да брат осторожно спросил, не поссорилась ли она с Дворником, она вдруг закричала, что это ее личное дело, что она видится с кем захочет и когда захочет, и в конце концов расплакалась и выскочила в свою комнату, хлопнув дверью. Она дергалась на каждый телефонный звонок, а потом совсем загрустила и старалась не подходить к телефону. Гости в доме практически не бывали. Елена была мрачной, неразговорчивой, часто не по делу грубила. Время свободное она проводила, валяясь на диване и перечитывая много раз читаные книги. Ни одну книгу она не дочитывала до конца, бросала, начинала новую с середины и снова бросала. Раскрытые книжки валялись переплетом вверх по всей квартире - даже в туалете. Елена не пыталась искать причин Женькиного исчезновения и никаких определенных мыслей у нее не было. Просто все было неинтересно и ненужно, и она была не нужна самой себе. Тоска, глухая и тягучая, неотвязная захлестывала ее с утра. Елена машинально ходила на работу, забывала мыть голову и заносила свой нарядный бело-синий свитер до такого состояния, что как-то вечером, когда она легла спать, Андрей сам его постирал. В какой-то день Елена проснулась в шесть утра. Тоска была такой острой, что ощущалась физически, как боль где-то в груди, сдавливающая бронхи и мешающая дышать. Она тихонько оделась и , не взглянув на себя в зеркало, как бы стыдясь своего отражения, выскользнула из дома. Сыпал мелкий дождик. У самого подъезда разливалась большая лужа, на ее поверхности радугой переливалась бензиновая пленка. Елена попыталась ее перепрыгнуть и угодила в самую середину. Кроссовки моментально промокли насквозь. Быстро добежав до Никитских ворот, Елена остановилась на углу. Ей было мучительно стыдно. Сейчас она завернет за угол, перейдет улицу и столкнется с Дворником лицом к лицу. "И за что ты меня так любишь?" - "Я тебя не люблю". Елена выбросила окурок и закурила новую сигарету. Что она ему скажет? Свободный человек, не приходит, значит не хочет. Женька, Женька ... Раздавив пяткой сигарету, Елена шагнула вперед. У Тимирязева никого не было. Пустой бульвар, блестящие белые скамейки, черные стволы лип, размякшая, грязная земля. Елена дошла до памятника, обошла его кругом, сгребая ногой не подметенные листья. Слава Богу, его нет. Его нет. И где искать его - совершенно непонятно. Она медленно пошла домой. Октябрь кончился. Как он говорил ? "Дружочек", Надо ж выдумать - дружочек! "Малыш" еще. Какого черта! "Он любит не тебя, опомнись, Бог с тобой". Он любит не тебя. Он тебя не любит. Дома Елена взяла в руки телефонный аппарат, оттянула его, насколько позволял провод, подумала, и с размаху швырнула на пол. Трубка отлетела, телефон хрустнул, задребезжал и затих. Когда Андрей вбежал в комнату, он увидел сестру, лежащую лицом вниз на неубранной постели в мокрой куртке и кроссовках и плачущую навзрыд. Елена вернулась вечером с работы. Настроение по-прежнему было поганым. В квартире что-то изменилось - она почувствовала это сразу, как только отперла ключом дверь. Елена прислушалась - в ее комнате кто-то насвистывал. Она кинулась к себе, не обращая внимания, что ее сапоги оставляют на полу безобразные мокрые следы. На ковре спиной к двери сидел Женька. Он насвистывал сквозь зубы и ковырялся отверткой в телефоне. Ощутив слабость в ногах, Елена привалилась спиной к двери. Женя обернулся - Привет, - сказал он спокойно и снова занялся телефоном. - Ты где пропадал? - Елена старалась говорить естественно, но голос не слушался, и все слова звучали раздельно. - Болел. - Чем? - Воспалением легких. В Питере простыл, когда на вокзале ночевал. - А друг с мамой в одной комнате ? - Я про них наврал. - Зачем ? Зачем ты вообще в Питер ездил ? - Лен, у тебя есть тонкая отвертка, эта не годится ? Елена прошла в сапогах по ковру, подошла к нему сзади, взяла за ухо и повернула к себе. Женя потянул ее за руку, заставил нагнуться и поцеловал. - У тебя с сапог течет. Принеси отвертку. - Засунь ее себе в жопу, - Елене стало смешно и легко. Ну и мудак, Господи прости, ну и мудак, - ужинать будешь? - Буду. Если оладьи с яблоками, то буду. - С касторкой! - и Елена побежала снимать сапоги. За ужином всем было весело, много и беспричинно смеялись, говорили глупости. Андрей, глядя на сестру, радовался за нее и, главным образом, за себя - атмосфера в доме последние три недели была невыносима. Женя посматривал на Елену и фыркал. Оладий была подана целая гора. - Ну, голубушка, еще раз расколотишь телефон, чинить не буду. - Будешь, куда ты денешься, - Елена откусила оладью и варенье потекло по подбородку, - кстати, в ванной кран потек. - Кран - завтра. Я устал. Женька похудел и как то осунулся. Елене очень хотелось погладить его по щеке, но она сдерживалась. Почувствовав ее взгляд, Женька опустил руку под стол и потрепал ее по коленке. Когда Елена начала убирать со стола, Женька вдруг предложил Андрею сыграть в шахматы. Андрей вопросительно взглянул на Елену и согласился. Вымыв посуду, Елена пристроилась у Женьки под боком наблюдать за игрой. Женька обнял ее. Пух его свитера щекотал ей щеку. Елена привалилась к Женьке, ни о чем не думая. Прошедшие недели казались далеким дурным сном. Ах, да, он же меня не любит, вспомнила Елена лениво и подняла глаза на Женю. Он сосредоточенно смотрел на доску. Врун чертов. Любит - не любит. - Мат! - с удовольствием сказал Женя и громко чмокнул Елену в затылок. Андрей не любил проигрывать Дворнику. Он смутился, снял очки, поискал на них невидимые пылинки и снова надел, потом ушел в свою комнату и вернулся с початой бутылкой коньяка. - С меня причитается - Это откуда, - ахнула Елена, - Почему я не видала ? - Ты бы сразу выпила, сестрица Аленушка,- ответил за Андрея Женька. Елена пихнула его локтем в бок и полезла доставать рюмки. Андрей вскоре ушел к себе. Он рано вставал на работу и любил рано ложиться. Женька курил, пытался выпускать кольца и следил за ними. - Знаешь, Лен, я пока болел, рисовать начал. Показать ? Елена энергично закивала. Женька вышел в коридор и достал из кармана куртки небольшой блокнот. Он был до половины заполнен карандашными набросками. На всех рисунках была она: Елена с книгой, с букетом листьев, с расческой зеркала, Елена, присев, завязывает шнурок. - Когда это ты меня рисовал ? - Пока болел. - По памяти? - Ну. Не все рисунки были удачными, но Елена была безусловно похожа на себя. Впрочем, художественные достоинства ее в эту минуту волновали мало. - У меня еще сюрприз есть, - он вытащил из блокнота сложенный листок. На Елену смотрело ее собственное лицо, только вот прическу такую она давно не носила. На обороте стояла дата: май, семьдесят девятый год. - Где это ты меня рисовал? - На КСП, в лесу. Ты с каким-то чуваком была, помнишь? Подсела к нашему костру, сигареты стреляла. Ну я тебя и нарисовал незаметно. Я и сам забыл, а недавно рисунок нашел. - Я же говорила, Москва - город маленький! Женя улыбался смущенно, как в то утро, когда они знакомились на кухне. Елена встала. Он обнял ее, притянул к себе. Она закрыла глаза. Женька поцеловал сначала один глаз, потом другой, потом приподнял ее подбородок и нашел губы. Елена прижалась к нему. - Скажи мне "дружочек"! - Дружочек мой, Ленка, дружочек. Елена вдруг отстранилась. - Я пойду стелить постель. Сегодня ты остаешься тут, - и заметив его колебание добавила еще решительнее, - попробуй только сбежать - на порог больше не пущу. - Стели постель, - ответил Женя, но улыбка с его лица сошла. Елена оставила Женьку одного в комнате и ушла в душ. Когда она вернулась, свет был погашен, Женька лежал в кровати, светился огонек его сигареты. Елена сбросила халат и залезла под одеяло. Женя потушил сигарету, отставил пепельницу и привлек ее к себе. Сердце у нее колотилось втрое быстрее обычного. Некоторое время они молча нежно целовались. Елена вытянулась и всем телом прижалась к Женьке. Вдруг он оттолкнул ее и резко сел. - Я ненавижу себя, - сказал он тихо и очень внятно,- я лучше уйду, Лен. Елена растерялась. Она схватила Женьку за плечи и с силой повалила на подушку. - В чем дело? - вздрогнув от собственной грубости, она сменила тон, - в чем дело , Женечка? - это звучало ненатурально, но не так прокурорски, - рассказывай. Елена дотянулась до пепельницы, поставила ее Женьке на грудь, чтобы он не мог встать, а сама уселась напротив, прикурила сразу две сигареты и одну вставила Женьке в рот. На наготу и неприличную позу с раздвинутыми коленями было наплевать. Из окна падал слабый свет, на шпиле высотного здания на площади Восстания уютно светились красные огоньки, почти голые ветки вяза чертили причудливый узор в бледном ночном небе. - Добрая ты, Елена. Зачем тебе все это? - Мое дело, зачем. Рассказывай. - Что тебе рассказывать? Не могу я. - Что не можешь? - Ну... ну импотент я, - как только Женька произнес это ужасное слово, ему стало легче. - Это не повод вскакивать среди ночи и бегать невесть куда. Женя усмехнулся. - Зачем я тебе ? - Спать теплее, от окна дует, - Елена затянулась сигаретой. Да-а, этого она не ожидала, и отвечала ему механически, пытаясь собраться с мыслями, - а ты уверен? Помнишь, в поезде ? - Не знаю. У меня еще со Светкой все разладилось. У нее мужик был, она какая-то чужая была, я пил очень. Я ее за это слово-то и ударил. Вот. А потом, после больницы, я пошел к бабе одной, ну бывшей своей бабе, ну... Ну и все... Терпение, сказала себе Елена, дело-то может и поправимое. - Ты поэтому от меня бегал? - Еще бы., - Женя погасил сигарету и попытался подняться. - Давай просто полежим? В конце концов так даже лучше. - Ты в этом уверена? - фыркнул Женя. - Абсолютно. Как сказал Кант - " масса смешных и суетливых движений". - Когда это он сказал ? Елена легла на бок и стала рассказывать байку о том, как Кант терял невинность. Рассказывая, она перебирала его волосы, водила пальцем по щеке, носу, подбородку. Он поймал ее руку и поцеловал. - Черт с ним, с Кантом, ты мне о себе расскажи. - О себе ... - ее рука соскользнула с подбородка на шею, потом на грудь. Женя вытянулся на спине и лежал неподвижно, - а знаешь, ты меня на КСП рисовал сразу после этого. Я была в девятом классе и была ужасно влюблена, - Елена говорила тихо и гладила его едва касаясь пальцами и опуская руку все ниже, - он меня старше был года на три, на гитаре играл, пел хорошо. Он эту песню пел, Визбора, ну ты знаешь, "Телефон-автомат у нее, телефон на столе у меня..." Девчонкам всем очень нравилось. Вот. Мне казалось, что он и не замечает меня совсем. А потом мы вместе на этом КСП оказались, почти случайно, - ее рука, скользнув до паха, стала подниматься наверх, но Женька вернул руку на место,- и на ночном концерте меня кто-то усадил к нему на колени, холодно очень было, - Женька, по- прежнему глядя в потолок, медленно и как будто машинально проводил по ее груди тыльной стороной кисти, захватывая между пальцами сосок и сразу отпуская. Елена продолжала говорить, не обращая внимания на Женькины руки, - и вдруг он меня поцеловал. Мы тихонечко встали, выбрались из толпы и побежали в палатку. Елена казалось, что ее ласка не остается бесследной, но она дотрагивалась осторожно и нежно. - Я как-то постеснялась ему сказать, что я первый раз, и когда он это понял, на спальнике уже было пятно крови. - Тебе было больно? - Угу. А утром я пошла к соседнему костру стрелять сигареты. Ты, наверно, там и был. - Ты красивая была. Глаза синие-синие. - А сейчас? Вместо ответа Женя притянул ее к себе и начал целовать. Елена спускалась губами на шею, потом на грудь, на живот. Он резким движением пригнул ее голову и, почувствовав прикосновение губ, застонал. Дальше все произошло очень быстро. Елена запомнила только заливавшую ее горячую волну восторга, стук собственного сердца, бешеный ритм и торопливый Женькин шепот: - Ленка, любимая, дружочек, Ленка, Ленка, ЛЕНКА!!! Потом она лежала без всяких мыслей и без всяких чувств. Женька закурил, предложил ей сигарету, но она только помотала головой. - Тебе хорошо ? - Ага - Елена прижалась щекой к Женькиному плечу и провалилась в черную пустоту. А утром, выпроводив Андрея из кухни сразу после завтрака, Ленка выпаливала мне эту историю, не скупясь на подробности. Она сияла от счастья и гордости, делала большие глаза, понижала голос, хихикала, материлась. Чтобы Андрей из своей комнаты не услышал нашего разговора, она сделала радио погромче - и орленок взлетал выше солнца вместе со звонкими пионерскими голосами. Я слушала ее растерянно. Мне было неловко и любопытно - никто раньше не говорил со мной столь откровенно. Я молчала, кивала, мычала что-то вроде "да ну? А он? А ты? " - сгорала от стыда и любопытства, пыталась представить себе голого Дворника - стыдилась еще сильней и, наверно, покраснела как свекла, потому что Ленка расхохоталась, вылезла из своего угла, запахнув потуже халат, и налила мне чаю. - Ты извини, Галк, я, наверно, лишнее говорю, но со мной этакая фигня первый раз! - Да ладно, я что... А что ты теперь делать будешь? Мой вопрос неожиданно поставил ее в тупик. Ни о каком продолжении Ленка не задумывалась, в ее воображении история выглядела вполне завершенной. - То же самое, наверное. Трахаться с ним буду. Если получится... Она перестала ликовать и как-то погасла. Побродила по кухне, вытряхнула пепельницу, переставила на столе чашки, снова села, забившись в угол, и вдруг с жаром начала объяснять мне, что любит Женьку. В ее напоре и настойчивости было что-то неестественное, как будто она убеждала не меня, а себя. Быстро исчерпавшись, Ленка снова сникла и грустно уставилась на неубранные остатки завтрака, засыхающий кусок колбасы на тарелке, подтаивающее масло в масленке с отбитым краешком, ложку, испачканную вареньем, лежащую прямо на столе. Она вдруг забыла о моем существовании и несколько минут сидела сгорбившись и водила пальцем по столу, обрисовывая клеточки на клеенке. Потом выпрямилась, выдернула из розетки радио и улыбнулась просительно: - Помой посуду, а ? Я в ванну пойду. Прошло несколько дней. Елена взяла на работе неделю отпуска, Женька тоже как-то договорился, и они сбежали вдвоем на дачу. Дача была в Малаховке, в стороне от станции, в самой глубине поселка. Начинался ноябрь. Малаховка опустела, многие дома были заколочены на зиму. На улицах стояла такая звенящая тишина, что было слышно, как иногда срывается с дерева капля и с шуршащим и гулким звуком ударяется о сухой лист. Елена никогда не была счастлива так, как в эту неделю. Через два дня небо очистилось и установилась сухая, холодная и ясная погода. Листья почти облетели, кленовые рощи стали прозрачными, будто нарисованные на фоне белесого неба черным углем. Елена и Женька бродили по пустым улицам и разговаривали вполголоса, не решаясь нарушить тишину. Оказалось, им так много надо было друг другу рассказать. Женя рисовал, писал акварелью. Елена позировала или просто устраивалась смотреть как он работает. Они жгли костер на участке, пекли картошку. Елена ухитрялась вся вымазаться в золе, даже лоб и щеки. Женька, смеясь, тащил ее умываться холодной водой. Волосы и одежда у обоих пропахли дымом. По утрам они долго валялись в кровати под толстым ватным одеялом, потом вылезали, топили печку , завтракали и шли на станцию. Там был Малаховский центр - рынок, поссовет, кинотеатр, библиотека и баня. На полупустом, тихом после летней суеты рынке редкие бабки в ватниках, обмотанные серыми платками, похожие друг на друга, как матрешки, торговали квашеной капустой, солеными огурцами и мелкими красными осенними яблоками. Сладковато- вязкий вкус этих яблок запомнился Елене на всю жизнь, как вкус счастья. Они заходили в маленькую библиотеку, там пахло сыростью, книгами и немножко мышами. Елена подолгу копалась на полках, но попадались все больше забытые романы про любовь и трудную, героическую юность во времена первых пятилеток. Романы были советские, нравственные и скучные, Елена перелистывала их, валяясь на диване, пока Женька что-то фантазировал на кухне по поводу обеда. Вечерами они сидели на коврике перед горящей печкой и пили сладкое вино, - почему-то в лавочке на станции продавался только кагор. Женька играл на гитаре, которую они откопали в кладовке среди мусора. Гитара дребезжала, да и играл Женька неважно, но Елене нравилось смотреть в огонь и слушать, как он негромко напевает. Они были полностью поглощены друг другом и за неделю Елена ни разу не вспомнила о Москве, друзьях, работе, суете. Казалось, так можно прожить вечно. Нельзя сказать, что в постели у них все наладилось, но Елена была терпеливой и ласковой, боролась с его страхами, безудержно льстила - и кое в чем преуспела. Женька привязывался к ней все больше и больше, неотступно следил за ней глазами и не мог дольше пяти минут оставаться в комнате, если Елена выходила. По утрам он приносил ей в постель кофе. Елена была веселой и нежной - это было нетрудно. Такого покоя и уюта не было никогда в жизни. Женька расчесывал ее темные густые волосы, а она декламировала нараспев: "Мы будем жить с тобой на берегу, Отгородившись высоченной дамбой..." В ночь с субботы на воскресенье выпал снег. Они пробирались по белым, нетронутым улицам, увязая по щиколотку, швырялись снежками, бегали друг за другом и вымокли до нитки. Позади осталась запертая дача, через час электричка привезет их в Москву. Женька догнал Елену, которая с хохотом убегала от него по дорожке, схватил за плечи и развернул к себе: - Я люблю тебя, Елена! - И я тебя тоже. После этих слов Елена притихла и они пошли молча, держась за руки. Вот и сказано. Люблю. Теперь уж точно отступать некуда. Но я его и правда люблю. Елена посмотрела снизу вверх Женьке в лицо, он сразу перехватил ее взгляд. Она улыбнулась и потянулась его поцеловать : - Я люблю тебя, Женечка ... Женька переехал на Малую Бронную довольно скоро. То есть, он не переезжал, просто он как-то незаметно перестал уходить вечерами, принес кой-какие вещи, потом в ванной появилась его зубная щетка и бритва, а в прихожей заняли свое постоянное место тапочки. Андрея возникшая ситуация раздражала. Его коробила Женькина доброжелательная бесцеремонность и он всячески пытался уклониться от возникающих родственных отношений. Андрюша ненавидит неловкие ситуации и всевозможные объяснения, поэтому он всегда предпочитает уйти в свою комнату и молча страдать или ворчать вполголоса. Человек мягкий, он совершенно не способен ни на чем настоять и теряется перед хамством. А я была уверена, что вселить в квартиру нового человека и даже ни с кем не поговорить при этом - самое настоящее хамство. Женька оказался добродушным и толстокожим, он не замечал, как Андрей морщится, когда он утром появляется на кухне в майке и трусах, заспанный, лохматый, пьет воду прямо из чайника, лезет в холодильник. Андрей все собирался поговорить с Ленкой, но не решался и откладывал, надеясь на то, что ей самой семейная жизнь с Дворником скоро надоест. Но этого не происходило. Женька ее баловал и обожал, готовил обед, мыл посуду, ходил в магазин, таскал ей в постель чай и бутерброды, вечером выносил ее на руках из душа, завернутую в полотенце, как ребенка, так что торчали только темная макушка и розовые влажные пятки. На Андрея, и уж тем более на меня, Ленке было наплевать. Я была в отчаянье. Мне очень хотелось замуж. Почему-то считается, что сознаваться в этом стыдно, но мне было двадцать пять лет, я жила с родителями, любила Андрея. Мне надоело проводить вечера в кино. Мои ночные отлучки, когда я оставалась по выходным на Малой Бронной, страшно огорчали родителей. Я что-то неумело и неумно врала, мама делала вид, что верит, но вздыхала так, что мне хотелось провалиться сквозь землю. Андрей относился ко мне хорошо, но я чувствовала, что жениться он не торопится, от знакомства с моими родителями уклоняется. Его мать я видела пару раз мельком и, по-моему, она не обратила на меня особого внимания. Теперь, после вселения Дворника, будущее мое и вовсе становилось туманным, коммунальный рай в малюсенькой трехкомнатной квартирке выглядел сомнительно. Я старалась скрывать свои эмоции, но с удовольствием поддакивала Андрею, когда он у себя в комнате изливал раздражение. Ленка с Женей решительно ничего не замечали. Небогатую свою дворницкую зарплату Женька отдавал Елене, претендуя при этом на некую мужскую роль. Ленка к деньгам, своим и чужим, относилась легко. Сама она в своем музее получала немного. Деньги на хозяйство лежали почему-то в большом англо-русском словаре и когда они заканчивались, пополнять словарь приходилось Андрею. Пока брат с сестрой жили вдвоем, он делал это безропотно. Ленка не предполагала, что с появлением Жени столь удобный жизненный уклад должен измениться. Дворник в финансовых вопросах все-таки ощущал некоторую неловкость и вскоре попытался ограничить Ленкины расходы. Ленка кивала, соглашалась, смотрела ему в глаза и продолжала поступать по-своему. В конце концов разразился скандал. В тот день Елена пришла с работы с каким-то свертком, чмокнула в щеку Женьку, который на кухне чистил картошку, и сразу скрылась в комнате. Через несколько минут она появилась в модном свитере из темно-синего мохера с рукавами-кимоно. - Женька, мне идет ? - Елена сияла. Свободный свитер спадал мягкими складками, тонкие запястья, схваченные тесными манжетами выглядывали из-под широченных рукавов. Елена раскинула руки, покрутилась на каблуке, так, чтобы все складки разлетелись и рукава расправились, и замерла с раскинутыми руками, задранной головой и зажмуренными глазами, ожидая, что Женька сейчас ее поцелует, похожая на диковинную синюю птицу с большими крыльями. Женька положил нож, взял полотенце, вытер руки и встал. - Где ты это взяла? Елена открыла глаза, опустила руки. Улыбка пропала. Она отвернулась к окну, чтобы скрыть гримасу разочарования, и скучным голосом ответила: - Девчонка на работе продает. Дорого, ужас! Восемьдесят, японский , - и тут же, быстро обернувшись к Женьке, спросила жалобным голосом, - Мне идет? - Малыш, но денег-то нет. - Женя улыбался ласково. Увидев, что она ему нравится, Елена сразу повеселела, тряхнула головой, отбрасывая со лба волосы, и пожала плечами, отмахиваясь от неинтересных проблем. -А-а, братец поделится. Ему Родина за доблестный оборонный труд до черта платит. - Елена, но нам-то с тобой оборонять нечего! Нам-то она не платит, - Женя пытался шутить, но сквозь доброжелательность уже просвечивало оскорбленно-жалкое выражение лица, которое у него всегда появлялось при разговорах о деньгах. Сам Женька ходил одетый черт знает во что, и от его байковых ковбоек в мелкую клеточку Елену давно тошнило. Вот и сейчас какая-то красненькая с зелененьким рубашечка цвета головной боли обтягивает плечи и воротничок не сходится на горле. Джинсы давно потеряли цвет, но зато приобрели устойчивый запах пота, масляной краски и старой тряпки, не отбиваемый даже стиркой. - Деньги губят творчество, - сказала Елена ехидно, - я у тебя не денег прошу, а мнения, как художника. Кабы я на твои деньги жила, я бы уже скелетом работала. В Зоологическом музее. - Ленка, милая, но живешь-то ты со мной, - Женя засунул в рот сигарету и искал глазами спички, но их нигде не было видно. - Ну и что? - Елена искренне не поняла связи,- мало ли с кем я живу. Что ж мне теперь оборванкой ходить? Женя перестал шарить глазами и смотрел в упор на Елену. Видно было, что он закипает. - Но я тебе муж! - Ты? - Елена уставилась на Женьку с недоумением, - мне это как- то в голову не приходило. По-моему, у меня нет мужа. Женя швырнул на стол сигарету с изжеванным фильтром, прислонился боком к холодильнику и засунул руки в карманы. Выражение лица у него стало совсем неприятным. Недочищенная картошка быстро темнела. Вечно включенное радио произнесло приподнято-романтическим голосом "В эфире радиостанция Юность" и запело что-то про бригантины. Холодильник урчал и вздрагивал. - И кто же я ? - спросил Женя тихо. Елена подошла, обхватила его за шею, и потянулась поцеловать, но он не наклонился. - Ты - мой любимый Женька! Глупый и противный. Ну что ты пристал ? Уж замуж невтерпеж ? А с деньгами я сама разберусь. Это мое дело. Женька сжал ее запястья и развел руки. - Твое дело. Ах, твое дело! - его только что тихий голос вдруг сорвался в крик, - а я так просто! На время, да ? Кофе в постель носить! Спать с тобой! Как собачку, значит, меня завела. Что я - сеттер ирландский? - Мудак ты, а не сеттер, - закричала Елена в ответ. Она извивалась, пытаясь высвободить руки. - С сеттером не спят, козел! Нечего на меня орать, пусти, мне больно! Пусти, идиот! Свалился на мою голову - муж! Пусти! Женька разжал пальцы. На запястьях остались красные пятна. Елена прижала руку к губам. В глазах у нее стояли злые слезы. Дворник снова сунул руки в карманы и заговорил тихо и вкрадчиво: - Так в каком же качестве я здесь живу ? - Любовника. - Скажи уж - е..ря! У Елены вспыхнули щеки. Она попыталась дать Женьке пощечину, но он отклонился и она промахнулась. - До этого звания ты пока не дотягиваешь, - прошипела Елена и выскочила из кухни. Дверь комнаты хлопнула. Когда Дворник полчаса спустя зашел в комнату, Елена лежала на диване лицом вниз, так и не сняв свитер. Свет был погашен. Женька включил свет, присел на краешек дивана, и тихо позвал ее. Она не откликнулась. Он потрепал ее по макушке, потянул за плечо и забормотал виновато. "Ленка, дружочек". Голос был неуверенным и жалким. Елена резко села, обхватила его руками и спрятала лицо у него на плече. Рубашка сразу стала влажной от слез. Женька поцеловал ее в затылок и заставил поднять голову. Глаза и губы распухли, на щеке отпечаталась обивка дивана. Елена шмыгала носом, прерывисто вздыхала и отводила взгляд. - Ленка, давай поженимся ? За- зачем? - она снова шмыгнула носом и подтерла его кулаком. - Не получается по-другому. У меня не получается. Я люблю тебя, понимаешь, я с тобой хочу быть. - И так. - Что - итак ? - Ты и так со мной. - Да нет, я жить с тобой хочу. Всегда. Чтобы мы были мы, понимаешь, не ты и я, а мы. Ну, семья. Ну, как у людей бывает, когда все вместе. - Чтобы ты имел право на меня орать, не боясь, что я тебя выгоню. - Да нет же! - Женька вскочил. Комната была маленькой и тесной, в узком пространстве между диваном и книжным шкафом не было места для ходьбы. Он потоптался и снова сел. Елена сидела неподвижно, сложив руки на коленях и задумчиво смотрела на Женьку. - Ну, пойми ты! Я серьезно говорю. Я хочу, чтобы это была настоящая жизнь, я готов ее строить, я не буду тебе мешать, но я хочу быть кем-то в твоей жизни. То есть не кем-то, а мужем, ну - деньги, и все... Что думаешь я не вижу, как твой брат на меня смотрит! Здесь все ваше, я как в гости пришел, я никто тут! - И штамп в паспорте тебе поможет? - И тебе тоже. Ну, Ленка, ну как ты не понимаешь? - Да понимаю я, чего тут не понимать? Елена задумалась. Замуж ей не хотелось. Она отлично понимала, что Женька имеет в виду, и перспектива "мы" ее не радовала, хотя терять Женьку ей совершенно не хотелось. - Может не сейчас ? Давай пока так поживем, а ? А там видно будет. Может ты через полгода сам от меня сбежишь? - Нет. Я так не могу больше. Я... Я уйду тогда. - Куда? - Найду куда. У Котьки поживу пока. А так я не могу больше, - он отвернулся и уставился на дверь. Елена вдруг заметила, что у него на затылке лысинка, небольшая, примерно с юбилейный рубль, слегка прикрытая волнистыми волосами. Ей стало его ужасно жалко - нелепого, несчастного, - и, сглотнув слезы, она сдавленным голосом сказала: - Ладно уж, жених. "Дура я, ну, дура! Выходить замуж, потому что он лысый!" - Ленка то ли усмехнулась, то ли всхлипнула. "Я люблю его, конечно, но - смешно!". И весь вечер, потерянная, неуверенная, она повторяла про себя: "Ну смешно же, кому сказать, - замуж, ну черт с ним, но смешно". Тем не менее она никому ничего не сказала. В ЗАГСЕ, заполняя бесконечную анкету и сидя в очереди, оба чувствовали себя дураками. В коридоре без окон, освещенном тусклым синевато-белым светом, пахло советским учреждением - клеенкой, пролитыми чернилами, духами "Красная Москва" и чем-то еще, неуловимо знакомым, как в детстве в школьной канцелярии - тоской, двойками, казенщиной. Где-то стрекотала машинка, из-за коричневой с мягкой обивкой двери кабинета, у которого они сидели, раздавался визгливый женский голос, но слов было не разобрать. Откуда-то издалека время от времени слышался свадебный марш и внезапно обрывался после нескольких аккордов. Елена размышляла о том, что же такое акт гражданского состояния и почему его надо записывать. Вот, например, обосраться - это гражданское состояние? Или... Но поделиться остроумием было не с кем - Женя сидел сосредоточенный и мрачный. От скуки она начала оглядываться вокруг. На банкетках вдоль стен в терпеливом ожидании сидели парочки, переговаривались вполголоса или молчали. Лица показались Елене тупыми, застывшими и надутыми бессмысленной важностью. Да-а, "люблю смотреть в глаза моего народа ..." А народец-то подобрался - прелесть, один другого краше. Рядом на бежевой скамейке сидели явные дебилы, очень похожие друг на друга отрешенным выражением лиц с открытыми ртами. "Таким законом надо запретить детей иметь", - и Елена перевела взгляд напротив. Толстая девка в розовом кримпленовом платье, еле-еле натягивающемся на могучие ляжки, крепко держала за руку тщедушного мужичка в нескладно сидящем черном костюме. Жених вертелся на скамейке и беспокойно поглядывал то на закрытую дверь кабинета, то в сторону выхода. На морщинистом лице, лишенном возрастных примет, отчетливо читалась жажда опохмелиться. "Попался чувак, - с сочувствием подумала Елена, оценив неколебимую надежность широкой руки с ярко красными, кое- где облезшими ногтями, - не скоро тебе теперь опохмелиться". В углу здоровенный детина с грязными длинными волосами небрежно и властно обнимал вертлявую, сильно накрашенную девицу. Девица заглядывала ему в лицо, преданно хихикала и закатывала глаза. На пальцах у парня были видны наколки в виде перстней, отсутствие одного из передних зубов делало его улыбку жутковатой. - Жень, - Елена толкнула Дворника локтем в бок, - Женька, где мы! Это ж Гойа какой-то, парад уродов. Питер Брейгель! - она подумала и неуверенно добавила, - Старший. Или младший? Женька кивнул. - Жень, ты чего? Ты чего надулся, как тот дебил? Который Брейгель уродов рисовал? - Не помню я, Ленка. - Художник, тоже мне. Чего с тобой? - Ленка, пойми, для меня это важно, - сказал Женя мягко. - Что, Брейгель ? - Какой Брейгель? В этот момент клеенчатая дверь кабинета распахнулась и тот же визгливый голос произнес "Следующий". Женька вздрогнул, как-то неловко повел шеей, как будто ему мешал воротник, встал и потянул Елену за руку. Елена послушно поплелась за ним в кабинет. Усталая немолодая тетка за столом посмотрела на них неприветливо. Елена отвечала на вопросы, кивала и думала, что у тетки, наверное, дома скучный муж-бухгалтер, толстый сыночек-двоешник, маленькая квартира и маленькая зарплата, и ей ужасно надоели все эти свадьбы, разводы, смерти и прочие акты гражданского состояния. Пытаясь домыслить чужую жизнь, она совсем забыла, зачем они пришли сюда, а тетка громко и визгливо бубнила что-то про создание новой семьи - ячейки общества и про продовольственный заказ, который полагается молодоженам. "Также вы можете посетить фирменный магазин и приобрести - тут она сделала паузу и понизила голос - постельное белье и прочие принадлежности". - Спасибо, - засмеялась Елена, - белье у нас есть, а принадлежностями мы не пользуемся. Тетка вдруг покраснела и заторопилась, видимо полагая, что от Елены можно ждать чего угодно. Свадьба была назначена на второе февраля. Первым новость о Ленкиной свадьбе узнал Андрей, а от него и я. Мы брели с ним с работы по Проспекту Мира, сзади нас торчал изогнутой стрелой космический монумент, по широченному проспекту ветер закручивал в спираль колючую поземку. Кое-где на балконах и за окнами уже торчали елки. Среди уютно светящихся окошек, спешащих, ежащихся от ветра людей, слепящих автомобильных фар, я чувствовала себя бесприютно. Андрюша шел ссутулившись, засунув руки глубоко в карманы, и глядел себе под ноги. В метро нам надо было расставаться - он ехал в центр, а я плелась в свое ненавистное Бибирево - по будним дням я не бывала на Малой Бронной. Андрей был озабочен и расстроен, говорил о Ленке. Она вечно принимает решения, не подумав, ему не нравится Дворник, он боится, что на этот раз Ленка дешево не отделается, а еще не дай Бог, будет ребенок, может она уже беременна, иначе с чего ей так приспичило под венец. Дворник похож на психопата, человек он, точно, неуравновешенный, к тому же пьющий. Андрею показалось, будто у Ленки синяки на руке, около кисти, но она так проворно опустила рукав свитера, что он не разглядел. Никакого путного разговора у брата с сестрой не вышло, она сразу встала в позу, и стала кричать, что ей не нужны советы, и что у нее любовь. Я слушала вполуха. Мне было ужасно жалко себя, обидно, что Андрей думает сейчас о Ленке и совершенно забыл обо мне. Ноги мерзли, ветер пробирался сквозь пальто, и я думала, что вот у Ленки дубленка и ей не холодно, и на ней почему-то все время кто-то хочет жениться, только и слышишь ее рассказы об этом, а мне сейчас топтаться в тоненьких сапожках на остановке, потом влезать в этом тяжелом идиотском пальто в переполненный автобус, и так всегда, и я стану со временем, как тетя Таня, и буду также фальшиво веселиться, дарить подарки каким-то двоюродным племянникам, а вечерами сидеть одна, смотреть телевизор и гладить раскормленного ленивого кота. Теткина квартира, диванчик, покрытый вытертым клетчатым пледом и жирный старый кот представились мне так явственно, что я чуть не заплакала. Ладно, только бы до метро дойти, а там Андрей уедет, и хорошо. - Дворник теперь, точно, жить у нас будет. Куда нам-то с тобой деваться? -Нам? - переспросила я, и против моего желания в горле у меня что-то булькнуло. Андрюша посмотрел на меня искоса и, видимо увидев полоску слезы, быстро застывавшую у меня на щеке, остановился, встал передо мной и обнял за плечи. Мы были уже близко к метро, толпа стала густой, нас толкали, задевали сумками, ругались. Я не могла объяснить, что со мной происходит, и вместо этого глупо расплакалась. Плакать было холодно, ресницы слипались, в носу сразу захлюпало. Я пыталась освободиться от Андрюшиных рук и спрятать лицо. Он выглядел расстроенным, растерянным, и таким испуганным голосом выспрашивал, что случилось, что я только заревела еще пуще. Толпа нас совсем затолкала и Андрей втянул меня в метро. Мы сидели на скамейке в углу платформы. То и дело подъезжающие поезда грохотом и дребезжанием заглушали наши голоса, говорить было невозможно. На Малую Бронную ехать не хотелось - там наверняка гости, и посидеть в тишине и покое не удастся. У меня дома, в нашей маленькой квартирке еще хуже, мама будет ходить на цыпочках, отец приглушит телевизор, и мы будем шептаться за стенкой, всей кожей чувствуя их беспокойство, любопытство и навязчивую тактичность. Мы немного посидели, я успокоилась, отправила Андрея домой и потащилась в Бибирево, ругая себя, жизнь, Ленку. Ленка бы так бездарно себя не повела. Еще бы, у нее всегда был свой дом, свой мир и все что ей хотелось, давалось ей даром. Разговор с братом не произвел на Елену сильного впечатления. Андрей вечно хлопает крыльями, как курица, и кудахчет по поводу и без повода. Слава Богу синяков на руке он не заметил, а то квохтанья бы было! Придумал, тоже, "твой Дворник - психопат!" А какой он психопат, просто бешеный и все. И почему надо сейчас думать о том, что будет, когда Елена его разлюбит? С Дворником очень удобно жить, и вообще, почему она обязательно должна его разлюбить? Но с матерью поговорить надо, иначе потом не оберешься неприятностей. Матери Елена трусила, хотя сознаваться в этом не любила. Перед торжественным визитом она долго осматривала Женьку, заставила его второй раз побриться и еще раз помыть руки. Дворник взбеленился. - Что ты меня, как пуделя, на выставку ведешь? Так я не хорош? - Хорош, хорош, только руки пемзой потри. Они у тебя какие-то черные, а мать не любит пролетариат. - Так я и есть пролетариат! - Оно и видно. Это цитата, Жень. Из "Собачьего сердца". Писатель такой есть, Булгаков. В другое время они бы непременно поругались из-за ехидного тона и писателя Булгакова, но сейчас Женя и сам опасался встречи с будущей тещей, поэтому, матерясь сквозь зубы, он все-таки оттер руки до приемлемого цвета. В подарок матери Елена выбрала свой акварельный портрет, сделанный Женькой в Малаховке. Выражение лица на портрете было удивленным и нежным. Неужели она такая бывает? Елену захлестнуло теплое и виноватое чувство, и когда Женька вышел из ванной, она заботливо поправила ему воротничок рубашки, и так преданно заглянула ему в глаза, что он сразу растаял и простил ей и Булгакова, и пролетариат. Как Елена и опасалась, мать устроила прием по высшему разряду. Скатерть пахла крахмалом, поскрипывала и топорщилась на складках. Хрустальные бокалы искрились, отражая свет люстры и позвякивали от шагов. Бутылка шампанского, маленькие бутербродики-тартинки черт знает с чем на тонкой фарфоровой тарелке, никакого плебейского изобилия, салатов, селедки. Изысканный стол, неприятного цвета сыр слегка отдает солдатской портянкой - как в лучших домах Парижа. Надо было Женьке костюм надеть. И галстук. Елена фыркнула, представив себе галстук на Женькиной бычьей шее. Мать умела обдать светским холодом и сейчас, конечно, все это делалось, чтобы устрашить будущего зятя и поставить его на место. Александра Павловна, как всегда, одета скромно и изящно, волосы удивительного серебристо-пепельного цвета - Елена всю жизнь жалела, что она не унаследовала этот цвет - были уложены и заколоты в сложную прическу. Владимир Николаевич, отчим, в свободном замшевом пиджаке, с трубкой, сидел напротив Женьки. Запах хорошего табака нисколько не напоминал застоявшуюся табачную вонь кухни на Малой Бронной. У отчима была роскошная грива седых волос и загорелое лицо. Лучики морщин вокруг глаз и тяжеловатая фигура выдавали возраст, но улыбка, глаза и голос были молодые. У Владимира Николаевича не наблюдалось признаков характера или яркого ума, но человек он был добрый и безвредный, работал в каком-то физическом институте, был доктором наук, ездил заграницу, правда чаще в какую- то хилую - Югославию, Болгарию, Чехословакию. Елена полагала, что мать, польстившись на вальяжную внешность, приобрела мужа, как деталь обстановки. Откровенности между матерью и дочерью были не приняты, о повседневной жизни матери Елена знала мало, да и не интересовалась. Когда сели за стол, Елена заметила, что Дворник держит вилку в правой руке. Под ногтями у него кое-где осталась темная каемка. "Ну и наплевать! А я вот такого люблю, из простых! Тоже мне, дворяне! В детстве меня по рукам били, чтобы я вилку правильно держала!" Она вскинула подбородок со всей возможной надменностью и выругалась про себя длинно и замысловато. За столом Елена старалась болтать за всех, чтобы не допустить допроса. Быстро перескакивая с темы на тему, она тараторила о работе, пересказывала сплетни, прочитанные журнальные статьи, политические новости. Женька помалкивал, держался скромно. Но избежать неприятных разговоров не удалось, да и наивно было бы полагать, что Александра Павловна упустит такой случай. Когда на столе появился кофе, мать сказала: - Елена, помолчи, пожалуйста, немного. У меня голова разболелась от твоей болтовни. Елена прикусила язык, а Александра Павловна продолжала: - Как я понимаю, мы собрались не просто так. Женя, Вы действительно собираетесь жениться на этой вертушке? Женя поставил на стол чашечку с кофе, которую держал в руке, и судорожно выпрямился. Вокруг донышка золоченой тоненькой чашки расплылось по скатерти некрасивое кофейное пятно. - Да. - он напряженно посмотрел на Александру Павловну, сглотнул, от чего кадык дернулся. Елена нашарила под столом его руку и пожала. Держись, зятек! - Простите, а чем Вы занимаетесь? - Женя - художник, - встряла Елена, - ой, Женька, мы про подарок забыли! Принеси, пожалуйста, мою сумку из коридора, - и когда Женя выбрался из-за стола и вышел, зашипела - мама, прекрати допрос, это неприлично! - Но я должна знать кто на этот раз собирается стать моим зятем! - отозвалась мать, не понижая голоса. Подарок был выбран удачно, портрет понравился. - Замечательно, просто замечательно. Вы талантливы. У Вас были выставк