ормационного континуума. Я вам скажу больше - набор допустимых воздействий крайне узок. Хорошо еще, что он вообще существует. - Э-э-э, Боже, или как вас там, Информационный континуум, да вы совсем не всемогущи! - Конечно, нет! Мы с вами крайне ограничены в средствах. Стоит совершить малейшую ошибку - и конец неминуем. - А откуда вы знаете, Саваоф Ильич, что допустимые воздействия все еще возможны? Может, уже поздно? - Мы с вами беседуем - значит, пока возможность исправить ситуацию имеется. А вы, наверное, подумали, что после гибели Земли остальная Вселенная будет существовать еще миллиарды лет? Да ничего подобного. Не забывайте, что время не имеет отношения к понятию информационного континуума. Поэтому нарушение целостности произойдет, как только гибель земной цивилизации станет необратимой. Грубо говоря, как только последние способные к деторождению мужчина и женщина потеряют возможность встретиться друг с другом. Сразу после этого все сущее исчезнет. Вы и только вы должны отвести нависшую угрозу. Знаете, почему? Да все потому же - раз мы все еще беседуем, значит, я выбрал правильного кандидата для выполнения миссии. - Ого! А не боитесь, что я зазнаюсь? Суточные потребую, счет в банке? - Вы не ерничайте, а лучше-ка осознайте вот что. Вы только что получили не просто сведения, более или менее странные, о каких-то отвлеченных вещах. Все гораздо хуже для вас. Вы получили порцию ответственности, какой не было и никогда не будет ни у кого не только на Земле, но и в любой другой цивилизации Вселенной. С того момента, как я понял грозящую опасность, я каждый свой шаг, каждое сказанное слово выверяю по одному-единственному критерию: существую - значит, шагнул или сказал верно. Но сейчас ваша очередь взять этот груз. Дальнейшее мое вмешательство почти невозможно - я и так уже слишком сильно натянул информационную ткань, реплицировав вас. Еще усилие - и она лопнет. А вот у вас еще есть резервы, вы плоть от плоти Земли и способны действовать на ней, минимально вмешиваясь в естественный ход событий. Но учтите: теперь вам придется трястись за каждый свой шаг и каждое слово. Одна ошибка - и ни вы, ни я, возможно, не успеем даже узнать о ней. Он говорил это спокойным голосом, медленно, тщательно подбирая слова, словно и в самом деле задумывался над каждым из них. И с каждым его словом я ощущал, как на мои плечи сильнее и сильнее давит невидимый груз, как страх сковывает мышцы, и отказывается подчиняться разум. Он понял мое состояние и протянул ко мне немощную старческую руку. Но в голосе звучала власть: - Возьмите себя в руки, Илья Евгеньевич. Я вижу, вы испуганы. Но это хорошо. Вы ощутили ответственность. И раз уж мы продолжаем беседовать, значит, этот испуг нормален и не ведет к катастрофе. Однако, я еще не рассказал вам самого главного - как вам предстоит выполнить миссию. Вы готовы воспринимать информацию? Черта с два я готов что-либо воспринимать. Почему именно на меня свалилось счастье быть спасителем Вселенной? Лежал бы себе сейчас в морозильнике, как все нормальные покойники, и никаких тебе забот. Хорошие люди позаботились бы о похоронах. Так нет же, угораздило попасть к этому сумасшедшему старику, "информационному континууму", прах его побери. Ладно был бы я какой-нибудь танкоподобный спецназовец вроде Санька, или хотя бы карьерист, как Виталя. Так нет же, обычный инженеришка, вечный студик. Очков только не хватает. Что я могу сделать своими хилыми ручонками там, на Земле, где нормальным людям за просто так всаживают по две пули в башку? Да на кой мне черт эта Вселенная, гори она огнем вместе со всеми своими континуумами, я и так уже труп! Мне ли, трупу, заботиться о какой-то там целостности? Да и какой я, на фиг, труп - я реплика трупа! Мои невеселые размышления прервал еще более властный голос, чуть ли не окрик, Саваофа: - Илья Евгеньевич! Еще раз говорю - возьмите себя в руки! Если вы не прекратите мыслить подобным образом, наша беседа может прерваться в любую секунду! И знайте - вы способны справиться с миссией. Это не голословное утверждение. Вспомните о критерии - раз мы с вами еще здесь, значит, вы способны. Это-то хоть вам понятно? - Это-то понятно, - нехотя согласился я. Немного полегчало. Может, медаль дадут, или даже орден. А то и Героя России. Я вспомнил, как мечтал в детстве стать Героем Советского Союза, был у меня такой период. Прийти в класс, как обычный ученик, без маленькой желтой звездочки на груди, скромно сесть на своей последней парте. А все обо всем уже знают из сообщения программы "Время", перешептываются. Девчонки бросают быстрые взгляды. А Любка смотрит долго. Незаметно, но долго. А я перелистываю себе учебник, ни на кого как будто бы не обращаю внимания. Но знаю, что она смотрит. Саваоф с улыбкой наблюдал за переменами моего настроения. Наконец, видимо, удовлетворившись достигнутым мной состоянием, продолжил уже спокойным голосом, как и раньше: - Героя России я вам, конечно, не обещаю, Илья Евгеньевич. Боюсь, что и медали не будет. Сейчас я вас разочарую еще больше, мой друг. Вы, Илья Евгеньевич, больше никогда не попадете на Землю. Я ошарашенно воззрился на Саваофа. Ей-богу, этот старикан начинал действовать мне на нервы. Развел тут разлюли-малину, а теперь на попятную. Или это я его своими детскими воспоминаниями напугал? Подумал, небось, что связался с инфантилом, да и проклял все на свете. - По крайней мере, не попадете в привычном для себя виде, - продолжал он между тем, как ни в чем ни бывало. - Вернуть вас не Землю в виде Ильи Евгеньевича, каким вы его знали, нет никакой возможности. Всем известно, что его застрелили на пороге своей квартиры, и вам придется долго объяснять свое воскрешение и восстанавливать паспорт. А еще более существенно то, что ваше воскрешение катастрофически нарушит естественный ход событий, так что мы вряд ли дотянем даже до две тысячи восьмого года. Я по-прежнему ничего не понимал. - Поэтому, Илья Евгеньевич, реплика вашей личности будет помещена в тело человека, уже живущего на Земле. А чтобы ни у кого из его знакомых не возникло никаких подозрений, личность этого человека останется с ним, и о вашем существовании он ничего знать не будет. Вам придется научиться жить в чужом организме. Осмотритесь, попривыкните, ни во что поначалу не вмешивайтесь. Я нашел для вас носителя, который, при вашем своевременном и правильном вмешательстве, имеет реальную возможность направить вашу цивилизацию на нужный путь с минимальным, буквально микроскопическим, нарушением естественного хода событий. Кто это и каким образом он сможет выполнить вашу задачу - разберетесь на месте. Только когда разберетесь, не затягивайте. И помните об ответственности, выверяйте каждый шаг. - Носитель-то хоть симпатичный? Я привык к комфорту, мне бомжа какого-нибудь не подсовывайте. - Не волнуйтесь, симпатичный. Вы даже представить себе не можете, какой симпатичный. - А что потом, когда я выполню задачу? - Вы сначала выполните. - А все-таки? Саваоф тяжело вздохнул. - Мне не хотелось бы напоминать вам, мой друг, об одной неприятной особенности процесса реплицирования. Но раз уж вы так настаиваете, напомню. Миссию на Земле будете выполнять не вы, а ваша реплика. Грубо говоря, другая личность. Точная копия вашей, но другая. А ваша личность исчезнет в момент реплицирования, потому что информационный континуум не поддерживает одновременного существования во Вселенной двух одинаковых личностей. Это такой же непреодолимый барьер, как принцип Гейзенберга и скорость света в вакууме. Так что, Илья Евгеньевич, вам придется пожертвовать собой, и у вас нет ровным счетом никакого выбора. Смиритесь. Как же я забыл, он же с самого начала объяснил мне все про реплицирование! Это что же, я, значит, должен опять умереть? Да нет же, не опять,- это будет первая смерть в моей жизни. Тогда умер мой предшественник, а вот сейчас умру я, единственный и неповторимый. Пожил-то на свете всего один день, раз позавтракал и раз пообедал. Не видел ничего, кроме этих четырех забитых книгами стен, да копии пейзажа московского закоулка через копию окна копии чужой квартиры. - Я не согласен. Я отказываюсь участвовать в вашей авантюре. Я хочу жить. Саваоф ничуть не удивился: - Илья Евгеньевич, ваша реакция мне понятна. Успокойтесь. Я повторяю, у вас нет выбора. Если вы сейчас не согласитесь, я буду вести переговоры с вашей следующей репликой. Не согласится она - со следующей. И так до тех пор, пока не возобладает благоразумие. Какая вам разница: умереть, чтобы дать жизнь исполнителю великой миссии или всего лишь новому участнику переговоров? - Тогда я сейчас наброшусь на вас и задушу. А потом буду жить в вашем замке припеваючи. Двери, которые вы позапирали, взломаю. Саваоф оказался веселым человеком. Он дребезжал, попискивал и вытирал слезы с дряблых щек до тех пор, пока я не понял, что сморозил очередную глупость. Тогда я изменил тактику. В самом деле, выхода у меня нет. Но моя реплика отомстит этому гаду по полной программе. Поселится в земном теле, а ничего предпринимать ровным счетом не будет. Доживет в свое удовольствие до две тысячи восьмого, а там амба. Но и ему, гаду, тоже конец придет. - И этот план вам тоже не удастся, Илья Евгеньевич, - сказал Саваоф, прервав смех, но все еще улыбаясь. - Континуум разрушится, как только вы по-настоящему решите ничего не предпринимать, так что до две тысячи восьмого вам в свое удовольствие не дожить. - Он стер улыбку с лица. - Но дело не в этом. Я хотел бы, чтобы вы отбросили эмоции и личные проблемы. Вы ведь все равно уже умерли и больше не принадлежите себе. Но все еще в ваших силах сделать дело, важное и нужное другим, живущим. Поверьте, никому во Вселенной никогда не предоставлялось подобной возможности. Вы будете уважать себя, и я буду уважать вас - это и станет вашим вознаграждением. Выше его ничего нет. Подумайте о людях, живущих на вашей Земле. О детях, о женщинах. Без вашей помощи они обречены на мучительную смерть в ядерной войне. А существа других цивилизаций? Они даже не узнают, что когда-то жили. Вспомните звездное небо. Миры, удаленные от вашей Земли на бесконечные расстояния, светили вам, чтобы вселить уверенность в бесконечности жизни. И что же, все зря? А миллиарды лет развития Вселенной до вас, а миллиарды лет после - это тоже зря? Пожалуйста, Илья Евгеньевич, справьтесь. Я уверен, вы сможете. - Какова вероятность того, что мне не удастся решить вашу проблему? - Не мою, а нашу с вами проблему. Вероятность неудачи очень высока. Выше, чем вероятность удачи. Но ведь человек - не статистическая функция. Забудьте о вероятностях. Просто тщательно обдумывайте каждый шаг, а обдумав - действуйте. Вы способны выполнить свою миссию, помните об этом. - Я хочу выпить. - Вот это другой разговор, узнаю вас. Кстати, пришло время поужинать. Как насчет меню от "Максима"? - Валяйте. Только водки побольше. Говорить стало больше не о чем. Мне оказалось наплевать на яства, опять появившиеся на столе невесть откуда. Не чувствуя вкуса еды, я молча наливался водкой под ничего не означавшим взглядом Саваофа. Он не препятствовал. Где-то после третьей или четвертой я вспомнил, что не спросил у Бога о сроке переселения на Землю. Наверное, требовался еще какой-то дополнительный инструктаж, раз он позволил мне сейчас напиться. Не пошлет же он реплику с таким жутким шлейфом выполнять ювелирную работу по спасению Вселенной. Завтра просплюсь, наглотаюсь таблеток, и с больной головой придется опять выслушивать наставления. А ведь он так, собака, и не рассказал, каким образом вляпался в эту историю. Почему это у всех нормальных цивилизаций природных ресурсов оказалось достаточно, чтобы выйти в космос, а мы застряли в своей грязи? Ну что же мне так не везет! Мало того, что родился в самой бестолковой стране, так еще и цивилизация оказалась самой бестолковой. А ведь всю жизнь считался отличником и золотым медалистом. Завтра спрошу у Него обязательно. А пока проглочу еще вот эту слоеную корзиночку с жареными улитками, кажись, и вот эту рюмочку... До постели, похоже, тащил меня Саваоф. Я мешком висел на его старческих костистых плечах, нес какую-то околесицу и размазывал по пьяной роже слезы и слюни. Видавший виды старинный замок вряд ли привык к подобным сценам. Наверное, Саваоф сгрузил меня в спальне, как дрова, и, может быть, даже раздел, но этого я не помню. Глава 8. Она идет по жизни смеясь - Моя любовь, несу кофе. Ты не забыла, что тебе сегодня пораньше? - услышал я сквозь сон мужской голос. Голос был исполнен нежности и явно обращен в мою сторону. Мужчина, похоже, даже чуть-чуть переигрывал, но это, наверное, часть ритуала. Сон отлетел мгновенно, но я не пошевелился. Лежа с закрытыми глазами, внутренне похолодев, я пытался представить себе ситуацию, в которой мог бы услышать подобные слова. Первое пришедшее в голову объяснение я тут же отмел. Во-первых, чтобы опуститься до связи с мужиком, мне потребовалось бы выпить значительно больше смертельной дозы. Во - вторых, сказано: "ты не забыла", то есть обращались к женщине. Значит, видимо, где-то рядом должна находиться женщина, которой этот тип и принес кофе, и которая сегодня куда-то спешит. Но при таком раскладе выходит, что я с ней сплю, и, значит, ситуация не менее странная. У нас что, шведская семья? Наконец, возможен вариант, что я приехал, например, в командировку, и живу у каких-нибудь друзей в однокомнатной квартире на раскладушке. Я, правда, не помню, чтобы куда-то собирался, но зато прекрасно помню, что вчера очень прилично принял. Наверное, мы с этим мужиком отмечали мой приезд. Вот это уже похоже на правду. Осталось только вспомнить, в каком я городе и как зовут его и ее, а то может получиться неудобно. Подумают еще, что с тех пор, как мы виделись в последний раз, я спился, и без опохмела теряю разум. И тут я ощутил на своих губах поцелуй. Утренний такой поцелуй, без страсти, но с любовью. И колючий, потому что целовавшие меня губы оказались обрамлены усами и бородой. Ужасно! Я готов был шарахнуться, пугая этого идиота и вышибая из его рук блюдце с чашкой, но в это мгновение новое, никогда прежде не испытанное ощущение вкатилось в меня мягкой волной... ...Захотелось потянуться, и я потянулась сладко, до звона в ушах, до легкого головокружения. Я услышала утренний птичий щебет, почувствовала тепло летнего солнца и запах крепкого кофе. И открыла глаза. Макс, как это повелось у нас давным-давно, стоял возле кровати с чашкой в руках и ждал моего пробуждения. Я ощутила себя молодой и свежей. Сквозь распахнутую дверь с лоджии веял, чуть шевеля тюль, слабый прохладный ветерок. Верхушки окружавших дом берез поблескивали трепещущей листвой. Горячий квадрат солнечного света лежал на моем голом животе и бедрах, бессовестно освещая в том числе и треугольник жестких волосиков. Макс, оказывается, стащил с меня простыню. Если в девятиэтажке напротив какой-нибудь мужик сейчас смотрит в окно, он, без сомнения, получает большое удовольствие. Я потянулась еще раз и неторопливо повернулась на бок, спиной к лоджии. Пусть смотрит, но надо же, в конце концов, и границы приличия знать! Утреннее солнце теперь грело мои ягодицы, и, отраженное ими, наверное, подсветило розовым серую стену девитиэтажки. - Моя любовь, ты проспишь все на свете. Уже звонил референт Соболева, просил напомнить, чтобы ты к десяти была в офисе. Вещи я уложил, а с документами сама разбирайся. Этот бородатый субъект - мой муж Макс. Он считает себя писателем. Еще он считает, что я личный переводчик у Соболева, президента аэрокосмической компании. В обоих случаях он сильно ошибается. Макс пишет то, что интересно только ему одному, а Соболев больше нуждается в моих, как это называется, эскорт-услугах, поскольку сам вполне прилично владеет английским. Я кормлю Макса и обеспечиваю его средствами на покупку компьютеров, с помощью которых он творит свои эпохалки. За это он платит мне собачьей преданностью и не суется в мои дела. Женщина - слабое существо, ей всегда требуется любовь и поддержка. Когда мне нужна любовь, я ласково, по-матерински, целую Макса перед сном, и мы засыпаем, чтобы утром он разбудил меня с чашкой кофе в руках. А когда мне нужна поддержка, я уезжаю с Соболевым в командировку, и в перерывах между деловыми встречами применяю на нем свои профессиональные навыки в снимаемых им пятизвездочных апартаментах. Очень удобно и для всех безопасно, даже презервативы не нужны. Куда безопаснее, чем раньше, когда Макс служил инженеришкой в той же аэрокосмической компании, тогда еще бывшей НИИ дальней транспортировки, а Соболев торговал бензином, ни уха, ни рыла не смыслил в ракетах и понятия не имел обо мне. А я, выпускница МГИМО с красным дипломом, пахала в эскорт-агентстве и видала по десятку таких соболевых в месяц. Хотя, по большому счету, с тех пор мало что изменилось. Я зарабатываю на жизнь все тем же способом и так же, как и тогда, кормлю Макса. Да и он все так же несет свой бесполезный бред, только уже не в области неракетных средств доставки, а закопался где-то в фэнтэзи, мечом и магией выжигает зло на чужих планетах. Окончательно свихнулся, короче. "Ну и сволочь же ты, Саваоф Ильич," - думал я спустя некоторое время, разглядывая в быстро туманящемся зеркале свое крепкое, как свежий огурчик, загорелое женское тело, обливаемое струями прохладной душевой воды. Вода стекала в ложбинку между стоящими торчком грудями, струйками срывалась с сосков, пробегала по животу, щекотала между ног. Хоть бы предупредил, какого носителя ты мне выбрал. Я же мужик, в конце концов, у меня нормальная реакция на красивую женщину. А тут оказывается, что эта женщина - я сам. И что теперь делать? И что дальше? Сегодня улетаю в Лондон вместе с Соболевым. А он там первым делом потащит в постель. У него всегда так - как куда-нибудь приезжаем, так сначала в постель, а потом уже по делам. Катька, жена его, вроде ж классная девка, ничуть не хуже меня, а он как голодный все время ходит. И я, мужик, будучи женщиной, буду вынужден черт знает чем заниматься с этим секс-автоматом? Размышляя так, я между тем привычно выполнял сложную ежеутреннюю процедуру. Где надо - подбрил, кое-что повыщипал. Оказалось не так уж и больно. А я-то все время удивлялся, как это мои подружки терпят подобные пытки. Наверное, женщины не так чувствительны к боли, как мы. Долго возился с прической и макияжем, - не потому, что в этом что-то для меня новое, просто сегодня требовалось выглядеть на шесть баллов. С трудом преодолел позыв многолетнего рефлекса поскоблить подбородок максовым станком. Лишний раз, просто из любопытства, присел на унитаз - очень уж необычным оказалось ощущение. И только в конце, накрашенный и напудренный, натертый кремами и побрызганный дезодорантами, туалетными водами и лаками, надел кружевное белье. Не хотелось затягивать свои подпрыгивающие прелести в тесный бюстгальтер, но время поджимало. Выйдя из ванной, я обнаружила дома полный порядок и уют - постель в комнате убрана, Макс стучит по клавишам компьютера, на кухне бубнит телевизор и пищит микроволновка. Как была, в трусиках и бюстгальтере, под аккомпанемент НТВ-шных новостей быстро проглотила приготовленный Максом завтрак и побежала одеваться. - Максик, никуда вечером не отлучайся, как прилечу - сразу позвоню из гостиницы, - инструктировала я его, натягивая дорожный костюм. Узкая синяя юбка, чуть короче того, что ожидает увидеть мужчина. Снежно-белая блузка с отложным воротничком, открывающим чуть больше того, что обычно в дороге открывает женщина. Короткий синий же пиждачок. Цепочка с маленьким крестиком, подобранная по высоте так, чтобы крестик не висел, а лежал в ложбинке, слегка сжатый с двух сторон. Сережки с маленькими бриллиантиками. Золотые часики. - Угу, - отвечал мне Макс, продолжая стучать по клавишам. Его, похоже, посетила какая-нибудь фэнтэзийная муза. Может, хогбен дубасил хоббита, а может, хоббит колошматил гоблина. Одеваясь возле шкафа, я видел из-за спины Макса, что он пользуется древним, как его сюжеты, текстовым процессором MultiEdit 6.0. Он бы страшно удивился, если бы я ему сейчас об этом сказал. Я проверила содержимое собранного Максом дорожного кофра. Повезло с мужем, даже прокладки не забыл. Документы тоже все на месте - это он со мной кокетничал, когда будил. Пора. Поцеловала Макса в лысеющую макушку, нарочно навалившись грудью ему на плечо. Вес, кстати, приличный, есть чем гордиться. Он что-то пробормотал и, протянув не глядя руку, наугад похлопал меня по попке. На этом душераздирающая сцена прощания завершилась, и я, подхватив нетяжелый кофр, покинула наше однокомнатное мытищинское жилье. Входную дверь заперла снаружи своим ключом - в таком состоянии муж не заметит, как из квартиры вынесут всю мебель. "Ока" быстро катилась к институту. Я вела машину, не глядя по сторонам. Глядеть - себе дороже. Вокруг на дороге одни козлы. Стоит встретиться взглядом - не отвяжешься. Каждый импотент, сев за руль, чувствует себя терминатором. Кончателем, по-нашему. А они еще удивляются, почему мы, женщины, так плохо водим машины. Как же тут хорошо водить, если смотришь строго вперед, вправо-влево ни-ни. От Мытищ до Королева - рукой подать. Через двадцать минут я уже въезжала через генеральские ворота на территорию института. Охранник, не глядя в протянутый через окно пропуск, коряво приставил руку к голове, пародируя Сигала из финала "Захвата-1". Я почти прочитала его мысли: "Ага, президентская б... приехала. Значит, шеф сегодня в командировку отбывает". Я улыбнулась в ответ. Славный парень. В приемной царила предотъездная суета. Эллочка раздавала билеты, конвертики с представительскими и еще какие-то бумажки членам делегации. Одновременно она разговаривала по двум телефонам, принимала факс и распечатывала на чавкающем лазернике дополнительные экземпляры памятки отъезжающим. Отъезжающие, исключительно мужики, дисциплинированно толпились в очереди, подходили по одному, одинаково заглядывали Эллочке за пазуху, когда она наклонялась, тыкая в ведомость наманикюренным пальчиком, расписывались и отваливали, удовлетворенно ощупывая конверт и отпуская тупые остроты насчет пришедшего наконец-то коммунизма и желания почаще посещать приемную. Завидев меня, Эллочка, не прерывая ни одного из своих дел, закатила глазки, коротким "ф-ф" вздула челку, пожала плечиком, и без того прижимавшим трубку к уху, и незаметно для членов делегации указала пальчиком сначала на свой стол, а затем на дверь соболевского кабинета. "Дурдом!" - перевела я ее пантомиму. - "Возьми в моем столе свою долю и топай к шефу. У него там Катька." Моя доля оказалась куда толще, чем у членов. Загородив тазом ящик стола от их нескромных взглядов, я переложила конверт в сумочку и направилась в кабинет. Навстречу вылетел красный, как рак, референт Семен, мой юный тайный воздыхатель. Увидев меня, он еще больше покраснел, пробормотал "привет", рассыпал по полу какие-то листочки, собрал их дрожащими пальцами и позорно скрылся за дверью секретариата. А Соболев, похоже, находится в боевом настроении, - решила я. Догадка подтвердилась, как только я преодолела внутреннюю дверь. Соболев возвышался за своим имперским столом и орал в телефонную трубку, нависая мощной фигурой над вжавшейся в совещательные кресла кучкой лысоголовых очкариков - квинтэссенцией институтского административного интеллекта. Завод срывал срок, банк задержал платеж, американцы выкатили претензию, на полигоне авария на топливных коммуникациях, тезисы выступления ни к черту не годятся, Семенчук до сих пор не вернулся из Красноярска. Продолжая орать, Соболев махнул рукой по направлению от меня к окну. Действительно, дурдом - жестами все объясняются. У окна, в окружении бесчисленного количества разнокалиберных фаллосов, выточенных на токарном станке, вырезанных из пенопласта, склеенных из папье-маше, инкрустированных цветным оргстеклом и изготовленных с помощью еще черт знает каких, в том числе и самых секретных, технологий, стояла Катерина. При более тщательном рассмотрении фаллосы оказались макетами ракет, скопившимися здесь за полвека существования института. Катерина с интересом наблюдала, как внизу, на тесном пятачке институтского двора, пытается развернуться здоровенный мерседесовский автобус, вызванный для перевозки делегации в аэропорт. Услышав короткий перебой в соболевском вопле, Катька обернулась, улыбнулась и поманила меня к себе. Мы приложились щечками, при этом моя грудь уперлась в ее, такую же роскошную. Через две блузки и два комплекта белья я почувствовала податливую плотность горячего женского тела, окунулась в ауру аромата ее духов. Сладкая тяжесть стекла куда-то в низ живота, захотелось сильно прижаться к этому мягкому теплому существу, и - о, чудо! - я неожиданно ощутила ответное движение в свою сторону. Но это продолжалось доли секунды. Я так и не понял, кто из двух живущих во мне людей оказался виновником короткого порыва страсти к жене своего любовника. Сильно подозреваю, что все-таки женщина. По крайней мере, у мужчины напрочь отсутствовали все железы, которые в подобных случаях должны выбрасывать в кровь соответствующий набор гормонов. А без гормонов - какая же страсть. Мы нехотя отстранились. В темных катькиных глазах я успела заметить быстро прячущуюся бесовскую искорку - наверное, отражение моей собственной. Соболев продолжал орать, даже не переводя дыхания. Я думаю, у него, для обеспечения эффективности управления трудовым коллективом, природа предусмотрела специальный орган, который во время крика вырабатывал кислород прямо внутри организма. - И чего надрывается! - сказала Катька спокойным голосом. - Можно подумать, завод первый раз сроки срывает. Семенчуку он сам командировку до послезавтра подписывал. А на полигоне аварии - по две в неделю. Катька в курсе всех институтских проблем. Мы раньше встречались с ней всего пару раз, на каких-то презентациях, но я знала про нее все, да и она про меня, похоже, тоже. Наверное, это дико, но я только что поняла, что испытываю к ней какие-то чувства, то ли родственные, то ли еще какие. В любом случае эти чувства оказались приятны. Их, мне кажется, не случилось бы, если бы они не были взаимными. Вокруг автобуса собралась толпа добровольных помощников из числа членов делегации, ожидающих погрузки. Все беззвучно размахивали руками, открывали рты и тыкали пальцами в разных направлениях. Водитель, молоденький парнишка, ворочал рулем и так же беззвучно матерился. Наконец ему удалось впихнуть корму автобуса между двумя припаркованными лимузинами, благодаря чему машина оказалась направленной носом в сторону ворот. Члены еще немного помахали руками и полезли внутрь, занимать места возле окон на теневой стороне. Через дымчатые стекла виделось, как они долго выясняют между собой, с какой стороны ожидается солнце в движении, потом раскладывают на облюбованных сиденьях газетки и сумочки-визитки, потом лезут мимо таких же бедолаг к выходу - загружать чемоданы в багажный отсек. - Все! - проорал в этот момент Соболев. Наступила закладывающая уши тишина. Заинструктированные лысоголовые панически бросились к двери в приемную. Один только главный бухгалтер, самый лысый и очкастый из всех, что-то лепеча, дергал непослушную молнию своей папки. "Это не срочно! Приеду - разберусь!" - стало ему ответом, и вложенная в эти слова руководящая энергия выдула его вслед остальным. Я знала Соболева, как облупленного. Поэтому произошедшая с ним одновременно с хлопком двери перемена не оказалась для меня никакой неожиданностью. Только что наливавшийся багровой кровью босс сладко потянулся, вышел из-за стола, сделал пару слоновьих пируэтов посреди огромного кабинета и подлетел к нам. При приближении его обширной фигуры фаллосы в испуге задрожали в своих решетчатых стойках и плексигласовых ящиках. - Ну что, девки, прокатимся в Лондон? - возопил он, облапив нас с Катериной и прижимая обеих к своему чреву. Его пятерни, припечатанные к нашим обтянутым юбками задницам, наверное, хорошо смотрелись снизу, через дымчатые стекла автобуса и витринные, от пола, окна кабинета. - Милый, держи себя в руках, - сказала Катерина, имеющая больше прав и обязанностей, чем я. Эти слова вряд ли произвели бы благотворное действие, но она подкрепила их коротким тычком круглой коленкой в толстое соболевское бедро. "Ох!" - сказал президент и оторвался от нас на пристойное расстояние. "Так вот оно что!" - обрадовался я. - "Значит, Катька тоже едет. Ну, тогда проще. Не придется валяться с этим кабаном в постели." Автобус внизу поплыл к воротам. Вслед за автобусом вырулила из ряда машин и встала напротив лестницы президентская "Вольво". Пора и нам. Покидая приемную, Соболев, уже от двери, бросил Элке связку ключей: - Элла, в комнату отдыха кого попало не води. Только проверенных. Элка фыркнула, но ключи поймала. ...Лондон встретил лондонской погодой. Из Хитроу ехали на шикарном двухэтажном заказном экспрессе. Демократ Соболев любил время от времени побывать в народе. Народ, в большинстве впервые попавший за границу, пялился с высоты второго этажа на мокрые предместья и по очереди бегал знакомиться с автобусным туалетом. Несмотря на усилия кондиционера, в салоне висел стойкий аромат употребленных в полете напитков. Соболев сидел впереди, один на двух креслах, и через проход обсуждал с Алексеем Васильевичем, своим первым замом, тактику борьбы с американцами на предстоящих переговорах. Задача проста, как докторская колбаса - выколотить из партнеров как можно больше баксов на производство установочной серии нового носителя, первый летный экземпляр которого уже стоял в МИКе на Байконуре. Именно это, а вовсе не конференция, на которую ехали остальные члены, занимало сейчас президента. Мы с Катей облюбовали пару кресел позади Соболева. Я чувствовала ее теплое бедро, плотно прижатое к моему. Кажется, мы говорили о том, как непривычны для нас, заядлых московских автомобилисток, левостороннее движение, отсутствие колдобин, простота правил, обилие дорожных указателей и удобство многоуровневых развязок. Прикрытая дамской сумочкой, на моей коленке покоилась тонкая катина ладонь - та самая, которой я час назад бешено отдалась в тесном самолетном туалете. Между тем я потихоньку приходил в себя. Это оказалось не просто. Сначала шок, вызванный новизной ощущений женского тела, управляемого чужой мне женской личностью, затем бурный, опять же женский, роман. Обрушившаяся с утра на мою похмельную душу лавина чувств не давала возможности спокойно оценить ситуацию и заняться исполнением своей великой миссии. Честно говоря, я вспомнил о ней только в самолете, когда мы с Катькой, усталые и томные, возвращались из туалета к своим креслам в салоне бизнес-класса. Разрядка, вызванная оргазмом, как это ни странно, вернула меня на землю. Я по-прежнему не вмешивался в ход событий, предоставив своей милой хозяйке вытворять с нашим общим телом все, что ей заблагорассудится. Однако моя мысль теперь работала четко и целенаправленно, больше не отвлекаясь на продолжающийся обмен любовными знаками, которым все так же занимались девушки. Сидя в мчащемся автобусе рядом с Катькой, я прислушивался к разговору Соболева с его замом и одновременно пытался понять, каким образом, по мнению Саваофа, обычная, хоть и хорошо устроенная, проститутка может изменить судьбу Вселенной. Определенные зацепки налицо. Во-первых, девушка состояла при ракетно-космическом боссе. Еще один, после Виталия, настоящий новый русский в моей жизни, деловой и агрессивный, сделавший себя сам. Сколотил капитал на нефти и бензине, затем скупил на корню хиреющий НИИ и в короткий срок в безнадежных российских условиях превратил его в такое же, как и он сам, агрессивное и процветающее предприятие. Не из тех, кто, заработав свои миллионы, сваливает до конца жизни греть пузо в Майами. Соболеву, видимо, интересен процесс, а не результат. Троцкист чертов. Специализация предприятия, которым владеет Соболев, не оставляет сомнения - Саваоф имеет в виду через него вытолкнуть человечество в космос. Только вот каким образом? Неужели же с помощью тех ракет, о которых Соболев будет базарить с американцами? Так это же обычные наши боевые "Тополя", слегка переделанные под вывод дешевых легких спутников на невысокие орбиты. Международный консорциум собирается с их помощью накрыть планету космическим Интернетом. И что же, это мероприятие поможет избежать конца света? И причем здесь я со всеми своими специфическими навыками? Я имею в виду навыки себя, как программиста, и своей хозяйки, как... Да черт с ней, пусть делает, что хочет. Неудобно, конечно, что я за ней подглядываю, но куда ж денешься. С другой стороны, все это даже интересно и, не стану кривить душой, чертовски приятно. Судя по сегодняшней дате, с момента моего убийства прошло почти две недели. Факт, который стоит осмыслить. Почему Саваоф решил реплицировать меня в мозг этой девчонки именно сейчас, а не раньше или позже? Ну, положим, почему не позже, понятно - и так время поджимает. Упустишь момент - и вот он, конец света, здрасьте. А почему не раньше? Как мне кажется, мое загробное путешествие плюс саваофовский инструктаж вряд ли заняли в общей сложности больше двух суток. Во всяком случае, я ел за это время всего четыре раза. Почему бы сразу после того ужина с возлияниями не отправить меня на Землю? Или моя предыдущая реплика, царство ей небесное, настолько надралась, что Всевышний выдерживал ее две недели, чтобы спирт выветрился? Неисповедимы пути Господни. Может, дальше пойму, чего Он хотел добиться этой двухнедельной задержкой. Автобус выгрузил делегацию в одном из предместий, в поселке учебного подразделения какой-то крупной компьютерной фирмы, арендованном организаторами на время проведения конференции, а нас троих еще добрый час вез в самый центр города, в отель. Соболев дремал в двух своих креслах. Девушки, пользуясь моментом, опять занялись ласками, только теперь удовлетворение получала Катька. Мне поневоле пришлось прервать свои мрачные размышления и принять участие в девичьих играх. Шофер, давно обангличанившийся выходец из Марокко, аккуратно вел громоздкую машину сквозь туманную морось древних улиц, и понятия не имел о происходящем в салоне. Когда машина, наконец, подрулила к козырьку парадного входа отеля, все уже кончилось. Катька подтягивала чулки и поправляла юбку. Я подводила губы. Соболев, пыхтя, пробирался по проходу к шипящей двери. Снаружи с энтузиазмом исполнял роль квартирмейстера генеральный представитель нашей фирмы при консорциуме Ашот Сергеевич Саркисов. Послушные его руководящим телодвижениям, шитые золотом бои в круглых гостиничных тюбетейках перли ко входу неподъемный соболевский чемодан и наши с Катькой скудные девичьи пожитки. - Ашотик, дорогой, здравствуй, как у нас дела? - вопрошал Соболев, сгружая себя с автобусных ступенек на розовую брусчатку. - Все в порядке, Михаил Александрович, здравия желаю! Апартаменты готовы, ужин через полтора часа, в девятнадцать ноль-ноль по местному, в ресторане, стол заказан. Коллмэн с женой подъедут, он сейчас в офисе, утром прилетел. Устраивайтесь, а я их встречу. Здравствуйте, Екатерина Аркадьевна! Я потрясен, вы, как всегда, прекрасны, даже после такого утомительного путешествия! Позвольте, я подам вам руку! Чмок. Машенька, мое солнышко, привет, сколько лет, сколько зим! Наконец-то опять вместе работаем! Чмок. Спасибо, дорогой, ты свободен. Держи. Последняя фраза относилась к марокканцу. Ашотик не потрудился произнести ее по-английски. Перекочевавшая в черную руку бумажка оказалась достаточно ясным сигналом к отправлению, и, коротко прошипев дверью, лоснящаяся под дождем сигара поплыла вниз по узкой улочке в сторону Темзы. ...Мой скромный, но приличный номер оказался всего лишь этажом выше апартаментов босса. Мальчишка, получив свои пенни, оставил меня одну. Думать ни о чем не хотелось. Стоя под душем, упершись руками в прозрачную круглую стенку и наблюдая стекающую по животу воду, я улыбалась и вспоминала, как дрожала в моих руках Катька. В голове пусто. Что дальше - плевать. Я давно так не влюблялась, как сегодня. И надо же, влюбилась в женщину. Следовало бы подумать, как отнесется к нашей связи Соболев, но не думалось. Не отпускала сладкая тягучая смесь ощущений греха, близости, тепла, влаги и неизвестности. Минуты бежали за минутами, а я все так же стояла и бездумно любовалась танцем бегущих по животу струек. ...Ричард Коллмэн, исполнительный директор консорциума с американской стороны, его пластмассовая американская жена и Ашот Сергеевич Саркисов ожидали нас за круглым столом на шесть персон в полумраке привилегированной выгородки недалеко от сцены. Свободных мест в ресторане почти не оставалось, небедный народ активно поглощал деликатесы и обсуждал свои деловые и неделовые проблемы. Концерт еще не начинался. Дежурная компания негров в снежных фраках лениво поливала зал бесконечным коктейлем из саксофонных вывертов, бамканья толстых контрабасных струн и рояльных диссонансов. Завидев нас через весь зал поверх фонтанных всплесков, Ашотик вскочил, побормотал что-то супругам Коллмэн, и в обход фонтана и жующего партера понесся перехватить нас у метрдотеля. Мы шли к столику вслед за непрерывно тараторящим Ашотом и чувствовали на себе взгляды зала. Зрелище действительно впечатляло. Гигантский Соболев, в смокинге и с соответствующе гигантской сигарой в углу рта, вел нас с Катькой под ручки, ее - слева, меня - справа. И без того миниатюрные, мы по контрасту с ним выглядели просто как русалки рядом с левиафаном. Но мужики все-таки смотрели на нас с Катькой, а не на Соболева. Их манил свет наших тел и наших бриллиантов. Им, лысым, невдомек, что на мне Катькино запасное колье. Зато все остальное мое. И мелькавший в вырезе платья на спине треугольничек в том месте, ниже которого можно смело рассуждать о ягодицах. И мелькавшее же в вырезе спереди золотое колечко, проколотое сквозь складку кожи над ямочкой пупка. И маленькая цветная тату на правом плече. И подпирающие мягкий лиф прелести. А Катька - так та просто шла голая. То, что называлось ее вечерним платьем, стоило кучу баксов и служило исключительно для оповещения всех окружающих о нежелании хозяйки носить трусики. Об отсутствии остальных деталей одежды оповещать не требовалось. Ко всему этому - наши чисто русские физиономии, которые цивилизованный мир за последние годы стал узнавать с первого взгляда, как бы ему это ни было противно. Ну просто хоть картину пиши: "Новый русский с женой и любовницей в английском ресторане". Оставив зал приходить в себя и доглатывать застрявшую в глотках телятину, наша процессия подгребла к столику, озаренному немеркнущим светом американских зубов. Соболев, сильно переигрывая, долго строил из себя посконно - русского купца - мецената, лобызал и тискал беднягу Коллмэна, прикладывался к ручке и губкам его миссис, не садясь, хлопал первую р