? Я думаю, что они просто струсили оторваться от моря, Кронштадта, Гельсингфорса и поддерживавшего их флота. Желание иметь возможность отсидеться за крепостными стенами фортов или сбежать на Запад в случае неудачи оказалось сильнее здравого стратегического расчета. - А это чем не объективный фактор? Если руководители переворота струсили в самый ответственный момент, о чем еще можно говорить? Дискуссия продолжалась все три академических часа, касаясь теперь уже частностей. Ляхов услышал еще много для себя интересного. Гораздо более того, что спорщики произносили вслух. Главное же, на что обратил он внимание, - как-то уж слишком сильно походила воспроизведенная бароном на планшете стратегическая обстановка на нынешнюю. Если сравнить исходные границы тогдашней РСФСР в трактовке Ферзена с территорией, подконтрольной Местоблюстителю. Стрелки двигались быстро, и номера частей и соединений возникали буквально на мгновения, однако же... Интересно, сохранилась ли в памяти машины эта фронтовая операция? Хотелось бы просмотреть еще раз, не торопясь. Уже на улице Ляхов догнал Ферзена, который почему-то шел один, хотя обычно его сопровождали двое-трое приятелей. - Простите, Федор Федорович, вы в общежитие направляетесь? Не позволите составить вам компанию? - О чем речь, Вадим Петрович, только так и не иначе, - барон был человек остроумный, неизменно со всеми любезный, а своим круглым, подвижным лицом никак не походил на потомка остзейских баронов, суровых рыцарей Ливонского ордена. - Заодно и собеседование продолжим. Вы сегодня что-то отмалчивались, на вас непохоже. Имеете собственное мнение, которым не сочли нужным делиться? - Скорее наоборот. Предпочел слушать других, поскольку ощущаю себя в данном вопросе почти профаном. - Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий. Так? - Примерно. Но вы меня извините, конечно, из не которых ваших высказываний я сделал вывод, может быть, излишне опрометчивый... - Ну-ка, ну-ка... - Я давно к вам присматриваюсь, как и вы ко мне как кажется. Так вот сопоставив прежние разговоры в курилке, и на занятиях, я думаю... вернее, мне показалось, что тот исторический прецедент, который мы обсуждали, интересует вас не просто так. - Разумеется. Если вы еще этого не поняли, у нас академии ничего не изучается "просто так", лишь с целью расширить вашу эрудицию... - А как материал для принятия будущих решений? - Нет, ну вы будто мои мысли читаете. Именно это я и хотел сказать. Вы, кстати, не задумывались о том, что нереализованная, но вполне закономерная политическая тенденция вполне может воплотиться на новом витке истории, и теперь уже с иным результатом? Мысль Вадиму показалась здравой. Он и сам неоднократно задумывался, а что могло бы случиться, если бы большевики все же выиграли Гражданскую войну? Когда-то он пролистывал сохранившиеся в библиотеке отца изданные еще до переворота книги и брошюры коммунистических вождей, к примеру, "Государство и революция" В.Ленина. Там была нарисована вполне привлекательная картина будущего устройства. То, что в ходе Гражданской войны красные повели себя несколько иначе, чем декларировали, еще ничего не значит. Эксцессы имели место с обеих сторон, а в силу того, что красный переворот опирался на не слишком образованные и взбудораженные четырьмя годами Мировой войны массы, то почти естественно, что зверств и безобразий с их стороны было значительно больше, чем со стороны дисциплинированных и культурных защитников старого порядка. Великая Французская революция тоже не в белых перчатках делалась. А вот если бы они победили и начали реализовывать свои теоретические установки, итог мог бы оказаться интересным... Все ж таки новый путь развития человечества. Примерно так он и сказал фон Ферзену, на что тот с живостью и ответил: - По поводу того, что у них могло бы получиться в процессе построения коммунизма, судить не берусь, а вот то, что нечто подобное может повториться, - почти уверен. Слишком нынешняя обстановка в мире этому способствует. - И вы... в инициативном, так сказать, порядке занимаетесь выработкой стратегии на случай повторения аналогичных событий в ближайшее время? Или даже готовитесь к принятию мер по их превентивному недопущению? Нет? - И не то чтобы да, и не то чтобы нет. Истина, как всегда, лежит где-то посередине. Мы считаем, что рано, или поздно развитие событий в стране, и не только в стране, а... - он сделал руками округлый жест, изобразив не то глобус, не то просто достаточно обширный регион, - может стать неуправляемым. Почему - сами разберитесь. Материалов в нашей библиотеке достаточно. А раз такой вариант весьма вероятен, нельзя же сидеть, сложа руки. Надо действовать. И незамедлительно. - Разумно. Но - еще вопрос. Надеюсь, все не ограничивается только вашими историческими упражнениями на кафедре? Кстати, мне показалось, или на самом деле вместо конного корпуса Думенко вы в какой-то момент показали на схеме две мотомеханизированные дивизии, наносящие фланговый удар от Царицына на Екатеринослав? Потом, правда, поправились. Я на высших стратегических курсах не обучался, обстановку так быстро, как вы, не схватываю. Однако... - Вы наблюдательны, что, впрочем, неудивительно. А я ошибся, конечно. Чисто механически. Это существенно? - Смотря как судить. Оговорки, по Фрейду, имеют большое значение. Так все же. К чему вдруг эта самодеятельность? Существуют ведь соответствующие службы, разные там парламентские комиссии, Генштаб наконец, госбезопасность. Им по статусу положено отслеживать тенденции и предупреждать. - Идеалист, - несколько врастяжку произнес барон. - Полезное качество, но не всегда. А историю все же плохо знаете. Раз не помните, что в случае приближения судьбоносных катаклизмов все названные структуры отчего-то оказываются удивительно беспомощными. И, как правило, разрушаются и гибнут в числе первых. В Российской империи уж на что серьезные конторы были - Отдельный корпус жандармов, охранные отделения, Генштаб с его контрразведкой, Дума, к слову сказать. И что? Ничего не предусмотрели и ничего не предотвратили. И пришлось верным присяге генералам все создавать с нуля. Аналогично - в кайзеровской Германии и во Франции Людовика номер шестнадцать. Зато из той же истории известно, что некий Ульянов-Ленин начинал свое дело с двумя десятками сподвижников и у него почти все получилось. В определенном смысле стоять у самых истоков движения весьма полезно для будущей карьеры. Но я вас понимаю, вы человек другого склада. Поэтому скажу - единомышленников у нас много. В самых широких кругах общества. - Подполковник вдруг сделал испуганное лицо. - Только ради Бога, не воображайте, что мы действительно тайный "Союз борьбы за освобождение рабочего класса" или пресловутое "Южное общество". Мы не готовим дворцовый переворот, и вам не придется с автоматом выходить на Сенатскую или какую-нибудь еще площадь. Речь вовсе о другом. Мы не хотим, чтобы вам, мне, кому-то еще пришлось вновь повторить Ледяной поход генерала Корнилова. А если, упаси, конечно, Бог, этот бордель вдруг рухнет в одночасье, очень важно с первой же секунды знать свою цель, здраво оценивать соотношение сил и средств, ближайшую и последующую задачи. - Перехватить руль... - Вот именно. Перехватить руль и не упустить момента, когда достаточно устранить или изолировать сто, пусть тысячу человек, но не допустить в стране хаоса и очередной войны всех против всех... Кстати, прошу заметить, мы отнюдь не думаем, что катастрофа произойдет завтра. Пока это, скорее, вероятность, но имеющая солидные шансы реализоваться. Хочется верить, что и мы с вами, и другие наши коллегии успеют закончить академию, получить достойные посты, к которым нас и готовят. Вот тогда мы будем располагать реальными возможностями... - Навести порядок железной рукой, чтобы обеспечить России еще сотню мирных лет? Достойная цель. Только... Это ведь зверски скучно - год, десять, двадцать лет готовиться к чему-то, что может произойти, да все никак не происходит. А жизнь кончается. Барон панибратски хлопнул Ляхова по погону. - Вы мне все больше нравитесь, полковник. Давайте-ка заглянем в этот вот извозчичий трактир да хлопнем по рюмке водки. Мороз, однако. Трактир, разумеется, был никакой не извозчичий, а вполне приличный, для "чистой публики". Это просто барон так шутил. Гардеробщик принял у них шинели, а половой проводил на второй этаж. Двухместный столик стоял рядом с окном, через которое были видны золотые купола храма Христа Спасителя. Сквозь беспорядочное мельтешение крупных снежинок где-то далеко просвечивала сумрачная, малиновая вечерняя заря. А в зале тепло, тихо, уютно и очень малолюдно. - Кормят здесь исключительно по-русски, чем заведение выгодно отличается от всяких прочих. Я здесь частенько обедаю-ужинаю, - сообщил барон, удобно размещаясь в гнутом деревянном кресле и разминая папиросу, которая после долгого воздержания (на улицах офицерам курить не разрешалось ни под каким видом) обещала быть особенно приятной. - И вы привыкайте. Не с нашим положением столоваться из казенного котла. Гвардейцы все-таки. В полевых условиях, это я понимаю, а в Москве уважающие себя люди непременно трапезуют в ресторанах. Дома только гостей принимают, и то по особым случаям. На самом деле Ферзена здесь знали, старший половой (метрдотель по- европейски), подбежавший принять заказ, обратился к нему по имени-отчеству. - Ну что ж, как у нас водится, первую - в память государя императора Николая Александровича, который еще в 1896 году высочайше повелел господам офицерам употреблять спиртное не иначе как к обеду и ужину, - Федор Федорович поднял зеленоватую рюмку на уровень глаз и опрокинул "Смирновскую" в рот не чокаясь. Не спеша и не отвлекаясь, закусили. - Итак, барон. На чем я остановился? - Что зверски скучно вам будет ждать... - Именно. Только я не себя имел в виду. Я в общем смысле. Знаете, даже актерам в какой-то момент надоедает все репетировать и репетировать, хочется, наконец, выйти на сцену... - И сорвать свою долю аплодисментов, - закончил фразу барон. - Совершенно верно. Соответственно, если люди чересчур долго готовятся действовать в кризисной ситуации, не захочется ли им... - Подтолкнуть события? Не исключаю. - Федор Федорович прожевал ломтик кулебяки и вытер губы салфеткой. - Давайте еще по одной. В ожидании горячего. Селянка здесь чудо как хороша. А по поводу ваших подозрений что я могу сказать? История и наука политология учат, что при любых общественных преобразованиях необходимо: первое. Четко поставленная цель (модернизация страны или общественного устройства для того-то и того-то либо, наоборот, контрреволюция и восстановление прежних порядков). Декларировать цель в определенных обстоятельствах не обязательно. Второе. Источники, средства и инструменты ее достижения (источники внутренние или внешние, средства - административно-государственные - в т.ч. принудительные) или общественно-психологические, инструменты - госаппарат, партии, армия, спецслужбы или иные). Третье. Общественные силы, на которые можно опереться (сословия, классы, те или иные слои общества либо лица определенной идейно-психологической ориентации). Четвертое. Идеология преобразований (форсированное создание постиндустриального общества, социальная справедливость, занятие лидирующих позиций в мире или на континенте, мобилизующие лозунги, в т. ч. и "непрямого действия" - от двух бортов в середину)... - Четко излагаете, Федор Федорович. Как я понимаю, цель вами определена, источники подразумеваются внутренние, средства... О средствах пока не в курсе. Инструмент - гвардия? - Торопитесь, полковник, торопитесь. Я совсем противоположное хотел сказать. Что нашей целью на данном этапе как раз и является постоянное наблюдение за обстановкой, чтобы не прозевать, когда у неприятеля все это появится... - Тогда кто же возможный неприятель? - А кто угодно. - Ферзен нарисовал ложкой в воздухе почти замкнутый круг. - Хоть правые, хоть левые, хоть "пятая колонна" какого-нибудь внешнего врага, хоть собственное правительство, нам без разницы. Любая сила или силы, пожелавшие организовать в стране хаос или направить ее развитие в нежелательном направлении... - А что считать нежелательным? - Все, что будет препятствовать возможности устойчивого экономического прогресса, эффективных, но постепенных реформ и, соответственно, процветанию России. Ляхов на это ничего не сказал, но улыбнулся весьма двусмысленно. - Кроме того, вы как-то упускаете из виду, Вадим Петрович, что разговор у нас - чисто умозрительный. Вообразилось вам, что попали вы в окружение настоящих заговорщиков, и никак от этой гипотезы отказаться не хотите, а это ведь просто учебная вводная. "Что делать, если... " - Хорошо, оставим это пока, барон. Вон, кстати, и половой наш на горизонте обозначился. Расскажите мне лучше о вашем кружке. Если это всего лишь научное общество, изучающее тенденции общественного развития с точки зрения нашей с вами будущей профессии, я в него вступлю с полным удовольствием, но хотелось бы все же знать поподробнее. Если оно у вас, конечно, не построено по системе "пятерок", например. - Побойтесь Бога, Вадим Петрович! Какие там "пятерки"? Это вы где-то там, - барон сделал неопределенный жест рукой, - подобных мыслей набрались. А у нас в стране самые, что ни на есть, экстремистские партии невозбранно функционируют и депутатов в Госдуму проводят, и никого это не волнует. (Хотя лично я это отнюдь не приветствую). Мы же - интеллектуальная элита нации, я бы сказал, нам конспирировать незачем. Все, о чем мы на своих "средах" и "пятницах" рассуждаем, в любой газете и журнале хоть завтра напечатать можно... - Барон сделал простодушно- хитроватое лицо и закончил: - Только - зачем? - И вправду - зачем? Это вы тонко подметили. Одним словом - я с вами, - сообщил Ляхов, погружая ложку в желтоватую, с пятнами жира и плавающими ломтиками лимона поверхность селянки. - Кстати, - сказал наконец барон, отодвигая пустую тарелку и утирая со лба обильный пот, - пора бы вам и с другими коллегами познакомиться. А то вы только свою группу знаете да зачем-то со всякой творческой интеллигенцией якшаетесь. А в их компаниях трудно что-нибудь умное услышать. Да вы и сами в этом имели возможность убедиться... "Знает, все знает, - подумал Ляхов. - "Историк". Или Салтыков доложил, или у них вообще все под контролем..." - Так что, милости просим к нам. Вот, кстати, послезавтра состоится очередная гусарская вечеринка. x x x Компания, действительно, была представительная. И "академики", в том числе и старших курсов, и просто гвардейцы высоких чинов. Сбор состоялся в огромной старинной квартире на Волхонке, занимающей чуть ли не целый этаж, где легко поместилось человек двадцать гостей и хватало места для буфета с холодными закусками, ломберных столов, бильярда, уютных уголков для приватных бесед. Держались все раскованно и одновременно аристократически сдержанно, совершенно как в английском клубе. Главное, среди этих людей Вадим мгновенно освоился, почувствовал, что здесь можно говорить то, что думаешь, и не бояться, что тебя не так поймут. Не то, что в "актерском" доме. Здесь никому ничего не надо было растолковывать, темы подхватывались на лету, испытывались на прочность и вкус и так же легко и быстро сменялись новыми. Ляхов заметил, что здесь куда выше ценилась остроумность и парадоксальность постановки вопроса, нежели основательность и глубина. Да и то, не на теоретическом ведь семинаре разговор идет, а в компании добрых друзей, собравшихся для приятного времяпрепровождения в кругу подобных себе военных эстетов. Когда в разговоре вдруг мелькнуло это слово, Вадим совершенно к месту сообщил, что еще в давние гимназические времена они с товарищем разработали классификацию человеческих типов, где имелись виды и подвиды "быдло", "хам" просто, а также "хам, возомнивший о себе" и "хам грядущий", верхние же строки табели занимали "интель", "эстет" и "эстетствующий эстет". - А что, весьма недурно, господа... - Я бы даже сказал - зверски тонко... - Отчего бы не принять на вооружение? Кратко и исчерпывающе... - А любопытно бы узнать, к какой категории вы тогда относили себя, полковник? - Скрывать нечего, дело прошлое, - со смехом ответил Ляхов, - мы были ребята, цену себе знающие, но самокритичные. Наша видовая принадлежность была - "эстет-хам". - Что же, для восемнадцати лет вполне достойный статус... Вадим подумал, как отвечать, если кто-нибудь спросит, как он оценивает себя в нынешний момент, но здесь собравшиеся люди в этикете понимали побольше его поэтому тему сочли исчерпанной. Обратились к якобы уже готовому проекту отмены обязательного строевого ценза для "академиков" и повышения окладов денежного содержания чуть ли не вдвое сразу... Но вот закончился вечер неожиданно. Хозяин дома, авиационный генерал-майор, хотя и не достигший сорокалетнего рубежа, но явно засидевшийся в звании, пригласил Вадима в свой кабинет. О таком кабинете Ляхов мечтал с детства. Наверное, ничего в нем не менялось последнюю сотню лет, а то и больше. Только книги на трех языках, по преимуществу, военного содержания, постоянно пополнялись в высоких дубовых шкафах, и было их здесь тысяч пять, не меньше. В креслах уже сидели два полковника и два подполковника, одного из них Вадим встречал и раньше, остальных видел впервые. Но Ферзена среди них не было. Свежезаваренный кофе и коньяк на столе, молодая горничная в белом передничке, подавшая его и тут же исчезнувшая, мягкий свет настольной лампы, сигары в кожаной шкатулке... Это могло бы выглядеть дешевым снобизмом, если бы не факт, что эту квартиру приобрел в только что выстроенном доходном доме еще прадед генерала Агеева, тоже генерал, но от кавалерии. Как сказали Ляхову знающие люди, в каждом поколении Агеевых со времен императора Николая Павловича обязательно был хоть один генерал, а иногда два и три. Разумеется, все это свой отпечаток накладывает: манера говорить, двигаться, держать рюмку или сигару, мимика даже неуловимо отличал и Алексея Михайловича от всех прочих, при том, что одновременно он выглядел человеком современным, радушным и простецким. Но - лишь на поверхности образа. - Вам понравилось у нас, полковник? - любезно осведомился Агеев. Это тоже было тоном компании - обращение только по чину. - Благодарю, вполне. Если быть честным, в Москве у меня пока очень мало знакомых. Это, пожалуй, один из первых по-настоящему приятных вечеров. Ему показалось, что при этих словах не только генерал, но и прочие синхронно, но едва заметно улыбнулись. Да, информация у них поставлена. - Тем лучше. Надеюсь, не последний. Но, если позволите, к делу. Мы давно обратили на вас внимание, и то, что до настоящего момента это внимание было, так сказать, выжидательным, объясняется только серьезностью дела, о котором пойдет речь. Вадим, внутренне подобравшись, ждал, какие еще сюрпризы готовит ему судьба, почти тридцать лет никак себя не проявлявшая, а теперь вдруг решившая наверстать упущенное. Сигары он не любил, вернее, не имел к ним привычки, но сейчас курил с видом знатока, долго лишенного любимого занятия. - Чтобы не интриговать вас слишком, перейдем к сути вопроса. Кое-что о вас мы знаем, не слишком много, естественно, учитывая вашу профессию, но, думаю, достаточно, чтобы наш разговор стал возможен. - Простите, что вы подразумеваете под местоимением "мы"? Всех присутствующих на этом вечере, лиц, находящихся сейчас в кабинете, или ВВС Московского округа? - решил слегка подерзить Ляхов. А что ему терять? - Уместный вопрос. Мы - это узкий круг друзей, объединенных общими интересами. От преферанса и ружейной охоты до недостаточно проработанных тем российской военной истории. Да ведь Федор Федорович вам уже говорил... Из дальнейшего разговора Ляхов уяснил, что господа офицеры и генералы хотели бы и его видеть членом своего общества. Исключительно в рассуждении расширения круга военной интеллигенции. Вадим к этому готовился и не нашел причин отказаться. Везде и всегда создавались клубы по интересам, а уж что зачастую потом они начинали исполнять и другие, не вытекающие из первоначального замысла функции, так иначе и быть не может. Вроде известного общества "энциклопедистов" накануне Великой французской революции. И ему, оказавшись в этом новом для него круге, прежде всего, следует там закрепиться, отнюдь не изображая белую ворону. Человек, ставший в тридцать лет полковником, независимо от предыдущих убеждений начинает задумываться, что пусть это и хорошо, но стать генералом в тридцать три-тридцать четыре куда как интереснее. - То есть, насколько я понимаю, господин генерал, вы хотите предложить мне стать членом вашего почтенного клуба? Как он, кстати, называется? Агеев усмехнулся, довольный ходом беседы. - Кружок ревнителей военной истории. А для своих, неофициально - Клуб "Пересвет", если угодно. Только говорить об этом на стороне не следует. Не оттого, что мы намереваемся заниматься чем-то предосудительным, а так... Вы же догадываетесь, что люди, немногим уступающие нам, но в клуб не приглашенные, должны испытывать вполне понятные чувства... Уж это Ляхову было понятно. Даже в школьные еще времена чувство жгучей обиды испытывал одноклассник, вдруг не приглашенный на общую праздничную вечеринку. Независимо от причины, подчас вполне невинной. Однако от того, чтобы сострить, он все равно не удержался. - Хм! "Пересвет"? Хорошо думали? А отчего не "Клуб самоубийц", в стиле Стивенсона? Ляхову показалось, что смысла вопроса генерал так и не понял. Зато один из полковников в кресле коротко хохотнул. - А ведь он прав по-своему, наш кандидат. Можно ведь и так истолковать. Мы исходили из героизма и жертвенности нашего святого покровителя, а полковник парадоксально выдернул на первый план его почти заведомую гибель в единоборстве с поганым Челубеем. А что, тем лучше. Нам очень не повредит коллега с таким вот стилем мышления. Повисла для всех неловкая пауза. Ляхов чувствовал, что допустил бестактность, все прочие, кроме сообразительного полковника, тоже как-то смутились. - Ну, хорошо, - постарался Вадим выйти из положения. - Я, может, правда, не так все понял. Оно ж - кто на что учился... А условия приема в ваш клуб какие? - Да боже мой, никаких особенных условий. Раз уж мы с вами об этом заговорили... Однако Вадим понимал, что все далеко не так просто. Если его сюда пригласили, и при их с Агеевым беседой присутствуют четверо почти безмолвных наблюдателя, значит, это сейчас нечто вроде мандатной комиссии. Смотрят, оценивают, взвешивают. "Да ради Бога, господа, - думал он, приняв предельно независимый вид. - Решайте, как вам угодно, я в вашу компанию не напрашивался". - Просто вот у нас через неделю будет очередное собрание, мы собираемся заслушать и обсудить доклад одного из наших коллег, так не соизволили бы вы взять на себя роль одного из оппонентов? Слово нового коллеги может прозвучать интересно. - А что за тема? - Несложная. "Закат России". - Ну ни хрена себе, - не сдержался Ляхов. - Я вам что, профессор новейшей истории? Тем более, вообще не совсем представляю, отчего вдруг... - Ну и отлично. Из этого и попробуйте исходить. Отчего вдруг возникла такая тема и что вы на это сможете возразить, С тезисами доклада и использованной докладчиком литературой вам поможет ознакомиться барон Ферзен. - Хорошо, я попробую, - изобразив раздумье, ответил Вадим. - А отчего это вы, господин генерал, не представили меня этим господам и наоборот соответственно? - А это у нас такой обычай, господин полковник. Пока процедура баллотировки не состоялась, соискателям не положено знать тех, от кого зависит решение. "Какой же я, к чертовой матери, соискатель, если ни сном ни духом не собирался к вам напрашиваться", - чуть не воскликнул Ляхов, но благоразумно промолчал. Так, значит. Разберемся. Интересно все, крайне интересно. И хорошо укладываются во все предыдущие его предположения насчет причин, приведших его в сферу интересов Великого князя и этих бравых гвардейцев. А содокладом заняться в любом случае стоит. Содержание его пока неясно, а заглавие уже родилось. Нормальное заглавие - "Заметки постороннего". Заодно и собственный кругозор расширится. И тут же ему в голову пришла еще одна мысль. Как, если что, использовать ситуацию и в собственных целях. Обо всем этом и о своих дальнейших действиях, которые должны быть совершенно безошибочными, Ляхов и раздумывал, кружа по улицам и переулкам внутри Бульварного кольца. И ничего не было удивительного, что форсированное воображение, перебрав массу вариантов поведения в предложенных обстоятельствах, выдало ему решение, настолько же нестандартное, как и все случившееся за последнее время. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Ляхов принялся читать папки и тетради с рефератами, докладами и статьями членов клуба, полученные у Ферзена, с большим интересом. Все ж таки его допустили до некоего потаенного знания, знакомство с которым интересно и помимо его реальной исторической и научной ценности. То, о чем пишут люди, подчас интереснее того, как пишут. А труды "пересветов" оказались значительными и в научно-популярном смысле. Да ведь и то - не дураки писали, а люди эрудированные и успевшие проявить себя на разных поприщах. Работавшие, по всему видно, с подлинниками документов, о которых Ляхов, ни разу после окончания гимназии не взявший в руки ни одной научной книжки, кроме медицинских, и понятия не имел. Самое первое потрясение, которое испытал Вадим, - ни черта он не знает об отечественной истории последнего века. Да, как и все, учил в школе, а что там можно было выучить? Киевская Русь, иго, Иван Грозный, петровские реформы, "век золотой Екатерины" и вплоть до Мировой войны - понятное дело, увлекательно, интересно подано, есть над чем задуматься и чему позавидовать. А потом? Что, запоминать даты выборов в очередные Думы? Фамилии премьеров, меняющихся иногда чаще, чем календари на стене? Ну, несколько пограничных конфликтов, действительно имевших национальное значение, вроде Халхин- Голского, скоротечные войны за КВЖД*, Квантун и Сахалин - это он помнил. Ну и все. * КВЖД - Китайско-Восточная железная дорога, где в 1929 г. состоялись бои между Российской армией и китайскими националистами. Общее впечатление о второй половине минувшего столетия, которое он вынес из школы, - пустота, скука и обрывки не складывающихся в систему сведений. Примерно как о первом веке то ли нашей, то ли до нашей эры. Смотришь на выставленную в музее картину: "Консул Гай Марий празднует триумф над плененным Югуртой, каковой узурпировал трон Нумидии, а затем нарушил присягу великому Риму", написанную безвестным выпускником Академии художеств в качестве дипломной работы году этак в 1820-м, соображаешь, о чем речь, поскольку застряли в памяти и Марий, и так называемые Югуртинские войны, но и не более того... А теперь мир последних 70 лет оказывался чрезвычайно увлекательным и даже непонятным, как писал поэт, - "странным, закутанным в цветной туман". Он, например, совсем не задумывался, что время после окончания Мировой войны и подавления двух самых грандиозных революционных переворотов, случившихся вроде бы в соответствии с теорией Маркса-Энгельса, а на самом деле - сугубо вопреки ей, было одной из самых странных эпох в истории. Давно уже, буквально с древности, сознание людей - и рядовых, и тех, кто принимал решения, - не было загружено такой массой мифов. Естественно, авторы рефератов более всего внимания уделили изучению причин возникновения и краха агрессивных тоталитаризмов правого и левого толка. Это понятно - что может представлять более интереса, чем попытка установления коммунистических режимов одновременно в одной из самых культурных и развитых стран тогдашней Европы и в одной из самых отсталых? Отсталых - в смысле уровня политического развития, ни в каком другом. Речь идет о Германской и Российской империях. И там и там эти попытки закончились крахом, только в Германии довольно быстро и почти бескровно, а в России двухлетняя Гражданская война унесла почти миллион жизней. Но - закономерно все вернулось на круги своя. Однако шестилетняя Мировая война всех против всех, повлекшая за собой страшные разрушения, смерть десятков миллионов человек, разрушившая почти до основания три великие Империи (Германскую, Австро-Венгерскую и Турецкую), имела один положительный итог - никто больше не хотел воевать. Жертвы войны были настолько ужасными, что рядовой европеец стал исступленным пацифистом. А если есть социальный заказ, то явятся и его исполнители в лице демократически избранных правителей. 27 августа 1924 года в Париже был подписан пакт Бриана-Келлога-Милюкова, наложивший запрет на войну "как на инструмент национальной политики". К нему немедленно присоединились 25 государств, имевших хоть какое-то отношение к прошлой войне. В 1928 году в Европе и Северной Америке состоялся так называемый плебисцит мира, в результате которого почти 350 миллионов человек поддержали идею "всеобщего сокращения вооружений", а также мысль, что, "если какая-то страна собирается напасть на другую, остальные члены пакта должны ее остановить". Избранный в 1931 году президент САСШ Франклин Делано Рузвельт, продолжая традиции главных миротворцев минувшего полувека - Александра Третьего, Николая Второго и Вудро Вильсона, предложил создать Организацию Объединенных Наций. А в качестве обеспечения ее функционирования, поскольку "добро должно быть с кулаками", - Тихоатлантический оборонительный союз, включающий в себя державы, способные реально поддерживать мир на планете для тех, кто хочет мира. И для обуздания тех, кто до такого уровня цивилизации еще не дорос. Совершенно естественно, что северной границей Союза, или, если угодно, его центром, являлся Северный полюс, южная проходила по Рио-Гранде, Гибралтарскому проливу, порубежыо Российской державы до Порт-Артура и замыкалась около Лос-Анджелеса. В качестве анклавов туда же входили Австралия и Новая Зеландия. А все, что оставалось ниже южной границы Союза, так называемого Периметра, объявлялось "невходящими территориями". Расположенные там страны могли поддерживать цивилизованные отношения с государствами Союза или нет на собственное усмотрение. Одновременно устранялся так называемый колониализм. То есть Великие державы решили оставить за собой только выстроенные ими и населенные европейцами большие города. Естественно, с необходимым для жизнеобеспечения и обороны предпольем. Все прочее - "зона свободной торговли". Главное - мировые отношения теперь строились на строго рациональной основе, обеспечивающей северной трети планеты спокойное и предсказуемое процветание. Исключалась возможность новой Мировой войны оттого, что внутренние границы стран – учредительниц ООН признавались незыблемыми и нерушимыми во веки веков, а для "нарушителей конвенции" имелись отработанные методики приведения к общему знаменателю. С помощью Объединенных вооруженных сил, находящихся под командованием Комитета начальников штабов армий Союза и под контролем Совета Безопасности ООН. То есть, мировая ситуация году к 1950-му выстроилась великолепно и выглядела завершенным политико-архитектурным сооружением. Шедевр гуманизма и демократии. На практике все получилось чуть-чуть по-другому. Поскольку ничем так нельзя унизить человека, даже давши ему полную свободу, как намеком на то, что он все равно остается "в третьем классе". Это можно представить по аналогии, купив билет означенного класса на трансатлантические лайнеры "Нормандия" или "Юнайтед Стейтс". Все на этих кораблях равноправные пассажиры, и все плывут в одну сторону на превосходном судне, развивающем скорость в сорок узлов, только с вашим билетом вы будете весь рейс сидеть в многоместной каюте без иллюминаторов, расположенной ниже ватерлинии, прекрасно зная, что другие в это же время пользуются комфортом двух-, трехкомнатных кают на "шлюпочной" и "солнечной" палубах, ресторанов, баров, библиотек и курительных салонов, бассейнов с подогретой морской водой. Однако на море все обходится, поскольку пароход рано или поздно приходит в порт, и билеты люди покупают все-таки добровольно, а если бы плавание длилось год, два, вечность? Вот планета Земля и превратилась в такой, плывущий в никуда, корабль. Если бы еще удалось сделать южную границу Периметра совершенно непреодолимой, прекратить всякое сообщение стран Союза с остальным миром, отключить радио и дальновидение, беспощадно отстреливать каждого, пытающегося пересечь "железный занавес", тогда статус-кво можно было бы поддерживать достаточно долго. Но как раз этого "демократические страны" себе позволить не могли. И в итоге получили то, что получили. Враждебность, ненависть, зависть и злобу четырех пятых человечества, для которых не оставили "предохранительного клапана" в виде хотя бы надежды приобщиться к избранным. Вот тогда, в середине XX века, и начал сам по себе складываться так называемый "Черный интернационал", включающий в себя, даже если они об этом и не подозревали, всех, кого не устраивал существующий порядок вещей, от сбежавших за границу уцелевших вождей РСФСР и остатков Красной Армии, германских "спартаковцев", испанских "штурм гвардейцев" и вплоть до кое-как научившихся стрелять из автомата аравийских бедуинов и вымуштрованных до потери самосознания китайских бойцов "Великого похода". Главной ошибкой разведчиков и аналитиков, воспитанных на идеях и теориях XIX- XX веков, было то, что они, изучая мировую ситуацию, вообразили наличие некоей единой идеологии и организации, вроде пресловутого марксизма и партии большевиков, только очень хорошо законспирированной и не публикующей своих программных документов. На самом же деле не было ничего. Просто включился механизм вроде коллективного разума муравейника или пчелиного улья, или даже нечто вроде процесса фагоцитоза в живом организме. Выглядящее целенаправленным, но вполне инстинктивное действие, ставящее своей целью устранение раздражающего фактора, вроде занозы в пальце или брошенного на муравьиную кучу окурка. И единственное, что до поры позволяло поддерживать относительное статус-кво, - именно это отсутствие координирующего центра и еще - гигантское технологическое превосходство "свободного мира". Оружием, конечно, торговали практически со всеми, кто хотел и мог его купить, но исключительно легким стрелковым. Режимам, признаваемым сравнительно цивилизованными и дружественными, вроде североафриканских и южноамериканских, поставляли в обмен на сырье и нефть еще и кое-какую бронетехнику, поршневые самолеты. Попытки наладить собственное военное производство пресекались так же жестко, как и изготовление наркотиков. То есть мир кое-как сохранял свою стабильность. Но только до того момента, пока не будет придумано средство разом ликвидировать пресловутое технологическое превосходство "северян". А что оно непременно будет придумано, сомневаться мог только обыватель с заплывшими жиром мозгами. Великий философ истории Тойнби объяснил это в своей теории "Цивилизационного Вызова и Ответа". Если перед цивилизацией (в данном случае - обобщенными двадцатью цивилизациями Земли, поставленными в исторический тупик двадцать первой, иудео-христианской) стоит угроза гибели, они обязательно должны найти способ сохраниться. То есть устранить угрозу. Беда в одном - до того, как это произойдет, угадать суть и форму ответа принципиально невозможно. Это был первый основополагающий вывод аналитиков "Клуба ревнителей истории". Второй сводился к тому, что на грядущую катастрофу адекватно может ответить только Россия. В силу своей привычки к аналогичным "вызовам" и абсолютной самодостаточности. Но отнюдь не нынешняя Россия. Поскольку ведущую роль в создании ее государственного устройства играли партии либерального и социалистического толка, получилась крайне рыхлая парламентская республика, социальное государство скандинавского типа. Созданное с благой на первый взгляд целью недопущения впредь революционного порыва якобы обездоленных масс. Почти 50 лет эта система работала достаточно устойчиво, что позволяло России держаться на среднеевропейском уровне с приличными экономическими показателями за счет неисчерпаемых природных ресурсов, великолепного интеллектуального потенциала, разумной внутренней и внешней политики. Однако, как отмечали аналитики, последнюю четверть века наметились и стали нарастать негативные тенденции. За счет излишнего патернализма экономика России потеряла темп, чрезмерные военные расходы вели к снижению жизненного уровня. Все это вошло в резонанс с общемировыми депрессивными тенденциями. Короче, как писал пока лично не знакомый Ляхову подполковник Генерального штаба Львов-Рогачевский, не позднее чем через десять лет Россия окажется последней по душевому национальному продукту среди всех стран Тихоатлантического союза. Как раз тогда, когда общемировой кризис станет практически неизбежен. И мы окажемся тем самым пресловутым "слабым звеном", из-за которого лопнет вся цепь. x x x ... С распухшей от информации и мыслей головой Ляхов выходил в пустой заснеженный двор, бродил полчаса между сомкнутыми рядами сосен и елей, отвлекаясь от гипноза навязываемых ему идей, пытался рассуждать самостоятельно. Пока что это ему удавалось. Потому что непонятным образом ощущал он если не фальшь, то некоторую нарочитость подбора материала и выводов. Как будто, все это писалось не так просто, а именно и непосредственно для него лично. И, в то же время, казалось ему, что знает он на ту же тему нечто другое. Знает, но не может, как обычно, сообразить, что тут неправильно. А вот сознательную или подсознательную установку "историков" он считал, что уже уловил. И она не казалась ему такой уж глупой. Хотя и рискованной. Вариант "Лезвие бритвы". То есть сопряженный с минимальными жертвами переход власти в руки Великого князя, жесткая консолидация власти, но без ущемления гражданских свобод, новый модернизационный рывок в стиле Екатерины, отнюдь не Петра, и, очевидно, в перспективе выход из Союза, свободное плавание в Мировом океане по собственным картам и лоциям. Предусматривались и вероятные опасности - срыв в диктатуру, внешний межцивилизационный конфликт, новая гражданская война или долгие годы смуты. Нет, конечно, здесь еще думать и думать. Но одновременно Вадима уже обуял азарт причастности к Большому деланию. Нет, ну, правда, что же, так и доживать жизнь в не тобой предложенных обстоятельствах? Ведь скучно, если даже и сытно и спокойно. Кто сказал: "Стремись к невозможному, ибо только в невозможном счастье мужчины"? И слова того же автора из напрочь отчего-то забытой книги. Но удивительно уместные: "Вот ночь и зима, вот вои