ах приличий... И он пошел за ней. В пахнущем духами будуаре, большую часть которого занимала низкая кровать карельской березы, а остальное место трельяж, туалетный столик и радиостереосистема, она чересчур даже торопливо обвила руками его шею. Но голову запрокинула назад, как бы отстраняя губы от возможного поползновения. Или - предоставляя инициативу следующего шага партнеру. Вадиму в прежней жизни не приходилось встречаться с такими страстными, а главное - чуждыми предрассудков женщинами. Его первая любовь - Елена, была до предела закомплексована и ложилась в постель, непременно погасив свет и, как ему представлялось, сцепив зубы. Соглашалась на это, просто чтобы соответствовать. Остальные знакомые - просто скучны, даже если и отдавались с охотой. С охотой, но без фантазии. А вот эта - да! Она знала, чего хотела, и делала, или требовала что-то сделать, без смущения. Самое же главное - в ней не было ни капли вульгарности. Сексом она занималась точно так же, как обедала в своем обществе. Вилка в левой руке, нож в правой, салфетка, если даже требуется вытереть губы, совершенно не заметна. И вообще, такие девушки даже при плюс тридцати градусах совершенно не потеют. Словно у них всегда имеется персональный кондиционер. - Ну и как, господин полковник, я вас не шокировала? - Майя вернулась из душа, обернутая по бедрам зеленым в крупных розовых цветах полотенцем, на манер полинезийки. Она села на низкую банкетку напротив кровати, закинула ногу за ногу, закурила. Вообще, курила она слишком часто, как отметил Вадим. Хотя и совершенно не затягиваясь. Переводила, попросту говоря, выпускаемые для богатых снобов сигареты по двадцать пять рублей за сотню. - А если вы совсем без предрассудков, я вам сейчас кофе сварю и принесу, потом поговорим о жизни, ну и вообще... - Предрассудков у меня нет совершенно, - заявил Ляхов, которого эта ситуация заинтересовала уже по-настоящему. Несмотря на все, между ними происшедшее, он по-прежнему воспринимал Майю совсем не как эксцентричную и темпераментную партнершу, загадка для Вадима оставалась совсем в другой области. Майя, по свойственному красивым женщинам, обладающим к тому же высоким жизненным статусом, предрассудку собственной неотразимости, об этом не догадывалась. "Если уж я с ним легла и продемонстрировала все свои возможности, то дальше он ни о чем другом и мечтать не сможет, следовательно - он мой с потрохами". Примерно так она рассуждала сейчас и, что самое интересное, в девяноста процентах предыдущих случаев не ошибалась. И вправду - девушка из высшего общества, по определению не обделенная поклонниками, вдруг выбрала в толпе худородного, но блестящего офицера, привезла к себе домой, допустила до тела, намекнула на возможное и желательное продолжение связи. Даже - решила изобразить из себя горничную, подающую барину кофе и себя в постель. Устоит ли он? Допустим, не устоит. Только вот в чем просчеты красивой, но не слишком поднаторевшей в психологических играх девушки. Первый - офицер на самом деле не знает, кто она такая, соответственно, не в состоянии оценить, сколь высокая честь ему оказана. Второй - она не знает, кем на самом деле является этот офицер. И по реальному статусу в свете, а главное - по профессиональной подготовке. И в итоге - не он жертва красиво разыгранной комбинации, а она. Есть и еще кое-какие тонкости, которые ставили Вадима в заведомо выигрышное положение. Майя вернулась, неся на подносе обещанное - две фарфоровые чашечки, тонкие, как скорлупа голубиного яйца, две бронзовые джезвы с шапкой пены и торчащими из нее сандаловыми палочками, придающими кофе особый вкус и аромат. Конечно же - запотевшая бутылка настоящего "Боржоми" и шарообразная бутылочка крепчайшего ликера "Селект". Тюльпанообразные рюмки и хрустальные стаканы. Играть, так играть. Тем более что насилия над собой игра не требовала. Он подождал, пока Майя не поставит поднос на журнальный столик, потом схватил ее за тонкое запястье и привлек к себе. Только-только успел коснуться губами маленького шершавого соска, как, Майя его оттолкнула. И довольно резко. - Не скажу, что ваши прикосновения мне неприятны, но ведь кофе остынет, - заявила Майя, подвигая к краю кровати столик, - А остывший кофе - это ужасно, особенно если я готовила его для вас. Вадим чувствовал себя несколько глупо. Выходит, девчонка его небрежно так ткнула мордой об стол, показала, кто здесь на самом деле хозяин. Оставалось не подавать виду... Зато кофе оказался в самый раз, не кипяток, но горячий как раз в такой мере, чтобы его можно было пить, не обжигая губ. И ликер оказался более чем хорош. Истинный шестидесятиградусный нектар с божественным ароматом. Болтая о пустяках, Вадим все время пытался изыскать деликатный способ осведомиться, кто же она есть на самом деле. Но в лоб делать этого не хотелось, а окольные пути к успеху не приводили. Удалось выяснить только, что по происхождению Майя коренная петербурженка, но предпочитает жить в Москве, в прошлом году окончила университет по факультету юриспруденции и защитила магистерскую степень, однако работать по специальности не намерена. Ни адвокатская, ни судебная карьера ее не прельщает, тем более - должности нотариуса или юрисконсульта. - Разве что на кафедру, преподавателем надумаю, мне предлагали, а скорее всего - нет. Скучно дуракам-студентам изо дня в день прописные истины вдалбливать. Лучше уж журналистикой заняться... - Зачем тогда вообще поступала? - Ну, какой-никакой диплом все равно иметь надо, а "правовед" звучит вполне пристойно. Не в медички же мне было идти. - Резонно, медичка из тебя никакая, если только, тоже не преподавателем. Психиатрии, например. - Почему это вдруг? - неожиданно сочла себя обиженной Майя. - Так мне кажется. Врачебное дело трудное, малоэстетичное вдобавок и вообще. По крайней мере, я как-то не встречал до сих пор светских львиц, одновременно являющихся практикующими хирургами, например. - Скорее всего, ты прав, - вдруг согласилась с ним Майя. - А я на эту тему как-то раньше не задумывалась. Действительно. У них же ногти всегда коротко острижены и руки карболкой пахнут. Но это все ерунда. Скажи лучше, эта наша поэтесса, Римма, она хоть в чем-то права? Тебе действительно приходилось вешать, расстреливать, подавлять борцов за свободу? Я ведь про тебя тоже ничего не знаю. Увидела тебя, ты меня сразу заинтересовал. Такой весь неординарный на фоне прочей публики. Лицо у тебя располагающее, крестик на кителе выглядит очень стильно, а тут еще Казарова на тебя отвязалась. Интересно. Вот, думаю, роковой мужчина. - Палач, жандарм... Волнующее сочетание, да? - А что ты думаешь, конечно, волнующее, - легко согласилась Майя. - Для настоящей женщины. Особенно - по сравнению со здешними. Не поймешь, то ли мужик, то ли баба. Особенно как пошла мода на мужскую косметику. Ужас какой- то. Теперь приходится смотреть, чтобы он тебе помадой платье или бюстгальтер не испачкал. Майя сделала такую гримасу, что Ляхов рассмеялся. Действительно, вернувшись в Москву, он тоже обратил внимание, что по дальновизору часто рекламируют мужскую губную помаду, тональный крем для лица и тени для век. Но думал, что это исключительно на потребу пассивным педерастам. Оказывается, нет. - И фамилия у тебя мужественная. Половцев! Дикое поле вспоминается, сабельные рубки и все такое. Так где же ты все-таки воевал? И с кем? - Проще всего сказать - с врагами Свободного мира. В широком смысле слова. Вообще один германский военный философ еще лет полтораста назад сказал, что твой враг выбран не тобой, а для тебя. Вот и мы врагов себе не выбираем. Любой, кто не хочет жить по установленным правилам и вооруженной силой пытается изменить порядок вещей, автоматически сам себя помещает в означенную категорию. - Разве "установленные правила" так уж безупречны? Непререкаемы, как десять заповедей? - Интересно выглядела обнаженная девушка, полулежащая в кресле, вытянув длинные ноги, вызывающе потряхивающая смуглыми грудями, дымящая сигареткой и рассуждающая при этом на темы высокой политики. Возможно, так все это обстояло во времена расцвета Эллады, когда компанию достойным мужам на симпосионах составляли высокообразованные красавицы гетеры. - Вопрос-то не ко мне, - сообщил Вадим, запивая пузырящимся "Боржоми" глоток ликера. - Это ведь ты здесь юрист-правовед. Как я уже довел до сведения поэтессы, мы - серая скотинка, лишь реализуем "возведенную в закон волю господствующего класса". Изменятся нормы международного права, с тем же старанием станем исполнять новые. Я человек не шибко грамотный, однако помню, что должным образом ратифицированные документы всегда имеют приоритет над национальным законодательством. - Не прибедняйся, пожалуйста. Уже того, что ты в свои годы полковник и учишься в академии, сапиенте сат*. Но все же... * Умному достаточно (лат.). Лично ты согласен, что Россия по-прежнему остается фактически империей, включает в себя не только не способные к цивилизованной государственности области Туркестана, Сибири и Крайнего Севера, но и Финляндию, Эстляндию, Лифляндию, Польшу и так далее, то есть территории вполне европейской культуры, коренных жителей которых наше владычество в общем-то унижает? Разговоров на эту тему Ляхов слышал давно и много. - Во-первых, большой вопрос, что и кого унижает. Очень многие представители высших классов названных областей гораздо комфортнее чувствуют себя в роли аристократов великой России, сохраняя при этом свои титулы и родовые привилегии, и отнюдь не желают превратиться в элиту микроскопических государств, которых на карте не разглядишь. Далее, большинство договоров о добровольном вступлении бывших царств, эмиратов и княжеств в состав Империи содержат формулировку "на вечные времена"... - Но ни минутой дольше, - пошутила Майя. - Совершенно верно. И я не вижу оснований для денонсации этих договоров и трактатов. И последнее, по-моему, - декларация о создании ООН, законным порядком принятая и ратифицированная всеми ее участниками, недвусмысленно провозглашает нерушимость территориальной целостности государств-основателей и право на ее защиту всеми доступными средствами от любых внутренних и внешних угроз... - Сразу видно неофита-академика. Даже в постели так и рубишь заученными формулировками. Оставь, до сессии еще далеко. Я хотела узнать, что ты сам, лично обо всем этом думаешь. - Да вот что сказал, то и думаю. Офицеру положено присягу сполнять, стрелять и помирать, коли приказано, а в кого и за что - это начальство знает. - Ну-ну. Послушаешь тебя, и даже страшно становится. При таких защитниках державных интересов у Риммы и ее друзей действительно нет шансов. - И тут же девушка резко сменила тему. Вскочила с кресла, потянулась, привстав чуть ли не на пуанты, закинула руки за голову. От порывистого движения полотенце снова соскользнуло на пол. - Ну, что? Еще покувыркаемся? - Знаешь, как-то уже и не хочется, - почти искренне ответил Вадим. - Да брось ты. Обиделся, что ли? Ну прости, если что. Я просто посмотреть хотела, умеешь ты себя в руках держать или при виде голой бабы в дикого самца превращаешься. - И если бы я тогда не захотел остановиться? Майя сузила глаза. - Остановился бы. Только с определенными моральными и материальными потерями. А раз выдержал испытания - имеешь право на вторую попытку. Наконец наступил момент, когда Вадиму захотелось спать. День был длинный, вечер тоже, да еще и столь бурные ночные утехи, от которых он успел отвыкнуть. Последний год у него если что и бывало, так наскоро, в основном с медсестричками из армейского госпиталя. (В чем ему так люто завидовал Тарханов). Приятно, необременительно и ни к чему не обязывающе. Оправдывая себя, он даже придумал соответствующий афоризм: "Простые удовольствия - последнее прибежище для сложных натур". К сложным натурам он, естественно, относил себя. Заметив его намерение. Майя искренне удивилась. - Ты что это? - Как что? До утра еще четыре часа, вполне успеем вздремнуть. - Нет, ты чего-то не понял, по-моему. - Насчет чего? - Насчет меня! - Девушка уперла руки в бока и надменно вскинула голову. В полностью обнаженном виде эта поза выглядела несколько комично. Однако голос ее звучал вполне серьезно. - Я могу заниматься этим самым с мужчиной, который мне понравился, когда и как хочу, но я никогда НЕ СПЛЮ с мужчинами. Это ж надо такое представить! - Майя фыркнула возмущенно. - Если тебе лень возвращаться домой - ложись в гостевой комнате. Или могу машину вызвать. - Да нет, спасибо. Я лучше по снежку прогуляюсь. Вадим быстро оделся, не зная еще, как относиться к случившемуся. С одной стороны - унизительно как-то, а с другой - какое он имеет право вообще на что-то претендовать? И на том, что уже было, - большое спасибо. Когда он затягивал ремень шинели в прихожей. Майя стояла в дверном проеме, накинув на плечи пеньюар, но, даже не запахнув его, так что он имел возможность в последний раз полюбоваться ее изысканными прелестями, и изображала при этом на лице чуть ли не разочарованную мужской грубостью невинность. Наверное, если бы Ляхов согласился заночевать на прикроватном коврике, она была бы довольна куда больше. - Честь имею кланяться, - поднес Вадим руку к козырьку. Она вдруг шагнула к нему, прикоснулась губами к щеке. - Только не вздумай на меня обижаться, слышишь? Я не могу просто так вот взять и отказаться от своих принципов. Даже ради тебя. Повисла чересчур длинная пауза. Она ждала его ответа или подумала, что сказала слишком много, и соображала, как исправить ошибку. Нашлась, наконец. - Или ради кого угодно. Звони, я буду рада... - Майя сунула ему в руку визитную карточку из коробочки на телефонной тумбочке. - Благодарю, - стараясь, чтобы голос звучал посуше, ответил Вадим и не удержался от прощальной шпильки: - Принципы - это хорошо. Но советую запомнить, интереснее всего - люди без принципов... ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ С трудом подавляющий зевоту портье прочитал рекомендательную записку, стал любезен и предложил несколько комнат на выбор. Елена взяла большую угловую на третьем этаже, окнами выходящую в сторону Воздвиженки, а просторной лоджией - во внутренний двор с садом. Судя по огромным старым липам, чьи черные голые ветви колыхались прямо перед глазами, весной и летом здесь будет хорошо. Она подумала так и удивилась: неужели придется прожить здесь несколько месяцев? Отчего бы, ведь квартирный вопрос должен решиться куда скорее? Но предчувствиям она доверять привыкла, и они ее редко обманывали. Ведь и перед тем, как увидеть журнал с портретом Ляхова, ее несколько дней томили странные ощущения, похожие на предвестники приступа у эпилептиков. Так что же должно произойти теперь? Неужели это как-то связано с полученным заданием? Она не очень верила, что ей удастся разыскать Ляхова, но знала, что, отрабатывая полученный аванс (и не только поэтому), предпримет все возможное. Размышляя так, Елена разложила по полкам стенного шкафа те немногие вещи, что взяла с собой, еще раз пересчитала спрятанные в пакетах с бельем доллары. По- прежнему их было 13 тысяч, она не потратила ни одного. Мужу она об этом внезапно свалившемся богатстве, разумеется, не сказала. И это означало, что разрыв между ними практически произошел. Сколько они теперь проживут вместе - неважно. Может быть, и всю оставшуюся жизнь, это уж как сложится, но, если представится случай, она расстанется с ним без колебаний и сожалений. После душа Елена надела просторную и теплую ночную рубашку, легла в постель со стаканом сильно разведенного тоником розового джина, к которому привыкла за границей. Включила приемник. Знакомый буэнос-айресский диктор торопливой скороговоркой сообщал о том, что еще неделю назад ей было близко, имело реальное значение, а сейчас - словно из другой галактики доходили до нее новости. И трудно было представить, что действительно существует где-то там этот романтичный город, и ее бывшая квартира, и муж... Странно все в этой жизни. Заснула она как-то внезапно, не допив свой джин и не выключив приемник. Снился ей престарелый дон Херардо, который стоял перед ней на коленях и снова совал ей в руки деньги, но уже совсем за другое. Он умолял Елену поехать к нему на виллу и там стать его любовницей. - Мы будем с вами чудесной парой. Ведь я мазохист, а вы настоящая садистка. Вообразите, как это будет прелестно... Утром она позвонила мужу, чтобы сообщить, что у нее все хорошо, и вдруг услышала, что только что, час назад, поступило сообщение, что бразильская армия перешла границы Боливии и Парагвая. Если в ближайшие часы конфликт не будет урегулирован, Аргентина собирается выступить на стороне жертв агрессии. А это означает очередную региональную войну. Буэнос-Айрес почти наверняка подвергнется бомбардировкам с моря и с воздуха, и посольство, скорее всего, переведут в глубь страны, в Кордову или Мендосу. - Но мы тут пока еще надеемся на лучшее. Может быть. Штаты выступят с ультиматумом... - А чем все это грозит нам лично? - спросила Елена. - Понятия не имею. Пока что. С равным успехом меня могут отозвать в ближайшее время, а могут оставить здесь до конца войны. Не зная, что еще можно сказать в такой ситуации, она пожелала мужу удачи, попросила быть осторожнее и в ближайшее время позвонить, сообщить, как идут дела. - А я тут буду следить за новостями... ... Всего три дня потребовалось Елене, чтобы осмотреться в Москве, привыкнуть к повсеместно звучащему русскому языку, наладить минимально достаточный для временно свободной женщины комфорт. Это было несложно, поскольку комнаты убирала прислуга, ей же можно было отдавать в стирку белье. Кухонными делами Елена не занималась в Буэнос-Айресе, не собиралась заниматься и здесь, привыкнув пользоваться услугами бесчисленных ресторанчиков и кафе. Вообще, при определенных условиях, она готова была всю жизнь прожить в отелях, для разнообразия меняя их время от времени. Дальновизионные новости не радовали. Аргентина и Уругвай на второй день конфликта объявили-таки войну Бразилии, и уже состоялся первый морской бой в устье Ла-Платы между аргентинскими и бразильскими крейсерами. Правда, без решительного результата. Обменялись несколькими залпами и разошлись. Аргентинцы под прикрытие береговых батарей, а бразильцы - в открытое море. Информационные агентства сообщили, что семьи дипломатов и гражданских специалистов цивилизованных стран будут в ближайшие дни эвакуированы, возможно, через Чили, так как морское и воздушное сообщение с зоной боевых действий прервано. Елена представила себе эту эвакуацию и порадовалась, что успела выбраться оттуда вовремя. И сразу же подумала, что, наверное, теперь ее договор с доном Херардо сам собой теряет силу или откладывается на неопределенный срок. До сабли ли, пусть и антикварной, пожилому человеку, когда его родной город бомбят вражеские самолеты? А война ведь может затянуться и на год, и на два. Однако уже на следующий день ей позвонили. Хорошо говорящий по-русски человек передал ей привет из Аргентины "от нашего общего друга" и поинтересовался, предприняла ли она какие-нибудь действия к поиску "известного лица"? - Какие действия? Я только что приехала, еще и багаж разобрать не успела. Да, а откуда вы узнали мой номер телефона, я сама его еще не успела запомнить? - Мне сообщил друг. Наверное, ваш муж ему сказал. Я понимаю ваши обстоятельства, но все же прошу поторопиться. Это в наших общих интересах. До свидания. - Простите, а как я вас смогу известить... - спохватилась Елена, но с той стороны провода уже повесили трубку. Теперь она была по-настоящему встревожена и даже напугана. Ну не мог муж дать ее телефон и адрес совершенно незнакомому человеку, он был достаточно осторожен в таких вопросах, как и всякий дипломат. Она тут же набрала посольство. Спутниковая связь, к счастью, пока еще действовала. Знакомый дежурный атташе ответил, что Владислав Петрович выехал сегодня утром по заданию посла и пробудет в отлучке несколько дней. - У вас там все в порядке, мне он ничего не передавал? - Пока нормально, дипломатический городок еще не бомбили. Для вас ничего нет. Я передам, чтобы позвонил вам, когда вернется. Вот странно, она ведь решила уже, что с мужем ее давно ничто не связывает, кроме общей постели и тех жизненных благ, которые она получала от своего положения жены советника дипслужбы первого ранга. А сейчас испытала тревогу, даже страх за него. Как-то все непонятно и неприятно складывалось. Зачем он дал зловещему (да, теперь рафинированный дон Херардо представлялся ей зловещим) старику ее телефон? Или не ему, а кому-то из знакомых, а уже тот... Или, еще проще, в посольстве почти каждый знает адрес этой гостиницы, и обслуживающий персонал из местных тоже может узнать в любой момент. Так что особого повода для беспокойства нет, но все же... Почему так все странно получается? Но ехать в Петроград все-таки придется. Навести справки, переговорить со старыми приятелями и подругами, сообщить неизвестному, что ничего не сумела сделать, и забыть все. В Северной столице она за несколько дней навестила всех, кого наметила, и во время бесконечных разговоров на темы: "а помнишь?", "а как ты теперь?", "а что (и с кем) он (она)?" - задавала вопросы и о Ляхове, не особенно эту тему акцентируя. Подруги попонятливее делали соответствующее лицо, другие воспринимали ее интерес без эмоций, как вполне естественный, но реальной информацией не располагал никто. Да, слышали, вроде бы служит, кто-то встречал Вадима мельком на улице два или три года назад, один из сокурсников даже выпивал с ним, но тоже давно. Короче, затерялся человек бесследно в волнах житейского моря. Чувствуя, что заказчики этого расследования не удовлетворятся односложным отрицательным ответом, возвращаясь домой, она подробно записывала в блокнот, с кем именно говорила о Ляхове, степень близости и информированности собеседника, суть полученных сведений. Оставался последний шанс - съездить к родителям Ляхова в Гельсингфорс. В прежние времена они относились к ней хорошо, мать Вадима была явно не против, чтобы они поженились, но с тех пор столько времени прошло... x x x ... Вагон первого класса ощутимо, но очень плавно покачивался на закруглениях пути. За зеркальным окном в утреннем свете близко тянулась высокая стена темно-зеленых вековых елей, тяжело нависающих над откосом насыпи. Порой в сплошном массиве леса открывались солнечные полянки с массивными деревянными домами на фундаментах из круглых валунов, принесенных сюда ледниками в незапамятные времена - зажиточные финские хутора, разительно отличающиеся от оставшихся по ту сторону границы северорусских деревень. А слева вдруг слепящей гладью распахнулась освещенная утренним солнцем, заснеженная поверхность Финского залива. У самого горизонта слабо дымил ледокол, пробивая во льдах широкую черную дорогу. Вот бы где купить себе домик, подумала Елена, когда старые ели вновь скрыли недолгое видение, несколько часов езды от Петрограда, а совсем другая жизнь. Размеренная, спокойная. Вроде бы и Россия, но и не Россия тоже, "нераздельная часть государства Российского, управляемая особыми установлениями на основании собственного законодательствам. Вот, может быть, выйди замуж за Вадима, и жила бы где-то здесь, скорее всего - в Гельсингфорсе, на Эспланаде, упирающейся в Южную гавань, где ровной шеренгой прямо у гранитной набережной зимуют серо-голубые эскадренные миноносцы. Красиво и внушает удивительное чувство покоя и защищенности. Что-то слишком часто ей стали приходить в голову подобные мысли. Явное свидетельство нарастающей депрессии. Мать Ляхова, Тамара Николаевна, узнала Елену сразу. Да и сама она почти не изменилась, ну, может быть, чуть-чуть морщинок вокруг глаз прибавилось. Красивая, элегантная женщина, едва перевалившая за пятьдесят. Заохала, заудивлялась неожиданной встрече, пригласила в просторную, залитую солнечным светом гостиную, обставленную светлой финской мебелью. Усадила гостью на полукруглый диванчик в глубоком эркере, приказала горничной приготовить чай. Сказала несколько дежурных комплиментов ее внешности, фигуре и нарядам. И только после этого со сдерживаемой тревогой спросила: - У тебя чего-нибудь случилось? С прежних времен она обращалась к ней на "ты" и сейчас не стала менять привычки. - Нет, что вы, совершенно ничего. Ну, если не считать, что муж у меня застрял из-за войны на другом конце света. А я вернулась одна и пока совершенно не знаю, чем заняться. Съездила вот к родителям в Питер, потом подруги пригласили провести недельку в Финляндии. Поехала. И вдруг захотела увидеть вас. Извините, что без приглашения... - Что ты, что ты! Совершенно правильно сделала, что без приглашения. Ну, рассказывай, как у тебя жизнь сложилась? Дети есть? Ответила, что нет, и уловила в глазах несостоявшейся свекрови нечто такое... Будто она сразу поняла про Елену все. Но ни словами, ни мимикой не подала виду, что догадалась - у сына снова появился шанс. А может, все не так. Может, Елена, как истинный неврастеник, зациклилась на мысли, что все только на нее смотрят, перешептываются за спиной, показывают пальцем на спущенный чулок или сбившуюся прическу. Они в обычном женском стиле болтали минут пятнадцать, пили чай с вкуснейшими пирожными, хотя Елена с большим удовольствием выпила бы сейчас для храбрости чего покрепче, и, наконец все же спросила о Вадиме. И по улыбке Тамары Николаевны поняла, что все это время она ждала - ну, когда же? - С Вадимом все хорошо, я надеюсь. Последнее письмо мы получили от него... сразу после Нового года. Да ты возьми, сама почитай, там ничего секретного. От тебя, - добавила она. Тоже с намеком? Елена увидела знакомый почерк и с трудом подавила - очередной приступ дрожи в пальцах. Нельзя, нельзя выдавать свои чувства. А может быть, как раз можно и нужно? Может, пригодится в будущем? Встретятся они, а он уже будет знать от матери. И никому не придет в голову задуматься, а чего это она вдруг заявилась пять лет спустя. Вот именно поэтому... Вадим, как водится, поздравлял родителей с Новым годом, писал, что у него все нормально. "Солдат спит - служба идет. Солдат идет - и служба идет. Солдат бежит, а служба, вот парадокс, все равно идет". С легкой иронией описывал некоторые, на его взгляд, примечательные, эпизоды военно-медицинской жизни. Сообщал, что праздники встретил хорошо, в компании друзей, в лучшем ресторане Хайфы. И еще - что буквально на днях выезжает в длительную командировку, за пределы Ближнего Востока. Куда именно - пока сообщить не может, но в места, далекие от любых войн и революций. Так что беспокоиться за него больше не нужно. Когда прибудет на место и устроится - тогда и сообщит. - Только я все равно тревожусь. Раньше он всегда сообщал, куда его переводят. Хотя, конечно, сейчас, кажется, больше нигде у нас вдоль границ не воюют. Но вот уже месяц прошел, а писем нет. И не звонил ни разу. - Да что такое месяц, Тамара Николаевна? Мужчины, они такие, за делами обо всем забывают. У меня вот тоже муж в воюющей стране оказался, хотя дипломатов чужая война не касается, а все же... Она говорила это, а сама думала, что письмо написано, похоже, сразу же после событий, о которых говорилось в тунисском журнале. Но он ничем на них не намекнул, даже, напротив, соврал, что отмечал Новый год в ресторане. И что же, сразу из-за стола в бой? Впрочем, могло и так случиться, ехал после праздничной ночи в свою часть и попал в перестрелку. И его внезапный отъезд, похоже, как-то с этим связан. Но все-таки ничего существенного она не узнала. Получается, последний шанс использован. Разве что, прощаясь, попросить Тамару Николаевну сообщить ей, когда Вадим объявится. Под каким предлогом? А без всякого предлога. Вернулась домой, восстанавливаю старые связи. Расстались мы с Вадимом по доброму согласию, без всякой вражды. Отчего бы ни повидаться при случае? Так она и сказала. - Ну почему же нет? Позванивай мне, всегда рада тебя слышать, - но, когда Елена действительно собралась уходить, вдруг придержала ее за руку. - А ты не боишься? - Чего? - Знаешь, в жизни по-всякому бывает. Вот встретитесь, вечер воспоминаний и так далее. И вдруг на старое потянет? - Вас это волнует? - с некоторым вызовом ответила Елена. - Меня - совершенно нет, - спокойно ответила мать. - Вадим - человек взрослый, к тридцати дело идет. О тебе думаю. Жизнь окончательно поломать не боишься? Елена хотела ответить какой-нибудь подходящей дерзостью, но неожиданно для себя махнула рукой: - Ах, да что там уже ломать?! - и расплакалась неудержимо. Тамара Николаевна долго ее успокаивала, заставила проглотить овальную синюю таблетку, и потом только и начался у них настоящий разговор. Но о заметке с фотографией Елена так и не сказала. Потом же случилось настоящее чудо. Нет, не возник на пороге Вадим Ляхов собственной персоной, как следовало бы по канонам сентиментального женского романа, а просто вернулся со службы его отец, Петр Аркадьевич, высокий, вальяжный и дородный, совсем не похожий на Вадима, в черном флотском пальто с широкими серебряными погонами. Не раздеваясь, с порога протянул жене простой желтый конверт. - От Вадима. Только что в служебной почте нашел. И только после этого заметил Елену. - О, у нас гостья! Двойная радость. Сейчас обедать будем. И даже с шампанским. Тяжело, чуть вразвалку ступая, словно по палубе корабля, он пошел на свою половину квартиры, на ходу расстегивая пуговицы пальто. Тамара Николаевна жадно пробежала глазами листок, потом прочла еще раз, медленно. Протянула письмо Елене. Невольно она поступила так же - быстро скользнула глазами наискось, выхватывая суть, перевела дыхание и перечла. "Здравствуйте, мама и папа, пишу, как обещал. У меня по-прежнему все в порядке. Получил новое назначение. Какое, и где - сказать по-прежнему не могу, даже вам. Весьма секретно. Государственная тайна. Но хорошее, почетное и безопасное в той мере, в какой безопасна вообще вся наша жизнь. Но в принципе, кроме несварения желудка и падения на голову кокосового ореха, мне ничего не угрожает. Жалованье двойное, много новых впечатлений. При случае напишу подробнее. Если появится адрес - немедленно сообщу. P.S. Чуть не забыл. За предыдущие заслуги ваш сын удостоен ордена Святого Георгия, четвертой, естественно, степени. Прочие впереди. Valete*! * Будьте здоровы (лат.). P.P.S. Это письмо должен бросить в ящик мой товарищ проездом через Москву. Если вы его получили, значит, не подвел". Пока в гостиной накрывался стол для парадного обеда, Петр Аркадьевич принес из кабинета громадный атлас. - Так, - рассуждал он вслух, - нужно понимать, намек нам дан. Где у нас кокосы растут? По преимуществу в Азии, на побережьях океана. Индия, Цейлон, острова южных морей... Это что же, наши стратеги расширяют жизненное пространство? Базу на Таити строить затеяли? Или просто командировка к союзникам по обмену опытом? Филиппины, Гаваи, Новая Гвинея? Что ж, повезло парню, хоть мир посмотрит. А "Георгий" - это совсем здорово! Отличился, и именно в боях отличился. А где же сейчас такие бои, что врачам "Георгии" дают? В Израильской войне наши участия вроде не принимали. Да и уехал он уже оттуда. Хотя... А Елена опять ничего не говорила этим людям, сама не понимая, почему. - А может, не за бои вовсе? - рискнула она вставить слово. - Может быть, он особу императорской крови от смерти спас? Георгиевскими же орденами Великий князь имеет право награждать, не правительство? - блеснула Елена эрудицией. - Ведь и вправду! Вы молодец. Самое реальное объяснение. Спас наследника престола, скажем, от острой асфиксии, когда секунда промедления смерти подобна, совершил трахеотомию в полевых условиях. - Как отец врача, Петр Аркадьевич тоже кое-что слышал о подобных случаях и блеснул эрудицией. - Вот и получил крестик в петлицу. И вдобавок, причислен к свите, сопровождает Высочайшую особу в путешествии... Сходится. Он, довольно улыбаясь, потер руки, предвкушая и широкое застолье, и то, как завтра в клубе поделится с друзьями карьерными успехами сына. Вечерним экспрессом Елена выехала сразу в Москву, заручившись на прощание у гостеприимных хозяев обещанием обязательно сообщить ей, как только появится очередная весточка от Вадима. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Москву заносила полярная метель. Случаются иногда такие метеорологические катаклизмы, и вполне среднеевропейский город в одночасье становится похож на Якутск или Магадан. По пустынным, освещенным мертвым синеватым светом уличных фонарей проспектам с пронзительным визгом летят снежные змеи, на перекрестках сплетающиеся струи поземки образуют нечто вроде бурной морской поверхности на полметра выше уровня асфальта. Трамваи и автобусы пролетают мимо, заросшие инеем, тускло светясь изнутри, и кажутся чем-то нездешним, не вполне реальным, наверное, потому, что на остановках не задерживаются, стремясь к какой-то собственной тайной цели. Но даже и в такую погоду прогулки могут доставлять удовольствие, если одежда подходящая. Ветер не пробивает, ногам тепло, а бесцельное буйство стихий возбуждает и радует душу. Впрочем, насчет радости души - это слишком. Сейчас Ляхову было скорее тревожно после недавно состоявшегося разговора. Началось все вполне респектабельно - его пригласили провести вечер в приличной офицерской компании. Очевидно, присмотрелись, убедились, что полковник отвечает неким критериям, а может быть, поступили соответствующие рекомендации. Он ведь прекрасно понимал, что и "дружба" с Чекменевым, и княжеские милости, и настоятельная рекомендация остаться на службе, и академия - все это отнюдь не просто так. Рано или поздно что-то должно было произойти. Вот, выходит, дождался. Началась, впрочем, эта коллизия несколько раньше. ... Лекцию по новейшей истории, посвященной сентябрьскому мятежу 1918 года и последовавшей за ним Гражданской войне, увлекательно и эмоционально прочитал профессор Бушков, в самых зажигательных моментах свирепо сверкавший стеклами толстых очков, тряся бородкой и ежеминутно поправляя крахмальные манжеты, выпадающие из-под обшлагов испачканного мелом мундира надворного советника. Ляхов всегда думал, что имеет достаточно отчетливое представление об этом периоде, а тут вдруг оказалось, что он не знает практически ничего. Ни о "движущих силах", ни о реальных взаимоотношениях между лидерами союзных и противостоящих группировок, ни о самом ходе Гражданской войны. Выходило так, что и "революции" никакой вообще словно бы не было. Как, впрочем, и страны, в которой все изучаемые безобразия случились. А было так, черт знает что, морок, наваждение или же грандиозная перекрестная провокация. Вышел он с лекции в состоянии легкого обалдения, в котором, впрочем, пребывал уже не первую неделю. Моментами ему хотелось обратиться к невропатологу Максиму не в качестве товарища и коллегии, а обычного пациента, чтобы специалист объяснил и успокоил. Или назначил соответствующее лечение. Довольно часто Ляхову казалось, что он не живет наяву, а пребывает в пространстве сна, пусть необычайно реального и похожего на действительность, но, все равно, сна. Поскольку в каком-то уголке сознания сохранялось понимание, что происходящее с ним наяву происходить не может. Зато услышанное от профессора еще усилило эти ощущения и пробудило странные воспоминания. Естественно, ложные. Будто он давным-давно все, выдававшееся сегодня Бушковым за умысел и фальсификацию, то ли видел в кино, то ли даже сам участвовал в чем-то подобном, что уж совершенный бред. После лекции состоялся семинар на ту же тему, но уже в преломлении стратегии и тактики противоборствующих сторон. Для чего слушателям был предоставлен специальный кабинет с имитационным столом, на котором можно было разыгрывать сражения в масштабе от ротного до фронтового, как по подлинным сценариям, имевшим место в действительности, так и в альтернативном жанре. Семинары у них на курсе вообще проходили довольно живо, но сейчас по не слишком понятной Ляхову причине обсуждение вопроса приобрело особую остроту. Словно бы речь шла не о событиях давно отгремевших и списанных в запасники истории, а о чем-то крайне актуальном и животрепещущем. Возможно, здесь имели место личные мотивы или отзвуки каких-то давних споров, столкновение враждующих научных школ, поскольку, в отличие от самого Вадима, остальные его соученики имели настоящее военное образование, да вдобавок в большинстве хорошо знали друг друга и преподавателей, учились в одних и тех же училищах и высших классах, вместе служили в войсках и штабах. А Ляхову приходилось в основном помалкивать, поскольку не мог он, щеголяя знанием предмета, сыпать номерами и названиями белых и красных полков и дивизий, ссылаться на труды и мемуары участников тех давних событий. Оставалось только мотать на ус да записывать наиболее интересные мысли и факты, а также вникать в тонкости позиций своих коллег. Представители ортодоксального направления, которых было большинство, утверждали, что красный мятеж был обречен с самого начала, и лишь несогласованность действий и отсутствие единого авторитетного вождя помешали покончить с ним в первый же месяц. Группка же из четырех человек, одним из которые был обучавшийся в одном с Ляховым отделении подполковник фон Ферзен, яростно и тоже аргументированно, на взгляд Вадима, доказывала, что все наоборот. Что победить непременно должны были именно большевики, и лишь слепой случай, воплотившийся в до сих пор не объясненном (и теперь уже, скорее всего, необъяснимом) отказе Ленина перевести резиденцию правительства из Петрограда в Москву, привел красных к поражению. И тут же ловко орудуя манипуляторами, барон изобразил на стратегической карте Европейской России, как именно должна была развиваться осенне-зимняя кампания 1918/19 года. - Вот, вот и вот! Обосновавшись в центре страны, красные получали в свои руки колоссальные военные запасы Московского и Западного округов, почти всю военную промышленность. Действуя по внутренним коммуникациям, они легко наносили поражение Ростовско-Екатеринодарской группировке Корнилова и Каледина, загоняли ее в калмыцкие степи и весной девятнадцатого года соединялись с просоветски настроенными войсками Кавказской армии. И все! На карте стремительно перемещались разноцветные значки и стрелки, обозначающие соединения и объединения воюющих сторон. Вкупе с цифрами и формулами, показывающими соотношение сил и средств, военно-стратегические и экономические потенциалы, а также учитывающими фактор времени и боевого напряжения обеих армий, они убедительно подтверждали слова подполковника. - Но как же так, необъясненном? - решил поучаствовать в дискуссии и Ляхов. - Не говоря о том, что сегодня было доложено на лекции, даже в мемуарах Троцкого сказано, по какой именно причине было принято решение удерживать именно Петроград. - Задним числом сказать все можно, - отмахнулся от Вадима капитан из параллельной группы. - Нужно же им было оправдаться. А на самом деле