- Только нема в том ниякего сенсу... - То пан стучно мувит, нема сенсу, - согласилась Ирина. - О! Пани розмовляет по-польску! - восхитился он. "Пани розмовляет на любом языке", - подумала она, но ответила только: - То есть так. И дальше они продолжают разговор на польском. Акцент у него ужасный, но говорит он вполне свободно и даже изысканно, как старый варшавяк. - Вот видишь, моя теория блестяще подтвердилась в первые же полчаса, а они говорят - лженаука, профанация! - веселится ее странный собеседник, но, к удивлению Ирины, совсем не пытается узнать, откуда она знает язык, хотя за эту тему он мог бы зацепиться, наговорить комплиментов ей и заодно себе, вообще использовать удобный случай что-нибудь про нее выведать. Часа два они бродили по улицам, старательно избегая всего, что могло показаться банальностью в словах и поступках. И даже когда он, забывшись, предложил проводить ее, она со смехом отказалась. Не позволила и в троллейбус посадить. - Нет, прямо вот сейчас расстанемся. Я направо, ты налево. А если хочешь, встретимся через три дня в то же время на том же месте. Будет хоть что-то необычное в жизни... - Пусть так. Только вот еще - если один из нас не появится, считаем, что он умер. И оставшийся устроит ему поминки и закажет панихиду. В костеле... - Это как-то уж слишком мрачно. Но я обещаю: если буду в состоянии двигаться - приду. Или любым способом дам о себе знать... - И я. Слово шляхтича! Ирина протянула ему руку, и он галантно коснулся ее губами. ...Она возвращалась домой, и впервые за последнее время ей было как-то необычно хорошо. Чего скрывать, этот парень ей просто понравился. Она знала, что следующей встречи будет ждать с нетерпением. С улыбкой вспомнила: когда они вошли в полосу света и он увидел ее лицо, то явно был поражен, но мгновенно взял себя в руки. Что ж, в список его достоинств смело можно записать еще и немалую выдержку. Кто бы на его месте, увидев, с какой немыслимой красавицей (она объективно оценивала свою внешность) свела его судьба, смог бы так тонко не придать этому никакого значения? ...И на это, отдаленное от предыдущих многими годами свидание он появился с обычной точностью. Едва Ирина вышла на условленное место, рядом затормозило такси, из него выскочил Андрей. Щелкнул дверцей, и машина сразу же исчезла в снежной мути, а он, оглянувшись, увидел ее, и по лицу его Ирина поняла, что он не лицемерил по телефону, а действительно с нетерпением и радостью готовился к встрече. Новиков обнял ее за плечи, коснулся губами ледяной щеки; чуть не всерьез, как бы подчиняясь протоколу, подал гвоздики в целлофане - два белых и три красных цветка; и они заскользили вниз по бульвару, по раскатанным ледяным дорожкам. У ворот дома она чуть не упала, он подхватил ее, на мгновение прижал к себе, и у нее по-старому замерло сердце. В прихожей он помог снять ей дубленку, теперь уже при ярком свете всмотрелся в ее лицо. - Ну, Иришка, ты все хорошеешь. Что-то я по пути маловато сраженных тобой мужиков заметил... Или тела регулярно убирают? - Мужик нынче слабый пошел. Метель всех распугала... - Сколько же мы не виделись? Да пустяк, в общем-то. А как расцвела. Она пошла приводить себя в порядок, и через открытую дверь видела, что Новиков цепко и внимательно осматривается, стараясь в первые же минуты понять, кто она сейчас, что ее окружает и какие из этого следуют выводы. Заметив в глубине комнаты накрытый стол, демонстративно-довольно хмыкнул, выразительно потер руки, повернулся к Ирине и сказал: - А кажется, я действительно не зря через весь город гнал. А на горячее что будет? - А вот потом и увидишь. Учти, что ужин еще отрабатывать придется. - Это уж как водится. Службу знаем. Работа наша, харчи ваши. Ирина открыла дверцу бара, достала бутылку итальянского вермута, который он когда-то любил. Андрей благодарно кивнул, налил в широкие бокалы на треть, добавил лимонного сока и льда. И заскользил дальше легкий, необязательный разговор, словно расстались они всего на днях и не стояли между ними эти долгие годы, а вместе с ними - два очень неудачных, бессмысленных прощания... Особенно грустно было вспоминать первое. Наверное оттого, что началось все слишком хорошо. Она тогда очень быстро и но-настоящему влюбилась в Андрея, это было непривычно и восхитительно. Каждый день без встречи тянулся мучительно-бесконечно, и думала Ирина только о предстоящем свидании. И при этом они месяца два продолжали никому уже не нужную игру в инкогнито. Пока она первая не нарушила договор. Конечно, в пределах легенды. Но справедливость требует сказать, что о своем инопланетном происхождении она тогда почти и не вспоминала. Лишенная врожденных женских предрассудков, она, может быть, держала себя с Андреем слишком раскованно, не старалась скрыть своего к нему отношения, даже напротив. Она научилась целоваться в двадцать один год и предавалась этому занятию с восторгом новообращенной. Совершенно не стеснялась Новикова и, если позволяла обстановка, купалась при нем обнаженная, счастливая от того, что он восхищается ее красотой. Вот только Андрей выводил ее из себя своим подчеркнуто джентльменским обращением и нежеланием злоупотреблять представляющимися возможностями. В моменты самых страстных объятий он ухитрялся сохранять контроль над собой и, балансируя по краю, за него не переступал. Было в этом нечто для нее странное и даже обидное. Только когда они поехали однажды в Боголюбово под Владимиром и на обратном пути их застала ночь, они сидели у костра, а потом забрались на свежий стог и, обнявшись, смотрели на низкие звезды, тогда наконец все и произошло. После этого у нее был еще целый год, который и сейчас можно назвать самым счастливым. А потом она поняла, что Андрей не любит ее. И никогда не любил. Вернее, любил, но скорее - как хорошего и верного товарища. Он не изменял ей, всегда был ласков, нежен, предупредителен, и если бы она не была тогда максималисткой, вполне могла бы не придавать значения тому, что он ни разу не сказал ей "люблю". Говорил все, что угодно, но не это. А ее это бесило, иногда приводило в отчаяние. Потом все кончилось само собой. В один из дней он пришел к ней и сказал, что его посылают за границу. На два года. И чуть-чуть неуверенно (но она это сразу почувствовала!) спросил: - Поедешь со мной? Она все об этой поездке знала давно и все обдумала. Уезжать из Москвы ей было нельзя, она еще слишком всерьез относилась в то время к своей миссии и за весь этот год ни разу даже не намекнула Андрею, кто она на самом деле. А его отъезд был прекрасным поводом поставить точку на их безнадежных и мучительных отношениях. - Нет, Андрей, не поеду. Так они и расстались в первый раз. Ей сначала было очень плохо - ничуть не лучше, чем обычной земной девушке в подобном случае, не помогли ни подготовка, ни умение управлять своими эмоциями. Зато никогда Ирина не работала так увлеченно и эффективно, как после отъезда Новикова. Она провела несколько сложнейших многоходовых комбинаций, достойных внесения в учебные пособия, и анализатор подтвердил, что вероятность расчетного смещения мировых линий в ее секторе значительно превосходит среднестатистическую. И целых три года не было, пожалуй, на Земле координатора ее класса, более активного и преданного своему делу, чем она. Ирина с блеском закончила университет, ее пригласили в аспирантуру, и диссертация о позднем творчестве Уайльда продвигалась более чем успешно. Она даже вышла замуж. Не по любви, разумеется, после первого эксперимента она и слышать этого слова больше не хотела. По точному расчету. Руку и сердце предложил Ирине человек на тридцать лет старше ее, но настолько известный в мире искусства, что преимущества, связанные с этим браком, невозможно было обеспечить лучше никаким иным реальным способом. Став его женой, она получила возможность вращаться в самых представительных кругах, выезжать за границу, а это и многое другое как раз и обеспечивало наилучшее выполнение служебных задач. Кроме того, ей не приходилось больше задумываться над проблемой легализации своих денежных средств, что в свое время очень осложняло ее отношения с Новиковым. Располагая любыми суммами, Ирина с болью в душе видела, как Андрей старается скрывать от нее свое истинное финансовое положение, отказывает себе во всем, чтобы сводить ее в ресторан, сделать подарок или организовать поездку на выходные в Ленинград или Ригу. Однажды, узнав, что он сдает кровь (двадцать два рубля пятьдесят копеек четыреста граммов), она попробовала дать ему триста рублей, якобы присланные родителями, и они чуть не поссорились. Чтобы исключить теперь любые вопросы финансового и психологического плана, она придумала себе шикарное и экстравагантное хобби, никому до нее в кругах равных ей гранд-дам в голову не приходившее. Она стала женщиной-игроком. Посещала бега и азартно ставила на тотализаторе, сотнями приобретала карточки "Спортлото" и конвертики "Спринта". Носила на шее кулон-калькулятор для просчета вариантов, дома у нее кучами валялись беговые программки, какие-то таблицы и сложные схемы. Это позволяло ей почти в открытую заниматься основной работой, в толпах завсегдатаев ипподрома находить нужных людей и включать их в свои комбинации. Мужа это увлечение поначалу удивляло и несколько раздражало, но потом он не только смирился, но даже научился извлекать из оригинальности супруги ощутимые выгоды. Его рассказы о подвигах Ирины на ниве азарта почему-то пользовались неизменным успехом у нужных людей и позволяли легко решать некоторые вопросы. А иногда, в минуты финансовых сложностей, он мог попросту перехватить сотню-другую у удачливой жены на неизбежные мужские расходы. Но в глубине души Ирина все больше и больше изнемогала от одиночества, душевного и физического, от необходимости нести почти уже непосильный крест двойной и даже тройной жизни... Тут и подвернулся ей, совершенно случайно, потрепанный американский журнал "Тайм" трехмесячной давности. На очередном "суаре" в одном "приличном" доме, болтая с женщинами о модах, листая зарубежные каталоги, Ирина вдруг увидела этот небрежно брошенный на столике журнал. И по тому, как сжалось, засбоило, как недоученный рысак, сердце, она поняла, что ничего не прошло и ничего не забылось. Всю обложку, перечеркнутую в верхнем углу красной полоской, занимала сочная, мастерски сделанная фотография. И был на ней - Новиков. В расстегнутой песочной рубашке с пятнами пота, со своей обычной усмешкой, он сидел, свесив ноги, на капоте джипа, держа на коленях винтовку М-16. И, прищурившись, смотрел ей прямо в глаза, так, что она не могла отвести взгляда. Надпись на обложке сообщала: "Вот, наконец, русские и пришли!" Хозяйка, заметив, что Ирина выпала из разговора, тут же пояснила: - А это совсем смешная история... Неужели не слышала? Этот парень, Новиков, - журналист, я его немного знаю. Работал где-то там в Латинской Америке, написал книжку, у меня есть, и случайно попал в кадр американцам. Ну, те и расписали, мол, советские военные советники на заднем дворе, то да се, а журналист этот, мол, вообще переодетый бригадный генерал... В общем, парень имел у нас крупные неприятности, и его, конечно же, отозвали. И даже, кажется, выперли из журнала, где он работал. А ничего мальчик, да? Надо будет пригласить, скажу своему... - Интересный мальчик... - сказала тогда Ирина и отложила журнал. - Пригласи. Кстати, на той неделе мы выезжаем на дачу, можно будет собраться... Туда и пригласи. А книжку дай, почитаю. ...Новиков, когда его пригласили в эту компанию, согласился скорее из любопытства. Все же - высший литературный свет. Андрея, разумеется, хозяин не знал, приглашение Новиков получил из вторых рук и приехал вместе с довольно большой и пестрой группой того живо реагирующего на скандальную славу круга, где после возвращения стал персоной грата и где его вполне средняя книга считалась модной. Программа была обещана стандартная: дача, лес, шашлыки, тонкое вино, неформальное общение, для остроты - несколько знаменитостей и свежие сплетни из кругов, близких к информированным. Для большинства все это было привычно и даже рутинно, но для Андрея - довольно интересно. Но все это так и осталось бы для него не лишенным приятности эпизодом, если бы... Если бы хозяйкой оказалась другая женщина. Он узнал ее, еще не увидев лица, хотя прошло несколько лет. Ирина, конечно, изменилась. Теперь это была не юная, спортивного склада девушка с огромными удивленными глазами редкостного фиолетового оттенка, а молодая дама, к которой очень подходило определение "прелестная" или "очаровательная". Ему перехватило горло. Или от ее новой красоты, или от остро вспыхнувшего чувства вины перед ней, или просто оттого, что он всего три недели, как вернулся домой и еще "не вошел в меридиан", по выражению друзей-моряков. Он постарался не попасться ей на глаза, не приведя свои чувства в порядок. Дача стояла в глубине дремучих лесов, рядом с безымянным озерцом. Отделившись от общества, Андрей вышел на берег, сел на толстое, специально для этого сюда притащенное и затесанное бревно. Над дальней кромкой леса сгорал осенний закат, вызывающий своими красками сложное чувство грусти, сладкой печали и восхищения. Вокруг стояла тишина, которую совсем не нарушали отдаленные голоса, звуки музыки, неуверенный стук топора. Иногда в озерце всплескивала большая рыба и по неподвижной воде расходились медленные круги. За спиной зашуршали сухие листья и, обернувшись, Андрей увидел Ирину. Заметив, что он приподнимается ей навстречу и хочет что-то сказать, она остановила его движением руки, присела рядом. Вытащила из нагрудного кармана наброшенной на плечи куртки плоскую золотую сигаретницу, протянула Андрею. Он раскрыл, взглянул, и ему вдруг стало не по себе. Так, наверное, чувствовали себя жертвы его психологических опытов. Эти сигареты, краковский "Вавель", уже лет пять не появлялись в продаже. - Откуда это? Неужели для меня специально расстаралась? Признаюсь, поражен... Она же, словно они только что увиделись и даже еще не представлены друг другу, сказала: - А я смотрю, вы тут сидите, решила подойти, вдруг вам скучно. Вы же у нас человек новый... Андрей понял, что "Вавель" - это сигнал, знак того, что вновь начинают действовать правила их старой игры и они отныне незнакомы. И ему показалось, что он понял, в чем дело. - Нет, я отнюдь не скучаю, напротив. У вас хорошо. Просто я увидел это озеро, и небо, и закат, и подумал, что, может быть, как раз сегодня самый великолепный вечер всех времен и народов. Должен же такой когда-нибудь быть? А вдруг - сегодня? И вот - знакомство с вами, Ирина Владимировна... Она смотрела на него своими фиолетовыми глазами, в глубине которых будто вспыхивали и погасали искры, и в глазах ее, в чуть надменной и иронической улыбке угадывалось нечто такое, что делало Ирину намного старше и опытнее его. Ему показалось, будто она видит его насквозь и заранее знает, что он поведет себя так, как захочет она. "Ну-ну, - подумал он. - Не слишком ли много вы стали о себе понимать в замужестве, дорогая?" - Над вашими словами стоит подумать, - сказала она. - Хотя, глядя на вашу фотографию в "Тайме", я и не предполагала, что вы - такая романтичная фигура. Пойдемте, шашлыки, наверное, уже готовы... ...Костры догорели, опустилась глухая ночь без звезд, и россыпи гаснущих огней в костровищах напоминали вид ночных городов с самолета. Вечер продолжался в дачном тереме, который сам по себе произвел на Андрея сильное впечатление своим интерьером. Он с сожалением и каким-то застарелым раздражением подумал, что сколько ни говори о победе социальной справедливости, а есть и всегда, наверное, будут такие вот дачи, что даже он, человек, отнюдь не лишенный воображения и полета фантазии, с трудом воспринимает ее как нечто реально существующее в личной собственности конкретного гражданина. Ему, Андрею Новикову, к примеру, ничего даже близкого за всю жизнь не построить... А это плохо, потому что любой жизненный стандарт должен быть достижим хотя бы в принципе. Иначе вместо желания достичь появляется нечто совсем противоположное. А вечер катился по накатанной колее, умные и не очень разговоры перемежались танцами и музицированием, возникали и распадались группы по интересам, и Новиков тоже на короткое время стал центром одной такой группы. Даже хозяин подошел к Андрею с бутылкой "Хванчкары" и минут десять они поговорили, пока в беседу не встрял до отвращения эрудированный юный критик и с ходу не перевел разговор на собственную последнюю статью, в которой, как оказалось, он милостиво похлопал по плечу Новикова и теперь жаждал ответных реверансов. Андрей ему вежливо нахамил, чем вызвал довольный хохоток хозяина. Но все же главное в этом вечере была Ирина. И все мероприятие было как оправа для ее блеска. Она сменила сафари на отливающее зеленой бронзой вечернее платье и стала совсем иной, однако по-прежнему неотразимой. Несколько раз Новиков приглашал ее на танец. Запах ее духов, терпких, горьковатых, тревожил и волновал его, растормаживал забытые чувства и тянул на поступки смелые и решительные, а может быть, даже безрассудные. Ночь стремительно катилась к середине, и скоро все должно было кончиться. От этого портилось настроение, хоть он ничего и не ждал, да и не имел права ждать, от такой внезапной и, скорее всего, не нужной ни ей, ни ему встречи. Он вышел из нижнего холла на широкую веранду, охватывающую дом по фасаду, вытащил сигарету. Зашумевший в кронах запущенного сада ветер донес до него знакомый наркотический запах. Андрей не ошибся. Придерживая подол длинного платья, к нему из темноты шла Ирина. - Вы не в духе, искатель приключений? Отчего? - Нет, все более чем великолепно. Ради этого стоило вернуться. - Вы выглядите этаким Аленом Делоном в молодости. Среди здешних дам вы произвели фурор. Не упускайте шансов. - Боюсь, вам это просто показалось. Шампанское брют и ночное освещение... Она вдруг наклонилась и едва ощутимо коснулась губами его щеки, но когда он попробовал обнять ее, легко отстранилась. - Но-но... Ваша предприимчивость делает вам честь, но не думаете ли вы, что это непорядочно по отношению к хозяину? Андрей поехал плечами. Он уже пожалел о своем порыве. - При чем тут хозяин... Я огорчен, если мой жест оскорбил лично вас. Она ничего не сказала. Все кончается, кончился и этот затянувшийся вечер. Вернее, даже не кончился, а самоликвидировался: кто незаметно исчез, кто заснул в укромном уголке, и когда Андрей понял, что ему пора, Ирина с хозяином проводили его до машины. Мэтр набрался порядочно и держался уже на автопилоте, впрочем, сохраняя рафинированность и решпект. Когда Новиков поднес к губам руку Ирины, она вдруг шепнула ему почти беззвучно: - Жди меня через час за первым мостом. ...Андрей остановил взятую напрокат у приятеля "двадцать первую" в густой тени трех вековых сосен, сел на сухую хвою, прислонившись спиной к шершавому стволу, и стал ждать. Он слишком хорошо знал Ирину - не только потому, что они провели вместе целый прекрасный и сумасшедший год, но и потому еще, что они действительно были одной серии, и он не верил, что она могла так измениться и ею движет только тяга к галантному приключению, желание в новом качестве переиграть то, что уже однажды было сыграно до последнего листа партитуры. У нее наверняка есть какие-то серьезные основания и необходимость поступать именно так. А зачем - он скоро узнает. Тогда и выберет линию поведения. Через час замелькали огни фар и с шелестом покрышек рядом затормозил вишневый "вольво". За рулем в строгом, тоже вишневом бархатном костюме - этакая деловая женщина из Новой Англии - сидела Ирина. - Поезжай за мной. И не отставай, а то потеряемся... - Она хлопнула дверцей, мотор взревел, из-под колес фонтаном ударила щебенка. Она лихо вела свою мощную и тяжелую машину, так лихо, что несколько раз у Андрея замирало сердце от ее отчаянных и ненужных виражей - с визгом покрышек - и таких обгонов на улицах, что видавшие виды ночные таксисты грозили ей вслед кулаками, произнося, наверное, разные энергичные слова. Потребовалось все его отточенное на чужих дорогах умение, чтобы не отстать от нее в лабиринте улиц. И пока они ехали, Андрея не оставляло веселое возбуждение от этого ночного полета сквозь Москву. Ну, Иришка... Он нашел ее, немало сил приложил, чтобы огранить этот редкостный бриллиант, во многом сделал ее тем, что она есть сейчас, и сам отдал в чужие руки... А теперь вот она его нашла. Конечно же, приглашение без нее не состоялось бы, теперь-то ясно. Через полчаса машины влетели под высокую ажурную арку самого когда-то большого дома столицы. - Я подумала, что нам стоит продолжить вечер в более узком кругу, - сказала она, поднимаясь впереди него по лестнице. Через темный коридор Ирина провела его в просторный, почти пустой холл, включила торшер, легко и быстро, словно танцуя, совершила круг по комнате, и заиграла музыка, на низком столике появились чашки и бокалы, вспыхнул свет в баре... Лицо ее в мягком рассеянном свете казалось еще более красивым. Он обратил внимание, что Ирина так гармонично вписывается в обстановку, словно это помещение подгонялось по ней, как платье. А может, так оно и было. - Подожди-ка минуточку, я сейчас... - сказала она. Все правильно, - отстраненно подумал Андрей. Он дурак и свинья, а Ирина заслуживает именно такой жизни, недоступной ему и подавляющему большинству населения. Какую можно увидеть лишь в кино или так вот, случайно приобщиться. Жизнь в пятикомнатных, огромных, как артиллерийский полигон квартирах, на трехэтажных дачах, отделанных карельской березой и обставленных павловской мебелью, с машинами непременно лучших иностранных марок, напитками и закусками из "Березки", с квадрофонами, видеомагнитофонами, поповскими сервизами и богемским хрусталем на каждый день... С рублями, длинными, как портянки... Бриллиант получил подобающую оправу. Он опустил голову, играя желваками на скулах, и не сразу заметил, что Ирина стоит в проеме двери и глядит на него. Она переоделась четвертый раз за этот вечер, теперь на ней был длинный, до пола, черно-красный, как бы его назвать... Андрей не помнил, пеньюар, что ли? В общем, та штука, что сейчас рекламируется в не наших журналах, как выходное платье и одновременно ночная рубашка. Такое воздушное, летящее, моментами почти прозрачное. Лицо у нее было печальное и отстраненное. Андрею захотелось обнять ее, как раньше, погладить по волосам, пожалеть и утешить, потому что ей было явно плохо. Как это ни странно, но он не сделал этого, он кусал губы и ждал чего-то. Молчание затягивалось. Только тихо звучала музыка. Она сама подошла к нему, села на подлокотник кресла. - Чего ты добиваешься, психолог... - сказала звенящим голосом, - чтобы я разрыдалась перед тобой сейчас? Или бросилась к тебе на шею? А я ведь не за этим тебя позвала... Он не выдержал и обнял ее, прижался лицом и губами к тонкой высокой шее. Она тоже обняла его так, словно боялась, будто в следующую секунду он исчезнет... Андрей проснулся, как от толчка. В комнату уже вползали прозрачные рассветные сумерки, Ирина сидела рядом на широкой постели и не отрываясь смотрела на него. Он потянулся к ней, но она отодвинулась. И вдруг ему стало страшно от ее взгляда. - Нам надо поговорить, Андрей... Я хотела сразу, но потеряла голову. Прости. Теперь тебе будет труднее... - Может, мы сначала встанем, оденемся? - Хорошо. - Она опустила ноги на ковер, встала, помедлила, будто не зная, что делать дальше, нашла глазами пеньюар и набросила на плечи. Отвернулась, помня, что он не любил одеваться при ней. Андрей подошел к окну. В светлеющем воздухе вытянулись сонные дома. Льдисто отсвечивал гранит цоколей. Из подворотни напротив вдруг вывернулся велосипедист в бело-красной майке и, качаясь на педалях из стороны в сторону, быстро скрылся из виду. ...Ирина медленно, с длинными паузами, ни разу не взглянув ему в лицо, рассказала ему свою подлинную историю с самого начала. Когда она замолчала, небо над крышами густо зарозовело. - Вот, значит, как... - сказал Новиков. - Вот какие пироги с котятами... Ирину передернуло. - Извини, вырвалось. Дожили, значит. Что ж, когда ни помирать - все равно день терять. И к чему ты мне все это изложила? Ирина смотрела на него и опять поражалась. Да, Андрей - это Андрей. Больше всего она боялась, что в его глазах отразится страх или отвращение к ней. А увидела прежде всего сочувствие. То есть она сама в его понимании не изменилась. Изменились сопутствующие обстоятельства. - Спасибо. Слушай дальше. Пока ничего страшного не произошло. Но я устала. Я больше не могу. Еще чуть-чуть - и сорвусь. Или сойду с ума. Вашего, человеческого. Мне нужен помощник. Не случайный фигурант для технической работы, а друг, с которым я могу говорить обо всем. Ноша оказалась не по мне. Судьбы мира - слишком тяжелый груз... А ты не пожалеешь. Спаситель вселенной - роль как раз для тебя. Мы будем вместе, и ты сможешь осуществить любое свое желание. Любое, Андрей... Новиков слушал ее и улыбался. Но голос, когда он заговорил, был серьезным. - На свете есть много вещей, насчет которых разумный человек мог бы пожелать остаться в неведении. Это сказал Эмерсон. Вы его должны были проходить. Ну да уж ладно... А тебе ничего не будет от твоих начальников за разглашение? - Конечно, нет. Меня никто не контролирует, и вообще - я же не на мафию работаю... - Дай-то бог... - с некоторым сомнением сказал Новиков. - А все, что хочешь, - это, конечно, заманчиво. Я бы даже сказал - весьма. Знаешь что, давай-ка лучше еще поспим. Досталось тебе крепко, и, как я подозреваю, в ближайшее время спокойной жизни не предвидится. Эти слова поразили ее своей совершенной неуместностью. Но подчиняясь его уверенному тону, она послушно легла в постель, и когда он обнял ее, поняла, что именно это ей и нужно сейчас. Прижалась к нему всем телом и удивительно быстро провалилась в глубокий сон. Зато Новиков лежал, глядя в потолок, и спать ему хотелось меньше всего на свете. Он поверил Ирине сразу. Просто ощутил, что, как бы невероятно ее слова ни звучали, все они - чистая и абсолютная правда. И потрясен он был не невероятностью, а скорее обыденностью исторического момента. А ведь, если припомнить, так всегда и случалось. Взять ту же высадку на Луну, Что он особенного ощутил, когда, сидя за мороженым в кафе "Якорь", услышал сообщение по радио? Кажется, подумал: "Ну вот..." И тут же отвлекся. А сейчас? Ну и что из того, что на плече у него тихо дышит во сне инопланетянка? Вполне можно предположить, услышь он информацию о долгожданном контакте по каналам евро- и интервидения, она произвела бы гораздо большее впечатление... И много еще чего подобного передумал Андрей Новиков. ...Встали они около полудня. Пока Ирина занималась собой в ванной, Новиков включил запись концерта Арнольда Биша конца пятидесятых годов и сидел на подоконнике, слушая причудливые голоса саксофонов, кларнетов, тромбонов. Беспокоила его сейчас одна только мысль, которую он и высказал, когда вошла Ирина, свежая и будто светящаяся изнутри. - Все в порядке, - ответила она. - Мы с мужем живем на два дома. Он почти круглый год на даче, а я в основном здесь. Так что за мое семейное счастье можешь не тревожиться... - Это, конечно, очень удачно. В том плане, что тебе ничто не помешает съездить со мной кое-куда на денек. Другого же я как-то и не опасался. - Куда это мы должны съездить? - Ты Левашова помнишь? - Как же... Андрей понял ее интонацию. Левашов был единственным из их общих друзей, с которым у Ирины установились тогда отчетливо неприязненные отношения. Во многом потому, что чары Ирины не производили на него никакого видимого впечатления. И Олег не только этого не скрывал, но и не упускал возможности при каждом удобном случае доводить ее до белого каления. Весьма, впрочем, деликатно и с извиняющейся улыбкой. - Так вот, Левашову очень интересно будет с тобой познакомиться. В новом качестве... У вас с ним найдется о чем поговорить. - Я, кажется, его в виду не имела. Мы с тобой разговаривали... - Знаешь, Ириш, тема-то у нас с тобой довольно серьезная. А Олег как раз тот человек, который может нам весьма пригодиться. И вообще, ум хорошо, а два сапога пара. - Не нравится мне это. Да и ты меня удивляешь. Разучился сам решения принимать? Я тебе, кажется, ничего страшного не предлагаю. Да - значит, да, а нет - забудь и закончим об этом... - Ира... Не все даже то, что можно делать безнаказанно следует делать. По крайней мере сразу. А тебе что, трудно прокатиться? Провести еще денек на природе? Вчера я у тебя, сегодня ты у нас... Ну? Ей вдруг представилось, что ничего не было, она ему ничего не говорила, они просто нормальные, обычные муж с женой, обсуждающие проблему воскресного отдыха. - Ох, Новиков, годы тебе на пользу не идут. А куда хоть ехать? - До Осташкова, а там совсем близко. ...Поехали на ее машине, потому что Андрей не рискнул отправляться в дальний путь на чужой и порядком разболтанной "Волге". В пути разговаривали на совсем посторонние темы, в основном - заново знакомились, с двух сторон наводя мост через разделившие их годы. Как бы невзначай, просто любопытствуя, Андрей коснулся и текущего момента. - А вот интересно все же, чем вы, пришельцы, от нас отличаетесь? Что в вас есть такого, потустороннего? - Господи, ты ж со мной столько дней и ночей провел. Неужели не разобрался? - А вдруг ты умело маскировалась, втираясь мне в доверие? - Не валяй дурака, ради бога. Я уже жалею, что с тобой связалась. Сколько вокруг есть серьезных мужчин. - То, что случилось, уже нельзя неслучившимся сделать... - Успокойся, ничем я от тебя не отличаюсь. Ну, память лучше... Знаю то, что ты не знаешь. Но это, впрочем, взаимно. Кое-какой техникой владею, вам неизвестной... Изучала способы работы с временем... И заметь, Новиков, при желании могу всему этому тебя обучить. - Заманчиво, дарлинг, даже очень... Но все это так пока. Не очень впечатляет. А истинные чудеса чтоб? Левитация, трансгрессия, телепатия, трансмутация, тушение звезд. Воскрешение покойников, наконец! - Тебе вредно читать низкопробную фантастику... - А что? По-твоему, выходит - миллионы лет развития и ничего такого этакого, грандиозного? Скучно... - Не замечала раньше за тобой некоторой туповатости. Обывательский уровень... - Это потому, что я всегда играл только на своем поле. - Объясняю на доступном уровне. Ты вот тоже очень могущественный человек, представитель великой цивилизации. Возьму я и телепортирую, как ты выражаешься, тебя в... Какое время ты предпочитаешь в прошлом? - Вас понял. Ты намекаешь, что без современной техники и ноосферы я ничто? Согласен. Но ты специально готовилась... - И ты готовься. К поездке в Древний Рим. Но с собой возьмешь не больше того, что унесешь в руках... Ну? - Надо прикинуть... Он думал километра три. - Выходит, туда вообще почти ничего не возьмешь стоящего. Автомат с патронами, антибиотики, справочники какие-нибудь. Прожить можно и даже крупные беспорядки учинить. А больше ничего. Никакая техника работать не будет, не от чего... - Вот и я в той же ситуации. Пара специально сконструированных под ваше электричество приборов, кое-какая мелочь автономного питания, а остальное в голове. И после прибытия - кружок технического творчества на дому. Новиков словно вдруг потерял интерес к разговору, стал отвлекаться на проносящийся за окном пейзаж, переменил тему. Самое главное он узнал. С помощью некоторых приемов прикладного психоанализа он выяснил - перед ним все та же самая Ирина, а никакая не межзвездная Мата Хари в образе красивой женщины. Остальное пусть выясняет Левашов. Ему даже пришла в голову роскошная мысль, которая вообще меняла всю картинку. Только высказывать ее пока рано. От избытка положительных эмоций он подвинулся к Ирине, приобнял за плечи, поцеловал за ухом. Она дернула плечом. - Не надо. Мешаешь. Видишь, какое движение. Но тон у нее был не строгий. ...Набуксовавшись на узких песчаных проселках, к вечеру они все же пробились к глухой селигерской деревне, где отшельничал Левашов. Ирина едва его узнала. Дочерна загорелый, с высветленными солнцем и солью усами и бородой он напоминал средневекового новгородца или помора. Как рассказал ей по пороге Андрей, он оставил свой НИИ и несколько лет уже плавает на новороссийских танкерах инженером-электронщиком, обретя желанную свободу научной мысли, финансовую независимость и право отдыхать по своему усмотрению четыре месяца в году. И сейчас проводит очередной отпуск в рыбалке и размышлениях. ...День медленно, как это бывает только в северной России в разгар лета, угасал, и его закат был полон неизъяснимой и непонятной тому, кто сам не видел, прелести. Они втроем сидели в дальнем углу усадьбы, как назвал Левашов купленный в прошлом году громадный пятистенок из кондовых бревен с вырезанной на фронтоне датой: "1914", с заброшенным и выродившимся яблоневым садом. Внизу блестела гладь Селигера, за нешироким плесом отражались в воде стены и башни древнего монастыря, который никто не пытался охранять как историческую реликвию по причине абсолютной удаленности от всякого подобия цивилизации, а дальше, за островом Столбным, склонялось к закату большое медное солнце. В камышах на берегу шелестел ветер. Они сидели в дряхлых плетеных креслах, не спеша отхлебывали пиво из тяжелых, как трехдюймовые снаряды, литых стаканов, и Новиков близко к тексту пересказывал Левашову то, что узнал от Ирины, а сама она, словно это ее никак не касалось, смотрела по сторонам совершенно отсутствующим взглядом, демонстрируя то ли полное доверие к мнению и позиции Новикова, то ли, наоборот, желая показать, что она не хочет иметь со всем этим ничего общего. Левашова ее поведение нервировало, он все пытался понять, в чем вообще смысл ситуации, при которой его вынудили присутствовать, и не напоминает ли это семейную сцену, когда супруги общаются через посредников. Ему также приходилось думать, как расценить вновь возобновленную связь Новикова и Ирины, и уж потом, в третью только очередь, до него дошел истинный смысл и суть разговора. - Знаете, мальчики, вы тут общайтесь, а я пойду по деревне пройдусь. Сто лет не видела такой глуши. К озеру спущусь... Ирина ушла, друзья остались вдвоем. - И все так и есть? - после долгой паузы спросил Левашов. - Нет, пошутить захотелось. - И ты ей веришь? - Не хотел бы, но... - Сподобились. Впрочем, это даже справедливо. Я об чем-то эдаком всю жизнь мечтаю. - Концерт по заявкам продолжается. К твоей теме это близко? - Не слишком. Я больше искривленными пространствами интересуюсь. Но кое-что позаимствовать можно. Например, идею канала. Пробой через время, но значит - и через пространство тоже. Как-то же она к нам попала. - Ну, поговори с ней. Может, что и выяснишь. Правда, состояние у нее сейчас... Смотрю, и душа переворачивается... Я ее чего и привез: глядишь, рассеется. И тебя поконсультирует по старой дружбе... - Дружбе... - покривился Левашов. - Ты же знаешь, как она ко мне относится. - А вот она уверена, что это ты ее терпеть не можешь. Интересно, да? "Синдром Левашова" - хорошее название для специфических форм определенного недуга, когда скрытые эмоции из подсознания, вытесняясь в сознание, преобразуются в псевдонеприязненное отношение и поведение при общении с возбудителем. Красиво сформулировано? Продаю... - Да пошел ты со своим юмором... - Чтобы я так был здоров, сказали бы тебе в Одессе. Скажи лучше, а тебя что, совсем не задевает, что она оттуда? - Что она _оттуда_ или что _она_ оттуда? - Второе. - Знаешь - абсолютно. Для меня она - та же самая Ирка. - В которую ты, как я теперь понял... - Может, прекратишь? - А зачем? Кстати, она не только свободна сейчас, а жутко одинока. Космически... Гляди, каламбурчик вышел. - А ты? - Я... Мой поезд уехал вон аж когда... И окромя сентиментальных воспоминаний и суровой мужской дружбы, нас с ней ничего не связывает. - Мели, Емеля... Развелось психологов, а нет, чтобы девушке попросту в глаза посмотреть. Стала б она с каждым недоумком за полтыщи кэмэ ни с того ни с сего гнать... Поверь моему опыту. Особливо у замужних, году так на третьем-пятом, сентиментальные воспоминания способны превращаться в материальную силу... - Ладно, размялись. Давай по делу. ...Ирина вернулась, когда уже почти стемнело. Ее прогулка по деревне не вызвала у местных жителей, проживающих тут в количестве около пятнадцати человек, никаких внешних проявлений интереса. Тут всяких туристов видели. Мужчины встретили ее радостными возгласами и непривычными в их устах комплиментами, и она поняла, что ее дело плохо. - Предлагаю считать сумерки сгустившимися и перейти в дом, а то свежеет, да и комарики... - сказал Левашов. - Принято. Ведите меня... Левашов зажег большую двенадцатилинейную лампу под зеленым абажуром. Пряный запах керосина, тьма, собравшаяся по углам из центра комнаты, мягкий золотистый отсвет свежевыскобленных и проолифенных бревенчатых стен сразу создали уют. Ужин Левашов подал самый простой - уха и жареные грибы. Он не страдал комплексом Лукулла и с собой привез только табак и напитки, в остальном полагаясь на дары земли, воды и сельпо. Так они и провели этот последний в ее памяти счастливый вечер. Неспешный ужин, разговоры, чай из самовара с гордой надписью по боку "Сукинъ и сыновья..." Словно между прочим касались бытовых подробностей первой Ирининой жизни, не уделяя им большего внимания, чем, скажем, рассказам Левашова о нравах грузчиков Латакии или воспоминаниям Новикова о встречах с американками из Корпуса мира. И снова она поражалась выдержке своих друзей. Пусть она и знала их, как ей казалось, великолепно, но ведь были они для нее всего лишь люди, а она читала серьезные, не фантастические, философские книги, где рассматривались проблемы гипотетических контактов. И всегда в них более или менее явно проводилась мысль о шоке невероятной силы, тотальном комплексе неполноценности, угрожающем человечеству при встрече с высшим разумом. И выходило, что либо Новиков с Левашовым необыкновенно шокоустойчивы, либо просто не считают ее носительницей означенного высшего разума. Какой вариант для нее лучше, она пока не решила. Наконец Левашов встал. - Ну, хватит. Спать мы тебя положим наверху, есть там светелочка, в самый раз для тебя. Можно бы и на сеновале, да вот сена там нет уже лет тридцать. ...Она уже задремала и не знала, сколько еще друзья сидели внизу без нее. Дверь скрипнула и, открыв глаза, Ирина увидела, как вошел Новиков. Остановился у изголовья, постоял молча, словно не зная, что делать дальше. - Ты что? - шепотом спросила она. - Не спишь? Вот и я тоже. Ирина села на постели, подвинулась к стене. Простыня соскользнула, открыв плечи и грудь. Она не стала ее поправлять. Андрей присел рядом, провел ладонью по ее