крепить свое положение, просто продлить существование или?.. Он продолжал колебаться и в то же время сознавал, что решение принято, неизвестно куда ведущее, словно в покере, когда со своим каре королей говоришь подсевшим голосом: "Удваиваю - и раскрылись!", зная, что в случае проигрыша придется стреляться, поскольку заплатить проигрыш - нечем, на кону и так последняя тысяча казенных денег. Или нет, сравнение с покером здесь не подходит, там ведь только слепая игра судьбы и удачи. Скорее - бильярд. Ставки те же, но возможность влиять на исход - принципиально иная. А мысль, по сути, - простейшая. Это если бы операция удалась, арестовали бы наркома, отправили куда следует и дело слепили, какое нужно, - мыслей бы ни у кого не возникло. Никаких. Взяли, разоблачили, осудили, шлепнули - все по схеме, все просто. А раз не вышло? Так теперь ведь никакого труда не составит комиссару 1-го ранга всю цепочку обратно отмотать до самого ее начала. Кто приказал, кто санкционировал, кто кому и что поручил. Только быстро, быстро все надо делать! Он снял трубку телефона. Вызвал по прямому Шадрина. - Матвей Павлович, ты мою просьбу выполнил? Заявочка-то на изъятие объекта через какую службу тебе поступила, установил? Вот и молодец, бегом сюда. "Это хорошо, - подумал Заковский. - Это крайне существенный вопрос. Сейчас мы все и выясним". Как бы кто ни хитрил и ни маскировался, неизвестно по каким биологическим законам возродившаяся после крушения Российской империи бюрократическая система настолько усилилась, что достигла в своем роде немыслимого совершенства. То есть любое абсолютно беззаконное деяние обставлялось тем не менее строжайшими правилами. Решением какой-нибудь "тройки" можно было без суда приговорить к расстрелу любое количество человек, но данное решение непременно сопровождалось громадным числом бумажек утвержденной формы, за нарушение которой нередко отвечали строже, чем за "ошибку" в приговоре. Не того расстреляли или посадили - бывает, а вот не так оформили расстрел или забыли дать приговоренному расписаться, где положено, - это непростительно! Заковский просмотрел подготовленную Шадриным справку. Так, заявка на арест наркома Шестакова поступила из управления контрразведки. Уже интересно. Обычно фигуру подобного ранга раскручивали по линии секретно-политического управления, Что и понятно - от неосторожных разговоров в кругу семьи и близких друзей и вплоть до создания террористической группы с целью убийства руководителей партии и правительства - все шло через СПУ. Но контрразведка? Такое возможно только в случае, если информация на Шестакова поступила от закордонной агентуры, доложена руководству, сочтена важной, кто-то (а кто конкретно?) вошел с предложением в Политбюро и Совнарком, получил визу Кагановича, Молотова или прямо Сталина и вновь переправил документ в контрразведку же, уже с поручением... Очень, очень необычно. И совсем интересно. Перспективно. Заковский в таких делах знал толк. Поскольку сам как раз контрразведку и курировал. А его обошли. Решили отчего-то, что не нужен здесь товарищ Заковский, что и без него все склеится. Короткая, не застилающая мыслей вспышка злобы тут же и прошла. Ладно, сначала с главным разберемся, а потом и спросим между делом у начальника отдела Николаева-Журиды Николая Гавриловича, с чего это вдруг он непосредственного руководителя так нахально игнорировать вздумал? И подумаем, соответствует он своему месту или пора ему туда же, Теперь только следовало быть очень осторожным, отслеживая всю цепочку. И хоть я комиссар 1-го ранга, а оступишься - костей не собьешь, если кто-то (опять же - кто?) заподозрит его особый к этому интерес. Значит, нужно сделать так... До самого тридцать шестого года Леонид Заковский был человеком хотя и состоящим в очень сложной, труднопереносимой нормальным человеком должности, но все же оптимистом. Есть работа, а есть и жизнь. Для чего, в конце концов, стоило делать все, что он делал - рисковал головой, сам и неоднократно был предан другими, ходил под пули не слишком их боясь, и осуществляя головоломные операции, которые могли бы послужить сюжетами для многих романов? Да ведь и для того, чтобы, ухитрившись, выжить, начать наконец пользоваться - благами жизни в завоеванной для себя стране! Звание комиссара ГБ 1-го ранга, равное дореволюционному генералу или тайному советнику, полученное в сорок лет, открывало, казалось бы, путь к нормальной, соответствующей и положению, и притязаниям жизни. Тем более что все враги были выявлены, высланы на Запад или посажены, начиналась эпоха процветания и победившего вопреки всему социализма. И тут вдруг - опубликованная Вождем теория нарастания классовой борьбы, снятие и арест Ягоды, бессмысленные и жуткие процессы старых товарищей, параноик, алкоголик и педераст Ежов на посту наркома. Катастрофа. Не просто идейная, но и жизненная. Тебя вдруг, как мельника, жизнь положившего на постройку собственной мельницы, прихватывает за рукав жерновами, и тянет, и тянет вниз, туда, где грузно проворачиваются медленно хрустящие камни. Жив еще, но конец очевиден. И рядом никого, кричи - не кричи. Но барахтаться надо! Заковский умел соображать быстро. Ничего не записывая, прикинул, с кем из пока уцелевших друзей, кому еще мог доверять, необходимо встретиться. Кого сегодня же пригласить поужинать в "Савой", с кем завтра выскочить на дачу с девочками, кто предпочтет баню с веничком и пивом. Особенно пригодятся те, кто уже примеряет мысленно тюремный, а то и деревянный бушлат. Дать им надежду, намекнуть не только на шанс к спасению, а и на возможность крепко посчитаться с нынешними врагами. И женщин следует привлечь к делу. Не тех, с которыми развлекался между прочим, а других, давно завербованных, либо ставших к нынешнему моменту женами вполне высокопоставленных людей, либо имевших на них влияние. Кое-кого придется навестить даже в камерах внутренней лубянской тюрьмы, чего Заковский обычно избегал. Например - жену одного из разоблаченных врагов народа, который одновременно являлся свояком двух расстрелянных и одного действующего члена правительства, а также не то личным другом, не то любовником сомнительного по сексуальной ориентации члена Политбюро. Пообещать свободу, в худшем случае - высылку в пристойное место вроде Геленджика или Сухуми в обмен на информацию. К исходу третьего дня Заковскому была почти ясна картина хорошо задуманной, но внезапно сорвавшейся интриги. За исключением некоторых, но самых важных деталей. У него не было сейчас прямых подходов ни к Сталину, ни к Поскребышеву, отчего вся собранная информация страдала главным пороком - непонятно было, как ее правильно применить. Если Сталин в курсе - это одно. Если нет - совершенно другое. Очередной раз позвонив Шадрину и узнав, что следствие идет успешно, хотя пока и безрезультатно, Заковский впал в подобие прострации. Как велосипедист, летящий к обрыву, но отчего-то не находящий в себе сил резко повернуть или нажать на тормоз. Зажмурил глаза, вцепился потными ладонями в руль, а в мозгу бьется одна мысль: "А вдруг пронесет?!" Все, что у него сейчас есть, - крайне ценно. В случае чего этот материал может иметь убойную силу. Вопрос только - для кого? Вот если Шестаков найдется или пусть только его труп, тогда, сложив все камешки мозаики, можно, и к Сталину идти. А пока наркома нет и неизвестно, где он прячется и на кого работает, что прикажете делать?.. ГЛАВА 15 Прощаясь у черной трубы подворотни, из которой тянуло резким сквозняком, воняющим помоями, мочой, еще какой-то мерзостью, Антонюк передал Буданцеву тяжелый, аккуратно перевязанный шпагатом пакет размером с посылочный ящик. Поднес руку к козырьку - несмотря на мороз, бравый сержант носил не шапку, а фуражку - для форсу или просто редко ему приходится бывать на улицах, - еще раз уточнил: - Так утром на этом месте? В восемь ноль-ноль? Прозвучало это одновременной вежливым вопросом, и недвусмысленным намеком. Подавив внезапное острое желание выругаться, сыщик молча кивнул и почти бегом, оскальзываясь, скрылся в темноте. На своем этаже открыл на ощупь входную дверь, прошел по длинному коридору, тоже наполненному не слишком приятными запахами и шумом, который присутствовал в квартире почти всегда, за исключением поздней ночи. Шестнадцать человек, из них пятеро детей, даже специально не стараясь, производят огромное количество разнообразных звуков. Только затворив за собой дверь и накинув изнутри хороший, в палец толщиной, крючок, он наконец расслабился. "Их" буфет был явно не в пример богаче муровского. Хоть и собирали гостинец для Буданцева наскоро, жадничать не стали. Он даже загоревал, что некого пригласить на царскую трапезу. Кроме хрустящего белого батона, солидных кусков твердокопченой колбасы, сыра, ветчины и сливочного масла, завернутых в пергамент, в коробке обнаружилась маленькая стеклянная баночка зернистой икры, большая жестяная - шпрот, пачка печенья "Челюскин", цыбик грузинского чая высшего сорта, а еще бутылка коньяка и бутылка водки, две папирос "Дукат" и вдобавок завернутый отдельно, густо пахнущий, темно-золотой копченый лещ. Да-а, если они там ежедневно так питаются... Хотя, конечно, это может быть какой-нибудь специальный доппаек для старшего комсостава, которым Шадрин пожертвовал, чтобы стимулировать усердие крайне нужного ему сыщика. Ну, так - значит, так. Угрызений совести Буданцев не испытывал. Считай, нанялся на работу "за харчи", как нанимался в двадцать втором году на лето батрачить к кулакам в селе под Воронежем. Проснулся он под утро и почувствовал, что больше не заснет. И так целых девять часов придавил без перерыва после более чем плотного ужина в сопровождении трех больших стопок отменного коньяка. Пора и честь знать. Не вставая и не зажигая света, закурил и стал думать. В хорошо отдохнувшем мозгу была необходимая свежесть и ясность, ощущалось даже нечто вроде веселого азарта. Как бы сами собой начали рождаться версии. Пока - на основании сообщенной Шадриным информации и чекистского протокола первого, по горячим следам, осмотра места происшествия. Фабула случившегося сразу показалась ему сомнительной. Просто исходя из элементарной логики. Буданцеву за пятнадцать лет милицейской работы не приходилось сталкиваться со случаем, когда один не слишком молодой человек мог бы без выстрелов разделаться с четырьмя крепкими, хорошо вооруженными парнями, причем не оставив практически никаких следов драки, не пролив ни капли своей или чужой крови. Очень и очень сомнительная версия, явно пришедшая в голову человеку, далекому от реальной жизни. Смертельная схватка пятерых, в ограниченном пространстве квартиры, оставляет столько всевозможных следов. Там бы и, стулья поломанные валялись, и застекленные дверцы шкафов разлетались со звоном и грохотом. Да, нет, полная ерунда. В такой суматохе хоть один сотрудник успел бы отскочить в сторону, загородиться столом или креслом, выхватить револьвер. И все - пара выстрелов в потолок или сразу на поражение. Просто не могло быть иначе. В порядке "приведения к абсурду" можно допустить на миг - в момент преступления каждый чекист находился в отдельной комнате, а нарком - один или вместе с женой, словно человек-невидимка, перемещался из комнаты в комнату, бил и душил ничего не видящих и не слышащих сотрудников по очереди. Бред, разумеется. Кроме оперативников, там ведь находились еще и понятые, и конвойный боец с автоматом в прихожей, они должны были видеть и коридор, и двери каждой комнаты. Если бы что-то началось. "Стоп! - Буданцев резко сел на койке. - А что, ведь, кажется, такое упоминалось". Он нашарил круглую шишечку настольной лампы, повернул. Шадрин дал ему с собой для ознакомления протоколы допроса понятых. Раньше он их только проглядел, не вчитываясь. Что тут плела лифтерша? Ага, вот. "Они все, и милицейские, значит, и товарищ нарком, занимались обыском в другой комнате. А постовой с ружьем стоял возле нас. Потом вдруг ойкнул вот так и упал. Прямо носом вниз на паркет. И ружье полетело. Сильно так брякнуло, я аж обмерла, что как выстрелит? Мы с Андреичем сначала не поняли, к нему было кинулись, а он уже и того, глаза закатил и вроде как кончается. Я в гражданскую сиделкой работала в госпитале, насмотрелась на покойников. А потом из комнаты товарищ нарком вышел". Интересная вещь получается. Стоял и вдруг упал. И умер. Потом эксперт установил, что смерть наступила удара тяжелым тупым предметом в лоб. С разрушением костей черепа и обширной гематомой в субдуральное пространство Как бы, к примеру, прикладом в лоб ему заехали, прикинул Буданцев. Или обухом топора. Но рядом же никого не было?! Тетка эта и монтер. У него, к примеру, мог быть молоток. Только зачем? Разве только если знал, что с остальными уже покончено. А что он сам показывает? "По сути заданных мне вопросов могу сообщить следующее. - Это уже другой следователь писал, любитель строгих казенных оборотов, на ходу редактирующий показания свидетеля. - Караульный боец все время находился на одном месте. Согласно устава. Несколько раз делал вид, что хочет закурить, даже доставал из кармана кисет, потом прятал. Я сам служил, знаю, на посту нельзя. В какое-то время, точно сказать не могу, часов не имея, но примерно через час после того как нас позвали понятыми, мне показалось, что в воздухе что-то мелькнуло, и боец упал. Что мелькнуло, я не могу сказать, потому что не видел. Мы хотели оказать ему помощь, так как подумали, что боец сомлел в шинели от духоты и упал в обморок, потому что стоял долго, а в квартире тепло. Так с постовыми бывает. Я, когда сам в Красной Армии служил, видел. Подняли его и догадались, что помирает. И даже, наверное, уже умер, потому что не дышит. Немного похрипел и перестал. А вокруг глаз как все равно синие круги, стали виднеть... Я закричал - помогите, думал, уполномоченные прибегут и "Скорую помощь" вызовут, потому что нам самим на обыске подходить к телефону нельзя, а вышел товарищ нарком и сказал..." Непохоже, что оба понятые, допрошенные одновременно, врали. Хотя, находясь несколько часов запертыми в ванной, имели возможность согласовать показания. Но, будь они сообщниками, отчего тоже не скрылись, а остались на месте преступления? Сообщники бы убежали вместе с главным фигурантом, а свидетелей естественней было уничтожить. Где пять, там и семь, какая разница? Странно, очень странно. На этом гэбэшные следователи и скисли. Не приучены головоломки, разгадывать, Но своего добиваться умеют, как бы завтра эти понятые не подписали "чистосердечное признание". Буданцев натянул брюки, набросил поверх нижней рубашки меховую безрукавку - от окна тянуло холодом. Воткнул в розетку штепсель электрочайника. "Так, что у нас имеется? Версию первую, что убийца - нарком, отметать не будем, но пока отставим в сторону. Тем более что по ней чекисты работают плотно, к их плану активного поиска единственной пока материальной улики, которую труднее всего спрятать, - автомобиля претензий нет. Пусть ищут, если он, конечно, давно не лежит на дне реки, канала или любого озера в сотне верст от Москвы". Он положил перед собой школьную тетрадку, написал на первой странице: "Версия 2", Здесь можно пофантазировать. Что, если по условному сигналу "наркома" (какому - пока неясно, но тщательный осмотр может подсказать) о прибытии чекистской опергруппы в квартиру через окно или иным способом проникли специально подготовленные боевики настоящей террористической организации (?). Он поставил знак вопроса, рядом приписал: "Выяснить, существуют ли они вообще, настоящие". Используя пока неизвестные спецсредства (газ?), усыпили сотрудников, а уже потом убили. (Анализы легких, крови.) И сбежали вместе с наркомом и его семьей. Слова же о "настоящих чекистах", а также и то, что понятых оставили в живых, - все это предпринято лишь для введения в заблуждение следствия и поддержания "версии1". Значит, необходимо лично тщательнейшим образом осмотреть каждый сантиметр квартиры, окна, прилегающую местность. После чего или работать дальше, или окончательно вернуться к первому варианту. Но сразу же ему пришла в голову и "версия 3", еще более изящная и тоже вполне убедительная. В полвосьмого, никуда не торопясь, в отличие от всех предыдущих дней много лет подряд, Буданцев закончил спокойное, медленное, со вкусом бритье - он всегда делал это в своей комнате, а не в ванной общего пользования, куда непременно кто-то начинал стучать в самое неподходящее время. А так он неторопливо взбивал кисточкой пену специального порошка "Лилия" в глубокой алюминиевой чашке, правил на ремне опасную бритву "Золинген", мылил щеки и приступал к процессу. Здесь главное, чтобы рука невзначай не дрогнула, а то затирай потом порез ляписным карандашом, от которого остается на коже некрасивое коричневое пятно. На сей раз все прошло нормально, без крови. Он осмотрела зеркало гладкие, почти как у младенца, щеки, приложил к лицу смоченное в горячей воде полотенце, подержал, наслаждаясь, в заключение освежился "Шипром" из пульверизатора с большой красной грушей в шелковой сеточке. Вот теперь порядок. Буданцев успел еще напиться чаю с остатками вчерашней роскоши, вспомнив попутно слова кого-то из героев Достоевского: "Миру ли сейчас опрокинуться или мне чаю не пить?", отставил тяжелую фаянсовую чашку, взглянул на часы. Нормально, можно и одеваться не спеша, еще целых пятнадцать минут впереди, а всего-то и спуститься по лестнице к подъезду. Хорошо начальникам, за которыми каждый день приходит персональная машина. Сегодня он решил надеть полную милицейскую форму, чего не делал очень и очень давно. Снял с вешалки новую шинель с красными петлицами и синими ромбиками на них, перетянулся пахучими и хрустящими ремнями, даже шикарную лимонную кобуру "нагана" нацепил. Потому что придется иметь дело с ребятами, наверняка похожими на вчерашнего Антонюка, а на них все это действует. Как ни суди - представитель старшего комсостава, а не худощавый типчик неопределенного возраста в потертом бобриковым пальто и треухе из искусственной цигейки. На обычной работе оно и неплохо, а в общении с "соседями" - отнюдь. Ровно без трех минут восемь он вышел из квартиры и тут же наметанным взглядом зацепил на лестничной площадке, полумаршем выше, человека в роскошном кожаном реглане, который сидел боком на подоконнике и покачивал ногой в сверкающем сапоге. Широко заулыбавшись, как Остап, "узнавший" в Шуре Балаганове своего потерянного брата, незнакомец сразу же покинул свой пост, легко сбежал вниз, протянул руку. - Утро доброе, Иван Афанасьевич. Позвольте представиться - военинженер первого ранга Лихарев Валентин Валентинович. Не хотел вас тревожить раньше времени, у такого специалиста, как вы, наверняка каждая минута рассчитана, но уж теперь уделите и мне парочку. Инженер, как определил Буданцев, был молод, едва лет за тридцать, энергичен - только что не подпрыгивал на месте от переполняющих его жизненных сил и, безусловно, крайне доволен собой. Это сквозило и в подчеркнутой щеголеватости не положенного по чину реглана, выдаваемого только высшему комсоставу, и в то и дело озаряющей румяное породистое лицо улыбке - в дело, и не в дело, - и в тональности бархатистого, тоже несколько актерского голоса. Все вместе вызвало у сыщика мгновенную неприязнь, которую он, впрочем, легко скрыл за простецкой, вполне радушной ответной улыбкой. - Рад знакомству. А вы от Шадрина? Чего же не зашли, действительно? Стоило на лестнице ждать. Чайку бы вместе попили. - Спасибо, я уже. Но не последний же раз, еще выпьем, и чайку, и другого. Только я не от Шадрина. Отнюдь. Его машина, кажется, сейчас подъедет. Ну, не беда, подождет пару минут. Не человек для субботы, а суббота для человека. Я, собственно, по тому же делу, хотя и слегка с другой стороны. С этими словами разговорчивый инженер протянул Буданцеву коричневую книжечку с золотым тиснением "ЦК ВКП(б)" на обложке. Внутри имелась очень похожая фотография тов. Лихарева, скрепленная большой круглой печатью. По кругу разборчивая надпись полностью: "Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)", в центре прямо и крупно: "Особый сектор". На правой внутренней стороне документа фамилия, имя, отчество, должность - старший инспектор. - Понятно? - Несколько больше половины. При всем уважении я, стыдно сказать, беспартийный. Поэтому степень ваших полномочий... - Ну, степень. Думаю, вполне для вас достаточная. - Лихарев поддел ногтем уголок обложки удостоверения, тонкая картонная страничка перелистнулась, и на ее внутренней стороне Буданцев прочел: "Указания и распоряжения предъявителя сего удостоверения обязательны к исполнению всем представителям партийной и советской власти. Секретарь ЦК ВКГП(б) И. В. Сталин". И ранее не виденная Буданцевым, но безусловно подлинная подпись. Просто потому подлинная, что он и представить не мог, чтобы кто-то осмелился иметь при себе подобный документ с фальшивой. Ни одному самому наглому авантюристу подобное просто в голову бы не пришло. Ну как священнику торговать в храме Евангелием с автографом: "С подлинным верно. И. Христос". Однако и не таков был по натуре битый жизнью сыщик, знавший о ней такое, что не укладывалось нив нормы "победившего полностью, хотя и не окончательно социализма", ни в легенду о "социальных корнях преступности как родимого пятна капитализма", чтобы впасть в состояние почтительного ужаса, смешанного с восторгом при виде сакральных слов. Хотя со многими и многими произошло бы, безусловно, это. Как с правоверным католиком, воочию узревшим обломок Креста Господня, или с мусульманином, лицезреющим волос из бороды Пророка. Правда, и каких-то приличествующих случаю слов он тоже не нашел. А что тут скажешь? Предпочтя ожидать продолжения, Буданцев просто кивнул головой понимающе. Лихареву манера собеседника понравилась. Он по дружески взял его под руку, и они уже вместе продолжили путь вниз по лестнице, к следующему выходящему на улицу окну подъезда. Здесь они остановились, Лихарев достал из кармана больной и явно очень дорогой портсигар, золотой и даже украшенный монограммой из мелких, но удивительно ярких синих камней. Как предположил Буданцев, не так давно имевший дело с хищением драгоценных камней, - звездных сапфиров. - Я, собственно, что хотел сказать, Иван Афанасьевич? Задание вам, конечно, поручено сложное и ответственное, но вы, по-моему, справитесь. Кому же, как не вам. Буданцев слушал, пытаясь сообразить, каким образом этому "инженеру" стало известно содержание их с Шадриным вчерашнего разговора? Не та контора и не тот человек старший майор, чтобы немедленно бегать докладывать в ЦК - о своих оперативных разработках и намеченных мероприятиях. В расхожую байку о том, что Вождь и Учитель подобно Господу Богу всеведущ и всеблаг, Буданцев не верил "по умолчанию", поскольку был атеистом в обоих смыслах. Значит, кабинет Шадрина тоже на прослушке? Тогда получается, не только ГУГБ бдит, есть и над ними кое-кто, способный устанавливать микрофоны в нужных местах? Ну-ну. Интересная информация. Жаль только - чем больше он ее получает, тем сомнительнее становится возможная польза. - Одна просьба к вам имеется, - продолжал Лихарев, долго и глубоко затягиваясь душистой толстой папиросой, а потом так же неторопливо выпуская дым носом и ртом сразу. Буданцев без особого интереса буркнул: - Ну? - поскольку происходящее ему совсем не нравилось. - Перед тем, как докладывать о промежуточных и уж тем более окончательных результатах, вашего следствия... - Да не следствие я веду, а оперативный розыск, - в сердцах резко ответил Буданцев, в очередной раз сталкиваясь с вопиющим дилетантством начальственных людей. - Сколько можно говорить - разные это вещи. - Да? - очень натурально удивился Лихарев. - А я думал... Впрочем, это неважно. Важен итог. Так вот, перед тем, как докладывать Шадрину, сначала позвоните мне. Обсудим, а уж потом... - предупреждая очередной вопрос Буданцева, протянул ему квадратик белого картона с четко выписанными номерами. - Это - рабочий. Это - домашний. А это - экстренный. Если очень нужно будет, а по тем не дозвонитесь. Повторяю - в любом случае - сначала мне, а уж потом Шадрину. И если просьбы какие-то возникнут, техническое обеспечение потребуется иди надежных людей для сыска нужно будет подключить - все эти вопросы решим в момент. ...А, теперь - последнее. - Лихарев построжел лицом, даже напрягся несколько, эти вещи старый сыщик усекал мигом, на уровне инстинкта. - Чтобы снять все неясности. Ваши опасения вполне обоснованны. После завершения дела искренней благодарности от ГУГБ вам ждать не стоит. Скорее - совсем наоборот. Я же - и отблагодарю, и безопасность вашу стопроцентно гарантирую. Уловили? - Да чего уж не уловить? Знать бы только, чем, например, вы лучше и надежнее того же старшего майора? Я человек, конечно, маленький и подневольный, деваться мне некуда, дед не зря говорил: "скажи, враже, як пан каже, на то вин богатый", - а все же интерес к жизни имею, и шкура у меня, пусть потертая и плешивая, а все своя. Другой взять негде. - Не прибедняйтесь, Иван Афанасьевич. И шкура у вас хоть куда. - Хоть на стену, хоть на пол, - грустно сострил Буданцев. - Плохое у вас сегодня настроение, комбриг (неизвестно для чего Лихарев назвал Буданцева армейским, а не милицейским званием), пессимистическое. А вы наплюйте. Той подписи, что видели, стоит верить. Мелким обманом мы не занимаемся. Не по чину. Да и другого выхода у вас все равно нет. А польза? Может быть польза от сотрудничества с нами. Что я лично должен сделать, чтобы вы мне поверили? Есть у вас какое-нибудь большое желание, в принципе исполнимое, не противоречащее законам общества, но обычным порядком не решаемое? "Есть, как не быть, - подумал Буданцев, - но ведь... Да, чем черт не шутит, а вдруг и не врет красавчик? Выбора все равно нет, так хоть позабавиться?" И сказал небрежно, словно мизер объявляя, на двенадцати картах не ловленный: - Ну, разве что... Хуже горькой редьки надоела мне моя коммуналка. Народец подобрался скверный, до работы далеко, по полчаса трамваями тилипаюсь каждый день, а уж поганее всего - в клозет, бывает, припрет, а там заперто и, упаси Бог, - очередь собралась. Представляете, каково это - с ромбами в петлицах, на глазах дюжины мужиков и баб перед запертой дверью приплясывать? Хоть парашу поставь в комнате, право слово. Не говорю уже про авторитет Советской власти и ее соответствующих органов. - Господи, всего-то? - Лихарев искренне удивился. Разве что руками не всплеснул, как актриса в театре Станиславского. - Работайте спокойно, Иван Афанасьевич. А мы постараемся помочь вашему горю. Безобразие, конечно, иных слов и не подберешь. Вы не женаты? - Пока не собрался... - Тогда двухкомнатной вам, наверное, хватит? Трехкомнатная, конечно, лучше, но это сложнее искать. А место? Ах, да, к работе поближе. Одним словом, заказ принят. Ну, не смею вас больше задерживать, вон Антонюк уже приплясывать начал, портянки небось не носит, пижон, на тонкие носки сапоги натягивает и все в фуражечке форс давит. Подержать бы его так с полчасика. В общем, вы идите, а я здесь обожду. Не нужно, чтобы нас вместе видели. А осмотр места происшествия закончите, версии отработаете - сразу и позвоните. Прямо оттуда. Поделитесь первыми впечатлениями и ближайшими планами. Действительно, пока они вели свой увлекательный разговор, синий "Паккард" уже стоял у порога, подъехав даже чуть раньше назначенного времени, и порученец Шадрина ждал запаздывающего сыщика на улице, постукивая ногой о ногу и демонстративно часто поглядывая на часы. ГЛАВА 16 Лихарев отнюдь не блефовал и не лицемерил, обещая Буданцеву решить его личную проблему. Притом, что в столице свирепствовал жилищный кризис и на среднестатистического москвича приходилось едва ли больше, чем 5 квадратных метров по преимуществу коммунальной площади, квартир в ней было в достатке. Весь вопрос - каких и для кого. Тем, кому нужно, - давали немедленно, не раздумывая о таких глупостях, как очередь или санитарные нормы. Валентин и сам мог бы позвонить куда следует и решить этот вопрос со всей возможной быстротой, но лишний раз привлекать внимание к своей персоне, давать искушенным в византийских интригах людям еще один повод для размышлений о том, кто же есть на самом деле неприметный сотрудник кремлевской канцелярии, вообще без крайней нужды напоминать а своем существовании было не в его правилах. Если доступной тебе властью можно пользоваться опосредствованно, так и нужно делать. Поэтому он заехал в Кремль, где, как он точно знал, Сталина еще не было, а Поскребышев находился на своем обычном месте, которое покидал едва ли больше чем на два-три часа в сутки. - Приветствую вас, Александр Николаевич, - сказал Лихарев, обычным образом улыбаясь, радушно и, как многим казалось, глуповато. Поскребышев, низкорослый, но весьма широкоплечий, сутуловатый и большеголовый, отяжелей челюстью и крючковатым носом человек, бессменный, с двадцать шестого года начальник личного секретариата Вождя, взглянул на румяного, с мороза, Валентина близко посаженными круглыми глазами. Лихарева всегда забавлял его облик: от слегка косолапых ног и до щеточки серовато-рыжих усов Поскребышев напоминал питекантропа, а выше - филина. И голос у него был басовито-хриплый, если бы еще научился Александр Николаевич ухать соответствующим образом - сходство с загадочной ночной птицей получилось бы полное. Но отношения у них сложились самые теплые, если это вообще подходит для двух наиболее приближенных к "государю" царедворцев. Валентин всячески демонстрировал Поскребышеву свое уважение и даже почтение к его опыту, работоспособности, умению верховым чутьем улавливать малейшие изменения в настроениях Хозяина. А тот, в свою очередь, как бы даже слегка покровительствовал Лихареву, который формально находился у него в подчинении, хотя, разумеется, никаких приказаний и распоряжений, исходящих от себя лично, отдавать ему не мог. Так и жили. - Что у тебя? - отрывисто спросил Поскребышев, продолжая перелистывать бумаги в одной из разложенных перед ним папок "К докладу". - Просьбишка имеется. Нужно сейчас позвонить в Моссовет, лучше всего - самому Николке. Пусть сегодня же найдет хорошую двухкомнатную квартирку в пределах бульварного кольца. Он мужик понятливый и трусливый к тому же, исполнит в лучшем виде. Я бы и сам мог, но у тебя лучше выйдет. Магарыч за мной, как водится. - А что за спешка - непременно сегодня? Как-то странно даже. Квартира - такое дело, сразу, бывает, и не найдешь. Да и жилец твой будущий недельку потерпеть не может? Оно бы даже и лучше - потянуть немного, чтоб прочувствовал. - Если бы можно - стал бы я настаивать? Тут вся штука, чтобы вот именно в восемнадцать ноль-ноль я мог крайне нужному "пациенту" жилплощадь предоставить. В разговоре между собой они широко использовали клички, часто и неприличные, присвоенные людям, портреты которых радостный народ таскал на демонстрациях и за косвенно даже непочтительное высказывание в чей адрес можно было загреметь но полной программе. Как, например, пошел в тюрьму по статье "терроризм" сельский кузнец, который в ответ на вопрос: "Слыхал, Андреич, Кирова убили?" - ответил простодушно: "Ну и хер с ним", совершенно не сообразив, что речь идет о партийном вожде, а не о мужике из соседнего села. - Я даже не буду настаивать, - продолжил Лихарев, - чтобы и ордер сегодня же выписали, но лучше, если б сразу. Большая, понимаешь ты, дипломатия вокруг этого дела завязывается. Так что давай звони. Поставь задачу, а я уже сам к ним подъеду, уточню, что предложат, и все нужные данные на новосела сообщу. Лады? - Да что ж с тобой сделаешь, - плохо изображая маскируемое напускной сердитостью добродушие, Поскребышев снял трубку одной из десятка кремлевских "вертушек", теснившихся вокруг него на приставных столиках. Остальное действительно было делом техники. Поскребышев с первого раза попал на председатели Моссовета Булганина, которого они между собой пренебрежительно звали Николкой, впрочем, как и секретаря МГКВКП(б) Хрущева - Никиткой, толстого и по-бабьи рыхлого Маленкова - Маланьей и так далее. Нет, обратился к Булганину Поскребышеве полным пиететом и уважением к должности: "Николай Александрович" и на "вы". И просьбу свою излагал именно в виде просьбы, а не скрытого приказа. Булганин, в свою очередь, выразил должное удивление и большевистское негодование: "Да откуда я же мне квартиру взять, сто тысяч семей в подвалах и бараках теснятся, по плану только к сорок первому году удовлетворим самых нуждающихся". Оба понимали, что играют в привычные, никому по сути, ненужные игры, но ритуал есть ритуал. Поскребышев мог ответить по-разному, но чем-то его слова Булганина задели, и он выбрал самый острый вариант: "Вам подсказать, Николай Александрович, сколько квартир освободилось за последние две недели по известным причинам? Неужели ваши сотрудники настолько самостоятельны, что уже и не считают нужным вас информировать?" После этого Булганин вспомнил старую истину: "Маленький человек из солидной организации помочь способен не всегда, но навредить может крупно", а уж Поскребышев-то к маленьким людям никак не относился. Ему стоило только намекнуть в подходящий момент Хозяину, и... В результате после обеда Лихарев сидел в кабинете ответработника, непосредственно ведающего вопросами учета и распределения освобождающейся после изъятия "врагов народа" жилплощади, и просматривал соответствующий гроссбух. Буданцев показался ему симпатичным человеком и перспективным объектом для вербовки, поэтому жилье он подыскивал добросовестно. Почти как себе. - Вот у вас тут - Малый Козихинский переулок, 45 квадратов. Поясните подробнее. Что за дом, какое состояние, этаж, ну, сами понимаете. Точно так же Лихарев изучил характеристики еще трех квартир, предложенных его вниманию, и остановился на наиболее подходящей, на его взгляд. Рождественский бульвар. Место хорошее, почти от всего близко, третий этаж, а главное - жившую там семью арестовали всю сразу и по самой тяжелой статье. Так что никаких проблем с наследниками. Сотрудники НКВД успели вывезти только приглянувшиеся вещи полегче, а мебель пока осталась. - Подойдет. Выписывайте ордер. Вот на это имя. - Он положил перед чиновником листочек с данными на Буданцева. Казалось бы, ему совершенно незачем было заниматься такими мелочами, достаточно было ограничиться принципиальным решением, после чего заставить сыщика самого бегать по конторам, и тот бы с удовольствием это делал, пребывая в эйфории от совершенно недоступного большинству москвичей счастья. Но, во-первых, Лихареву нравились такие дела, он все еще не совсем привык к своему всемогуществу в нынешней жизни и продолжал набирать полезный для службы опыт, а, во-вторых, проблем со временем у него не было. Несмотря на любую степень занятости, он всегда мог выкроить десять-пятнадцать минут, удалиться к себе в Столешников и там проспать сутки подряд, если нуждался в отдыхе, или сделать любую срочную работу, а потом выйти на улицу чуть ли не в ту же самую секунду, что вошел в квартиру. - Вы на месте, товарищ? - услышал Лихарев голос Буданцева по телефону в своем кремлевском кабинете, где ему время от времени приходилось бывать, чтобы внешне соответствовать занимаемой должности. И понял, что сейчас сыщик начнет докладывать, как и было условлено, о первых результатах осмотра места происшествия и о возникших по этому поводу соображениях. Словно бы забыв, что любые московские телефоны великолепно прослушиваются. Пришлось его перебить импровизацией, которая должна походить на нормальный разговор милицейского опера с таким же, как он, розыскником или даже осведомителем из уголовного мира: - Простите, товарищ старший. У меня здесь посторонние люди. Если можно, отсчитайте минус пятнадцать и прибавьте полчаса. Тогда я освобожусь и смогу сообщить мнение источника по делу актрисы. На "малинах" ходят разговоры. Нет, давайте лучше встретимся по пути к известному вам месту. Конкретно -я буду ждать вас напротив ближайшего от вас вокзала. Строго напротив. Увидите машину и рядом - меня. Хорошо? Расчет Лихарева был на то, что слушающий телефон наркомовской квартиры сотрудник сначала потратит время на то, чтобы понять смысл разговора, потом постарается определить номер собеседника Буданцева (что технически невозможно, кремлевские телефоны от этого надежно защищены), еще чуть позже начнет докладывать по команде, сам не понимая, о ком и о чем идет речь, и в итоге Шадрин (если окажется на месте и прослушка установлена именно им) сумеет только через полчаса, а то и более узнать, что его агент собирается встретиться с кем-то напротив Курского вокзала. Неприятно и это, но не смертельно. В лучшем же случае, эта информация может вообще никуда не дойти, что вероятнее. Конечно, дурацкое положение, когда в столицы родного государства ближайший помощник диктатора этой страны должен опасаться даже простейшего телефонного звонка. Впрочем, отчего бы и нет? Они сами такую державу и построили, и не следует сетовать, если правила игры иногда метают тебе самому. Просто нужно иметь в запасе очередной способ нейтрализовать это неудобство. Буданцев подошел четко, минута в минуту. Успело стемнеть, с неба снова сыпался крупными хлопьями снег. Подлетая к земле, эти хлопья закручивались гуляющим по привокзальной площади ветром в тугие и злобные смерчи, которые потом уносились вверх и вниз по улице. Его новый знакомый стоял рядом с машиной, прятал лицо за поднятым вестником реглана. - Прошу, Иван Афанасьевич. - Лихарев предупредительно открыл дверцу низкого зеленого "Гудзон-купе-кабриолета" с черным кожаным верхом, обошел длинный капот, сел на водительское место. Резко тронул с места, невзирая на густой рыхлый снег. Вывел машину на осевую линию. - Теперь рассказывайте, Шадрин вас не тревожил? - Удивительно, но пока - нет. - Ничего удивительного. Работы у него и без вашего дела много, а вдобавок он человек с выдержкой. Если спросит, кому звонили с объекта, - что ответите? - А может спросить? - напрягся Буданцев. - Не обязательно, но может. - Тогда буду раскручивать вашу легенду - связь с осведомителем по театральному делу. Официально меня от него не освободили. - Ну, значит, этот момент решили. Главное - если придется - держаться свободно и непринужденно. Теперь - что по нашему вопросу? Буданцев хотел было ответить, что уж учить его, как с кем в какой ситуации держаться, отнюдь бы не стоило, но промолчал. Лучше дать человеку ощутить себя умнее и значительнее, чем собеседник. - По нашему вопросу - произвел тщательнейший осмотр квартиры. Буквально по миллиметру все облазил. - И?.. - Склоняюсь к мнению, которое сложилось еще вчера. Либо товарищ нарком не человек, а какая-то африканская обезьяна, способная, не оставляя следов, открутить голову десятку вооруженных охотников, где-то я подобное читал в молодости, либо все случившееся- тщательная, хорошо спланированная операция. Если позволите пофантазировать. - Ради Бога, для этого я с вами и встретился. Надеюсь, вы уже поняли, что я человек, с которым следует говорить откровенно, не задумываясь о том, соответствует ли это идеологии и примитивно понимаемому здравому смыслу. Буданцев,