Павел Парфин. Три рассказа --------------------------------------------------------------- © Copyright Павел Парфентьев Email: adv@dancor.sumy.ua Date: 7 Jun 1999 --------------------------------------------------------------- Павел Парфин. Гемоглобов Рассказ С чумной головой Петя Тимченко в пять утра вернулся домой. На левом плече сладко жгли 20-минутной давности царапины: кошка Розенталь вцепилась в него в экстазе своими наманикюренными когтями... Заглянул в комнату, которую по-прежнему называл детской, глянул потеплевшим взглядом на жемчужную в утренних сумерках кровать. "Спит мое Ча-до. "Ча" до того дня, когда сбудется положенное: любовь, высшее образование, работа, семья... и собственное Ча-до". Поправил стопку учебников на письменном столе, закрыл молодежный эротический журнал... зато обнаружил тетрадку в белой клеенчатой обложке. Прочел: "Ночник". Потом перевернул страницу: "Все ведут дневники, а я - ночник. Он белый, как белая ночь..." Тимченко нестерпимо захотелось узнать, чем живет его Ча-до, куда уводят его белые ночи... 12.04. Иконка от Кондрата: "...Восстань против благоразумия!.." Проснулся без трусов в колючем зверобое и душице на какой-то телеге. Приоткрыл глаза... Блин! Ее только здесь не хватало! Девушка с глазами цвета 555-х "Levis" говорит, что у меня между ног инсталляция пасхальных аксессуаров... Паразиты, они расписали мне яйца, а головку члена обмазали белковой глазурью и... это я им никогда не прощу... посыпали разноцветной присыпкой! Наверное, я был очень пьян в эту Пасхальную ночь. Она отдает мне юбку, а сама остается в колготках. После этого я вспоминаю: "Христос воскрес!" - "Воистину воскрес!" Мы трижды целуемся. Ее язык пахнет хищной рыбой... Наверное, так пахнет акула. Акулу зовут Ален. Почти как Делона. Ален ведет меня на свою дачу. Соседка во все глаза пялится на мою мини-юбку. Знала бы она еще, какие у меня под юбкой писанки... Я хочу помочь Ален, просовываю руку в щель в калитке, чтобы открыть щеколду, и натыкаюсь на гвоздь. Ален делает то же самое, но сознательно, и прижимает свою рану к моей. "Теперь мы не расстанемся". Меня почему-то разбирает смех. 14.04. На шестом уроке физичка, наш классный руководитель, привела знакомиться новенькую. "Надо быть... ик... беспросветной дурой... ик... чтобы... ик... переводиться в другую... ик... школу в конце года... ик... да еще на последнем уроке... ик..." Кондрат в стельку пьян. Говорит, что ночью убил сборовца, кажется, даже заправа... Ого, а новенькая-то - это Ален! Она сразу увидела меня своими глазами цвета 555-х "Levis". Иконка от Кондрата: "...Владимир Ленин оказался неправ, утверждая, что "материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени". Оказывается, может - в Гемоглобове, этой гиперновой венозной реальности. Назвать Гемоглобов пространством - все равно что деревянного идола - Богом..." В тот же вечер мы собираемся у Кондрата. Он протрезвел и показывает всякие забавные вещи: "браунинг", к дулу которого изолентой примотана цифровая камера "Sony", несколько фоток, на которых снят один и тот же бритоголовый. Да-а, фейс у него, конечно... Попадешься ему в безлюдном местечке - стукнет молотком сначала тебе по черепу, потом - по крышке гроба. И никаких эмоций. - Он первым напал, - рассказывает Кондрат. Губы его заметно дрожат.- Я как чувствовал. Не зря прихватил этот симбиоз,- кивает на "браунинг" с фотокамерой.- Теперь у меня есть доказательства. Я был вынужден обороняться. - А менты? - отвернувшись от фоток, глухо спрашивает Палермо. Кондрат молчит. Он обводит нас подозрительным взглядом: - Реликвии принесли? - Что еще за реликвии? - спрашивает Ален. Она впервые в нашей компании. Кондрат и Палермо дуются на меня за то, что я привел ее. Палермо молча достает из-за пазухи свои фотки, какие-то исписанные каллиграфическим почерком клочки бумаги, целую тетрадку и молочный зуб. Мы с Кондратом тоже вынимаем свои реликвии. Я принес бинт, перепачканный кровью, которым мне Ален перевязала на даче рану. Кондрат запасся засохшим презервативом. - Ну и как я буду его сканировать? - пожимает плечами Палермо. - Что-нибудь придумаем. Мы относим реликвии в соседнюю комнату, к сканеру. Ален приходит в восторг от увиденного: в углах комнаты стоит по компьютеру. В центре, как на алтаре, высится сканер. От него к компьютерам тянутся десятки проводов и прозрачных трубок. - Ух ты, сразу четыре компьютера! Кондрат мгновенно заводится: - Не называй их так! Это - комгемы! Палермо сканирует по очереди наши реликвии - материализованную информацию о нас и, разложив ее на инфогемы, сбрасывает файлы каждому в его папку. Мы уже, наверное, неделю приносим сюда свое барахло. Кондрат железно уверен в успехе проекта. Это все он придумал. Правда, без Палермо у него ничего бы не вышло. Палермо - гениальный генетик-комгемщик. Таким он себя считает. Говорит, что научился сканировать молекулы ДНК... Вдруг Ален прямо при нас снимает трусики и кидает их на крышку сканера. О-о! Палермо аплодирует, Кондрат свистит, а мне грустно. Одним словом, буря восторга! Кондрат извиняется перед Ален, говорит, что четвертый комгем еще не собран, но через неделю он с ним разделается, и тогда - добро пожаловать в Гемоглобов! Ален Делон не обиделась, она пьет томатный сок. Мы больше не парни с Красногвардейской. Мы - гемы... Кондрат вводит мне в вену иглу. Я сижу напрягшись за своим комгемом. На секунду подняв глаза над монитором и увидев, как Кондрат склонился с иглой над Палермо, я впиваюсь взглядом в меню Гемоглобова. Готовлюсь к вхождению в этот "кровавый" (как я его про себя называю) Интернет. Иконка от Кондрата: "...Теперь ты поймешь истинный смысл категории "потусторонняя жизнь": ею, единственною, жили от рождения Адамова до рождения Гемоглобова..." По тончайшему капилляру от меня плавно убывает моя кровь. Она движется в сторону гемикса - такой штуковины, без которой, как говорит Кондрат, невозможен его Гемоглобов. К гемиксу присоединены три гемовода - по ним поступает наша кровь, в гемиксе она смешивается и раскладывается на гемобайты,- и три транскабеля, по которым наши гемобайты транслируются в наши же комгемы... Два входа - один для гемовода и один для транскабеля - пустуют. Я замечаю, что Кондрат не спешит вводить себе иглу. Он мило воркует с Ален. - Ален, я завтра же соберу еще один комгем. - Зачем? - Я хочу почувствовать себя женщиной... как ты занимаешься сексом. Ален, ты занимаешься с кем-нибудь сексом? - Да, с Эросом. Ален бессовестно лжет. Она лишь целовалась со мной... Моя кровь все струится и струится по гемоводу. Когда я войду в Гемоглобов, гемикс с 10-секундным интервалом будет менять направление тока крови. Начнутся приливы и отливы алого сока. А это значит, что скоро в этой комнате произойдет невиданное кровосмешение, его плоды каждый из нас пожнет в Гемоглобове... Иконка от Кондрата: "...Мой отец, этот первобытный пользователь PC, называет наш восхитительный венозный Гемоглобов неуклюжим ругательством "Интернет". Никогда не прощу ему этого!.. Я уговорил мать бросить отца..." На мониторе высвечивается предупреждение: "Внимание! Вы входите в сеть Гемоглобов". Я вижу сначала себя, лежащего полуголым в телеге... Потом у меня все плывет перед глазами... Появляется вдруг в полный рост мать Кондрата в одном нижнем белье. Она очень красива. Я нервно вздрагиваю при ее появлении. - Ратик, оставь в покое оружие. Это может плохо кончиться! Я гляжу на свои руки: в них обойма, которую я ловко заряжаю маленькими бронзовыми пулями. Рядом лежит серебристый "браунинг". Я смотрюсь в его рукоятку. В ней отражается с пробивающейся первой щетиной лицо Кондрата. - Все путем, мам. Я должен держать себя в боевой форме - вот и все! - я говорю голосом Кондрата. Со мной происходит что-то неладное: я не то курнул, не то глотнул какую-то колесную гадость.- А ты накинь халат. Скоро гемы ко мне придут. - Тебе стыдно за мой вид?.. Ну ладно,- она, улыбаясь своим мыслям, уходит и уже на пороге роняет: - Хорошие у тебя друзья. Особенно Эрос. Он такой красавчик. - В самом деле?! - вдогонку кричу я-Кондрат... -...В самом деле? - переспрашивает Палермо.- Кондрат, ты уверен, что эта кровь того парня? - А кого еще?! - я ужасно психую. Мне такие психи не свойственны, но для меня-Кондрата они обычное дело. Я оглядываюсь, ища, на чем бы сорвать свою злость. Вокруг - бесчисленные справочники по химии, физике, генетике и море колб, трубок, склянок, проводов... На столе стоит разобранный комгем. Осознав, что я нахожусь в комнате Палермо, я успокаиваюсь.- Я влепил только в того придурка, когда он полез на меня с молотком. Но я же показывал тебе фотки! Палермо молчит. Отчего-то он боится смотреть мне в глаза... Я вижу крупное фото. На нем бездыханное тело какого-то стриженого мальчишки. Где-то я его уже видел... Я склоняюсь над ним. Из раны в голове бьет ключом кровь. Я подставляю крошечный пузырек. Он мгновенно наполняется. Перед глазами у меня снова плывет... - ...Ну вот, пришел в себя! - на меня насмешливо смотрит Кондрат. Он чужой. Он больше не я. Рядом стоит Ален с испуганными глазами и машет перед моим лицом полотенцем. - Слабак ты, Эрос! - Кондрат беспощаден.- И трех минут не продержался в Гемоглобове. Бери пример с Палермо - его теперь оттуда клещами не вытянешь! Глянув на Палермо, мне опять становится дурно: он взглядом врос в свой монитор, его глаза - это глаза вяленого карпа. Вдруг они мигают! Иконка от Кондрата: "...Гемоглобов - это Вакх, способствующий плодородию твоего эго..." Нонна Юрьевна делает мостик. Я искал комнату, где бы мог прилечь и успокоиться, и случайно попал в ее спальню. Мать Кондрата необыкновенно пластична. - Подстрахуй меня, Эрос. Я поддерживаю Нонну Юрьевну за талию, но не могу удержаться и трогаю ее голый живот. Он очень сильно накачен. Замерев в форме триумфальной арки, 37-летняя красивая женщина вдруг меняется в лице: - Такие юноши, как ты должны, бояться заниматься сексом! Я сажусь перед ней на корточки и заглядываю в ее перевернутые "вверх ногами" глаза: - Но я не боюсь, Нонна... Я уже достаточно взрослый! - Ты ничего не знаешь, мой милый мальчик. Природа нарочно усреднила сексуальные способности мужчин. Но, увы, всегда встречаются аномальные мужчины... - Какие, "анальные"? - насмешливо перебиваю я. - Анальным бывает секс, а мужчины - аномальными. Они способны заниматься аномальным сексом. Нет более счастливой женщины, чем та, которая переспала с таким мужчиной! - Почему же тогда "увы"?.. Я что, должен буду умереть от избытка сексуального удовольствия? - Нет. Удовольствие вдруг откроет тебе дорогу к страху. Ты станешь бояться умереть от страха смерти. И тогда возненавидишь всех женщин. - Но почему?! - я больше не улыбаюсь, глядя в ее мигающие "вверх ногами" глаза. - В голове у каждого мужчины есть участок мозга, который блокирует этот страх. У аномального мужчины это место особенно уязвимо. Сильный экстаз разрушит этот блок так же легко, как стихия защитную дамбу. - Так что же мне делать?! Постричься в монахи?! Нонна Юрьевна неожиданно выпрямляется, ложится на ковер, превращаясь из триумфальной арки в долину любви. Она хищно смеется: - Если ты не боишься умереть от страха... иди ко мне! 18.04. Иконка от Кондрата: "...Ге-Мы! Мы - гемы... Гем, не ищи в словаре толкования имени своего. Гемы... У тебя есть что-то от поклонника Вакха, орфика, пифагорейца и раннего христианина. Но ты пошел дальше их! Грубые поклонники Вакха достигали божественного безумия, упиваясь вином. Аскетичные орфики достигали божественного безумия благодаря духовному опьянению. Точно так же поступали пифагорейцы и ранние христиане. Ты приходишь в экстаз, обменявшись кровью с близким другом..." Ален больше не приходит. Может, она узнала, что я могу умереть от страха перед смертью? Кто ей это сказал?!.. Мы по 12 часов не вылазим из Гемоглобова. Я теперь не знаю, чьей крови во мне больше: Кондрата, Палермо или моей собственной. Я досконально изучил своих друзей (уверен, они меня тоже). Я был Палермо и дважды трахался с его девушкой в ее душном "фольксвагене"-"жуке". Я усвоил, как стряхивает с пениса капельки мочи Кондрат. Я, будучи опять же Кондратом, старательно разрисовывал яички спящего пьяного себя-Эроса. Но я всегда мгновенно выхожу из Гемоглобова, когда, вновь родившись Кондратом, наверное, в сороковой раз отправляюсь на сборы с "браунингом", к которому прикручена цифровая камера. Наверное, Нонна Юрьевна права: я действительно боюсь умереть от страха смерти. Неожиданно сегодня после обеда появилась в нашей команде Ален. От нее струится какая-то невидимая сексуальная патока. Я затащил ее в ванную. Нонна Юрьевна чистила зубы. Она грустно улыбнулась мне и вышла. Я раздел Ален догола и посадил на раковину. Ален развела ноги, а я... Меня вдруг охватил дикий ужас, ноги подкосились... Ален в полном восторге: она подумала, что я потерялся перед ее наготой. Она набрала в соломинку томатного сока и, не выпуская один ее конец из своего рта, приблизила другой к моим губам. Я ухватился за него как утопающий за соломинку. Минут пять мы, дурачась, гоняли сок от одного края к другому, потом Ален его неожиданно проглотила. Иконка от Кондрата: "...Гем, ты не веришь в переселение душ. Ты веришь в переселение своего эго в близкого друга. Когда к тебе вместе с кровью твоей возвращается твое эго, ты переживаешь высшую точку экстаза. Невозможно любить кого-нибудь сильнее, чем себя самого..." Мы вчетвером сидим за комгемами и в который уже раз становимся оборотнями. Ален, правда, решается на это впервые. Я становлюсь Палермо и выгуливаю его болонку Варту в городском парке. Апрель зеленеет миллионами почек и молоденьких листочков. Но вечереет почему-то по-осеннему быстро. По аллее ко мне приближается, громко матерясь и жестикулируя, толпа сборовцев, человек 30. Среди них я узнал Крюка. Внутри меня все похолодело: ведь неделю назад его похоронили! Крюк, словно прочитав мой страх, бьет меня в живот рукояткой молотка. От жуткой боли я сгибаюсь и падаю на колени. Варта надрывно лает, потом начинает жалобно визжать: наверное, ее кто-то пнул ногой. Я не способен больше контролировать ситуацию, слышу, что меня собираются принести в жертву, кто-то кулаком заезжает мне в правый глаз. "Досить, пацани. Сьогоднi у мене гарний настрiй!" - смеется Крюк, и парни идут дальше. Неожиданно Крюк останавливается, я напрягаюсь, готовясь к новой боли, но вижу, как тело заправа несколько раз вздрагивает, будто он танцует незнакомый мне психоделический танец, и Крюк тяжело падает спиною на землю... Как мне осточертела эта гемоглобовская чернуха! Я уже поспешил выйти из Гемоглобова, как вдруг мою голову будто тисками сдавило. Аж метелики в глазах замерехтели! В тот же миг мою грудь, чуть ниже сердца, пару раз пробивают раскаленным прутом. Но я не успеваю разглядеть эту сволочь - падаю назад и сильно ударяюсь головой об утоптанную землю. При этом чувствую такое, чего еще никогда в жизни не испытывал: как во мне, звеня, убывают силы, как из раны на голове с нестерпимым жжением льется кровь. Кто-то темный и расплывчатый вырос возле меня, резко опрокинул свое лицо в мою сторону... Я с трудом узнаю Кондрата. Этого лоха из соседнего дома я не раз бил... У-у, какая у него паскудная харя, он что-то шепчет, но я не разберу. Мне ужасно дерьмово, мне больно... - Вставай!! Беги их разними! - Палермо орет мне прямо в ухо и бьет по щекам. Я вынимаю из вены иглу и кидаюсь разнимать Кондрата и Ален. Я никогда не видел ее такой: закусив губу, она вцепилась в волосы Кондрату и бьет его коленкой между ног. - Иуда!.. Иуда!.. Иуда!.. Ты предал своих друзей! Вдруг Кондрат, увернувшись, бьет Ален в живот ножницами, которыми она четверть часа назад открывала пакет томатного сока. Ален, открыв рот, падает на Кондрата и обнимает его. Но Кондрат скидывает ее с себя и бежит из комнаты. Я бросаюсь за ним, но опаздываю: Кондрат запер дверь. - Скотина!! Я все равно достану тебя! - Володя,- впервые за три года обращается ко мне по имени Палермо,- Ален зовет тебя. - Эрос, я была им,- Ален выдавливает из себя слова, словно тюбик остатки зубной пасты,- я была Кондратом... Я все видела... Он нас обманул... Это не было самообороной. Эрос, он нарочно убил того парня. Он и меня заставил это сделать!! Я собирала кровь в пузырек из-под глазных капель!.. И там был рядом...- лицо Ален искажает болезненная гримаса,- там был Палермо... - Палермо?! Ты?! - Я потом все расскажу, Володя. Потом. Сейчас надо спасать Ален - она истекает кровью. Я переношу Ален на кровать, застеленную пледом. Снимаю с Ален блузку - на розовом пледе тут же расплывается бордовое пятно. Палермо нашел бинт, я, как могу, перевязываю живот Ален. Порывшись в шкафу, нахожу стопку простыней, кидаю их Палермо. - Связывай эти простыни. Спустишься по ним и вызовешь "скорую"! - Но это же шестой этаж! - Связывай и рассказывай!! Мы стали вместе вязать постельный канат, я бросал взгляды на сразу же осунувшееся лицо Ален и слушал сбивчивый рассказ Палермо. - ...После того как сборовцы убили Сашу Жемчужину - любовь Кондрата, он решил провести "жлобскую чистку". Кондрат говорил, что все менты заодно с заправами и главарями повыше и что, кроме него больше некому бороться с быками и жлобами... Не знаю, где он достал цифровую камеру, но "браунинг" у него точно от его деда, старого комуняки-полковника. Меня он использовал как приманку... Иконка от Кондрата: "...Гем! Ты очищаешься, обменявшись своим эго с близким другом..." Ален неумолимо тает, как льдинка на ладони. Полчаса назад я проводил Палермо. Обняв меня, он полез вниз по связанным простыням. До сих пор от него ни слуху ни духу. Я пишу эти строки, сидя в ногах Ален. А она будто спешит расстаться со мной, сочно истекая кровью. Я хватаю Ален и переношу ее, уже даже не стонущую, к компьютеру (сейчас не до игры в комгемы!). Мне страшно при мысли о том, что я затеял. Включаю машины, ввожу одну иглу в вену Ален, другую - себе. Вхожу в Гемоглобов, ввожу данные Ален и только после этого включаю электрический насос. Кондрат (будь он проклят!) назвал его гемиксом. Теперь он будет качать мою кровь только в одном направлении - в вену Ален. Только так, через Гемоглобов, можно сказать через жопу, я смогу поделиться кровью с моей Ален. Стараясь не глядеть на монитор, я наблюдаю за Ален. Я ощущаю во рту вкус незнакомой сладости, мне хочется одновременно и смеяться, и плакать. Но только очень тихо, чтобы не потревожить чуткий сон Ален. Она спит. Ей снюсь я, только очень юный, с мягкими, нежными чертами. Они проступают на милом лице самой Ален. Я вглядываюсь в него и неожиданно для самого себя открываю: я был бы, наверное, красивой девушкой, если бы родился ею. Кто бы смог описать мои ощущения?.. Иконка от Кондрата: "...Я собираюсь поведать Богу обо всех своих невзгодах, Когда попаду домой..." ...Тимченко, в который уже раз взъерошив свои волосы, перевернул страницу и вдруг увидел, что последние строки написаны совершенно другим почерком с округлыми ровными буковками: "Я перечитала ночник. Комгемы, Гемоглобов, гемикс... Сейчас мне это кажется таким странным и... ненужным. Я научилась радоваться простому и доступному, тому, что наконец наступила весна, что распустилась и я, что завтра прямо утром, в десять, мне бежать на свидание с Вовкой. Я люблю моего Эроса..." - Па, который час? - раздался невнятный спросонья голос. - Ален, ты жива?!.. А где Палермо, Эрос... и все остальные? - Па, ты че, не доспал сегодня? - Ленка, как две капли воды похожая на отца, соскочила с кровати и, потянувшись гибким телом, в два прыжка оказалась у стола, на котором стоял будильник.- Полдесятого, слава Богу, а то я испугалась, что проспала... А-а, ты тут втайне от меня сюр почитываешь! - Какой сюр? Разве это не твой ночник?! - Па, ночник - это горшок. А это...- Ленка захлопнула тетрадь, которая оказалась вовсе не тетрадью, а книгой в мягкой обложке. На ней Тимченко прочел то, что не смог разобрать в утренних сумерках: "Павел Парфин. "Гемоглобов". Сумы. Самиздат". Павел Парфин, апрель Павел Парфин. Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме --------------------------------------------------------------- © Copyright Павел Парфин Email: pasha@dancor.sumy.ua Date: 12 Nov 1999 --------------------------------------------------------------- 1 Титры: "29 апреля. Сумы, центр города". Лиля и Витек Андрейченко вошли в арку и очутились в старом неуютном дворе, в который с трех сторон глядели неумытые окна заброшенных властью и Богом коммунальных квартир. Из дощатой уборной вышла баба в кое-как запахнутом домашнем халате и, зло зыркнув на чужих, исчезла за скрипучей дверью. - Вот он! - Лиля звонко топнула левой туфелькой по крышке блестящего, будто нарочно начищенного, канализационного люка.- Гюго, открывай! - приказала она. Андрейченко ухмыльнулся скептически, посмотрел сверху вниз на тоненькую Лилю, но перечить не стал, вынул из студенческого тубуса фомку и в два приема открыл люк. - Кто там? - тотчас раздалось снизу.- Лиль, ты? - Да, да, Колумб, все спок... Я не одна, с другом. - Тогда раздевайтесь бегом и спускайтесь! Лиля изучающе, будто впервые, глянула на Андрейченко: - Раздевайся, Гюго. - До трусов? - вновь скептически ухмыльнулся Витек. - Нет, до полового члена,- совершенно серьезно уточнила Лиля и сняла свитер, обнажив остренькую девичью грудь. Словно по команде, в одном из окон на первом этаже возникла жадная мужская харя и торкнулась пьяными глазенками Лилькиных сосков. Но облапать до конца не успела: за спиной мужика выросла баба в неряшливом халате и за шиворот оттащила мужика от окна. Вернувшись, она сурово наблюдала, как Андрейченко снимает с себя полощущиеся на ветру черные сатиновые трусы. Голая Лиля первой полезла в люк. Спустившись по скользкой холодной лестнице, Андрейченко с некоторой толикой брезгливости опустил ноги до середины голени в черную шумящую воду. На удивление, она оказалась теплой и чистой. Диаметр коллектора впечатлял: казалось, в нем проедет "запорожец". Впереди мерцали гигантские светляки, вокруг пахло плесенью, мокрым кирпичом и машинным маслом. К этим трем запахам примешивался еще четвертый, о котором Андрейченко никогда не слыхал. Лиля забрала у Андрейченко пакет с одеждой и повесила его на штырь, торчавший из стены. Потом подвела к голому лет 25 парню с длинными мокрыми волосами и в эспаньолке. Мужское естество парня было прикрыто куском то ли ткани, то ли кожи, напомнившим Витьку фартук его пятилетнего Шурки. Андрейченко сумел рассмотреть парня благодаря тому, что тот посветил на себя фонариком. "Это передник шамана из племени чилкаты",- шепнула Лиля Витьку, а потом, уже громко, представила мужчин друг другу: - Колумб, это - Гюго. Гюго, это - Колумб. - Хай! - сказал Колумб. Андрейченко покачал головой и молча взял протянутые ему такой же "передник шамана" и фонарик. Не удержавшись, посветил в спину удалявшейся от него Лили. Она мелькнула маленькими жемчужно-оранжевыми ягодицами и скрылась за поворотом коллектора. Голос: "Витек Андрейченко впервые столкнулся с Лолитой, когда той стукнуло уже 44. С Лолитой Витька познакомила шестнадцатилетняя Лиля. На вид ей Андрейченко не давал больше 14. У Лили был такой пронзительный взгляд, что поначалу Андрейченко никак не мог взять в толк, какого цвета у девчушки глаза и почему она нравится ему, хотя он старше ее больше чем в два раза..." Лиля уверенно вела Андрейченко по темному нутру коллектора. На темной воде, один за другим вырываемые из мрака светом фонариков, занимались сексом какие-то люди. Ни одна пара не повторяла другую, но, осторожно перешагивая через подземных любовников, Андрейченко с удивлением замечал, как все они, словно сговорившись, замирали при его приближении. У стенки жалась горстка людей, видимо побоявшихся заниматься сексом в канализационной трубе. Большинство из них курило самодельные, как удалось разглядеть Андрейченко, папироски с вонючим табаком. Такую же закурила Лиля. Затянувшись, она вдруг захотела поцеловать Андрейченко и, неожиданно для него, выдыхнула дым ему в рот. - Это и есть твой перформанс? - через полминуты придя в себя после такой атаки, спросил Витек. Вместо ответа Лилька схватила руку Витька и засунула ее под свой "передник шамана". Наткнувшись на твердый девичий лобок, Андрейченко испугался проснувшейся в нем похоти, отпрянул назад и толкнул мужчину, овладевшего в воде женщиной. Парочка вдруг распалась, двумя белыми кораблями, не подавая признаков жизни, любовники поплыли в разные стороны, пока не столкнулись с другими любовниками и не замерли. Зато две другие парочки, получив импульс, без единого жеста заскользили по темной воде и через два метра врезались в подобных себе. Андрейченко посветил вперед фонариком: оргия сбилась в бестолковую кучу, колыхаясь безвольно телами. - Так они не-на-сто-ящие?! - разочарованно протянул Витек. - Еще какие стоящие! - крикнула Лиля.- Гляди, Гюго, такого ты нигде не увидишь! На другом краю оргии возник Колумб. Несколько секунд он воинственно потрясал над головой длинной палкой, затем метнул ее в самую гущу плавучих любовников. Один из них, кажется женщина, в тот же миг поднялась из воды. Копье застряло в ее пышной груди. Несколько человек, до этой минуты куривших "травку" и скромно жавшихся под стенкой, вразнобой метнули свои копья, остальные зрители накинулись на неподвижных любовников и длинными ножами стали наносить им удары. Убиенные, ощетинившись кто древком копья, кто рукояткой ножа, вставали из воды. Вдруг кто-то истошно заорал и бросился навстречу Андрейченко. Из левого бока мужчины торчал нож и хлестала черная кровь. В трех метрах от Андрейченко человек рухнул в воду. - Так они все-таки настоящие?! - ничего не понимая, совершенно ошалев от увиденного, Андрейченко схватил в охапку Лилю и бросился в сторону лестницы. Маленькими, твердыми, как лобок, кулачками Лилька что есть силы дубасила Витька по голове: - Крейзи, это же перформанс! Нос к носу Андрейченко столкнулся с Колумбом. С него спал "фартук", и он был вынужден телепать серым в подземных сумерках членом. Колумб схватил Витька за локоть и потянул в обратную сторону: - Назад, Гюго! Там менты! Кто-то выдал нас! Настоящие люди бросились врассыпную, милиционеры, громко матерясь и тяжело шлепая по темной воде, хватали перформанов и волокли их к лестнице. Спустившись на три ступеньки, на лестнице стояла баба в неряшливом халате и грозно подзадоривала ментов: - Наддай им, Степаныч, наддай этим грязным сатанистам! Андрейченко, чувствовавший себя ужасно обманутым и потому свирепый и злой, приготовился дать ментам отпор, но Лилька вдруг кошкой прыгнула ему на шею и повалила между двумя искусственными прелюбодеями. - Замри! - влажно прошептала она и обвила торс Витька длинными тонкими ногами. Милиционер посветил на них и пожаловался приятелю: - Слышь, Микола, якшо моя жинка была б такой же гарной, как эта резиновая лялька, я бы трахал ее и среди этого говна... - Тьфу, чему позавидовал! Какой-то тощей кукле! А будешь на свою жинку переть, я у тебя ее враз отобью! Менты, еще минуту пошарив по воде и стенам фонариками, повернули к люку. Скоро гулко легла на него чугунная крышка и в коллекторе воцарилась кромешная мгла. - Гюго, ты не спишь? - нежно рассмеялась Лиля.- Вставай, у меня сегодня в два часа экзамен по химии. - По химии? Да неужели! - даже не стараясь сдержать нежданно накатившейся радости, загоготал Витек. Подхватившись и легко подхватив Лильку, больше не боясь ее хрупкого девичьего тела, он весело увлек ее в жидкий мрак туннеля. В противоположную сторону от люка... 2 Лилька, накрашенная по-взрослому, давилась от смеха и пускала пузыри в миндальный коктейль. Брызги орошали скатерть цвета расплавленного свинца. Титры: "Тот же день, два часа пополудни, бар "Буль-дог". - Ну и фантазеры мы с тобой! - она откинулась на спинку стула. Вдруг пытливо глянула на Андрейченко: - Гюго, а ты вправду боишься таких зеленых, как я? Витек истязал себя, кушая водку глотками, и оправдывался больше перед самим собой: - Мне 35, я не "новый русский", и мне непонятно, чем хорош Борхес... - Какой же ты дурачок, Гюго... Ты - открытое мною... Слышишь, открытое только одною мною - хорошо забытое старое. - А как же жена? Лиля равнодушно пожала плечами: - Наверное, она открыла в тебе кого-то иного. Но уверена, это был не Гюго! Голос: "Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: "Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы". Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное - имеющих хоть какое-то отношение к искусству". - Ты здорово придумала про этих трахающихся... прости, за-ни-ма-ю-щих-ся сексом кукол. Но как они могли вставать из воды, если в них втыкали копья? - Очень просто. Гюго, ты же технарь! - Лиля укоризненно посмотрела на Витька.- Часть воздуха, выйдя из отверстия, пробитого копьем или ножом, смещала центр тяжести вниз. Получались своего рода ваньки-встаньки... - Вам придется покинуть помещение! - предупредил официант, неожиданно появившийся у их столика. - Что, неужели обед? - Хуже. Капитальный ремонт. Титры: "Час спустя, фойе кинотеатра "Лайф". До начала сеанса оставалось четыре с половиной минуты. Витек глубокомысленно двигал акселератовыми пешками по щербатому, точно площадь перед городским "пентагоном", полю. Лиля, расхаживая по фойе, самозабвенно лизала розовое мороженое. Потом ни с того ни с сего швырнула мороженое в громадный живой аквариум. Кусок мороженого молока начал излучать разноцветные волны. Гуппи неосторожно приблизилась, коснулась разинутым ртом эпицентра мороженого сияния и плавно опустилась на дно. В последний путь ее проводил третий звонок. В зале было одиноко и пусто, как на огородах поздней осенью. Повернувшись спиной к заговорившему экрану, Лиля села Андрейченко на колени и нежно положила голову ему на грудь. Голос: "Картина была российской и называлась "Рекламисты". Сентиментально-постмодернистская киномечта. Витек ничего не понимал в ней и вдобавок ничего не видел: Лиля с монотонностью метронома по очереди целовала ему глаза. Он боялся шелохнуться. Он... Он ужасно хотел женщину, но еще не созрел до дочки Лолиты". 3 Голос: "Рекламисты", краткий пересказ кинофильма. Вместе с утренней чашкой кофе плоскогрудая секретарша принесла в кабинет Герману Мурадову, владельцу небольшой сети частных гостиниц в Москве, свежий номер "Крутой линии рекламы" - газеты рекламы и частных объявлений. На 6-ой странице была напечатана блочная реклама его гостиниц. На 11-ой Герман Львович нашел прелюбопытное объявление: "Рекламное агентство "Лещенко&Лещенко" окажет очень состоятельному клиенту услугу авантюрного характера, а именно: напишет роман о жизни клиента, о которой тот до сих пор лишь мечтал, но которой не успел или не осмелился жить. Тел. для спр. 270-25-29. Влад Леонидович". Мурадов, объездивший без преувеличения полмира и во время последнего отпуска прихвативший чучело индейского шамана из трудновыговариваемого южноамериканского племени с берегов Амазонки (у шамана нога по лодыжку была изглодана пираньями), с ленцой набрал номер телефона... Через час он принимал в своем кабинете и угощал испанским коньяком супругов Лещенко - владельцев и единственных работников РА "Лещенко&Лещенко". Еще через три часа обе стороны подписали контракт: Лещенко взялись написать роман о романе Мурадова... с собственной 13-летней дочерью Беллой. Местом свадебного путешествия влюбленных отца и дочери Мурадов выбрал Мексику: не довелось ему там до сих пор побывать. Дабы любовная история выглядела убедительной для себя самого, Мурадов снарядил в Мексику подобие экспедиции. В нее отправились РА "Лещенко&Лещенко" и его 13-летняя дочь Белла. 6 мая "боинг" приземлил их в аэропорту Акапулько. По условиям контракта они должны были пешком добраться до столицы страны - Мехико. По пути Лещенко-он должен был по-литературному перевоплотиться в Мурадова и беззастенчиво влюбляться в его, точнее, в свою, согласно условиям контракта, дочь. Влад Лещенко добросовестно отрабатывал гонорар и "влюблялся" в Беллу Мурадову. Он влюблялся в нее без кавычек. Жена мужественно терпела, редактировала главы романа и умело договаривалась об их публикации в местных мексиканских газетах. Каждый километр по Кордильерам, каждый глоток кактусовой текилы, каждая новая подробность инцеста Лисянских - героев романа "Искушение Акапулько" - повторялись с завидной периодичностью в испаноязычной прессе. Мексиканские газеты, опережая пыль, ложились на стол Мурадова. Герман мрачнел: он вдруг обнаружил в романе главы, точнее, отдельные сцены... постельные сцены, которые его буквально раздраконили! Еще бы! Ну как он мог смириться с тем, что худая, плоскогрудая, совсем юная героиня вдруг стала "молодой женщиной, на чьи серебряные широкие чары грудей все тринадцать индейских солнц Мексики не жалели своей позолоты"?! Мурадов с отвращением вновь и вновь перечитывал эти строки: ведь его Белла, которую он любил, как приговоренный к виселице псих, была обыкновенным плоскогрудым 13-летним подростком. Мурадов по-черному заревновал выдуманную Катрин Лисянскую к реальному, похотливому Владу Лещенко. Не выдержав крутого секса с литературной дочерью и передав дела заместителю, он вылетел в Мехико и, ступив на землю, занесенную в протокол репортером Джоном Ридом, отправился громить оплаченную им же самим экспедицию. Словно почуяв неладное, экспедиция заблудилась, жена Лещенко переела грибов и неожиданно решила осесть в Майяпане - городе потомков племени майя. Ее, расточительно курившую марихуану, отыскал рогоносец Мурадов. Очнувшись от кайфа в европейском ресторане и жадно умяв не только свой ужин и блюда Германа, но и щедро перченную добавку тушенного в банановом соусе мяса птицы Пукуи - единственного неевропейского блюда, - Лена Лещенко вдруг призналась Мурадову, что она вовсе не жена, а сестра Влада. Преследователи настигли Влада и Беллу в пригороде Мехико. От вездесущих проституток Герман разузнал, что парочка бледнолицых чужаков остановилась у какой-то индейской старухи, по их словам, полвека тому назад учившейся в СССР. Герман не спеша готовился к мести. Он заказал в местной оружейной лавке двухзарядный револьвер и, ожидая, пока он будет сработан, два дня протрахался с Леной Лещенко в отеле для эмигрантов-геев. В четверг, часов в восемь утра, он решил, что плоская грудь Леши Лещенко идеальна и что нимфеток он никогда по-настоящему не любил, а любил худеньких мальчиков, и вместе с младшим братом Влада, навсегда расставшимся с женским париком, вернулся в Москву. Оружейник, не дождавшись оплаты заказа, в гневе пристрелил знаменитого индейца-бомжа и его бойцовского петуха..." - ...Гюго, неужели тебе неинтересно, чем закончится этот ньюжюльверновский ремикс? - с возмущением отпихивала Андрейченко Лиля, когда Витек тащил ее к выходу из кинотеатра. - Немедленно застегни лифчик! Что ты выставила сиськи, как майор Бейтельспахер - ракеты "земля-земля"?! - "Земля - п...да"! - отчаянно хохоча, парировала Лиля. - А Влад Лещенко - на самом деле баба! - со злорадством сообщила им вдогонку билетерша. 4 Титры: "18 мая. Центр города, бывший бар "Буль-дог". Лиля была в самбреро и умопомрачительных солнцезащитных очках-обруче - подарке бабушки Андрейченко. Витек был изрядно подшофе. Поймав за шиворот Лилю, он долго поцеловал ее в губы и втолкнул в ресторан. Над входом нового кабака еще цвела краской оранжево-желтая надпись: "Желтый Мачо. Мексиканский ресторан". Голос: "Большинство посетителей делало ставки. В "Желтом Мачо" столбом стоял дым, подозрительно пахнувший жженым прошлым. Казалось, смерч, нагулявшись на кучах отходов цивилизации, ворвался случайно в кабак, да так и застыл в нем, пораженный..." Колумб, бешено вращая улетными глазами, со всей дури въехал Андрейченко кулаком в левый глаз: - Сука, это ты нас сдал мусорам?! Витек, не ожидавший такого мексиканского хлебосольства, мешком сахара повалился назад, подмяв под себя хрупкую Лилю. - Ну ты, Гюго! Чуть мне грудь не расплющил! Андрейченко поднялся, рукавом вытер кровь, огляделся: Лилька куда-то исчезла. Большинство посетителей делали ставки, стоя в очереди к плексигласовому окну. До Витька доносилось: "5 гривен на Рыжего!.. Разве можно ставить на этого доходягу?! Держи червонец на Черного Пирата!.. И я, девушка, я тоже на Черного! Сколько нужно?.. Мудило, это тебе не магазин! Эй, на-ка пятнарик на Рыжего Султана, а это тебе на шоколадку. Ты шо вечером робишь?.." Слева от букмекерской стойки ревела толпа. Она тесно обступила какое-то зрелище. Возбужденная, не имея возможности размахивать руками, она выражала восторг, забавно двигая лесом лопаток. Справа, потягивая пиво за пятиугольным столиком, на Витька насмешливо глядел Колумб. Рядом дурачилась Лиля: нацепив на себя очки-обруч и нажимая на красную кнопку джостика, стоящего возле ее миндального коктейля, она изображала стрельбу по Андрейченко. - Эй, виртуальный мужчина! Я снесла тебе полбашки!! Витек, поставив десять гривен на Рыжего Султана, совершенно не понимая, что это за тварь такая, стал протискиваться сквозь толпу к эпицентру зрелища. Зацепившись за его локоть, позади пыхтела Лиля. Вдруг над ухом кто-то истошно заорал: "Рыжего убили!!!" "Господь с тобой! Это Черный Пират весь в крови!" - тут же осадил крикуна кто-то из болельщиков Рыжего Султана. Взору Витька явились два взъерошенных нервных петуха. Один из них, черный как смоль, что есть мочи носился по круглой площадке с глиняным полом и все наседал, разевая клюв, на рыжего. Пока черный летал, набираясь боевой отваги, рыжий петух казался спящим. Но стоило противнику налететь на него - рыжий отвечал точными сильными ударами. Каждый из них сопровождался свистом и криком толпы. Лилька счастливо визжала, пожирая горящими глазенками петушиный бой. Голос: "В Лилиной голове еще ярки были сцены петушиного боя из маркесовского "Полковника", которому "никто не пишет". Казалось, в "Желтом Мачо" было все то же самое: ревущая десятками человеческих глоток гальера, гортанные крики дерущихся насмерть петухов, их сочащиеся кровью порванные гребни, режущие воздух крючковатые шпоры, брызги желтых и черных перьев, остро пахнущие сосновые доски, огораживающие гальеру от арены... Лиле даже показалось, как кто-то голосом Полковника весело крикнул: "Дерьмо!" Витек потянул носом, скривился и, не оглядываясь, сильно двинул локтем назад. Тотчас на него кто-то навалился, коснувшись щеки вонючей сигареткой. Андрейченко подвинулся, и Колумб, скорчившись от удара, повалился на арену. Поверженного Черного Пирата унес его хозяин, такой же чернявый, как и птица, хохол. Желтое самбреро делало его похожим на гастролирующего мексиканца. Компания вчетвером сидела за пятиугольным столиком. Все, даже Лиля, ели красную от перца и кетчупа маисовую кашу и запивали черным пивом. Колумб только-только закончил трапезу