Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Виктория Угрюмова
 From: puziy@faust.kiev.ua
 Date: 3 Feb 1999
---------------------------------------------------------------

     Это было в один из давних приездов.  Санкт-Петербург,  тогда  еще
Ленинград, подхватил ноябрь,  словно простуду или грипп. С неба текло.
Фонтанка была похожа на взгляд ревнивой жены - такая же серая,  мутная
и скучная. Иногда, спохватясь, срывался снег, и даже пролетал какое-то
расстояние в виде белых хлопьев,  но на земле уже представлял из  себя
мокрое нечто, похожее на грязную половую тряпку.
     Город жил своей яркой жизнью,  не обращая  внимания  на  природу.
Троллейбусы и  автобусы шли переполненными.  Вечерело;  что на Невском
означает полную темноту неба и  туч,  подсвеченную  тысячами  огней  -
голубых, оранжевых, красных, зеленых.
     Шпиль Адмиралтейства уперся в какое-то особенно пухлое облако, да
так и застыл, тускло-тускло отливая золотом в сумерках.
     В переходе на Невском труба и скрипка исполняли марш  из  "Аиды".
Рядом стояла   фетровая   шляпа   внушительных   размеров,  настойчиво
напоминая бегущим мимо гражданам о презренном  эквиваленте  бесценного
таланта - деньгах. Деньги давали охотно: помалу, зато часто, и за этих
музыкантов можно  было  не  тревожиться.  Бойко  шла  также   торговля
мороженым. Здесь будет уместно заметить,  что летом в Санкт-Петербурге
его едят  неохотно:  жары  здесь  практически   не   бывает,   а
сумрачные, моросящие   дни,   которые  окутывают  прохладой  и  зябкой
неприветливостью, располагают,  скорее,  к  чашке  горячего  кофе  или
бульона с чем-нибудь мягким и пухлым - слоеным пирожком,  например.  А
начиная с ноября,  терять  уже  нечего,  и  мороженое  вдруг  начинает
пользоваться спросом.
     Невский славится своими маленькими забегаловками и кафе,  так что
я ходила,  передвигаясь зигзагами, из одного в другое, что укрепляло и
тело, и душу.
     Напротив Казанского  сидели  самые  отчаянные  мастера живописи и
графики. Большинство  их  собратьев  по  профессии  ретировалось,  как
только день   стал   меркнуть.   Но   эти,  вооружившись  термосами  и
металлическими фляжечками,  плоскими  и  блестящими,  как  у  немецких
солдат, прихлебывая   и   пофыркивая,   ждали   настоящего   ценителя.
И это немного напоминало Монмартр,  который вдруг решил разместиться в
горизонтальной плоскости.
     Дворцовая площадь была пуста  и  темна;  до  такой  степени,  что
именно здесь  Санкт-Петербург переходил границы реального и постепенно
превращался в тот самый город  на  Неве,  город  Блока,  город  Петра.
Именно на  этом  пятачке становилось понятно,  отчего он так будоражит
умы резкими и гибкими очертаниями своих мостов,  выгнувших спины,  как
сердитые звери;  тусклым,  мечущимся светом фонарей,  который падал на
землю вместе со снегом...  Два города жили рядом,  и в какой-то момент
трудно было угадать,  что относится к настоящему, реальному, а что уже
не принадлежит этому миру.
     Никого... Пустыня.  И  в  этой  пустыне,  на  самом краю площади,
скромно и незаметно,  словно желтый невзрачный цветок, стоит фонарь. А
под фонарем - одинокий человек.
     Он играл на саксофоне в черноте и пустоте  Дворцовой  площади,  а
ветер  трепал  его волосы и пальто,  рвал нотные листы,  кружил прелые
листья,  невесть откуда  занесенные   сюда.  Трепещущие,  печальные,
протяжные звуки настолько околдовали меня, - даже не могу вспомнить,
что именно он  исполнял.  Тогда  это  было  неважно.  Зачарованная,  я
подошла поближе.  И здесь,  темным и неприветливым вечером, в хороводе
мокрых снежинок и шумного ветра,  дувшего отовсюду,  человек сыграл ту
самую  завораживающую мелодию из "Ловцов жемчуга".  Она и сама по себе
затрагивает  какие-то  струнки  в  душе,  и  саксофон  усиливает   это
воздействие,  переводя  музыку  в  магию,  в шальное колдовство гения,
который пропускает твою душу,  как песок сквозь пальцы,  и ничего  ему
это не стоит, кроме самой жизни; но здесь, на Дворцовой площади, магия
и колдовство были сильнее во сто крат.
     Для кого он играл?  Почему стоял в  стороне,  в  пустоте,  словно
единственная рыбка  в  огромном  аквариуме,  спрятавшаяся так,  что ее
невозможно найти? Что пытался выкричать в черноту ночи? Какому из двух
городов принадлежал - реальному или тому, призрачному?
     На асфальте  стоял  распахнутый  футляр  саксофона,   но   я   не
осмелилась положить туда деньги...

     вот что не дает мне покоя все эти годы.


Last-modified: Sat, 06 Feb 1999 08:04:04 GMT
Оцените этот текст: