едставить огромный клубок перепутанных лент Мебиуса? Вот такое устройство имела столица. Только на слово можно было поверить Сехмету (который, обретя титул переводчика, причисленного к генеральному штабу, вознесся из лейтенантов чуть ли не в полковники), что в городе есть какая-то планировка, что имеют физический смысл слова "этаж", "уровень", "горизонт", "улица"... Месяцами, да что там - годами можно было бы бродить по этому городу, оказываясь то на самом верху, то глубоко в недрах, выходя на галереи, повисшие над бездной, с которых открывались необозримые снежные просторы, и вновь оказываясь в лабиринте то узких, то широких коридоров, в которых жили, трудились (над чем?), развлекались и, наверное, умирали жители города, большинство которых никогда в жизни не выходило за пределы городских ворот. Титанические паровые машины снабжали столицу энергией, теплом, водой, приводили в движение станки, эскалаторы, ленточные транспортеры для перевозки людей и грузов, обеспечивали принудительную вентиляцию помещений, погребенных под сотнями метров камня. Но в чем смысл жизни валгалльцев, оставалось для землян непонятным. Большую часть времени они проводили в беседах с экспертами. Шульгин с военными инженерами занимался дирижаблями - единственной, пожалуй, отраслью, в которой землянину разобраться не представляло труда и где он мог внести эффективные рацпредложения. Новиков безуспешно пытался понять способ производства, производственные отношения и систему государственной надстройки. Попутно изучал искусства: музыку и танцы. Художественной литературы здесь не существовало, живопись имела лишь прикладной характер и применялась при украшении помещений орнаментами и цветными пятнами, почему и не заинтересовала Берестина. Алексей, подружившись (так, по крайней мере, ему казалось) с ранхаги Разафитриму, высокопоставленным генералом, остро полюбившим виски ВАТ-69, пытался понять суть и смысл войны, и самое главное - что же из себя представляет враг. Ведь с точки зрения земного офицера невозможно представить что-нибудь более дикое, чем трехсотлетняя война неизвестно с кем, за что и почему. Но как и Сехмет, генерал не знал о противнике практически ничего. Враг начал продвижение со стороны моря, использует большие железные машины, внутрь захваченной им территории проникнуть невозможно ни по земле, ни по воздуху; в плен противник не сдается, живьем его никто никогда не видел, что ему нужно - неизвестно. Когда Берестин рассказал о поле смерти, обнаруженном Левашовым, ранхаги очень заинтересовался. Оказывается, лет пять назад большой отряд войск из соседнего вассального города отправился на рекогносцировку вдоль большой реки и исчез бесследно. - Нет, это черт знает что у вас делается! - вышел из себя Берестин. - Исчезла целая дивизия, и никто за пять лет не поинтересовался, что с ней и как! Разафитриму тонко улыбнулся. - Почтенный Алексей не понимает... Если бесследно пропала такая мощная группа войск, то посылать туда же меньшую силу бессмысленно, а большую - опасно. Вдруг и ее постигнет та же участь? - Теперь я одно понимаю - вы эту войну проигрываете. Это точно. Где вас учат? Вы знаете, что такое разведка? Войсковая, стратегическая, агентурная? - Если любезный амбинантасиндрану Алексей не откажется рассказать, я буду знать. Берестин непереводимо выругался. Начинать здесь, похоже, надо с нуля. Оказалось, однако, что начинать уже поздно. Началось очередное наступление врага. И отличалось оно невиданным ранее размахом. "Ракообразные" ввели в дело раза в три больше боевых машин, чем когда-либо. - Мы отступаем и несем большие потери. Если не удержим перевал, будет очень плохо, - сообщил Сехмет. - Далеко ли до перевала? - спросил Берестин. - По-вашему - километров пятьдесят... Пришлось собрать военный совет. - Надо выйти на "Леопарде" к линии фронта и посмотреть самим, что почем, - предложил Шульгин. - Посмотришь, а дальше? - спросил Новиков. - А дальше видно будет... - Стратег, - с подчеркнутым уважением произнес Берестин. - Ну а что же - здесь сидеть и ждать, когда наших друзей на фонарях вешать начнут? Глядишь, и сами сбежать не успеем... - Есть резон, - согласился Берестин. - Только сначала я со своим генералитетом переговорю. Может, у них на сей счет какие-нибудь табу есть или иные точки зрения. - Переговори, - кивнул Новиков. - Но я бы предпочел не ввязываться. - Не понимаю тебя, князь, - возмутился Шульгин. - Ты ли это, непреклонный борец с пришельцами? - В том-то и беда. Мы ведь уже и так... - Новиков, не закончив, махнул рукой. - Не бойся, ничего не случится. Меня утешает мысль, что если таких вояк, как наши друзья, за триста лет и не разгромили окончательно, то раки тоже герои не из первых. И мы будем очень осторожны... Медленно перематывая сверкающие ленты гусениц, словно на цыпочках, если так можно выразиться о пятидесятитонном танке с пушкой, как телеграфный столб, "Леопард" выполз на гребень холмистой гряды. Сражение отсюда выглядело совсем не страшным, даже красивым, как на ящике с песком во время штабных игр. С юга наползала бесконечная, от горизонта до горизонта цепь вражеских бронеходов, а сверху их атаковали дирижабли, торопливо и, похоже, неприцельно сбрасывая свои термитные бомбы. Несколько коробок горело, разбрасывая искристое, как бенгальский огонь, пламя. Но и дирижабли тоже падали, и довольно часто. Несмотря на сильную оптику биноклей, понять, чем их сбивают, было невозможно. - Ну как они воюют, мать их... - Шульгин стукнул кулаком по просторной, как хоккейная площадка, крыше башни. - Не хрена браться, если не умеют... Тьфу, смотреть противно... - Оно и так, - ответил Берестин, - но говоришь ты что-то не то. Словно презираешь их, друзей наших. А зря. Гибнут-то они всерьез. И смелости им не занимать. Воевать им, в сущности, нечем, а умирают они вполне достойно. - Велика ли доблесть? - Шульгин опустил бинокль - восьмой упал. Если уж помирать без толку, так лучше уцелеть и без толку жить. Я понимаю: красиво умереть, когда твоя смерть - вклад в конечную победу. - Возможно, ты и прав. - Берестин продолжал наблюдать за полем боя. - А что сказать про доблесть обреченных? Я вот не могу не уважать господ офицеров, воевавших до конца в двадцатом, и особенно в двадцать втором. Представь, Владивосток, узкая полоска земли до Спасска - и все. От всей великой и неделимой. - Чего там представлять, я там лично был. Впереди вся Россия, одиннадцать тысяч верст, а ты висишь, словно на вагонный буфер прицепился... Новиков, не вмешиваясь в разговор, думал о Шульгине, который разговаривать серьезно мог только один на один, да и то не всегда. Если есть аудитория - его уже несет. И за трепом, анекдотами, парадоксами и не всегда приличными шутками очень трудно понять, что же Сашка на самом деле думает и чувствует. Когда-то очень давно Новиков спросил Шульгина, зачем ему эта манера. На мгновение в глазах Сашки промелькнула тень. "А еще психолог, - скривил он губы. - Во-первых, так проще. Раз никто не знает, когда я ваньку валяю, а когда всерьез - у меня всегда два темпа в запасе. А потом - большинство вообще ведь не такое умное, как ты, например, оно вторых смыслов не улавливает, значит, я для них ясен и безвреден. Да и веселее как-то..." Андрей тогда, после этого короткого признания поразился, насколько однообразна и монотонна история, раз и тысячу лет назад, и сегодня находятся люди с одной и той же психологией, что шут при дворе Карла Великого, что Сашка. Оба ощущают себя (и есть на самом деле!) умнее большинства окружающих, но не в состоянии ничего вокруг себя изменить, вынуждены уступать и подчиняться дуракам... А бой продолжался, и дирижабли продолжали падать. - Ребята, может, хватит? - вмешался в разговор друзей Новиков. - Там люди гибнут, а вы разболтались, как патриции в цирке. - Замолчать недолго, а кому от этого легче будет? Если мы военные советники, так понять же надо, что и как. А если ты себя зрителем считаешь, то конечно... - огрызнулся Шульгин. - Чем они их сбивают? - пресек назревающую ссору Берестин. - Радиацией, пучком электронов, инфразвуком? - Ничего мы тут не поймем и не вычислим так, умозрительно. А вот на практике, боюсь, сейчас выясним, - сообщил Берестин и показал рукой направо. Из-за края плато, не далее чем в километре, появились плоские, тускло отсвечивающие прямоугольники. Фиолетовые стекла "Цейсса" приблизили и сузили пейзаж, в котором чужеродным элементом возникла большая, машин в двадцать, группа бронеходов. На одинаковых интервалах и с одинаковой скоростью они наползали, словно исполинским бреднем захватывая часть гряды с позицией землян в центре. Их медленное, как бы мертвое движение, оттого что ничего в них не перемещалось - ни колеса, ни гусеницы, ни ноги - порождало не ужас, а безнадежную тоску. - Вот и прихватили нас гады, - сказал, кусая губы, Шульгин. - Скорость у них примерно пятнадцать, через пять минут здесь будут, - прикинул Новиков. - Смываемся? - - Обожди... - сквозь зубы ответил Берестин, стискивая пальцами бинокль. - Все вниз, - коротко скомандовал он. - Сашка к прицелу, Андрей - заряжай. Заряд основной, бронебойным, прицел двадцать, смещение ноль... - Воронцов рассказывал, у них командира лодки за грехи буксиром командовать назначили. Так он увидал в небе израильские "фантомы", скомандовал: "Срочное погружение!" и с мостика по трапу в машинное шарахнул. - Шульгин со смешком полез в свой люк. Новиков внезапно почувствовал облегчение. После прощального разговора с Воронцовым он впал в некоторую депрессию. Да еще и Альба разбередила душу разговорами на моральные темы. Но раз так получилось: Берестин с Шульгиным готовы драться - быть по сему. Снова состояние необходимой обороны. Он еще успел удивится - перед кем он оправдывается? Неужто перед Альбой с ее наивной верой в него, в человека славного и героического двадцатого века? Как там у Когана: "...мальчики иных веков, наверно, будут плакать ночью о времени большевиков". И написал-то эти стихи юный идеалист году как бы не в тридцать восьмом. Причем почти угадал, что будут плакать. Не угадал только отчего. Он захлопнул за собой крышку люка. ...А и страшно же было Берестину, хотя со стороны никто ничего не замечал. Ведь выползает на тебя порождение неведомого разума, четвертого по счету за последние полгода, и внутри железных гробов - нелюдь, а может, и нежить. Красное, в хитиновой броне, глаза на стебельках, двигает пупырчатыми клешнями рычаги управления и смотрит в его сторону нечеловеческим взглядом. "И пахнет укропом, добавил бы Сашка", - подумал он и чуть не рассмеялся истерически. Чтобы не дать страху власти над собой, Берестин целиком погрузился в забытую работу - осторожными оборотами маховичков сводил воедино сдвоенное изображение бронехода в растровом кольце, подгонял белый светящийся уголок к середине лобового листа крайней в ряду машины. - Сашка, не мешай, давай к рычагам, заводи, - толкнул он локтем Шульгина, который все старался оттереть его от прицела, мечтая самому сделать первый выстрел в межзвездной войне, тогда как ему вновь предлагалась роль извозчика. - Счет гонишь? И кот твой, и дирижабль, теперь бронеход... - Кому сказано! - Теперь уже Новиков, выругавшись, сильно поддал Шульгину в спину. - Заводи и сразу втыкай заднюю, сцепление выжми и жди. - Учи ученого, - огрызнулся Шульгин и полез вперед. Все установки на месте, в казеннике замерла тяжелая чушка тридцатикилограммового снаряда, носок сапога на электроспуске. Словно метя всем сразу пришельцам на свете и за себя, и за Ирину, и за здешних пилотов дирижаблей, погибающих в бессмысленной неравной схватке, Берестин нажал педаль. С лязгом пронесся мимо плеча угловатый казенник, загудела броня, как под ударом гидравлического молота, из открывшегося затвора выкатилось сизое облако дыма и исчезло, всосанное эжекторами. Чиркнул в просветленных линзах белый огонь трассера, и грязно-пятнистый ящик лопнул вдоль, уткнулся развороченными лобовыми листами в землю и застыл. Остальные продолжали свое медленное движение. - Ага, мать вашу! Ну давай. Что ж ты не горишь, сволочь? Бронебойным заряжай! Огонь! - командовал Новикову и самому себе Берестин срывающимся голосом. Снова саданула возле уха пушка, и второй бронеход вывернул наружу свои железные потроха. - Молодец, Лешка! Как на полигоне бьешь! А ну, еще! - закричал в ТПУ Шульгин. Ракообразные наверняка не изучали тактики танкового боя и вместо того, чтобы рассредоточиться и открыть беглый огонь, наоборот, начали поворачивать к своим терпящим бедствие собратьям. Берестин точно положил еще два снаряда в открытые борта - Командир, не увлекайся, - зашелестел в наушниках голос Новикова. - Пора менять позицию. Взревев, танк задним ходом выполз из укрытия. Подминая траками невысокий подлесок, сдвинулся на полсотни метров в сторону и въехал за естественный бруствер. Шульгин приглушил дизель, и Алексей тут же выстрелил снова, практически не целясь. А чего тут целиться, на полкилометра, из стабилизированного орудия с электронным баллистическим вычислителем, по мишени размером с приличную избу? - Броня у них никакая, совсем дерьмо, - прокомментировал Шульгин. Берестин продолжал стрелять, удивляясь только тому, что подбитые машины не горят. Не это ли и спасло их? Горящие бронеходы были для неприятеля штукой знакомой и понятной, а то, что происходило сейчас, потребовало времени для осмысления. Внезапно слева началось непонятное. Бесшумно, как в немом кино, рушились мощные деревья в бору, на дальней опушке которого они стояли. С тех, что поближе, обламывались, падали ветки и огромные сучья, сгибались и припадали к земле кусты. А тело будто наливаюсь ртутью. Танк взревел. - Это гравитация, Лешка, гравитационная волна! - раздался хриплый голос Шульгина в переговорном устройстве. Если бы не Сашка, тут бы им и пришел конец. Но Шульгин в какие-то секунды догадался, что происходит, а еще раньше, чем понял, уже начал действовать. До конца толкнув вперед сектор постоянного газа и упираясь обеими ногами, с хрустом в спине он включил демультипликатор и заднюю передачу. Перегрузка наваливалась, как в космическом корабле на старте. Берестин чувствовал, что у него стекают вниз, к плечам, щеки и закрываются глаза. Танк ревел всей мощью своих лошадиных сил, но весил он теперь, наверное, тонн двести, широкие гусеницы погружались в твердый, промерзший грунт, как в болото. Вся надежда была теперь только на Шульгина. Новиков никак не мог подняться с пола боевого отделения, Берестин тоже чувствовал, что сил перебраться в отделение водителя и чем-то ему помочь у него нет. И если Шульгин не справится... В наушниках уже не дыхание слышно, а хрип и стон пополам с кое-как проталкиваемой через оплывшие губы бессвязной руганью. До ужаса медленно "Леопард", коверкая землю, развернулся и заскользил вниз по склону. - Де-муль-ти-пли-ка-тор... вы-ру-бай... Пятую... - выдавил из себя Берестин, понимая, что вот-вот потеряет сознание. В мыслях мелькнуло: летчики выдерживают до двенадцати "же", но они же тренируются... А у нас тут сколько? Вдруг не выдержат амортизаторы? И соляр тоже сейчас тяжелый, как жидкий свинец, форсунки могут в любой момент захлебнуться. Непонятно, каким запасом сил обладал Шульгин, но он сумел все сделать правильно, и танк, увлекаемый тягой дизеля и весом, покатился под гору все быстрее. Тяжесть стала спадать. Еще их, наверное, заслонил холм, они опустились метров на пятьдесят ниже гребня, и волна их уже не доставала. Берестин смог наконец глубоко вздохнуть. Мотор выл на грани разноса, скорость быстро увеличивалась. Берестин оглянулся. Леса позади уже не было, кое-где только торчали голые ободранные хлысты. Когда танк остановился, Шульгин сам выйти нарушу не смог. Вдвоем они вытащили его через передний люк, и он лежал на лобовом листе, глотая воздух перекошенным ртом. Лицо его выглядело, как после хорошей драки - не лицо, а сплошной синяк. Берестин поднес к его губам фляжку, и Шульгин долго пил, шумно глотая, и коньяк двумя струйками из углов рта стекал ему на кожанку. - Как я мышцы не порвал, не знаю... - наконец сумел выговорить он. - Железный я мужик, похоже. Мне бы массаж теперь да баньку, иначе не выживу. Прикури сигарету, у меня руки дрожат... - Он затянулся несколько раз, прикрыл глаза. - А машина - зверь. Один бы только болт срезался - приходи, кума, любоваться. - Наводчики у них ни к черту, - сказал Берестин. - Они просто не поняли, что к чему, и начали шарить лучом наобум, не видя нас, - не согласился Новиков. - И еще: от центральной оси луча напряженность поля у них сильно падает. Видел, как лес обстрогало? Нас только самым краем задело. Повезло, в общем. - И как же теперь с ними после всего этого воевать? - спросил Берестин. - А тебе мало? Не навоевался? - поинтересовался Новиков, сплевывая. - Сейчас прибросим, - сделав вид, что не слышит реплики, Берестин поднял к глазам бинокль и долго стоял на крыше башни, расставив ноги в сверкающих сапогах. - Скобелев! - восхитился Сашка. - Вот считай, - сказал наконец Берестин. - До нас было метров восемьсот, когда они дали луч. Леса там теперь нет, где мы стояли. А позади другая роща, до нее еще километр, так она целая. Все ветки на месте. Вот тебе их дальнобойность. А наша дура на пять километров прямой наводкой спроста возьмет. - А вдруг они не на полную мощность били? - Вряд ли. Они же не знали, где мы и кто мы. - И мы не знаем еще, сколько стволов они собрали, - оживился Шульгин. - Тоже верно. Вот тебе и тактика - стрелять с предельной дальности, из засад, а для страховки на километр вокруг вешки с грузом расставить. Если груз упадет - по газам и ходу... - Слушай, давай проверим, - загорелся Шульгин. Коньяк уже начал действовать, и все пережитое уже было для него - дым. Новиков видел, что друзья его в боевом азарте теряют чувство реальности и вполне способны вновь полезть в драку. Сам же он окончательно убедился, что делать им тут нечего. Уже давно не ландскнехтство, а какое-то сумасшествие получается, война ради войны. Единственное оправдание перед собственной совестью - кавказский обычай, по которому гость должен защищать хозяина, если на его дом напали. Но это уж такая натяжка... Однако ни логических, ни моральных доводов его друзья сейчас слушать не станут, слишком они возбуждены. Поэтому Новиков привел довод неотразимый: - Нечем воевать. Снарядов всего пять штук осталось, и все - картечь. - Кстати, - неожиданно поддержал его Берестин, - враг бежит. Впервые, кажется, за всю эту бестолковую войну. Действительно, видневшиеся вдали машины неприятеля исчезли. А когда Алексей, сменивший Шульгина за рычагами, вывел танк на вершину, они смогли увидеть, как укоротившаяся цепь бронеходов уплывает за южный горизонт. - Тогда можно и по трофеи отправляться, - мечтательно сказал Шульгин, стирая платком с лица грязь и копоть. Берестин с сомнением покрутил головой. - Обождать надо. Врежет какой-нибудь недобитый, к чему тогда все? - А что, так и бросать? Представляешь, там же чего только нет. И движки, и гравипушки. Да и раки в натуре... - Оно конечно... - неуверенно сказал Берестин. Но что-то продолжало удерживать и его от опрометчивых шагов. Теперь их было двое с Новиковым, и они убедили Шульгина, что хоть до утра подождать надо. - Если никакого шевеления не будет, тогда и сходим. - Черт с вами. Тогда я спать полез, а вы сообразите, чего пожрать. Разбудите. - Пойдет. Спи давай... 16 Шульгин появился на крыше Замка, словно видение из иного мира, потому что с райской обстановкой этого уголка совершенно не сочетался небритый, с рассеченной щекой к красными глазами человек в грязных джинсах и меховой кожанке, сжимающий в левой руке пулемет Калашникова. Он постоял несколько секунд, обводя прищуренным взглядом овальный бассейн с изумрудной водой, тропическую зелень зимнего сада, загорелые тела женщин в шезлонгах, едва прикрытые ленточками бикини, словно выжидал, когда все здесь присутствующие заметят его прибытие, и только убедившись, что мизансцена по мотивам популярной картины Репина "Не ждали" выстроилась правильно, подрагивающим голосом спросил: - Отдыхаете? Ну-ну... - и с грохотом бросил на узорчатый пол свое оружие. Пошатываясь, он сделал три шага и почти упал в ближайшее плетеное кресло. За ним в проеме двери показались Левашов и Лариса. Первой опомнилась Ирина. Вскочив, она подбежала к Шульгину. - Что? Что там у вас случилось? Где Андрей? Алексей? Что с ними? Сашка, подняв голову, скользнул взглядом по ее темно-бронзовому телу, провел ладонью по своему лицу, покрытому трехдневной щетиной, и отвернулся. Пробурчал что-то вроде: "Жарко тут у вас", - и начал стягивать куртку. При этом он морщился и шипел от боли. Отстранив Ирину, к нему подошел Воронцов, тоже в одних плавках, помог вынуть руку из рукава. - Что, ранен? Шульгин отрицательно мотнул головой. - Что вы все молчите? - неожиданно визгливо крикнула Ирина, обращаясь теперь уже к Левашову. Вокруг уже столпились все - Наташа, Альба, Корнеев, Айер. Лариса обняла Ирину за плечи. - Успокойся, Ира, еще ничего не известно, главное, что они наверняка живы... - Живы?! А где же они? Что там у вас произошло, можете вы наконец сказать? - И разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Ларисы. - Так я и знала... Я, я во всем виновата... из-за меня... и оба... Женщины повели Ирину куда-то в угол, закрыв от мужчин и шепча успокаивающие слова. - Ну так все-таки? В чем дело? - Воронцов обращался теперь только к Левашову. - Конец Валгалле. Отвоевались... А ребята в плену. - Левашов отстегнул ремень с пистолетом, бросил его поверх Сашкиного пулемета, стянул через голову свитер, передернул плечами. Сел рядом с Шульгиным. - Попить чего-нибудь дайте. - Коньяк, вино? - Воды! А потом кофе. - И обращаясь к Воронцову, спросил: - Ты именно этого ждал? Потому и сорвался заблаговременно? - Ты все же обрисуй сначала, что произошло. Пришельцы на форт напали? - И это тоже. Но сначала был поход... - Про поход я лучше доложу, - вмешался Шульгин. Губы у него неприятно кривились, а в голосе звучал непонятный сарказм, словно он испытывал алое удовлетворение от всего, что произошло. Глазами он показал на столик с напитками, и Герард, с неожиданной для него самого предупредительностью, подкатил его к Шульгину. Выпив полный бокал сухого вермута, Сашка коротко, но вполне исчерпывающе описал все, вплоть до момента боя с машинами "ракообразных". - С чего вы взяли, что они именно ракообразные? - перебил его Воронцов. - Вот именно - с чего? Кванги нам мозги задолбали... - Шульгин изобразил жест, которым Сехмет сопровождал свои слова о "врагах". - А они такие же ракообразные, как и мы. Скафандры это у них. Если пуля попадает, он взрывается - и даже пара не остается... Когда утром ребята пошли посмотреть, что мы там настреляли, - продолжал он, - я остался в танке. Прикрыть, если что. Они дошли до свалки вторчермета - так это все выглядело, полазили там, собрались уже возвращаться, а потом р-раз - и исчезли. Только что были - и никого нет. Чистое поле... - Как с моей квартирой в Москве, - вставил Левашов. - Я было выскочил, метнулся туда, а потом думаю - стой! Если и меня прихватят - кому от этого польза? Вернулся в танк, люк задраил, жду... Часа два ждал - тихо. Или забыли про меня, или не заметили. Я по газам и в ставку главкома. У них там общий восторг - как же, впервые враг отброшен, наступать собираются. Но мне их игры уже... Я Сехмета за ворот: давай дирижабль! Вытряс, полетел в форт. Едва успел выгрузиться и все рассказать Олегу - прошу пана! Прямо перед фортом на поляне возникает такой же точно бронеход, с какими мы бились. Из него четверо в белых скафандрах - точно, издали на рака смахивают. А точнее - на глубоководный скафандр с манипуляторами. Я Олегу кричу - заводи машинку, пора на Землю линять! Танка-то у нас больше не было, на танке теперь кванги катаются, а тут со стороны реки еще один сундук подплывает... - Шульгин замолчал, закашлялся, начал прикуривать дрожащими руками. Пока он напивал себе еще вермута, рассказ продолжил Левашов. - Я включил канал - хорошо, что ты, Дим, оставил мне координаты; мы с Ларисой стали бегом собирать хоть что-то: видеокассеты, фотографии, записи наши; слышим - Сашка уже стреляет... - Ага, - перебил его Шульгин. - Не зря я пулемет наверху приладил. Хоть придержу чуток, думаю. Тут они как дадут лучом. Крышу сразу снесло, как меня бревнами не поубивало, не знаю. Я вниз, к воротам, как рубану с рук, от пояса! В одного попал. Ты знаешь, словно в мыльный пузырь! Хлоп - и ничего нету... Они прицел не успели снизить, вторым залпом полдома снесло. Стою на карачках, а надо мной бревна порхают... Вижу, труба дело. Заскочил на веранду, а дальше не могу. Ноги отнялись. Хорошо, Олег меня за ворот втащил в подвал... - В последнюю секунду выскочили, - подтвердил Левашов. - Я Сашку в "окно" просунул, Лариса с той стороны помогла. И вижу - перекрытия бетонные надо мною поднимаются. Медленно так, словно крышка гроба у панночки... - Он передернул плечами. - Лариска кричит от страха. - Она не от страха, - вмешался Шульгин, - она такое крикнула, что я и не повторю... Олег схватил блок управления, прижал к животу, как регбист, и - на нашу сторону. Я успел увидеть, как потолок рухнул - и все. Кабель перерубило, "окно" исчезло. А мы стоим в каком-то коридоре. Осмотрелись, ощупали друг друга, руки-ноги целы, и пошли вас искать... Рассказ Шульгина и Левашова произвел впечатление прежде всего на космонавтов. Они выглядели по меньшей мере ошарашенными. Двух дней на Валгалле и трех в Замке (а здесь прошло именно лишь три дня, пока длилась эпопея на Валгалле) им явно не хватило, чтобы полностью адаптироваться к иному времени и образу жизни. Воронцов же выслушал все совершенно спокойно. Как будто просто выяснил для себя некоторые мелкие подробности. Это заметил и Шульгин. И в глазах у него появился прежний блеск. - Сдается мне, капитан, что дело здесь нечисто. Не нравишься мне ты... Знал, что так и будет? - Откуда бы? Я, что ли, тебя под руку толкал, когда вы кордебаталию открыли? Или все же вы сами додумались? Но кое-какие соображения имелись, не скрою. Почему я от вас ушел? Вот как раз поэтому. Если ребят в плену сейчас на детекторах крутят, память им зондируют, они про меня ничего, кроме того, что был такой, сказать и вспомнить не смогут. А сейчас только мы с Антоном помочь сможем. - Понял... Вы, значит, тоже гамбиты разыгрываете. Ясненько. Хочется мне с Антоном твоим повидаться, сказать, что я о нем думаю... - Давай, говори. Внимательно выслушаю. Шульгин и Левашов обернулись. Возле мохнатой веерной пальмы стоял широкоплечий парень лет тридцати, в безукоризненном светлом костюме при галстуке в тонкую красную полоску, похожий на американца с рекламного плаката сигарет "Лорд". - А! Наконец-то имеем честь лицезреть!.. - Шульгин подошел к нему, рассматривая, как восковую куклу в музее Тюссо. - Хорош... - И неожиданно для всех сделал резкое движение рукой. - Не стоит, - с широкой улыбкой сказал Антон, легко парировав выпад Шульгина. - Хоть ты и ниндзя, как я слышал, реакция у меня лучше. - Жаль, но похоже... - вздохнул Сашка, безнадежно уронив руки. Дальнейшего не уловил никто. Словно черная молния блеснула перед глазами, и Антон, отлетев метра на три, рухнул навзничь, разбросав руки. В полной тишине он начал подниматься, сначала на колени, потом выпрямился во весь рост. Губы у него были в крови. Вдруг в полной тишине раздались аплодисменты. Это хлопала в ладоши Альба, с восторгом глядя на Шульгина, который суженными в щелочки глазами следил за Антоном. А тот вытер кровь платком, аккуратно сложил его, спрятал в карман и снова улыбнулся. - Да, пожалуй, я был не прав... Молодец. Надеюсь, теперь ты доволен? Спустил пар? Тогда пойдем. Пора поговорить серьезно. ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА ...За окном глухая ночь, а может, уже и утро. Если сейчас проснуться, то уже раннее утро, а если до сих пор не ложился - то, пожалуй, еще ночь. "Час быка", называл такое время Ефремов. Об этом диалектическом переходе еще и Прутков писал: "Желающий трапезовать слишком поздно рискует трапезовать рано поутру". Так вот - ночь, как условились, и ветер хлещет в окно дождевою осенней печалью, и единственное в жизни утешение, что в отличие от прочих нормальных граждан мне не нужно в мутных рассветных сумерках продирать глаза и, проклиная судьбу и горсовет, ждать троллейбуса на остановке, насквозь простреливаемой струями ледяного дождя. Напротив, в самый для трудящихся отвратительный час я с полным правом задерну шторы, укутаюсь пледом, как шотландский лорд, и буду спать, сколько пожелаю. Отчего это так много в моей жизни дождей, туманов, метелей и прочих чудес природы? А тогда звенело утро, весеннее, солнечное, почти теплое. И словно не было накануне нашей, не скрою, страшной битвы. Страшной не только и не столько обычным в бою страхом смерти, а своей ирреальностью. Ничего подобного мы не испытывали раньше - ни на Земле, когда работали с Иркиными "приятелями", ни здесь... Вечером Сашка сразу уснул, а мы с Алексеем, прокопченные кордитным дымом, вымотанные до последней крайности, сидели на свернутых чехлах на полу боевого отделения и разговаривали. И что удивительно, не о войне, а на самые нейтральные темы. А когда рассвело, перекусили на скорую руку и пошли. Сашка остался для подстраховки. Чувствовал он себя так, словно его долго ногами били, потому и остался без особых протестов. Поле боя впечатление производило... Было в том изломанном железе что-то настолько нездешнее, гораздо более нечеловеческое, чем все ранее виденное. Вчера, в горячке боя, мы этого не заметили, а сейчас сразу в глаза бросилось. Бронеходы разбитые прямо кричали, что они из мира, ничего общего с человеческими понятиями не имеющего. В них не было ни одной линии, ни одной плоскости, согласующейся с нашей геометрией. Как бы это поточнее описать - ну, если представить себе рисунок, выполненный сразу и в прямой и в обратной перспективе. Как будто видишь сразу то, что одновременно видеть никак невозможно. Как будто у прямоугольника все четыре угла - тупые. Но все это настолько неуловимо, что понять, в чем фокус - невозможно. - Ты что-нибудь понимаешь? - спрашиваю я у Алексея. - Честно говоря - мало, - отвечает. - Такой геометрии в природе быть не должно. Так только Морис Эшер рисует. Полазали мы внутри. Там тоже ничего хоть приблизительно понятного. Никаких ракообразных не обнаружили. Неракообразных тоже. А содержимое бронеходов больше всего напоминало внутренности ламповой ЭВМ пятидесятых годов, как я ее себе представляю, если ее долго, сладострастно крушить ломом. Еще там были такие как бы струны или стеклянные световоды, и ничего больше. Как эти штуки ездили, чем или кем управлялись, где у них двигатели и где оружие - полный туман. Часа полтора мы лазали по тому кладбищу, можно сказать - одурели от никчемной информации и мало-помалу прониклись комплексом неполноценности пополам с унылой злостью. Решили перекурить. - Тупые мы с тобой, братец, - на удивление смиренно сказал Берестин. - Ну, это еще вопрос, - не согласился я: гордость не позволяла. - Возьми самого признанного титана мысли, хоть Ломоносова, и покажи ему F-16, сбитый зенитной ракетой. Много ли он там сообразит? А разница всего две сотни лет, и техника земная. - Ну что ж, - говорит Берестин. - Мы еще неплохо держимся. Другие на нашем месте давно бы в футурошок впали... - Конечно. Представь, как бы на все это гоголевские старосветские помещики реагировали. - Ну и что купцы? - вдруг завелся Алексей. - Мало ли как их там Островский обрисовал! А те самые купцы, имей в виду, и Калифорнию с Аляской завоевывали, и Афанасий Никитин тоже купец, сам знаешь, куда ходил. Не нужно зря на людей клепать. - Что это ты вдруг? Сам вроде не из купцов происходишь? - Ну и что? Снобизма не нужно. Может, девяносто процентов галактического населения еще и не то видели, а мы из своего захолустья попали в чуть более населенные места и уже вообразили, что достигли вершин немыслимого. А все это, быть может, просто невинная игра в крысу, как говаривал тот же Остап Ибрагимович, по другому, впрочем, поводу... Я с ним согласился. Нельзя жить и делать свое дело, если воспринимать действительность как невероятность. Что есть, то и есть. Достаточно того, что мы сознаем уникальность текущего момента в рамках нашего опыта и стараемся соответствовать. И вот тут, среди нашей глубокомысленной беседы о текущем моменте, произошло то самое, что окончательно уводит сюжет моего повествования за всякие пределы соцреализма в его ждановской трактовке (ну, помните: "...не о том, что есть, а о том, что должно быть"). Слов у меня, чтобы все описать, разумеется, нет. А если попросту - в одну из секунд нашего перекура я перестал осознавать себя как личность. Но даже в таком бессознательном состоянии мне было очень, пардон, хреново. Как если бы... ну скажем, броситься с гранатой под гусеницы танка, граната не взрывается, и тебя долго и больно гусеницы перемешивают с грунтом. А потом все кончилось, в глазах посветлело, и я осознал себя внутри белого шарового объема, довольно значительного, хотя и неопределенного, потому что стены его не выглядели твердыми, а словно из кучевых облаков вылеплены, и я не сидел и не лежал, а скорее висел в одной из точек внутри сферы. Никаких неприятных или болезненных ощущений у меня не осталось, чувствовал я себя вполне свежим и бодрым, но и обалдевшим, признаюсь. И сразу у меня внутри головы возник голос. Именно внутри, я четко понимал, что слышу его отнюдь не ушами. Какая-то есть хитрость в физиологии, позволяющая это определить. Наверное, так бывает у шизофреников. Я их понимаю. Дословно услышанного я сейчас не восстановлю, потому как подозреваю, что и не было никакого "дословно", я сразу получил весь пакет информации и только потом развернул его в некую последовательность. Короче, мы оказались в плену, или скажем так, в гостях у тех самых соплеменников Ирины, которые гонялись-гонялись за нами и наконец достали. Впрочем, претензий к нам ни за историю с агентами, ни за танковое сражение предъявлено не было. Все происшедшее было расценено ими как недоразумение, тем более что бронеходы - всего лишь автоматические устройства. А нам предлагался дружеский контакт и переговоры по взаимно интересующим нас вопросам. Я в принципе не возражал, но сразу же поставил условие: воссоединить нас с Берестиным и переговоры проводить в привычной для нас обстановке и традиционным способом. Через некий провал в сознании я очутился в весьма пристойном помещении, похожем на большой гостиничный номер. На диване, обтянутом золотистым велюром, сидел Берестин и смотрел на меня без всякого удивления. Обменявшись мнениями, мы установили, что с ним беседа велась по той же программе. Мы с ним тщательно осмотрели помещение и убедились, что подлинность вещей и предметов стопроцентная. Как правило, нормальный человек может принять сон за реальность, но никогда не примет реальность за сон, поэтому нам пришлось поверить в действительность происходящего. Я тут же вспомнил историю Воронцова. Сходство прослеживалось. Хотя бы в смысле того, что ему для контакта тоже сымитировали роскошный земной интерьерчик. Правда, у нас дверь из комнаты не открывалась, и за окном клубилась белая муть, смотреть на которую было неприятно. Тут входная дверь открылась и перед нами возникла царственная дама - иначе не скажешь, даже при всем моем отвращении к высокопарности и изысканности слога. На вид было ей около тридцати пяти, чуть ближе к сорока. Укутанная, обернутая (Бабель бы сказал - завороченная) в подобие индийского сари, атласно-муаровое, черно-красно-золотое, шуршащее и переливающееся, при движении то облегающее и подчеркивающее формы тела, то скрывающее все, но развязывающее руки воображению... Мы с Берестиным глянули на нее, потом друг на друга и - расхохотались. И не истерическим смехом, а самым обычным. Как выяснилось - одновременно вспомнили анекдот про бандершу, которая, исчерпав резервы, выходит к клиентам сама. Гостью такой прием если и удивил, то самую малость. Она приподняла бровь, грациозно прошелестела через помещение и опустилась в третье кресло, слегка напротив нас с Алексеем. Вставать мы не стали. Предположив в ее появлении очередной фокус. Очередная серия прекрасных незнакомок - не много ли? Лема мы в свое время почитывали. И помним, что он там, в "Сумме технологии", насчет фантоматики пишет. Любая достаточно развитая цивилизация в состоянии создавать иллюзии, неотличимые от реальности никакими разумными способами. Сей случай вполне мог быть из этой же оперы. На самом деле, небось, наша матрона - то самое ракообразное, в которое положено стрелять железным болтом из арбалета (не зря же наши меньшие братья-кванги вечно их при себе таскают!). И, разумеется, они - то есть пришельцы - уверены: земляне настолько примитивные и сексуально озабоченные существа, что сам факт появления перед ними достаточно привлекательной особы гарантирует сговорчивость вплоть до полной капитуляции. Увы, не так уж они и не правы. Берестин, например, на этом и попался. Будь на месте Ирины мужик, или будь она сама чуть пострашнее - стал бы он таскать им каштаны из огня (из прошлого то есть)? И Воронцов, само собой. Правда, у него причина несколько иная, но без ля фам все равно не обошлось. А теперь вот и третий заход все в ту же масть. - Меня зовут Даяна, - представилась гостья. - Я уполномочена провести с вами переговоры. Голос у нее надо отметить, тоже был великолепный, здорово поставленный, чуть низковатый. В качестве диктора ТВ в западном вкусе цены бы ей не было. Сообщила нам она практически ту же легенду, которой Ирина забивала мозги Берестину, вербуя его в помощники. Насчет цивилизаций с обратным знаком, мировых линий, при столкновении грозящих катастрофой их и нашей вселенным, и о необходимости произвести коррекцию земной истории. Эту, мол, благородную миссию выполняла на Земле Ирина и подобные ей специалисты, а в определенной мере и товарищ Берестин, когда прогулялся в прошлое и помог тем самым святому делу. Тут Алексей разволновался и агрессивно спросил, какого же в таком случае черта они пытались похитить Ирину, да и с нами обошлись не слишком вежливо? - Это было недоразумение, - спокойно ответила Даяна. - Наши сотрудники ошиблись. Они решили, что Ирину завербовали враги, представители другой, весьма зловредной цивилизации, которые мечтают захватить Землю и сделать ее своей зависимой территорией. - А что означает война, которую вы ведете против здешних аборигенов? В чем они перед вами провинились? На этот вопрос Даяна сообщила, что для физического присутствия в нашей вселенной им нужна операционная база. На Таорэре - то есть, по-нашему, Валгалле - развернуты станции Обращенного времени, а так называемая война есть не что иное как процесс расширения переходной зоны, где время имеет знак "Ноль"