проблемы возникают изнутри, но иногда, для их разрешения, по крайней мере, на начальной стадии, очень полезен внешний контакт. А сейчас мы с тобой, кажется, ничего не празднуем, а как раз рассматриваем внутренние проблемы, что называется, "в первом чтении". Во-вторых, - Влад снова улыбнулся, - я все-таки не гуру, и то, что я говорю, не следует воспринимать как истину в последней инстанции. Это всего лишь мое личное субъективное мнение. Сашка благодарно посмотрел на друга. Все-таки, с Владом ему здорово повезло. Влад безусловно ассоциировался у Сашки с чем-то постоянным, стабильным и сильным. Влад был Сашкиной константой, центром Сашкиного мира, и с этим центром Сашка соотносил все события в своей жизни, чтобы понять, в какую сторону она двигается. Одно только было непонятно: что этот удивительный человек нашел в нем, в Сашке, чтобы вести себя так, как он это делает уже на протяжении семи лет. Влад, а у тебя внутри был праздник? Был. Поэтому я никуда и не пошел. Но этот праздник не приходил и не ушел на следующий день. То, что я москвич и что Москва -- это мой город, я праздную каждый день. Иногда я прохожу по старым улицам, и в этот момент мне кажется, что я бессмертен, потому что я существовал давным-давно до себя вместе с этими стенами и башнями, а значит, буду существовать и после себя. У тебя не бывает такого? Сашка улыбнулся в ответ: Бывает... Хочешь, я тебе про Москву расскажу? Только это на самом деле песня. Тогда можешь спеть. Хочешь?.. Ну, хорошо. Сашка огляделся, нет ли кого слишком близко. Он понимал комичность ситуации, в которую сам себя поставил, но ему необходимо было врываться из грубых материй, сгущавшихся над ним. Проще всего это сделать, окунувшись в творчество, -- только оно позволяет нам не потерять индивидуальность среди ежедневной рутины, которой заняты все мы. Творчество... Это отголосок того, что мы знали когда-то, и утратили в процессе развития, который оптимисты называют эволюцией. Вполне вероятно, что человечество когда-нибудь все-таки упрется в границы бесконечной Вселенной, освоит чудеса ноль-пространства, переносящего своих пассажиров в любую точку бесконечности за такой короткий промежуток времени, что современная наука не в состоянии описать его десятичной дробью от целой секунды, откроет свое официальное представительство в каждом из параллельных миров и соберет живородящий компьютер, клонируя поколение за поколением гениального Билла Гейтса. Но вещи, к которым мы привыкли и потому не кажущиеся нам удивительными, никогда уже не будут познаны нами. Отчего нам всем, как одному, кажется, что мажорное трезвучие "веселое", а минорное - "грустное"? Почему обычные слова, выстроенные в ритмический ряд и зарифмованные по нехитрой формуле, заставляют нас плакать или смеяться, тогда как другой их порядок, даже при сохранении общего смысла, не воздействует на нас никоим образом? Что притягательного в шорохе листвы, какая изначальная мистика скрыта в шуме дождя, что заставляет нас смолкнуть в призрачной скорби в тот момент, когда взор наш невольно устремляется в ночное звездное небо? Мы отнюдь не получаем новые знания, а лишь постепенно заменяем одни из них другими. Мы знали ответы на все эти "простые" вопросы когда-то, но отказались от них, чтобы узнать новое. Так Адам и Ева утратили рай, познав иное. Платон говорил: "знание есть припоминание". Его современники еще могли "припомнить" что-то из настоящего "знания", но с каждым годом, поколением, веком сделать это становилось труднее и труднее из-за все более полной замены "знания" о небе, дожде и деревьях чем-то "новым". И потому блаженны те, кто прорывая вековую коросту забвения даже не припоминает, но хотя бы видит частички изначального Знания, и способен пронести их в наш век космических скоростей и космического же бездушия. А посему Творчество - это сама Вечность. В этот момент Сашка был совершенно один. Не было ни города, ни дворников, ни прохожих, ни даже Влада. Он глубоко вдохнул полную грудь сыроватого осеннего воздуха, и, отключившись от всего реального, негромко запел, отщелкивая вторую четверть пальцами: Снова вечер наступает И бесшумно мрак скрывает Город мой. Розовеют щеки неба, И струится запах хлеба Над Москвой. И, забыв людское племя, В бесконечность канет время До утра, И как будто дно морское Будет мир объят покоем В миг, что между завтра и вчера. Птицы дня уже отпели, Но еще не начал трели Соловей, Позабыв о дне вчерашнем, Звезды спят кремлевских башен И заснули маковки церквей. Всколыхнув покров полночный, Где-то вспыхнет светлой точкой Шум колес, И опять пустая нота, И в душе как будто что-то Сорвалось... Что же это за блаженство, Знать, что чудо совершенства Часть тебя... Пропусти же через душу Этот мир и молча слушай Как Москва баюкает себя. Последняя нота повисла в воздухе, и мелодия унеслась куда-то в самостоятельную жизнь. Влад дослушал до конца, и, выдержав паузу уважения, сказал: - Вот это и есть твой день города. Чтобы праздновать его, тебе никто не нужен. Понимаешь, что я имею в виду? Сашка кивнул. 7 В тот вечер по телевизору давали подборку клипов отечественных исполнителей. Показвали то, что Гарик называл "голимой попсой". Работа вымотала Сашку почти до конца, но посмотреть вечером какую-нибудь музыкалку он считал необходимым. Сашку почти выворачивало на изнанку от событий на экране, однако он по-прежнему лежал на диване, закинув одну руку под голову, держал в другой пульт от телевизора и не делал никаких движений, чтобы выключить "ящик" или переключить канал. Что-то удерживало его на этом канале, и он не столько слушал бестолковые попевки, сколько судорожно старался понять, что же его заставляет смотреть это. Они вместе с Нелей и раньше обращали внимание на этот феномен: крутят они иной раз каналы, вдруг - хлоп! - на одном из них "На-На". То, как они оба относятся к этому коллективу, цензурными словами выразить невозможно. И все-таки, наткнувшись на них, Неля (или Сашка) оставляли именно этот канал, и смотрели на "сладких мальчиков", едко комментируя то, что происходило на сцене или съемочной площадке клипа. Сколько сарказма, злости, издевок звучало, сколько брезгливости и насмешек... Но канал они не переключали, пока номер не заканчивался. "Я снова думаю о том, что я думаю, - поймал сам себя Сашка, - пора с этим завязывать. Так и до шизофрении с раздвоением личности недалеко." "Как это не странно, мой двойник с экрана снова поет и поет про любовь..." - донеслось из телевизора. "Двойник... Что-то в этом есть. Может в этом безобразии отражаемся все мы? Может, тут у каждого двойник? И уж конечно, он поет про любовь, про что же еще..." "Эти глазки, эти голубые глазки, эти ласки, эти неземные ласки..." - пела Ирина Салтыкова. "Вот такую любовь нам предлагают. Глазки-ласки, любовь-морковь... Как там у Пушкина? "Читатель ждет уж рифмы "розы", так на, возьми ее скорей." А кто, собственно, предлагает взять эту туфту? Интересно, насколько мы сами определяем то, что слушаем? И насколько то, что мы слушаем, определяет нас?" "Секс - секс! - без перерыва, секс - секс! - как это мило!" - снова поддержал диалог телевизор. "Это точно, всех раком поставили, - зло подумал Сашка. - Как жалко, что я не попал в семидесятые со своим припозднившимся рождением! Эх, время было: "Машина", "Воскресенье", "Аргонавты", "Скоморохи", "Високосное Лето"... Вообще-то, все это, конечно, идеологическая война. Не совсем понятно, кто ее ведет, но ясно, против кого: против остатков интеллекта в нашем обществе." "Атас! Веселей, рабочий класс! Танцуйте, мальчики, любите девочек..." - настоятельно рекомендовал Николай Расторгуев. Последняя фраза заставила Сашку дотянуться до телефона и набрать Нелин номер. Сашка по-прежнему не оставляло ощущение, что что-то в его жизни меняется. Какие-то похожие ассоциации возникали у Сашки при фразе "прощание с детством", хотя какое уж у него детство в двадцать-то с лишним лет! После трех гудков щелкнуло, и раздался сонный Нелин голос: - Але? - Нель, это я. Ты не спишь? - Нет. - Как у тебя? - Нормально. У тебя? - Тоже. Я слушай, чего звоню. Вы ничего не проходили про идеологическое оружие? Неля хихикнула: - Пока нет. А что такое? - Да так... Я вот в очередной раз смотрел клипы, вспомнил про На-Ну, как мы ее смотрим с тобой все время... Что-то же заставляет меня и ее смотреть, и сейчас вот телевизор включать. Хотя я точно знаю, что мне вся эта дрянь противна. Я подумал, а может, с нами так борются? Какой-нибудь код включают в клип и ты на него подсаживаешься, как на наркотики? - Выдумываешь ты все! - Нет, послушай, есть же принцип "двадцать пятого кадра", знаешь? Когда зрителю с определенной частотой показывают какие-то символы, и в итоге они прописываются у него на подкорке, в подсознании. - Слышала я, но поп-музыка - это не то, тут же колоссальные средства нужны. Представляешь, в пятиминутном ролике каждый двадцать пятый кадр отметить! - Средства, положим, есть в шоу-бизнесе. Знаешь, сколько мне предлагали в некоторых проектах? - Ты все равно ничего не получил. - Я - нет. Но я-то знаю, что это реальные деньги. Да и Гарик, вон, говорит... - Гарик твой - трепло. Он и соврет - недорого возьмет. - Окей, газеты тогда просто почитай. Да и вообще, пусть не "двадцать пятый кадр", я его так вспомнил, первое, что в голову пришло... Кстати, Нель, у вас, девчонок, не отсюда пошел термин "кадрить"? Неля снова хихикнула. - А если серьезно, Нель, то очень удобно через попсу кодировать. Ты вспомни этот позорнейший тур "Голосуй или проиграешь!", когда все это стадо за Ельциным ездило! Ведь выбрали же его снова, не смотря ни на что! А ведь альтернативы были: от Явлинского до Зюганова! - Куда ты клонишь-то? Причем тут Зюганов? - Неля, услышь меня! -- Сашка чувствовал, что находится на пороге озарения, но оно чуть-чуть ускользает от него. - Я не о политике сейчас говорю, а о том, что с помощью массовой культуры, прежде всего музыки, очень удобно манипулировать массовым сознанием! - Есть много других более удобных форм: газеты, телевидение, радио... - Так и что? Смотри, все эти структуры как раз задействованы: газеты раскручивают звезд, печатая их интервью и тексты песен, телевидение крутит клипы, радио - треки. Причем, поп-музыка гораздо удобнее голой статьи или репортажа. Люди поумнели и к обычным способам распространения информации относятся настороженно. А в эстраде ничто никого не настораживает - это же легкий жанр! Между тем именно припевчики из таких вот легковесных хитов врезаются в мозг. А это и есть - зомбирование. Сашка сам вдруг удивился, насколько просто и аргументировано он все изложил. Обычно, если Неля занимала другую позицию, ее доводы были более четки и стройны, и Сашка проигрывал ей. Сашка никогда не показывал, что это его удручало, он умел обставить все так, будто специально просто уступил ей в споре. Неля понимала, что это не так, но принимала игру. Что заставило Сашку вдруг так до боли отчетливо и контрастно почувствовать в этот вечер? Ощущение неустроенности, недостроенности чего-то личного? Недавний разговор с Владом о "празднике внутри"? День города, пафосный и показной, день, когда Москва вдруг казалась Сашке то чужой, то рушащейся? Маринины рассуждение о неизбежности попсы и проституции? Скрытая от самого себя завить ко всем этим псевдозвездам и уверенность, что он в сто раз лучше? Тоска по недавнему институтскому прошлому, когда все были семьей и мир вокруг выглядел совсем иначе? Обрыдший бардак в стране, тянущийся черт знает сколько лет? Что-то еще, быть может? Или все это вместе, накопившееся, достигшее критической массы и прорвавшееся наружу, как речная вода, проломившая на своем пути стены плотины, удерживавшей ее так долго в неволе? И вот она понеслась, срывая все преграды и смывая условности, набравшаяся сил, исключившая понятие "невозможно" из построения логических цепочек. И тут волна адреналина мощной инъекцией прокатилась по всей кровеносной системе Сашки: он вдруг понял, что нашел, наконец, истинный предмет своего интереса. В этом предмете объединялись и дополняли друг друга до абсолюта все его знания и связи: и как музыканта, и как поэта, и как юриста, и как внимательного наблюдателя, и как просто мыслящего человека, имеющего достаточно богатый для его возраста жизненный опыт. Это была его "тема" и называлась она "идеологическое оружие попса". Она была одновременно бесконечна и ничтожна, примитивна и сложна, доступна и скрыта. В ней было все: жизнь, смерть, любовь, боль, политика, деньги, история, религия, культура. И только такой человек, как Сашка, который в этот раз мог при малейшей необходимости, опираясь на свои знания, опыт и связи, совмещать в себе функции как "включенного", так и "невключенного" наблюдателя, мог овладеть этой темой настолько, насколько она в принципе была познаваема. Одновременно с этим Сашка вдруг увидел объемно, словно на голограмме, всю свою жизнь, все те мнимые преходящие ценности, которыми он ошибочно дорожил, и ужаснулся, насколько все то, что происходит с ним, с его поколением, со страной, укладывается в прокрустово ложе попсовых мерок: все от дутых праздников и тусовок до регистрации юридических лиц и пьянствующего президента. Он вдруг понял, как ежедневно кастрируется высший смысл человеческого пребывания на земле. И теперь, осознав это, он должен был врываться из порочного круга. А для такого прорыва достаточно просто сделать этот круг видимым. - Неля, я нашел свою тему, - сказал Сашка в трубку изменившимся голосом. - Это было, как озарение. Теперь я знаю, чем должен заниматься. - Саш, ты о чем? Что с тобой? - было слышно, что Неля немного испугалась; она решительно не понимала, о чем идет речь. На мгновение ей показалось, что на том конце не Сашка. - Ты про что говоришь-то? Мы говорили про "двадцать пятый кадр"... - Неля, я буду исследовать музыкальную поп-культуру как идеологическое оружие. Я нашел свою тему, понимаешь? Неля не понимала. - Не говори глупостей. Какое оружие? Тебе надо песни писать, у тебя талант. -- впервые Нелино заявление показалось Сашке безгранично глупым. - Это не то. Я нащупал колоссальный источник власти. Теперь я хочу понять, как он действует, чтобы научиться если не управлять им, то хотя бы избегать зависимости от него. - Нет этой зависимости для умного человека. - Нет? А что ты напевала, пока мы гуляли по Тверской, помнишь? - Нет. - "Мальчик в кепочке нравится девочкам". - "На-ну"? В самом деле? Ну, пристало. Это не повод делать выводы. - Все на свете повод. Не может быть нелепых предположений, пока они лишь предположения, поэтому любые предположения нужно проверять. - Саша, я не понимаю, о чем ты. - Ты не можешь не понимать, мы с тобой столько лет... - Я не понимаю, - перебила его Неля, - ты слышишь, что я говорю? Кажется, ты ведешь диалог сам с собой. - Неля... - Ты хочешь знать, о чем я думала во время вечернего пикника на день города? Сашка хотел сказать "нет", но это прозвучало бы невежливо. Пока он подбирал ответ, прошли те три секунды, которые можно было истолковать, как молчаливое "да". - Я думала, что у нас с тобой что-то не так. Что-то не сходится, понимаешь? - Нет, - ответил Сашка, хотя он чувствовал что-то схожее. Зачем соврал? Наверное, ему просто было лень сейчас тратить время на обсуждения эфемерных проблем. - Вот видишь, - усмехнулась Неля, - теперь ты говоришь, что не понимаешь меня. Она немного помолчала. Сашка тоже молчал. - Я думала над тем, что сказала Марина. Она ведь точно не желает нам зла, все что она сказала - это то, что она действительно думает. И я думаю, она права... во многом права. Как называются два магнитика, которые отталкиваются? - Не магнитики, а грани магнита. Однополюсные, называется. - Вот-вот. Однополюсные магниты отталкиваются. А сам магнит состоит из двух противоположных полюсов. Она снова замолчала. По тому, как она подыскивала образы и строила фразы Сашка понял, что Неля сильно волнуется. - Я что-то путано говорю... - снова заговорила она. - Но смысл в том, что в наших отношениях чего-то нет, они какие-то... акварельные, что ли. А хочется ярких цветов. - Калорийности, - автоматически прошептал Сашка, вспомнив игру слов "калории- color", замеченную им когда-то. - Чего? - Так. - Я думала тогда над этой песней "Машины Времени", про зеркала, помнишь? Честно говоря, я тогда впервые до конца расслушала ее слова. "Они поссориться не могут, они похожи друг на друга, и вскоре я покинул город, и город сразу опустел". Я поняла, о чем это. О том, что иногда на сотню, тысячу отражений приходится лишь один "настоящий" человек. Мы с тобой настолько похожи, что можем стать отражениями друг друга. А я хочу остаться "настоящей". Ты очень ярок, Сашка, за это я и люблю тебя. Но я не готова к тому, чтобы... Как сказать? Я должна убедиться, что я не отражение, понимаешь? Саша, нам надо отдохнуть друг от друга, набраться сил... Она еще что-то говорила, а Сашка слушал и думал: какая белиберда! Он как-то вдруг потерял интерес к этому разговору, до его понимания перестало доходить, что говорит девушка на том конце провода, это перестало для него что-то значить. Сашка точно знал, что уж он-то - "настоящий". Он вдруг почувствовал, что очень устал. И что ему надо срочно бумагу и ручку. Откуда-то издалека донеслось Нелино: - Хорошо? - Хорошо, - ответил Сашка автоматически. Стихотворение уже выстраивалось у него в голове. - Тогда, пока... Не пропадай. Позвони мне как-нибудь. - Take care, - ответил Сашка и повесил трубку. "И на тропинке, и на тропиночке не повстречаемся мы больше никогда..." - пропел телевизор. "Боже мой, какая же кругом попса!" - зло подумал он, садясь за стол. В этот момент он понял, насколько и все привычное течение его личной жизни укладывалось в эти пошлые песенки. Удивительно, как он мог не заметить этого раньше! Рука привычно побежала по бумаге, выводя строчку за строчкой. Неля и все проблемы остались где-то далеко. На самом деле существовали только две субстанции: Сашка и Попса. И Сашка ощутил, что сейчас, именно сейчас начинается что-то новое, то новое, чего он боялся. И это новое, начинается так: Холодает. Ни снега, ни инея, Все дожди, но надолго ль они? Хоть не порвана памяти линия, Что уходит в горячие дни, Но все больше кладу в пищу перца я, И на водку все больше кошусь - Прекращается, видно, инерция, Не внеся нас в спасительный шлюз. Холодает. И что-то неможется, Руки скрещены, брови углом. Ртутный шарик в термометре ежится, Ужаснувшись дождям за стеклом. И течет вода вертикалями - Не косыми, а ровно вниз. И зовет, и играет далями, И азотом жжет: поднимись! И рисует в мозгу абстракции - Омут лужи и я на дне, И все выше цена на акции У зимы, и все холодней... Зодиак мне не дал без риска жизнь, Моя рыба - зеркальный карп. Чемодан зевает, невыспавшись, Перевязан бечевкой скарб. Я тряхну в кулаке монетами - Путь туда мне, где, далеко, Снова Ной торгует билетами На свой атомный ледокол. 8 Прошло не так много времени (заканчивался ноябрь), но Сашка уже успел втянуться в новый ритм. Он внимательно отслеживал все публикации, в которых так или иначе освещались события, происходившие в мирке отечественного шоу-бизнеса. Он купил себе хороший плейер с устойчивым приемом FM-диапазона и, несмотря на холода, старался ездить в основном наземным транспортом, позволявшим принимать радиосигнал. Он поставил перед собой цель отсматривать все телевизионные передачи, дающие хоть какую-то пищу для анализа и классификации поп-культуры. За все это, а в особенности за то, что телевизор Сашка теперь начинал смотреть заполночь, довольно скоро пришлось расплачиваться основной работой: он стал рассеян, с трудом концентрировался на поставленных начальством задачах, терял документы и находил их в самых неожиданных местах. В общем, в воздухе носился вопрос о его увольнении, а в штате появился молодой белокурый паренек, как говорили, юрист-второкурсник из какого-то второсортного же правового колледжа, по имени Паша, пока на подхвате, но который, судя по всему, уже был готов заменить Сашку, когда настанет пора. "Вот так же Алибасов заменил переставшего подходить по имиджу темненького нанайца на светленького... Тоже на Пашу, кстати," - подумалось однажды Сашке, и он еще раз ужаснулся, насколько он, да и все окружающие, привыкли мерить окружающий мир попсовыми стандартами. Расставание с Нелей он пережил легко, чему он был одновременно приятно и неприятно удивлен. Сначала, правда, чувствовался легкий дискомфорт, но, как понял Сашка со временем, это был дискомфорт от отсутствия чего-то привычного, от пустоты на месте человека вообще, но не Нели конкретно. Она, слава богу, не тревожила его звонками; он тоже позволял ей отдохнуть от себя, как она сама предлагала. Этот легкий дискомфорт вскоре был вполне оттенен, а затем и поглощен изменившимся графиком жизни, не оставлявшим место сентиментальности. Свой новый режим, когда в сутки на сон часто оставалось не более четырех часов ночью и сорока минут в поезде метро с учетом дороги в оба конца, Сашка про себя окрестил "суворовским". Те физические и интеллектуальные нагрузки, которые легли на его плечи, Сашка приравнивал к героизму ученого, ставящего очень важный для человечества, но очень опасный для его жизни эксперимент. Наверное, что-то похожее чувствовали физики-ядерщики в пятидесятых годах, проводя дни и ночи в непосредственной близи от источников радиации. Вполне вероятно, что так же чувствуют себя сегодня разработчики бактериологического оружия, шурша своими герметичными скафандрами в подвалах секретных лабораторий. Существовало, впрочем, между этими учеными и Сашкой существенное различие, которое он любил подчеркивать во время разговоров с самим собой: те разрабатывали оружие, а он ищет противоядие, схему, пароль, систему, которые обезопасят людей от оболванивания и многих спасут от полной потери способности мыслить самостоятельно и независимо. В отличие от физиков и бактериологов, Сашка мог стать новым Спасителем, и с этой точки зрения жертвы, которые, быть может, придется принести для достижения высокой цели, вполне могут оказаться большими, чем те, что традиционно ассоциируются в массовом сознании с трудом ученых. Вместе с тем и приносить их должно быть легче, поскольку цель выше. А небольшие проблемы на работе - это фигня. Сашка пока точно не знал, чего он ищет, но чувствовал, что идет по правильному пути. Сначала Сашка выстроил общую структуру проблемы, систему. Накапливаемый прочитанный, прослушанный и просмотренный материал постепенно вкладывался в отведенные для него в системе ниши, и картина медленно приобретала законченность. А это и был еще со школьной скамьи Сашкин метод познания мира: от общего к частному. Сашка теперь часто перезванивался с Гариком. Они даже встретились один раз - Гарик приехал к Сашке, так как у него самого не то, что квартиры, даже комнаты своей не было. Они долго сидели, вспоминали ДК "Замоскворечье", кто куда из общих знакомых подался и прочую такую лабуду. Как-то так получилось, что спиртного не было, хотя Гарик сам по себе мог служить верным индикатором горячительных напитков, подобно тому, как по мухомору принято определять подходящий микроклимат для благородного гриба. Но в этот раз все прошло без алкоголя, и, как сказал бы Хармс, Гарик выпил столько чаю, что стал интересен уже как личность. Гарик был Сашкиным окном в мир живой музыкальной культуры. Хотя Гарик сам чурался попсы и называл ее деятелей различными древнерусскими заимствованными большей частью из тюркских языков словами, он все же был гораздо ближе к ней, чем Сашка. Все проводимое исследование, с точки зрения Сашки, делилось пока на две неравные составляющие: теоретическую, которую Сашка вел самостоятельно, и практические занятия, которые проводи Гарик, непосредственно сталкивающийся каждый день с этим "параллельным миром". Свои мысли по поводу "разрабатываемой им темы", как он это называл, Сашка облекал в коротенькие эссе, на три-четыре странички. Для этого он брал достаточно узкий вопрос внутри поп-музыки, и разбирался с ним детально. Основной его темой, как и прежде, оставалась "поп-культура как идеологическое оружие". Поэтому лежащим на поверхности оказался вопрос о связи политического режима и поп-культуры. Посидев над текстом около полутора часов, Сашка получил фиксацию своей мозговой деятельности следующего содержания. Вся история человеческого общества подспудно, а со времен Великой Французской революции осознанно стремилась к идеалам Свободы, Равенства и Братства. Что, в свою очередь, в самом грубом виде обозначает демократию (да простят мне политологи эту маленькую терминологическую вольность). Однако, при всех преимуществах этой формы организации государственной власти, в истории всегда находились, как существуют они и сейчас, противники демократии, умнейшие, между прочим, люди, - те же Платон и Аристотель; та же крылатая фраза из Древнего Рима, о добрых и умных по отдельности сенаторах, объединяющихся в страшный зверь под именем "сенат"; здесь же и все серьезные идеологи недемократических течений сегодняшней России, например, активно растущий в последнее время круг сторонников идеи возрождения монархии, по возможности абсолютной. В советском прошлом наша официальная, считающая себя демократической пропаганда, в частности, на страницах критики "их" философии, объясняла современные ей "недемократические" точки зрения корыстными собственническими интересами приверженцев тех или иных течений, зачисляя авторов в соответствующие заинтересованные классы. С обратной же стороны абсурда официальная мысль достигла в культивировании знаменитой ленинской байки про кухарку-управленца, которая отнюдь не была у него ключевой, да и вообще не носила столь безусловный директивный характер. Сегодня официальная уже не советская, но по-прежнему демократическая мысль переживает новый взлет, которому совсем не мешают мощные не- и даже активно антидемократические течения. У демократов (в истинном, а не газетно-плакатном смысле этого слова) появилась новая точка опоры: в СССР демократии не было; а если и была, то не такая, как была задумана; а если такая, как была задумана, то, значит, задумана неправильно; а если правильно, значит это не демократия и т.д. Короче, антидемократы - это те, кто, в лучшем случае, просто не познал всей прелести этого устройства. А в худшем - дауны. Впрочем, и в первом случае, они тоже недалеко ушли, так как история для всех одинакова, значит - все из книжек, а Ленинка у нас открыта для всех (хотя в нынешние истинно-демократические времена уже с перебоями.) Читай - не хочу!.. Не хочешь, значит? Люди не желают считать себя даунами. Поп-артисты тоже люди. Они за демократию. Продюсеры тоже люди. Умные, не дауны. Журналисты как умны - загляденье. Рокеры - вообще философы: про дзэн-буддизм слышали. Рэйв - это просто музыка демократии. Вот и получается, что наша массовая музыкальная культура глубоко демократична. Это не только внешнее проявление - незабываемая президентская гастроль'96, - но и ее глубинная сущность. В свое время журнал "Юный техник" проводил на своих страницах конкурс технических проектов "Летает все". Летало действительно все: от планеров и моделей самолетов до грампластинок на 78 оборотов в минуту и ведер. Включая телевизор и радио я ощущаю, что на необъятной территории нашей родины широко проводится тайный конкурс "Поет все" или, может быть, "Выступает все". В чем причины принципиального отказа от уровня? Почему мы растрачиваем (или это только кажется) все наши достижения, выпуская на сцену (в кино и т.п.) бездарей, своим обилием затмевающих настоящие, но редкие таланты? Хотя я и сам это часто повторяю, не могу до конца смириться и осознать, что сегодня действительно "раскрутить можно все, что угодно". Известно, что когда звезда Голливуда Мэрилин Монро осуществила свой стремительный взлет, американская киноиндустрия старательно нащупывала новый образ героини своего кино: девушка из народа (мила, глупа, сентиментальна). Мэрилин оказалась именно такой по типажу, и, казалось, судьба сама вознесла ее. Наши звезды масскульта тоже стараются быть из народа. Там, где этого требует жанр, они милы, глупы и сентиментальны. В других жанрах встречаются такие комбинации: страшный, глупый, сентиментальный; страшный, глупый, грубый; милый, глупый, грубоватый. Возможны и некоторые другие оттеночные характеристики, и лишь одна остается неизменной практически всегда: показная глупость. Артистов, несущих интеллектуальный посыл, можно перечесть по пальцам, и это не звезды из новых. Очевидно культ глупости (или мягче - незамысловатости) вытекает из стремлений артиста (и всего менеджмента шоу-бизнеса) покрыть всю возможную слушательско-зрительскую аудиторию, до самых глупых, а кто поумнее - и так поймет. Артист выходит на эстраду, открывает рот, и мы понимаем, что такой текст может написать любой из нас, замечающий хотя бы отдаленную схожесть звуков. Музыка настолько не "написана", что всякий может угадать следующий мелодический ход. Глядя на одежду артиста, можно сделать, как правило, два основных вывода: хорошо одет - ярмарка "Коньково", так как вещи часто подобраны безвкусно, то есть налицо некомплект и отсутствие продавцов-консультантов при покупке; одет плохо - то тут уж настолько плохо, что наверняка выискал шмотки где-то на свалке. Все, что артист ни делает на сцене (и вне ее), как он себя ни ведет, во что бы он ни оделся - все в нем говорит: "Ребята, я один из вас! Я - ваш!" И благодарный зритель аплодирует ему как ребенку, картаво прочитавшему стишок про елочку на семейной вечеринке. Это поп-музыка. Что рок? Рокеры начинали в период, когда официальные певцы и пели хорошо, и играли слаженно, а вот Пол Маккартни, как утверждают, до сих пор знает не все ноты. И ничего - справил пятидесятелетие. Это похоже на синдром "Секс Пистолз" - панкующие ребята настолько оторвались от общепринятых стандартов, что принципиально не играли хорошо. Все что было плохо с точки зрения общества, от противного, было хорошо с точки зрения экстремальных панков. Так разве может хороший рок-музыкант играть хорошо, чтобы походить на "соловьев эпохи развитого социализма"? Нет, ребята, мы ваши, возьми мою гитару, сыграй соло вместо меня, а я - перекурю с твоим дружком. Стоило Наутилусу Помпилиусу - одной из самых интеллектуальных именно рок-групп всей истории отечественного рока - отладить звук и выступить сыгранно - группу стали причислять к поп-музыке (что тогда, в восьмидесятые, было едва ли не самым страшным оскорблением для диссиденствующего рокера). Для слишком умных есть элитарное искусство: кино, музыка, живопись. Это не для быдла. Мы - не они. Мы - элита. Какие критерии оценки нашей элитарности? А кто ты такой, чтобы спрашивать? Ах, тебе не нравится? Не понятно? Значит ты тоже быдло. А мы - нет. Мы не ты. Клевая ситуация! Все, что не "прокатило", объявляется элитарным. Вот Линда: сделала сразу две версии дебютного альбома - демократический для быдла (ребята, я такая же дура, как и вы!) и недемократический (со всякими индийскими прибабахами) не для быдла. Забавно, что популярностью пользовалась именно версия не для быдла. Но неужели античные мыслители, предпочитавшие, к примеру, демократии аристократическое "правление лучших", были дурачки? Как-то сомнительно. Так может, подумать, всюду ли должно пихать демократические принципы управления обществом? Может, в искусстве-то другие нормы? Может, тут-то как раз больше годится правление лучших (оставим вопрос об их отборе для лучших времен)? Все же, искусство воздействует на потребителя, или потребитель на искусство? Сегодня больше второе. То, как артисты отдали свои святыни массовому потребителю, напоминает трехдневное разграбление города дикими воинами после его захвата армией, когда ущерб наносился несоизмеримо больший, чем при его осаде и взятии. Конечно, не стоит полностью отказываться от обратной связи. Но как тогда быть с воспитательной ролью искусства? Как быть с тем, что написание музыки и стихосложение - это таинства, доступные лишь посвященным? Как тогда с "поэт в России - больше чем поэт"? Вытереть ноги и выбросить? Или все же вытереть ноги и войти в храм? "Вот это насчет храма круто я завернул! - отметил про себя Сашка, - Хотя, конечно, цитировать Евтушенко... Ну да ладно!" Оглядев еще раз текст, он пришел к выводу, что перед ним лежит статья, которую вполне можно тиснуть в какой-нибудь полуподпольной брошюрке, попирающей попсу, типа того, что раньше при коммунистах представлял собой самиздатовский "Урлайт", а сейчас, к примеру, печатает национал-большевистская молодежь Лимонова (у Сашки были выходы на подобные издания через Гарика). Чтобы довести этот текст до ума, необходимо было приделать ему концовку с "мудрым выводом", и Сашка дописал еще два маленьких абзаца. Демократия укрепилась в искусстве принципиальным отказом от цензуры. Но внутренняя цензура? Совесть молчать не заставишь. Значит, все-таки, цензура есть? И тогда, значит, не место демократии в искусстве? Наше общество серьезно больно посттоталитанрным "синдромом демократического беспредела неограниченности". У нас можно все. В быту, в экономике, в искусстве. Звучит весело. Но правильно ли это? Практически всем были хороши изменения, произошедшие в Сашкиной жизни: он стал свободен, экономически независим и творчески подвижен. Но был у "нового режима" и один существенный недостаток: Сашка практически перестал общаться с Владом. Это произошло не только из-за Сашки - Влад теперь много преподавал как аспирант, помогал вести правовой кружок и потихоньку двигал свою научную работу, зависая в то в Ленинке, то в библиотеке ИНИОНа рядом со станцией метро "Профсоюзная". Тем не менее, они по-прежнему были очень рады слышать друг друга в те редкие моменты, когда оба оказывались доступны по телефону. - Влад, ну как ты? - Рад тебя слышать наконец. - Где ж ты пропадаешь-то, Влад? - Да все дела, дела... То семинары, то кружок... Вчера меня из библиотеки выгнали. Они уже закрывались, а я только нашел нужный материал. Денег на ксерокс не было, я стал конспектировать, но не успевал... Короче, погнали меня поганой метлой. Надо будет мне на эту дежурную больше не попадать, а то не видать мне ни кандидата, ни света белого. - Да, я представляю, как ты своим усердием с ума свести нормального человека можешь... - Да ладно, тоже... Ты-то чего, все исследуешь? - Да, собираю материал, пока. Знаешь, это похоже на кандидатскую. Сначала нарабатываешь тему по жизни, потом обосновываешь ее актуальность, потом начинаешь собирать материал. Неплохо бы и научного руководителя заиметь. У меня, вот, Гарик за него. Как говорится, старший опытный товарищ. - Ну что ж, работай, посмотрим, что у тебя выйдет... - пауза, означающая смену темы. - Что Неля? - Ничего. - Совсем ничего? - Влад, не надо. Что ты ожидаешь услышать? - Не могу сказать, что это не мое дело, хотя, конечно... - он помолчал. - Это твоя личная жизнь. Я ничего не ожидаю и ни на чем не настаиваю. Я, честно говоря, не знаю, на чем настаивать. Тут только ты знаешь правильный ответ. Возможно. - Ладно, Влад, проехали, окей? - Окей. Сашка хотел бы поговорить с Владом серьезно и глубоко. В любом случае, только в таких разговорах все свои мысли Сашка мог привести в порядок. Это вполне относится и к мыслям о попсе и об оружии. Но встретиться не удавалось, а телефон в квартире Влада, где жили в общей сложности, шесть человек и два кота, постоянно требовался кому-то еще и при том срочно. Какие уж тут беседы по душам! Так Сашка двигался по жизни последние месяцы. Иногда, правда, у него возникало ощущение, что это не он движется, а его несет потоком, но он отгонял эти рассуждения и снова занимался своим делом, методично и сосредоточенно, словно идущий по лезвию ножа йог. Этот образ идущего по лезвию балансирующего страдальца, навеял на Сашку несколько рифм, которые он зафиксировал на бумаге. Когда в одном из все более редких и все менее продолжительных телефонных разговоров Влад спросил его про "что-нибудь новенькое", Сашка прочел ему вот что. Идти по лезвию, расставив руки в стороны, Нести свой легкий вес и тяжкий крест забот, И знать, что справа жадно вьются злые вороны, А слева полчища акул зовут за борт. И шаг за шагом загонять в подошвы лезвие, Чуть влево-вправо - без предупрежденья залп, И беззаветно слепо верить в то возмездие, Что поделом и по делам, как Он сказал. Сводить к нормальным будням солоность страдания, Почти зомбирован, чуть жив, за коном кон, Лететь, бежать, идти, ползти... как на задании, Что каждый раз одно и то же испокон. ...А все затем, чтоб не стыдиться перед мертвыми, И перед тем, кем ты, когда-нибудь, потом, Худой, измученный, с руками распростертыми Издалека прочтешься купольным крестом. - А от чего ты так страдаешь? - спросил Влад, кажется, впервые не похвалив Сашку за написанное. - Это ты меня спрашиваешь? - удивился Сашка. - Ты же по части религии больший, чем я, специалист! Должен знать, что по христианской доктрине вся наша жизнь есть страдания. - А ты не романтизируешь свою деятельность, а? Может, то, чем ты занялся, это не так здорово? "Может, это не стоило разрыва с Нелей?" - услышал Сашка в последней фразе. - Влад, это стихи, понимаешь? Образ. Здесь можно и нужно романтизировать и утрировать. Это жанр такой. - Утрируют и излишне романтизируют как раз в попсе, не так ли? Ты, кажется, придумал: "от сального до сусального один слог". Между излишней романтикой и пошлостью тоже не велик разрыв, не забывай. - Влад, ты не гуру. - Я не гуру. - Тогда не проповедуй. - Аминь, - ответил Влад. 9 Вечером пятого декабря, в субботу, Гарик и "РУ" играли концерт в клубе "Золотая Лужа" в двадцати минутах ходьбы от станции метро "Спортивная". Гарик всегда старательно приглашал Сашку на все свои выступления, но, несмотря на аккуратно доставляемые Гариком флаерсы, Сашка приходил за все время только пару раз. Во-первых, ему не очень нравилось то, чем занимался Гарик, хотя сказать, что он занимается чем-то конкретным было нельзя. Возможно, именно это и не нравилось. Во-вторых, Сашка в принципе до последнего времени предпочитал хорошо записанные сведенные в студии фонограммы живым выступлениям на не очень хорошей аппаратуре со звуком, перекрывающимся воем толпы, зачастую одурманенной спиртным или легкими наркотиками. В-третьих, жесткий рабочий график часто не позволял распоряжаться небольшим количеством свободных часов иначе, как отдавая их сну. Но теперь, Сашка обязательно решил пойти: третий пункт отпал незаметно сам собой, второй Сашка пересмотрел и решил, что реакция зала и есть лакмусовая бумажка любой деятельности в данной области. Что же касается первого пункта,