Альманах содружества "Железный век" Пять стихотворений

Обложка

Добрый час, уважаемый читатель!

В ы зашли на страницу,
созданную для, к сожалению немногочисленных, но верных ценителей российской поэзии. Далее представлены стихи. Говорить о них нет причины -- они сами за себя говорят. Это издание -- первый выпуск альманаха, по крайней мере, так задумывается. Поэты содружества "Железный век" делают почин. В следующих выпусках могут быть и Ваши пять стихотворений.
Ваши отзывы, замечания, пожелания и произведения с нетерпением ждут туточки!

Доброго и хорошего вам настроения!


Содержание



Александр Кузнецов


Посвящается Сонечке Мармеладовой

Л истья ластятся, ливнем спеленуты,
Метит сумрак сплетенье дорог.
Входит в зренье прорезом зеленым
Драдедамовый ветхий платок.

О платке том рассказывал пьяница,
(Да не тот, что у Экзюпери).
Чья душа -- словно нищая карлица
Подаяния ждет у двери.

В чьих глазах -- и восторг, и безумие,
Чей язык не воскликнет: "К ноге!"
Пьяный мученик каянелюбия,
Чей Христос -- на картинах у Ге.

И тогда все, что строил я, валится,
Странный образ мерещится мне:
Что Россия и есть та страдалица,
Святоблудная Соня во сне.

По масштабам вселенной -- лишь точечка
Точен в точку прицельный огонь,
Ах, ты Сонечка, вечная Сонечка,
Как привычно торгуют тобой!

А пройдет упоенье торговое,
Станет негде и не на что жить,
Так к тебе Мармеладовы новые
Приползут на похмелье просить...

Не откажешь, ведь, верно, болезная?
Носишь жизнь раскаленным крестом.
И становишься душам изрезанным
Ко спасенью последним мостом.

И прошу тебя, сможешь насколечко,
В час конца, на последним глотке,
Ты приди ко мне, милая Сонечка,
В драдедамовом вечном платке.

К содержанию

Памяти Владимира Маяковского

И откуда озноб в этот вечер,
заведомо теплый...
И. Знаменская
(Современный поэт-экспрессионист)

И откуда озноб в этот вечер, заведомо теплый?
И тяжелая тень на граненых осколках стакана?
Это вынуто сердце, и память людская затерта,
Это выстрел апрельский и призрак в гробницах Ливана.

Это капли дождя, что ударили в ткань переплета.
Это хрипы Весны, что собой состояться не в силах,
Это прах некрологов, обратные сны перелета,
Это сжато-суровый и бережный голос Марины.

...А сегодня -- удел развенчанья и страстные речи,
и насмешки достойных людей, и плевание в школе.
И лишь очень немногие ставят весною Вам свечи,
И Володенькой Вас назовут только Люда и Оля.

И двенадцатый год, как с собою покончила Лиля,
Изученье двух строк Ваших книг, и на этом -- сужденье.
Наши танцы на крышках гробов продолжаются ныне,
И взыскательный критик находит для Вас "воскресенье"

Но я ставлю свечу Вам, прощенье дарует Всевышний.
Пусть же Он Вас простит, и придет обретение в мире.
Пусть для многих Вы были и будете грубым и лишним.
Вы останетесь в списках болящих поэтов России.

К содержанию

* * *

С начала ты учила узнавать,
Стремительно, легко, неуловимо;
Так знает тех, кто нужен ей, могила,
Так узнает вернувшегося мать.
Сначала ты учила узнавать.

Сначала ты учила говорить
И горла своды ставила иначе,
Решения такой чудной задачи
Не знал никто, но мы умели пить...
Сначала ты учила говорить.

Я научился узнавать шаги,
Встречать богов светло, гостеприимно,
Я выучил слова такого гимна,
Что любят все: и птицы, и цари.

Я научился принимать тебя
Такой, как есть, от тела до привычек,
И наша речь сбивалась без кавычек,
И наш язык хранил предельность дня.

Я так привык... Забыл про календарь,
Про новый курс и новые предметы,
А ты переиначила словарь,
Переиграв все до последней меты.

Теперь учусь не верить -- не дышать,
Не помнить, не иметь -- знакома пленка...
Я должен убивать в себе ребенка,
Из с пеплом кровь без устали мешать.

Спасибо за искусство понимать,
За верность, за любовь в сей круговерти.
Ты научила не бояться смерти,
Ты научила гибели желать.

К содержанию

Двадцать первая осень

С егодняшний день удивительно нежен,
Почти не по-зимнему лаской овеян,
И слышится пенье апрельских скворешен,
И, кажется, сдавленный выдох рассеян.

Сегодняшний вечер вошел в наши стекла,
Студеною тьмой стала нежная просинь.
Надрезаны жизни, распахнуты окна,
Уходит моя двадцать первая осень.

Уходит мое двадцать первое имя
Закинутым горлом -- по телу -- несметным
Количеством раз губами своими...
Надеюсь, что я не останусь бессмертным.

Надеюсь, что если действительно верно
Твое бытие, та земля, что нас носит,
Лишь смерть и любовь непрестанно безмерны.
Уходит моя двадцать первая осень.

К содержанию

* * *

Н е знаю, что и предложить,
Но если, право, стоит жить --
Давай под дождь, потом в вагон --
Пусть нам началом станет он.

И будут рельсы, провода,
Мосты, платформы, города,
И ты, закрывшая глаза...
И пусть откажут тормоза...
К содержанию


Александр Строев


* * *

З. М. Дириной

Я не верю в выспренность и дюжесть,
Верю в небольшую неуклюжесть,

Верю я нечищеным ботинкам,
Верю я желанию с запинкой

С ним в немногословие и сухость;
Верю я в зубастости беззубость;

Верю в карандашные картинки,
Встречным-поперечным на Ильинке,

Верю в то, что кажется мне странным,
Верю много лет часам карманным,

Верю в безмятежности безбрежность,
Верю в слово "твердь" и в слово "нежность",

Верю я к любимой в возвращенье,
Верю... и надеюсь на прощенье;

В запустеньи плоть -- душа в полете,
В остальном: смотреть на обороте.

К содержанию

Метеосводка

Д ержат стропы в четыре руки Монгольфье,
Пролетая во тьме над плечами клошаров,
Над больными телами в жару на софе
Сквозь забвенья ночные, дневные удары.

Все не к спеху итоги на ус намотать:
Ввечеру не пройтись даже "с понтом под зонтом",
Сводки спутаны так, что уже не понять
Глубину с шириной атмосферного фронта.

Солнце сушит песок, ветер снова на юг
Гонит рака небесного метеостазы,
И штанину ненужную форменных брюк
Зашвырнула гроза в гроботеку Кавказа.
К содержанию

Джанни Родари

В Новый Год пахнет луком и холодом,
А с утра пахнет рыбой и солодом,

Из сортира -- за праздник расплатою,
От разносчика почты -- квартплатою.

Пахнет поезд неведомым городом,
Пахнут деньги карманом отпоротым,

Пахнет счастье бельем и посудою,
А здоровье -- безвременной ссудою.

Пахнет дружба кирзой и помадою,
Сновидение -- криком: "Я падаю!.."

Пахнет наволочка женским месяцем,
А по мне лучше так, чем повеситься;

Если вечно мы были бы молоды.
В Новый год пахнет луком и холодом...
К содержанию

Про летчиков

У венчан праздничным плюмажем,
Стоит с разбитым фюзеляжем

Мой шестикрылый самолет,
Загоревал его пилот:

Ему мерещатся полеты,
В салоне длинном запах рвоты,

Людей святая простота
И высота... И пустота.

Душа поет, душе неймется,
Так что ж пилоту остается?..

Вшить бубенцы и в хвост, и в гриву,
Чтоб жить и умереть красиво,

Дойдя, приличия нарушив,
До слов не мальчика, но хуже,

Раз в жизни Волгу переплыть
Иль, на худой конец, прослыть

Средь раков рыбой на безводье:
Страшнее грех червоугодья;

А перед сном, глотнув из фляги,
Опять в чернилах и бумаге

Искать лекарство от бессилья,
Расправить слипшиеся крылья...

Проходит ночь, а мы несчастны
Всем тем, что мы понять не властны,

И шепчет ветерок весенний
Что жить нельзя без потрясений.
К содержанию

Диалог

Москве

-- К ак любая на ощупь впотьмах заплатка,
Искони для незрячего не загадка,

Что ремонт недоделан на фоне пира
В ожидании будущего кумира.

Может свыше нам этот удел ниспослан:
Спать и есть целый век на ремонтных козлах?

В голове сквозняк, в кулаке цикута
Так какого же черта, лешего, шута?!

-- Не пеняй, не ропщи на чужое племя,
Разгребая мусор, узнав, что время

Лишь остаток жюльена в чужой креманке.
Так сиди на дворе, да тоскуй по манке,

Что просыплет небо, чуть клюнет стужа
Или ночью стой под холодным душем,

Надышавшись за день табачной праны;
Слава Богу -- утром вставать не рано.

К содержанию


Саркис Геворкян


Вариация на избитую тему.

Exegi monumentum

П рическами кичатся черепа.
Как шерсть -- с овец, стригутся комплименты.
Ужом ползет народная тропа,
И ржавчиной краснеют монументы.

Всевышний пастырь подлых горемык,
Забудь о нас и над собою сжалься.
Торгует степью друг степей -- калмык,
А русский дух слегка поиздержался.

Снегирь души с рябиновых кистей
Слетел -- на сабантуй куриной злости.
Отчизна человеческих костей --
Не то, что мирный Брег Слоновой Кости.

Давно не стоит выделки овца,
А памятник -- не стоит пьедестала...
Держава не решилась от певца
Зачать себя, и матерью не стала.

Грешно от падших милостыни ждать.
На бронзу сердца -- фиговый листок им!
Путь влипнет трупной мухой в благодать --
Кто в наш свободный век бывал жестоким.

Витает звон над пропастью в овсе.
Орлы крестов высиживают главы.
Я тленья не избегну, как и все.
К чему нерукотворные забавы?

В крутой цене и мрамор, и гранит,
И в славе не нуждается нирвана.
Но жизнь мой голос чутко сохранит,
Как раковина -- шорох океана.

Ты только ухо к сердцу поднеси,
Земляк... и в самом деле -- не пора ли
Узнать, как скверно жили на Руси
И как на ней азартно умирали?
К содержанию

Зеркала

Александру Кузнецову

В вас есть пространство, зеркала,
Хоть ни двора в вас, ни кола,
Зато в вас есть колокола --
Для слуха тех, кто зреньем болен.
И крови ртутная шкала
Ползет за призраком тепла,
Как гладкоствольные тела
Высоковольтных колоколен.

В вас есть загадка, зеркала,
Во всяком случае, была...
Для вас -- что ангела скула,
Что гладь ночного абажура.
Вы безответны, как скала,
Что для двоих людей мала.
И явно веет от стекла
Хмельком загробного ажура.

Персей уходит в никуда,
Добив Горгону без суда,
А к нам летит Полынь-звезда,
И мы сачком ее поймаем.
И валит снег на города,
Но королева не горда,
И виски с содовой без льда
Сегодня выпьет вместе с Каем.

Я зеркалам тоску повем
Слезами солнечных систем,
Ведь холодец их с детства ем
Зрачками древнего Улисса.
Лишь смерть откроет правду всем
Посредством тайных теорем,
И в Зазеркалье насовсем
Уедет бабушка Алиса.

Мы все -- прожженные пажи.
А в зеркалах не видно лжи.
Под гнетом времени-ханжи
Они нас ждут, души не грея.
Наш путь -- по ржавчине на ржи,
Сквозь кутежи и миражи,
От "свет мой, Зеркальце, скажи..."
До трупа Дориана Грея.
К содержанию

Кошмар на улице Берез

К ошмар на улице Берез!
Возможно -- белая горячка.
Луна -- как детская болячка,
И песня "Ой, мороз, мороз..."

Мерещится черт знает что --
По духоте духовной или
По той причине, что налили --
Неважно, двести или сто.

И кажется, что из-под ног
Земля уходит равнодушно,
И как-то боязно и душно...
И хоть бы кто-нибудь помог!

Мы любим жизнь, как Винни-Пух
Свои дурацкие опилки.
Но рвется джинн из той бутылки,
Где водка, порох, прах и пух.

И все взрывается вокруг,
Уже и пиво не поможет,
И пары слов связать не может
Твой собутыльник или друг.

Снуем, качаем ли права,
Пыхтим в кроватях ли двуспальных--
Как много нас, тузов опальных,
Чья не на месте голова.

Кошмар на улице Берез.
Должно быть, просто -- "башню сносит".
Неважно -- "будем!" или "прозит!"
Все слишком -- насмерть и всерьез.

Что остается нам -- опричь
Белков, жиров и углеводов?
Вставай, страна собаководов,
Произноси прощальный спич!

И, если искреннен искус,
Подонки крови в рюмку вылей.
Судьба -- собакой Баскервилей
Тебя попробует на вкус.

Ответь мне, совесть, я -- не псих?
Зарезал бы весь мир по пьяни!
Когда-то даже христиане
Жгли храмы недругов своих.

Замаскирована под лай
Моя молитва против правил.
Что вас добило, Игорь, Павел,
Иван, Владимир, Николай?..

Не спутать -- карму и карман.
Мы добываем хлеб, как радий.
Что делать нам, Илья, Геннадий,
Сергей, Егор, Андрей, Роман?..

Кошмар на улице Берез --
Эпиграф к пагубной нирване.
Герой забылся на диване,
Твердыней духа не тверез.

А тройку ставят на попа,
Устав от светопреставлений,
И, как сказал бы новый гений --
Отстань, народная тропа!

Да и любой здесь -- что за гусь,
Ведь не из тех, что Рим спасали?
Так -- тост ли, крест; трава, коса ли?
Когда я вскрикну и проснусь?

Нам ниже пола не склонить
Лица, хотя в попытке -- польза.
Но, чем рождаться, чтобы ползать,
Не лучше ль -- роды отменить?

Ведь гадам вряд ли повезет:
Когда свершим свой путь недолгий,
Кавалерист Святой Георгий
Нам шашкой голову снесет.

Но космос рвется кумачем,
И ты дрожишь, как ржавый флюгер...
Граф Дракула и Фредди Крюгер
Здесь абсолютно не при чем.

И переходит от угроз
К огранке солью глаз-алмазов
Кошмар на улице Берез,
Далекий от картинных вязов.

И больше нечем дорожить --
От сердца до отбитых почек...
Но кто совсем не хочет жить,
Тот любит жизнь сильнее прочих.
К содержанию

Причина грусти

Александру Шелякину

Н ету грусти без причины,
Как без женщины -- мужчины,
Как без лезвия -- ножа,
Как тумана -- без ежа.
Как без бегства нет Толстого,
Как без пятого -- шестого,
Как без пламени -- лучины,
Нету грусти без причины.

Нету грусти без причины,
Как героя без личины,
Как Иуды без Христа,
Как монаха без поста.
Словно смерти -- без распада,
Словно пастыря без стада
Или трала -- без пучины,
Нету грусти без причины.

Нету грусти без причины,
Как пропойцы без кручины,
Как пейзажа без травы,
Как лица без головы...
Как еврея без иврита,
Как без лирики пиита,
Как без дури дурачины,
Нету грусти без причины.

Нету грусти без причины,
Как без даты -- годовщины,
Как без Баха нет органа,
Как чекиста без нагана.
Как России нет без водки,
Как облавы -- без наводки,
Как без хвори нет кончины,
Нету грусти без причины.

Слабаки и молодчины!
Нету грусти без причины.
Но какого-то рожна
Мне причина не важна.
И теперь, как мне сдается,
Только грусть и остается.
Все иные величины --
Меньше собственной причины.
День :)))webmaster думает: не пора ли отдохнуть? Вечер
К содержанию

Джоконда

Недоброй красоты жестокая загадка
На колдовском лице читается у ней...
Морис Роллина.

Ты, как маска медузы, на белое время смотрела...
Борис Поплавский.

В от -- первой женщины портрет,
Той самой, что любила фрукты,
И снова ей спускаешь с рук ты
Соблазн шагнуть через запрет.

Взгляни на Еву -- гибкий змей
Вокруг нее обвился рамкой,
Вступая в связь с премудрой самкой --
Праматерью людских семей.

Глаза подчеркнуто нежны,
Но точно скользкая улитка --
Ее лукавая улыбка,
Ведь ей поклонники нужны.

С такой улыбкой -- на ходу
Лишают девственности совесть,
Чтоб стать чуть опытнее -- то есть
Желанней -- триста раз в году.

Люминесценция греха --
Иллюминация натуры,
Но, холодней любой скульптуры,
Она осмысленно глуха.

Вот -- иллюстрация того,
Что чувственность бывает стылой,
Чтоб меж Харибдою и Сциллой
Мы пали все до одного.

Парадоксальней всех чудес --
Фригидность пылкого призыва,
Когда она, суля призы вам,
Сбежать готова в темный лес.

Все с ней -- без шума, все -- тайком...
Хоть легче нам не становилось --
Чего от века не ловилось
В тишайшем омуте таком!

Оккультный культовый успех
Ее лица -- рождал шумиху,
И эту славу, как шутиху,
Мы созерцали без помех.

И как лукавила она
С оберток, марок и открыток!
Ведь человек не в меру прыток,
Хотя и грош ему цена.

Но тайна пряталась от глаз,
От профанаций и обструкций,
От грубой кожи репродукций,
И ускользала каждый раз.

То мутной плеврой, то -- плевой
Над Лувром нервно стынет небо.
Оно -- загадочно и немо,
Как показатель нулевой.

И так же зябко на холсте:
От страха съежилась долина,
А высь бледнее стеарина
В своей предзимней наготе.

Природа -- камень под кустом.
Должно быть, заморозки скоро,
И, как в траве грибная спора --
Планета в космосе пустом.

Но разве ей не все равно --
Красавице маниакальной
С ее улыбкой уникальной
И болью сердца головной?

За нею скалы -- наголо!
Ждут разрушения плаксиво...
А все же как оно красиво --
Предельно чувственное зло!

И не сойти мне с места пусть,
Коль я ошибся в этой Даме,
Присматриваясь к ней годами,
Все складки зная наизусть.

Невинность -- шаткий бастион.
Для этой женщины награда --
Прослыть персоною нон грата,
Покинув райский пансион.

Пассионарный поворот --
Чтоб не остаться приживалкой
И, лбом столкнувшись с жизнью валкой,
Запорошить улыбкой рот.

Джоконда ты или гюрза,
Надменное исчадье чуда?
Беспрецедентная причуда,
Твои шаманские глаза

Устали пять веков подряд
Скучать в глазницах, как в постелях,
И без конца в лечебных целях
Использовать змеиный яд.

Тебе-то он не повредит,
Но смилостивиться -- нельзя ли?
Едва ли не в соседнем зале
Твой кровный брат -- Гермафродит.

А мне ты, видно, отвела
Роль соблазненного мужчины --
Пока без видимой причины,
Но с твердым знаньем ремесла.

Не разминуться нам двоим...
Но после долгой тренировки
Я ужас передозировки
Разбавлю скепсисом своим.

Но ты -- всеобщая свекровь,
Однажды станешь судным эхом
И разразишься нервным смехом,
Который свертывает кровь.

К содержанию


Дмитрий Файнштейн


Улыбающийся танк.

И. М. Сиренко

Вороне как-то Бог послал кусочек сыра...
И. Крылов.

Благословляйте проклинающих вас...
"Нагорная проповедь".

О гненной птицей "Гремлюпляшу"
Вы кружитесь тут и там.
Я -- со своей стороны -- спешу
Наведаться в гости к Вам.

Зрения угол еще вчера
"Пламя!" послал, как страж,
Имя судьбы стало зонг "Пора!"
И вот я почти что Ваш.

Гость ли, попутчик ли, ученик, --
Не ясно ни Вам, ни мне...
Новую звездочку, как ночник,
Бессмысленно жечь в огне.

В огне надо теменью обзавестись,
Чтоб было, что осветить,
И разлететься, а не плестись --
Пусть и спеша -- гостить.

С быстрою грацией, как орел,
Взлетели на взгляд очки.
Сразу же взгляд некий кокон сплел
Для духа и для руки,

Чтоб не обжечься, когда даешь,
Но и не скрыться бурь...
Каждый, кто думает, что не вошь,
Смотрит сквозь Вашу смурь.

Каждый, кто думает, что один,
Смотрит сквозь смурь мою.
Так ли, как надо, других рядим?
Так ли, как я пою?

Так ли, как танк, ревом-бронью крыть,
Ласку гнилья любя?
Так ли, как дерево, жить и жить,
Листьями теребя?

Вам не понятно, о чем рассказ?..
Два существа сошлись!
Пусть не касается это нас,
Но небеса зажглись.

Новая звездочка, чередом,
Светит, наперекор
Всякой одежде -- ни взгляд, ни гром
Не перекрыл простор.

Тает повсюду ненужный звон.
Время стоять в строю.
Пой, деревянный, как мир, вагон! --
Если Бог даст, спою...

К содержанию

* * *

В далекой, маленькой стране,
Где люди ищут при луне
Чего при солнце не видать,
Безумно трудно улетать

В неведомую мракобесь.
Я там бывал, но вышел весь,
Путь разрывая головой.
Теперь ношу ярлык "живой".

И очень страшно улетать
В забытую ту ширь да гладь.
Жизнь, как тебя мне называть?

Люблю тебя, но больно мне.
Расстроен я, но рад вполне
Опять тебя обнять.
К содержанию

* * *

C покойных вам
Сновидений, Мадам,--
Пусть привидится хоть во сне,
Как желтый Луч
Меж зеленых сучьев
Клянется в любви Сосне.

Как древних гор
Тишины простор
Покрывается вдруг дождем,
Как неба пласт
После этих ласк
Раскрывается синим льдом.

Ведь в этот лед
Человек уйдет,
Краской розовою палим...
Когда проснетесь вы завтра днем --
Берегите его! вы с ним!

Уж наяву,
Приклонив главу
На доверчивое плечо,
Взгляните вдруг,
Словно просто друг,
Чтобы сделалось горячо!
К содержанию

* * *

Аленке

Я буду стоять и смотреть на тебя,
Спокойно и кротко. И злое лицо
С глазами спокойными, ветер с горы
Очистит от копоти, въевшейся в кожу.

Будет мороз до мертвения мышц,
И дерево злое, хрустально звеня,
Поманит, и мягкою кистью хвоста
Мышонок на сердце сыр-бор нарисует.

Будет весна. За апрелем апрель.
Ты воздухом внутренним мясо от льда
Избавишь. Ай, больно! Но буду идти.
Я буду идти и смотреть на тебя.

И пусть пред ушами мясная свирель
Сиреною воет из недр души:
" Зачем не позволишь любить мне тебя..."
И волнообразно, и однообразно...

Будет июль. И цветы отцветут.
Плодами займутся растения, чтоб
Созреть и голодных больных накормить,
(Ведь зрелость растения только в плодах).

И мы вдруг окажемся словно одни
На миллисекунду, но чтобы успеть
Запомнить, как было тогда хорошо
И взглядами это друг другу дарить:

Вот степь простирается за горизонт,
Оркестром из красок вбирая в себя,
Вот море и солнце в союзе, как мы...
Я буду лететь и смотреть на былое...

Будет сентябрь. Готовься к нему.
О нем никому-никому-никому.
К содержанию

Когда я умру.

К огда я умру, я не вспомню о том,
Кто был мне здесь другом,
Кто был мне врагом, --
Все лица смешаются в светлое нечто...
Секунда последняя -- как бесконечность...
Но нет. Из беспечности в вечность
Ныряю, всей жизнью отмеченный.

И будет все тихо,
Как вы и хотели:
Повторные танцы весенней капели,
Два-три нежных слова
Забудутся быстро;
Сырые дрова,
Под которыми искра,
В сарае забудутся быстро.

И будет пожар.
Но об этом при жизни
Сказавший, проклятье к себе повлечет и
Запляшет без платья --
Об этом молчок!

Ведь будет все тихо,
Как вы и хотели,
Друзья да враги,
У холодной постели.

Луна и Солнце -- в этом что-то есть...

К содержанию


Юлия Толок

"...Если душа болит,
значит, она работает."
А. Башлачев


* * *

О чем в бреду всю ночь молчу
Увечно?
Какому шалому лучу
Навстречу?
Я даже с близким не шучу --
Калечу
И знать об этом не хочу.
Так легче.

И обвиненья, и почет
Конечны.
Равнооплачены и чет,
И нечет.
И только ангел за плечом
Да нечисть.
Любимые уже не в счет --
Далече.

В сусальном небе воронье
И кречет.
Все достояние мое --
Навечно! --
Невероятное вранье.
Беспечность?
Наверно, люди и ее
Излечат...

Любимые...

К содержанию

* * *

Н ичего не случилось. Лишь стрелка внезапно включилась
На часах нашей встречи. И ринулось время по кругу.
Значит, где-то в грядущем с тобой мы уже разлучились.
Значит, где-то в грядущем уже потеряли друг друга.

Ничего не случилось. В себе не копаться попробуй.
Мы еще не очистили память, и душу, и нервы
От немногих мгновений, отмеченных жизненной пробой,
Что скрипят и не входят в привычные кодексы веры.

Ничего не случилось. Пойми, ничего не случилось.
Это просто дурная привычка прощать и прощаться.
Ты разучишься ждать так, как я приходить разучилась.
И тебя, и меня кто-то будет учить возвращаться.

Так не нужно тревоги, дружок. Ничего не случилось.
Все ошибки давно позади. И пока с нами всеми
Ничего не случилось... Лишь стрелка внезапно включилась
На часах нашей встречи. И близится к полночи время.

...внезапно...

К содержанию

* * *

В от -- женщина. Она тебя любила
И, может, даже в верности клялась.
Ее любви сиреневая вязь
К тебе летела стаей птиц бескрылых.

Вот -- женщина. Минутный всплеск волос.
Полупоклон, осекшийся устало...
За все за то, что ужасом не стало,
За все за то, что пыткой не сбылось,

За то мгновенье, что счастливым было,
За остальное -- тлен и забытье...
Вот -- женщина. Она тебя любила. --
Благослови предательство ее.
К содержанию

* * *

С орвите струны у старой скрипки,
Она сегодня весь вечер пела,
И звуки плыли, качаясь зыбко,
И я гадала, где боль, где тело,

Где смерть, где правда, где ложь, где сказка.
Снежинки плыли, шурша смешливо,
Как в том пронзительно-старом вальсе,
Приблудном вальсе, навзрыд счастливом,

Случайно встреченном в переходе,
Давно избитом в кафешантанах,
Таком старинном, таком нелюдном,
Тайком любимом до постоянства...

Ноктюрнов, опер, сонат, симфоний
Светлей и горше, больней и ближе,
Ведь он диктует свои законы
Для тех, кто хочет всего-то выжить.

Сорвите струны поближе к ночи,
Когда мелодия, как обычно,
Придет, ласкаясь в груди порочно,
И ручку в руки кладет привычно,

И шепчет, шепчет стихи небрежно,
И я мечусь по пустой квартире,
Пытаясь вынести неизбежность
Соединенья себя и мира...

И полустишья, как полустанки, --
В окошко фото без остановок.
Я, как умею, сбиваясь с такта,
Борюсь за право себя на Слово,

С такой отрадой, с такой отравой,
Ищу возможность остаться чистой.
Мне страшно этой красивой правды,
Рожденной кучкой банальных истин.

Мне страшно в мире, и даже возле
Его усталости необъятной
Его души, под преклонный возраст
Сменившей грудь на квартиру в пятках...

А снег все валит и кружит в вальсе,
Скрывая город под гримом мела.
И я не с вами, друзья, не с вами,
Простите, милые, не сумела!..

Когда замкнется мой круг порочный,
Сорвите струны у скрипки старой.
Пускай не помощь, зато отсрочка,
Пока не всхлипнет в руках гитара...