е проводов. И нам пришлось почти год просчитывать закономерности, чтобы найти условия и точки сопряжений. Слава Богу, что Ирина многому научилась у Левашова в области теории межпространственных переходов, да и сама имела кое-какую подготовку. В общем, приходить и возвращаться от вас к нам мы научились с девяносто процентной точностью... Вот оно как, оказывается. Далекие предки, по их словам, научились за год тому, о чем наши высокомудрые теоретики до сих пор понятия не имеют. Более того, отрицают само существование альтернативных миров. И, что самое поразительное, - межреальностные переходы возможны без помощи какой-либо аппаратуры, достаточно оказаться в нужное время и в нужном месте. Вот и все. - И много раз вы наш мир навещали? - Раза четыре... В чисто экспериментальных целях. Для отработки метода. Ну и просто так... Жить у вас уж больно приятно, - улыбка Андрея была настолько искренней и, я бы сказал, печально-доброй, что я ему поверил. - Только одной закономерности не уяснили, а может ее и вообще нет - как соотносится наше время с вашим. Иногда совпадение абсолютное - месяц, проведенный в вашем мире, в точности равен прошедшему здесь, а иногда разнос огромный. Вот в последний раз... Мы с Ириной пространствовали у вас четыре месяца, потом встретили тебя и плыли еще две недели, а здесь прошло семь месяцев. Мало, что ребята испереживались, так еще и заговор успел созреть, а весьма высокопоставленные и информированные люди, что были у меня на связи, не знали кому сообщить о готовящемся перевороте. Вот и пришлось посуетиться, понервничать... - Новиков сокрушенно покачал головой. - Если бы вовремя вернуться, можно было очень малой кровью обойтись, а то вот... Теперь мне последние события стали понятнее. А тоя все удивлялся, насколько грубо и непрофессионально проводились кое-какие мероприятия. Но пока меня интересовало не это. В конце концов, заботы здешнего мира не так чтобы уж очень меня касаются. Но из слов Андрея следовало, что вернуться домой нам с Аллой не только можно, но как бы и очень легко. Об этом я и спросил Новикова. - В общем-то, так. Вернуться, наверное, можно, если наши расчеты адекватны. Мы тут с Олегом прикинули. Примерно через три месяца проход должен открыться в Северной Атлантике, в вычисленной точке между Англией и Норвегией... - и тут в его тоне я услышал такое большое "но", что не на шутку встревожился. О чем и спросил. - Катера помнишь? - ответил мне Андрей. - Еще бы не помнить... - Так катера были немецкие, как мы определили, и предвоенного выпуска. Принадлежали Кригсмарине тогдашней гитлеровской Германии... Я не сразу понял, о какой войне он говорит, и лишь позже догадался, что имеется в виду бывшая через пятнадцать лет после нынешнего момента и не состоявшаяся у нас вторая мировая. - И какой в таком случае вариант просматривается? - это спросил уже Шульгин, до сей поры не вступавший в разговор. Они проверяют меня на сообразительность, что ли? ну, пожалуйста, отвечу, что думаю. - Не выходит ли, что мы сначала вывалились в какой-нибудь из годов той вашей войны, а уже потом проскочили в этот? Тогда, значит, в вычисленной вами точке существует сразу две зоны перехода? Сказал и почувствовал, что чего-то не улавливаю. - Если бы так, это еще полбеды, - сказал Андрей. - Тут нечто более сложное и странное. Мы ведь в каком мы сейчас году пребываем? Правильно, в двадцать четвертом. Но, прошу заметить, если мы здесь и сейчас, то каким образом могла случиться та мировая? Мы же собираемся ее предотвратить, и судя по тому, что уже сделали, ей, той, что была, теперь взяться неоткуда... Наверное, они после возвращения Новикова уже не раз обсуждали друг с другом случившийся парадокс. - Может быть, так, что вы с Игорем оказались в точке сопряжения трех реальностей, - сказал Шульгин. - И вы сколько-то, день, час или даже те самые три месяца, которые потерялись, прожили в нашей Настоящей Реальности... А уже потом выскочили сюда. - А могли и не выскочить, так? Навсегда остались бы в реальности #1, то есть нашей подлинной? В которую Артур дороги таки не нашел? - Об этом судить трудно. Если уж Олег не сумел рассчитать вероятность стыковки трех реальностей, да еще со странным временным разрывом. Можно допустить, что война там была, но не мировая, а так, локальная, вроде фолклендской. И что вы были совсем не в той точке, а в любой другой... Ты же только по климату ориентируешься, обсервации сделать так и не сумел, а когда тучи рассеялись, оказался уже у нас... Из всей последовавшей далее дискуссии я понял только одно - понятия о физическом смысле явления не имеет никто, но при попытке воспользоваться ранее вычисленной точкой перехода вполне можно угодить куда угодно, кроме нужного места, времени и реальности. И такую попытку до полного выяснения обстоятельств никто предпринимать не станет. Однако и здесь я не угадал. - Для момента, когда рациональная наука бессильна, имеется выбор, - кривя лицо в очень нетрезвой улыбке, провозгласил со своего дивана профессор Удолин. Я, честно говоря, успел почти забыть об этом персонаже. Вернее - не принимал его всерьез, посчитав старым пьяницей и забыв, что ни Андрей Дмитриевич, ни Александр Иванович никогда ничего зря не делали. И если этого колоритного дедушку сюда зачем-то привел, то рано или поздно он свое слово сказать был должен. В полном соответствии с режиссерской теорией А.П.Чехова. - Дорогу в интересный вам мир можно отыскать не только по прямой. Можно и вокруг... - сказал профессор, выпрямился и сел на диване. - Естественно, через иные измерения. - Он уткнул палец в висевшую на стене карту мира. Здешнего мира, подчеркну еще раз. И 1980 года издания. "Москва. ГУГК ССР". Мне эту карту интересно было рассматривать еще в новозеландском форте. Слишком много там непривычных границ и неизвестных стран. - Вот так, - Удолин черкнул ногтем от Одессы до Вены через Карпаты и Венгерскую низменность, - идти, особенно если пешком, долго, нудно, и дойдешь ли еще, неизвестно. А вот так, - он изобразил баллистическую траекторию от Вены обратно к Одессе, - очень легко и быстро. Практически мгновенно. В чем суть? - обратил он ко мне взгляд экзаменатора. - Естественно, воздушный транспорт удобнее пешего хождения, - ответил я. - Правильно, но глупо. Удовлетворенно сказал профессор. - Суть совершенно не в этом, а... - он еще посмотрел на меня, давая мне шанс реабилитироваться, а потом заключил: - Неужели не увидели? Я же вышел из плоскости двух измерений. Поняли? Из двух - в третье. А теперь попробуем из трех - в четвертое. А? В моем нынешнем состоянии эта идея была ничем не хуже и не лучше всех прочих. Хотя я по-прежнему не понимал, каким образом возможно выйти в какое-то еще измерение, внешнее по отношению к внепространственным. Впрочем, я и о куда более примитивной хроногации имел крайне смутное представление, куда уж со всем прочим. А они тут, как выяснилось, давно и свободно между временами и реальностями маневрируют. Откуда мне знать, может этот пьющий старец самым главным теоретиком и я является, а господа офицеры у него на подхвате. Однако тут же и выяснилось, что если Константин Васильевич и теоретик, так совершенно в другой области, поскольку он начал густо пересыпать свою речь терминами дзен-буддизма и прочих оккультных наук, стремясь просветить именно меня (поскольку всем остальным, похоже, он свои воззрения изложил гораздо раньше). Смысл последующего разговора сводился к тому, что имеется план - используя его, Новикова, с Шульгиным и отчего-то вдруг мои (интересно, какие?) способности, отыскать и, если так можно выразиться, картографировать все наличествующие на Земле точки межмировых пробоев. То есть в идеале получит функционирующую с четкостью и надежностью довоенных германских железных дорог транспортную систему, связывающую три, а возможно, и гораздо большее количество реальностей. Смелый и масштабный замысел, ничего не скажешь. - Ну и как же это должно выглядеть на практике? - поинтересовался я, заранее согласившись ничему не удивляться и воспринимать как должное даже самые абсурдные, на мой взгляд, идеи. Тем более что за последние месяцы сфера абсурдного для меня значительно съежилась. - Если отвлечься от сложностей практической реализации, проблему я представляю в следующем виде... - сообщил Удолин лекторским (или менторским) тоном. И хоть посылка его по-прежнему не казалась мне слишком убедительной, особенно в части, касающейся непосредственно моего участия в проекте, я возражать не стал. Если это поможет нам с Аллой вернуться домой - пожалуйста, можно испытать и такой метод. Да и в конце концов, нечто похожее излагал и Артур тоже. И раз уж он вновь пришел мне на ум, я решил стрельнуть по двум зайцам. Андрей с Шульгиным в моих пояснениях не нуждались, и только для профессора я очень коротко сообщил суть дела. Удолин пришел в крайнее возбуждение. Мгновенно утратив интерес к транспортным проблемам, он стал жадно расспрашивать о деталях, не слишком известных ему самому. Я-то мог оперировать только информацией, полученной от Артура, и не при самых благоприятных обстоятельствах, кстати. Загадка происхождения нашего друга-зомби профессора интересовала мало, а вот все, связанное с его земным существованием в этом качестве, и особенно все, что он говорил о потустороннем мире и его пограничных зонах, - чрезвычайно. Наше собеседование, больше похожее на изощренный допрос, он сопровождал потиранием рук, торжествующими вскриками, картинными гримасами и иными действиями, который я ранее относил на счет не слишком хорошего вкуса фантазии авторов, описывающих тип "сумасшедшего ученого". А Удолин был именно таков. (Если только не отбрасывал добросовестно соответствующую легенду. Как я недавно изображал "иностранного дипломата".) - Если вы принимаете мои слова так близко к сердцу, - сказал я, стараясь всячески демонстрировать Удолину готовность к сотрудничеству, - и феномен, первооткрывателем которого я смею себя считать, лежит полностью в круге ваших научных интересов, так, может быть, удастся применить разработанные вами методик, чтобы убедиться как в соответствии моих эмпирических наблюдений истине, так и выяснить живо меня занимающий вопрос - не последовал ли означенный Артур... то есть артефакт, за нами в межвременной туннель, и не находится ли он поблизости, ибо вчерашней ночью нечто подобное я ощутил. Благодаря чему, собственно, и нахожусь среди вас... Шульгин из-за спины профессора показал мне поднятый большой палец. Мол, плотно выражаешься, Игорь Викторович, приятно слушать. - Если мое предположение подтвердиться, - закруглил я трудолюбиво выстроенный период, - тогда и дальнейшие наши планы могут быть исполнены с куда большей долей вероятности. Артур в них безусловно должен разбираться... квалифицированно. - Вне всяких сомнений. Немедленно же приступим. Только сначала проясните мне один лишь вопрос - а каково в вашем мире состояние магических наук? Далеко ли вы продвинулись в постижении внечувственного восприятия потусторонних миров? Умеете ли произвольно посещать хотя бы близкие области Великой Сети? Каковы ваши отношения с Держателями? Его слова звучали для меня как заклинания шамана. Разумеется, и в нашем мире имеется достаточное количество людей, озабоченных мистикой и всевозможными неортодоксальными культами, но превращать эти частные увлечения в популярные идеологии лет семьдесят или восемьдесят никому не приходило в голову. А уж тем более вводить их в состав официальных наук. Мой ответ профессора более чем удивил. Он явно хотел услышать что-то другое. - А мое имя вам в исторических анналах не встречалось? - Знаете ли, специально я историей нетривиальных учений не занимался, а так вот, в общеобразовательном плане, ей Богу, ничего похожего не помню, как мне не печально... Профессор погрустнел. - Странно, у вас я должен был существовать. Уже к началу века я определился в своих научных пристрастиях, а к 1910-му и первую книгу на эти темы завершил, пусть и неопубликованную. А вот интересно, а может, в вашем мире я несвоевременно умер? У нас здесь меня Яков Агранов спас от голода и превратностей судьбы, а там вдруг... Или, в лучшем варианте, вдруг у меня круг научных интересов изменился под влиянием каких-то жизненных реальностей? Надо бы повнимательнее изучить все критические точки за последнее десятилетие. А лучше всего - посетить ваш мир лично и как следует порыться в архивах... Удолин сбросил свой сюртук, для чего-то поддернул крахмальные манжеты. - Вы, Андрей Дмитриевич и Александр Иванович, будете мне ассистировать. Как всегда. Viribus unitis [Viribus unitis - объединенными усилиями] как принято выражаться. Нашего же юного друга мы должны включить в круг коллективного транса и активизировать его пока еще латентные задатки... Вот о чем никогда не догадывался, так о своих латентных способностях к коллективному трансу. Всю жизнь был сугубым индивидуалистом. - Послушайте братцы, - вдруг встревожился я. - Я от прежних ваших экспериментов едва опомнился, а вы еще что-то новенькое затеваете. Может, просветите вначале, что вы для меня придумали, и зачем, главное? На прямо поставленный вопрос мне ответил Новиков, со свой обычной спокойной доброжелательностью и убедительностью. Что их затея только выглядит странно для неподготовленного человека, но ничего особенного из себя не представляет. Каждый из них троих здесь присутствующих, уже не раз проникал в разные уровни Гиперсети, которая по-существу и является материальной и духовной составляющей всей мыслимой Вселенной. Да и я сам на примере Артура должен бы понять, что все имевшее место коллизии объясняются не чем иным, как взаимодействием нашего уровня мира с его более высокими уровнями. Он, Новиков, без всяких вопросов отправился бы в Гиперсеть сам, но проблема в том, что меня с Артуром связывают давние и, как он выразился, "деликатные" отношения, которые ему придется только налаживать, и отнюдь не в самых выгодных условиях. Если вообще удалось бы совместиться в одном и том же "горизонте". - И вообще, Игорь, телесно ты ведь останешься здесь, - вступил в разговор Шульгин. - А в сферы поднимешься только и исключительно в интеллектуальном смысле. - Точно так же, как Вера ходила спасать Аллу. А теперь ты им кое в чем поможешь, - добавил Андрей. Довод был выбран неотразимый. Под каким бы предлогом, интересно, я мог отказаться, если намек был сделан более чем прозрачный? Напомнив об акции Веры, Новиков заодно поимел ввиду и себя, свое участие в крайне рискованном деле, тем самым поставив вопрос и о моей способности помнить ранее сделанное добро. Психолог, одним словом. Отказаться я не мог, но и не понимал в то же время, что и как я должен сделать там, в совершенно для меня загадочной Гиперсети. И как в нее попасть соответственно. - Да ничего такого делать и не потребуется. В физическом смысле. Всего-то нужно будет сесть, закрыв глаза, сосредоточиться и всей силой воображения попытаться представить себе Артура в том виде, как он являлся тебе последний раз. Или - каков он был на "Призраке". Мы, в свою очередь, организуем тебе, нет, твоей ментальной матрице выход в астрал. Там, если повезет, найдешь Артура. И договоришься с ним... - О чем? - перебил я Андрея, начиная как-то даже увлекаться этой идеей. - О чем мы уже говорили. Надо, чтобы он согласился поискать с "той стороны" точки сопряжения с твоей и, по возможности, с другими реальностями... - А зачем бы это ему? - задал я вполне логичный вопрос. - Затем, что мы теперь в состоянии помочь ему осуществить заветное желание. Даже - любое из них. Или, если угодно, - окончательно умереть, или - вернуться к полноценной жизни "по эту сторону заката". Как, устроит его такая плата? Я подумал, что скорее да. - В общем, стулья против денег, - подвел резюме Шульгин. - От тебя требуется только проявить дипломатические способности, на которые мы, увы, не способны. Так как? Я пожал плечами, не имея выбора. Действительно, задача не из самых трудных. Оставались детали. - А для релаксации мне никакого средства не будет предложено? - поинтересовался я. - Мескалин, к примеру, или псилоцибин. Гашиш, в крайнем случае. Говорят, очень способствует. - Указанные препараты хороши для вояжей в вымышленные миры, - ответствовал профессор, - в нашем же случае нет ничего лучше элементарной водки. Желаете? Я прислушался к собственным ощущениям. Пожалуй, что нет. Вообразить Артура я могу без всякого допинга. Если же попытаться достигнуть кондиции Удолина... Я скорее не Артура, а зеленых чертиков увижу. Но друзья-то мои, но они... вот уж никогда не мог представить себе Новикова медитирующим, распевающим буддийские мантры и вращающим молитвенную мельницу. Совершенно не стыкующиеся амплуа. Да он, правда, ничем таким заниматься и не собирался. Они с Шульгиным просто слегка передвинули по навощенному паркету свои кресла, так что я действительно оказался если и не в круге, то в центре треугольника. Александр Иванович поворотом реостата притушил свет торшера до минимума, поудобнее устроился в кресле, скрестив руки на груди и опустив взгляд. Андрей же счел нужным хоть кое-что мне пояснить. - Есть предположение, что наш друг Артур пребывает где-то поблизости, раз сумел выйти с тобой на контакт. Скорее всего - в одной из ближайших ветвей Гиперсети. Что это такое - объяснять долго и не ко времени. Грубо говоря, это нечто вроде определенной ипостаси гипотетического Мирового Разума. Или - технократически выражаясь - Вселенского компьютера, который нас всех от скуки себе воображает и играет с нами в свои многомерные шахматы. Мы сейчас попробуем ментальным образом в означенную сеть проникнуть. Ничего не бойся. Телесно ты останешься здесь. Как оно будет выглядеть в натуре - то место, куда ты, возможно, попадешь, - понятия не имею. Каждый раз и для каждого оно выглядит по-своему. Обычно - как-то соотносится с предыдущим жизненным опытом. Веди себя так, как вел бы в подлинном мире. Сосредоточься и... Ну просто будь самим собой. Давай, приготовься - и поехали! - Новиков тоже откинул голову на изогнутую высокую спинку, смежил веки. Профессор что-то невнятно забормотал. Все происходящее удивительно напоминало мне сеанс у сан-францисского ясновидца Премтинсуланона. И звучанием выпеваемым Удолиным мантр, и тем, что мне опять надо вызывать перед внутренним взором образ знакомого человека. Что ж... прошлый раз медитация, если это так называется, увенчалась успехом, какой результат будет теперь? Глава 4 Я считал себя весьма устойчивым ко всякого рода гипнотическим воздействиям, сумел устоять даже против психической атаки "пришельцев с Антареса". Но сегодня я сопротивляться не собирался, решил просто систематизировать и анализировать ощущения, которые, возможно, предстоит испытать во время мистического сеанса. Увы, анализировать оказалось нечего. Последнее, что удалось совершить осознанно, - это вызвать не перед закрытыми веками, а где-то на внутренней стороне лобной кости довольно ясное цветное изображение Артура. Отчего-то таким, как я увидел его в самый первый раз, а отнюдь не в последний. И будто провалился, нет, скорее вознесся в воронку смерча, составленного из мириадов крупных сверкающих снежинок. Весь период сравнительно ясного сознания продолжался не более четырех-пяти секунд. Далее - тьма тишины. Когда же она рассеялась я, к своему глубокому разочарованию, ничего подобного обрисованному Артуром райскому саду, цветам в капельках росы и утреннему солнцу на лазоревом небосклоне не увидел. Хотя и знал необъяснимым, но совершенно естественным для меня образом, что пребываю уже в потустороннем мире. Знал о сущности Великой Гиперсети, о ее структуре и предназначении и о своем в ней месте. Чувство, без всякой натяжки, удивительное. Как у студента, по совету бабушки положившего в ночь перед экзаменом под подушку учебник какой-нибудь совершенно неудобовоспринимаемой органической химии объемом в 1000 страниц, а на утро при всем своем здоровом скепсисе убедившегося, что знает его наизусть до последней запятой. Что еще следует отметить - все эти мои вновь обретенные знания никаким образов не мешали мне воспринимать мир, в который я попал, как абсолютно реальный, подлинный, единственно возможный, и вести себя в нем начал не как актер, играющий "в предложенных обстоятельствах", а как человек, пусть и догадывающийся, что спит, но не имеющий возможности произвольно менять сюжет и "идеологию" выстроенного подсознанием сценария. Просто сознание мое расщепилось таким образом, что одна его составляющая воспринимала только "вещный мир" и ничего не знала о другой, а другая, мистическая, знала и понимала все, но в дела первой не вмешивалась. ... Солнце садилось в дымной и пыльной мгле. Закат был жесток, холоден и тревожен. Черная зубчатая кромка близкого леса обрезала снизу необычное, красновато-лиловое полотнище неба. Его пересекали извилистыми лимонно-серыми полосами странные облака. Химический огонь заката, удаляясь от горизонта, постепенно угасал, через розовый, кремовый, зеленоватый цвета сливался с фиолетово-серой тьмой на востоке, где озерная глядь снова встречалась с топкими берегами. И только оттуда можно было не ждать опасности. А на западе и на юге пусть едва слышно, но зловеще погромыхивало. Тумены кочевников, вторгшихся из Зауралья, продолжали разливаться по землям московского и Тверского княжеств, и отважные, но немногочисленные удельные дружины не могли их сдержать. Куда отошла объединенная великокняжеская армия и где она собирается дать генеральное сражение, я не знал. Связи не было уже два дня. Есаул Волк с двумя сотнями степных разведчиков направился на поиск лесами в сторону Торжка, а я остался ждать. Трудно сказать, чего. Возможно, подтянуться остатки сумевших выскочить из петли окружения отрядов, возможно, вернуться с помощью посланные в Новгород и Псков эстафеты. Здесь, на нашем последнем опорном пункте, на острове Столбном, огромные склады боеприпасов и снаряжения, которые охраняет всего один пехотный взвод осташковского ополчения. Если кочевники прорвутся и сюда, сумев форсировать обычно непроходимы, но за жаркое лето подсохшие болота, я должен буду все это взорвать. А сам, если уцелею... Да что об этом сейчас говорить?! "... Откуда, какие кочевники, какие князья?" мелькнула краем сознания трезвая мысль. Вон, над крышей двух этажной бревенчатой избы радиоантенна, из-за угла выглядывают корма и край конической башни пушечного бронеавтомобиля, у меня самого на ремне револьвер в расстегнутой кобуре, а на крыльце прислонена к перилам десятизарядная винтовка с оптическим прицелом. Двадцатый век же, несомненно, и вдруг кочевники, татаро-монголы? Не набег, даже, а грандиозное нашествие из далекого XIII века. Но так же отчетливо я знал, что все правильно, я чином полковник, а титулом князь Игорь Мещерский, комендант Селигеро-Осташковского оборонительного района, волею солдатской судьбы оказавшийся один как перст на этом секретном командном пункте... Или до завтрашнего вечера возвратятся разосланные по всем направлениям дозоры, или придется сжечь КП и укрыться за стенами Ниловой пустыни, подключив провода детонаторов к клеммам подрывной машинки. Тридцать человек не смогут больше пары часов оборонять километровый периметр монастыря. ... Сразу после наступления темноты неизвестно откуда хлынул проливной дождь. Наверное, из тех самых, быстро сгустившихся лимонных облаков. Вода низвергалась с черного неба сплошным потоком. - Слава Богу! - Я перекрестился. - Несколько часов такого ливня, и две извилистые лесные дороги станут абсолютно непроезжими, напитаются водой моховые болота, разольются ручьи и речки. Наши-то люди все равно доберутся, хоть ползком да на карачках, а тысячным конным массам ходу не будет. Повезет, отсидимся до зимы, а там уж точно и новгородцы с псковичами, и немцы со шведами подойдут. Против танковых дивизий Ливонского ордена поганым не устоять. Почти успокоенный, я по узкому мостику, прикрытому сверху двускатным навесом из осиновой щепы, пробежал к баньке. Надо растопить, вдруг ночью или под утро какой-нибудь разъезд вернется? Как в воду смотрел княже. Ходики в горнице показывали уже половину первого. Я сбросил наушники, отчаявшись поймать в трещавшем и завывающем эфире хоть один знакомый позывной, и вышел на крыльцо, перекурить и осмотреться. Ливень перешел в мерный обложной дождь. И я вдруг услышал характерный звук, понятный любому кавалеристу. Совсем близко, раз стук копыт не глушит ни шелест дождя, ни уже раскисшая до липкой грязи лесная дорога, сбивчивым галопом скачут несколько всадников. На всякий случай, мало ли кто это может быть, я выдернул из кобуры револьвер и снял с крючка висевший в сенях аккумуляторный фонарь. То, что произошло через минуту, поразило меня в самое сердце. Словно бы судьба, невзирая на трагические последние недели или как раз в воздаяние за пережитое, решила сделать мне царский подарок. На поляну из леса вылетел всадник. Один. За ним на длинном поводе еще две лошади, вьючная и подседланная заводная. Только вылетел - это слишком громко сказано. Высокий вороной жеребец скакал неровным, заплетающимся аллюром, подгоняемый скорее чувством долга, нежели шпорами всадника. И сам наездник держался в седле едва-едва, вцепившись не столько в поводья, как в переднюю луку. Тяжело ранен или смертельно устал. Увидев человеческое жилье, конь посчитал свои обязанности выполненными. Доковылял до крыльца и остановился, запалено дыша. Мотнул головой назад, как бы указывая на своего седока, и уставился на меня блестящим выпуклым глазом, в котором отражался свет фонаря. Верхоконный, очевидно, не понимая причины остановки, вскинулся, дернул поводья, и тут я узнал в мокром, забрызганном грязью офицере княжну Елену, младшую дочь Великого князя Михаила. Как она оказалась здесь одна без сопровождения и охраны, как разыскала в дремучем ночном лесу единственную, выводящую к монастырю дорогу? Я едва успел подставить руки, как девушка, сомлев, повалилась с седла, успев еще инстинктивно выдернуть из стремян ноги. Пронзительным свистом я вызвал единственного оставшегося при мне бойца - водителя броневика. - Возьми коней, Акинф, отведи в сенник. Расседлай, оботри, попонами накрой, потом напои, да осторожней... - А то я не знаю, княже... Из наших кто прискакал али как? Живой хоть? - Смотреть буду. Пока вроде живой, только на ногах не стоит. С конями закончишь, выезжай по дороге, - я махнул рукой, показав направление, - до мостика, там и стой. Пушку картечью заряди. Этот проехал, и другой кто может недобрым часом... Почти бегом я донес княжну до дверей бани. Здесь, в отдельном помещении, традиционно располагалось нечто вроде медпункта. И перевязочная, и аптека, и санпропускник. Всегда тепло, чисто, в достатке горячей воды, под крышей вдоль стен развешаны пучки целебных трав. При беглом осмотре открытых ран на теле девушки я не обнаружил. Стянул с нее насквозь мокрый, некогда голубой гвардейский доломан с погонами сотника. Белая полотняная рубашка почти свежая, надета явно сегодня, без следов крови, но тоже мокрая. Значит, в худшем случае контузия, а скорее всего - смертельная усталость, отчего и обморок. Откуда она скакала и сколько, и почему одна? Кто указал ей единственно верный путь? Я похлопал Елену по щекам. Длинные ресницы дрогнули, она открыла глаза. Долго смотрела, не понимая, где находится. Потом узнала. - Это ты, князь Игорь? Слава Богу... - мне показалось, она снова собралась потерять сознание. - Княжна, откуда ты? Что случилось? Ты меня слышишь? - Из Ржева. Большое сражение. Отец послал с письмом... - Почему тебя одну? Что там случилось? - Не одну, с полусотней. В Селижарово засада. Письмо здесь, - она потянулась рукой к голенищу сапога и уронила голову. Я едва успел поддержать ее, чтобы не ударилась о край лавки. От Ржева, верхом, почти полтораста верст. Даже урожденному степняку тяжело, а тут - юная девушка, пусть даже и умелая наездница. Одно дело - княжеская охота, совсем другое - война. Рысью, галопом, карьером, через лес, буераки, речки, под вражескими пулями... Полусотня, наверное, погибла, спасая Елену... Селижарово - это плохо, это очень плохо. Стаскивая с девушки узкие, покрытые липкой рыжей глиной сапоги, я увидел заклеенное в пергаментный конверт письмо, скрепленное красной великокняжеской печатью. Ладно, успею, несколько минут уже ничего не решают, а княжна мокрая до нитки, продута осенними ветрами, ее растрясло сотнями верст отчаянной скачки. Если даже не подхватит воспаления легких, завтра не то что в седло вновь сесть, по комнате пройти не сможет. Нам эти дела знакомы... Вот сейчас пропарить ее как следует, сделать массаж, напоить крепкой медовухой, завернуть в бурку, тогда, Бог даст, и обойдется. А поутру такое может начаться... Когда я начал раздевать Елену, руки у меня дрожали. Чего скрывать, года два уже я был влюблен в княжну до умопомрачения. Нет - почти умопомрачения, поскольку у меня хватало сил не только избегать бессмысленных поступков, но и не подавать виду, что... Хотя Елена, как мне кажется, догадывалась кое о чем, и обращенные на меня взгляды часто бывали благосклонны, а слова - любезны. Хорошо, что по долгу службы мне доводилось появляться при дворе не слишком часто. И вот сейчас... "Нет, нет, ничего не происходит. Ты просто оказываешь помощь раненому товарищу", - уговаривал я себя, сноровисто, но осторожно освобождал княжну от неуместных на ее прелестном теле предметов солдатской амуниции. Но кто-то опытный и умный собирал ее в далекий путь. Никаких не позволил ей надеть женских штучек, которые через десяток верст растерли б кожу до крови и сами расползлись бы в клочья на втором десятке. Впервые я увидел вблизи и наяву ее остроконечные маленькие груди. - Что ты делаешь, князь, оставь меня. - Елена вновь очнулась, дернулась назад, садясь на лавке, мне показалось - вознамерилась оттолкнуть меня ногами. - Не думай о глупостях, Елена, я врач сейчас, а тебе очень плохо. Закрой глаза и подчиняйся. Перед дворцовым лекарем раздеться не боишься ж... Наверное, и вправду чувствовала она себя так плохо, что прочее ей было безразлично. Она лишь слабо кивнула головой... Не меньше часа я отогревал ее в лохани с горячей водой, оглаживал веником в парилке, проделал все приемы азиатского массажа, кое-чему обучился в банях Бахчисарая и Тмутаракани. Я трогал, гладил, мял руками каждый вершок ее тела, к которому вчера еще не мог помыслить прикоснуться даже сквозь одежду. Запоминал каждый его изгиб, выпуклость и ложбинку, каждую родинку... Мне показалось, что полностью уже придя в себя, да и невозможно было прийти после всех лечебных манипуляций, она специально изображала расслабленность и безразличие к происходящему, потому что иначе пришлось бы встретиться со мной глазами, вступить в разговор, а каково это великой княжне признать, что в здравом уме она, обнаженная, общается наедине с почти равным себе мужчиной? Древнеримские матроны позволяли массировать и умащать себя благовониями рабам, а не патрициям, если только они не любовники. Потом растер княжну вдобавок крепкой водкой, настоянной на травах, натянул на нее хоть и грубое, но теплое и чистое собственное белье. Завернув в черкесскую бурку, отнес в светелку за печкой. Елена наконец ожила, лежала, распаренная, посверкивала глазами, понемногу отпивала медовуху из глинной кружки. - Ох, истинно рай земной! - сказала она, отирая пот со лба, и эти слова вдруг резанули меня по сердцу. Не знаю, отчего, но напомнили мне эти слова о чем-то страшном. - Спасибо тебе, князь, спаситель мой. Ведь я на самом деле, а не для красного словца заново на свет родилась. Не представляешь, как мне было жутко. Ночь, лес, дождь, дороги нет, мысли лишь о скорой смерти. До утра бы я не дожила... Поверить ли в такое счастье - прекраснейшая девица Руси, завидная невеста, к которой сватались и кирай мадьярский, и круль польский, даже говорят, сын базилевса византийского знаки внимания оказывал, к наукам светским столь расположенная, что прошлым летом экзамены экстерном за курс царьградского университета сдала, и как бы не собралась в Сорбонне образование продолжить, лежит сейчас у меня в комнате и разговаривает не по протоколу великокняжескому, а запросто. - Если бы с дороги сбилась - пожалуй, и не дожила. До Осташкова еще тридцать верст, никак бы не доехала... Тебе до дождя еще надо было шалашик соорудить, костерчик запалить или около коней согреваться... Но то дела солдатские, это мы знаем, как в лесу и две недели без еды и огня выжить, а ты, княжна, другим наукам обучалась... Я говорил, а сам со страхом представлял: через версту-другую она бы непременно свалилась с седла. Только не на мои руки, а в дорожную грязь. Ну и... - Бог миловал. - Княжна выпростала другую руку из-под мягкого войлока, вдруг провела пальцами по моей щеке. - Не только Бог, но и ты, княже. Видишь, как получилось? Давно я праздно мечтала оказаться с тобой наедине, и вот... Потому и выжила, что и сознание теряя, помнила, к кому скачу. Самые последние трое ратников из моей охраны погоню на волжской переправе за собой в сторону Пено увлекли, а мне этот тайный путь указал и велели никуда не сворачивать. Кони, мол, сами выведут... Зачем только для нашей встречи такая страшная война потребовалась?.. Я задохнулся от удивления и радости. Значит, она тоже?! Мне захотелось тут же обнять ее, припасть губами к ее всегда надменным и капризным, а сейчас нежно улыбающимся губам, и ниже, ниже... Однако ж нельзя. Невместно. По европейскому этикету легонько поцеловал горячую ладонь. Елена продолжала сбивчивым шепотом: - Отец сказал мне, провожая: "Доберешься до князя Игоря, и Бог даст, победим, и живы все останемся, отдам тебя за князя. Может, тогда свои мысли об сорбоннах и флоренциях богомерзких оставишь. А ежели не доживу - сама, дочь, решай..." - Так что же князь Михаил знал? Про меня... и что ты тоже?.. - Великий князь все про всех знает, а уж что говорит, а что нет - на то его воля... Чтобы совсем не потерять голову, я встал. - Отдохни, княжна, а у меня еще дел много. Письмо князя до сих пор не прочитано, да и одежду твою в порядок привести надо, почистить, постирать да высушить. У меня для тебя сменных туалетов нет. И сам без того обхожусь... - Ты что же, князь, женское исподнее своими руками стирать будешь? - глаза у нее расширились в изумлении. - Оно у тебя, как замечено, - усмехнулся я, - отнюдь не женское, а солдатское тож. А я его с двадцати лет своими княжескими ручками добела оттирать научен, когда мылом, а когда и песком. Начинай привыкать понемногу... - У меня во вьюках и настоящее есть... - Там тоже все промокшее, да и твое боюсь, очень еще долго не понадобится. В горнице я наискось резанул ножом конверт, развернул плотную бумагу, судя по почерку, собственноручно написанному Великим Князем. И тут в оконное стекло тихонько постучали. "Акинф, наверное, - подумал я, - а чего в дом не заходит?" Открыл тяжелую, набухшую от сырости дверь и зажмурился. В лицо ударил яркий солнечный свет. "Как же так? утро уже? Я что - заснул над письмом?" - мелькнула мысль и сразу исчезла. Передо мной стоял Артур. Совершенно такой, как я его и представил перед началом "сеанса". В оливково-желто-коричневом тропическом камуфляже, высоких испачканных глиной ботинках, только лицо у него было теперь вполне человеческое и глаза не мертвые, а обыкновенные. Так и должно быть, - сообразил я, - это там, у нас, они у него были мертвые, а здесь на том свете, - нормальные. А вот какие глаза у меня сейчас? Зеркальце бы... Но - это я тоже вспомнил - покойники и зеркала несовместимы. Не зря же их принято занавешивать. Но как же Елена? Она же согласилась пойти за меня замуж! А татары? До Селижарова тридцать верст, вот-вот они могут появиться и здесь!.. Я глубоко вздохнул и все вспомнил. И понял. Из каких глубин памяти они сумели вытащить это? Мне было девятнадцать лет. В турлагере - вон там, за плесом, по ту сторону монастыря, я познакомился с девочкой Леной. Влюбился в нее мгновенно и страшно. Кстати - впервые в жизни вот так, по-настоящему. Однажды на танцах даже ухитрился поцеловать ее в щечку. Но ничего у меня не вышло. Чем-то ей я не показался. С полгода еще мы переписывались. Чернилами по бумаге для пущей романтики. А на лекциях в университете я сочинял исторический роман про нас с не. Вот этот самый, экранизацию которого я сейчас посмотрел. Мне стало так горько, так тоскливо и обидно. Ведь примерно до этого места я и тогда дошел. В целомудрии своем не решился на более откровенную сцену, хотя в мыслях, конечно... Где-то, наверное, и сейчас валяется та тетрадь. Я отправил распечатку нескольких глав Лене в Петроград, получил в ответ довольно насмешливое послание, и от злости и оскорбленной гордости забыл и девушку, и роман, который мог бы... А что, вполне мог бы быть дописан и даже стать популярным. Народ такие сюжеты любит. И еще стихотворение сочинил для нее, уже совсем на прощание: ??? Глава 5 ...По договоренности с друзьями я должен был провести здесь для начала два часа. После этого они начнут обратную медитацию, создадут условия для выхода. Как группа обеспечения помогает разведгруппе с "языком" пробиться из вражеского тыла через передний край и нейтральную полосу. Только меня вдруг пронзила мысль, до того неприятная... Кто-нибудь из них знает, как соотносится время там и здесь? Даже Артур, старожил загробного мира, признался, что ничего в этом деле не понимает. А все мои беды начались как раз с того, что ухитрился Артур через свою "серую зону" проскочить в роли покойника аж на две недели раньше своей собственной смерти. Что, если тамошние два часа растянутся здесь на месяцы и годы? - Ладно, Артур, спокойно сейчас мы попробуем сами... Я попытался восстановить в памяти формулу возврата. Константин Васильевич ее мне перед началом камлания сообщил, как и некоторые несложные приемы погружения в транс. И я точно помню, что повторил ее вслух. Да и формула-то очень простая и короткая, буквально в несколько слов, только, к сожалению, не русских. Не ошибиться бы. - Возьми меня за ремень на всякий случай, - сказал я Артуру. И повторяй слова синхронно со мной. Желательно - без искажений, а то может получиться, что чего-то противоположного пожелаем... - Совет мой, конечно, был не так, чтобы очень мудр и совершенно непрофессионален, однако же... Если что-то получится, мы с ним будем хоть как-то связаны. Если не выйдет - мы и так ничего не теряем... Замысел мой прост. В магию слов я не верил. Но предполагал, что если вообще в Гиперсети, в пространстве мыслей, где мы, по определению, пребываем, есть кто-то или что-то, заинтересованное в моем существовании, то оно позаботится обо мне независимо от каких-то слов. Пусть даже я и ошибусь в их транскрипции. Кому нужно - догадаются, что я имею в виду. Однако я недооценивал силы этой магии. Нас с Артуром встряхнуло и швырнуло куда-то, что теряя в очередной раз сознание, я успел подумать о том, что техника безопасности у них совершенно не отработана. Психический удар оказался не менее сильным, чем перегрузка