ешь. Да, есть вероятность, что тебя убьют в первые же дни. Но еще больше шансов погибнуть позже, когда ты уже всему научишься и будешь действовать самостоятельно. -- Что ж, тебе виднее. Но, честно говоря, мне не очень хочется этого. Я боюсь, что они не воспримут меня, раз я ничего не умею. -- Ты вовсе не неумеха. Ты много чего можешь, в таком состоянии и надо начинать. Не беспокойся. На следующий же день Джон привел Генри в штаб. Ребята сидели у себя и о чем-то говорили. Теперь они много времени проводили вот так. Когда не было заданий, им не обязательно было приходить, но они все равно собирались, чтобы побыть вместе и поговорить все на ту же тему. Они все еще были спецназом, коллективом, но перестали быть семьей; это тяготило каждого из них, и они приходили сюда, чтобы найти то, что потеряли, но уходили, так и не найдя. Спецназ переживал медленную агонию. Когда вошел Джон, все взгляды обратились на него. Парни знали, что он должен привести своего друга. -- Привет, ребята. Я вот Генри привел, знакомьтесь. Генри почувствовал на себе настороженные взгляды спецназовцев. Они оказались не такими уж крутыми парнями, но все равно было немного страшновато. Они не против были принять его в свою компанию, но все же смотрели недоверчиво, словно ощупывали, пытаясь понять, что он за человек и насколько ему можно доверять. -- Генри, это наши девочки. Сандра, покажись. Сандра -- основной стимул в нашей работе. Дерется она не хуже парней, а вперед рвется намного активнее и работает удавкой на шее каждого из нас: как это так -- девчонка может, а мы в стороне стоим? Сандра окинула Генри испытующим, немного смеющимся взглядом. Это была стройная девушка, затянутая в кожу, в штанах, с большой кобурой на поясе. -- Сара -- другое дело. Ну должна же быть, в конце концов, женственность в спецназе! Она в основном сидит возле компьютера и работает с базой данных. Но если надо, кого хочешь за пояс заткнет. Сара была золотоволосой полукровкой с нежной светлой кожей. Она бросила на Генри безразличный взгляд, но вдруг словно удивление скользнуло в ее светло-карих глазах, и она долго, внимательно всматривалась в него. -- Больше девушек у нас, как видишь, нет -- не выдерживают нас. Характер, говорят, плохой. Генри улыбнулся. Джон одного за другим представлял ему спецназовцев, а он в каждом отмечал что-то особенное. Эндрю показался ему много о себе думающим, про Джима он подумал, что у него, вероятно, большая семья, потому что он был чем-то вечно озабочен. Эрик был насмешником (надо быть с ним поосторожней), Тим -- неисправимо серьезным, Брайан очень заботился о своей внешности, в одежде же Роба была нарочитая небрежность, однако, опытный глаз Генри уловил тщательность подбора каждой детали, скрывающуюся за этим. Коул был фанатом своего оружия, которое постоянно чистил, Патрик показался ему очень общительным, а Стив, напротив, -- молчаливым. В общем будущие коллеги ему понравились. Среди них не оказалось ни одного, кто сразу же вызвал бы в нем неприязнь. Они, кажется, тоже поставили ему не самую низкую оценку. Ему это польстило. Когда он познакомился с всеми, Эндрю подвинулся, давая ему место на диване. -- Ну, и что ты умеешь? Генри не обиделся. Этот парень, похоже, со всеми разговаривал этаким покровительственным тоном. -- Не скажу, что такой же крутой, как вы, но надеюсь, что вы меня научите тому, чего мне недостает. -- Например? -- Выносливости, например. -- Ну, этому долго учить. -- Потому я еще и не научился. -- Что у нас на эту неделю? -- поинтересовался Джон. -- Да ничего особенного. У "Соколов" трое "форвардов" в больнице, так нас попросили сделать их работу -- взять Коваля. -- Наркоделец, -- сказал Джон Генри. -- Джон, я живу в КЗБ. -- И что? -- Я знаю, кто такой Коваль. -- А, ну слава Богу, хоть что-то ты знаешь. Когда это? -- Завтра. Придет Гаральд и будем разрабатывать операцию. -- А он что-то говорил насчет того, когда придет? -- Ты спешишь? -- Нет, есть хочу. Роб посмотрел на часы. -- Должен сейчас быть. Сказал, что в десять будет. -- Что ж, подождем. -- Ты как, пойдешь с нами или пока со стороны посмотришь? -- спросил Джим у Генри. -- Пойду с вами. Хочу попробовать себя в деле. -- Рискуешь, -- произнес Стив. -- Рискую. Но я хочу понять, чего стою. -- Что ж... Дело твое, -- сказал Эндрю, поднимаясь. -- Джон, можно тебя на минутку? У нас аппарат выдачи кофе не работает, это по твоей части. Они отошли. -- Джон, ты знаешь, ребята не очень довольны. -- Я вижу. -- Это из-за Микки. -- Из-за Микки? -- Он красивый очень. Они думают, что он пришел занять его место. -- Это не так. Я очень не хочу, чтобы он занял его место. Я боюсь за него. А сам он туда не полезет. Я же говорил тебе, у него Князь украл старшего брата. Он не очень-то дружелюбно относится к вашему брату. -- Это уладим. Главное -- объяснить парням, что память Микки священна и нерушима. -- Но Эндрю, когда-то ведь придется его заменить. -- Только не нода пытаться объяснить им это сейчас. -- Я и не собираюсь объяснять это им. Я с тобой разговариваю. -- Джон, я сам не могу пока представить себе никого на его месте. -- Эндрю, мне ведь тоже нелегко. Ты знаешь, я относился к Микки не хуже, чем ты. -- Ладно, мы говорили про Генри, по-моему. -- Точно. Есть рациональные предложения? -- Нет. Они должны сами его узнать, понять, кто он такой. Ты только объясни ему, что его щупают, чтобы он не повел себя неправильно. -- Он не дурак, Эндрю. Тем временем в "гостиной", как они ее называли, завязался неторопливый разговор. В него явно приглашали Генри. -- Ходил вчера к психологу, -- неспешно начал Роб, -- он сказал, что мне пора в отпуск. -- Если слушать всех психологов -- мрачно заявил Коул, -- то нам всем пора в отпуск. -- И, повернувшись к Генри: -- Ты знаешь его? -- Колса? Конечно. Мужик умный, но больно уж флегматичный. -- Ага, -- лениво вставил Эрик, -- он так о нас всех заботится, что иногда забывает, что нам дело делать надо. А как начнет вопросы свои дурацкие задавать... "Зачем ты сюда пришел? ". Не знаешь, что и ответить. Вот ты, например, зачем сюда пришел? -- Я? -- Генри задумался и, тщательно подбирая слова, сказал: -- Я живу в КЗБ. Про нас говорят, что мы сами и есть преступность, но никто не защищает нас, кроме нас самих, а когда мы защищаемся, обвиняют нас в противозаконных действиях. Мой брат оказался бессилен против воли тех, кто богаче и, значит, сильнее. В полиции нас не стали даже слушать. Едва научившись ходить, я познал, что такое ненависть, но так и не смог понять ее. Причины, конечно, есть, но сейчас... Столько лет прошло... Но они не могут принять нас. Мы должны сами заявлять про себя и отстаивать свои права. Но мы никогда не сможем этого сделать, пока больше половины преступников будут иметь темные волосы. И оттого наша первая задача -- справиться с этим. В КЗБ меня научили ненавидеть, но ни к кому я не питал большей ненависти, чем к тому парню, который убил моего брата. И поэтому я здесь. Я не хочу, чтобы подонки убивали людей. И я не хочу, что слово "подонок" ассоциировалось у всех с нами. -- К сожалению, с подонками не так уж легко справиться, -- сказал Джим. -- Но это не значит, что вовсе нельзя. -- Не значит. Но многим из нас это стоит жизни. И почти всем -- семьи. -- Когда я пошел в спецназ, -- сказал Патрик, -- мои родители сказали: "Если ты не уйдешь, можешь с нами распрощаться". Ну, я не ушел. Понимаешь, когда я был малой, нас выгнали из КЗБ. Один богач хотел открыть в нашем доме ресторан, и однажды к нам пришли три здоровых бульдога и сказали: "Вам разрешили жить в разных районах города, и катитесь отсюда". Поломали мебель, заявили, что если через неделю мы еще будем здесь, то пожалеем об этом. Мы уехали. Мне пришлось пойти в обычную школу. С тех пор я все время ходил в синяках. Через год пошел в спортивную секцию на борьбу, стал отбиваться. Когда предложили идти сюда, ухватиля руками и ногами. Отец считал, что драться -- не профессия и что я могу найти много других способов убиться. Мать хотела, чтобы я стал врачом, даже заставила поступить в институт и дрожала за каждый день моей учебы там, но я все равно на третьем курсе бросил. Слез было... А через неделю я ушел сюда. Еще через неделю Брайан помог мне снять квартиру. С тех пор я своих не видел. А Стив так и вообще своих из-за работы потерял. -- Это было, когда меня в первый раз подстрелили, -- неохотно отозвался Стив. -- Мать схватил инфаркт, до больницы не довезли. Отец прожил без нее месяц... -- А теперь Микки, -- добавил Тим. -- Да, Микки... -- Патрик вздохнул, и его разговорчивость исчезла сама собой. -- Он был особенный, -- раздался голос Эндрю от двери. -- Не такой, как все. Тебе этого не понять, ты его не знал. Но он... связующее звено, которого мы лишились. Его невозможно заменить, и в то же время нужна какая-то нить, которая бы сшила разорвавшуюся ткань. -- И этой нитью должна стать месть. Чем больше нас будет, тем меньше парней будет умирать. И не только спецназовцев, которые присягнули отдать жизнь, если понадобится, но и самых обычных людей, которые никаких клятв не давали. Сколько можно тратить людей, молодых, полных жизни, только приготовившихся испытать искушения молодости и научиться исправлять ошибки? Никто не сможет занять ничье место, кто бы он ни был. Каждый человек уникален, и его место останется незанятым всегда. Наша задача -- сделать так, чтобы было как можно меньше пустых мест, правильно я говорю? -- Правильно, парень, -- сказал Брайан, положив ему руку на плечо. -- Не кипятись. Ты прав. Мы все это тоже понимаем, просто... расклеились. Нюни пустили. Не можем пока в себя придти после его смерти. Это пройдет, только надо побольше таких, как ты. Чтобы встряхнули, знаешь. Гаральд пришел в половине одиннадцатого. -- Итак, юноши, -- сказал он, словно Генри тут и не было, -- вот план дома нашего друга. Как видите, тут три подземных хода. Один из них выходит в лес, другой -- в центр города, третий -- в подвалы банка, в котором он работает. Ходы охраняются, поэтому в них заходят одновременно по пять человек наших и по пять "Соколов". Еще пять наших ребят идут внутрь. Коваль -- парень реактивный, успех зависит от неожиданности. Внутрь идуть Джон, Эндрю, Стив, Патрик и Роб, остальные делятся на свое усмотрение. -- Ты не передумал? -- спросил Брайан у Генри. -- Нет. -- Тогда иди со мной. Юноша кивнул. -- Я тебя прикрою, если что, за это можешь не беспокоиться, а ты попробуешь себя в настоящем деле. -- Ты о себе беспокойся, если тебя из-за меня продырявят, мне будет неприятно. -- В последний раз меня продырявливали, когда я был таким желторотиком, как ты. Генри улыбнулся. Перекрывать подземный ход оказалось вовсе не так скучно, как думалось вначале. В течение первых же трех минут им пришлось отбрасывать штук двенадцать парней, решивших, что на входе сюда обязательно надо предъявить пропуск. С Генри были Брайан, Тим, Рой и Тед, ребята как на подбор высокие и серьезные. Дрались они замечательно и действительно прикрывали его. Правда, самого Генри это раздражало, он считал, что может сам справиться, но парни заявили, что у них есть кроме силушки немеряной еще и опыт и поэтому он должен слушаться. То, что они делали, было совсем непохоже на то, что показывают в фильмах, в первую очередь потому, что они никуда не прорывались, а защищали ход, и еще потому, что тех плохих парней учили не только математике, а и немножко драться. Оказывается, только герои боевиков умеют разбрасывать десятки дюжих парней, как котят. И хотя для Генри это было не таким уж откровением, ему было - неприятно, что из дела он вышел изрядно потрепанным. Однако, оказалось, что за ним продолжали следить. Когда они вернулись в штаб, чтобы привести себя в порядок, Брайан бросил ему: -- Не нервничай, все в порядке. Вон Коулу руку прострелили. Ты же не думал, я надеюсь, что те ребята нас испугаются и убегут? -- Не думал. -- Так и успокойся. Все в порядке, парень! Из тебя еще выйдет толк. После душа к нему подошел Джон. -- Ну, что ж, боевое крещение будем считать состоявшимся. -- Ты так тут все для меня подготовил... -- Да уж, наверное, не просто так привел. Мы с Гаральдом на тебя такое досье собрали, что знаем о тебе больше, чем ты сам. Тебя приняли раньше, чем увидели, просто им надо было понять, с чем тебя едят. -- А это разве не было написано в досье? Вообще-то больше всего я уважаю соус провансаль, а к сладкому -- ромовый. -- Генри, не злись. Ты хоть понимаешь, куда попал? Это сливки общества, люди, про которых не пишут в газетах, но которые ногой открывают дверь в кабинет министра внутренних дел и на "ты" с королем. Пойми, в конце концов, ты находишься в обществе, о существовании которого большая часть человечества и не подозревает. Разве так уж удивительно, что сюда пускают не каждого? Мне кажется, ты недооцениваешь спецназ, потому что никогда о нем не слышал. Однако, по-моему, это ты когда-то говорил, что лучший товар не нуждается в рекламе. Мы каждый день рискуем жизнью, а если наши физиономии будут висеть на доске почета, нам останется только разойтись, но все равно в течение недели нас всех перестреляют, что бы мы ни делали. Нас всех может отправить на тот свет один человек, и для этого ему не надо быть крутым, достаточно только передать нашу коллективную фотографию в центральную газету. В деле мы частенько прикрываем друг другу спины; сегодня моя жизнь может зависеть от Коула, завтра -- от Эндрю, послезавтра -- от Стива, а послепослезавтра -- от Джона Буля. Поэтому мы хотим полностью доверять друг другу и не оглядываться. -- Да ладно тебе распинаться, я все понимаю. Я не злюсь, Джон, просто чувствую себя... голым, что ли. -- Привыкнешь. Тебя это перестанет смущать, когда ты полюбишь каждого из них. Каждого из нас. Знаешь, друзья -- это те, кто понимают друг друга без слов. Это так здорово, когда тебе не надо говорить: "Ты знаешь, у меня проблема", а к тебе подходят и говорят: "Слушай, мне тут цыганская почта донесла, что у тебя вчера из кармана зарплату какой-то подонок вытащил, так я знаю, где его искать, а пока мы тебе аванс выхлопотали". Первое время думаешь: "А какое их дело, это моя жизнь, в конце концов", а потом соображаешь, что так и надо, что просто у теб появились друзья. -- Я подумаю над этим. -- Надеюсь. Тебя проводить до дома? -- Валяй. И все-таки он не мог убедить родителей, что спецназ -- именно то, что ему надо. Хотя и не рассказывал ничего такого, что с ним на самом деле случалось. Если верить ему, получалось, что он круглыми сутками сидит за компьютером и проверяет базы данных, а пластырь и повязки на руках и ногах появляются оттого, что больно уж много гвоздей в стенки понатыкано. И чтобы вы так же, как он, не мучались, сообщаем сразу: от родителей ничего не утаишь. Мать всегда чувствует, скрывается ли у тебя под пластырем плохо вытащенная заноза или колотое ранение, а отец одному ему известным способом унюхает, что на три сантиметра выше левой пятки, там, под броней брюк, у тебя огнестрельное. Потеряв одного сына, они жутко боялись за второго, и мокрые по утрам глаза матери были единственной причиной, заставлявшей Генри грустить. Со спецназовцами же он постепенно находил общий язык. Правда, его веселость не всегда приходилась ко двору, все же они были в трауре, но иногда получалось даже их развеселить. Особенно своим он стал после того случая с кафе. После работы, усталые, они собрались, как всегда, в "гостиной", но расходиться по домам не хотелось. И тогда он предложил зайти в одно местечко тут неподалеку. Они переглянулись и согласились. Генри повел их в небольшой уютный ресторанчик, в котором они заняли больше половины места, и там они, наконец, расслабились. Засиделись далеко за полночь, смеялись, рассказывали всякие небылицы... Потом Джон рассказал ему, что после этого его и признали. Он занял какую-то свою, особенную, неповторимую нишу. Уже и речи не шло о том, что он встанет на место Микки. Ему нашлось свое собственное. А сон... Нет, он не отпустил его. Просто он привык. Он появлялся раз-два в неделю, каждый раз новый и каждый раз один и тот же. Генри уже даже не пытался смотреть на Джона, как будто он никакого отношения к этому сну не имеет. И приучился подавлять острое желание зарыться лицом в его рубашку и обнять его широкие плечи. Только ночью давал себе волю, уверенный, что никто об этом не знает. Позволял этому сну захватывать себя полностью, огромной волной накатывать и приносить облегчение прохлады. И стал немного по-другому относиться к тем, кого так ненавидели его родители. Однажды он даже серьезно поссорился с отцом. Когда тот снова завел разговор о недостойности изумрудного цвета, он вмешался: -- Но послушай, папа, это их жизнь, и потом, они это себе не сами придумали. Ты извини, но ненавидеть людей только за то, что они изумрудные, -- это все равно, что ненавидеть нас только за то, что у нас темные волосы. Они живут, как обычные люди, просто любят не тех и не так, как мы. Те же из них, кто крадет людей, как украли моего брата, не лучше и не хуже обычных преступников, которые грабят и убивают, и их точно так же надо ловить и наказывать, с этим никто не спорит. Но если человек живет и никого не трогает, за что его клеймить? Как ни странно, отец отреагировал довольно спокойно. -- Послушай, Генри, ты сейчас неплохо зарабатываешь и, хочешь того или нет, начинаешь общаться с людьми из более высоких кругов. В их обществе это не считается пороком, а, напротив, бытует мнение, что все в жизни надо попробовать. Может быть, это и так и испытать действительно надо все, что можно, но ведь есть еще и вещи, которые делать нельзя. Может быть, тебе неизвестно, что изумрудных "девочек" раз в пятнадцать меньше, чем "мальчиков", и оттого последние вынуждены искать себе развлечение на стороне. Таким образом, получается, что больше половины изумрудных совершают преступление, причем не просто кражу или мошенничество, а преступление против жизни, чести и достоинства человека. Вот почему я так к ним отношусь. И вот почему сам факт гомосексуализма порочен. И тебе меня не переубедить. -- Но отец, ведь все же есть люди, которые прекрасно живут без преступления. -- Да, есть. Но я еще раз тебе говорю, что гомосексуализм сам по себе предусматривает преступление как обязательное условие жизни большей части людей. Поэтому он аморален. -- А не аморальнее ли, будучи по природе своей гомосексуалистом, жениться и заводить детей, не испытывая никаких чувств к своей жене, делать вид, что все в порядке, жить в фальши? Так как на это отцу нечего было ответить, они начали ругаться. Генри не мог не замечать перемену в себе, он пытался анализировать ее и пришел к выводу, что виной всему его сон; что именно он делает его самого немного гомосексуалистом. И справиться с этим он не может. Как ни странно, понимание этого было встречено им спокойно, как непреложный факт, не вызвав таких эмоций, как у отца. Самым трудным было то, что приходилось переживать это самому, без Джона. Спецназ был непривычно весел. Эрик рассказывал какую-то историю, а остальные покатывались от хохота. Генри облегченно вздохнул: слава Богу, они в порядке. Его заметили, он улыбнулся и подошел. -- Доброе утро. Есть какое-то дело? Меня Гаральд вызвал. -- Нас тоже, -- отозвался Роб. -- Придет, расскажет. В это время внутренняя дверь открылась, и вошел Гаральд. -- Привет, ребята. Хорошо, что вы все здесь собрались, мне нужен будет совет каждого из вас. Мы в тупике. Появилось дело для нас, а мы не можем его сделать. Некий Барт Харлоу, специалист по социальным службам, носящий на пальце изумрудный перстень, явно не может найти себе друга жизни. Мы должны сделать так, чтобы он осознал, что на стороне его искать не стоит. У меня нет доказательств, но информаторы считают, что по меньшей мере пять из восьми похищений этого месяца -- его рук дело. Он живет в небольшом загородном доме, каждый вечер проводит в ресторане "У Вики", но, как правило, возвращается оттуда один. Его требования к партнеру слишком высоки: обязательно блондин с черными или темно-синими глазами, правильные черты лица, средний рост сто восемьдесят пять, тонкая талия, идеальная фигура. Периодически отпускает всю прислугу и гуляет всю ночь один или с компанией. Все исчезнувшие в этом месяце юноши довольно красивы, семеро -- блондины, четверо с темно-синими глазами и двое -- с черными. Похищения происходят где угодно, только не вблизи его жилища. Это так, информация к размышлению. Теперь о том, как его ловить. Он крайне недоверчив, поэтому о втирании в его компанию не может быть и речи. Брать с поличным тяжело, так как неизвестно, в каком месте он украдет человека в следующий раз. Устроить засаду у дома?.. Он замолчал. Эндрю заерзал на диване, изображая мыслительный процесс, и сказал: -- А если попытаться устроиться к нему прислугой? -- В последний раз он нанимал человека двенадцать лет назад. -- Социальные службы... -- задумчиво сказал Стив. -- Может, это? -- Похоже. Шестеро из восьми похищенных состояли у них на учете. Но доказательства? Он очень чисто работает, ни с одним из них даже не встречался. -- Хочешь совет? -- заявил Джон. -- Ищи девочку. -- Ищу. Не могу найти. -- А что, если я попробую? -- предложил Генри. Все головы повернулись к нему. -- Попробуешь что? -- подозрительно спросил Джон. -- Изобразить девочку. Я думаю, что смогу ему понравиться. -- Ты не блондин, -- с недоверием проворчал Коул. -- Зато все остальное подходит! А волосы можно покрасить. Наступило молчание. Спецназовацы переглядывались и явно что-то решали. -- Что ж, -- наконец, сказал Эндрю, поднимаясь, -- идем попробуем. Он привел Генри в небольшую комнатку, смежную с "гостиной". Здесь был большой платяной шкаф, туалетный столик с уймой косметики, зеркало, электрическая розетка и небольшой фотоальбом. -- В этом альбоме наша оценочная десятибальная шкала, посмотришь. Нам нужно баллов семь. Там дверь в ванную. Разбирайся. Эндрю вышел, а Генри открыл альбом. В нем были десять фотографий Микки "при исполнении" -- в облачении изумрудной девочки. Но, как известно, таковые бывают разные. На фотографии, оцененной в один балл, Микки ничем не отличался от заурядного мужчины, а в ярко разряженном юноше, получившем оценку "десять", нестандартная ориентация была видна за версту. Особенно внимательно Генри рассматривал фото, помеченное цифрой "семь". Потом задумчиво взял в руки бутылочку с перекисью... Минут через сорок юноша вышел в "гостиную". На нем была светло-розовая рубашка и обтягивающие красные шелковые брюки, расширяющиеся книзу; светлые волосы мелкими кудряшками падали на плечи. -- Ну, как? -- спросил он, удовлетворенно ловя на себе восторженные взгляды. -- Здорово, -- выдохнули сразу несколько парней. К Генри подошел Гаральд. -- Если ты собираешься участвовать в этом, ходи по улице в черных очках. Твоего лица никто не должен видеть. Юноша кивнул. Он был рад, что, наконец, сделал что-то нужное для спецназа, и вместе с тем его била нервная дрожь. Как никогда он приблизился к своей цели -- борьбе с похитителями людей. Вот-вот он мог лицом к лицу столкнуться с убийцей своего брата. -- Ты хоть раз видел изумрудную девочку? -- поинтересовался Патрик. -- Обижаешь! Взялся бы я за эту работу, если бы не видел, как ты думаешь? Где находится ресторан "У Вики"? -- Постой, -- сказал Джон, -- еще один штрих, -- и он протянул ему золотой перстень с большим сапфиром. -- На левый безымянный. И возьми машину в прокате. Ресторан, как всегда, был полон народу. Господин Харлоу потягивал пиво у стойки и смотрел по сторонам. Вскоре он заметил юношу, направляющегося в его сторону. Подойдя к стойке, парень очаровательно улыбнулся бармену и приятным голосом попросил бренди. Когда он брал стакан, у него на пальце сверкнул голубым огнем сапфир. Не прошло и двух минут, когда к нему подошел первый поклонник. -- Я не видел тебя здесь раньше. -- Это неудивительно, я здесь в первый раз. -- Компания нужна? Генри окинул парня оценивающим взглядом. -- Вообще-то ты не в моем вкусе. -- Это окончательное решение? -- Думаю, да. Молодой человек отошел с явной досадой. Еще минут десять юноша пил бренди в одиночестве. Потом справа от него началось движение, и он замер: там сидел Харлоу. Скоро у него над ухом раздался бархатный баритон: -- Такой красавец -- и один? -- Мы поссорились, -- сказал, не отрываясь от стакана. -- Давно? -- Вчера. -- Как его звали? Генри поднял глаза. -- Джон. -- А я -- Барт. -- Он сел рядом. -- Будешь грустить или позволишь тебя развлечь? -- Вообще-то я пришел выпить, но чертовски не люблю делать это в одиночку. Харлоу сел рядом. -- Как ты улыбаешься? Генри невольно продемонстрировал. -- Ты свободен сегодня? Ого, парень, подумал Генри, ты не любишь тянуть. -- Это приглашение? -- В некотором роде да. -- Я теперь всегда свободен. Идти далеко? -- Что ты -- идти? Ехать! Генри внимательно посмотрел на собеседника. -- Знаешь, Барт, ты начинаешь мне нравиться. -- Приглашение принято? -- Еще бы! Они вышли на улицу. -- Мой автомобиль тебе пойдет. Вот этот красный "Марш". -- Неплохая машина, -- одобрительно сказал Генри. -- Неплохая? Обижаешь! Барт Харлоу оказался заправским лихачом. Казалось, он получал истинное удовольствие, изящно пролетая между машинами, наслаждался ужасом, исходившим от остолбеневших водителей и пешеходов, обожествлял ветер, который хлестал ему в лицо. Генри был не робкого десятка, но на особо крутых поворотах у него холодок пробегал по спине. -- Что, страшновато? -- улыбаясь, обернулся Барт. -- Не то чтобы, -- ответил Генри, едва сдерживаясь, чтобы не крикнут: "Смотри на дорогу!!! ". -- Вообще-то я люблю быструю езду, но ты, по-моему, перегибаешь палку. -- Отчего же. Я умею водить машину и поэтому могу себе такое позволить. Не умеешь водить -- другое дело. Мы уже приехали. Машина резко затормозила у шикарного особняка. Слуга проворно открыл дверцу, а когда они вышли, сел за руль и завел автомобиль в гараж. Барт взял Генри за руку и повел в дом. Тот включил динамик. -- Как тебя звать? -- Генри. -- Сколько тебе лет? Юноша презрительно посмотрел на него. -- Больше шестнадцати, успокойся. -- На всякий случай, -- осклабился тот. -- Тебе-то самому сколько? -- Тридцать пять, -- несколько посерьезнел Барт. -- Фи, -- Генри передернул плечами, -- а еще корчишь из себя очень зрелого и крутого. -- Да уж постарше тебя буду. -- Да, домик неплохой, -- Генри оглядывался, камера в запонке работала. Правда, после дома Джона он себя легче чувствовал здесь, но все же этот дом был больше похож на королевский дворец. -- Шампанское? -- Не откажусь. Барт пошел куда-то, а Генри включил локатор. Тот почувствовал человечески тела где-то в районе подвала, довольно много. Он передал ребятам данные. Генри действовал спокойно, потому что вся аппаратура была вделана в пуговицы и прочую фурнитуру. Со стороны казалось, что он просто поправил рубашку. -- Спокойно, мы держим вас под контролем, -- шепнул голос в ухе. Харлоу позвал его в гостиную. Генри пошел, незаметным движением заблокировав электронный замок. Взял бокал в руку; в ухе чуть слышно пикнуло: вторая запонка передала, что напиток чист. И то хлеб, подумал юноша и с улыбкой выпил. -- Сразу в спальню или телевизор посмотрим? -- Мне до лампочки. -- Все грустишь? -- А ты как думал? Расстался -- и на следующий день уже следующий? С глаз долой -- из сердца вон? -- Что ему не понравилось-то? -- По-моему, ему просто понравился кто-то другой. -- Он дурак. -- Объясни ему. Спальня Барта Харлоу охранялась тремя дебелыми дядьками. -- Господи, а эти тебе зачем? В спальне-то чего бояться, меня, что ли? Тот засмеялся. -- Да нет, тебя не стоит. Просто очень много любителей попытаться залезть ко мне, когда меня нет. Он сделал движение рукой, и дебелые исчезли. Генри проследил боковым зрением, что они спустились вниз и заняли позицию у дверей. Камера тоже зафиксировала их перемещение. Барт явно куда-то торопился, потому что, как только они вошли, стал снимать с него рубашку. -- Тебя кто-то ждет? -- Вообще-то да. Я бы с удовольствием никуда не пошел, но... надо. Поэтому, если ты не против, мы поторопимся. -- Да я не против, -- сказал Генри и невозмутимо совершил бросок через плечо с сильным ударением о пол. В эту секунду спецназ снаружи выбил дверь. -- Ты молодец, парень, -- сказал Гаральд, хлопнув его по плечу. -- Нервы у тебя, надо заметить, железные. Ничем себя не выдал до сигнала. -- Да ладно. У меня же работы всего ничего: в дом попасть да этого кента вырубить. -- Это не самое простое. А если бы кто-то заметил, что ты заблокировал замок, и нам пришлось ломиться? А если бы те лбы не ушли от спальни? А если бы он оказался чуть более физически развит? Или хотя бы умственно? А если бы не повел тебя домой? -- В таком случае -- в одном из упомянутых -- я просто имел бы больше проблем. Да ничего бы он мне не сделал, вы напихали меня таким количеством оружия и аппаратуры, что я могу один против армии выступать, как своеобразный "человек-оркестр". Я под танк ложиться могу, мне ничего не будет. -- И, тем не менее, Микки погиб. Генри смолчал. -- Джон, ты спешишь? -- Нет. Ты что-то хотел? -- Поговорить. -- Идем ко мне. Всю дорогу до дома они молчали. Джон притащил бутылку вина и налил обоим. -- Говори. -- Этот Харлоу... У него на руке был перстень, как у вас. -- Ну, допустим, у меня нет. -- У тебя нет. И я хочу спросить, что это значит. Раньше я думал, что такие перстни -- знак прнадлежности к спецназу. Теперь вижу, что это не так. Объясни. Джон вздохнул. Ему предстоял тяжелый разговор. -- Видишь ли, Гаральд создавал свой спецназ не за пять минут. Ему пришлось долго убеждать начальство в том, что мы сможем работать. Он говорил, что с черными преступниками лучше всего справятся черные полицейские. Клин клином вышибают. Поэтому он создал несколько департаментов, каждый из которых специализируется на каком-то виде деятельности. Мы, как ты заметл, занимаемся безобразиями определенного толка. -- Ну? -- Ты заметил, что среди нас только две женщины? -- Заметил. -- Это не потому, что у нас плохой характер. Это потому, что они не хотят с нами работать. -- Почему? Джон сделал глубокий вдох. -- Генри, перстни с изумрудом -- знак принадлежности к изумрудному братству. Юноша помолчал. -- Логично. А тот перстень с сапфиром, который ты мне дал, значит... -- Именно. Знак изумрудной девочки. -- Что ж... Я должен был додуматься. Обидно. -- Ерунда. Мы тщательно скрывали от тебя. -- Но почему ты не носишь такого перстня, а работаешь с ними? -- Я -- друг Гаральда. И я ничего против них не имею. Во всяком случае, против этих. Я их не первый день знаю. -- Короче, ты начальник, в корне отличающийся от них? -- Не совсем так. Знаешь, когда-то меня занимал вопрос, где эти добропорядочные юноши берут себе спутников жизни. Они меня просветили: оказывается, почти каждого человека при определенной психологический обработке (и, желательно, введении определенных веществ и физической подготовке) можно сделать изумрудным. Правда, с некоторыми приходится долго возиться. И еще мне сказали так: мы ничего не имеем против того, чтобы ты работал с нами, но будь готов к тому, что, проработав с нами год, ты будешь готов стать одним из нас. Я тогда не поверил, а сейчас начинаю понимать, что от общения с ними психология несколько изменяется. Другое дело, что я не имею такого друга, который мог бы стать мне... ну, скажем, близким другом. И я должен предупредить тебя: поостерегись. Я знаю, как у тебя в семье отнсятся к этому. Как бы ты не стал более терпимым к такому образу жизни. -- Знаешь... -- Генри понял: сейчас или никогда. -- Я, наверное, уже стал более терпимым. Причем еще до встречи с твоим спецназом... Он изменился. Сам не знал, что так изменится. Это произошло после того, как ему пришлось уйти из дома. Он работал с одной группировкой, главарь которой жил в Черном квартале. Неизвестно, каким образом, но он проследил Генри. Но вместо того, чтобы просто убить (или, во всяком случае, попытаться), он прислал человека к нему домой. Тот пришел, словно был хорошим другом, когда Генри не было, и обратился к его отцу. -- Господин Маккой, знаете ли вы, чем занимается ваш сын? -- А кто вы, собственно, такой? -- Я пришел, чтобы открыть вам глаза на то, чем на самом дел занимается ваш сын. Слышали ли вы, глубокоуваэаемый мистер Маккой, о так назваемом "изумрудном департаменте" в спецназе? -- Наслышан. -- А известно ли вам, что ваш сын работает именно там? Пауза. -- Докажите. -- Он носит перстень с сапфиром на левой руке. -- Не замечал. -- Конечно же, не замечали, он ходит с забинтованной рукой -- последнюю неделю. Почему, как вы думаете? Потому что изумрудный кодекс чести не позволяет снимать этот перстень. А известно ли вам, что он единственный в департаменте носит сапфир, а у остальных изумруды? Господин Маккой, мне не хочется вас расстраивать, но основная должность вашего сына называется просто -- проститутка. Майкл Маккой позеленел. -- Вон из моего дома, крыса! -- Сходите в ресторанчик "Черный Дракон", что отсюда за полквартала, и посмотрите, как он сидит у них на руках и во что он одет, -- с этими словами человечек выскользнул из дома, заронив в душу родителям Генритлеющие угли подозрений. Как раз в этот день спецназ отдыхал после задания в том самом ресторанчике. Генри, как всегда, восседал на руках у Эндрю, потому что Джон был занят накладыванием пищи на его тарелку. Теперь юноша часто принимал такую непринужденную позу: спецназ его любил и с удовольствием баловал. Генри давно обратил внимание, что ни капли вожделения не было в их отношении к нему; его просто любили. С тех пор, как он стал одним из них, они позволяли себе некоторые вольности по отношению к нему, а ему это нравилось. Он вроде как приобрел большую семью. Патрик что-то рассказывал, а Генри весело смеялся, когда в ресторане появился его отец. Юноша часто представлял себе эту сцену, но никогда не думал, что она будет именно такой. Майкл Маккой кричал что-то такое, что стали собираться люди. Джон негромко шепнул, что ему надо заткнуть глотку, потому что иначе весь город будет знать о том, кто они такие. Наконец, тирада увенчалась заявлением, что Генри может не приходить домой. Воцарилась тишина. Мать тихо плакала в углу, когда в дверь постучали. На пороге стоял высокий широкоплечий парень. -- Я хочу взять вещи Генри, -- взгляд у него был холодный и колючий. Отец проводил его в комнату и сказал, чтобы он забирал все, что сочтет нужным. Когда он ушел, мать пробралась в комнату сына. -- Послушайте... Как вас зовут? -- Брайан. -- Вы... из спецназа? -- А то как же? Ваш муж видел меня в ресторане. -- Скажите... Где же он теперь будет жить? -- Пока с Джоном. Потом купит дом. -- Но... у него же денег нет. Он все нам отдавал, а муж... он не вернет... -- И не надо. Заработает. Да и мы поможем. -- Скажите... Вы извините, ради бога... Скажите, это... правда? Брайан изумленно посмотрел на нее. -- Вы действительно о нас так плохо думаете? Нет, конечно. -- Но... он носит перстень? Брайан отвернулся, продолжая собирать вещи. -- Носит. Но это его личное дело. Мы в это не вмешиваемся. -- А... кто он? -- Один из наших. Хороший парень. -- Но как же... как же это получилось? -- она чуть не плакала. -- Послушайте, ни ваш сын, ни его друг не преступники и никогда ими не будут. Они просто живут не так, как вы. Разве это преступление? Никто из нас ничего не делает насильно. Мы ловим таких, как Князь. Она вздрогнула от этого имени. -- И, поверьте, его мы тоже поймаем. -- Я верю. Но как же теперь мой сын? -- Да не пропадет он! У него двадцать хороших друзей, двадцать братьев. У каждого из нас тоже есть друзья. Поможем. Он собрал чемодан и ушел не попрощавшись. -- Тоже мне... -- проворчал отец. -- Он нас еще упрекать будет. -- Он тебе ни слова не сказал. -- Да он сам ходячий упрек! Он что, думает, нам так просто это делать? Он что, думает, я такой изверг? -- Вообще-то ты, похоже, изверг, Майкл... -- тихо сказала она и пошла к себе. Светлые волосы. Жесткий взгляд серых глаз. Резкий удар правой. Пачка травы в кармане рубашки. Его звали Воланд. На его ящичке в душевой спецназа была метка -- три шестерки. На его печатке была пентаграмма. Никто не помнил его старого имени, а кто помнил, не смел произнести. Он, казалось, вытянулся, а на самом деле только повзрослел. Джон все время был рядом с ним, но уже давно перестал быть главным в спецназе. Все чаще его место в кресле начальника департамента занимал Воланд с сигаретой. А Джон, проходя мимо, только говорил: -- Сними линзы, когда работаешь с компьютером, или хотя бы включи защиту. Потому что Воланд носил контактные линзы, меняющие цвет глаз. Все знали, что по нему сохнет Сара, и он тоже знал. Но его другом и вечным спутником оставался Джон, и только он. Он посерьезнел, хотя мальчики за обедом по привычке брали его на руки. Он разрешал, и иногда даже снисходил до улыбки. Имя "Воланд" было известно в криминальных кругах, и его обладателя искали, но он был неуловим, как дьявол. Гаральд советовался с ним, Джон просил у него помощи. Когда король обратился к спецназу с просьбой помочь в охране дворца, Воланд отбирал людей на свое усмотрение. Его почти никто не видел, а если и видели, то только в черных очках, но все знали. Барды уже начали слагать про него песни. "Его спецназ", как их теперь называли, черной смертью прошел по КЗБ, оставив после себя пепелища на месте притонов и трупы членов преступных группировок. Вскоре кварталом завладели дельцы от сферы развлечений, получили право сноса его трущоб, отселили людей в более благоустроенные районы и устроили в Черном квартале сплошной Лас-Вегас. Воланд и его ребята настойчиво преследовали "авторитетов", делающих бизнес на торговле людьми, и вскоре эта отрасль деятельности криминальных субъектов практически перестала существовать. Только Князь упорно уходил от них. Спецназ все больше получал заданий, не связанных с их первоначальной деятельностью. Они занимались и наркотиками, и хищениями леса и нефти, и убийствами. Все знали: если не в силах ничего сделать полиция, если разводят руками специалисты угрозыска, -- Воланд поможет. В духовной жизни спецназа тоже произошли перемены: вместо извечной фотографии с черным крепом, на которой спецназ был изображен с Микки, висела другая -- с Воландом. Единственная фотография, на которой он был без темных очков. Изменились и другие традиции: Воланд охотно давал интервью журналистам, его фотографиями (в очках, конечно) пестрели газеты. Он был первым спецназовцем, которому прилюдно, в торжественной обстановке, король вручил орден "За заслуги перед Отечеством" третьей степе