так,  дань общественным
ожиданиям. Кстати, что такое пенсия? Ведь это  -  оплачиваемое  государством
ожидание  своей  смерти.  И  гуманное  государство,  определяя  ее  размеры,
стремится к тому, чтобы мучительное ожидание не слишком затягивалось. Почему
я Николай Иваныча воспринимал не только, как старика? Да  наверное,  потому,
что он не только старик. Иногда же кажется, что старики повышенно участливы.
Это  и  так, и не так. Просто, когда своя жизнь не дает достаточно материала
для переживаний, они чисто вампирически делают  объектом  переживаний  жизнь
чужую.  Но  это не исключительно стариковская черта. Мой старик, разводил ли
он розы, собирал ли материалы для никому не нужного музея - когда он играл в
свои игры, он был  востребован  и  не  страдал  от  недостатка  признания  и
сочувствия.  Что-то  могло  еще  заинтересовать его просто само по себе. Так
что, Витя, твои планы "вывести формулу старости" - ерунда, мечта метафизика.
Кожа морщится одинаково, но что делать с мозгами? Ну, сделаю  я  совершенный
грим,  походку, дикцию. Но это будет, в лучшем случае, "Я в старости". И то,
не уверен: мне не хватает главного мотива, главного конфликта: "Жизнь ушла".
Итак, я потерял массу времени на то, чтобы рационально оседлать  свою  роль,
когда  мне  надо  было всего лишь ужаснуться от того, что неизбежный конец -
рядом. Очень ли я обману себя и других? Ну, так не пару лет, а пару десятков
- какая разница?  Я  ведь  и  так  ничего  не  успел  -  только  пил,  жрал,
развлекался.  Ведь  так  и есть. И все мои трепыхания ни к чему не приведут.
Разве это  не  ужас?  Настроение  испортилось  окончательно.  Хорошо,  Витя,
продолжай в том же духе.

        15.
     Опять видел дурацкий сон:
     Я  где-то  в  больнице, в операционной, на столе. Люди в белых халатах.
Рука перевязана жгутом.  Сестра  делает  мне  инъекцию  внутривенно.  Доктор
спрашивает  ее:  "Вы  сделали  два  кубика анальгина?" "Анальгина?"- в ужасе
переспрашивает  она:  "Разве  вы  сказали,  анальгина?"   Они   суетятся   и
переживают,  кто  за это будет отвечать, потому что "он же сейчас..." "Он" -
это я, значит. И я сейчас... Прямо сейчас! Как же мне собраться? Мне холодно
и страшно. Сейчас я прыгну куда-то. Там темно. Что я там буду делать?  Я  же
ничего не знаю. Я так привык здесь! Зачем они это сделали? Я их всех обману.
Сейчас станет темно, но это я просто усну. Я даже...
     Встал  я  подавленным.  Ничего  себе, сон! А я - ничего, молодцом. Даже
испугаться не успел. А ведь не знал, что мне все это только снится. Как я их
всех взул - "я сейчас просто усну!" Это не они мне, а я сам  себе  обезболил
процесс.   Безо   всякого   наркоза.  Медсестра,  сучка  рассеянная.  Врачи,
называется. Стоп! На кого я злюсь? Это же мне приснилось!  Вспомнилась  одна
хрестоматийная байка: В редакцию одного издательства пришел мужик. В лаптях,
с  рукописью. Дело было при царе-батюшке. Редактор прочитал, заинтересовался
и принял у себя мужика. Оказалось, это был Лев Толстой. Но  ему  надо  было,
чтобы  рассказ  приняли не от графа Льва Николаевича, а от простого русского
крестьянина. Здорово это напоминает  и  мою  затею!  Пушинский  и  Бранцотти
беседуют  со мной, то да се. Надо обязательно попросить у итальянца автограф
- для доказательства. А  потом  я  "молодой-зеленый"  прихожу  на  студию  и
говорю:  "Ну,  что,  берете  меня  на  роль?" Они, естественно: "Нет, вы еще
слишком молоды..." А я тогда с торжествующим  видом  вытаскиваю  автограф  и
спрашиваю...  Целый  день  вожусь  у  зеркала со своим лицом. Хорошая вещь -
коллодий. Морщин - хоть отбавляй. Неужели я когда-то таким  стану?  Немножко
тертого  графита на веках не помешает. Бороду и усы - распустил, к черту, по
волоску, иначе вида - никакого. Клеил потом, часа два кряду. Из  остатков  -
удлинил  себе  брови и кое-что налепил в уши. Недельную щетину - a la George
Mikchael, тоже обесцветил.  Вышла  характерная  пенсионерская  "небритость".
Поработал  с  шеей.  В  нос  затолкал  ватные тампоны, он сразу преобразился
картошкой. Из пластмассовой линейки на свечке согнул дужку - за нижнюю губу.
Она оттягивает вниз щеки. Брыла, как у бульдога.  А  тарахтит  во  рту,  как
вставная  челюсть.  Видос у меня, конечно!.. Пожалуй, пора перейти к полевым
испытаниям!

        16.
     Под вечер я решился на вылазку, в полной  экипировке.  Больше  всего  я
боялся, что какая-то досадная мелочь может меня выдать. ("Товарищ лейтенант,
у  вас  ус  отклеился!")  И меня тогда в лучшем случае поднимут на смех, а в
худшем - ... В театре я много раз бывал дедом: Старик Хоттабыч, Папа  Карло,
мало  ли.  Но там я не боялся разоблачения - ведь зрители идут на этот обман
добровольно. Но и не сидеть же мне вечно на этой даче! Заветной мечтой крысы
Чучундры из "Рикки-Тик-ки" было -  когда-нибудь  отважиться  и  выползти  на
средину  комнаты. Нет, лучше оскандалиться сейчас, чем потом. Надеваю очки и
все мутнеет в глазах. Отражения своего не вижу  -  так,  смутные  очертания.
Однако,  я  знаю,  что мои глазища сейчас - огромные, на все стекло, и из-за
этого у лица сердитое выражение. Проверив все, от шляпы до сандалий, нахожу,
что все в порядке. Накладное  брюшко  хорошо  держится  под  френчем.  Какое
мучение  - ходить по жаре в носках! Но что поделаешь - старики не нося обувь
на босу ногу, а мои стопы без признаков подагры, меня бы  выдали.  Я  достал
носовой платок и пропитал его корвалолом. Второй платочек я сбрызнул змеиным
ядом  (это  растирание такое) и теперь излучал вокруг себя такой аптекарский
аромат, что это не могло не надавить на подсознание.  Любое  сомнение  будет
гаситься  этим  запахом.  Ведь  мы  настолько привыкли доверять своим ушам и
глазам, что усомниться можем именно втом, что видим и слышим, а  не  в  том,
что  чуем  носом. Парадокс? Но говорят же: "Я носом чую...", когда речь идет
об интуиции. Вот и обычное  наше  чутье  (обоняние,  то  бишь):  мы  его  не
осознаем,  не контролируем , а ощущение, полученное таким образом, принимаем
за  интуицию.  Другое  дело  -  собаки.  Как-то  раз  я  приходил  к  одному
захворавшему  родственнику  в  больницу.  Это было осенью вечером, тогда еще
рано темнело. Ища выход, я долго бродил между корпусами, пока не оказался на
пустынной темной  алейке.  Наконец,  я  увидел  искомый  пролом  в  стене  и
устремился  туда. В голову ненавязчиво вползла мысль: "А тоскливо, наверное,
было бы умереть в больнице, хотя, казалось бы, здесь созданы для  этого  все
условия..."  С  чего  бы  это вдруг? Утром следующего дня я снова отправился
туда с целым пакетом домашней жратвы, минералкой и т.д.,  что  носят  обычно
больным.  Как  раз  тогда  у  родственника не было ничего угрожающего жизни,
чтобы навести меня на такие мрачные мысли. Чтоб  не  делать  крюк,  я  решил
найти вчерашний пролом - так было ближе, чем через центральный вход. Я нашел
это  место.  Когда  влез  туда, то при свете дня увидел одноэтажный корпус с
табличкой:   "Патолого-анатомический   отдел"   и   ниже:   "Выдача   трупов
родственникам  с  11 до 13." Я вспомнил о своей вчерашней ассоциации на этом
самом месте. Но ведь таблички  я  тогда  точно  не  видел.  А  вы  говорите:
"Чутье". Вопросы есть?

        17.
     Было  еще  светло,  но духота стала спадать. Я прошелся к "пятачку" так
дачники называли место недалеко  от  станции,  где  были  сосредоточены  все
здешние  ценности  культуры:  дискотека,  шашлычная,  магазин.  В беседке по
вечерам собирались пенсионеры  -  любители  шахмат.  Иногда  разворачивались
доминошные  баталии,  споры  о  политике.  Словом,  форум. Я шел, шаркая и с
одышкой. Людей в беседке было совсем немного: двое доигрывали партию, да еще
трое следили за игрой и давали ценные советы.  Я  в  шахматах  понимаю,  как
свинья  в  бананах,  встревать  не  стал. Одышка моя почти прошла. (Все-таки
премьера, как-никак!) Все пятеро дедов подняли головы на меня, но не  увидев
ничего  интересного,  отвернулись  и продолжали. Неужели они приняли меня за
"своего"?
     - Добрый вечер, - просипел я им. Они сосредоточенно  кивнули  головами,
не  отрываясь  от  шахмат.  ("Ур-р-р-р-р-р-а!!!"-  загремело  в  голове)  От
волнения, я трясущимися руками вытащил из кармана "Приму", размял сигарету и
сунул ее в мундштук. Похлопав себя по бокам, я обнаружил, что спички оставил
дома (когда укладывал платочек). И тут - о, чудо! Один из дедов,  что  сидел
поближе,  поднялся,  чиркнул спичкой и дал мне огня. Язычок пламени плясал и
двоился в моих диоптриях. Но я удачно прикурил и мелко затряс головой в знак
благодарности. Честное слово, я просто боялся, что голос меня подведет.  Ай,
да сукин сын! Чтобы издать хоть какой-нибудь звук, я затянулся, выпустил дым
и разразился (это мой коронный номер) изысканнейшим туберкулезным кашлем, со
свистом,  хрипом  и  мокротами.  Поверх  очков я заметил, как они глянули на
меня: примерно, как мои конкуренты на кинопробах, но какой  это  был  теперь
бальзам  на  душу!  Мне  хотелось петь. Задерживаться я не стал. Помявшись с
минуту, я зачем-то достал из кармана газету и, гнусавя  под  нос  "Нас  утро
встречает  прохладой",  пошел к станции. Если б я был уверен, что среди этих
пенсионеров нет сердечников, я  б,  наверное,  прошелся  колесом  у  них  на
глазах.  Ладно!  Не  нужен  мне  дешевый  триумф.  Единственное,  что я себе
позволил - сменил мотивчик на "I Love The De-ad" Элиса Купера.

        18.
     Я уселся на скамеечку, неподалеку  от  станции.  Приятно  пахло  теплым
гравием.  Такой  специфический  железнодорожный  запах,  с  примесью мазута.
Солнце давно село и горизонт пылал алыми  и  зелеными  полосами.  Заговорили
сверчки  -  стражи ночи. (На самом деле это - цикады, но мы уже так привыкли
говорить, не все ли равно?) Где-то далеко стрекотала удаляющаяся электричка.
К этому добавился еще один звук,  словно  рядом  кто-то  энергично  и  часто
сморкался.  Я покосился поверх очков и обнаружил, что я на скамейке не один:
то была женщина лет тридцати пяти, с  такой  фигурой,  что  я  сразу  как-то
внутренне  помолодел.  Она  безудержно  рыдала,  но  не  в  голос, а глухими
всхлипами, с  икотой,  так,  что  вся  энергия  передавалась  мне  вибрацией
скамейки. Это все мои очки! По бокам - вижу, перед собой - полный туман. Как
я   ее   проглядел?   Но  почему?  Почему?  -  вопрошала  она,  обращаясь  в
пространство, - Почему они все такие скоты? Я понял, что это  приглашение  к
разговору  и,  поскольку  функция  жилетки  мне была давно и хорошо знакома,
участливо спросил:
     - Кто скоты? Те, кто вас обидел?  Что  вы,  душенька,  так  убиваетесь?
(Хорошо  сказал.  Сипло,  бесцветно. "Душенька" - тоже в масть.) Она достала
сигарету и зажигалку. Я, пользуясь случаем, тоже достал "Приму" и  мундштук.
Прикуривая  у нее, чуть не упал в ее декольте (и не ушибся бы, если что), но
ей было решительно не до чего. Кто, кто. Да мужики, - родила  она,  в  конце
концов. Меня она не стеснялась, и к мужикам, видимо, уже не причисляла.
     - Вы, что, поссорились с мужем?
     Да  каким  там  мужем! Хватит с меня моего первого. Триста лет он мне в
гробу снился. Покажите мне дуру, кто сейчас  во  второй  раз  выходит?  Так,
сошлись  с  одним.  И  вроде, неглупый, и с машиной, и разводной. Думала: не
надо мне никакой росписи, не в штампе дело, будем так жить...
     - И что же, гуляет?
     Нет. В том-то и дело, что нет. Но  как  деньги  заведутся  -  он  пить.
Квасит  и  квасит.  Я уж и за компанию с ним пробовала, но это ж можно самой
скорее спиться совсем. Я его предупреждала, что  от  своего  уже  достаточно
натерпелась, больше не хочу.
     - А он, что?
     - А  ему  -  как  с  гуся  вода.  Думал,  я покричу и успокоюсь. Стоит,
лыбится, а от него перегаром прет. Я ему вещички собрала - и на кислород.  А
он меня еще...
     - А что, раньше он не пил? - спрашиваю.
     - Пил.  И  я  с ним тоже. Но вначале это как-то весело было, а тут же -
черте что. Теперь все. Я его выставила.
     - И не вернется?
     Не знаю. Не хочу больше ничего. Вот вы  пожилой  человек,  опытный.  Ну
скажите  мне,  что  я - дура какая-то или уродина? Молодая, симпатичная, без
закидонов. Или поговорить со мной не о чем?  Что  ему  еще  надо  было?  Ну,
милая,  насчет  "молодой"  -  это  понятие  растяжимое. Славная - да. Насчет
"дуры" - есть определенные сомнения. Судить не  берусь.  От  самой  тоже  не
духами несет, но это, видимо, от расстройства чувств.
     - Я  же всей душой, - опять зарядила она, растравляясь. - У меня сердце
доброе. Но почему все садятся на голову? Я же ничего не требую.
     Просто  иногда  хочется  тепла,  какого-то  внимания...  А  он   придет
"готовый"  и  от него... толку, как от покойника... Почему, почему? Ее опять
сотрясли спазмы. Она уткнулась мне в плечо и беззвучно икала.
     Я отечески обнял ее своей мягкой, безвольной и безжизненной рукой:
     Ну, что вы, что вы, не надо. Это еще все образуется. Ну,  что  ты  так,
за...  (Стоп!  Никаких  "зайцев"  и  "котиков"!  Я  же  -  старик!)  Что ты,
голубушка. Зачем же так? Все будет хорошо, вот увидишь. (Ни  черта  хорошего
не будет).
     - Ага,  вам  легко  говорить.  Вы  свое  пожили,  а  я теперь одна. А я
женщина, женщина, в конце концов! Я не бревно! - и  она  снова  зарыдала  на
моем  плече.  Боже! Почему я в гриме? Летний вечер у моря. Пустая дача. Дама
нуждается в утешении. Что в подобных случаях  делал  Отец  Сергий?  ГДЕ  МОЙ
ТОПОР?  Под  каким предлогом я ушел, не помню. Запомнил только, что ее звали
Вера, а в моем кармане оказалась ее зажигалка.
     Ночью меня преследовали эротические сны.
     Вот я снимаю парик (седина во сне трансформировалась в парик) и иду  по
пустынному  пляжу.  Встречаю  Веру  и  делаю  вид,  что  вижу ее впервые. Мы
знакомимся, болтаем о чем-то и я приглашаю ее к себе. Мы поднимаемся с пляжа
по деревянной лестнице. В комнате она бросается мне  на  шею  и  огорошивает
меня  заявлением,  что  она  -  женщина, в конце концов. Ее мокрый купальник
куда-то улетучивается,  речь  перестает  быть  членораздельной.  Мы  валимся
куда-то...  В  самый  интересный  момент  она  вдруг  спрашивает: "А это что
такое?" - и показывает на мой костюм, висящий на стуле.  Рядом  лежат  очки,
парик  и  ее, очень приметная зажигалка. Она вскакивает и бьет меня по носу,
наотмашь: "Ах  ты  тварь,  подонок,  дрянь,  животное!  Я  с  тобой,  как  с
человеком, а ты из меня дурочку делаешь?!"
     Я  проснулся, как просыпается вулкан - весь в жару. Но женские вопли не
прекращались: "За дурочку меня держишь!" - неслось с соседней дачи, -  "Вот,
подожди,  папа приедет, я ему все расскажу!" Хлопнула дверь и вопли затихли.
Слов уже было не разобрать, и  для  меня  навсегда  осталось  загадкой,  что
должен был, к своему ужасу, узнать чей-то папа. Господи! Девять часов. Нашли
время, когда ругаться! С утра пораньше. Порядочным людям спать не дают!

        19.
     Сегодняшний день посвящаю "разбору полетов". Выходить не буду. Хватит с
меня вчерашних  впечатлений.  Тоже  мне!  Гениальный  Лоуренс Оливье вошел в
роль! Ну, и что я с ней сделал? Профанация. Разыграл парочку старперов,  для
начала,  а потом влез в душу горемычной бабенке. Влез, самым подлым образом.
(А кто ее просил со мной откровенничать?) Как это, кто? Да она бы в жизни не
сказала бы такого молодому - одному из этих  "скотов".  (  А  я  ее  за  то,
утешил.) Ничего я ее не утешил. Или уже надо было по-другому утешать. (А кто
я  ей такой, чтоб с ней носиться?) А кто ты ей такой, чтоб с ней играть? Или
это - колода карт? (Да, это не колода, не бревно, она так сама сказала.)
     - Ей не нужны твои советы.
     - А я ей ничего не советовал. Ей нужно было поплакаться.)
     - Так ты просто благородно подставил плечо?
     - Подставил и ей стало легче.)
     - Или тебе стало легче?
     - Мне, как раз, наоборот.)
     - Не за то переживаешь.
     - А ты у нас больно совестливый?)
     - Не больно. Отстань.
     - Сам отстань.
     - Самый раз - пить зеленку. Я уже разговариваю "с умным  человеком".  Я
уже  говорю со своей тенью! А почему бы не попробовать? Грим все еще на мне.
Попробуем такой этюд: Я, Витя, "молодой-зеленый", говорю с Николай Иванычем.
У зеркала. Я прекрасно знаю свое лицо и по напряжению мышц, натяжению  кожи,
"вижу"  каждое  свое  выражение  изнутри.  Это  нормальный  профессиональный
самоконтроль. Некоторых удивляет,  но  так  любой  человек  управляет  своей
мимикой  -  изнутри.  Только  не  все  при этом играют, тогда все происходит
естественно. Я же могу  изобразить,  что  захочу.  Ничуть  не  сложнее,  чем
пианисту  играть  "вслепую",  не  глядя  на  клавиши.  Оставим  в  покое мой
инструмент. Лицо в гриме - это уже совсем другое ощущение.  Кожа  стянута  и
мимикой  труднее  управлять.  (Вы не пробовали играть на рояле в перчатках?)
Кроме того, мимическая норма праобраза и моя собственная - различны. Что для
него - покой, для меня гримаса. Поправка на это.  Попробую  вести  диалог  с
Ним.  Говорит  Он  - я смотрю в зеркало, привыкаю, изучаю. Реплики от себя -
даю с закрытыми глазами - тогда я вижу себя обычным,  без  грима.  А  Его  -
только  когда  говорит  Он.  Что  ни  говори, а результаты - на лицо. У меня
появилось старческое "жевание" - челюсть ходит туда-сюда.  Но  очень  трудно
дается улыбка. Не дежурный смайл, я имею в виду. Как это только люди клюнули
на  мякину?  Деды - из-за плохого зрения, Верочка - от слез. А я сам себе не
верю. Пообщался с зеркалом - и  теперь  еду  крышей.  Ну,  его!  Смываю  это
уродство,  потому  что  уже  кожу  печет. Хватит на сегодня, а не то можно и
правда, прихворнуть. Не исключено, что я даже излишне  критично  отношусь  к
сделанному  мной. Детям, чтобы спрятаться, достаточно зажмурить глаза. Я сам
любил заползать под стол одной головой - под скатертью так темно! А если еще
зажмуриться - верняк, не найдет никто. Мама ходит по комнате и "ищет"  меня:
"А  где  это  наш  Витя?  Куда это он пропал? (Чья попка и пара ножек торчат
наружу - на этом акцент не ставился.) Другая крайность в  подобных  играх  -
анекдот  про  наркомана,  который  прятал  от  милиции  наркоту,  а спрятав,
"репетировал" в лицах: "Спрячу тут - милиция найдет тут. Спрячу под полом  -
милиция  и  под  полом  найдет.  Спрячу-ка  я  на балконе, авось не найдут!"
Кончается тем, что он выпадает из собственного окна: "Ну да, а откуда  же  у
меня  балкон?"  Может,  и  я  так.  Им невдомек, а я терзаюсь. На воре шапка
горит. Кое-что по ходу черкаю в  дневник.  Если  б  его  кто-нибудь  прочел,
решили  бы,  что меня надо срочно изолировать. А там все только по делу. Мне
то для "домашнего пользования" развернутые комментарии  не  нужны.  Вспомнил
свою  первую  отроческую  депрессию, первый кризис. Мне было лет двенадцать,
дело было летом, в детском санатории. Ожидая процедур, сидел  в  коридоре  и
читал,  от  нечего  делать, всякие дурацкие стенды - о вреде курения и проч.
Меня вдруг поразила статистика: оказывается, сердце человека  за  всю  жизнь
отбивает что-то около миллиарда ударов. Ну и что, казалось бы? Так нет же: я
тогда  с  неделю  ходил,  сидел,  и  даже  лежа считал удары. Вот уже на сто
меньше, на тысячу, а завтра будет на сто тысяч меньше.  Солнце  палило,  все
играли,  ржали и бегали, а мне было холодно и тоскливо. Но в итоге я с собой
договорился: "Ладно. Миллиард - это в среднем. До него еще  надо  дожить,  а
там  -  посмотрим."  Решение,  которое  ничего  не решало, но как трудно оно
далось, и как потом стало легче. Почему, вот,  горцы  -  такие  долгожители?
Овечье  молоко,  покой,  чистый  воздух?  Фигушки.  Они  просто не знают про
миллиард. Кто-то верует (он же - блажен), кто-то занят, ему некогда сидеть и
ждать, пока пробъет  его  час.  А  кому-то  дается  спасительная  соломинка:
оказывается,  жизнь  еще может просто НАДОЕСТЬ. Мой старик из тех, кто уйдет
спокойно, без метаний. Конечно, страшновато, когда гасят свет. Но, с  другой
стороны  -  не  такая  уж  и  трагедия.  Трагедия - это когда ты сам к этому
стремишься.

        20.
     Перечитывал кое-что из дневника. Жуть! Единственное, чего  я  не  успел
написать - свежую мысль о том, что "жизнь - штука сложная". Не, Витенька, не
расслабляйся,  рано.  И  что  толку  думать,  как  ты будешь отдавать концы?
Думаешь - значит, уже отдаешь. Бенджамен Франклин,  между  прочим,  говорил,
что  лучше  один день - сегодня, чем два - завтра. Даром, что ли его портрет
на стобаксовой?
     Оставшиеся дни до моей акции я почти не выходил с дачи. Много читал  -в
основном,   всякую   бульварщину,   что  попадалось  на  полках.  Влазить  в
какие-нибудь приключения не хотелось. Не тянуло  и  на  пляж.  Я  мог  очень
спокойно  сидеть  с  папироской  на  деревянном  крыльце и радоваться жизни.
Многое как-то само собой  отпало.  Женщины?  Никакое  влечение  не  заставит
терпеть их глупость и пакостность. Неужели что-то поломалось внутри?
     Нет,  я-то  еще не старик. Я - действую, я - желаю. Разве это апатия? А
чего я желаю? Стать стариком. Господи, опять бред! Нет, Хайд еще не вышел из
узды! Сегодня юбилей у Марка. День моего триумфа или... нет, даже думать  не
хочу.  Сегодня  я  уезжаю с Сашиной дачи. А я привык. Тут было по-всякому. Я
тут, можно сказать, "жизнь прожил". Собрал вещи привел жилье в относительный
порядок, перекурил напоследок и вышел  оттуда,  заперев  дверь.  Было  такое
чувство,  что я с кем-то расстался. С утра еще возился со своей экипировкой.
Все проверил и выполз из логова только к трем. Дневник я оставил  на  столе,
ведь  я  еще  сюда  обязательно  вернусь  и  мы  с  Саней, даст Бог, отметим
некоторые события. Интересно, матушка уже всем трубки пообрывала, по  поводу
моих  "гастролей"?  В город ехал, как чужой. За то я научился смотреть: вот,
вижу я ветку дерева, и не думаю, отчего она  такая,  какой  породы.  Никаких
хлорофильных реакций, никаких человеческих профилей в очертаниях, ветка, как
ветка.  Я  долго  молчал  и  пропитался  этим  молчанием. Хорошо иногда и не
думать. А когда заткнется этот назойливый глупый  внутренний  человечек,  со
своей  геометрией,  моралью  и  всякой пустопорожней болтовней, все предметы
вокруг сразу начинают громко кричать. Оказывается, можно ими и не управлять,
а только смотреть на них. Вот, не властен я над этим деревом,  даже  если  я
спилю  его  и  выстругаю из него гроб. На станции я видел нищего с табличкой
:"Слепой". Забавно было бы увидеть дерево с табличкой: "Cogito, ergo sum."
     Прибыв на вокзал, я позвонил Саше и, к  своему  удивлению,  застал  его
дома.  Мне  не хотелось длинных расспросов, и мы договорились, что я оставлю
ключи у соседки. Он удивился, зачем такая конспирация, но я что-то  промычал
и  повесил  трубку.  В  девять  вечера  я  с  замиранием  сердца  подходил к
марковской даче. Я, уставший, старый больной человек, который  с  утра  съел
только булочку с кефиром на вокзале. Марковская "вилла" сияла и гремела. Еще
только  подходя  к ограде, я слышал очень приличный джаз и заметил мелькание
пестрых фигурок.  На  травке  перед  домом  столы  сдвинуты  покоем.  "Тихая
домашняя  обстановка"  ограничивалась  примерно  тридцатью  гостями. Марик в
своем репертуаре. Я поискал глазами и увидел итальянцев. Он таки затащил  их
сюда! Слава Богу. Можно действовать. Вперед, актер!

        21.
     Все было поставлено на широкую ногу: лужайку освещали кварцевые софиты,
по подстриженной  травке сновали два-три официанта, специально выписанные из
какого-то дорогого кабака. За столом стоял веселый  гомон.  Моего  появления
вначале  никто  и не заметил. Это хорошо. Они уже под шафе, тепленькие. Марк
сидел рядом с Энрико. Все в нем  сияло:  редкий  камень  в  перстне,  редкой
красоты  галстук,  редкая  шевелюра.  Я  подошел  к нему со спины и произнес
хорошо отрепетированную фразу:
     - А! Марочка-помарочка! Совсем  забыл  старика?  А  я  вот,  взял  -  и
приехал! Ну, поздравляю, дорогой!
     Марк  обернулся и замер, как человек, проснувшийся в больнице, которому
хирург только что сообщил, что в результате операции он  теперь  будет  петь
сопрано. Эффект был потрясающий! Все гости смолкли и косились, тона него, то
на меня. Наконец у него прорезалась речь:
     - Боже мой! Дядя Коля! Сколько лет! И надо же, в день рождения!
     - Да,  Марик,  я  все  помню,  дорогой.  А  ты  такой... солидный! - мы
обнялись и Марк, не отпуская меня, повернулся к гостям:
     - Это мой родной дядя. Николай Иванович. Он специально приехал.
     - Боже, сколько лет!.. Садись, пожалуйста, сюда,- он показал мне  место
за  столом  и  гости  снова  загалдели.  Жена Марика посмотрела на меня, как
аллегория любознательности. Он  наклонился  к  ней  и  шепнул:  "Вот,  черти
принесли! Это мамин брат, который в деревне. Займи его чем-нибудь."(Ничто не
укрылось  от  моего  слуха.) Марк был настолько любезен, что выделил мне (от
сердца оторвал) свою любовницу, Вику. Чтобы она меня заняла, и чтоб я  ,  не
дай  Бог,  не  занял  драгоценного  внимания  Бранцотти, которого он как раз
охмурял. Я видел, как племяничек перемигнулся с этой рыжей  красоткой,  мол,
потерпи, дорогая, после сочтемся. Вика тут же взяла меня в оборот, и хотя не
знала, о чем со мной можно говорить, тем не менее, затараторила, как сорока.
Ей  бы  позировать  самому  Модильяни.  Длинношеяя, вся в веснушках, как это
бывает у всех рыжих, она была со вкусом одета (или раздета). Очень эффектная
и сексуальная. Но я быстро смекнул, что роль аутсайдера мне  не  подходит  и
поломал эту ситуацию, огорошив ее одним вопросом, доказывающим, что я далеко
еще  не  маразматик.  Она  поняла, что о птичках и о погоде - мне надоело, и
повернулась к Марку с немым вопросом.
     Тогда я спросил его.
     - Зачем мне  понадобилось  снимать  психологический  триллер?  -  начал
мяться  Марк.  Тут  его  жена призвала всех на перекур, дабы убрать посуду и
накрывать десерт. Мы вышли из-за стола и все стало  на  места:  люди  обычно
кучкуются  по  трое-пятеро,  и я оказался с теми, кто меня интересовал. Марк
представил меня итальянцу и я видел, как он волнуется, чтобы я  не  сморозил
какую-то глупость, чтоб ему потом краснеть. Я сделал вид, что удивлен:
     - Бранцотти? Так это ваш фильм - "Самолет летит"? Марк, это правда, его
фильм? Потрясающе! Сеньор говорит по-русски?
     "Племянничек"  был  явно  доволен:  как  это  кстати! Старик, из глухой
деревни, а туда же - в восторге. Вот оно, всенародное признание!  Он,  будто
уже и не жалел о моем нежданном появлении.
     - Да, дядя Коля. Говорит, и даже очень хорошо, - и обращаясь к гостю, -
Дядя коля - мой первый учитель. Жизни.
     - Очень  приятно,  -  заулыбался  итальянец.  -  Но  на  мой счет - это
преувеличение. Я охотней слушаю по-русски, чем говорю. Мы закурили, и  когда
я   лез  в  карман  за  мундштуком,  Марк  предусмотрительно  предложил  мне
"Мальборо", пока я не задымил их своим противотанковым  табаком.  Я  не  без
удовольствия  затянулся,  хотя  демонстративно  держал сигарету безо всякого
почтения, большим и указательным пальцами, как самокрутку на ветру, в  поле.
Потом  речь  зашла  о  классиках  итальянского  кино.  Я восторгался, брызжа
слюной, Бранцотти слушал без ревности, но Марк  делал  мне  страшные  глаза.
Тогда  я  очень  осторожно ступил на тонкий лед - речь зашла о новом фильме.
Официант принес на подносе бокалы. Мы  чокнулись,  но  я  сказал,  что  мне,
гипертонику,  пить  нельзя  и  подошел к столу, чтобы налить себе минералки.
Пока никто не видел, я налил полный стакан коньяка  и  залпом  выпил.  Потом
налил  еще  и закрасил его "Колой", чтобы были видны пузырьки. Меня немножко
отпустило. Я  вернулся  к  обсуждению  фильма  -  треп  о  возрастной  роли,
психологизм,  муть  всякая.  Больше  всех надрывалась Вика, которая сделала,
наверно, один шаг вперед от "кушать подано",  и  то,  благодаря  Марку.  Сам
именинник был в ударе:
     - Вы, что, думаете, "На склоне" - это обязательно - на склоне лет?
     - Ну почему,- вставила Вика,- усадьба Карсавиных находилась как раз, на
склоне. (Карсавин - главный герой, моя роль!)
     - Нет,  не  то.  Слишком  прямолинейно,- скривился Марк,- это состояние
упадка. У человека - глубочайшая депрессия,  потеря  смысла.  ОН  живет  всю
жизнь   и  в  конце  узнает,  что  жил  напрасно.  У  него  экзистенциальная
фрустрация, он устал. Он даже  не  способен  на  самоубийство...  Я  немного
покряхтел и выдал:
     - А  я,  вот, жил, жил а мне еще не надоело. Если вас интересует мнение
старика. Я бы выступил в роли  ...м-м-м,  консультанта!  Марк,  будто  и  не
слышал ничего:
     - Что  характерно для русской интеллигенции? (его взгляд, обращенный ко
мне, говорил примерно: "Знай, сверчок, свой шесток.")
     - А по-моему не  надо  доживать  до  седин,  чтобы  понять,  что  жизнь
достаточно однообразна...
     - Ах,  ты  ж,  сучка.  Однообразна! Экклезиаст в юбке. Я бы сделал тебе
парочку однообразных движений, но слушать эту чушь...
     - Однообразно что,- переспросил я, - чередование дня и  ночи?  Очереди?
Человеческая пошлость? Что однообразно?
     - Все  предсказуемо,  -  проглотила эту наживку Вика,- а это достаточно
скучно.
     - Вы настолько знаете людей?
     - Людей много, а мотивов значительно меньше, и они банальны.
     Я рассмеялся старческим смехом:
     - Хотите  пари?  Вы,  иными  словами,  утверждаете,  что  в  жизни  нет
сюрпризов?  (На  какой-то  момент  я  хотел,  было,  раскрыться, но побороли
искушение. Что мне - утирать нос Вике? У  меня  ставки  покрупнее,  чем  эта
кукла. Я вынул из кармана руку, зажатую в кулак:
     - Угадайте, что у меня в руке? Все переглянулись и заулыбались.
     Вика начала:
     - Но... вы восприняли это так буквально...
     - Коробка спичек, - предложил кто-то.
     - Мундштук, - предположил Марк.
     - Валидол, - мстительно улыбнулась рыжая.
     - Пуговица.
     - Там ничего нет?
     Очередь  дошла до итальянца, но он промолчал. Тогда я разжал кулак. Все
замерли и моя челюсть затряслась "в беззвучном  смехе".  У  меня  на  ладони
лежала пачка "Стиморол".
     Как  я  понимаю Великого фюрера Адольфа Гитлера, который, едва заслышав
слово "интеллигенция", хватался за пистолет! Когда все челюсти снова приняли
обычное положение, я продолжил:
     - Вроде бы сверхбанально. И не диковина. Другое дело - вы от меня этого
не ждали.
     - У вас развитое чувство юмора,  -  сказала  Луиза,  впервые  за  вечер
удостоив  меня  взглядом.  Она  явно  имела  в  виду мои вставные челюсти, а
значит, я и ее убедил. Вика прыснула со смеху, так искренне и  по-простецки,
что я готов был ее расцеловать.
     Вскоре  итальянцы  укатили  на  марковском  "мерсе".  В  образовавшемся
вакууме, я подсел к нему вплотную и сказал:
     - Я рад за тебя. У тебя такие  интересные  друзья...  Что  у  тебя  еще
слышно? Я же тебя полжизни не видел, а при них - спрашивать было неудобно...
     - Ой,  дядя  Коля. Я такая свинья,- вздохнул Марк, и я понял, что самое
время выпить. Он был уже более, чем тепленький:
     - Я такая сволочь... Даже к тете Ларе не ...
     - Не надо себя корить, Марик. Это жизнь такая. Ты хоть что-то успел,  а
я...
     - Дядь Коль, да я тебе что угодно... (вот он, подходящий момент!)
     Марик,  - начал я не спеша,- У меня тут неприятность случилась. Я хотел
недельки две побыть у моря... Когда я еще выберусь? Помнишь, ты  мне  обещал
Дом  отдыха  ветеранов? Так вот, я все - документы, паспорт, пенсионное, все
это дома забыл. Положил на столе, а потом только в поезде вспомнил...
     - Не надо даже думать об этом. Один мой звонок...
     - Правда!  Как  хорошо!  А  у  тебя  милая  жена,  Вика.  Красивая.  (Я
прикинулся дурачком. Вся киностудия, кроме, может быть, жены, все знали, кем
ему приходится Вика.)
     - Это  мой помреж. А жену зовут Алина. А почему бы вам не пожить у меня
на даче, что ж мы, чужие?
     - Нет, Марик. Я не хочу вас стеснять.  Не  спорь.  У  стариков  -  свои
причуды.  Да  и  вообще  -  среди ветеранов мне будет лучшею. Все-таки, одно
поколение... Хорошо?
     - Ну, как хотите. Только зря. Насчет путевки, я конечно, позвоню.
     Вот и славно, дорогой ты мой. Ох ты! Я и забыл! Проклятый склероз! Я же
тебе гуся привез! Сам выкармливал. (это был последний штрих.  Живой  гусь  с
Привоза, купленный на остатки денег, сидел в корзине, у входа на дачу.)
     - Бог  ты  мой!  Спасибо!  Спасибо  от души. А с этим вопросом, считай,
решено. (Марик был "никакой", называл меня то на "вы", то на "ты", улыбался.
Я решил, что пора сделать последний ход:
     - А, кстати, как с той Лидой? Ты понял, о ком я? Помнишь? - я подмигнул
ему.
     - Лида? Мы с ней в чудесных отношениях. Я иногда ее вижу. У нее  сын  -
уже здоровый балбес. Тоже пытается работать на сцене. Я с ним возился в свое
время, но толку не вышло. (я пропустил это мимо ушей)
     - Значит,  вы..  остались  друзьями. Я рад. Если она меня вспомнит, мне
было бы приятно ее повидать. Умненькая такая...
     - Да. С ней интересно. Но - не сложилось. А я ей  обязательно  передам.
Мы заедем, дядь Коль, обещаю.
     - Вот  и  славно.  Однако, устал я ужасно. Эта дорога так изматывает...
(Да. Я действительно устал. Хочу только спать. Своего я  добился.  Завтра  я
буду  в  Доме  ветеранов  и туда приедут Марк с моей мамой. Ему некуда будет
деваться.

        22.
     Я спал без снов и проснулся на раскладушке под вишнями.  Это  была  моя
мысль  -  спать  в  саду. Марка