. Теперь включилась рация, вмонтированная в массивный механический счетчик-таксомотор, установленный перед передним сидением. Под крышкой пряталась обычная телефонная трубка. Мужской голос, уже другой, незнакомый, осведомился - состоялась ли встреча? - Связник инструкции передал, сейчас следую за объектом к месту контакта, нахожусь на перекрестке Кузнечного и Неглинной. - Задание несколько меняется. Слушайте внимательно... Информация была неожиданной для меня, начисто исключающей гипотезу об "экзамене". Ну, что же, к тому все и шло. Вчера и позавчера разнеслись слухи о внеочередном съезде партии, и о забастовках на заводах, о волнениях в гарнизоне. А с утра я обратил внимание на возросшую суетливость обывателей, закрытые железными и деревянными ставнями окна многих магазинов, подозрительно часто проносящиеся в разных направлениях автомобили. И легковые - ответственных работников высокого ранга, и грузовые, набитые вооруженными людьми. Но я до последнего не ожидал, что все это может вылиться в вооруженные столкновения. Газетные материалы, пусть и излишне нервные по тону, в целом демонстрировал уверенность властей, что политический кризис разрешится миром. А реагировать на понятные аборигенам признаки надвигающейся беды, как таежный охотник узнает о далеком еще пожаре по поведению птиц и зверей, я научиться не успел. Я обернулся на своего спутника. Откинувшись на потертую кожаную спинку, он, похоже, задремал. Словно в поезде не выспался. Впрочем, кто знает, может, пришлось сутки напролет проторчать в тамбуре, наблюдая за "объектом". Толстый деревянный руль подрагивал у меня в руках, скрипели рессоры, сорокасильный мотор подпрыгивал на слишком малой для него скорости, из выхлопной трубы время от времени с громкими хлопками вылетали клубы синего дыма. Бензин здесь отвратительный, ближе к керосину. Неужели Шульгин не мог переправить на свою конспиративную квартиру пару бочек отличного горючего? Надоевшая мне до чертиков черная гармошка фаэтона по-прежнему тряслась и раскачивалась впереди. Мы ехали уже больше получаса, пересекли Тверскую и углубились в переулки, не изменившие, наверное, своего облика с времен наполеоновского нашествия. И вдруг лихач остановился. Я мгновенно прижал машину к бордюру метрах в двадцати от него и выключил фары. Надвинул на глаза ноктовизор, имеющий вид прикрепленных к околышку фуражки резиновой лентой вполне обычных здесь шоферских очков. Переулок освещали лишь редкие ацетиленовые фонари, но в зеленоватом поле прибора картинка была отчетливой и ясной. Мой же темный автомобиль за дождем и туманом женщина увидеть не могла. Она довольно грациозно спрыгнула на тротуар с высокой подножки, рассчиталась с извозчиком и, оглядевшись по сторонам, вошла в низкую дверь под фигурным железным козырьком. На синей фанерной вывеске значилось: "Кафе-кондитерская "Мотылек". По пятницам и субботам - театр-кабаре". Многопрофильное заведение. Но сегодня лишь среда. Вдали над крышами обшарпанных одно- и двухэтажных домов возвышалось, все в электрических огнях, десятиэтажное строение, как его до сих пор называют по старорежимному - "Дом Нирензее", - самое высокое здание в Москве, почти небоскреб, сверху донизу забитое всевозможными конторами и трестами. Чтобы переодеться, мне потребовалась минута. Сбросить кожаную куртку и фуражку, поверх черного свитера с высоким воротом набросить висевший на крючке в салоне ражий верблюжий пиджак. На голову - английское кепи с длинным козырьком и пристегнутыми на макушке большой пуговицей откидными клапанами. Нижняя часть костюма - клетчатые бриджи и коричневые ботинки "шимми" с крагами - вполне избранному стилю соответствовала. Настоящий франт по меркам идущего к концу двадцать четвертого года. Еще минута, чтобы отклеить пышные буденовские усы, убрать смоченной одеколоном ваткой следы клея с верхней губы. - Ну так а мне что теперь делать? - спросил мой молчаливый напарник. - Тебе про меня никакой команды не было? - А у тебя что, собственных инструкций на сей счет нет? - ответил я вопросом на вопрос. Он в очередной раз промолчал, ожидая чего-то более конкретного. - Тогда, для подстраховки, подежурь поблизости. Чтобы и дверь кабака видел и машину. Я вряд ли там долго задержусь. Сядем с ней в машину, вот тогда свободен... - А вдруг там второй выход, и дамочка уже тю-тю?.. - вдруг высказал гипотезу "командир". - Типун тебе на язык! Накаркаешь еще... - встревоженный такой возможностью я поспешил к двери. На верхней ступеньке круто спускающейся вниз каменной лестницы я подзадержался, чтобы стряхнуть с кепки капли дождя и осмотреться. Здесь она, слава Богу! Никуда не делась. Потом начал спускаться. В первой комнате, скорее - небольшом зальчике, помещались шесть четырехместных столиков. Пол и стены обтянуты шинельным сукном бордового оттенка. Несколько керосиново-калильных фонарей-бра тихо шипели и разливали вокруг довольно яркий желтоватый свет. Противоположная от входа стена занята заполненной многочисленными бутылками, стаканами и пивными кружками буфетной стойкой с широким деревянным прилавком перед ней. На этом фоне выделялись два цветовых пятна - белое и васильковое. Белой была куртка буфетчика, голубым - платье женщины, облокотившейся на стойку. Ее плащ и пальто висели (единственные) на крючке в утопленной в стену нише рядом с лестницей, саквояж прислонился к ножке столика в самом дальнем углу. -... пускай будет яичница, лишь бы горячее. Я очень замерзла, - услышал я произнесенные с едва уловимым акцентом слова женщины. Подошел к стойке и слегка, поскольку мы были незнакомы, поклонился в пространство. Присел на высокий табурет, в отличие от тех, к которым привык дома, - не вертящийся, а обычный деревянный, на четырех довольно грубых ножках. Буфетчик, пожилой не то армянин, не то еврей, подвинул женщине полный стакан красного вина, обернулся ко мне, вопросительно поднял бровь: - Чего изволите? - Большую рюмку водки, - поискал глазами в застекленной витрине с закусками. - Бутерброды. Один с балыком, один с сыром... Буфетчик исполнил заказ стремительно и четко, но с совершенно равнодушным выражением лица. - Полтинничек с вас. Еще заказывать будете? По здешним ценам полтинник за рюмку водку - очень дорого. Уверен, видимо, что по такой погоде я в другое заведение не побегу. Но меня это не волнует, в кармане, как у матерого спекулянта, приличная пачечка червонцев, только успевай разменивать на серебряную и медную мелочь. Я мельком взглянул в желтоватые, навыкате глаза армянина. Папаша, наверное, и кокаином, и девочками приторговывает, должен все понимать. И на желания клиентов реагировать четко... Положил перед собой два серебряных рубля. Один лег орлом, другой решкой. Вместо орла - замахнувшийся кувалдой пролетарий. И мгновенно вспомнился Артур. На острове. Меня даже слегка передернуло. Не к ночи будет помянут, подумал я и сделал пальцами левой руки "рога", отгоняющие нечистую силу. Посмотрел в спину отходящей к своему столику женщины, легким движением головы указал на деньги, на самого буфетчика и на дверь в углу за стойкой. Постучал пальцем по стеклу наручных часов. - Селяночку бы по-извозчичьи или бефстроганов с соломкой... Очищенной графинчик. Армянин равнодушно смел со стола монеты в полуоткрытый ящик, кивнул головой. - Сейчас даме заказ приготовлю. Потом вашим займусь. Порционные блюда полчаса готовить. Устроит? - Лишь бы вкусно было, и час ждать можно... А пока и бутерброды сойдут. Дайте мне еще два с икрой, черной и красной. За трудовой день я порядочно проголодался и с удовольствием дождался бы горячей селянки, но вряд ли успею. Буфетчик, который, похоже, за отсутствием клиентов работал здесь и поваром, и за официанта, вышел, шаркая ногами. Я осмотрелся внимательнее, изучая театр предстоящих действий. Слева, за полуотдернутой занавеской, дверь в другой зал, побольше, сейчас пустой и полутемный, с небольшой эстрадкой у стены. Там, очевидно, и дают представления по уик-эндам. Больше ничего примечательного. Окна маленькие, зарешеченные, под самым потолком. Опыт научил меня обращать внимание на такие детали. Неожиданно похоже на моего друга Резо, только там у него имитация под старину, а здесь самая старина в натуре и есть, только таковой для всех, кроме меня, не является. Теперь можно обратить должное внимание и на женщину, раз я собрался сыграть роль "искателя приключений". Либо она очень уверена в себе, либо отвыкла в своих заграницах от советских реалий, плохо представляет, каково в Москве с преступностью. Явилась она в подозрительное место, в глухом переулке, осталась наедине с незнакомыми мужчиной и совсем не нервничает. А ведь хороша, ей - Богу, хороша. Лет 25-28 на вид или около этого. По здешним меркам - выше среднего роста, не худая, скорее наоборот, как говорится, "в теле", но при этом стройная и подтянутая, губы и глаза почти не накрашены, густые пепельные волосы подстрижены в "каре", едва прикрывающие уши. Сидит, опустив глаза на стакан, из которого только что сделала длинный глоток. Очень похоже на сюжет кого-то из импрессионистов. "Абсент", кажется. Только дама там потаскана и стара, а эта - совсем напротив. С моей позиции видно, что край модного, по-европейски короткого и разрезом платья приоткрывает округлое колено в светло коричневом... да фильдеперсовом, так здесь называется, чулке. Блестящие черные ботинки на шнуровке до середины тугой голени. В профиль да в неярком керосиновом свете большего не разглядеть. Вот еще что - на пальце правой руки что-то поблескивает. Обручальное кольцо, а может, просто перстень. Непонятно только, каких она кровей - русская из эмигрантов, латышка или остзейская немка? По нескольким словам догадаться трудно, но акцентик улавливается. Внешний осмотр занял несколько секунд. Гораздо меньше, чем рассказ о нем. Вывод - познакомиться не проблема. Тип чувственной женщины, готовой к приключениям. Даже сторонний наблюдатель, окажись он здесь, не удивился бы поползновению, тем более что и сам я выглядел мужчиной легкомысленным, падким на "вечерних бабочек". Куда сложнее было бы работать, окажись моей партнершей дамочка типа "синий чулок" или краснеющая от любого мужского взгляда институтка. А эта явно ждет встречи, только вот подходу ли я под нарисованный в ее воображении типаж или же нет? Вошел в кафе я с ней практически одновременно, настоящий связник так бы не поступил, сначала выждал, осмотрелся. И вообще вид у меня слишком броский для тайного агента-связника. Главное - рост неподходящий. В здешней системе измерений - 11 вершков. Подразумевается - сверх двух аршин. Дюйм в дюйм с государем Николаем Первым (Павловичем). С таким ростом только в кавалергардах или кирасирах служили. Конкретно я - исходя из возраста и типа лица - мог до революции быть не иначе как гвардейским офицером. Слава Богу, теперь здесь за это не расстреливают, но все равно смотрят косо. Если ты офицер, то отчего не уехал на Юг, а если не уехал, то не шпион ли ты? Эрго - ни один благоразумный бывший офицер в шпионы не пойдет. Скорее, если ему так нравится соввласть, пойдет служить по специальности. Или в спекулянты. Так что женщина меня должна принять все же за ухажера, брезгующего проститутками, но готового соблазнить "порядочную женщину". Я выпил половину стограммовой рюмки, неторопливо жевал в меру солоноватый балык, демонстрируя безразличие к окружающему, она потягивала свое вино, тоже как бы не замечая моего присутствия, но пару брошенных искоса взглядов я все же поймал. Психологически у женщины трудная ситуация. Сидеть с каменным лицом и одновременно пить вино вроде бы глупо, а начнешь смотреть по сторонам, непременно наткнешься на взгляд чужого мужчины, который может принять это за приглашение к действию... Но и мне для завязки знакомства нужен какой-то нетривиальный прием. Совершенно не похожий на то, что может предпринять как ожидаемый связник, так и гэпэушный филер. Например... Женщина держала свой стакан на уровне подбородка, обхватив его у основания лишь большим и средним пальцами. Я собрался с силами и внезапно посмотрел ей прямо в глаза особыми образом, когда она все-таки подняла голову, устав от неподвижности своей позы. Стекло, ударившись о край стола, зазвенело тонко и жалобно. - Ох, простите, я не хотел... - и, выхватив из кармана платок, принялся вытирать лужицу вина, уже готовую пролиться со стола ей на колени. На звон разбитого стакана из двери в кухню выглянул буфетчик. - Получите за посудинку. И новый бокал вина даме. Того же самого или..? Извините, что там у вас было? - обратился я к ней. - Мадера... - еще не придя в себя, тихо ответила женщина. - Одну мадеру... Восточный человек невозмутимо поставил на столик отнюдь не бокал, а такой тонкий, с морозным рисунком стакан, налитый до золоченой риски по краю, бросил в отвисший карман куртки очередной целковый и снова исчез, чтобы принести наконец даме ее яичницу. Я со своей недопитой рюмкой, вполне естественно, подсел за столик к женщине. Она еще несколько секунд молча и будто бы с недоумением смотрела на темно-золотистое, как хороший чай, вино. Все произошло как-то слишком стремительно, и дама пыталась понять, что же здесь случилось, но получалось у нее плохо. Я догадывался, что ей хотелось бы встать и уйти от того непонятного, что принес с собой странный человек в безвкусном костюме. Но расчет был правильный - любопытство оказалось сильнее. И голод тоже. - Извините, - сказала она, быстро отделила вилкой (держа ее в левой руке) и съела несколько кусочков пузырящейся и шкварчашей яичницы с колечками деревенской колбасы. Действительно наголодалась в дороге. Сделала не по-женски длинный глоток вина. Промокнула губы салфеткой. - Ведь это я уронила стакан. Почему же вы просили у меня прощения и сами заплатили? Да, акцент у нее скорее всего прибалтийский, но это может быть просто оттого, что долго там живет, часто говорит на местном или нарочито ломаном, чтобы лучше быть понятой аборигенами, русском языке. Со мной тоже такое бывало. Я допил чересчур, на мой вкус, резкую водку, отодвинул пустую рюмку. Снова посмотрел в большие, зеленовато-карие глаза, смущенно улыбнулся. - Видите ли... - начал я. Сначала мне нужно было заморочить ей голову совершенно неправдоподобной и не очень логически вязаной болтовней, изображая интеллигентного, не слишком трезвого ловеласа, дождаться, когда агентесса начнет в конце концов нервничать в ожидании "настоящего связного", понять, как она найдет действовать, увидев, что он не появляется. Так прошел почти час. Но дама оставалась спокойной. Слушала, кивала, улыбалась время от времени, приподнимая тонкую бровь, пару раз пропустила мимо ушей предложение назвать свое имя и лишь на третий нехотя сказала, что ее зовут Людмила. Все заказанное нами было съедено и выпито, оставаться в кафе больше не имело видимого смысла. И тут, словно бы мне в помощь, по лестнице скатилась вниз разнузданно-шумная компания здешней "золотой молодежи". Трое штатских, по виду - студентов или юных нэпманов, два красных командира с незначительной геометрией на петлицах и две порядочно пьяные девушки, но явно не проститутки, слишком хорошо одеты и говорят на правильном литературном языке. Где-то уже прилично гульнули и забрели добавить в случайно попавшееся на глаза заведение. На нас они внимания не обратили, потребовали вина и фруктов и тут же, перебивая друг друга, затеяли или продолжили ранее начатый спор. Я прислушался. Юноша с узким, даже при керосиновом освещении бледным лицом доказывал, что в Москве начинается народное восстание, которое сметет гнусный советский режим и позволит наконец воссоединиться с настоящей демократической Россией, а командир с тремя рубиновыми квадратиками возражал, что восстание, если и состоится, то будет как раз истинно социалистическим, против оппортунистов, евреев и разложившихся комбюрократов, за ленинский военный коммунизм. Все тот же расклад мнений, что и целом по Москве. - Дураки вы все, - неожиданно звонким голосом заявила девушка с сильно накрашенными глазами. - Мой папа сказал, что первым делом нужно перевешать хамов, и красных и белых, а потом пригласить на царство принца из Ганноверской династии. Без варягов, в данном случае англичан и немцев, России -...... ! - И она отчетливо произнесла известное слово, означающее окончательный конец. Все захохотали и громко сдвинули стаканы. Изумительная сценка. Такая полярность политических взглядов и такая в то же время эмоциональная близость. Второй командир, чином помладше, с одним квадратиком, обнял девушку и чмокнул ее в щечку. - Ох ты же и.... , Ленка! За что и люблю. На кой.... они нам все сдались, действительно? Уехать бы отсюда в Царьград, что ли? Поедем? А с этим пора кончать, я им больше служить не намерен... - Одной рукой он полез девушке под юбку, а второй начал отдирать с малиновых петлиц свои знаки различия. - Все равно завтра... - Заткнись! - тихо сказала вторая девушка, и непонятно было, к его непристойностям это относилось или к чему-то другому. Моя спутница явно забеспокоилась. Испугалась, что это провокация или, наоборот, что на крамольные речи сейчас ворвутся красные опричники и начнут хватать всех подряд. Она спросила, который час, и тут же сказала, что ей пора. Мол у нее была здесь назначена встреча с сестрой или ее мужем, но никто так и не пришел... - Тогда позвольте вас проводить. На улицах неспокойно. А уж ночью... обычно просто раздевают, да и то лишь до белья, но теперь может быть и хуже... Она посмотрела на меня испуганно. - Простите молодые люди, - обратился я к соседям, - вы не слышали, комендантский час еще не ввели? Мы, знаете ли, приезжие... Ротный командир посмотрел на меня неожиданно трезвыми глазами. - Да кому же его вводить? Троцкий в штаны наложил, в Кремле заперся, а остальные... - он махнул рукой и презрительно хмыкнул. - Тем не менее по улицам бродить не советую. Присоединяйтесь к нам, до утра перекантуемся. Если денег нет - не вопрос, угощаем... - Благодарю за приглашение, но... - А если "но", так и вали со своей бабой, - грубо предложил до сей поры молчавший юноша в пенсне. Можно было дать ему по шее, но драка в кабаке сейчас не входила в мои планы, и я лишь молча поклонился. ... Я уже стоял, держа в руках ее пальто, а она вдруг замялась, засмущалась, попросила извинения, поставила саквояж и скрылась за дверью в глубокой нише слева от буфетной стойки. Я поразился, насколько мало за разделяющие нас годы изменилась женская психология. Обычно точно так же вели себя девушки во времена моей молодости, когда в общественном месте у них случалась внезапная неполадка в интимных деталях туалета или возникла непреодолимая потребность посетить означенное заведение. ... На крутой лестнице, пропустив Людмилу вперед и приотстав на несколько ступенек, я успел рассмотреть ее ноги в удобном ракурсе. На это, как считают психологи, и должен прежде всего обращать внимание в заинтересовавшей его женщине. То, что открылось моим глазам, было как говорится, "на любителя". И икры полноваты, и тем более бедра. Или она толканием ядра долго занималась? Но длина, форма, плавность линий выдержаны вполне. Толстой ее никак не назовешь. В каком-то старом романе я вычитал выражение: "аппетитная женщина". Возможно, в виду имелся именно такой типаж. Интересно, почувствовала она все-таки во мне "контактера", а если нет, то почему согласилась, чтобы я ее проводил? Вышло контрольное время? И только? А куда ей, в общем-то, деваться? На улице дождь стал еще сильнее, да вдобавок поднялся ветер. - У меня здесь автомобиль, - сказал я. - Вас подвести? - Если вы будете так любезны. Да ведь мне, честно говоря, и идти особенно некуда. Сестра, к которой я уже второй год обещала приехать, да все визы получить не могла, меня на вокзале не встретила, сообщила телеграммой, что будет ждать здесь, - это единственное место, где мы с ней несколько раз бывали, и вот... Неужели с ней что-нибудь случилось? Боюсь подумать... Тут действительно назревают серьезные беспорядки? Еще в поезде проводник говорил, что в Москве положение как в семнадцатом году пред октябрьским переворотом... - Не берусь судить, я в городе тоже недавно. Слышали, что наши соседи говорили? У большевиков назревает очередная крупная разборка. А что же к сестрице по домашнему адресу не поехали? Людмила грустно улыбнулась, пожала плечами. - Я ей писала "до востребования". Лиза говорила, что часто приходится менять квартиры, да еще письма из-за границы соседи воруют, думают, в них валюту можно найти. - И где работает, не знаете? - Не знаю, - развела руками. - Может быть, соблаговолите порекомендовать не слишком дорогую и приличную гостиницу? Остановлюсь там и буду каждый день ходить на Главпочтамт, оставлю там записку... - С удовольствием. Может быть, не гостиницу даже, а меблированные комнаты? Знаю такие. Без суеты и случайных людей. Их содержит бывшая актриса императорских театров. Принимает постояльцев только по рекомендации... Мы уже ехали, разбрызгивая лужи, по Страстному бульвару в сторону сада Эрмитаж, где на углу Каретного и Лихова переулков находилась одна из указанных на всякий подобный случай Александром Ивановичем явочных квартир. - Только скажите ради Бога, не затрудняю ли я вас, - спохватилась Людмила. Женщина смущенно развела руками. - Расчет будет такой - вы поселяетесь, если мебилирашки вас устроят, и мы тут же идем ужинать по-настоящему в ресторан напротив. Что там ваша яичница после длинного и трудного дня? В темноте кабины я увидел, что она кивнула. - Мне кажется, вы приличный человек, Игорь, я испытываю к вам доверие. Вы его не обманете? Это что, тогда всерьез можно было задавать такие вопросы и рассчитывать получить честный ответ? Однако кто его знает, если в здешнем обществе люди по внешности еще четко делятся на социо- и психотипы, то возможности и такие пережитки сословного устройства. Соблюдая принципы конспирации, я сначала проехал мимо нужного дома, посмотрел, все ли там спокойно, переулками выбрался на Самотеку, сделал несколько запутанных и неожиданных петель, так что в темноте и старожил потерял бы ориентировку, а потом через Цветной и Петровский бульвары возвратился к цели. - Можно и мне папироску? - спросила она, когда я закурил. - Да, конечно, простите, что я сам не подумал предложить... - К незнакомым женщинам тоже нужно проявлять внимание, - назидательно сказала Людмила, принимая у меня толстый "Дюбек". Бог знает что приходится курить для соблюдения маскировки. Как будто, позволь я себе мою обычную сигару, это кого-то здесь взволновало бы. - А вы коренной москвич? - спросила женщина немного погодя, сделав две по настоящему глубокие затяжки. Вот это уже слегка ее выдает. Мало кто из приличных дам ее возраста курит, как фронтовой солдат. Слишком долго сдерживала эмоции, сейчас в темноте, решила, что можно слегка расслабиться. - Да прирожденный. - Квартиру свою имеете? - Увы, нет. Ту, что была, большевики реквизировали. В восемнадцатом я уехал, недавно вернулся, сейчас снимаю две маленькие комнатки и что-то вроде кухни во флигеле для прислуги. На Балчуге. Но туда пригласить не могу, извините. Пусть понимает, как хочет. - Все равно неплохо? На войне не были? - Я принципиальный толстовец. Настолько аполитичен, что ни белая, ни красная идея меня не вдохновили. - Сейчас тоже? - Сейчас тем более. Война кончилась, террор притих, граница почти открыта. А когда нет препятствий для отъезда, зачем уезжать? Москва как город мне ближе Харькова или Севастополя. - Звучит убедительно, но в устах такого мужчины, как вы, все равно странно. - Вспыхнувший трещащим пламенем кончик папиросы осветил нижнюю часть ее лица. - А зачем мне говорить неправду? "Эс алляль килеврет мэра мерехли джедем..." Так говорят где-то на Востоке: "Верь незнакомому, ему нет корысти обманывать..." - Вы ориенталист? Вот тут я напрягся по-настоящему. Слишком эта дама образована для своей роли. Даже в более спокойные времена не каждый день можно было встретить в кабачке не слишком высокого разбора столь эрудированную женщину. Хоть в гражданские войны все так перепутывается... - Зачем же? Просто библиофил. А вы? Бестужевские курсы окончили? Или Смольный институт? - Увы, только гимназию. В Двинске. Но с золотой медалью. Устроит вас? - Если говорите правду, то вполне. - Квиты, - в ее голосе прозвучал смешок. - Как вы это: "Эсс алля... - И так далее... Запоминать не стоит, я не уверен в правильности моего произношения. Несколько минут я вел автомобиль молча, прикидывая, что за игру она затеяла, пустившись в откровения? Тайному агенту не пристало. А почему, собственно? Легенда какая-то у всех должна быть. Тем более если она все же считает меня случайным знакомым. Да отчего бы и нет? Она - действительно бывшая гимназистка (по годам подходит, в семнадцатом ей как раз лет 18-20), просто разговорилась с хорошо к ней отнесшимся мужчиной. Воспитанным и интеллигентным. А если догадывается о моей истинной роли - все равно. Ни на иностранную принцессу, ни на работницу "Трехгорки" она по внешности и манерам не тянет. Волей-неволей должна изображать нечто близкое к истине. ... С устройством ее на постой в меблированных комнатах "Уютный уголок" сложностей не возникло. Состоявшая на жалование у Кирсанова благообразная хозяйка без вопросов отвела Людмиле две хорошие угловые комнаты на втором этаже. Предложила сейчас же отдать ей в стирку и чистку белье и одежду, заверив, что к утру все будет готово, а также подать в квартиру самовар. - Спасибо, Матильда Юрьевна, мы собираемся поужинать по соседству. Надеюсь, мы вас не обеспокоим, вернувшись попозже? - Позвоните три раза, коридорный откроет, - улыбка была лучезарнейшая и все понимающая. - Без всяких вопросов. - И, провожая нас до лестничной площадки, хозяйка спросила меня театральным шепотом: - Может быть. Вам тоже комнатку приготовить? Есть у меня, с дверью в эти номера... - она указала пальцем между лопаток идущей впереди Людмилы. Я молча кивнул и сунул в ладонь хозяйки вчетверо сложенный врангелевский "колокольчик". Двадцатипятирублевки Югороссии, свободно размениваемые на золото, котировались в Совдепии куда выше номинала. И уж тем более в предчувствии новых потрясений. Глава 2 Ближе к полуночи, в отдельном кабинете ресторана "Эрмитаж", когда Людмила, утомленная дорогой и стрессами минувшего дня, вдруг неожиданно и быстро начала хмелеть под дикое дребезжание бубнов и вопли цыганского хора, я положил ладонь ей на колено и произнес первый пароль. - Вот наконец-то, - развязано рассмеялась она, отнюдь не отстранив мою руку. - А я там все ждала и ждала связного... Потом подумала - вдруг ты тот самый и есть. А нужные слова забыл. Все остальное-то вроде сходилось. Решила остаться с тобой. Тот - не тот, а ночевать в самом деле негде... Ну, тогда пошли скорее. - Куда это? Мне здесь нравится. - Ко мне, конечно. Пока не развезло. Ты в этих делах совсем мальчик? Сказал бы сразу, что нужно, не пришлось бы на шампанское тратиться... - Не свои трачу, - небрежно отмахнулся я. - За чужой счет чего не погулять с красивой женщиной... Она посмотрела на меня с пьяной подозрительностью. - Может быть, ты и еще чего хочешь за чужой счет? Сейчас она уже не походила на гимназистку-медалистку. - Это уж как получится, - пожал плечами, делая вид, что не понимаю, о чем говорит Людмила. - В армии так принято: "Ни от чего не отказывайся и ни на что не напрашивайся". Перед калиткой во двор "мебилирашек" простиралась огромная лужа, через которую была переброшена хлипкая доска. - Предложите мне руку, Игорь, - манерно попросила она, качнувшись. - Если позволите... - я подхватил ее на руки, ощутив ладонью сквозь чулки мягкие и теплые ноги под коленями, и понес через лужу дальше по темному двору к крыльцу черного хода. - Ох, зачем вы это? Я поставил женщину на ступеньки. - Еще раз спасибо. До свидания? Как играет, а? Или действительно совсем пьяна? Я щелкнул пальцами. - За труды получить бы... Что там с вас причитается? - Ой, правда, что это я? Пойдемте. - Людмилу снова шатнуло, пришлось поддержать за локоть. В крошечной прихожей я помог снять ей пальто. Она стояла и смотрела на меня, морща лоб. - У меня ноги промокли. Отвернитесь, я сейчас. - У меня тоже. Занимайтесь собой, я вернусь минут через пять. Предусмотрительно оставленным хозяйкой в двери ключом я отпер свою комнату. Чиркнув зажигалкой, высмотрел скрытую бархатными портьерами дверь в соседние апартаменты. Откинул обычный железный крючок, приоткрыл узкую, только чтобы заглянуть одним глазом, щель. В смежной с моей комнате было темно, а первая, большая, ярко освещалась электрической лампой под шелковым малиновым абажуром. Людмила, присев на стул, расшнуровала забрызганные грязью ботинки. Пожалуй, она действительно была пьяна, ее заметно мотало из стороны в сторону. Бросила ботинки в угол, подняв подол платья, принялась стягивать с незагорелых ног чулки. Скомкала, подержала в руке, словно не зная, что с ними делать, тоже отшвырнула в сторону. Замерла на стуле, прикрыв глаза и оперившись руками о широко раздвинутые колени. Потом встала, подняла с пола свой саквояж, начала в нем рыться, выбрасывая на полукруглую кушетку всякую женскую мелочь и что-то недовольно бормоча. Я осторожно покинул наблюдательный пункт. Вряд ли можно надеяться увидеть что-то кроме непрофессионального стриптиза. Покурил перед форточкой, приводя мысли в порядок и планируя дальнейшие действия. Потом вышел в коридор и постучал к Людмиле. Она, кажется, начала понемногу приходить в себя. Глаза прояснились, и речь стала отчетливее. - А знаете, Игорь, у меня ведь нет того, что вам нужно... - сообщила она, смущенно улыбаясь. - Как это нет? - Обыкновенно. Я ведь дело знаю, не то что вы... Раз никто ко мне не подошел с паролем, я передачку спрятала. Там, в "Мотыльке", когда в вальтерклозет зашла. Мало ли что могло случиться. Та шумная компания меня напугала... - Едем! - Куда ехать милый? Там давно закрылось. Час ночи уже. Теперь только утром... - Спрятала хоть надежно? - перешел я на "ты". - Будь спокоен. Кроме меня, никто не найдет. - Припомни, на словах ничего не велели передать? Она опустилась на кушетку, небрежно сдвинув к краю разбросанное небогатое бельишко, хлопнула себя по лбу. - Напоил меня, противный, а теперь спрашиваешь. Велели, велели, только те слова без посылочки ничего не значат. Я должна про-ком-ментировать, да. Что, откуда и какой шифр использован... Там каждая вторая страничка - ключ для первой. Да и то, если ты сейчас еще несколько слов припомнишь. А нет, так нет, с другими разговаривать буду. Так что извини, теперь только спать... Сдерживая раздражение, я подошел к окну. В черном стекле отражался красноватый свет лапы и смутно дрожало электрическое зарево над центром города. Пользуясь тем, что я отвернулся, Людмила прошла в совсем крошечную спаленку, большую часть которой занимала просторная железная кровать с никелированными шарами и кольцами на спинках, начала стягивать через голову платье. - Эй подожди немного. Ты меня слышишь? - А как же? - она широко улыбнулась, держа перед собой платье, как матадор мулету. Вот почему у нее такая осиная талия - тело зашнуровано в тугой розовый корсет, похожий на противоперегрузочный костюм. Из-под нижнего края корсета выглядывают кружевные панталоны с оборочками, сверху выпирают круглые, как пушечные ядра времен Полтавской битвы, груди. - И слышу, и все понимаю. Подай мне халатик вон там, в саквояже, и принеси, пожалуйста воды с кухни. А я пока переоденусь и еще кое-что вспомню... Велено было слово в слово передать, а мысли путаются... Наполняя водой кипяченой водой из большого оцинкованного бака, я продолжал анализировать ситуацию. Мне ведь предписаны не только курьерские функции, я должен выяснить, не двойной она агент? А то, что пьяна, - не страшно, даже наоборот. Не дурака ли, кстати она валяет, и не играет ли она со мной, а не я с нею? Да непохоже, я ведь считал - полтора стакана мадеры в "Мотыльке", две рюмки конька и четыре фужера шампанского в "Эрмитаже". А утром у нее наступит похмелье и адреналиновая тоска, тогда откровенного разговора может и не получиться. Уроки Шульгина и полковника Кирсанова крепко сидели у меня в голове, и перед тем, как отнести ей воду, я зашел к себе и набрал нужный код на клавиатуре карманного переговорного устройства с жидкокристаллическим экраном. Шульгин называл его "пейджером". Прибор пискнул, на экране появился знак вопроса. Я передал сообщение, убедился, что оно принято, и спрятал пейджер под матрас. От греха... Людмила лежала на своей кровати поверх покрывала, разошедшиеся полы черного халата с японским набивным рисунком открывали левую ногу как раз до того места, где она заканчивалась. Непривычного дизайна белье вместе с корсетом грудой валялось у изголовья. Уснула, что ли? - Принес воду? - спросила она слабым голосом. Я подал ей стакан. Она привстала, осушила его в три глотка. Шумно вздохнула. - Запри дверь. Я, правда, с непривычки слишком много выпила. Опустила ноги на коврик. Халат совсем распахнулся. Людмила отбросила его, не торопясь легла, прикрылась одеялом до пояса. Даже без поддержки корсета грудь у нее почти не обвисала. Соски, маленькие и розовые, торчали пуговками. Значит не рожала еще. Ее губы приоткрылись не то в улыбке, не то в презрительной гримасе. - Воспитанные мужчины в упор на женщин неглиже смотреть не должны. Неприлично. Тем более что ничего нового ты не увидишь, а я пьяная, и когда на меня так смотрят - за себя не отвечаю. А если нравлюсь, - она приподняла руками снизу груди и качнула ими, - лови момент. Какая б ни была, а на спине лежать могу... Удивляясь самому себе, я ощутил, что действительно готов на это. Да просто в смысле этнографии интересно, какова она - женщина, рожденная в позапрошлом веке? Тем более что выполнение оперативного задания никак нельзя трактовать в плане супружеской измены. Я погасил лампу и, не спеша раздевшись, лег рядом с Людмилой. Небольшой, но многозарядный и мощный пистолет, выданный мне Шульгиным, я незаметно положил на подоконник за портьеру. Там его и утром будет незаметно, а схватить в случае чего, можно мгновенно, просто закинув руку за голову. Тело у нее было мягкое и горячее, а грудь наоборот, тугая не по возрасту. Я прикоснулся к ней губами. Духами от груди, вообще от Людмилы не пахло, только цветочным мылом. И запах был довольно свежим. Я провел ладонью по приятно округлому животу, пушистому "холму Венеры", по нежным, шелковистым изнутри бедрам. Потом поднес ладонь к лицу. То же самое - запах недавно вымытого женского тела. Это меня уже всерьез насторожило. Дорога от Риги занимает гораздо больше суток, а душевых в поезде пока не придумали. Даже в вагонах первого класса. Умыться можно, но и только. Вряд ли в тесном, не слишком чистом вагонном туалете она снимала корсет и прочее, чтобы ополоснуться холодной водой. Так, может быть, она подсела в поезд лишь на ближайшем от Москвы полустанке? Тогда и "полковник", передавший ее мне, не наш, а вражеский агент? И я сам сообщил ему, что не простой курьер, а человек, имеющий право принимать ответственные решения. Из этого может получиться совершенно неожиданная коллизия... Но логика логикой, а если не спал с женщиной больше двух недель и чувствуешь ладонью все подробности рельефа ее тела, то здравые мысли отступают на задний план, если не дальше. Довольно долго Людмила лежала совершенно безвольно, позволяя мне делать все, что хочется, и в этом был какой-то особый утонченный эротизм. Только постепенно учащающееся дыхание и легкие сокращения мышц напомнили, что она живая, а не фторвиниловый муляж. А потом словно очнулась, сообразила, что происходит и в таком положении следует делать. Я часто слышал, что ни одна настоящая женщина не похожа на другую, и с каждой постигаешь нечто совершенно новое и неизведанное. Я-то сам не мог похвастаться богатым опытом, последние несколько лет общался только с Аллой, а еще раньше мои случайные подружки оказывались, как на подбор, очень вялыми и флегматичными. Похоже, что и в постель они ложились только из вежливости или потому, что в их кругах было принято время от времени отдаваться мужчинам. Но женщина из прошлого оказалась более чем темпераментной. Обвив меня руками и ногами с такой яростью, словно собиралась переломать мне кости, Людмила дергалась и билась, словно в эпилептическом припадке, стонала, вскрикивала и рычала. Не скрою, это буйство низменных инстинктов возбуждало и затягивало. А вдобавок молодая, образованная, изысканно воспитанная женщина, переводя дыхание, бессвязно и грубо материлась, подстегивая меня и комментируя происходящее словами, которые вокзальные извозчики произносили, понижая голос. С подобным проявлением страстей я встретился впервые. Впрочем, возможно, у здешних женщин это принято. Как знак эмансипации и равенства в борьбе полов. Благо стены пансионата сложены в четыре кирпича, а толстые двери еще и занавешены бархатными портьерами. А то, боюсь, на шум сбежались бы обслуга и жильцы. Если, конечно, подобные эксцессы здесь не являются привычной прозой жизни. После потрясающего, как в вагнеровских операх, финала Людмила отвалилась к стене, нескоро отдышалась, скомкав простыню, вытерла лицо, грудь и плечи. - Дай мне папиросу... Я нашарил на столе коробку, едва сумел зажечь огонь дрожащими руками. - Ты доволен? - наконец спросила она нормальным, даже тихим голосом. - Угу... - Я тоже... Молодец, умеешь, давно такого не переживала. У меня ведь, честно сказать, с весны ни с кем ни разу не было... Разговелась. - Теперь она ничем не походила на воспитанную тихую скромняшку из кафе. Пожившая, давно забывшая о предрассудках женщина, как говорится - с непростой судьбой. Клеопатра с пистолетом за подвязкой. С таким темпераментом - полгода поститься. Нельзя не посочувствовать. Лукулл, испытывающий муки Тантала. - Бросить бы все да закатиться с тобой на уютную дачку на недельку. Вот бы побаловались досыта на теплой печке... - голос ее звучал мечтательно. - А для чего ты в эти дела ввязался? Тебе не подходит... - спросила вдруг Людмила как-то по-другому. - Так жить-то надо. Полгода руль крутить между вокзалами или за один вечер срубить в два раза больше, да и тебя вот, видишь встретил... С делами разберемся, гонорар получим, может и в правду душу отведем? Я таких девушек с роду не встречал... Не отвечая на мое предложение и будто забыв свои прежние слова, она протянула мне сгоревший до мундштука окурок. - Брось в форточку. Еще будем? - Курить? - Нет... - А ты хочешь? - Хочу. Но спать еще больше. Давай утром продолжим... Мне на первый раз тоже было достаточно, да и завтра день легким быть не обещал. За нашими играми я не обратил внимания, что в городе начали постреливать. Не слишком часто и где-то ближе к окраинам, но хлопали