тать мне стихи, как он в первый день нашего знакомства? - Конечно... Я на секунду задумался и, закрыв глаза, прочел вслух, как под гипнозом: "Твоих губ лепестки дышат утренней влагой, я под взглядом твоим весь налит пьяной брагой: если волю мне дать, я тебя зацелую, чтобы с губ твоих снять грез пыльцу золотую". - Это ты написал? - спросила Аня в восторженном смущении. - Не то, чтобы написал... - замялся я. - Дело в том, что... эти стихи только что пришли мне в голову. Ты мне веришь? - Да, - кивнула она. - А откуда они пришли? - Не знаю, - смутился я. - Наверное, оттуда, - я посмотрел на расцвеченное алмазной крошкой звезд ночное небо. = Понимаешь, это как озарение... - А раньше с тобой такое бывало? - Однажды я увидел во сне выстраивающиеся в ряд буквы, = вспомнил я. - Тогда я не понял их значения, но теперь мне кажется, что это стихи, только не на русском языке. Вот послушай: The time may come for Doomsday crack when shadows of not-being rise, but Life for sure will be back to fill with light the sightless eyes. Its flame would get to every place without singeing soul's shed, so each new-come could read in space great shining sign THE DEATH IS DEAD. Неподвижно сидя с закрытыми глазами, Аня внимательно выслушала все с начала до конца, и через какое-то мгновение проговорила, не открывая глаз, лишь губы шевелились на ее застывшем лице: "Настанет день, и мир перевернется - печатью ляжет тень небытия, но я уверен: Жизнь еще вернется, хоть не вернусь сюда отныне я. Она заменит лица и привычки, оставив главное, что вечно будет жить, и, заключив навечно смерть в кавычки, вновь сотворенным будет дорожить". - Да, это именно то! - вскричал я в восторге. - Но откуда ты... - Все оттуда же, - засмеялась она, очнувшись, и запрокинула в хохоте голову к звездам. - Но это... это просто прекрасно! - сказал я взволнованно. - Мы достигли с тобой духовногоединения! Это так хорошо, что хочется сейчас же умереть... - Не надо, Зоро, не надо, милый, - погладила меня по щеке Аня. - Нас ждут впереди тысячелетия счастья, ведь наша любовь даст нам бессмертие, правда? - Не говори мне про бессмертие, Аня, - помрачнел я. - Почему? - расстроилась она. - Как я могу быть бессмертным, если я убил человека?! Нет, я не смогу жить вечно, зная, что он умер по моей вине. - Успокойся, - дотронулась она до моего плеча. - Может, то, что я тебе скажу, прозвучит жестоко, но... - Говори, - приблизил я к ней лицо. - Это было жертвоприношение, - серьезно сказала она. = Иначе Сергей Сизов навсегда остался бы Умкой и никогда не стал бы Зоровавелем. - Ты - умная, ты все видишь и все понимаешь, - согласился я, - но... неужели, чтобы возвыситься, нужно обязательно взять в руки топор и убить старуху-процентщицу? Неужели, Богу нужна кровь?! А если нет, то в чем тогда смысл принесения жертвы? - Напрасно ты терзаешься, сравнивая себя с Раскольниковым, - покачала головой Аня. - У Роди ведь не было такого гороскопа, как у тебя... - Да, - опять согласился я. - И в этом главная ошибка Занзибарова: мессией нельзя стать - им нужно родиться! Но все же... здесь есть какая-то несправедливость. - Но только с человеческой точки зрения, - вкрадчиво добавила Аня. - Ох, ты и мудра, моя мудрсна! - рассмеялся я, обнимая ее. - А к дереву ты еще не примерзла? - Боишься, что придется оттаивать? - захохотала она в ответ. Мы быстро встали и, снова надев лыжи, помчались через лес, отпугивая своим полетом лунные тени. Дорога шла немного под гору, и нам казалось, что мы и правда летим, и мы действительно летели, едва касаясь лыжами искрящейся снежной пыли, и деревья расступались перед нами, и ели махали нам вслед своими разлапистыми ветвями, стряхивая белую крупу с иголок, и волки, поджав хвосты, провожали нас протяжным грустно-радостным воем, и нам было жутко весело! 10. Ночь первого года от второго пришествия Лишь в двенадцатом часу ночи мы с Аней добрались до дома ее подружки. Собственно, это был даже и не дом, а полуразвалившаяся хибара с кое-как залатанными дырами: ее ветхие бока, обшитые косыми фанерными листами, сильно напоминали затертое лоскутное одеяло. Сразу чувствовалось, что у дома нет настоящего хозяина. Дверь нам открыла невысокая девушка в линялом халатике поверх шерстяного костюма, с маленьким и живым беличьим личиком. - Приветик! - набросилась на нее Аня, с грохотом бросая на пол лыжи. - Это Альбина, мой Альбиносик, - сказала она мне, выпуская оторопевшую хозяйку из своих радостных объятий. - А это - мой друг Зоровавель, или просто Зоро. - А вы откуда? - ошалело заморгала Альбина мелкими глазками. - Из лесу, вестимо, - пожал я плечами, смеясь. - Однажды в студеную зимнюю пору! - задорно продекламировала Аня, сбрасывая заледенелые ботинки. - Я из лесу вышел... - продолжил я. - Поссать на мороз, - рассеянно закончила Альбина, но тут же вспохватилась. - Ой, нет, не то! Мы с Аней чуть не упали со смеха, а несчастная Альбина густо покраснела, не зная, куда деваться, но потом тоже засмеялась, хотя и смущенно. Наконец, Аня с трудом остановилась и, вытерев слезы, изобразила посреди комнаты реверанс, грациозно придерживая двумя пальчиками невидимое платье: - Извините. Забыла представиться. Анна. - Ты чо, Оль, переокрестилась, чтоль? - улыбчиво сощурилась Альбина. - Да, Альбина, она имя изменила, - неожиданно для себя сказал я также почти в рифму. После этого нашего стихотворно-смехотворного диалога Аня и вовсе повалилась на диван и задрыгала от хохота ногами. - Мы вас не разбудили? - спросил я Альбину, пока Аня исходила на диване захлебывающимся смехом. - Да нет, - просто ответила она. - Я книжку героическую читала. "Челюскинцы во льдах" называется. Услышав про челюскинцев, начавшая в себя приходить Аня снова плюхнулась на диван и схватилась за живот: - Ой, счас рожу! - завизжала она. - Только не ледокол "Челюскин", - предупредила Альбина. - У меня и так дом разваливается. - А вы всю зиму здесь одна живете? - поинтересовался я. - Ну да, - ответила Альбина, ставя в печку на плиту огромный ядовито-зеленый чайник с отколотой местами эмалью. = Только вы меня на "вы" не называйте. Я непривычная. - Хорошо, - с готовностью согласился я, - будем на "ты". Наконец, Аня просмеялась, и мы сели все вместе за стол пить чай с медом. - Молодцы, что пришли, - сказала Альбина, по-детски слизывая выгнутым языком янтарный мед с чайной ложки. - Я тут по тебе скучала, О... о, Аня! - Пфу! - прыснула Аня чаем обратно в чашку. - Слушай, Альбинка, если ты меня будешь смешить, я... я не знаю, что я тогда с тобой сделаю! - стукнула она кулачком, случайно попадая по краю блюдца. - Хорошо, хорошо, - выхватила Альбина из воздуха подпрыгнувший предмет своей утвари. - Вот так всегда с ней, - весело пожаловалась мне Аня. = Просто цирк какой-то! - А вы надолго? - спросила Альбина, наливая в пойманное блюдце чай. - До первого самолета, - заявила Аня. - Вот если бы вы на всю зиму остались... - мечтательно отхлебнула Альбина из блюдца. - Я здесь подыхаю от скуки: на всю деревню - две старухи и один бывший зэка, все меня снасиловать грозится. Новый год - и то не с кем встретить будет! - Ну... - сказал я. - До Нового года еще далеко. - То-то и оно, - опечалилась Альбина. - А давайте сегодня Новый год встретим! - предложила Аня. - Ты что, мать, с катушек съехала?! - улыбнулась Альбина. = Какой же это Новый год будет? Африканский? - Почему "африканский"? - не смутилась Аня. - Обычный Новый год, только по другому стилю. Есть ведь Новый год по старому стилю и по новому, а этот будет по новейшему! Представьте, что начинается новая эра... даже не новая, а Новейшая, и сегодня = последний день последнего года до Новейшей эры, а завтра будет первый день первого года Новейшей эры. - Кажется, он уже наступил, - кивнула Альбина на настенные ходики, которые показывали 20 минут первого. - Эх, - вздохнула она тяжело, - прозевали мы Новейший новый год! - Это не беда, - поспешил я утешить ее. - Мы досрочно переходим на зимнее время, - я поднялся из-за стола и перевел стрелки ходиков на час назад. - Ты - гений, Зоро, - подлетела ко мне Аня. - Дай я тебя поцелую! "Вообще-то, переход на зимнее время уже, кажется, был", - вспомнил я, принимая поцелуй, но вслух ничего не сказал, чтобы не огорчать девушек. - Нам бы елочку еще какую-никакую, - мечтательно протянула Альбина. - Да, действительно, какой же Новый год без елки! = поддержала ее Аня. Обе они одновременно посмотрели на меня с надеждой, мол, ты славный, Зоро, сделай что-нибудь... Но идти обратно в морозный лес и искать там в темноте елку мне не очень-то хотелоь. - Зачем же обязательно елку? - попытался отвертеться я. = Это ведь не просто Новый год, а по новейшему стилю, нужно что-нибудь другое... - ?? - задали они дуэтом немой вопрос. - Сейчас, сейчас, - огляделся я по сторонам. - Да хотя бы... хотя бы и это! Я взял из угла комнаты метлу и, перевернув ее, победно потряс в воздухе торчащими в разные стороны голыми прутьями. - А что, очень даже стройная, - похвалила Аня, со смехом показывая на черенок. - И пушистая, - добавила Альбина. - Не зря ведь в народе ходит такое выражение, как "слки-метслки", - заметил я. - "Елки-моталки"! - захохотала Аня, в шутку пиная меня под зад коленом. - Игрушки доставать? - спросила Альбина, оживленно сверкая глазами. - Валяй! - махнул я рукой. Альбина полезла на чердак за елочными украшениями, а я тем временем с аниной помощью пересыпал из мешка в ведро заготовленные на зиму семечки и воткнул в них елку-метелку. Когда Альбина вернулась, мы навесили на наше новогоднее "дерево" гирлянду разноцветных электрических лампочек, нацепляли празднично блестящих шаров и усыпали все это искрящейся мишурой и сверкающим "дождиком". Аня зажгла свечку, Альбина погасила свет, и я включил в сеть лампочки... Метелка словно ожила, весело и пестро заиграв каждым своим прутиком. Я украдкой посмотрел на девушек: их лица, расцвеченные сине-зелено-желто-красными бликами, излучали детский восторг. - Альбина, у тебя есть шампанское? - спросил я. - Нет, - растерянно-виновато ответила она. - А бутылка из-под шампанского имеется? - Сейчас поищу, - скрылась она за фанерной перегородкой, где была ее "спальня". - У меня тут целый склад под кроватью... Нашла! - подскочила она к нам с пыльной зеленой бутылью. - Будем превращать воду в вино, - торжественно объявил я, наполняя бутыль обычной колодезной водой из жестяного бака. - Это как? - удивилась Альбина. - Зоро все может, - ответила ей Аня, тем самым подбадривая меня. - Готово! - возвестил я, бросая ковш обратно в бак. Я разлил "шампанское" по граненым стаканам, и мы стали дожидаться двенадцати часов -оставались считаные минуты. - А как же "салют"? - неожиданно нарушила тишину ожидания Альбина. - Какой салют? - не понял я. - Ну... когда пробкой выстреливают, - пояснила она. - Ах, да, тащи пробку! - распорядился я, сливая "шампанское" обратно в бутылку. Альбина каким-то чудом тотчас отыскала в ящиках кухонного стола пробку, и я плотно забил ее в горлышко. - А стрельнет? - усомнилась Альбина. - Еще как! - пообещала ей Аня, подыгрывая мне. - Лучше, Альбинка, сразу бронежилет одевай, а то потом не успеешь. В этот момент ходики хрипло-скрипуче прокуковали 12 раз, и я, поддев и резко вытолкнув двумя пальцами пробку, возвестил сим пробочным салютом начало Новейшей эры. (Выстрел, честно говоря, получился не очень громкий, так что в особо удаленных районах мира его могли и не услышать). - За Новый год, - подняла Аня "бокал". - За первый год от Второго пришествия! - А кто пришел-то? - заинтересовалась Альбина. - Да вот мы к тебе и пришли, - рассмеялся я, доливая ей из бутылки. - Вай, сейчас убежит! - поспешно втянула она в себя неизвестно откуда взявшуюся пену. -Кислятина, - сморщилась она, показывая кончик языка, - и колется, как настоящее... - Просто ты, Альбина, привыкла к "Советскому" шампанскому, - посочувствовал я ей. - А это какое? - удивилась Альбина. - Бургундское, Аля, - ответила за меня Аня. - Тогда молчу! - она с новым интересом возобновила дегустацию. - А все-таки жаль, - с легкой грустью проговорила Аня. = Жаль, что не будет 2000 года, до него ведь было так близко... - Ничего, 2000-й еще настанет, - поспешил я ее заверить. = Всего через 20 столетий. - Ого! - задумалась Альбина. - Я, пожалуй, столько не проживу... Аня хотела ей ответить что-то в шутливом тоне, но в этот момент раздался бесцеремонный стук в дверь. - Кто там? - встревожилась Альбина. - Открывай, ебать-колотить, увидишь! - донесся из-за двери громкий крик. - Это Грачила! - испуганно прошептала Альбина. - Кто?! - переспросили мы с Аней в один голос. - Ну, этот... деревенский зэка, я ж говорила, - округлила она глаза. - Все самогонки просит, а я давно отдала, что было... - Отпирай, сучка, а то дверь колуном расх..чу! - шаткая дверь затряслась крупной дрожью под тяжелыми ударами. Девушки робко посмотрели на меня, сжимаясь в испуге. - Открывай, - сказал я Альбине почти спокойно. - Не маши - открываю, - нервной трусцой подбежала Альбина к двери. Она отперла, и на пороге возник не очень высокий, но широкий в кости парень с тупоносым колуном наперевес. - Ты кого сивухой поишь, проститня? - сразу приметил он бутылку на столе. - Это мои друзья... Аня и Зоро, - пропела Альбина дрожащим фальцетом. - Здорово, сб твою мать! - поприветствовал меня Грачила. - Здорово, коль не шутишь, - ответил я. - Ха! - криво усмехнулся он, удивляясь моему наглому спокойствию. - Стакан самогону нальешь за знакомство? - Это, между прочим, не самогон, а "Смирновская" водка, - заявил я, словно кто дернул меня за язык. - Кому туфту гонишь?! - оскорбился Грачила, чернея лицом. = Думаешь, я ни разу "Смирновки" не видал? - Бутылка из-под шампанского - для конспирации, - пояснил я как ни в чем ни бывало. -Контрабандный товар. Из Штатов. Услышав это, Альбина отвернулась, сморщившись, как под занесенным над головой кулаком, а Аня лишь слабо улыбнулась. - Сейчас проверим, - набулькал себе Грачила полный до краев стакан. - Может, первача поискать? - схватилась Альбина с места. - Сиди, - процедил сквозь зубы Грачила, обхватывая стакан широкой ладонью. - Твое здоровье, шутник! - проговорил он недобрым тоном и медленно поднес стакан ко рту, не выпуская из другой руки колуна. Альбина зажмурилась, видно заранее прощаясь с жизнью, а Аня опустила голову в брезгливом страхе, и только я один внимательно смотрел на незваного гостя, наблюдая за тем, как дергается при каждом глотке его поросший щетиной кадык. - Кха! - наконец, выдохнул он из себя, аккуратно опуская стакан на стол. - Умеют буржуи делать! Крепкая, а пьется, как вода... Живи, парень! - Это тебе не "табуретовка"! - засмеялся я, весело поглядывая на усомнившихся было в моих чудотворных способностях Аню с Альбиной, которые теперь облегченно развалились на своих стульях. (В скобках должен признаться, что "чудо" объяснялось до смешного просто: пока Альбина открывала дверь Грачиле, а Аня оцепенело следила за ней, я вылил в бутыль из фляжки чистый медицинский спирт, которым меня щедро снабдил Мишка перед моим выходом в морозную ночь). - А ччой-то у вас какое-то фуфло из ведра торчит? = удивился Грачила, только теперь замечая нашу елку-метелку. - Сам ты фуфло! - ответил я, окончательно осмелев. - Это наша "новогодняя елка". Мы Новый год встречаем. - Укололись, что ли? - совсем дружелюбно спросил он. - Мы не колемся, - спокойно пояснил я, - просто мы отмечаем наступление на Земле новой эры. - Чего?! - оторопел Грачила, забывая прикурить засунутую в рот папиросу. - Сегодня ночью наступила эра всепобеждающего добра и всеобщей любви, - объявила ему Аня. Грачила повернулся к ней и застыл в удивлении, неожиданно для себя замечая, что перед ним сидит красавица. Углы его губ дрогнули, что, очевидно, должно было означать смущение: он явно решил, что весь мир уже знает о наступлении новой эры, и только один он пребывает в неведении в своей глухой Египтовке, потому что не читает газет и не смотрит программу "Время". Он вдруг потряс нечесаной головой, как бы просыпаясь, а потом улыбнулся совсем беззащитной улыбкой и сказал: - Я тоже добрый. Просто мне сильно выпить захотелось... А вы что сидите, как на поминках?! Праздник ведь! Альбинк, заведи мою любимую... ну, эту, ты знаешь... "Миллион алых роз". Потрясенная Альбинка с трудом очнулась и поставила на проигрыватель заезженный миньон Пугачевой. Грачила с неожиданной для него галантностью пригласил на танец Аню, а я пригласил Альбинку. Кружась с ней в танце, я смотрел на Грачилу, который теперь напоминал скорее ручногокролика, а не матерого уголовника, и с грустью думал про себя: "Неужели, люди не могут стать добрыми без Второго пришествия или объявления "Новой эры"?! О, Господи, неужели нельзя обойтись без этих спектаклей?!" В этот самый момент Аня поймала мой взгляд и спросила глазами: "Позволишь ли ты мне исцелить страждущего?" Я едва заметно кивнул ей в ответ, и она потихоньку увела совсем ошалевшего от счастья Грачилу за фанерную перегородку. - Будем ложиться спать? - спросил я Альбинку, которая уже дремала, повиснув на мне. - Да, ты ложись, - ответила она с полузакрытыми глазами. = Я сейчас... Альбинка вышла на двор, а я разделся и улегся на стоявший у стены узкий топчан. Вернувшись через минуту, она растерянно встала посреди комнаты, прислушиваясь к доносящимся из-за перегородки глухим аниным постанываниям. - Что с тобой? - спросил я ее. - Не знаю, куда лечь, - озадаченно ответила она. - Ложись со мной, - просто сказал я. - А мы поместимся? - заволновалась она. - Там видно будет, - улыбнулся я. Альбинка выключила свет и, раздевшись, осторожно пристроилась на топчан с самого края. Минуту мы лежали бок о бок в молчаливой неподвижности, а потом она спросила тихо: - Ты не ревнуешь Аню, что она там... с Грачилой? - Все люди - братья, - смиренно ответил я. - Но братья ж не ебутся, - робко возразила она. - Это лишь одна из форм проявления любви к ближнему, = успокоил я Альбинку, плавно спуская с ее полусогнутых ножек мягкий подол ночной рубашки. 11. Скорый поезд "Углов-Москва" Проснувшись утром следующего дня, я с трудом разлепил глаза, будто накануне и правда запивал шампанское "Смирновской", и увидел перед собой незатейливую картину из цикла "Будни деревенской жизни": Альбина разжигала огонь в печи, сидя на корточках перед распахнутой чугунной дверцей и дуя в черный зев с торчащими из него поленьями, а Аня мела пол той самой метлой, которая совсем недавно играла на импровизированном новогоднем представлении роль "елочки-красавицы". Постреливали разгорающиеся в печке лучины и ширкали по половицам прутья, словно жалуясь, что их лишили макияжа... - Вставай-вставай, лежебока, хватит спящим претворяться! = повернулась ко мне Альбинка с шутливой сердитостью. - Притворюшка - дядя Хрюшка, - вынесла свой приговор Аня. - Как же я встану, если вы на меня глазеете?! - возразил я, сладко потягиваясь. - Можно подумать, мы с Алей твоего богатства не видели, = рассмеялась Аня. "Мы с Алей, - повторил я про себя, припоминая подробности прошедшей ночи. - Вот вам и первое "великое свершение" мессии: создание в Египтовке "шведской семьи"! Ну что ж, - вздохнул я украдкой, - в конце концов, я человек, и ничто человеческое мне не чуждо". - А где Грачила? - спросил я, запрятывая в трусы свое "богатство". - Он пошел сдаваться в милицию, - торжественно объявила Аня. - Куда?! - В "ментовку", - по-простому разъяснила Аня. - Под утро он мне признался, что ограбил церквушку в соседнем селе, и теперь его мучает совесть, потому что он обидел Бога. Он сказал, что "больше пятерика ему не светит", а когда он выйдет, мы поженимся... Что вы уставились на меня, как на дурочку?! Я ему поверила, потому что у него добрая душа, он ведь только с виду такой грозный, а сам как младенец: положит голову на грудь и тихо плачет... Я полюбила его! - закричала она с вызовом. - Если так, то ты на правильном пути, - сказал я, не показывая вида, что сильно озадачен. - Любовь всегда права. - Ты все понимаешь, Зоро! - кинулась мне Аня на шею со слезами на глазах. - Ты -замечательный, ты лучше всех, и я тебя тоже люблю, но... я ему нужна больше, чем тебе, ведь ты умный и сильный, а он совсем глупый и такой беззащитный... Альбина выслушала все это с открытым ртом и, когда Аня обняла меня, покрутила у нее за спиной пальцем у виска: совсем рехнулась, девушка! Я хотел сказать Ане что-то в том смысле, что благословляю ее, но мне помешал громкий стук в дверь, будто стучали палкой. - Твоего жениха за примерное поведение досрочно выпустили, - съязвила Альбина. - Сейчас свадьбу гулять будем! Все мы и на самом деле ожидали увидеть передумавшего Грачилу, но когда Альбина отворила дверь, в дом вошел, устало опираясь на снятые лыжи, анин папа. В комнате повисла неловкая тишина, как если бы великовозрастных детей застали за игрой в постыдные игры. Аня с Альбиной растерянно поглядывали на меня: "Скажи же что-нибудь!" - но я не знал, что сказать, и в тупом молчании наблюдал, как по просмоленному дереву лыж сползают на пол снежные микро-лавины. - Здравствуй, Оля, - нарушил он, наконец, тишину. - Что ты здесь делаешь? - покраснела в ответ Оля-Аня. - Мне нужно переговорить с твоим товарищем, - сказал он, едва взглянув на меня. - Да, конечно, Владимир... не знаю вашего отчества, = пробормотал я. - Константинович, - любезно подсказал он. - Давайте выйдем на улицу. Я дернулся к двери, и только тут заметил, что стою в одних трусах... Какой идиотизм! Пробурчав под нос извинение, я наскоро оделся, и мы вышли на двор. За ночь заметно потеплело, снег подтаял, и в воздухе висела едкая весенняя сырость, норовящая пробраться под кожу. - Послушайте, Сергей, - неспеша начал Ольгин отец. - Вы уже довольно давно знакомы с моей дочерью, но это наш первый разговор... Мы и виделись-то только мельком, но я подозреваю в вас интеллигентного человека, и, хотя у вас нет своих детей, надеюсь, что вы меня поймете. Думаю, для вас не будет откровением, если я скажу, что с самого начала был против того, чтобы Оля встречалась с вами, и вы сами понимаете, почему... - Да, я понимаю, - согласился я, отмечая про себя складность его речи, которой я от него совсем не ожидал, воспринимая его раньше как немого. - Я был против, но... никогда не запрещал ей встречаться с вами, потому что запрет мог только все ухудшить в случае с таким избалованным ребенком. Да-да, не смейтесь, она ведь совсем еще девчонка! - Я и не думаю смеяться, - ответил я серьезно. - У нее ветер в голове еще гуляет, и она сама не знает, чего хочет. В общем, я надеялся, что она переболеет вами... Как и всякий порядочный отец, я хочу, чтобы она получила высшее образование, создала семью, нарожала детишек... Я хочу внуков, черт побери! - Что же вы конкретно от меня хотите? - спросил я, раздражаясь его правильными речами. - Я хочу, чтобы вы оставили мою дочь в покое, - медленно проговорил он, очевидно, чтобы до меня как можно лучше дошло. = До недавнего времени я закрывал глаза на ваши встречи, безропотно принимая эти ваши жалкие билетики... Извините, я горячусь, но... накипело! Да, я терпел, но всякому терпению есть предел, и когда вы диким образом похитили мою дочь и завезли ее в лес... - А как вы узнали, что мы в лесу? - перебил я его, также теряя терпение. - Ну не поведете же вы Оленьку к себе домой! - почти развеселился оскорбленный папаша. -Ваши друзья, очевидно, уже солидные люди, им не до вас, поэтому я стал перво-наперво проверять по олиным подругам... - В милицию заявляли? - Пока нет, - ответил он, напирая на "пока". - Вы хотите, чтобы Ольга вернулась домой, - резюмировал я. - Да, - коротко кивнул он. - А вы уверены, что она меня послушает? - Вас она послушает. Я на минуту задумался... Для начала я решил сообразить, что же меня так раздражает в ольгином отце, и, покопавшись в своих мозговых извилинах и нервных узлах, пришел к выводу, что раздражает меня в нем несовместимость формы и содержания его речей: по форме они, вроде, интеллигентские, а по содержанию = вполне мещанские. Но не это меня, главным образом, занимало, а то, что в его словах просматривалось зерно истины... Правда, зерно это я видел совсем под другим углом, под углом своей призванности. "Я призван нести добро и счастье в мир, - так размышлял я, - но это неизбежно вызовет противодействие, вольное или невольное, со стороны людей, ведь многие еще не готовы стать по-настоящему счастливыми, потому что довольствуются всевозможными суррогатами счастья: деньгами, почестями, славой, властью... Итак, неминуемо противодействие, неприятие, сопротивление, возможно даже, гонения, но я готов взойти на Голгофу, потому что знаю, на что и зачем иду. Но как быть с Олей-Аней? Я готов принести свою жизнь в жертву счастливому будущему, но будет ли оправдана подобная жертва с ее стороны? К тому же она по сути своей простая земная женщина со всеми присущими ей слабостями, и имею ли я право, моральное право, подвергать ее жесточайшим испытаниям, которые ждут меня самого?" - Хорошо, я поговорю с ней, - твердо сказал я. - Вот и славненько! - откровенно обрадовался Владимир Константинович. Я вернулся в дом, а он остался дожидаться на дворе, сосредоточенно ковыряя рантом лыжного ботинка льдистую корку на сугробе возле крыльца. В комнате было тихо, только ходики сухо разбивали время на секунды и еле слышно гудело пламя в печи. Аня-Оля и Альбинка неподвижно сидели на сундуке, как в зале ожидания, в одинаковых позах - заложив руки между колен. - Ну что? - спросила Аня-Оля с кислым любопытством. - Тебе нужно вернуться домой, - сказал я, стараясь не отводить в сторону взгляд. - Ты хочешь этого? - еще больше посерьезнела она, вставая и подходя ко мне вплотную. - Да, - ответил я сдавленным голосом. - Так будет лучше. Для тебя же. Она молча покраснела, а потом вдруг резко побелела и процедила сквозь зубы: - Ненавижу тебя, ничтожество! Схватив в охапку лыжи, она выбежала из дома, и мы с Альбиной остались одни. Вдвоем нам сразу стало как-то одиноко и неуютно. - Что же нам теперь делать? - спросила Альбина вслух, но как бы про себя. - Для начала позавтракаем, - ответил я, не глядя на нее. Обрадовавшись подсказанному занятию, Альбина шустро заварила чай и выставила на стол хрустальную вазочку с горкой карамелевых конфет вперемешку с сушками. - Как действительно пошел сдаваться? - Кто его знает, - она опустила в чай половинку сушки, - он ведь дурной: то ножиком пописать грозится, а то на краденые иконы молится... А ты поживешь еще у меня? - она посмотрела на меня поверх кружки, немного кося. - Мне нужно уехать из этих мест, - сказал я, чтобы только она отстала. - Правда? Я немного поразмыслил и решил, что мне на самом деле стоит уехать куда-нибудь подальше, чтобы немного прийти в себя, спокойно обдумать все происшедшее и наметить план дальнейших действий - пора ведь и к настоящему делу приступать! - У тебя не найдется взаймы полсотни? - спросил я помрачневшую Альбинку. - Только сторублевки... Но ты бери, мне не жалко, - она достала откуда-то из-под матраса три радужно-дерьмового цвета бумажки. - Мне одной хватит. Спасибо. При первой же возможности верну. Я обнял на прощание Альбинку и, встав на проложенную ночью лыжню, отправился обратно в город. В лесу было пасмурно и сыро, и, должно быть от этого, в голове стоял туман. Первый день "новейшей эры" явно не выдался... На полпути к Углову я вдруг со всей для себя очевидностью почувствовал, что я в лесу не один, что где-то рядом согревает продрогшие сквозь кору деревья своими теплыми биотоками еще одно человеческое существо. Оглянувшись, я увидел мелькающую меж рыжих сосновых стволов голубую альбинину куртку. Она быстро подъехала и молча остановилась, тяжело опираясь на лыжные палки. Я развернулся, и мы еще с минуту постояли в тишине, обмениваясь взглядами, наши лыжи - нос к носу. Наконец, я ей грустно улыбнулся уголками глаз, а она тихонько вздохнула в ответ, как бы соглашаясь остаться друзьями. - Ты забыл, - протянула она мне перчатки, как будто только за этим и гналась за мной по мрачно-жутковатому лесу. - Спасибо, Аля, - я потянулся за своими перчатками и, совсем забыв про лыжи на ногах, потерял равновесие. Колени мои криво подкосились, и я рухнул боком в сугроб. В следующую секунду я попытался встать, опираясь на палку, но у меня ничего не получилось. Глядя на мои неуклюжие попытки выбраться из сугроба, Альбинка залилась звонким смехом и, ловко сбросив лыжи, кинулась засыпать меня снегом. "Сдаюсь!" - поднял я руки вверх, отплевываясь холодным пухом, добытым Альбинкой из-под шершавой коросты льдистого снежного пододеяльника. В ответ она с еще пущим хохотом напрыгнула на меня и, нежно сгребя с лица ладонью снежную маску, покрыла мои глаза, щеки, нос и рот быстрыми поцелуйчиками с причмокиванием. - Спасибо тебе за все, - прохрипел я, еле высвобождаясь. - Пожалуйста, - ответила она с неожиданным безразличием, как бы говоря интонацией: "За это не благодарят". На том мы и расстались. Поднявшись, я продолжил свой путь, стараясь уже не оглядываться... И не оглянулся . Добравшись до выхода из Чугунка, я сел на трамвай и поехал на вокзал, окончательно решив целиком положиться на звездное предначертание и взять билет на первый отходящий поезд. "Небо подскажет, что делать дальше", - сказал я себе, не имея в голове четкого плана. Битком набитый во время летних отпусков, вокзальный зал был теперь полупустым, и совсем уж непривычно бросилась в глаза карликовая очередь в кассу человек из двадцати, да к тому же без номерочков, нарисованных шариковой ручкой на тыльной стороне ладони. Не прошло и получаса, как я оказался у заветного окошка. - На какой ближайший поезд у вас есть билеты? - спросил я полусонную билетершу с серым лицом, напоминающим свежевырытую картофелину. - 315-й скорый на Москву, - автоматически выдала она ответ, даже не взглянув на меня из-под тяжелых век с фиолетовыми краями. - На Москву?! - я одновременно удивился и обрадовался своему везению, восприняв его как хороший знак. - Ты что, трехнутый?! - неожиданно взорвалась билетерша, выстреливая в меня сферическими белками выпученных глаз. = Будешь брать или нет? Сейчас милицию позову! Следующий!!! Обрушив на меня сразу весь свой стандартный словесный набор, она снова отключилась в сон, прикрывшись, как покрывалом, толстыми ватными веками. Вежливо отстранив плечом подскочившего "следующего", я, ни слова ни говоря, просунул в окошко сторублевку, и билетерша также без единого слова выдала мне билет до Москвы и сдачу, всю до единой копеечки... Нет, что ни говори, а это было редкое везение! До отправления поезда оставалось чуть больше часа, и я подумал, что неплохо было бы перекусить в привокзальном ресторане, но на дверях этого заведения меня ожидало обескураживающее "меню": "Закусок нет. Пиво "Ячменный колос" в разлив - 8 руб. 1 литр". Выпить на голодный желудок кружку пива за 4 рубля мне не очень хотелось, и я собрался было уйти не солоно хлебамши, но в последний момент заметил через стеклянную дверь сидящего в дальнем углу почти пустого зала Грачилу. Я подошел к его столику и без излишних приветствий уселся напротив своего пьяно-печального вчерашнего знакомого. - А-а, это ты, Шутник, - протянул он через силу. - Пивка холодненького на холявку хочешь? - Спасибо, не хочу, - честно ответил я. - Командир, кружку! - рявкнул он, пропуская мимо ушей мой отказ. Официант на удивление быстро - видимо, Грачилу здесь достаточно хорошо знали - принес полулитровую граненую кружку, и Грачила плеснул в нее до краев из прозрачно-пенного стеклянного кувшина. - Я думал, ты в милиции, - сказал я, отсасывая верхний слой пены. В ответ Грачила резко мотнул головой, будто сбрасывая запутавшийся в голове мусор, и весело-зло спросил, осклабившись: - Въебать тебе, что ли? На всякий случай я ничего не ответил, а Грачила опрокинул в свою по-собачьи черную пасть полкружки разом и, остыв, резонно заметил: - На нары я всегда успею, - вновь наполнив кружку, он помолчал и спросил сипло. - Анька еще там? Заглянув в его пьяные влажные глаза, я с удивлением увидел в них тоскливый страх... Он боялся возвращаться в Египтовку, из-за Ани боялся. - Ее забрал домой отец, - успокоил я его. - Ну и правильно, - вздохнул он. - Эта девочка не про нас, Шутник, ей нужен серьезный человек. "Интересно, что он понимает под серьезным?" - подумал я, но вслух уточнять не стал, сочтябесполезным. - Ладно, я пойду, - поднялся я. - Прощай, Грачила. - А церковное барахло я обратно подложил, - сказал он мне вместо прощания. Мне захотелось тут же обнять его, но я побоялся, что он не поймет моего восторга, и, хлопнув его по плечу, отправился на посадку. Разыскав свое купе, я увидел в нем еще двух пассажиров, точнее, пассажирок: сухонькую старушку с сосредоточенно-неприветливым лицом и цветущую девочку лет тринадцати, которая выглядела, пожалуй, "на все 16" из-за щедрого слоя алой помады на губах и нещадно размалеванных тенями и тушью глаз. - Добрый день, - поздоровался я с ними. Старушка проскрипела с ответ нечто нечленораздельное, а девочка совершенно неприлично для ее возраста заерзала на своем сидении. - До самой Москвы едете? - спросил я их, когда поезд тронулся. - Вы не могли бы выйти? - ответили старушка вопросом на вопрос. - Зачем? - не понял я, не ожидая подобной реакции на столь невинный вопрос. Девочка чуть слышно хрюкнула, подавляя смешок, а старушка заявила раздраженно: - Вам что не понятно?! Нам нужно переодеться! - Ах, да, конечно, - поспешил я выйти за дверь. "А девочка - ничего, уже можно..." - вкрадчивым бесовским голоском прошептал мне на ухо Сизов, лишь только я очутился в вагонном проходе, задвинув за собой громыхающую дверь купе. = "Ты ее не получишь, старый развратник! - дал я ему достойный отпор, отгоняя от себя непристойные картинки, которые он живо рисовал в моем воображении. - Она совсем еще маленькая..." = "Но удаленькая!" - гнусно хихикнул Сизов. - "Животное!" = обругав неистребимого Сизова, я направился в вагон-ресторан, задумав напоить его до такого состояния, в котором он уже не будет способен ни на какие фокусы. - Водка есть? - подлетел я в вагоне-ресторане к официантке. - Есть вино, хорошее, азербайджанский портвейн, = вполголоса ответила она. - Давай десятку и садись за столик. Я принесу. Сунув ей в карман фартука красную бумажку с портретом вождя мирового пролетариата, я занял место за столиком и стал дожидаться сладкой отравы. Не прошло и минуты, как официантка выставила передо мной полулитровую бутылку с этикеткой "Виноградный сок" и спросила как ни в чем ни бывало: - Кушать что-нибудь будете? - Нет, - лаконично ответил я, наполняя стакан сочно-вонючей жидкостью. "Обожаю портвешок!" - весело заявил Сизов после первого же глотка. - "Погоди-погоди!" -ответил я ему, чуть не поперхнувшись от такой наглости. Наконец, бутылка была опустошена, однако, к моей великой досаде, Сизов не только не угомонился, но, напротив, пришел в состояние повышенной боевой готовности, сняв с предохранителя свое - и мое тоже! = "орудие". - Девушка! - подозвал я официантку. - Еще "сочку" бутылочку. - Больше нет, кончился, - спокойно ответила она, склоняясь надо мной выпукло подтянутыми грудями. - Как кончился?! - не поверил я, приходя в отчаяние. - Только что один "нацмен" скупил оптом всю партию, = доверительно поведала она мне. - А еще что-нибудь крепкое есть? - спросил я с надеждой. - Только чай, - обескуражила она меня. - Давайте, - вздохнул я. Похлебывая чай из стакана в алюминиевом подстаканнике со звездатой кремлевской башней, я потихоньку осматривался вокруг в надежде найти для Сизова замену его малолетней жертве, чтобы "отвести огонь" от невинного создания, но как назло, все женщины были в ресторане в компании мужчин... И тут меня осенило: "Официантка!" Дождавшись, когда она скроется в подсобке, я зашел вслед за ней и плотно закрыл дверь. Без лишних объяснений я подошел к ней вплотную и, не давая ей опомниться, обхватил ее за высокие и пухлые ягодицы. - Ты что, "голодный"? Откуда тебя такого выпустили? = спросила она с любопытством, которое явно перевешивало легкий испуг от неожиданности, и не очень уверенно стянула мои руки с моего зада. - Ты мне понравилась, - признался я ей, неспешно расстегивая блузку на ее груди. - Как тебя зовут? - Клара, - она посмотрела на мои руки и чуть не уперлась подбородком в свои вздыбленные груди, туго подпертые черным кружевным лифчиком. - Я, между прочим, на работе, - сказала она, как бы извиняясь. - Тебе нужен перекур, - сказал я, а Сизов добавил. - Хочешь попробовать мою "сигару"? Я мягко надавил на ее плечи, и она стала податливо сползать по мне на свои дрожащие от предощущения колени, но в этот самый момент из-за двери донесся звон бьющейся посуды, и она быстро опомнилась. - Приходи после закрытия! - выскочила она из подсобки, на ходу застегивая блузку. - Тьфу, черт! - плюнул я в сердцах. Сидеть в ресторане, глядя на крутящийся рядом объект вожделения, к которому не можешь прикоснуться, было выше моих сил, и я отправился обратно в купе. "Уже темно, наверное, она спит", - тешил я себя надеждой, но напрасно: спали все, кроме соблазнительной девочки. На верхних полках мирно посапывали старушка и еще кто-то, завернутый с головой в одеяло, а девочка полулежала, опершись на подушку, и читала книжку. Я посмотрел на обложку: "Родителям - о детях: половая гигиена девочек"... Дьявол явно искушал меня в эту ночь! - Это вы у мамы книжку взяли? - дернул меня Сизов за язык. - Пока она спит... - Это не мама, - с готовностью рассмеялась девочка, явно польщенная тем, что я называю ее на "вы", принимая за маму старушку, которая ей годилась разве что в бабушки. Ей так нравилось казаться взрослее! - А кто? - Это моя учительница музыки, - ответила она, заглядывая с интересом мне в глаза. - На каком инструменте вы играете? - поинтересовался я, спрашивая взглядом совсем не то, что вслух. - На электрооргане, - ответила она не сразу и тоже не то, точно мы говорили через переводчика. - Мы едем на республиканский конкурс юных исполнителей. - И что вы будете исполнять? - Современных композиторов и немного Баха, - рассмеялась она, вроде бы совсем не к месту. - Хотите послушать? Хотите? = глаза ее заблестели в полутьме купе. - Прямо здесь и прямо сейчас? - сп