ли все-таки поискать третий путь? "А ведь скучно, господа, все равно скучно. Ничего новенького вы при всех своих способностях не придумали", - успокаивая самого себя, думал Шульгин. Хотя, конечно, догадывался, что те, кто в состоянии создавать силой воображения Вселенные со всеми обеспечивающими их существование законами природы и даже подходящими цивилизациями, как-нибудь сумели бы изобрести нечто, лично для него удивительное. Да скорее всего просто не считают нужным. И так сойдет. Чем-то сложившееся положение напоминало то, что им уже довелось пережить с Новиковым при попытке выбраться из форзейлианского Замка. А раз прием повторяется, значит, и выход надлежит искать примерно в том же направлении, что и прошлый раз. Шульгин стал восстанавливать в памяти формулу профессора-эзотерика Удолина, которую следовало наложить на состояние "О мусе дзю ни се го син" ("Не пребывая ни в чем, дай уму действовать"). Буддисты другого толка склонны были называть означенное состояние духа "Самадхи". При должном навыке, впав в него, некоторые умельцы ухитрялись жить годами в виде почти что мумии, пока их дух витал в высших сферах. Тело же при этом сохранялось в целости и сохранности, не старея ни на миг. Ходят слухи, что кое-кто из посвященных таким путем живет не одну уже тысячу лет. А один знаток писал, что и миллион лет не предел. Сашке, однако же, сейчас было нужно не это. Он намеревался лишь освободить свой дух для поисков "истины" в небесных сферах, и надеялся, что более получаса эта рекогносцировка у него не отнимет. Он задул лампу, в наступившей мертвой темноте и тишине лег на спину и принялся вводить себя в транс, пытаясь Увидеть ту самую картинку зрительной проекции Сети, которая однажды открылась ему в Замке. И одновременно он постарался сосредоточить луч мысли таким образом, чтобы дать о себе знать кому угодно. Будто зажег сильный фонарь в глухой ноябрьской тьме. Идеальный вариант, конечно, если бы сигнал "SOS" раньше всех принял Антон. Как они ни конфронтировали в прошлом, форзейль всетаки умел мыслить "по-человечески", и договариваться с ним можно было, и в критических ситуациях он приходил на помощь, пусть и преследуя собственные цели. Ну а если Сашка и нарушает сейчас предыдущую договоренность, так что делать? Держатели же, если и услышат призыв к контакту, отреагировать могут самым непредсказуемым образом. Условия для медитации в катакомбах были исключительные, не хуже чем в подземельях буддийских монастырей, и очень быстро Шульгин ощутил, что "плывет". Состояние, близкое к тому, когда, как следует устав после многокилометрового лыжного перехода, напаришься в бане, примешь грамм полтораста настоянной на травах водки и уляжешься в свежую постель под вой метели за окном. И начнешь погружаться в сладкий сон, а в глазах все мелькает лыжня и косо летят крупные снежинки. Такие, как сейчас, за окном. Высокое стрельчатое окно, стекла в морозных узорах, заснеженные крыши внизу, раскачивающиеся от ветра фонари и крупный-крупный снег, падающий с мутного ночного неба... Он стоит у подоконника, а в голове крутятся строки: Идут белые снеги, Как по нитке скользя. Жить и жить бы на свете, Да, наверно, нельзя. Идут белые снеги. И я тоже уйду. Не печалюсь о смерти, И бессмертья не жду. Шульгин покачнулся. Ему показалось, что он сейчас вот, немедленно упадет в обморок. И не успеет довести до конца иезуитский с обеих сторон разговор-спор с Антоном. Форзейль хочет, чтобы он пока еще подзадержался в теле наркома Шестакова, помог порешать некоторые возникшие у него в отношении реальности 1938 года задачи. А он сам? Ему это нужно, или следует, как и наметил, немедленно бежать в прошлое? Чтобы воссоединиться со своей исходной личностью. Или поступить совершенно наоборот... Голова кружилась все сильнее, в ушах нарастал томительный звон. Может быть, так вот и умирают скоропостижно от инсульта? Головокружение, тошнота, потом резкая, как взрыв, вспышка боли - и конец? Добраться бы только до дивана, лечь, вызвать помощь... Он оттолкнулся от подоконника, попытался сделать шаг, но не успел. Вспышка все-таки полыхнула в мозгу, но не болевая. Вспышка немыслимо яркого света словно расколола череп изнутри, и клочья мозга, сохраняющие при этом способность видеть, чувствовать и мыслить, разлетелись в пространстве объемом в миллионы кубических парсеков, среди звезд, галактик, шаровых скоплений. Или - внутри немыслимо сложно устроенного квазиживого механизма, состоящего из нейронов, аксонов, пучков разноцветных проводов и искрящих щеток электрогенераторов. Человек, которым целых три недели был Шульгин, он же нарком Советского правительства Шестаков, которого только сегодня... принимал в своем кабинете Сталин, предлагал один из высочайших в государстве постов, этот человек застонал от боли и накатившегося вдруг отчаянного страха смерти и, цепляясь ногтями за стену, сполз на пол большой полутемной комнаты. Тут же Сашка снова пришел в себя, но не в темноте катакомб, как ожидал, а в знакомом кабинете в доме в Столешниковом переулке. Он сразу вспомнил, что текущий момент хронологически предшествовал только что им пережитому. ...Шульгин сел перед экраном, по ту сторону которого уже видна была приветливо улыбающаяся женщина. Она совершенно не изменилась с момента их последней встречи. Да и сколько тут времени прошло, едва неделя. И тут же Сашка спохватился Никак он не привыкнет к этим вещам. Какая там неделя?! Ей еще жить и жить до того дня... И одета Сильвия совсем иначе, и прическа другая, накрашена довольно аляповато, на его вкус... - Вот вы какой, - сказала Сильвия по-русски, с едва уловимым акцентом. - Рада нашему знакомству. - Увы, на самом деле я совсем не такой. О чем и пойдет речь. Только чего же мы так официально, через стекло? - Он пощелкал ногтем по поверхности экрана, которая, безусловно, не была стеклянной. - Будто в тюрьме на свидании. Ваши коллеги предпочитали непосредственное общение. Будьте любезны, - он сделал приглашающий жест и даже слегка отодвинулся, словно пропускающий даму в дверь джентльмен. "Сильвия-38" была готова к этому, но все равно слегка недоуменно повела плечом, будто уступая не совсем приличному предложению человека, не разбирающегося в этикете. Рамка вокруг экрана изменила цвет, он вытянулся в длину до самого пола, и женщина, приподняв элегантным жестом край платья, шагнула в кабинет. В руках у нее ничего не было. А Шульгин, напротив, извлек из-под ремня наркомовский "вальтер", по-ковбойски крутнул его скобой вокруг пальца. - Закройте это, - указал он на экран стволом пистолета. - Отсюда - не могу. - А вон то? Разве не действует? - У края стола лежал портсигар Лихарева. - Имейте в виду, я знаю, как эта штука работает, поэтому закройте проход и, не направляя блок в мою сторону, аккуратно положите вот сюда... - Зрачок дула был направлен строго в переносицу аггрианки. Со слов Ирины он знал, что при повреждении мозга регенерация длится не меньше двух-трех часов. Ему этого хватит. Потом они сели в кресла у окна. - Вы очень опасаетесь за свою жизнь, - констатировала Сильвия. - Даже неприлично для мужчины. - Общаясь с вами? Прошлый раз я всего на несколько минут утратил бдительность - и вот! Так что вам придется потерпеть, пусть и не совсем приятно чувствовать себя все время на мушке. Итак - что вам нужно от меня? - Но ведь это вы настаивали на встрече... - искренне удивилась аггрианка. - Миледи, хватит вам валять дурака! У меня нет ни времени, ни желания плести словесные кружева или, как говаривал один персонаж, размазывать манную кашу по чистому столу. Ваша реинкарнация или вы сами в другой реальности загнали меня в это тело. Зачем? - Хотите - верьте, хотите - нет, но я не имею никакого представления. Я и узнала-то об этом прискорбном факте всего три дня назад... - Каким образом? Сильвия, усвоившая его предупреждение, осторожным жестом извлекла из рукава узкий конверт. - Я получила письмо. Весьма странным образом. С кратким и не слишком понятным изложением случившегося. А это поручено передать вам. Продолжая углом глаза следить за аггрианкой, Шульгин косо разорвал конверт и быстро просмотрел текст. Там было буквально несколько фраз. "Александр! - писала другая Сильвия, образца 1984/20 года, - глупо оправдываться в сделанном перед человеком, с которым все давно оговорено и решено. Вернешься - готова повторить все еще раз. Поверь, то, что между нами было у меня дома, - не каприз и не случайный эпизод. Я сумела позже доказать тебе это. Но не о том сейчас речь. Раз ты читаешь мое письмо - все получилось. Та, кто его передала, в состоянии тебе помочь. Когда придет время - покажи ей эту формулу. - Далее следовали две строки совершенно непонятных значков. - Она переправит тебя на Валгаллу, в ваш форт, буквально на следующий день после того, как вы его эвакуировали. Там я тебя найду и помогу вернуться. О том, что вы сделали на базе, и о том, что было позже, - не рассказывай ничего и никому. Если потребуется, я это сделаю сама. И, прошу, не ввязывайся больше ни в какие авантюры. С тебя станется. До встречи..." Так. Сюжетик продолжает развиваться. В нем появились варианты. Только кому верить, Антону или Сильвии? Задачка. - Вы это читали? - спросил он женщину напротив. - Вы разве не видели - конверт не поврежден. - Леди Спенсер даже несколько обиделась предположению, что она может читать не ей адресованные письма. - Откуда я знаю, что вы не сами его написали? - Это должно было выглядеть как Сашкина ошибка. Лицо аггрианки приобрело сочувственное выражение: - Вы действительно очень взволнованы. Как я могу знать обо всем этом?.. - Она встряхнула в воздухе листками, которые были адресованы ей. - Из тридцать восьмого года о подробностях личной биографии не советского наркома, а именно Александра Шульгина... Да вы сами прочтите. Тут все сказано правильно? Шульгин бегло просмотрел второе письмо. - Ну, извините. Я слишком хорошо знаю ваши приемы и методы. Потому и не исключал очередного фокуса. Вплоть до того, что вы и она - одно лицо. Перемещенное сюда аналогичным способом... - Ну, что вы. Это абсолютно невозможно. И я действительно не знаю, как вас переубедить. - Есть единственный способ. Возвратить меня в собственное тело. И не говорите, что это невозможно... - Но я действительно пока не знаю, как это сделать. Предположим, соответствующая аппаратура у меня есть. Но укажите мне ваше подлинное тело, тогда мы попробуем... "Что-то здесь не так, - подумал Сашка. - Они теперь, выходит, играют за разные команды? Неужели мы там у себя и ее перевербовали, как Ирку? Почему "моя" Сильвия пишет, что формулу показать "этой", только "когда придет время", а не сейчас? И что значит - "не ввязывайся"? Она имеет в виду Антона или свою копию? Действительно, лучше не спешить и во всем разобраться как следует..." А Сильвия продолжала: - Поймите меня правильно, Александр Иванович. Мы оба с вами сейчас в абсолютно тупиковом положении. Я не хочу кривить душой и обещать то, чего не смогу исполнить. По крайней мере - сейчас. Я не знаю, что происходило между вами, другой Сильвией и моими... коллегами там, в будущем времени. Вы это знаете. Знаете и многое другое. Поэтому нам остается только заключить джентльменское соглашение. Вы поможете нам сейчас, поскольку то дело, которое делает здесь Лихарев, действительно не терпит отлагательства. А я, в свою очередь, сделаю все, чтобы помочь вам Мои слова вас убеждают? Шульгин молчал. А что он мог ответить? Формулу возврата на Валгаллу следует пока поберечь. Вдруг да и пригодится? Запасной парашют. Ему вдруг страшно захотелось вновь увидеть свой терем на далекой планете, сложенный из бледно-золотистых бревен, частокол, мачтовые сосны, обрыв, Большую реку... Форт, откуда он ушел, до последнего отстреливаясь из "ПК" от аггрианских бронеходов. - Ну а какие же будут гарантии? - спросил он, демонстративно пряча в карман пистолет. - Ведь вы все просчитали и взвесили, Александр Иванович, не так ли? Если вас что-то способно убедить - скажите, мы все сделаем... - Хорошо, я вам скажу. Немного позже. Раз игра затевается по-крупному, обманывать по мелочам вы вряд ли станете. Сегодня я схожу к Сталину в гости. Завтра вы придумаете, как обеспечить спокойное будущее семьи Шестакова, когда и куда их переправить. А послезавтра мы встретимся у вас в Лондоне и еще раз поищем устраивающие всех варианты... ...Сильвия исчезла. Пошел следующий эпизод никогда с ним не происходившего, но выглядящего чертовски реально. ...Шульгин вышел на кухню все в той же квартире, вскипятил себе чаю, нашел в холодильнике лимон и коньяк, поставил на заграничный электропроигрыватель пластинку с записью нъю-орлеанского джаза, растянулся на диване, раздевшись до исподнего. В любом случае недурно. Тепло, тихо, одиноко, и за окнами, похоже, опять начинается серьезная метель. Довоенные годы в этом смысле куда лучше гнилых семидесятых, когда уже и в Подмосковье январи - феврали настолько слякотные и оттепельные, что ни катков не заливают, ни на лыжах толком не покатаешься... Пока не появился Антон, можно не спеша разобраться в положении дел. Который уж день приходится действовать в состоянии острого цейтнота, так хоть сейчас никто не гонит. Для начала он исчеркал графиками и схемами несколько листов бумаги, пытаясь уяснить для себя суть и смысл временных парадоксов, с которыми в очередной раз столкнулся. Кое-что из начал хронофизики он прихватил у Левашова, не раз беседовал с Ириной, Антон, не всегда добровольно, тоже выбалтывал интересные фактики. Но системы в знаниях Александра было не больше, чем у описанного Паустовским наборщика провинциальной типографии. "Его чудовищная эрудиция сочеталась со столь же чудовищным невежеством". Шульгин изобразил жирной стрелой так называемую "Главную последовательность", на которой прожил свою первую, "настоящую" жизнь и на которой, очевидно, находился и до сих пор, только почти на полвека раньше. По крайней мере, ни один факт нынешней жизни, известный ему, и вся память Шестакова не давали оснований усомниться, что до 7 января эта реальность была той самой. Он отметил крестиком 1941 год, откуда, очевидно, началась новая историческая линия вследствие деятельности Новикова и Берестина. О ней не известно ничего, она, истинная или мнимая, уходит за пределы листа и никакого отношения к его сегодняшним заботам не имеет. Гораздо важнее другая, начинающаяся в 1920 году. Туда, если верить "Сильвии-84", они все переместились из Замка, после того, как он все-таки выполнил поручение Антона. Где, оказывается, они с леди Спенсер простили друг другу взаимные обиды и стали "близкими друзьями". Само по себе это вполне вероятно и даже приятно. Женщина она эффектная и в постели себя ведет выше всяческих похвал. Другой вопрос - насколько ее записке можно верить. Но, пожалуй, придется. Потому что другого выхода просто нет. Значит - что мы сейчас имеем? "Сильвия-84", оказавшись в двадцатом году, проигравшая все и перешедшая на сторону победителей (интересно, какие в этом случае у нее сложились отношения с Ириной?), находит способ переместиться оттуда на Валгаллу (с помощью установки Левашова, при технической поддержке Антона или самостоятельно). Что, кстати, по словам того же Антона, практически невозможно. Но - переместилась. Очевидно, во временную точку, непосредственно предшествующую их рейду на Главную базу. Позже - вряд ли, поскольку, когда информационная бомба взорвалась, аггры исчезли из Реальности вообще. Причем явилась она туда, зная будущее, которого еще не знают ее хозяева. Сумела получить информацию о "собственном" запросе по поводу его, Шульгина, матрицы, сохранившейся в мозгу Шестакова. Вернулась к началу все той же "Главной последовательности" и отправила письмо себе самой. Пока все логично, хотя голова немного идет кругом. В том числе и потому, что он еще не знает о событиях, в которых уже поучаствовал его двойник. Шульгин решил, что от мировоззренческих вопросов лучше пока отстраниться. До выяснения... Продолжил теоретический анализ ситуации, от которого зависело не только его будущее. В позиции буриданова осла ловить нечего, нужен определенный выбор. Значит, остановимся на варианте, при котором "Сильвия-84/20" заслуживает доверия. Соответственно - и нынешняя тоже. Но не следует при этом забывать и завета мудреца: "Люби ближнего своего, но не давайся ему в обман". Размышляя обо всем этом, Шульгин не заметил, как снова попал под влияние подспудно тревожившей его мысли. Вроде бы чисто теоретический анализ обстановки все больше определялся страхом предстоящего. Никуда он не ушел от мыслей о том, что будет означать его "возвращение в себя". И с каждым часом тревога нарастала. Как у человека, ожидающего плановой операции под общим наркозом. Именно под общим. Местный наркоз не страшен совсем. Больно будет или не очень - перетерпим. А общий... Как бы плохо ты себя ни чувствовал перед операцией, но ты все-таки жив и полностью себя осознаешь, можешь еще сам решать свою судьбу. А потом врач капает на маску эфиром или вводит препарат в вену - и все. Проснешься ты потом или нет - никто сказать не может. Умрешь - и даже не узнаешь об этом... Шульгин сам был врачом, знал, как оно случается. То же самое и сейчас. Трусом он себя никогда не считал, смертельный риск его скорее возбуждал, наполнял удесятеренным ощущением радости бытия, но есть риск - и риск. Попытаться проскочить на мотоцикле по переброшенному через пропасть бревну - это одно, а крутануть барабан револьвера в "русской рулетке" - совсем другого плана забава. И как смертельно больной перед пересадкой сердца или почек одновременно хочет, чтобы все скорее кончилось, и надеется в душе, что операцию отложат, на день, два, неделю, так Сашка, пока еще неосознанно, стремился оттянуть свое возвращение в собственное тело. Примерно через час после ухода Лихарева капсула в ухе Шульгина вновь ожила. - Твой компаньон сейчас приступил к веселью в хорошей компании. Часа четыре минимум у нас есть. - Он действительно развлекаться поехал? Я, честно говоря, думал, что это какой-то финт. - Напрасно. Ничто человеческое ему не чуждо. Как и Сильвии, в чем ты убедился, да и Ирина ваша отнюдь не монашествовала. Работа работой, а в остальном они себе в радостях жизни не отказывают. Я сейчас постараюсь аккуратно снять защиту и заблокировать системы слежения. Нам лучше поговорить с глазу на глаз, согласен? - Тебе виднее... Шульгин в очередной раз убедился в техническом превосходстве форзейлей над агграми. Вроде бы и у тех, и у других аппаратура настолько несоизмерима с земной, что не человеку судить, а тем не менее... Разница, как между фордовской кареткой модели "Т" 1915 года и современным "Мерседесом". Вот и сейчас - никаких аггрианских "окон", окруженных светящимися рамками, и внепространственных тоннелей. Просто вдруг бесшумно исчезла стена напротив дивана. Шульгин увидел угол знакомого кабинета, колеблющиеся кремовые шторы и самого Антона, сидящего в простом деревянном кресле у раскрытого на океан окна. И никакого "шва" или видимой границы между мирами. Встань и шагни туда, в Замок, с которым связано столько романтических и приятных воспоминаний. Шагни - и закончатся все твои проблемы. Даже сердце слегка защемило, когда представил... - Барьер пересекать не пробуй, - Антон словно угадал мелькнувшее у Сашки желание. - Иначе могут быть последствия... Грубо говоря, "пробки вышибет". - Раньше ведь ходили... - слегка растерянно ответил Сашка. - Сколько раз, и туда, и обратно. - Так, против временного потока, с некомпенсированной массой - не ходили. Когда Воронцов в прошлое отправлялся, здесь, как бы выразиться, оставался адекватный объем ранее занятого им пространства-времени. Такой эфирный слепок. В него он и возвращался, энергия требовалась только на механическое перемещение объекта, грубо говоря. А Шестакова в нашем мире не было, то есть твое тело сейчас фактически - около сотни килограммов антиматерии. Нейтрализовать ее мне нечем. Хорошо, что уходить ты будешь в виде информационного пакета. Но это все теория. Поговорим о практике. Антон изложил ему, какие именно надежды он возлагает на Шульгина сейчас, что ему следует сделать до того, как вернется к себе самому*. - Понятно, - покивал головой Сашка. - Но у меня, случайно, и другие предложения есть. Вот, просмотри... - Он протянул записку Сильвии. - Чрезвычайно интересно... - Шульгин отметил, что форзейля идея перехода на Валгаллу чем-то заинтересовала. - Ты "ей" это показывал? - А зачем? - Молодец. Пока не знаю, но мало ли... Вдруг пригодится. Тебе, тебе, не мне. Я на Валгаллу не собираюсь, а вот ты... Чем не запасной вариант? У тебя формула, у нее - аппаратура. Ей придется все время изобретать доводы, по которым она пока не может тебя отправить. Вот-вот, мол, не сегодня-завтра... А человек, которому приходится юлить и врать, неминуемо будет совершать ошибки... Потом я тебя "эвакуирую", вставлю Шестакову новую программу, а она все еще будет считать... И тут Шульгин выбросил на стол свой козырь. Плод кратковременных, но мучительных размышлений, шанс отсрочить так пугающее его "развоплощение" и одновременно посмотреть, что получится в результате столь эффектного вмешательства в историю и геополитику. Уйти никогда не поздно, но отчего бы вдобавок еще и не хлопнуть громко дверью? Шульгин вновь стал самим собой, приняв решение, и страх его бесследно исчез, вместо уныния и тревоги появился азарт предстоящей борьбы и жадный интерес к тому, что ждет его за поворотом... В конце-то концов, все, что он сейчас придумал, в нравственном смысле можно рассматривать всего лишь как упражнение на берестинском военно-компьютерном тренажере. И только... - А что, если сделать все совсем наоборот? Они будут уверены, что я ушел, а я останусь? - То есть - как? - не сразу сообразил Антон. - Да очень просто. Зачем нам женщину напрягать, терзать ее неразрешимыми проблемами: отпустить-оставить-отпустить... Мне помнится, с помощью их универблока можно на Валгаллу проход организовать? - Одним блоком вряд ли. А если блок плюс "шар" - наверняка можно. Тем более твоя формула перехода на такую схему и рассчитана. Что ты опять задумал? - Форзейль не мог сам догадаться о замысле Шульгина, и это его злило, опять подчеркивало превосходство землянина в способности к нестандартному мышлению. - Да пустячок один. Надоело мне, понимаешь, с пришельцами беспрестанно торговаться. То с тобой, то с ней, то снова с тобой... Вот я и подумал - чего же проще, взять и прямо сейчас сымитировать мое бегство. Наладим систему, введем в нее нужные команды... Валентин в кабак пошел, с девками, и портсигар в сейф сунул. Я видел. Открыть - раз плюнуть. Наладим все, записочку оставим, мол, адью, ребята, извините за внимание, а я пошел. Оставляю вам наркома Шестакова, готового к любому применению... - Лихо! - не скрыл смешанного с удивлением восхищения Антон. - А как же?.. - А это уж твоя забота. Сделать так, чтобы и матрицу в этой вот голове, - для наглядности Сашка ткнул себе в лоб пальцем, - их аппаратура больше не фиксировала, и характеристики переноса массы Шестакова туда и обратно ихний "шар" подтвердил. Неплохо бы и мои сапоги в свежей земле испачкать, и чтобы травинка, зеленая, сочная, к подошве прилипла. Деталь, штрих - но какой! В Москве январь и пурга, а тут - летняя травиночка... Еще раз убедятся, какой я был крутой, глядишь, свечку в Елоховском поставят, что от меня избавились. И с Шестаковым будут держаться куда беззаботнее, и вообще... Так сумеешь или нет? - Думаю, что сумею. Но ты иезуит, однако! - Все, что могу лично... Антон совершенно человеческим жестом почесал нос. - Допустим, мы все сделаем. Только я не пойму другого - зачем тебе это? - Не обольщайся, не ради торжества форзейльского дела. Просто так. Поразвлечься охота. Посмотреть, как все повернется. Агграм нос натянуть. Мысль-то классная - все считают, что перед ними какой-то Шестаков, а в натуре - я! Интереснейшая ведь коллизия, согласись. Похоже, Антона Сашкина затея поставила в тупик. Теперь уже ему предстояло терзаться мыслью, кому на самом деле принадлежит сей замысел. Самому ли Шульгину, перевербовавшим его агграм или Держателям Мира? - Ну, что же, Саша. Пожалуй, это в самом деле интересно. Только я не готов тебе ответить так сразу. Подумать надо, просчитать... И вот сейчас Шульгин испытал настоящее удовлетворение. Затея явно удалась. Один лишь ход конем - и под боем сразу ферзь и две ладьи. Причем без малейшего риска. Или, что тоже неплохо, - карамболь от трех бортов в середину. - Подумай, братец, подумай. И просчитай, - сказал он с непроницаемым покерным лицом. - Надеюсь, успеешь до возвращения товарища Лихарева. Засим - честь имею кланяться... И когда Антон исчез, Шульгин снова прошел на кухню, заварил чашку крепчайшего кофе. Опершись на подоконник, погрузился в созерцание закрывшего даже ближнюю перспективу снегопада. Идут белые снеги, Как по нитке скользя... Жить и жить бы на свете, Да, наверно, нельзя. Идут белые снеги... И я тоже уйду. Не печалюсь о смерти И бессмертья не жду. Идут снеги большие, Аж до боли светлы, И мои и чужие Заметая следы... "Черт его знает. Жить все-таки хочется. Пусть и в чужом теле. А если совсем невмоготу станет, этим же путем всерьез воспользуюсь. До этого ни Антон, ни Лихарев не додумаются. Вторая логическая. Отчего-то она пришельцам не по зубам... Дерну на Валгаллу, ребят отыщу... А нет - Робинзоном заделаюсь. Все равно хорошо. Но главное, господа, война продолжается..." И - снова ослепительная вспышка боли, ощущение вплотную подступившей смерти. И темнота. ГЛАВА 12 Шульгин на каменной лежанке приподнялся с крепко пахнущего затхлой сыростью холодного одеяла, сел, потер ладонью тупо ноющий лоб. "Ни хрена себе, хохмочки с яйцами..." - неизвестно отчего пробормотал он фразу из старого анекдота. Эффект попытки выхода в астрал превзошел все ожидания. Прямой связи ни с Антоном, присутствие которого за спиной наркома Шестакова он только что ощущал, ни с Держателями Мира не получилось, зато Шульгин теперь удивительно отчетливо и подробно знал все, что случилось с ним самим, вернее, с его дубликатом за время, проведенное в теле наркома зимой 1938 года. Вопрос только один возник у Шульгина - а действительно ли все так и было? Ему ведь уже приходилось задумываться, фантазировать на тему, а что же именно случилось с наркомом дальше, после того, как Сильвия выдернула Сашкину личность из его тела. Столь подробно он, конечно, этот вопрос не прорабатывал, недосуг было, но кое в чем его фантазии совпадали со вновь обретенным знанием. Самое главное - нет абсолютно никакой возможности убедиться в правдивости или ложности предложенного ему варианта. Что из того, что воспоминания четки и тщательно детализированы. Давно известно, предела достоверности наводимых инопланетянами галлюцинаций нет. Шульгин и сам в этом убеждался, и опыт Воронцова говорит о том же. Как лихо, используя его воспоминания, Антон в Замке сумел смоделировать личность Наташи... Вот и сейчас - ну что ты будешь делать? Селигерские места изображены весьма достоверно, так он несколько лет подряд там бывал, хотя и на 30 лет позже. Город Кольчугино с поправкой на тот же срок - аналогично. В начале 70-х годов там оставалось достаточно реалий прошлого, и вообразить город в довоенном варианте ничего не стоило бы. Киношные режиссеры это делают постоянно. Несколько более тонко выглядит воспоминание Шестакова о непонятной ему интрижке с докторшей на практике в пятигорском санатории. Этот факт, как говорится, имел место, и целых полтора месяца он от души наслаждался связью с умелой и страстной женщиной, на целых пять лет старше его. Тогда это казалось огромной разницей, почему и не имело продолжения. А иначе бы он, пожалуй, и женился бы на Людмиле, по всем прочим параметрам она его устраивала. И распределился бы он тогда в Пятигорск, а не в Хабаровский край, и вся жизнь пошла бы совершенно иначе... Но сейчас дело совсем не в этом. Настоящая, добротно наведенная галлюцинация и должна изобиловать такими тонкими, изящно продуманными деталями. Но даже если все "вспомнившееся" - правда, так все и случилось с наркомом, руководимым его "альтер эго", в достопамятном тридцать восьмом году - что из того? Ну, получил он в подарок воспоминание о параллельно прожитых месяцах, ознакомился с очередным вариантом реальности, который начал возникать после его вмешательства в жизнь Шестакова, Ежова, Заковского, Сталина, Лихарева etc. Что из этого? Зачем ему это сейчас? Мельком проскочила мысль, ну, если все правда, то что же в таком случае происходит сейчас с наркомом и его собственным дубликатом? Снята ли матрица с мозга Шестакова полностью, или дурная бесконечность продолжается? Что, если воспоминания к нему вернулись, а матрица так и осталась на месте, и Шульгин No2 продолжает свое существование в сталинском СССР? Ведь то, что рекомендовала сделать Сильвия для возвращения к себе, и то, что обсуждали они с Антоном, так и не сделано. Значит... И тут же эта мысль исчезла, отогнанная другой, показавшейся ему куда более важной. Сильвия - вот ключ ко всему. Достаточно только добиться от нее ответа - посылала ли она письмо сама себе? И если вдруг да? Что это меняет, кроме подтверждения подлинности воспоминаний о не им прожитом отрезке жизни. А пусть даже и им, какая разница? Чем ему может оказаться полезным такое знание? Шульгин, чтобы подстегнуть мозг, чиркнул спичкой, излишне жадно, что говорило о том, что он все-таки нервничает, раскурил предпоследнюю сигару. Крепкий ароматный дым сразу его успокоил, хотя вообще курение в полной темноте доставляет намного меньше удовольствия. Всего лишь не видишь дыма, а эффект совсем другой. Поразмышляем. То, что с момента их вмешательства в Гражданскую войну сформировалась очередная реальность, - очевидно. Что в момент возникновения бифуркации какое-то время существовали обе реальности одновременно и между ними была возможна физическая связь - до сего момента было не очевидно, но вполне допустимо. Что тут такого необычного по сравнению со всем остальным? Но! Зачем ему именно сейчас дано такое знание? Кому-то и зачем-то нужно, чтобы он знал о такой возможности, сделал неизвестные пока выводы и что-то предпринял? Или все проще, его попытка выхода в астрал совершенно случайно установила связь между наиболее близкими, в унисон настроенными структурами, сиречь двумя экземплярами одного и того же мозга. Тогда - полученное знание бесполезно, искать в случившемся некий высший смысл незачем. И в то же время Шульгин чувствовал, что с ним происходит нечто, от его воли независящее. В мозгу словно запустился какой-то процесс внутреннего переустройства. Сашка во время работы в своем НИИ высшей психической деятельности одно время ставил на себе эксперименты с разными нейролептиками и галлюциногенами. Сейчас происходило нечто подобное. Будто активизировались одни зоны и приглушалась деятельность других, устанавливались новые, ранее латентные связи, менялся сам темп обработки информации, менялась структура и взаимоотношения между оперативной и долговременной памятью. Более всего это напоминало действие точно рассчитанной дозы фенамина. Частью сознания, которая у Шульгина и составляла ядро его личности, абсолютно не подверженного воздействию ни алкоголя, ни психотропных препаратов, Сашка с интересом наблюдал и оценивал происходящее. Да, он начал размышлять о намеке на парадокс, возникающий в случае признания возможности связи между одновременно существующими реальностями. В принципе ничего особенно странного здесь нет. Изменения ведь не могут захватить весь мир одновременно. Картину можно представить себе по аналогии, скажем, с морским приливом или, даже лучше, с процессом наступления осени и зимы в стране, от Ленинграда до Кавказа. С августа по ноябрь. Вот когда пожелтеют и осыплются лиственные леса в предгорьях и устойчиво ляжет снег, только тогда можно сказать, что процесс завершился. А до того вполне можно слетать на выходные из холодной слякотной Москвы в Сочи и прихватить последний кусочек жаркого лета... Так и тут. Одним словом, война не окончена, пока не похоронен последний павший солдат. И если так, то две реальности сосуществуют одновременно, может быть, еще и сейчас, плавно перетекая одна в другую. Но интересно не только это. Он физически ощущал, что мозг его работает все мощнее и стремительнее, словно набирающий обороты мотор. Нет, даже не так. Впечатление, будто до этого он летал на крошечном одномоторном самолетике и вдруг оказался за штурвалом истребителя с двумя реактивными турбинами. Только двинь чуть-чуть сектор газа, и машина со свистом несет тебя в стратосферу... И земля внизу стремительно превращается в подобие географической карты... Шульгин вдруг увидел внутренним взором яркую, цветную, пульсирующую трехмерную конструкцию, висящую на бархатно-черном, тоже живом и пульсирующем фоне. И сразу же понял (или просто вспомнил), что изображает она как бы структурную формулу конгломерата реальностей, с которыми за последние два года приходилось иметь дело. И обозначенную линиями, пунктирами, струящимися энергетическими жгутами полную карту их пространственных и межвременных перемещений. Вот ось "Главной исторической последовательности", тянущаяся из глубины веков до сакраментального 1984 года. Сдвоенная S-образная стрелка, обозначающая поход Берестина в 1968-й и возвращение оттуда. Рядом туманное фиолетовое веретено - возникшая на два месяца псевдореальность, в которой Алексей чуть не сгинул, благополучно извлеченный оттуда совместными усилиями Левашова и Ирины. Сбоку и сверху (хотя как поймешь, где в многомерном континууме верх, где низ?) призрачное бирюзовое образование, символизирующее находящуюся вне исторического пространства-времени планету Валгалла и лиловые как бы щупальца-стрелки, обозначающие многочисленные переходы туда и обратно из 84-го года, в период ее первой колонизации. Там же особым цветом выделялась зона перехода Берестина и Новикова в 1941 год. Где-то в районе засечки, обозначающей X век, но тоже вне Мировой линии, он увидел похожее на химическую структурную формулу образование - форзейлианский Замок... Одним словом, он видел и понимал теперь крайне наглядно: что, как и где с ними происходило. И даже нашел, где и когда жил тот безымянный нищий, которого он заставил умереть. Ниневия, XIV век до Р.Х. Самое же главное, представленная ему схема позволяла, как таблица Менделеева, не просто наглядно представить уже известное, но отыскивать и прогнозировать неведомые раньше закономерности, связи, процессы... Например, вполне отчетливо обрисовался разноцветный перекрученный жгут, ответвившийся от "Главной исторической последовательности" еще в 1905 году. О подобном он до сих пор не подозревал. Еще более интересным было то, что означенная реальность связывалась с нынешней несколькими перемычками - псевдоподиями... Вот здесь, как раз в нынешнем 1921 году, и в районе 1924-го, и дальше, дальше, вплоть до середины XXI века... После чего - странный клубящийся туман. И много еще интересных и неожиданных подробностей. Запомнить бы все, сохранить в памяти, когда прервется контакт или закончится действие неизвестного галлюциногена. Пока же Шульгин мог читать эту схему... Нет, скорее не как химик таблицу Менделеева, а как опытный офицер - топографическую карту. Там, где обыкновенный штатский человек видит только бледные зеленые и голубые пятна, черные кольца горизонталей и невесть что обозначающие условные значки, глаз специалиста видит реальную местность, со всеми высотами и низинами, полевыми и шоссейными дорогами, рубежами, удобными для обороны, танкоопасными направлениями и обратными скатами, подходящими для размещения артиллерии на закрытых позициях. А особенно если на эту карту еще и нанесена текущая обстановка. На своей стороне и на стороне противника... Одновременно он с интересом отмечал (как бы со стороны), что не испытывает абсолютно никаких эмоций - исключительно голый рациональный ум действовал сейчас, анализируя предложенную ему картину и делая из увиденного своеобразные, более чем оригинальные выводы. Так вот, выводы получались крайне интересные. Опять же, как опытному оператору-генштабисту достаточно внимательно изучить три-четыре карты с нанесенными на них изменениями обстановки, чтобы с достаточной долей вероятности угадать замысел противника и возможное развитие событий, так и Шульгину сейчас стало понятно очень многое из происходящего. Так, например, он видел (как - объяснить трудно), что Андрей Новиков на своем "Призраке" отнюдь не переместился, как предполагали, обычным образом из Эгейского моря в Индийский океан, но пребывает сейчас в будущем, лет за сто с лишним вперед, как раз на той линии, которая ответвилась от основной где-то в районе русско-японской войны и первой русской революции. И вдобавок начинал догадываться, что знает, каким образом он сам может пройти тем же путем и догнать Новикова, а главное, исчезнувшую вместе с ним из настоящего Анну. Но сначала ему следовало бы повидаться с Сильвией. Путь из катакомб на волю для него уже не был проблемой. Он чувствовал, что сейчас достаточно просто встать и пойти, практически в любую сторону, и очень скоро он найдет выход. Причем скорее всего - не в подвал дачи, а где-то поблизости от нее, возможно - на пустыре по ту сторону Приморского шоссе. ...Так оно и вышло. Не далее как через полчаса он выполз в узкую щель между выветренными пластами ракушечника, всего в полуверсте от знакомых строений. На воле вечерело. Туман рассеялся, и ветер почти утих, зато температура упала ниже нуля, и покрытые инеем кустики полыни казались причудливыми изделиями работы Фаберже. Шульгин старательно дышал удивительно вкусным после подземной затхлости воздухом и подивился, как это партизаны без особого смысла и военной пользы ухитрялись сидеть в катакомбах годами. Он не подвергал сомнению их героизм и, так сказать, "упертость", но практического смысла в них не видел. Считай, три года строгого тюремного режима для нескольких сотен человек ради того, чтобы разбросать в городе десяток листовок и, в лучшем случае, взорвать несколько не имеющих военного значения тыловых складов почти безвредной румынской армии, - такого героизма и такой самоотверженности он не понимал. Как вообще не понимал очень и очень многого в советской истории. Не подлинной, а предлагаемой для изучения и восхищения. Время, по счастью, снаружи оказалось то же самое, ровно сутки спустя, не какой-нибудь сорок второй - сорок третий год, и Джо ждал его в условленном месте, не удивляясь долгому от