й язык новые грамматические формы. Придумать какие-нибудь "давнопрошедшее несовершенное", "будущее маловероятное" и тому подобное. Как действительно можно говорить про находящегося во врангелевском Крыму Шульгина "сейчас", а про него же, пребывающего (пребывавшего?) в межвременном Замке, но где-то в районе 1984 года - "раньше"? Какой во всем этом физический смысл? - В общем, твой оригинал фактически уже не находится там, где он находился в исходный момент. Совместить тебя с ним в Замке, сразу после возвращения из Лондона - задача сложная не так технически, как идеологически, скажем. Если он узнает о случившемся с тобой здесь до начала "исхода", это приведет... Я, признаться, и не знаю, к чему это приведет. - Ты - не знаешь? - не поверил Сашка. Он мог сомневаться в нравственных качествах форзейля, но его всемогущество и всезнание он признавал почти безусловно. - Увы - да! Мы вступили в такие области, что моментами я готов предположить, что ты и Андрей куда осведомленнее и сильнее меня. Антон действительно не представлял, что может произойти с реальностями, этой и другой, "крымской", если Шульгин, вернувшись в Замок, расскажет Сильвии, которая, решив начать новую жизнь, стала его любовницей, обо всем, здесь происходящем. И о петле времени, которую она учинила, отправив пресловутое письмо. Возьмет аггрианка вдруг и передумает. Тогда как все повернется? - Поэтому проще будет переместить тебя в двадцатый год. И ты, и остальные ребята там устроились очень неплохо. Совместишься с собой - и никаких проблем. Ну, появятся вдруг некоторые дополнительные воспоминания. Как бы два варианта одного и того же отрезка жизни. На судьбы мира это никак не повлияет. - Слушай, мне совершенно безразлично, куда и как. Давай побыстрее - и все. - Хорошо. По первому пункту соглашение достигнуто. Теперь второе. Ты бы не мог оказать мне последнюю услугу? - Опять последнюю? - не скрыл сарказма Сашка. - Очень на это надеюсь. Ты весьма бы мне помог, если бы согласился задержаться совсем ненадолго. - Конкретно? - На сутки, максимум на двое. - Зачем? - Для меня, для всего нашего дела. - "Нашего" - в смысле "вашего" или ты говоришь о нас с тобой? - перебил Антона Шульгин по своей обычной привычке. - Второе. Все это сильно касается судьбы всех вас. Если не удастся мой план. - Что за план? Антон, похоже, при всем своем нечеловеческом терпении такой одесской манеры диалога не выдержал. - Ну помолчи хоть минуту! Нам всем нужно, чтобы ты задержался здесь, в виде наркома сходил на аудиенцию к Сталину, после этого встретился со здешней Сильвией. Когда ты уйдешь, Шестакову придется трудно. Следует создать ему предпосылки нормальной жизни и удачной карьеры. - А Сильвия? - Ей мы должны вкрутить хорошую, стратегическую дезинформацию. Иначе все наши предыдущие труды могут оказаться напрасными. Хуже того - ты этого не знаешь, а "тот" Шульгин и парни знают. Реальности угрожают схлопнуться, тогда вам всем до конца дней придется просидеть в Замке, как Гессу в тюрьме Шпандау. Или - эмигрировать с Земли вообще. - А чем плохо? - принялся валять дурака Сашка. - Помнится, в самом начале ты как раз обещал нам турне по Ста мирам. - Успеется. Я тебе все расскажу, в деталях, но теперь нужно спешить. Твой новый партнер нервничает. Так что? Отправляемся по домам или еще "распишем пулечку"? Поймал форзейль Шульгина, поймал на беспредельной страсти к приключениям. Или - Сашка на подсознательном уровне, ревнуя к самому себе "основному", который наверняка успел "за отчетный период" вволю пощекотать себе нервы, возжелал и здесь учинить нечто этакое. Чтоб было что вспомнить! - Ну, хрен с тобой. Давай, тасуй колоду. Когда ни помирать, все равно день терять. И не отдавал себе пока Шульгин отчета, что главным фактором, определившим его выбор, был затаившийся в самых глубоких слоях подсознания страх. Вдруг его возвращение в себя окажется не чем иным, как самой банальной смертью? Сейчас он, как тут ни суди - самостоятельная личность, пусть и пребывающая в чужом теле, но ощущающая себя именно Александром Шульгиным, с собственной памятью о всей предыдущей жизни, плюс обладающая исключительно ему принадлежащим опытом последних дней. Можно сказать, что вот этот человек, лишь загримированный под наркома, и есть он сам, единственный и неповторимый. А тот, другой? От того, что он там где-то существует, Сашке не холодно и не жарко. Как безразлично ему подлинное или гипотетическое существование собственных аналогов во всех прочих параллельных мирах. Если он сейчас выстрелит себе в висок из пистолета, то умрет безусловно. А если матрица, его личности сольется с оригиналом? У "Сашки номер раз" вдруг прибавится пара мегабайт памяти. Всего лишь. - Тогда так, - удовлетворенный, что главная на данный момент задача успешно решена, спросил Антон, - ты же не хочешь, чтобы твой "реципиент" остался в не слишком уютном времени, "один и без оружия"? - Не хочу, - согласился Шульгин. - Значит, делай все, что тебе сейчас предложит Лихарев, а я ненадолго вас покину. И постарайся быть таким же капризным и вредным, как сейчас со мной. Только - немножко больше напуганным и желающим поскорее попасть домой. Понял "зерно роли", как говаривал Станиславский? ГЛАВА 38 - Нет, и перестанем торговаться. - Шульгин звучно припечатал к столу ладонь. - Меня совершенно не интересуют ваши проблемы. Устройте мне встречу с вашей начальницей, а потом я сам решу, как поступить! Сашка специально довел дело до момента, когда отступать Лихареву было просто некуда. Всего через четыре часа у него была намечена встреча со Сталиным, где Валентин намеревался предъявить наркома в полном здравии. Они даже составили схему разговора и отрепетировали основные реплики. В качестве одного из доказательств своей лояльности Шестаков должен был предъявить финансовые документы, которые якобы спас от захвата сотрудниками ежовского Управления особых задач. Тут его позиция была непробиваемой. Представитель Управления в Испании, старший майор госбезопасности Орлов, не так давно перебежал на Запад, и теперь можно было утверждать, что по собственным каналам Шестаков получил информацию о совместной заговорщицкой деятельности троцкистской агентуры и НКВД. Установив свое полное влияние над правительством Испанской Республики, они готовились не только сорвать поставки оружия и снаряжения, но и захватить предназначенные для этого денежные средства. Примеров несогласованной с Политбюро, фактически антисоветской политики НКВД в Испании можно было предъявить сколько угодно. По их же методике - трактовать любое событие, от поражения Интербригад в боях за Сьерра-Гвадарраму до мятежа верных троцкисту Ниньо частей, как результат предательской деятельности Ежова и его подручных. А поскольку Шестаков не знал, кому в НКВД, да и в собственном наркомате еще можно верить, а кому уже нет, он и решил со всеми документами и доказательствами обратиться непосредственно к товарищу Сталину. Но - не успел. Враги опередили. Вот и пришлось поступить таким вот не совсем обычным образом. Дальнейшие действия Шестакова, в том числе и его обращение именно к Заковскому, как к единственному, на его взгляд, безукоризненно честному и надежному человеку, тоже были проработаны вполне убедительно. И вот в этот момент, когда все было согласовано я решено, Шульгин заявил, что он передумал. Мол, сначала представьте мне леди Спенсер в натуральном виде и в условиях абсолютной безопасности. - Ну кто же так поступает?! - в отчаянии вскричал Валентин, вдруг вспомнивший о моральных принципах. О чужих, естественно. - Мы же договорились!.. - Например, я, - безмятежно улыбаясь, ответил Сашка. - Дело ведь в чем? Это у вас есть служебные обязанности, так называемый "долг" и прочие буржуазные выдумки, у меня же - только я сам и не принадлежащее мне тело. И все. Поэтому я должен думать прежде всего о своем благе, а уж потом... Заметьте также, что в нынешней ситуации я оказался отнюдь не по своей воле. Основная проблема сводилась к тому, что единственным местом, где можно было провести встречу Шульгина с Сильвией и не выйти при этом из графика, являлась квартира в Столешниковом переулке, включенная в режим "нулевого времени". Тогда, сколько бы часов или суток ни продлились переговоры, Валентин успевал в Кремль к назначенному времени. Но это не совсем устраивало Шульгина, ему хотелось, чтобы встреча состоялась на самом деле "с глазу на глаз", а не в помещении, наверняка до предела напичканном всевозможной шпионской аппаратурой. У него уже был весьма печальный опыт встречи с Сильвией в ее лондонском доме. Но все же стороны пришли к соглашению. Когда Лихарев скрылся в своем кабинете, чтобы связаться с Лондоном, Шульгин пригласил Власьева на минуточку выйти в коридор. - Вот что, Николай Александрович. Наверное, вам лучше будет уехать прямо сейчас. Возьмите деньги, у меня тут около двадцати тысяч долларов, да и советских червонцев почти столько же, и отправляйтесь на вокзал. Риска больше никакого. Паспорт у вас совершенно чистый, на меня вы никоим образом не похожи, на того мужика, который сбежал с этапа, - тоже. Да и вообще розыск "наркома" сегодня непременно прекратят, вы сами слышали. Доберетесь, Зою успокойте, ребятам гостинцев каких-нибудь купите. И ждите меня, через пару дней постараюсь подскочить. Увидел, что Власьев хочет возразить. - И не спорьте. Ей-богу, так будет лучше. Я все продумал. Помочь вы мне здесь уже ничем не поможете, а с вашим уходом у меня появятся лишние козыри. Собирайтесь, Николай Александрович, и не мешкайте. Нужно, чтобы вы ушли, пока Лихарев не появился. Не то чтобы я ему не доверяю, просто предпочитаю в любой ситуации удерживать инициативу. Доберетесь - телеграмму дайте. Главпочтамт, до востребования. Например, такую: "Доехал благополучно, жду зимнюю рыбалку. Николай". В общем - до встречи. Сашка запер дверь за Власьевым и вздохнул облегченно. В самом деле, присутствие рядом "старого друга" начинало его тяготить. Непрерывно придумывать мотивировки странных, с точки зрения Власьева, поступков, думать, как бы не сболтнуть чего лишнего, да и Зоя с детьми уже четыре дня одна. Изнервничалась вся. Вот эта последняя мысль явно ворвалась от Шестакова. Пусть он себя и не осознает, избавлен от всех забот, а судьба семьи его тревожит настолько, что эмоции преодолевают неведомый барьер. Очевидно, Валентину пришлось выдержать трудный разговор с Сильвией. Он вышел из кабинета бледноватый от злости, нервно покусывая губы. - Прошу вас, будете разговаривать. - С удовольствием. Дверь изнутри запирается? Дайте ключ. И без приглашения не входить. Я тоже нервный, в случае чего может неловко получиться. Шульгин сел перед экраном, по ту сторону которого уже видна была приветливо улыбающаяся женщина. Она совершенно не изменилась с момента их последней встречи. Да и сколько тут времени прошло, едва неделя. И опять Сашка спохватился. Никак он не привыкнет к этим вещам. Какая там неделя?! Ей еще жить и жить до того дня. И одета Сильвия совсем иначе, и прическа другая, глаза, губы накрашены довольно аляповато. Прям тебе Мэри Пикфорд. - Вот вы какой, - сказала Сильвия по-русски, с едва уловимым акцентом. - Рада нашему знакомству. - Увы, на самом деле я совсем не такой. О чем и пойдет речь. Только чего же мы так официально, через стекло? - Он пощелкал ногтем по поверхности экрана, которая, безусловно, не была стеклянной. - Будто в тюрьме на свидании. Ваши коллеги предпочитали непосредственное общение. Будьте любезны, - он сделал приглашающий жест и даже слегка отодвинулся, словно пропускающий даму в дверь джентльмен. Сильвия была подготовлена к некоторой неординарности своего собеседника, но все равно слегка недоуменно повела плечом, будто уступая не совсем приличному предложению человека, плохо посвященного в тонкости этикета. Рамка вокруг экрана изменила цвет, он вытянулся в длину до самого пола, и Сильвия, приподняв элегантным жестом край платья, шагнула в кабинет. В руках у нее ничего не было. А Шульгин, напротив, извлек из-под ремня наркомовский "Вальтер", по-ковбойски крутанул его скобой вокруг пальца. - Закройте это, - указал он на экран стволом пистолета. - Отсюда - не могу. - А вон то? Разве не действует? У края стола лежал портсигар Лихарева. - Имейте в виду, я знаю, как эта штука работает, поэтому закройте проход и, не направляя блок в мою сторону, аккуратно положите вот сюда. Зрачок дула глядел строго в переносицу аггрианки. Со слов Ирины он знал, что при механическом повреждении мозга регенерация длится не меньше двух-трех часов. Ему этого хватит. Потом они сели в кресла у окна. - Вы очень опасаетесь за свою жизнь, - констатировала Сильвия. - Даже неприлично для мужчины. - Общаясь с вами? Прошлый раз я всего на несколько минут утратил бдительность - и вот! Так что вам придется потерпеть, пусть и не совсем приятно чувствовать себя все время на мушке. Итак - что вам нужно от меня? - Но ведь это вы настаивали на встрече, - искренне удивилась аггрианка. - Миледи, хватит вам валять дурака! У меня нет ни времени, ни желания плести словесные кружева, или, как говаривал один персонаж, размазывать манную кашу по чистому столу. Ваша реинкарнация или вы сами в другой реальности загнали меня в это тело. Зачем? - Хотите - верьте, хотите - нет, но я не имею никакого представления. Я и узнала-то об этом прискорбном факте всего три дня назад. - Каким образом? Сильвия, усвоившая его предупреждение, осторожным жестом извлекла из рукава узкий конверт. - Я получила письмо. Весьма странным образом. С кратким и не слишком понятным изложением случившегося. А это поручено передать вам. Продолжая углом глаза следить за аггрианкой, Шульгин косо разорвал конверт и быстро просмотрел текст. Там было буквально несколько фраз. "Александр! - писала другая Сильвия. - Глупо оправдываться в сделанном перед человеком, с которым все давно оговорено и решено. Вернешься - готова повторить все еще раз. Поверь, то, что между нами было у меня дома, - не каприз и не случайный эпизод. Я сумела позже доказать тебе это. Но не о том сейчас речь. Раз ты читаешь мое письмо - все получилось. Та, кто его передала, в состоянии тебе помочь. Когда придет время - покажи ей эту формулу. - Далее следовали две строки совершенно непонятных значков. - Она переправит тебя на Валгаллу, в ваш форт. Буквально на следующий день после того, как вы его эвакуировали. Там я тебя найду и помогу вернуться. О том, что вы сделали на Базе, и о том, что было позже, не рассказывай ничего и никому. Если потребуется, я это сделаю сама. И прошу, не ввязывайся больше ни в какие авантюры. С тебя станется. До встречи". Так. Сюжетик продолжает развиваться. В нем появились варианты. Только кому верить, Антону или Сильвии? Задачка. - Вы это читали? - спросил он женщину напротив. - Вы разве не видели - конверт не поврежден. - Леди Спенсер даже несколько обиделась предположению, что она может читать не ей адресованные письма. - Откуда я знаю, что вы не сами его написали? Это должно было выглядеть как Сашкина ошибка. Лицо аггрианки приобрело сочувственное выражение. - Вы действительно очень взволнованы. Как я могу знать обо всем этом?.. - Она встряхнула в воздухе листками, которые были адресованы ей. - Из тридцать восьмого года о подробностях личной биографии не советского наркома, а именно Александра Шульгина. Да вы сами прочтите. Тут все сказано правильно? Шульгин бегло просмотрел второе письмо. - Ну, извините. Я слишком хорошо знаю ваши приемы и методы. Потому и не исключал очередного фокуса. Вплоть до того, что вы и она - одно лицо. Перемещенное сюда аналогичным способом. - Ну что вы! Это абсолютно невозможно. И я действительно не знаю, чем вас переубедить. - Есть единственный способ. Возвратить меня в собственное тело. И не говорите, что это невозможно... - Но я действительно пока не знаю, как это сделать. Предположим, соответствующая аппаратура у меня есть. Но укажите мне ваше подлинное тело, тогда мы попробуем. "Что-то здесь не так, - подумал Сашка. - Они теперь, выходит, играют за разные команды? Неужели мы там у себя и ее перевербовали, как Ирку? Почему "моя" Сильвия пишет, что формулу показать, только "когда придет время", а не сейчас? И что значит - "не ввязывайся"? Она имеет в виду Антона или свою копию? Действительно, лучше не спешить и во всем разобраться как следует". А Сильвия продолжала: - Поймите меня правильно, Александр Иванович. Мы оба с вами сейчас в абсолютно тупиковом положении. Я не хочу кривить душой и обещать то, чего не смогу исполнить. По крайней мере - сейчас. Я не знаю, что происходило между вами, другой Сильвией и моими коллегами там, в будущем времени. Вы это знаете. Знаете и многое другое. Поэтому нам остается только заключить джентльменское соглашение. Вы поможете нам сейчас, поскольку то дело, которое делает здесь Лихарев, действительно не терпит отлагательств. А я, в свою очередь, сделаю все, чтобы помочь вам. Мои слова вас убеждают? Шульгин молчал. А что он мог ответить? Формулу возврата на Валгаллу следует пока поберечь. Вдруг да и пригодится? Запасной парашют. Ему вдруг страшно захотелось вновь увидеть свой терем на далекой планете, сложенный из бледно-золотистых бревен, частокол, мачтовые сосны, обрыв. Большую реку. Форт, откуда он ушел, до последнего отстреливаясь из "ПК" от аггрианских бронеходов. - Ну а какие же будут гарантии? - спросил он, демонстративно ставя на предохранитель и пряча в карман пистолет. - Ведь вы все просчитали и взвесили, Александр Иванович, не так ли? Если вас что-то способно убедить - скажите, мы все сделаем. - Хорошо, я вам скажу. Немного позже. Раз игра затевается по-крупному, обманывать по мелочам вы вряд ли станете. Сегодня я схожу к Сталину в гости. Завтра вы придумаете, как обеспечить спокойное будущее семьи Шестакова, когда и куда их переправить. В надежное и приятное для жизни место, подальше от СССР и Европы. А послезавтра мы встретимся у вас в Лондоне и еще раз поищем устраивающие всех варианты. ГЛАВА 39 Шульгин специально устроил сцену с требованием срочной встречи с Сильвией. Ничего по сути не решившая, она должна была дезориентировать противника, внушить ему мысль о том, что он пребывает в растерянности и готов на все, лишь бы поскорее вернуться "домой". Тогда никому не придет в голову, что он может преследовать еще какие-то цели, затевать собственную игру. А у него такая мысль как раз и появилась. Уж больно удачно все складывается, впервые две могущественные силы едины в желании перетянуть Сашку на свою сторону. И он тем самым приобретает свободу маневра и возможность продать свою благосклонность как можно дороже. Тем более Шульгин надеялся, что как раз на эти час или два Антон выпустил его из-под контроля. Вряд ли он в состоянии поддерживать постоянную связь между квартирой и Замком, через границы времен и реальностей. Если бы это было возможно, не случилось бы всего предыдущего. Конечно, оставался риск, что аппаратура прослушивания и звукозаписи установлена где-то в Москве и пишет все происходящее в квартире. На этот случай Сашка извлек из уха капсулу и спрятал внутрь вполне обычного серебряного портсигара с выдавленной на крышке тройкой, обнаруженного в ящике секретера Лихарева. Если даже серебро не экранирует волны, по которым осуществляется связь, так звуковые оно не пропустит точно. Особенно если положить портсигар под подушку в другой комнате. Но предосторожности оказались излишними. Антон действительно сразу после разговора с Шульгиным отбыл на свою операционную базу, которую принято было называть Замок. Хотя, конечно. Замком он был лишь в восприятии землян. Такой возник однажды у форзейля каприз - оформить предназначенное для своих гостей-союзников помещение в виде мрачно-величественной средневековой цитадели с роскошнейшими современными интерьерами, способными удовлетворить самый требовательный и изощренный вкус. Чтобы аборигены постоянно видели, с кем имеют дело, и проникались соответствующими чувствами. Однажды Шульгин и Новиков попытались проникнуть в сокровенные глубины Замка, в дебри коридоров, пронизывающих основания бастионов и башен, где сразу убедились, что не только на землян рассчитывалось это сооружение. Похоже, отсюда имелись выходы во многие миры, населенные в том числе и негуманоидами. Спасибо (кому?), что друзья сумели унести оттуда ноги. Сам же форзейль во всех этих пышных декорациях не нуждался. Скорее наоборот. Его личные апартаменты простотой, аскетизмом, изысканным, хотя и не слишком человеческим дизайном больше напоминали дворцы средневековых японских сегунов. Павильоны из дикого камня и отполированных деревянных брусьев даже располагались так, что с их веранд не видно было Замка. Только пустынный океанский берег, край скалистой гряды и едва тронутая осенним увяданием прерия. Здесь всегда царил вечный, теплый, слегка пасмурный сентябрь. Времени теперь у Антона было достаточно. Точнее - сколько угодно. Он мог вернуться в Москву в любую точку времени, с единственным условием - не раньше того момента, в который он ее покинул последний раз. Таково очередное ограничение, налагаемое законами, которым он подчинялся. Устроившись на мозаичном полу, собранном из разноцветных плашек редчайших сортов земных деревьев, едва ощутимо пахнущем сандалом, смолой ливанского кедра, орегонской сосной, соком розового кебрачо, он погрузился в медитацию. Чего же он все-таки хочет? В очередной раз уязвить аггров, нанести им, разгромленным во фронтальной схватке, последний, завершающий удар с тыла? Чтобы не поднялись больше, не смогли восстановить разорванную связь времен? А может, лучше поступить иначе? Как любил делать великий русский шахматист Алехин. Загнав противника в абсолютно безвыходное положение, но не доводя до мата, он вдруг предлагал развернуть доску и продолжить партию. Вновь почти выигрывал и вновь поворачивал доску. Пока на ней оставались фигуры. Был ведь момент, когда, выслушав слова Учителя о грозящей им процедуре Публичного Покаяния, Антон вообразил, что агентура аггров успела нанести упреждающий удар, проникла и в Совет Конфедерации, и в Департамент Соответствия. Хоть стреляйся. В какой-то мере помогла сохранить самообладание мысль: "Ну уж тогда-то Шульгин окончательно поймет, кто из нас дурак". Это его даже позабавило - сколь же глубоко он погружен в земные реалии, что и сейчас, в роковой, по-настоящему критический момент, придает значение мнению о себе всего лишь человека. А ведь оно должно было волновать его куда меньше, чем египетского фараона - точка зрения раба-иноземца на необходимость строительства очередной пирамиды. И теперь - снова Шульгин. Словно какой-то рок их связал. Или - опять ему свыше подается Знак? Знак, который требует угадать единственно правильную линию поведения. Антон вспомнил Талейрана. Тот любил повторять: "Бойтесь первых побуждений, как правило, они бывают благородными!" Так, может быть, и стоит поддаться первому побуждению? На него враги точно не закладываются, как не рассчитывает опытный преферансист на две семерки в прикупе. Антон уже почти поверил, что его предыдущие представления о взаимоотношении реальностей не верны. А раз так - можно предположить, что любые вмешательства, которые он собирается предпринять здесь, отнюдь не создадут малозначительную парареальность, но окажут кардинальное влияние на Главную историческую последовательность и на всю Большую игру в целом. Если нет - он не теряет ничего. Но если да - последствия его намеченной акции невозможно переоценить. Из всех существ, присутствующих в данной точке истории, только он и Шульгин знают будущее, знают исход (возможно - лишь промежуточный) Великой битвы. И могут данную ситуацию изменить. Анализируя партию, Антон сумел просчитать вариант, в котором агграм удается устранить последствия диверсии на Главной базе, причем не только восстановить "статус-кво", но выиграть качество. Если они сумеют найти эту серию ходов и реализовать их, вся предыдущая борьба теряет смысл, в эндшпиле он неминуемо проигрывает партию. Антон настолько возбудился, что извлек из второго уровня пространства перед собой большую глиняную чашу, полную исходящего ароматным паром синтанга, втянул через трубочку проясняющий мысли напиток. Следом появился переносный пульт связи с Главным информатором Конфедерации. Теперь, в своем новом ранге Тайного посла, он имел к нему неограниченный доступ. Согласно архивным данным, выходило так, что Вторую мировую войну организовали и спровоцировали аггры. Чтобы скорректировать не до конца реализованные возможности Первой. Партию 1914 - 1941 годов форзейли проиграли. Тут никуда не денешься. Агграм удалось в очередной раз, грубо выражаясь, "спустить в канализацию" стремительно нарастающий интеллектуальный потенциал человечества. Если бы не бессмысленная бойня, унесшая десятки миллионов жизней (как правило - молодых, талантливых, "пассионарных"), а еще большее число интеллектуалов заставившая трудиться над созданием весьма хитроумных, но фактически никчемных линкоров, танков, бомбардировщиков и ужасных ипритов и люизитов, земляне в ближайшее десятилетие могли бы вплотную подойти к постижению сокровенных тайн естества. Не случайно же в предвоенные годы создал свою теорию Эйнштейн, проникали в эзотерические глубины Блаватская, Рерих, один за другим публиковались в цивилизованной Европе трактаты Рамачараки, да и поэты российского Серебряного века явили миру не только литературный талант, но и явные признаки пророческого дара. Вот все это и было на удивление четко обрублено. Причем так, что ни Антон со своей резидентурой, ни даже правители великих держав не успели сообразить, что именно происходит, как и почему. До конца XX века историки исписывали миллионы печатных листов, пытаясь постичь причины и поводы внезапной, бессмысленной, никому не нужной и ничего не решившей Первой мировой войны. А теперь на подходе была и Вторая, якобы долженствующая ревизовать и привести в соответствие со здравым смыслом итоги Первой, но на самом деле - окончательно лишить человечество возможности в обозримой перспективе исполнить свое Предназначение. Пятьдесят миллионов только убитых, появление ядерного оружия, "холодная война" - все это на века отсрочит постижение людьми загадки Великой Сети. Только чудом после этой войны родились и достигли Уровня Готовности к Постижению Шульгин, Новиков, Левашов, кандидаты в Посвященные второго ранга Берестин и Воронцов. Не случись война, таких людей на Земле могло бы одновременно жить сотни, если не тысячи. И что тогда? Причем Антон только сейчас, сопоставив массу данных Информатора, к которым раньше он не имел доступа, понял, что из человечества в основном выбивали русских и немцев. По отношению к англосаксам их погибло за две войны почти в сорок раз больше. А ведь Антон, то есть его предыдущая реинкарнация, в годы обеих войн делал все, чтобы как раз англосаксонский, атлантический мир выиграл, понеся минимальные потери. Думал, что помогает демократиям против тоталитаризма. Выходит - подыгрывал злейшим врагам. Поскольку и Сильвия в своей роли фаворитки и "серой кардинальши" при Чемберлене и Черчилле делала то же самое. Антон чуть не ударил кулаком по драгоценному полу. Неужели он тогда был столь примитивно глуп? Мельчайший штрих, совершенно ничего не определяющий поступок землянина - и вдруг такой эффект! Воистину - бой местного значения, который неожиданно перерастает в сражение, определяющее ход кампании, а то и войны в целом. Тогда - отчего бы не сделать все совсем иначе? Антон вызвал на висящую перед ним черную кляксу экрана очередную порцию информации. Интереснейшая угадывается комбинация. Если удастся с помощью нынешнего Шульгина-Шестакова и некоторыми другими методами активной непрямой дипломатии резко сменить курс? Взять сейчас и вернуться к идее Бьоркского договора. Союзу России и Германии против Антанты. Многообещающая, странным образом до сих пор не реализованная комбинация. Континентальные державы против атлантических. Представим - в ближайшее время СССР заключает тайный договор с немцами. И с японцами, разумеется. Почему бы и нет? Практическая польза - СССР будет избавлен от конфликта на Халхин-Голе (45 тысяч убитых), от Финской войны (200 тысяч убитых). В перспективе - и от самоубийственной Отечественной войны. Подкрепленные экономической мощью и сырьевой базой Союза, немцы еще быстрее, чем в прошлый раз, завоюют Западную Европу. Имея в качестве мощного резерва пятимиллионную Красную Армию, опирающуюся, в случае непредвиденного поворота сюжета, на непреодолимые бетонные форты "линии Сталина". Допустим, отступившая за Ла-Манш Великобритания продолжит сопротивление. Ее поддержат США. И вот тут-то вступит в действие изумительный ход, каре тузов из рукава - переброска Северным морским путем всего японского флота! Вместо удара по Перл-Харбору - налет семи авианосцев адмирала Нагумо от Тронхейма до Скапа-Флоу. Одновременно японские линкоры и тяжелые крейсера, советские Балтийский и Северный флоты, германский и итальянский флоты высаживают десанты на Британских островах и в Исландии. После этого... После этого можно будет посмотреть, захотят ли США в одиночку сразиться с втрое сильнейшим Объединенным флотом (ах, да, сюда же можно подверстать еще довольно мощный французский и то, что останется от английского, тогда выйдет почти пятикратное превосходство) и с десятикратно превосходящей численно и двадцатикратно - тактически сухопутной армией Евразии. Или, так тоже можно сказать - Азиопы. Антон развеселился. Если даже его немедленно отстранят от земных дел, он все равно успеет разыграть эту великолепную комбинацию. А если повезет, то еще и насладится итогами красиво выигранной партии. Движением руки он убрал от лица экран. Стратегическая идея сформулирована. Теперь следует подумать и о тактике. Желанию Шульгина немедленно воссоединиться с самим собой препятствовать Антон не собирался. Просто необходимо подготовить ему замену. Технически - создать кассету ложной памяти для Шестакова. В которой сохранить все полезное от Шульгина. Заодно нужно будет стереть воспоминания о событиях последних суток и заменить их на вымышленные, но столь же убедительные. Чтобы, когда нарком останется один, он не только не удивлялся ранее случившемуся, а горел желанием работать в том же направлении. Антону пришло в голову хорошее название: "Операция "Нострадамус". Сделать так, чтобы Шестаков поверил, что ему вдобавок к прочим талантам ниспослан еще и дар предвидения. Ниспослан, и все. Как Сталину - талант диктатора, а Алексею Толстому - исторического романиста. Людям нравится открывать в себе новые дарования. Редко кто из них при этом испытывает чувство протеста или хотя бы удивления. Одновременно ему следует забыть все, связанное с агграми, форзейлями и прочей "мистикой". Лихарев - нормальный, хорошо законспирированный помощник Сталина - кандидата в императоры (будущий Великий визирь), сам же Антон, поручения которого наркому придется выполнять, должен восприниматься своеобразным аналогом председателя "Союза Меча и Орала", прибывшим из Парижа координатором заговора. Заодно он должен помнить, что хорошие отношения следует поддерживать с обоими, но Антон (кстати, нужно изобрести себе новый, подходящий для общения с наркомом псевдоним)- главнее, и факт знакомства с ним следует держать в тайне от всех. В этом сценарии найдется место и Овчарову, которого можно сделать вместо Литвинова наркомом иностранных дел, идеологом и проводником "Нового курса". Фактически Антон решил создать новый макет, или, лучше сказать, "протез", личности Шестакова. По той же схеме, как он смоделировал для Воронцова виртуальную модель Натальи в Замке. Потом она стала совершенно живой женщиной и обрела свое счастье, и Воронцов тоже, а Антон выиграл очередную партию. То есть "все довольны, все смеются". Некоторые сомнения, которые были неизбежны, если бы Антон оставался ортодоксальным форзейлем, вызывала этическая сторона акции. Такие грубые вмешательства в судьбы людей члены его клана обычно не допускали, свобода воли разумного существа для них была священна. Но здесь у него имелось оправдание - без такого вмешательства нарком в нынешних обстоятельствах просто не выживет. Слишком тяжелым окажется шок, если предоставить Шестакова его судьбе. Матрица Шульгина единственно удерживает пока Григория Петровича от жуткого нервного срыва. Тем более - очевидно, что довели его до такого состояния аггры, лично Сильвия своим грубым, несанкционированным вторжением в прошлое, а Антон теперь лишь пытается спасти "потерпевшего" и восстановить надорванную "ткань времен", не более. И для Шульгина, для его свидания со Сталиным нужно подготовить рекомендации. Такие, чтобы после первой же встречи с добровольно явившимся на личный суд вождя наркомом (словно король Генрих в Каноссу) Сталин обратил внимание прежде всего на достоинства Шестакова, его дальновидность, ощутил в нем потенциал человека, который наилучшим образом сможет проводить в жизнь гениальные планы. И одновременно, поняв его полезнейшие задатки, ни в коем случае не вообразил, что нарком способен претендовать на самостоятельную роль в истории, пытается хоть как-то повлиять на нынешнюю сталинскую политику... Размышляя обо всем этом, Антон ощутил недоступную непосвященному ауру готового вот-вот сформироваться парадокса. Его скорее всего не предусмотрели сами создатели правил "Большой игры", так называемые Держатели Мира. Или, напротив, предусмотрели еще тогда, когда внедрили во Вселенскую Гиперсеть систему Ловушек Сознания, своеобразных предохранителей, которые, циркулируя в Сети, отслеживают и нейтрализуют любые возникающие в ней флуктуации, способные нарушить сложившийся между конкурирующими кланами Держателей паритет. Антон догадывался - задуманное им настолько выходит за рамки вековых установлений и правил, что знаменует собой нечто гораздо большее, чем очередной тайм, сет или гейм неизвестно когда начатой игры. Похоже, что он присутствует не менее чем на сломе эпохи или даже эры! А ведь совсем недавно, встретившись в Сухуми с капитаном Воронцовым, форзейль считал, что делает обычный ход, пусть сильный, но всего лишь пешкой, которой бесконечно далеко до восьмой горизонтали. ГЛАВА 40 Валентин вошел в кабинет Сталина ровно в четырнадцать ноль-ноль. Через десять минут после того, как вождь приехал сюда с Ближней дачи, веселый, отдохнувший, прокатившийся с ветерком на бронированном "Паккарде" по метельной загородной дороге и замершему в страхе, через метр обставленному охранниками Арбату. - Что скажешь, товарищ Лихарев? - раскуривая первую сегодня трубку, поинтересовался Иосиф Виссарионович. - Ничего, кроме того, что Николай Иванович, похоже, не выполнил ваше поручение. - Какое, да? - Вы же хотели, чтобы он сегодня представил вам наркома Шестакова. - Слушай, а зачем нам Шестаков? Может быть, его и стоило посадить? - Сталин лукаво улыбался, проверяя, насколько готов помощник отстаивать позицию, обозначенную (что не исключено) под чьим-то посторонним влиянием. - Может быть, и стоило. Это не ко мне вопрос, товарищ Сталин. Моя задача - вовремя докладывать вам о делах, которые способны повредить вашей политике, и принимать необходимые меры во исполнение ваших решений. - Молодец. Умеешь формулировать. Тогда скажи - зачем нам нарком Шестаков и почему нам больше не нужен товарищ Ежов? - Ничего нет проще. Нарком Шестаков нужен вам потому, что он совершенно верно проводил в жизнь вашу политику в отношении поддержки Испанской Республики, проявил себя смелым и честным человеком, а нарком Ежов дискредитировал вашу политику. Многие простые люди начали задумываться, почему Советская власть сажает в тюрьмы тех самых людей, которые отдали все, чтобы ее установить и укрепить. - Вы имеете в виду Тухачевского и других? - недобро сощурился Сталин. - Отнюдь. Тех крестьян и рабочих, которые сначала поддержали нас против белых в гражданской войне, потом исполняли установку Политбюро "обогащайтесь", развивали интенсивное хозяйство, сеяли хлеб, заводили скот, а теперь в соответствии с распоряжением НКВД репрессируются как "чуждый элемент". - Такое распоряжение действительно было? - удивился Сталин. - Так точно. За номером... От такого-то числа 1937 года. О ликвидации и выселении в северные районы страны лиц, злоумышленно дискредитирующих колхозную систему высокой продуктивностью единоличных наделов. Кроме этого, у меня имеется подборка очень интересных материалов о, так сказать, параллельной деятельности товарища Ежова. - Ну-ка, покажите. Сталин быстро пролистал папку, над содержимым которой старательно трудился Заковский, за пару секунд прочитывая и запоминая содержание целой машинописной страницы. Валентин видел, как моментами у него сжимались челюстные мышцы, хотя лицо оставалось бесстрастным. - Хорошо, пусть товарищ Ежов войдет. "Железный нарком" вошел. Смотреть на него Лихареву было неприятно. Интеллигентской составляющей личности Валентина зрелище раздавленного страхом человечка удовольствия не доставляло, хотя сам факт уже состоявшейся победы не мог не радовать. Зато Сталин явно испытывал наслаждение. - Ну-с, товарищ Ежов, вы, конечно, сдержали свое слово? Мы вас ценим именно за это. За то, что на вас можно положиться. Я всегда говорю товарищам: "Берите пример с "железного наркома", он не подведет, как какой-нибудь Ягода". Не томите нас, скажите скорее, чем товарищ Шестаков объясняет свой поступок? Вы уже успели его допросить или предоставите это нам? Лихареву показалось, что Ежов сейчас повалится на колени и поползет к сталинским сапогам по длинной бордовой дорожке. - Товарищ Сталин! Мы не успели. Совсем немного. Мы обязательно возьмем Шестакова. Мы уже нащупали след. Сообщники арестованы и дают показания. Дело двух-трех дней. Ежов плел ерунду, все подготовленные слова мгновенно вылетели у него из памяти, им опять владело единственное желание - еще раз выйти живым из этого кабинета, еще хоть немного подышать воздухом свободы. А послезавтра - это так невероятно далеко. - Ох, как неудачно получилось. А я уже пригласил к себе членов Политбюро, чтобы обсудить поведение товарища Шестакова и принять решение - наказать его или все же простить. Сталин при этом ходил по кабинету, причем в сторону Ежова переступал ногами медленно, глядя ему в лицо, в двух шагах от обмершего наркома разворачивался и обратно к столу шел быстро, опустив глаза к полу и что-то про себя шепча. Слов слышно не было, только губы шевелились. На третьем круге он наконец остановился, очевидно, приняв решение. - Знаете что, товарищ Ежов? Вы, как нам кажется, немного утратили бдительность. Слишком увлеклись поиском врагов там, где их нет, и совсем запустили другие участки, где врагов и заговорщиков, наоборот, недопустимо много. Это касается прежде всего вашего близкого окружения. - Говоря это, Сталин словно дирижировал сам собой плавными взмахами руки с зажатой в ней трубкой. - Наверное, вы исчерпали свои возможности на доверенном вам посту. Ежов ждал завершения тирады с