о улицам и музеям, вечерами - по театрам и ресторанам, или рвануть в Сухуми, на вроде бы теперь принадлежащую ему дачу... Сполна насладиться абсолютным исполнением всех желаний, что приходили к нему бесконечными вахтами. Желаний заведомо тщетных, оттого и по-особому волнующих... И ведь не заставляет никто поступать по-другому. Разве перед инопланетянином Антоном стыдно? А чего стыдиться? Он ведь, в принципе, поймал его на "слабо" - изящно оформленное, но все же... А ведь с детства известно: "На слабо фрайеров ловят". А вот поди ж ты! Остается утешиться другой мудростью, неизвестно когда и где подхваченной: "Мечтать о чем-либо - значит обладать многим, получить что-либо - значит тотчас все потерять". Прямо будто про него... Одна надежда, что "тотчас" - понятие достаточно растяжимое. Время у него еще было, и он сначала заехал в "Прагу", заказал двухместный столик - именно там, где хотел. Трудности, естественно, возникли, но разрешились сразу же, как только в руке мэтра исчезла зеленовато-серая десятидолларовая бумажка. Сам Воронцов не до конца понимал механизм особой власти данной продукции Федерального резервного банка США над работниками отечественной сферы обслуживания, но пользоваться им умел. Были и другие способы, тоже вполне эффективные, однако они требовали гораздо больше времени и сил, да и уважение, достигаемое с их помощью, имело оттенок несколько вымученный. А так всего через десять минут, сделав предварительный заказ, он уже легко сбегал вниз по беломраморной, украшенной зеркалами лестнице, уверенный, что все будет сделано по высшей категории. Развернувшись на заставленной машинами площадке, Воронцов выбрал подходящий момент и стремительно бросил взревевший мотором "БМВ" в проносящийся сквозь Калининский проспект автомобильный поток. Ему еще хватило времени заскочить в ближайшую "Березку" и оставить там все свои инвалютные ресурсы, загрузив взамен багажник коробками, пакетами и свертками, содержимое которых не могло оставить равнодушной и гораздо более привычную к красивой жизни женщину, чем Наташа в ее нынешних обстоятельствах. Настроение постепенно пришло в норму, он уже с обычной иронией думал о посетившей его на миг душевной слабости, отнеся ее на счет общей усталости и слишком эмоционально пережитой встречи. Дмитрию даже стало казаться, что и опасения Антона преувеличены, история с пришельцами всех родов и видов благополучно завершена, сегодняшняя беседа с Левашовым, Новиковым и прочими это подтвердит, и он со спокойной душой вернется в дом напротив Рижского вокзала. Воронцов успел представить с приятно замирающим сердцем, как Наташа сейчас уже начала собираться, сидит перед зеркалом, нанося на и без того красивое лицо вечернюю боевую раскраску, и то, как все будет вечером и после. Начал впрок набрасывать краткие тезисы застольной беседы, шутки и тесты, в меру остроумные и с подходящим подтекстом, одним словом - разрабатывать диспозицию... А через минуту все пришлось забыть. Он затормозил, потому что улицу перед ним перекрывало ограждение из красных металлических решеток, охраняемое милицией. Воронцов собрался заглушить мотор, но вовремя вспомнив о магической силе номеров своей машины, коротко и требовательно просигналил. Прием сработал безотказно. Командовавший нарядом лейтенант махнул рукой, сержанты дружно сдвинули решетки и вдобавок козырнули. Предчувствие, кольнувшее в сердце, не обмануло Дмитрия. Он понял это, увидев перед знакомым домом скопление пожарных, санитарных, милицейских и просто начальственных машин. Припарковался рядом с ними, но и чуть в стороне, чтобы не слишком бросаться в глаза и в случае необходимости без затруднения исчезнуть. Угол дома, как раз тот, где помещалась квартира Левашова, выглядел необычно. Необычно для мирного времени и в зоне, безопасной в сейсмическом отношении. Два нижних этажа остались на месте, а выше громоздилась груда камней, из которой торчали погнутые двутавры, обломки балок и половиц. Обрушился как раз стык фасадной и торцевой стен, метров по десять в каждую сторону, раскрыв угловые квартиры, как театральную декорацию. Часть мебели в них раздробило и сплющило рухнувшими стенами и деталями перекрытий, часть разлетелась по тротуару и газонам перед домом, остальное так или иначе удержалось на своих местах. Оттесненная милицией и пожарными во внутренний двор толпа жильцов пострадавших квартир, соседей и случайных прохожих шумела и волновалась. Слышались оттуда истерические крики и женские рыдания. В воздухе носилась известковая пыль и ощущался залах газа. Покусывая губу, Воронцов подошел к группе офицеров с ключами и молотками на петлицах, где давал указания молодой и резкий подполковник. Подождав, Дмитрий вклинился в разговор. - Жертвы есть? - отрывисто спросил он. - Покойников нет, а покалеченные имеются. Разной степени тяжести, - с разгону ответил подполковник. - Причину выяснили? - продолжал Воронцов сбор информации. Подполковник взглянул на него будто бы с сомнением, но Дмитрий успокаивающе коснулся левого нагрудного кармана, словно намереваясь вытащить лежащее там удостоверение. Этого жеста оказалось достаточно. - Непосредственная причина - разрушение стен третьего этажа. Но чем оно вызвано... Что-то тут странное произошло. Воронцов кивнул и отошел. Он уже и сам сообразил, что имеет в виду пожарный начальник. Здесь напрашивалась отчетливая военно-морская ассоциация. Такие именно повреждения мог бы вызвать, к примеру, бронебойный снаряд главного линкоровского калибра (типа "Нью-Джерси", например), если бы он попал как раз в стену квартиры Левашова, прошел, не разорвавшись, навылет, и, разумеется, разнес в пыль и обе стены, и все, что находилось между ними. А уже после этого, лишенные опоры, рухнули верхние этажи. Но поскольку на самом деле из шестнадцатидюймовых пушек здесь никто не стрелял, оставалось предположить, что сбылись (и так быстро!) слова Антона, и не кто иной, как означенные пришельцы-аггры начали действовать. Неизвестным, но вполне очевидным способом они изъяли из дома всю квартиру Олега целиком... Воронцов специально подошел вплотную, потрогал стену рукой. Все верно. Срез прошел точно, будто сделанный лазерным лучом, и только обвал двух верхних этажей и вторичная деформация конструкций слегка маскировали сверхъестественность случившегося. Но специалисты, конечно, быстро разберутся. И станут в тупик. Скоренько разберут развалины, наверное, уже сегодня ночью, и обсуждать будет нечего. До ученых просто дело не дойдет. Да и что они скажут? А технику-смотрителю ЖЭКа объявят выговор. На том все и кончится. Воронцов повернулся и не спеша пошел к машине. Ему снова стало не то чтобы страшно, а жутко не по-хорошему. Как там, в сорок первом, на лесной дороге. А может, и хуже. Все-таки война есть война, и вещи, хотя и трагические, но для войны обычные, совсем иначе воспринимаются в мирное время. С тем, что Олега больше нет, придется смириться. Он, скорее всего, жив. Для того, чтобы просто убить человека, нет необходимости извлекать из дома брусочек объемом кубов этак в двести. Если только им не понадобилась именно квартира. Из-за ее содержимого. А содержимое как раз им понадобиться могло. Левашов показывал ночью комнату, забитую полученной от инопланетянки Ирины аппаратурой... Чтобы попытаться выяснить судьбу Левашова, придется обращаться к Антону. Ничего не поделаешь. То есть - никуда он от этого дела не ушел, как Антон и предвидел. Воронцов, не сдержавшись, выругался вслух. Стоявший поблизости милицейский сержант заинтересованно вскинул голову, ожидая продолжения. Дмитрий сделал грозное лицо. Открыл дверцу, сел, положив руки на руль. Полез в карман, нащупал пустую пачку от сигарет и еще раз не сдержался. Но уже шепотом. В конце концов, можно и по-другому. Показать Антону и всем прочим, что не такие уж они психологи и пророки. Послать их всех к черту. Наплевать и забыть. Олега нет. Его не вернешь. Смешно думать, что человек - существо жалкое, слабое, полудикое - может всерьез рассчитывать играть на равных с субъектами, свободно устраивающими такие вот штуки. Свободно манипулирующими пространством и временем. А мы? Словно папуасы какие-нибудь развивающиеся, заманили белого колонизатора в яму, замаскированную сучьями и травой, стукнули по голове бамбуковой оглоблей и в полном восторге от своей лихости начали веселиться, пить пальмовое вино и закусывать малосольными ананасами. В то время как другие колонизаторы, которые в яму не попали, похватали автоматы, погрузились в вертолет - и вот они! Прилетели наводить порядок. Очень убедительная аналогия. И в его, воронцовском, положении самое разумное - возблагодарить бога, что (и если) пришельцы лично до него не добрались. Ехать надо сей же час к Наталье и - вести ее в ресторан. Помянуть Олега, как положено - и точка. Прицелы зачехлить, стволы вернуть в диаметральную плоскость, команду свистать к вину и на обед... Воронцову показалось, что на него начали обращать внимание. Ожидать, пока кто-нибудь решит познакомиться с ним поближе или проверить документы, Дмитрий счел глупым. Да и делать ему здесь больше нечего было. Цепочка оборвана. Ни адресов, ни телефонов друзей Левашова он не знает. А если бы и знал? Логично предположить, что операция изъятия коснулась не только Левашова. Любая грамотная спецслужба брала бы всех причастных, одновременно. Закон жанра... Мотор тихо зашелестел, машина покатилась мимо изувеченного дома. Воронцов в последний раз посмотрел туда, где всего лишь полсуток назад они сидели с Олегом за столом и Левашов излагал ему свою эпопею. Наверное, если бы не было у него позади двух войн, он испытывал бы сейчас отчаяние, печаль и горечь потери друга. Теперь чувства были другие. Как у разведчика, потерявшего товарищей за линией фронта. Горевать там просто некогда. Надо думать, как в одиночку выбраться и остаться в живых. А если для этого придется сутками лежать в болоте, ночью ползти по минному полю и ножом снимать вражеских часовых - ничего не поделаешь, такая работа... - Ну и как, капитан, вам эта хохмочка с яйцами? - услышал он за спиной знакомый голос. Стиль требовал ответа быстрого и достаточно остроумного, но на это у Воронцова резерва эмоций уже не оказалось. Он стиснул пальцами руль, подержал так секунд пять, глубоко вздохнул, ослабил хватку и, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно, слегка повернулся к Левашову, уже поднявшемуся с пола и вытянувшемуся вдоль заднего сидения: - Шуточки у вас... низкопробные... мон шер. - Подумал и добавил: - Только прячешься ты, по-моему, зря. Думаешь, орелики, которые полдома смогли выхватить и унести, через миллиметровую железку тебя не разглядят? - А очень может быть, - Левашов отвечал бодро и весело, незаметно было, что с ним только что произошло нечто из ряда вон выходящее, а по большему счету даже и невероятное. Впрочем, как раз для него, изобретателя установки совмещения пространства-времени, может быть, и вправду ничего такого не произошло? У монаха Бертольда Шварца взрывом разнесло дом, что здесь неожиданного? Профессиональный риск в пределах допусков. - Я уже все обдумал. Или на них принцип неопределенности действует, или они, как тот охотник, при выстреле оба глаза закрывают. Техника-то у них классная, что скажешь... Стенка между мной и соседом - в два кирпича, так ровно ряд срезали, а другой остался. Я посмотрел... - А поподробнее если? У меня времени анализировать не было, и для дедукции информации не хватает... - Да я ведь тоже ненамного больше твоего знаю. Сидел, ждал тебя. Посмотрел на часы, семнадцать пятьдесят пять было, точно. В дверь позвонила соседка. За деньгами пришла, за уборку подъезда. Я ей дал трояк. Она говорит - сейчас сдачу принесу. Пустяки, говорю. Она: нет, нет, как же, сейчас отдам - и идет к себе. Я машинально выхожу на площадку - и вот тут все и случилось. Сейчас не соображу, показалось или действительно - нечто вроде мгновенного свиста - и сразу стало очень светло на лестнице. Вместо моей стены и двери - открытый вид на улицу. На секунду я обалдел, тут же затрещали перекрытия, потолок стал прогибаться, мусор всякий посыпался, штукатурка с потолка начала отваливаться... Я соседку за руку, и под лестницу. Лестничные клетки прочнее чем перекрытия... - Это еще когда как, - вставил Воронцов. - Бывало и наоборот. Дом совсем целый, а пролеты все обрушены. В Порт-Саиде... - Не спорю. Только мне перебирать варианты некогда было. Но не ошибся. Лестница уцелела. Я довольно резво выскочил во двор. Там уже крик поднялся, народ сбегаться стал, а я вдоль стеночки - и к трансформаторной будке. Ключ на всякий случай универсальный у меня при себе. Сообразил, что возле трансформаторов всякие вихревые токи, искривления полей и тому подобное. Не должны они меня там были заметить. Я в их электронике уже прилично разбираюсь... Воронцов слушал Олега и думал, что несмотря на грандиозные масштабы втянутых в конфликт сил, экзотически звучащие термины межзвездных стратегий и тактик, внешние результаты проявления этого величия вполне мизерные. И даже - отдающие некоторым провинциализмом. Казалось бы - суперцивилизация, власть над пространством, временем, перебросы энергии галактических масштабов - и в то же время с тремя земными парнями справиться не могут. Это было странно, непонятно, подозрительно и наводило на мысль - а нет ли и здесь тонкого, хитро спланированного и замаскированного подвоха. От таких предположений все еще больше запутывалось и голова казалась заполненной вместо мозгов сырыми опилками, как у одного из персонащей детской книжки. - Залез я туда и стал тебя ждать... И все. Ты куда сейчас едешь? - спросил вдруг Левашов и приподнялся на сиденье, чтобы выглянуть в окно. - Пожалуй, что никуда. Поскольку не знаю, как нам дальше быть. Сейчас на Таганку выезжаем... - Наверное, не стоит тебя сейчас к нам тащить... - с сомнением сказал Олег. - Лучше ты меня возле метро выбрось, прямо у самого входа. А попозже позвонишь... - Он назвал телефон мастерской Берестина. - Если же и там что-нибудь на мой случай похожее произошло - давай договоримся, как связь восстановим. - Считаешь, в метро безопаснее? Тогда так: я через час звоню. Телефон не ответит - звоню еще раз, через три часа. Не получится - встречаемся в полночь на "Рижской". Внизу, возле эскалатора. Если что помешает тебе или мне - тогда завтра в девять утра на переходе с кольцевой на радиус на "Проспекте Мира". Годится? - Да все равно... Ну а совсем на последний случай - завтра вечером, в двадцать один... Опять на Рижской. Устроит, или другие пожелания есть? - Чувство юмора Олег не утратил и сейчас. - Боюсь, к завтрашнему вечеру нас и как звали, забудут, если сегодня не увидимся. - Да кто его знает... Люди и через десяток лет встречаются. Ты еще два телефона запомни: Андрея Новикова и Сашки Шульгина. Вдруг да пригодится. В разговор, который сам по себе звучал достаточно нарочито, они вложили все свои познания, почерпнутые из заграничных детективов и отечественных шпионских книжек. Ну а что же поделаешь, если пришлось жить в мире, который стал таким не похожим на предписания метода социалистического реализма. - Договорились. Надеюсь, все будет о'кей. Предчувствие такое. - И неожиданно Воронцов сказал то, чего говорить не хотел без крайней необходимости. - Но если даже что и случится... неприятное... - ты не мандражь. Чего-нибудь придумаю. На каждый газ есть противогаз. Видимо, в голосе его прозвучали такие нотки, что Левашов насторожился. Он знал, что болтать из любви к искусству Воронцов не приучен и от сентиментального желания подбодрить друга ничего не значащими словами далек так же, как старушка-выпускница Смольного - от боцманского сленга. Но если так, то в чем смысл его слов? Но задуматься Воронцов ему не дал. - Все. Приехали. Сейчас выскочишь - и метро прямо перед тобой. Может, тебе пистолет дать? - предложил он, имея в виду не столько реальную огневую мощь "Беретты", как ее психологическое воздействие на Левашова. - С каких это пор ты пушку при себе носишь? - С сегодняшнего утра... - Оставь себе. А лучше выбрось, от греха. Спокойнее будет. - Спокойнее уже никогда не будет... Ну, пошел! - скомандовал он, притирая машину к бордюру перед Павелецким вокзалом. Левашов быстрым шагом, настороженно осматриваясь, но все же сохраняя достоинство и не переходя на бег, пересек тротуар и скрылся в потоке людей, втекающем в двери станции. Воронцов постоял с минуту, непонятно чего ожидая, прикинул, как быть дальше - ехать ли сразу к Наталье или еще покататься по городу и позвонить ей из автомата? Решил, что любая шпиономания должна иметь пределы, и резко включил скорость. ...Наташа ждала Воронцова. И не просто так, а творчески. То есть - мобилизовав все возможности своего гардероба и парфюмерно-косметического фонда, придавала себе тот внешний вид, который должен был убедить Дмитрия, что лучше ее женщины он не видел и не увидит впредь. Однако ирония иронией, а и действительно в их внезапной встрече она увидела знак судьбы, от которой давно уже ничего хорошего не ждала. Жизнь после развода с мужем, оказавшимся совсем не тем человеком, который был ей нужен, казалась сейчас (да и была на самом деле) сплошной серой полосой, бесконечным чередованием не приносящих радости рабочих дней с пустыми вечерами, субботами и воскресеньями. Не очень частые выходы "в свет", то есть посещения более или менее интересных спектаклей, концертов, фильмов и выставок, или вечеринки в обществе таких же, как она сама, одиноких женщин, ничего не меняли. Несколько коротких связей с мужчинами, казавшимися подходящими кандидатами в новые мужья, не принесли ни радости, ни результата. Мужчины эти очень быстро оказывались всего лишь ухудшенными вариантами ее Сергея, людьми, на которых нельзя было ни положиться, ни опереться. И будущее представлялось абсолютно беспросветным. И вдруг - невероятная, немыслимая встреча с Воронцовым. Единственным человеком, который любил ее по-настоящему и который - так она поняла теперь - мог бы в свое время стать именно тем в ее жизни, кого ей так не хватало. И что она поняла слишком поздно. Та вспышка страсти, внезапная, неожиданная для обоих, что охватила их сегодня, окончательно подтвердила - с Дмитрием она сможет быть... ну, если и не счастливой, то хотя бы спокойной. Если... Если для него случившееся столь же важно и серьезно, как стало для нее. Наташа долго выбирала платье, колеблясь между стилем ярким, праздничным, вызывающим (ведь шила же и такое неизвестно для чего) и строгим, приглушенно-элегантным. Остановилась наконец на летнем костюме английского покроя, из легкой зеленовато-песочной ткани, к которому как раз хорошо подходили купленные сегодня туфли и подаренный свекровью к свадьбе топазовый гарнитур. Потом она долго возилась с прической, с особым тщанием наносила макияж. Наконец все было готово. Наталья Андреевна смотрела на себя в зеркало и понимала, что достигла предела своих возможностей. И если Воронцов не оценит сегодня ее стараний - иного шанса у нее может и не быть. Того, что мужчина мог желать в такой ситуации, Воронцов уже добился, а вот захочет ли он продолжения - зависит только от нее. Время подходило к восьми, а он все не шел. Тщательно скрываемая тревога охватила Наталью все сильней. А вдруг он больше не появится? Вообще. Мало ли что могло с ним случиться. От дорожной катастрофы до вмешательства соперницы. Отчего и нет? Жил же он как-то все эти годы, и вполне у него может быть любовница в Москве. Даже наверняка. Для чего он тогда сюда приехал? Не к ней же, если смотреть правде в глаза. Он явно не монах, скорее напротив. На такого видного мужчину бабы летят, как мотыльки на свечу. Это только она сочла его недостаточно для себя хорошим. Она как бы забыла, что всего восемь часов назад вообще не представляла себе Воронцова, как реально существующего человека, а сейчас ревновала его чуть ли не ко всем женщинам Москвы сразу. Ревновала, не успев еще полюбить. Ни читать, ни делать что-нибудь другое она уже не могла, только смотрела поминутно на часы, садилась и снова вставала, выходила на кухню и пила воду, чувствуя, что ее начинает сотрясать внутренняя дрожь, такая, как перед решающим экзаменом. От звонка в дверь она дернулась и с трудом заставила себя не побежать, а выйти в прихожую спокойным шагом. И даже придала лицу надменное, несколько недовольное выражение - мол, опаздываете, Дмитрий Сергеевич, и только мое доброе к вам отношение заставляет извинить вашу возмутительную необязательность... А в душе она почти молилась: "Лишь бы это был он, лишь бы все было в порядке!" Воронцов вошел веселый, с букетом метровых фиолетовых гладиолусов и, увидев Наташу, округлил глаза. - Натали! Сражен наповал! Ничего ослепительнее я в жизни не видел последние пятнадцать лет. Позвольте, мадам, предложить вам руку и увлечь за собой на поиски приключений, кои ждут нас за пиршественным столом... - Ну, Воронцов... - покачала она головой снисходительно. - Ты все такой же. Что с тобой поделаешь... - И не удержалась: - А я уж было подумала, что ты передумал. - Как можно? Пока Воронцов жив - он держит слово. Ты извини, я совсем быстренько переоденусь и побреюсь, если ты не против. Рядом с такой женщиной я не могу выглядеть, как биндюжник... - Он взял ее руку, провел ладонью по своей щеке и на секунду прижал к губам. ...Воронцов смотрел на Наташу, сидящую напротив, и на ее отражение в зеркальной стене, к которой был вплотную приставлен столик, смотрел и чувствовал, что заноза, много лет сидевшая в сердце, то месяцами не дававшая о себе знать, а то без видимых причин начинавшая вновь шевелиться, вызывая саднящую боль, теперь исчезла. Никогда у него не было так легко на душе. Несмотря на все, происшедшее сегодня с Левашовым, и на то, что еще ждет его, всех их, в недалеком будущем. "Довлеет дневи злоба его". А все посторонние мысли и дела - завтра. Вообще все - только завтра. Достаточно того, что Левашов благополучно добрался до своих друзей. Аггры там, скорее всего, его не найдут, есть у Олега по этому поводу какие-то свои специальные соображения, будем надеяться - основательные. А он, Воронцов, хочет сейчас только одного - смотреть на Наташу, говорить с ней, танцевать, наливать в ее бокал пузырящееся шампанское и благодарить судьбу. Как там у Тютчева: "...На мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной..." А может, не совсем так, и не у Тютчева, а совсем даже у Пушкина, он не помнил точно. Сентиментальны его мысли и желания, глупы и примитивны? Ну и пусть. Ему хорошо, Наташа с ним - вот что важно... Он читал ей стихи. В основном Гумилева, три книжки которого купил лет десять назад по случаю - с рук - в Ленинграде, и с тех пор считал, наравне с Лермонтовым, лучшим из русских поэтов. - Вот ведь ерунда какая, - говорил он. - Кого только у нас не печатают. Антисоветчика Бунина, крепостника Фета, феодалов всяких и рабовладельцев, иностранцев - само собой, далеко не марксистов, а Гумилева - нет. Никто уже и не помнит, когда его расстреляли и за что, участвовал он в заговоре или нет. Темное дело. Цветаева вон какие стихи белогвардейские писала - "Лебединый стан", и ничего. Великая поэтесса. Савинкова помиловали, а уж тот действительно враг был... Бред в буквальном смысле. Или - нечистая совесть... И снова читал. Наташе было все равно. Гумилев ее не интересовал, но ей приятно было слушать Воронцова, и она поддерживала разговор. - А мне кажется, что он слишком манерен. Позер, я бы сказала. Красивостей чересчур... - Значит, я тоже такой, потому что мне именно это в нем и нравится. Будто я сам все написал. Ну, разве не великолепно? Застонал я от сна дурного И проснулся тяжко скорбя: Снялось мне - ты любишь другого И что он обидел тебя... Впрочем, если не нравится - брошу. Расскажи еще что-нибудь о себе. Как ты жила, что интересного с тобой случалось... Подтянутый, как кайзеровский офицер, официант, облаченный, к тому же, волею общепитовского начальства, в черную пару с серебряными лампасами и витыми шнурами на плечах, то и дело возникал у столика, что-то убирал, добавлял, переставлял, очевидно, должным образом сориентированный метрдотелем; его подчеркнутая предупредительность наглядно подтверждала роль материальных стимулов в сфере обслуживания, но раздражала Воронцова, потому что все время прерывала нить разговора. Наташа говорила тихо и грустно: - Я ведь тоже вспоминала тебя. Нечасто, - она старалась быть искренней. - Когда мне тоже бывало плохо. Очень мы были глупые тогда... - вздохнула она. "Кто глупый, а кто и нет..." - подумал Воронцов. Она словно уловила его мысль. - Не думай обо мне слишком плохо. Ты тоже виноват. Ты был... не в меру деликатен тогда. А надо было вести себя решительней. Вот как сегодня. И никуда бы я от тебя не делась... "Чудо как здорово. - Воронцов с трудом сдержал улыбку. - Посмертный инструктаж, можно сказать..." Он прикрыл ладонью ее лежащую на столе руку. - Оставим это. Все было правильно, наверное. Пойдем лучше потанцуем. Когда они вернулись, места их были заняты. Парень лет около тридцати, поразительно похожий одновременно на артистов Ланового и Тихонова, когда они были в соответствующем возрасте, сидел на Наташином стуле и рисовал ручкой ножа узоры на крахмальной скатерти, а другой, человек годами ближе к пятидесяти, толстый, носатый, с неухоженной седеющей бородой, но в безупречном синем костюме, опирался локтем о стол и с радушной улыбкой смотрел на приближающегося Воронцова. У Дмитрия захолодели пальцы рук, и он отчетливо ощутил тяжесть "Беретты" во внутреннем кармане пиджака. - В чем дело? - спросил он как можно вежливее у старшего. Тот с готовностью поднялся, старорежимно шаркнул ножкой. - Простите великодушно, что позволил нарушить ваше уединение. Но если позволите - буквально на пару слов. Дело совершенно неотложное. Он сделал жест рукой, его спутник тоже подскочил, согнулся в талии, пропуская Наташу на ее место, и пересел на стул Воронцова. - Мой товарищ пока займет вашу даму, а вас я попросил бы отойти в сторонку. Хотя бы на лестницу или в курительную... Дмитрий поймал недоуменный взгляд Наташи. Кивнул ей небрежно-успокаивающе. - Я сейчас, Натали. В холле неожиданный собеседник указал на кожаный диван в углу. - Итак? - поинтересовался Воронцов, извлекая из протянутой ему пачки длинную черную сигарету с серебряным ободком, а перед глазами вдруг всплыла сцена фильма из нэповской жизни - стрельба в ресторанном зале, визг женщин, звон стекол, прыжок в окно и отчаянный бег по крышам. Увы, не те времена, не тот этаж и вообще тут другой случай, судя по всему. - Мы, видите ли, разыскиваем известного вам Олега Левашова. У нас с ним в Одессе были свои дела, а встретиться перед его отъездом не удалось. Ну, сами знаете, как бывает... - В произношении этого странного человека, только что безукоризненно русском, вдруг отчетливо зазвучал классический, литературно-фольклорный акцент. - И вот нам стало известно, что вы его близкий друг, вы с ним виделись ночью, так не могли бы вы помочь нам его отыскать? - Виделся. Эт-точно. И ночевал. Пока не нашел более подходящего места. - Воронцов принял предложенные условия игры. - Восхищен вашими способностями. Найти человека в Москве... Я себя подразумеваю. Это надо уметь. Вам бы ваши способности сразу по назначению употребить. Неужто Олега труднее разыскать, чем меня? А я тут проездом. И ждут меня, как видели... Ничем не могу помочь. - Не надо, - увещевающе сказал мужчина. - Не держите меня за мальчика. Вы же его подвозили сегодня... - Ну, раз вы даже про это в курсе, так должны знать, где и как мы расстались, и что я делал после этого. Нет? - Знаем. А дальше? - А дальше я здесь, а он... Я же не хирург, как у вас в Одессе говорили. Во времена Бабеля. - Он позволил себе этот маленький подкол. Чтоб не забывались. - Человек попросил, я подвез. У него свои дела, у меня свои. Если б у нас были другие планы, мы бы в другом месте и оказались. А так... Вы мою спутницу видели? На кой мне, простите, ляд, знать и думать про что-то другое? Олег, допустим, тоже свои вопросы сейчас решает. Мне он станет нужен - я позвоню. И наоборот. Ву компрене? - Это все, что вы имеете сказать? - голос "одессита" был так же ровен и даже ленив. - Абсолютно. Сами посудите... - Жаль. Искренне и глубоко. Выходит, не помогли вы нам. - К сожалению. Вам бы сразу, - Дмитрий решил оставить последнее слово за собой, - не за мной ехать, а за ним смотреть. Делов-то - догнать человека в метро. Эскалатор один, направлений всего два. Я бы догнал, если б потребовалось. - Возможно, вы и правы. Пойдемте, раз так. К вам у нас претензий нет. На данный момент. А там посмотрим... С Олегом сами разберемся. Они вошли в зал, и Воронцов сразу же глянул в угол, на свой столик. Мало ли что... Но Наташа была на месте, более того, она так весело и заливисто смеялась, что на нее оглядывались. - Ой, Дим, - сказала она, с трудом переводя дыхание и прикладывая платочек к уголкам глаз, - Миша такие анекдоты рассказывает... - И снова прыснула, не сдержавшись. - Благодарю вас, - вежливо кивнул Мише Воронцов. - Я бы тоже с удовольствием послушал... - К сожалению, нам пора, - развел руками "одессит". Все церемонно раскланялись. Уже уходя, "одессит" шепнул по-суфлерски: - Отдыхайте в свое удовольствие. За ужин заплачено. Воронцов сделал рукой шест, будто приподнимая над, головой канотье. - Правда, Дим, этот Мишка такой остроумный... Это твои знакомые? - Наташа взглянула на Воронцова и вдруг встревожилась. - Что случилось, Дим? - Пустяки, не бери в голову. Уже после полуночи они шли пешком по самым темным и тихим переулкам, держась за руки, как в юности, и время от времени останавливались и целовались там, где было потемнее. Воронцов только все старался повернуться чуть боком, чтобы Наташа не почувствовала через тонкий тропикаль жестких углов пистолета. И еще он часто оглядывался, будто ожидая внезапного нападения с тыла. Войдя в прихожую, Дмитрий вдруг вспомнил, что подарки для Наташи так и лежат в багажнике, за всем происшедшим он о них напрочь запамятовал. Да оно, может, и к лучшему, сейчас вручить их будем уместнее. Исходя из того, что отношения стали гораздо определеннее. Он вновь спустился во двор, проверил, на месте ли колеса, подергал дверцы. Автомобильные воры пока до машины не добрались. Воронцов присел на скамейку напротив подъезда, закурил на сон грядущий. Интересно все же, действительно ли Наташа так ничего и не помнит об их встрече в Замке? И ее эмоции и поступки совершенно искренни? На самом деле только и мечтала, когда в ее жизни появится отставленный за ненадобностью и, по идее, напрочь забытый поклонник? Фотография на полке вроде бы за это. Но может быть и второй вариант - продолжается внушенная Антоном линия поведения, которую Наташа изображала с экрана. А также и третий - одинокая женщина, измученная одиночеством, потянулась навстречу первому более или менее подходящему партнеру, а то, что он оказался давним знакомым, лишь упростило дело... За спиной в кустах зашелестело, и Воронцов резко дернулся, рука сама метнулась к карману с пистолетом. На освещенную дорожку выбежала мелкая пестрая собачонка. - Тьфу ты... - выругался Дмитрий и нервно рассмеялся, вспомнив к случаю английскую шутку: "Джентльмен - это тот, кто называет кошку кошкой, даже наступив на нее в темноте". "Однако как же держать себя дальше?" - думал он, поднимаясь по лестнице с коробками под мышкой. Вроде бы Наташа недвусмысленно намекнула, вспомнив о его "чрезмерной сдержанности" в прошлом. Странные, казалось бы, сомнения для уверенного в себе и порядочно пожившего на свете человека, а вот поди ж ты... Тихо войдя в темную прихожую, Воронцов понял, что его сомнения разрешились сами собой. В глубине комнаты подрагивал огонек свечи, чуть слышно играл магнитофон, незнакомая девушка пела низким вибрирующим голосом: "Здравствуй и прощай, здравствуй и прощай, помни обо мне..." А Наташа ждала его, стоя у задернутого шторой окна, поразительно похожая на саму себя в тот последний вечер, в который еще все могло случиться так, как он хотел, но не случилось, по его ли вине, по ее ли, кто теперь скажет... Когда Наташа, успокоившись, лежала, обняв Воронцова, поглаживая пальцами его щеку, он сказал голосом, в котором звучало удивление: - Смотри-ка, а у нас ведь совсем неплохая встреча получилась. Я, грешным делом, думал, что будет все гораздо хуже или вообще ничего не будет. - Почему? - Она даже оттолкнула его от себя, привстала, опираясь на локоть. - Успокойся, не в тебе дело. - Дмитрий вновь привлек ее к себе, поцеловал ладонь. - Просто есть в таких запоздалых встречах что-то... ненормальное. Я, по крайней мере, раньше так думал. Может быть - для самоуспокоения. Чтобы не слишком тосковать о тебе. Вот, послушай... В листве березовой, осиновой, В конце аллеи у мостка Вдруг падал свет от платья синего, От василькового венка. Твой образ легкий и блистающий Как на ладони я держу, И бабочкой неулетающей Благоговейно дорожу. И много лет прошло, и счастливо Я прожил без тебя, а все ж Порой я думаю опасливо: Жива ли ты, и где живешь? Но если встретиться нежданная Судьба заставила бы нас, Меня бы, как уродство странное, Твой образ нынешний потряс. Обиды нет неизъяснимее: Ты чуждой жизнью обросла, Ни платья синего, ни имени Ты для меня не сберегла. И все давным-давно просрочено, И я молюсь, и ты молись, Чтоб на утоптанной обочине Мы в тусклый вечер не сошлись... - Фу, как жутко... Опять твой Гумилев? - На сей раз нет. Эмигрант один... Они там все от ностальгии малость того. - Ты и теперь так же думаешь? - Слава богу, что ошибся... Но думал, врать не буду. - Дим, честно, - прошептала Наташа, касаясь губами его уха, - ты правда рад? Не будешь больше ни о чем вспоминать? Воронцов молча стал ее целовать. Как раз на последний вопрос ответить он не мог. Перед самым рассветом Воронцов осторожно, чтобы не потревожить Наташу, поднялся, вышел на кухню и уже там оделся. В несколько затяжек выкурил сигарету, глядя через открытую балконную дверь в затянутый серо-голубой дымкой двор, потом, окончательно решившись, достал из кармана футляр. Мелькнула мысль: "Недолго удалось на воле погулять". Потом подумал, что если придется задержаться, Наташа может неправильно понять, написал на салфетке крупно: "Извини, опять дела. Скоро вернусь. Целую. В.Д." И поднес к уху зажатую в пальцах фишку. Все произошло точно так же, как в первый раз. Даже оказался он на том же месте перед входом в Замок. Очевидно, была в этом некая высшая целесообразность. Привычно взглянув на часы, Воронцов знакомым маршрутом отправился на поиски Антона. Предположение о том, что они скованы теперь одной цепью, и Антону, где бы он ни был, придется бросать все свои занятия и спешить сюда на рандеву, показалось Дмитрию забавным. Но, скорее всего, тут должна работать более сложная схема. Основанная на независимости пространственно-временных координат. Как бы там ни решались такие проблемы, а Антон оказался на месте и ждал Воронцова, прогуливаясь перед входом в адмиральский кабинет. Встретились они просто, даже буднично, как сослуживцы утром в понедельник. И самочувствие у Дмитрия было соответственное. Даже не понедельничное, а как второго января. Прошли в кабинет, сели по обе стороны письменного стола, причем Воронцов, словно невзначай, на хозяйское место. Капитуляцию подписывать тоже надо не теряя самоуважения. - Ты мне одно скажи, - начал Воронцов без предисловий, - кто все же дурак, я или все вы? - Ну-ка, ну-ка, поясни, - искренне заинтересовался Антон. - Неужто надо пояснять? Пожалуйста. Вот это все, что у нас с тобой происходило, а теперь и вчерашние события... Как получается? С одной стороны - все ваши возможности (я сейчас различия не делаю, все вы для меня пришельцы), на мой взгляд, невероятные, а с другой - вопиющая бестолковость. Гнать этих работничков без мундира и пенсии. Любой наш дурак из соответствующих ведомств намного бы лучше и проще прокрутил подобную акцию. - Подожди, - перебил его Антон. - Мы, кажется, об этом уже говорили. На наглядных примерах. Ты Арсеньева читал? - Ну? - Тебя не удивляло, что Дерсу Узала в тайге во всем превосходил автора, а ведь тот по развитию на века опережал тунгуса. Как бы не на столько же и мы обогнали вас... Во времена Арсеньева и теория относительности уже была, и самолеты летали, и Уэллс машину времени придумал. - Это я понимаю. А конкретно? Почему вчерашние визитеры смогли разыскать меня и не нашли Олега? Почему изъяли квартиру, а хозяина прозевали? Почему вообще так одинаковы все их промахи и просчеты? На примере Левашова и его ребят они же могли уточнить свои методики, внести поправки на личности, и еще вчера разделаться с ними полностью и окончательно. А то у меня складывается впечатление, что дело тут не в способностях и возможностях, а совсем в другом... И это другое мне совсем не нравится. - Поподробнее про вчера, пожалуйста... Воронцов рассказал, стараясь быть как можно более точным в деталях. - Понятно, - кивнул Антон. - Кое-какие выводы можно сделать. Хотя я и не ожидал, что они бросятся в такие крайности. Но нам это даже на руку, пожалуй. А насчет твоих сомнений... Видишь ли, тут и психология, и чисто технические тонкости. Как во всяком чересчур централизованном, иерархическом обществе, функционеры у аггров ограничены в степенях свободы. Выходки твоих соотечественников требуют немедленных и оригинальных контрмер, а начальника, имеющего право на свободу решений у них на Земле и поблизости нет. Вот и получается... Но ты не обольщайся, если попадешься, они тебе и в пределах своей компетенции веселую жизнь устроят. Сейчас же картина складывается следующим образом: квартиру Левашова они изъяли вместе со всей начинкой - и тем самым лишили себя единственной надежной привязки. Те вещи, что он хранил, очень легко детектировались. Теперь, чтобы найти Левашова и его товарищей, им придется использовать обычные человеческие способы. Пройти по всей документированной у них цепочке связей, знакомств, и все в реальном масштабе времени. Так что дня три-четыре в запасе есть. И даже больше, если принять меры противодействия - тут я помочь могу. Он вытащил из внутреннего кармана горсть мелких, с вишневую косточку, серебристых деталек, похожих на транзисторы - с длинными тонкими усиками. - Вот имитаторы. Или маячки, как