мом не увлекаешься? - А что, разве это была плохая идея? Сказать, что она меня поразила, будет мало. Я в отряде почти 10 лет. А эта девчонка, еще не попав в отряд, умудрилась применить самый варварский и эффективный способ сокрытия информации. Представив, как она разбирает компьютер по частям и заталкивает их в окошко муфельной печи, я расхохотался. Она засмеялась вместе со мной. - Ну, не дураки ли мы! Сегодня может быть последний день в моей жизни, а мы с тобой спорим на научные темы. Сюда я приехала покупаться. Она моментально разделась и оказалась в воде. Вода была теплой и ласково укачивала. Какая-то рыбья мелочь вилась у самых ног. - Это мое самое любимое место. Я сюда приезжаю помолчать. Мы лежали на воде и смотрели на звезды. Только шум прибоя нарушал полную тишину. Олле выдернула меня из состояния эйфории. - Хорошего помаленьку. Нам еще нужно придумать тебе алиби и доехать до клиники. - Зачем мне алиби? - Иначе тебе будет довольно сложно объяснить, почему один человек из твоей группы попадает в больницу в жутком состоянии, а ты ничего не знаешь. - А не проще рассказать правду? - Какую правду? Что ты без пропуска прошел в институт жизни, где тебе никто не видел, прошел в лабораторию, которой нет в плане здания, и участвовал в эксперименте, которого просто не может быть? - А какую правду предлагаешь ты? - Мы с тобой очень хорошо провели время в этой бухточке. Потом пошли в ресторан, где поссорились и разошлись в разные стороны. - Ты не знаешь, почему мне не нравятся все твои идеи? - Потому, что это не твои идеи. - Ну хорошо. Поехали. Предложенную Олле сцену мы разыграли в ресторане как по нотам. Сначала сидели и буквально глаз друг с друга не сводили. Кстати, очень хорошо поужинали (или позавтракали). Убедившись, что официант отошел, Олле кинула в фужеры с шампанским по капсуле. - А это что еще за угощение? - Тебе - сыворотка доверия, чтобы твое алиби казалось всем убедительным. Мне - блокиратор болевых импульсов. Допив шампанское и потанцевав, устроили грандиозный скандал. Вот уж не думал, что Олле может быть такой фурией. По совести сказать, и я был не лучше. Она ушла, хлопнув дверью. Я остался со слегка поцарапанным лицом. Рассчитываясь с официантом, я продолжал высказывать все, что я думаю о ней лично и о подобных стервах в частности. В общем можно быть уверенными, что в ресторане нас запомнили. С Олле мы встретились, где и договаривались. Я немного опоздал. Олле выглядела слегка встревоженной и бледней чем обычно. - Что-то случилось? - Тебе придется самому вести машину. Ответное воздействие начнется немного раньше, чем ожидалось. Когда мы подъехали к больнице, ее лицо стало белым как лист бумаги. Из машины я вынес ее на руках. - Положи меня. Дай в руку конверт, который лежит на заднем сидении машины, позвони и уходи. В моей комнате на столе лежит еще один такой же. Если моим лечащим врачом будет Тог, перешли его на адрес клиники. - Что там? - Чек. - Но отряд сам оплачивает лечение своих членов. - Отряд не обязан платить за мои эксперименты. - Ты не права. - Мне тяжело спорить с тобой сейчас. Позвони и уходи. - До свиданья. - Надеюсь. Она потеряла сознание. На белой тенниске стали проступать пятна крови. Позвонив в дверь и услышав шаги, я уехал. В темноте силуэт Олле казался двумя пятнами: белое лицо и ярко-красная тенниска. Такого "удачного" вечера у меня еще не было. 2 Иногда бывают моменты, когда проклинаешь свое решение стать врачом. Сегодня был как раз такой день. Вернее такая ночь. Меня разбудил телефонный звонок. На часах четыре часа ночи. Господи, ну почему? Теодор сказал, что уже выслал за мной машину. Снова тяжелый случай. Почему это всегда ночью? Подъезжая к клинике, я пытался себя успокоить. Так и должно быть. Теодор практикант и он не имеет права оперировать один. Когда я увидел пациента, остатки сна с меня слетели моментально. Персонал у нас работает очень слаженно, и пациент, вернее пациентка уже была обработана и лежала на операционном столе. Пока меня одевали, Теодор рассказал, как она поступила в клинику. Ее нашли одну на ступенях. Скорее всего, ее привезли на машине, так как дежурный слышал удалявшийся звук двигателя. Она была очень бледной и вся в крови. После беглого осмотра оказалось, что ран очень много и они очень серьезные, судя по всему, до утра пациентка могла не дожить, поэтому он и вызвал меня. В операционную мы вошли в 4 -20. Теодор перечислил показания датчиков. Данные были даже лучше, чем можно было предположить по виду тела. Он был прав. Один бы он не справился. Мы и вдвоем простояли над ней почти восемь часов. Операция была не просто сложной, она состояла из множества операций. Было такое ощущение, что над девушкой специально кто-то издевался. Были сломаны почти все кости. Ожоги, колотые, резаные раны, глубокие и поверхностные. Синяки и кровоподтеки я просто не считал. Так, наверное, выглядели люди, побывавшие в руках инквизиции в древние века. Убийца ее был очень трудолюбивым. Не поврежденным остались только сердце, позвоночник и, надеюсь, головной мозг. Она была должна уже давно умереть просто от боли. Было удивительным, что она почти не доставила тревог кардиологу и группе анестезии. Они несколько раз проверяли работу приборов, так как пульс и дыхание на протяжении всей операции оставалось стабильным. Немного хуже, чем бывает у совершенно здорового человека, но для нашей ситуации просто великолепным. Она не умерла на операционном столе. Это уже было победой. Кардиолог с виноватым лицом повторил, что пульс без изменений. Можно подумать, что мы не ей делали операцию. Из операционной мы практически выползали. Слава богу, что такие операции случаются исключительно редко. Я сел рассматривать найденные при ней вещи. Ничего особенного. Обычная дамская сумочка: немного косметики, кошелек с деньгами и никаких документов. Алл подала мне конверт и кофе. - Этот конверт был у нее в руках, когда ее нашли. Не успев допить кофе, я так и заснул с конвертом в руках. Разбудила меня Алл. - Дежурный врач интересуется, сможете ли вы участвовать в дневном обходе. Я отрицательно покачал головой. Тяжелых больных, не считая сегодняшней пациентки, у меня сейчас нет, остальных обойду вечером. Да, кстати, что в письме? Письмо как письмо, почерк достаточно разборчив, хорошо хоть не придется напрягать зрение на это. Когда я начал читать, у меня волосы встали дыбом. Это было не письмо, а скорее история болезни, в которой указывались все травмы, устранением которых я занимался этой ночью. Я растолкал спящего Теодора. Он сначала не мог понять, что я от него хочу, а когда прочитал письмо, уставился на меня ошалевшим взглядом. - Где ты это взял? - Это было в руках девушки. - Не знаю, кто это писал, но этот человек хорошо разбирается в медицине. - И если это писал убийца, то он очень странный. Сначала доводит человека до смерти, а потом дает рекомендации по спасению его жизни. - А может, это мы сходим с ума? - Давай лучше сверим это письмо с записью операции. На сверку ушло не так много времени, но результаты ее удивили нас еще больше. Все устраненные нами травмы были перечислены в письме. Кроме того, в письме указывалось еще на то, что у нашей пациентки еще вывих шейных позвонков и точечный прокол печени. К телефону мы кинулись почти одновременно. - Срочный рентген печени на поиск точечного прокола и шейных позвонков на вывих сегодняшней пациентке. Результат сообщить мне. Результатов мы ждали не садясь. Через несколько минут перезвонили из рентген группы и сообщили что, все, указанное нами, обнаружено. Кто бы ни был автором письма огромное ему спасибо. Вывих - это мелочи, а вот с печенью придется повозиться. С подобными ранами я сталкивался пару раз. Они не заметны и не болезненны и выявляются очень тяжело, но если ими не заниматься, то через два месяца обеспечен летальный исход. Я позвонил в реанимацию и дал указания для интенсивной терапии печени. Состояние девушки было удовлетворительным. Наркоз еще не отошел. Пульс и дыхание в норме. Теодор вернул меня к письму. - А ты до конца его дочитал? Третья бессонная ночь плохо отражается на умственных процессах. Мы снова сели за письмо. Ничего особенного относительно пациентки там больше не было, кроме не обычной была рекомендация: не применять двое суток после операции обезболивания. Мы удивленно посмотрели друг на друга, на письмо, снова друг на друга. Не применять обезболивания после таких операций?! С другой стороны во всем остальном автор письма оказался прав. Может он знает больше нас? Вызов главврача оторвал нас от этой проблемы. В дверях мы столкнулись с Лейслом. Похоже, будет разборка нашей операции. В кабинете был уже полный сбор - весь свет нашей клиники. Лейсл возглавлял это собрание. Мы сели как обычно на свои места. Теодор незаметно толкнул меня в бок и показал глазами на конверт, лежащий на столе у главврача. Он был очень похож на наш. - Ну, вот все и собрались. Будем считать это оперативкой. Я собрался встать для отчета, но Лейсл остановил меня. - Можете не рассказывать. Мы уже посмотрели и прочитали описание операции. Ни вопросов, ни нареканий к ней нет. Операция выполнена на очень высоком уровне. Вопросы только к личности пациента. Документов при ней не было, следовательно, страховки тоже. На обычный в таких случаях запрос по отпечаткам пальцев и группе крови пришел гриф - секретно. - Эта операция не будет оплачено? - Она уже оплачена. Пациентка поступила в больницу с письмом и чеком, выписанным на сумму, равную годовому доходу клиники. Молчание было очень выразительным. Давно клиника не получала такой материальной помощи. - Есть правда несколько требований. - Они не выполнимы? - Выполнимы, но, по меньшей мере, странны. Во-первых, лечащим врачом должен быть доктор Тог, во-вторых, первые двое суток не применять обезболивания. И еще. Поступила оплата за лечение от отряда Видимо, она имеет какое-то отношение к ним. Да, что и говорить, пациентка оказалась очень тяжелой. Больше всего досталось дежурным. Два дня все оставалось без изменений, а потом начался кошмар. Я зашел ее проверить. Дежурила Мари. - Ну и как дела? - Без изменений. - Без обезболивания? - Вы же сами сказали не давать. Я прошел вдоль датчиков. Можно было их не проверять - Мари была прекрасной сестрой. Просто я пытался понять, с чем столкнулся. Отдавая сестрам это распоряжение - не делать обычного обезболивания, я был готов в любой момент отменить его, но этого не понадобилось. Невероятно. Особенно невероятно то, что все изложенное в письме подтвердилось. Кстати о письме. - Сколько времени прошло после операции? - 39 часов - То есть, через час будет ровно двое суток, как она к нам поступила? Интересно чем она еще нас удивит? - Вызови бригаду реанимации. На всякий случай. Глупо, конечно, отдавать указания, руководствуясь каким то письмом, но никаких других зацепок у меня не было. Понимал я в этом случае не больше, чем любой посторонний. - Я буду в своем кабинете. Мне хотелось еще раз прочитать полученный по почте файл " медицинская карта бойца". Там была вся медицинская информация, которая только могла нас заинтересовать, но изложена она была несколько странно: ".. на боль и опасность - идеальная защитная реакция" - никогда ничего подобного не читал ни в одной медицинской карте. После обычного общепринятого перечня состояния шел еще дополнительный список: "Пластичность - 18, болевой пик - 117, психологический пик - не определятся в обычных пределах, выживаемость- 32. При воздействии на подсознание - направленный эмоциональный импульс" - это мне вообще ни о чем не говорило. Естественно, ни имени, ни адреса, ни опознавательных номеров. Вдруг на экране мониторе высветилась строчка: "Прошло двое суток, удачи Вам, Тог". Нужно будет ругнуться на программистов: какого черта в моей машине кто-то лазит, как в своей. Додумать я не успел, загорелся вызов. Когда я вбежал в палату, по девушке пробегала волна дрожи. Ее трясло все сильнее, все трубки и датчики моментально вылетели. Реанимационная бригада пыталась восстановить подключения, но это было сделать не так-то легко. Если до этого она лежала, не шевелясь, то теперь, похоже, решила выполнить двигательную норму на год вперед. Приблизиться к ней было невозможно. Не открывая глаз, она реагировала на любое прикосновение сильным ударом. Один из ребят, подошедший слишком близко, отлетел к противоположной стенке. - Если мы не восстановим сейчас хотя бы подачу кислорода, то она отключится. - Может, лучше подождем, пока отключится? - Может отключиться навсегда. - Тогда срочно санитаров. Вшестером мы еле справились с ней, то есть прижали к столу. Было такое ощущение, что мы пытаемся удержать не хрупкую девушку, а брыкающийся паровоз, причем паровоз, двигающийся со скоростью километров 300 в час и использующий боевые приемы. - Мари, ее нужно срочно привязать. Полный крепеж. Долго мы ее не удержим. - Лучше даже двойной или тройной. Одинарный она порвет. Только привязав ее, мы смогли восстановить все датчики и трубки. Показания приборов были плохими, но объяснимо плохими - состояние тяжелобольного человека. Пульс и давление резко подает, болевые и нервные импульсы зашкаливает. Реаниматоры занялись своей работой, а мы, наконец, смогли отдышаться и рассмотреть друг друга. В отряде, если она оттуда, она явно работала не поваром. У одного санитара проступал на лице кровоподтек, но похоже, его больше волновала сейчас рука. Как потом выяснилось, это был перелом. Второй в награду получил пару вывихов. Я и бригада реаниматоров отделалась синяками и ссадинами. В единоборство вступать с ней мне расхотелось. Ребята колдовали над ней достаточно долго, под действием инъекций девушка постепенно успокоилась, показания датчиков были очень плохими. Она еще не выбрала между жизнью и смертью. - Тог, мы сделали все, что могли. Двойная блокада, но ... Похоже, вас ждет веселое время, лекарства действуют на нее плохо. Все зависит только от ее желания жить, или от чуда. Оглядев друг друга, они, как и мы недавно заулыбались. Синяки уже проступали, одежда висела клочьями. Какая уж тут стерильность и аккуратность. - Да, и не развязывайте ее пока. Повторно на ринг мне выходить не хочется. 3 Боль была многообразна и многогранна. Она переливалась и перетекала, играя на каждой грани немыслимыми оттенками. Она была настолько полна и закончена, что казалась почти совершенной. Лишь где-то в самом центре этого блеска билось маленькое пятнышко жизни, и именно это было ошибкой. Его там просто не должно было быть. - Этого кристалла хватит на долгое время. - Но им нельзя пользоваться, он с жизнью. - Ты взял его, не проверив? - А ты когда-нибудь видел жизнь в таком большом кристалле? - Я думал, что такие сокровища бывают только в сказках. Оба подростка любовались им с удивлением и ужасом, а кристалл спокойно лежал, и что с ним делать, было непонятно. - А оно не уменьшается? - Нет. Погибать оно не хочет, а выбраться из этого состояния не может. - А если его самим извлечь? - Мы не должны вмешиваться в жизнь. - Но такой запас энергии встречается очень редко. - Давай еще подождем. Того, что мы собрали сегодня, хватит на долго, а потом что-нибудь придумаем. - Лучше расспросим старших. Они решат, что это для учебы. Договорившись, ребята прибавили скорость. Уж очень хотелось домой. Охота, конечно, очень нужное, увлекательное и сложное дело, но отнимает уж больно много тепла. Сегодняшними трофеями они могли гордиться. Кристаллы были чистыми и достаточно большими. Как хорошо, что они придумали охотиться вместе. А ведь вначале их только Лейла поддерживала. Жаль, что ее сейчас нет. Бабушка, перебирая их добычу, отметила два. Один бережно отложил, другой брезгливо отбросила. Но ребята не жаловались. Щурясь от тепла, они надеялись услышать что-нибудь новенькое. Им часто встречались необычные кристаллы. И если они приносили их, то в любом случае получали награду. Или за то, что они принесли. Или узнавали, почему это брать не надо. Они не ошиблись. Бабушка держала в руках серебристо- сапфировый кристалл. Они нашли его уже в самом конце. Он был маленький, но такого необычного цвета и казался бездонным и безграничным, если смотреть в него долго. - Это очень редкий кристалл. Бескорыстная любовь. Если встретите еще, берите не задумываясь. - А этот, - она взяла темно-коричневый кристалл - лучше выбросить. Это подлость, испортит все, что угодно. Подростки притихли. Бабушка еще ни к чему не относилась так брезгливо. - Остальное все хорошее, как обычно. Выполнить задуманное оказалось даже легче, чем они ожидали. Взрослые не только охотно делились известной им информацией. Польщенные тягой молодежи к знаниям, пустили их в хранилище. Однако никакой нужной для себя информации они не нашли. Видимо, их кристалл был очень редким. Едва они вышли из хранилища, как их встряхнуло и потащило к дому. Это было знакомо. Так обычно бабушка собирала непослушных детей. По опыту зная, что сопротивляться бесполезно, они старались по пути припомнить, в чем таком они провинились, судя по скорости, очень сильно. Вид бабушки не предвещал ничего хорошего. Воспитание началось сразу, как только они влетели в дом. Их тут же плотно спеленало и жестко прикрепило к дому. - Вы можете рассказывать другим все что угодно о своей тяге к знаниям. Я вас знаю слишком хорошо, чтобы в это поверить. Поэтому спрашиваю, что за дрянь вы притащили снизу. Советую говорить правду. Мне хватит одной Лейлы. - Но мы были только на границе и вниз не спускались. Бабушка подобрела и слегка ослабила путы, но отпускать их не собиралась. - Хорошо, что за дрянь вы притащили с границы? - Но это не дрянь. Это кристалл. - Почему же вы не показали его вместе со всеми? - Он необычный. Мы думали, ты рассердишься. - Сильнее рассердить вы меня уже не сможете, так что показывайте. Они достали кристалл, и бабушка замерла так же, как они, когда его первый раз увидели. Она молчала так долго, что ребята напугались и заговорили оба одновременно. - Мы думали это просто боль - Мы не знали, что там жизнь. Бабушка оторвалась от кристалла и казалась очень задумчивой. - Да, это боль, но чужая, и поэтому в нем иногда может остаться жизнь. Но я никогда не встречала такого крупного кристалла с жизнью. И что вы собирались с ним сделать? - Мы хотели его вскрыть, но не знали как. - Именно поэтому вы и заболели тягой к знаниям? Путы мгновенно ослабли и исчезли. Ребята радостно закивали. Похоже, буря миновала. - И давно он у вас? - С прошлой охоты. - Вскрыть его можно, только добавив к нему то, из чего он состоит. - Нужен еще один кристалл боли? - Нет. Нужна боль живая, а не кристаллическая. - Но у нас нет живой боли ... И не договорив, все замерли. Колебания, сомнения и ответ, который все знают, но боятся произнести. Он пришел сразу с трех сторон. - а что если.. ребенок Лейлы. Дальше фразы посыпались как из рога изобилия. - Но жизнь не выдержит дополнительной боли. - Кристалл взорвется, мы потеряем и энергию и ребенка. - Но можем спасти и то, и другое, и даже пятнышко жизни. - В любом случае не попробуешь - не узнаешь. - Подвела итог Бабушка. Подростки заулыбались. Все - таки им очень повезло с бабушкой. - Рано радуетесь. Всем питаться, отдыхать и греться. Завтра нужно будет найти то место, где вы нашли кристалл. Если вы все сделали правильно, и если человек, который создал этот кристалл, жив, мы попробуем. Ребята понеслись по своим делам, а бабушка задумалась. Вправе ли они так поступать? Смогут ли они это сделать? И что из всего этого получится? Ребенок Лейлы был самым большим испытанием для семьи. Он появился не вовремя, не правильно и не полностью. Посвящены в его тайну были только трое. Было трое, теперь она осталась одна. И решать она будет одна. Будь, что будет. Завтра они попробуют. Пока они шли к границе, бабушка вглядывалась в каждую мелочь. Она здесь не была так давно, что уже забыла, как здесь красиво. Из синей глубины тянуться переливающиеся нити, на конце каждой целая гроздь кристаллов. Они переливаются всеми цветами спектра под действием света, но их свет не рассеивается, он отражается от едва заметной почти прозрачной сферы жизни и различить цвет каждого кристалла невозможно. Другой конец нити теряется в глубине. Если попытаться проследить его взглядом, то появляется ощущение падения. Охота поэтому и считается трудной задачей, что нужно следить за изменением кристаллов. Когда один кристалл из грозди начинает расти за счет других, он становится все больше и больше, и вот уже сфера жизни находится не вокруг, а внутри его. Пятно жизни начинает уменьшаться, как бы вытекая из кристалла по нити. В тот момент, когда жизнь уже вытекла, а кристалл не начал уменьшаться, его и срезают, поэтому обычно охотой занимаются подростки. Только у них хватает реакции срезать кристалл до того, как он сжался снова. Ребята быстро нашли нить, с которой они срезали кристалл. Как только его положили на место, он как бы задрожал, увеличился и замерцал - капля жизни продолжала жить. Бабушка дотронулась до нити, как бы погладив ее. - Хуже уже не будет. Даже оборвав эту нить, мы просто лишим человека непереносимых страданий. Она положила ребенка на кристалл. Яркая вспышка ослепил их. Искра проскочила по всей нити. Ребят отбросило от кристалла, он вырос чуть не в два раза. Уже два пятнышко жизни беспорядочно носились внутри кристалла, ударяясь о его стенки. Казалось, что кристалл не выдержит такого натиска. Еще одна вспышка света и пятна повисли в середине кристалла, который вернулся к первоначальным размерам. - Не знаю, что из этого получится, но пока они оба живы. А в ваши обязанности теперь входит не только сбор кристаллов, но и наблюдение за этой нитью. Там внизу ребенок Лейлы. 4. Предыдущие сутки были сущим адом. Реаниматоры просто поселились в этой палате и не отходили от девушки. На показания датчиков мы старались просто не смотреть - с такими показателями не живут. Крепеж лопнул. "Прошлый раунд" показался нам цветочками. Я чувствовал свое бессилие, следующий приступ ей не пережить, но все продолжалось. Звук рвущегося крепежа, драка при восстановлении крепежа, блокада, затишье на два вздоха, и все с начала. Приступ следовал за приступом, умирать она не собиралась. Вдруг где-то в середине очередного приступа все кончилось. Девушка обмякла и перестала сопротивляться. - Все? Сторн кивнул и закрыл лицо девушки простыней. Мы уныло начали расходиться. Вдруг Мари издала какой-то странный звук. Мы испуганно оглянулись. Она молча показывала на энцифалограф, который после сплошной линии он начал рисовать хорошо выраженную кардиограмму. Такая же картина была на всех диаграммах. Переглянувшись, мы посмотрели на стол. Сторн откинул простынь. Девушка дышала. Сама. Это было видно даже без приборов. Сегодня я первый раз спал всю ночь с момента поступления этой пациентки в больницу. Потягиваясь, зашел в палату. Мери стояла у приборов - Ну и как тут дела? - Прекрасно, за всю ночь ни одного приступа. - Может быть, болевые показатели упали? - Нет. Так же зашкаливают. - Что же ты так удивленно смотришь на приборы? - Не могу понять, что они показывают. Моему удивлению не было придела. Мари лучше всех в клинике разбиралась в показаниях приборов. Читала то, что другие даже не видели. - А что тебя смущает? По-моему, достаточно ровный пульс - Да, ровный, но периодически появляется вторая линия. - Может просто эховая линия? - Нет. Скорее похоже на второе сердцебиение. Свои пики. Своя частота. - У нее что ... два сердца? Чушь какая. Мари заулыбалась. - Тебе лучше знать, ведь это ты собирал ее по кусочкам. - Слушай. Я уже сам себе не верю. Посмотри, пожалуйста, запись операции. По-моему, оно было одно. - Я уже смотрела. Что ты так пугаешься? Твоя память тебя еще не подводит. Я просто говорю, что появилась вторая линия. Открылась дверь, и вошел Сторн. Мы и раньше были дружны с реаниматорами, а после совместных "боев" сдружились еще больше. И он навещал нас достаточно часто. Тем более, что наша пациентка притягивала внимание всей клиники. - Я к вам тоже с меркантильным интересом. Отдам полжизни за обезболивающее лекарство. - Сторн, у нас нет ничего из того, чего нет у тебя. - Есть, есть. На чем-то же держалась ваша девочка двое суток. - Мы ей ничего не делали. - Ну не вы так кто-то другой делал. Я хочу анализ крови. - Общий анализ не показал наличие в крови каких-либо реагентов. А если хочешь попробовать сам. Возьми в сейфе, там остались контрольные образцы. - Заранее благодарен. А что у вас новенького? - 12 часов без неожиданностей. Еще на обезболивании, но гораздо спокойнее. - А что тогда такие озадаченные лица? - Вторая линия на кардиограмме. - Эхо? - Нет. - А что? - Не знаем. Так ни до чего не договорившись, мы разошлись. Я занялся своими текущими делами, которые успели накопиться за последнее время. Сторн пошел в лабораторию колдовать с кровью. Мари осталась на своем месте. На вечерней сходке Сторн сообщил, что ничего, что можно было бы считать обезболивающим реагентом, обнаружить ему не удалось. Мари запаздывала. Вошла запыхавшаяся и озадаченная. - А у меня новости. Я, кажется, нашла источник второго сердцебиения. - ??? - Она просто беременна. У меня на руках анализы подтверждающие это. - Ты, что издеваешься? Когда мы ее оперировали - беременности не было. - Значит, она появилась потом. - Когда потом? - Вчера, при последнем приступе. Я понимаю, что это звучит глупо, но анализы подтверждают это. - И что, сразу восьминедельная? Это, конечно, не моя специализация, но насколько я помню, сердцебиение плода прослушивается не ранее 7-8 недель. - Можно подумать, что все остальное у этой девушки идет обычным путем? Мы сердито уставились друг на друга. Да уж, сюрпризов нам эта пациентка доставила не мало. Придется отнести это еще к одной ее загадке и отложить ее решение. - Мари, прости, я погорячился. Просто устаешь чувствовать себя ничего не понимающим в области, в которой ты считал себя достаточно неплохим специалистом. - Я тоже погорячилась. - Я буду у себя, вызывай если что ... В дверях, почувствовав взгляд, я оглянулся, но вместо синих глаз Мари на меня смотрели незнакомые серые глаза. Они смотрели с таким удивлением, как будто я был самым невероятным из того, что им когда-либо приходилось видеть. Это была наша неизвестная. Разговорчивой я ее бы не назвал, но, по крайней мере, мы теперь знали, как ее зовут. Правда, только имя - Олле, но это лучше чем неизвестная пациентка. Она шла на поправку достаточно быстро, и уже через неделю ее перевели в реабилитационный блок, и разрешили принимать посетителей. Не думаю, что это были родственники, скорее уж сослуживцы. Они были все, как на одно лицо - крепкие, рослые, незаметные и неразговорчивые. Узнать что-либо о том, что с ней случилось, не удалось. Про беременность мы решили ей пока не сообщать. Сделанное УЗИ беременности не подтвердило, анализы стали обычными, а второе сердцебиение ... кардиограммы продолжали рисовать две четкие линии, но второй источник не был стационарным. Если бы я не был врачом, я бы сказал, что второй источник сердцебиения свободно гуляет по всему ее телу. Олле это не мешало, вернее она его даже не ощущала. В реабилитационном блоке все шло на редкость удачно. Ее еще беспокоили приступы, но они повторялись со строгой периодичностью раз в две недели и не были такими сильными как в реанимации. Так продолжалось два месяца. В полдень Олле вызвала врача, почувствовав себя плохо. Мари тут же передала вызов мне, сказав, что похоже на наступление приступа. Я пришел, когда приступ уже начался. Сторн вошел сразу за мной. Олле уже потеряла сознание. Она становилась все бледнее. Пульс начал скакать. В ожидании бурной части приступа мы сделали крепеж и приготовили кислород. Сторн совершал свои обычные манипуляции, пытаясь вернуть ей сознание. Я вдруг заметил, что хуже вижу ее лицо. Моргнул, решив, что что-то с глазами, но ощущение не пропадало. Казалось, что все ее тело покрылось какой-то дымкой, которая становилась более заметной, чем вначале. Я поднял глаза на Мари. Нет, ее я видел хорошо. - Мне кажется или ты тоже видишь эту дымку? Смайл повернул к нам лицо - Хорошо, что ты спросил, а то я уж подумал, что у меня что-то с глазами. Дыхание Олле становилось все более прерывистым. - Что это? Не понимаю! Но это очень мешает ей дышать. Я протянул руку, пытаясь отодвинуть дымку от лица Олле и, не успев, ничего понять, тут же отключился. Боль в обоженных ладонях вернула меня в сознание. Мари приводила в чувство меня, Сторн пытался отодвинуть дымку при помощи перчаток. Дымка стала насыщеннее, с каким-то слегка голубоватым отливом. - Что это было? - Тог, я не физик, это какое-то поле, скорее всего электрическое. - Электрическое? - Не знаю. Очень похоже. - И что делать? - Я хочу попробовать электрический разряд. У нее сердце выдержит? - Было в порядке. Мари, а сейчас как? - Сейчас не прослушивается совсем. Дыхания нет. - Давайте попробуем. Сторн подключил электроды. - Разряд. - Есть разряд. Мари включила ток. Дымка тут же исчезла. Раздался крик. Он шел со всех сторон, казалось, что лопнут перепонки. Тут же пришла боль. Казалось, что каждая клеточка тела разрывается на части. Мари упала, Сторн стал медленно оседать на пол. По телу Олле прошла судорога. Уже теряя сознание, я увидел, что электроды слетели и она вздохнула. Кто-то тряс меня за плечо. Сначала нерешительно, потом все более бесцеремонно. Целый каскад хороших пощечин вернул меня к жизни. - Тог, вы в порядке? Это были постоянные посетители Олле, Майкл и Берк. Чем уж они занимаются на работе, не знаю, но приводят в чувство профессионально. - Да, спасибо. А что со мной было? - Когда мы вошли в палату к Олле, вы были без сознания. На улице пришли в себя. - Что-то я последнее время его часто теряю. Особенно после появления вашей девочки. А где Мари и Сторн? Они показали на соседнюю лавочку. Мари, похоже, приходила в себя, но на лице у нее была какая то странная блуждающая улыбка. - А что у нее с лицом? - У Вас было такое же. Ее мы просто побоялись ударить. Второму доктору хуже. Мы отнесли его в главный корпус. - Я долго был без сознания? - При нас - не более получаса. - Мне нужно пройти к Олле. - Если вам лучше, то вам действительно туда нужно. - ??? - Похоже, стало плохо не только вам. Когда мы выносили вас, в корпусе было слишком уж тихо, как будто весь корпус спит или без сознания. - Вы сказали об этом в главном корпусе? - Нет, мы решили сначала поговорить с вами. Да и нужно проверить, ведь нам могло это просто показаться. Один из них пошел со мной. Другой остался с Мари. Но не успели мы дойти до дверей блока, как появилось знакомое ощущение. Наступление боли не было в этот раз таким резким. Оно накапливалось постепенно, но с каждым шагом становилось все сильнее. Подняться по лестнице я смог только при помощи Майкла. По коридору не смог сделать ни шагу. Понять состояние Майкла по его лицу я не мог. - Майкл, как вы себя чувствуете? Вам не больно? - У меня высокий болевой порог. - У меня, видимо, значительно ниже. Я больше не могу. Придется сходит за помощью. Спустившись вниз, я вызвал помощь и сообщил Лейслу о наших приключениях. Помощь пришла быстро, но никто из них не смог подняться выше лестницы. Лейсл подошел как раз в тот момент, когда реаниматоры вернулись после неудачной попытки из корпуса. - Ну и как дела? - Ни кто не смог подняться. - Смайл, а зачем ты хочешь туда подняться? - Там в палатах остались пациенты. Примерно человек семь. К счастью, остальные были на прогулке. - А почему они сами не выйдут? - Похоже они без сознания. - Все одновременно? От чего? - От болевого шока. - ??? - А почему никто не может подняться? - Из-за этого же. - Но боль не зависит от помещения, в котором человек находится, она зависит только от состояния самого человека. - От чего она зависит, я теперь уже не знаю. Можешь попробовать сам подняться в отделение. Он развернулся и быстрой походкой пошел к дверям корпуса. Вернулся минут через пять, тяжело дыша и слегка покачиваясь. - Тог, что это? Я ни чего не понимаю. Я пожал плечами. К нам подошли посетители Олле. - Тог, Мы конечно не реаниматоры, но может быть, мы попробуем хотя бы вынести пациентов? Лейсл ухмыльнулся. Я кивнул. Ребята направились в сторону корпуса. - Зачем ты их послал? Они же не пройдут. - Нас то они как-то вытащили. Кстати, как Сторн? - Только что пришел в себя и очень рвется сюда. Ребята показались с двумя пациентами. Лейсл смотрел на них, как на приведение. Передав пациентов санитарам, ребята подошли к нам. - Эти из крайних палат. Дальше идти тяжело. Не знаю, сможем ли вынести всех. Может, вы будете принимать их хотя бы на лестнице? - Выносите всех кого сможете, реаниматоры вам помогут. И попробуйте посмотреть как Олле, но не трогайте ее. - Почему? - Похоже, что все это как-то связано с ней. Когда я попробовал первый раз дотронуться до нее, получилось вот это. - Я показал им свои обоженные руки - После подключения электрического разряда, мы все оказались без сознания, и в корпусе после этого находится невозможно. Поэтому лучше пока ничего не менять. Ребята снова пошли в корпус. Реаниматоры принимали пациентов на лестнице и, вынося их из корпуса, передавали дальше. Они вынесли еще двоих человек. Долго никто не выходил. Третьим оказался Майкл. Берк не отдал его реаниматорам. Вытащив из кармана Майкла какой-то прибор, он задумался. Потом достал из карманной аптечки шприц и сделал ему укол. Через минуту Майкл открыл глаза. - Она жива. Судя по движению грудной клетки, дышит. Подойти ближе я не смог. Отдохнув с полчаса, Майкл с Берком снова отправились в корпус. Спустя некоторое время, реаниматоры вынесли еще одного пациента. Потом еще одного, и следом покачиваясь, при помощи реаниматоров вышли сами ребята. Я, Лейсл и подошедший Сторн смотрели на них почти с благоговением. Из чего, интересно, сделаны эти ребята, если они смогли выдержать это? А с виду обычные. Если в этой службе все такие, то за нее можно не волноваться. - Ребята, мы вам так обязаны. Если есть какие то просьбы ... Лейсл, похоже, в этот момент был готов пообещать все на свете. Они заулыбались. - Мы хотели бы пока здесь остаться. Похоже, это не единственное развлечение, которое вас ждет. - И еще, мы должны уведомить наше руководство о том, что здесь происходит. - В прессу это не попадет. - Добавил Майкл, заметив смущение на лице Лейсла. Мы со Сторном пожали им руки. Мое пожатие явно не удалось. Обоженные ладошки побаливали. Поскольку наше со Сторном рабочее время закончилось, мы предложили устроить маленький лагерь напротив корпуса и обсудить сегодняшний день. Ребята согласились и мы расположились красочной компанией сильно уставших людей. 5. Было так тепло, что не хотелось открывать глаза. Ощущение такое, будто просыпаешься на морском берегу. Ласковое солнце нерешительно трогает тебя теплыми лучами. Легкое дуновение ветерка укутывает в теплый воздух. И тишина, как до начала времен. Открыла глаза, и созданный сюжет тут же рассеялся. Больничная палата. Сумерки. Одна. Послушная память подсказала, как я сюда попала и все, что произошло. Последнее что вспомнилось - приступ. Попробовала пошевелиться. Вроде все нормально. Села. Вокруг кровати разбросаны различные трубки, шланги, датчики - видимо, приступ был сильным. Но, где все? И почему так тихо? Не доходя до двери, вдруг почувствовала странное сопротивление. Ничего не сдерживало, но как - будто воздух стал более плотным. С каждым шагом он становился все плотнее и плотнее. Если сначала казалось, что идешь в воде, то потом это уже был кисель. Выглянув в коридор, поняла, что там тоже никого нет. Двери палат были открыты, и из них не доносилось ни звука. Интересно, что я умудрилась пропустить на этот раз? Конец света что ли? - Эй, есть тут кто-нибудь. Звук голоса прозвучал как-то одиноко и быстро затих. Даже привычное для этого коридора эхо не отозвалось. Идти дальше было тяжело, и я вернулась в палату. С внутренним миром реабилитационного блока более-менее все ясно - я здесь одна, а как там поживает внешний? До окна я дошла без приключений. "Конец света" коснулся только этого блока. В сквере у корпуса было полно народа. Там были и доктор Тог, Сторн, Мари и даже Майкл и Берком. Они оживленно переговаривались, периодически поглядывая наверх. Голоса их звучали приглушенно, и я открыла окно. Увидев меня, они сначала замолчали, удивленно меня разглядывая, потом заговорили все разом. - Олле, как ты? - Как ты себя чувствуешь? - Как ты нас напугала. Я заулыбалась. Если уж невозмутимый Майкл так озабочен, наверное, я действительно выкинула что-то из ряда вон выходящее. - Вроде все нормально. А что тут случилось? Почему никого нет в корпусе? - Что случилось - непонятно. В корпусе никто просто не может долго находиться, а ты себя как чувствуешь? - Единственная проблема: хочется, есть и не могу выйти в коридор. - Больно? - Почему больно? Просто воздух как будто густой, идти тяжело. Они как-то странно переглянулись. - Ты действительно себя хорошо чувствуешь? - Будто никогда не болела. - Сейчас Майкл попробует принести тебе еду, встречай его в коридоре. Когда я вышла из палаты, Майкл был уже в дверях, ведущих в наш коридор. - Привет. Но звук голоса очень быстро затих. Майкл махнул рукой в ответ и шагнул в коридор. Он двигался как-то странно, рывками. Каждый шаг, как прыжок через пропасть. Мои же шаги были как в замедленном кино, каждое движение растянуто. Сопротивление встретившее меня при выходе из палаты с каждым шагом все усиливалось. Никогда этот коридор не казался мне таким бесконечным. Казалось, что мы идем друг другу навстречу целую вечность. Между нами было метров пять, когда Майкл после очередного шага-рывка стал оседать на пол. - Майкл. Что с тобой? Ответа не было. Я побежала, вернее, попыталась идти быстрее. Воздух напоминал уже не кисель, а застывающую пластмассу. Инофон Майкла надрывался голосом Берка. - Майкл, Майкл что у вас? - Майкл, отзовись. Пока я подняла руку с инофоном к лицу, прошел еще один век. - Берк, это Олле. У нас проблемы. - Привет Олле. Что с вами? - Майкл без сознания. Я не могу сделать вперед ни шагу. - Где вы находитесь? - В коридоре. На полпути между моей палатой и входной дверью в коридор. - Тогда я попробую его вытащить. Подожди меня. - Может быть, лучше я попробую отнести его в свою палату? В обратную сторону мне двигаться гораздо легче. - Не надо. Ему будет только хуже. Жди меня. Берк появился в коридоре и начал двигаться так же как шел Майкл: заминка, рывок, заминка, рывок. У дверей первой палаты он остановился. - Олле, я не смогу подойти ближе. Вернее, если я подойду ближе, то не смогу его вытащить. Обвяжи его веревкой. Видимо, Берк тоже чувствовал себя не важно, так как только с третьей попытки смог докинуть до меня веревку. - Сними с него рюкзак. Там обычный питательный пакет. Обвязав Майкла, я помахала Берку, и Майкл стал медленно уплывать к другому концу коридора. Жутковато было видеть его в таком состоянии. Он не реагировал ни на какие прикосновения, был как тряпичная кукла, висящая на веревочке. Я подождала, пока они не оказались рядом. Берк поднял его. Было видно, что он и сам держится из последних сил, из прокушенной губы текла кровь. Кивнув, они скрылись за дверью. Обратный путь, как и в первый раз, был намного легче. Даже рюкзак не мешал. Я решила поэкспериментировать. Движение в сторону палаты давались легко. От нее - с сопротивлением. Пройдя от своей палаты в другую сторону, я встретилась с тем же сопротивлением. Значит, значение имеет не направление движения, а удаленность от палаты. Что ж, интересный факт. Правда, что он означает, не понятно. Писк