чересчур для простого полковника заумное. Хотя "Солнце не моего мира" - тоже не каждый полковник такое придумает. Удачно форсировав заграждение, они добрались до заставы. Ворота, представлявшие собой сварные из десятимиллиметрового уголка рамы, заплетенные той же проволокой, были полураспахнуты. На окружающих территорию пулеметных вышках отчетливо виднелись круглые дырчатые стволы, но нигде ни одного человека. В деревянной будке КПП тоже пусто, но на столике рядом с коробкой полевого телефона лежал раскрытый линованный журнал, пачка сигарет, коробка спичек и странного вида огнестрельное оружие, но, безусловно, автомат. Пусть и необычной конструкции. Пустота, глухая, давящая тишина, которую странным образом не нарушали журчание и плеск воды, льющейся из водоразборной колонки на полпути между воротами и ближайшим домиком. Кто-то забыл или не успел до конца закрутить вентиль, и тонкая струйка текла и текла в бетонный желоб. Чисто машинально Тарханов прежде всего схватился за чужое оружие. А Вадим вытащил из пачки с теми же еврейскими буквами сигарету. Что же, вполне нормальные. Табак хороший, и пачка почти полная. Сергей же бубнил о своем, раскидывая по столу детали неизвестного стреляющего устройства. - Так, эта хрень понятна, тут тоже ничего особенного, а вот это остроумно... В принципе не стоило огород городить, - подвел он итог обследования конструкции. - Но вообще у них, видать, другая технологическая культура... - У кого - у них? - отреагировал на ключевое слово Ляхов. - У здешних. Мне эта машинка много чего рассказала... Иногда Вадим воспринимал Тарханова просто как хорошо образованного и воспитанного офицера, в общем соответствующего чуть вышесреднему уровню, а моментами поражался неожиданности и тонкости его умозаключений и формулировок. И тогда ему казалось, что он сам не совсем дорос, чтобы воспринимать Сергея в полноте его личности. Так ведь в его горно-егерском давали два гражданских высших образования, кроме военного, и за обычные пять лет. При довольно крутой муштре и всем прочем. Естественно предположить, что "средние умы" там просто не выживали, точнее, не удерживались. - Например? - Например, то, что придумал это человек, живший в период, аналогичный нашим сороковым годам прошлого века. Патрон здесь от "парабеллума", принцип автоматики почти как у нашего "ППС", тогда на такие конструкции мода была. А дальше начинаются отличия, до которых у нас никто не додумался. Затвор наезжает на казенник, магазин вставлен в рукоятку управления. Длина ствола та же, а автомат почти вдвое короче. Правда, в весе он не выиграл. Но все равно интересно. Тарханов шагнул на порог и дал короткую очередь в сторону забора. В бетонный столб попал. Брызнули серые осколки. - Баллистика тоже похожая. Можно было огород и не городить. Но нам сгодится, - перебросил ремень через плечо. С вешалки снял брезентовый ремень с подсумком еще на три обоймы. - Теперь пойдем на здешнюю технику посмотрим. Автобронетехника Тарханова тоже не удивила. Чужая по замыслу и исполнению, близкая по принципам. Например, танк. С толстенной длинной пушкой калибра больше чем 120 миллиметров, с очень широкими гусеницами, а главное - с двигателем впереди боевого отделения. - Не так и глупо, - комментировал Сергей, имевший, как знал Ляхов, специальность инженера по эксплуатации. - Экипажу лишняя защита. Лучше движок потерять, чем водителя со стрелком. И вот эти ворота к месту, - указал он на двустворчатую дверь в кормовом скосе танка. - Снаряды грузить удобно, убегать, если что. А дизель вполне обычный. Совсем ничего оригинального. Ну, благословись... Где-то в непонятных для Вадима местах танка он повозился минут десять, и тот вдруг взревел, выбросив из толстой выхлопной трубы клуб черного дыма. Кашлянул пару раз басовито и заработал ровно. - А ты говорил! - прокричал Сергей, высовываясь из подбашенного люка, хотя ничего такого Ляхов сроду не говорил. - В общем, я поехал, а ты тут все, что можно, подготовь. Танк зарычал совсем уже невыносимо громко и попер напрямик, ломая заграждение, по азимуту в сторону Бельфора, где, колеблясь между надеждой и отчаянием, ждали их остальные "колонисты". Не в силах сдержать любопытство - все ж таки не куда-нибудь, а в самый настоящий параллельный мир их занесло, - Вадим пошел по территории заставы. Люди здесь в принципе жили почти так же, как и они сами. Солдатские помещения - обычные казарменные, на десять-пятнадцать человек. Двухместные каморки, очевидно, унтер-офицерские. Железные койки, столы и стулья из металла и зеленоватой пластмассы. Книги и журналы на столах и тумбочках. Фотографии в журналах, пусть и с нечитаемыми подписями, - бесценные свидетельства чужой жизни. В данном случае - разведывательная информация. А анализировать таковую его в Академии учили. Но этим он займется позже, а пока, на беглый взгляд, здешнее общество отличают весьма низкие моральные устои. Девяносто процентов иллюстраций- откровенная и грубая порнография. Нет, оно понятно, в изданиях для солдат красивые, в меру обнаженные, даже фривольные девицы - это нормально. Но здесь-то они не только абсолютно голые (а если кое-где кое-чем прикрыты, то выглядит это еще более вызывающе). Что же касается поз... Но были и другие снимки, касающиеся повседневной жизни аборигенов, и они- то представляли наибольший интерес. А если еще Розенцвейг поможет подписи прочесть... Вадим собрал довольно толстую пачку журналов и затолкал их в сумку одного из висевших на крючках противогазов, предварительно выбросив прямо на пол коробку и маску. В домиках, где жили офицеры, Ляхова поразило изобилие непривычной бытовой техники. В каждой комнате на столах и тумбочках стояли странно оформленные дальновизоры, и не по одному, а как минимум по два, несколько отличающиеся конструктивно от тех, которые существовали дома. Были там и радиоприемники, или устройства, сочетающие в себе радиоприемник, нечто вроде магнитофона, лента которого была заключена в плоские прозрачные коробочки, и подобие электропроигрывателя, но пластинки тоже были странные, маленькие и зеркально блестящие. Вадим рассматривал их с жадным интересом, пожалуй, даже большим, чем Тарханов - оружие. Тут ощущалась какая-то совсем иная техническая и промышленная культура. И вот эта аппаратура имела надписи на европейских языках, в основном на английском, но изготовлена была во всех концах света, в USA (очевидно, так здесь обозначались САСШ, потому что рядом значилось - Нью-Йорк), в Англии, в Германии и, что особенно неожиданно, в Японии, Китае, Корее. Причем изделий оттуда было больше всего. В нормальном мире эти слаборазвитые страны ничего сложнее термосов и карманных фонариков не производили. И еще он нашел одну полезную, а в данном контексте и интересную вещь - географический атлас. Пусть тоже на еврейском, но уж линии границ разобрать можно. Пригодится для оценки обстановки. А в примыкающем к столовой складе обнаружились достаточные запасы продовольствия. Правда, огромный, во всю стену, холодильник отчего-то разморозился и потек, из него отвратительно несло подгнившим мясом, но консервов, запечатанных коробок с походными рационами, бутылок и банок с минеральной водой и соками было в избытке, чтобы не один месяц кормить их маленький отряд. А это сейчас было главное. Пока Тарханов совершал "спасательный рейд", Вадим накрыл стол в павильоне, игравшем роль учебного класса, так как стены были завешаны плакатами с изображением легкого и тяжелого стрелкового оружия, боевых и транспортных машин, графиками и таблицами неизвестного содержания. Он раскупорил сухие пайки, вскрыл несколько банок мясных, овощных и рыбных консервов, принес из столовой нужное количество тарелок, стаканов, ложек и вилок. Все это было изготовлено из тонкой белой пластмассы и хранилось в заклеенных, целлофановых по виду пакетах. Очевидно, вся посуда здесь одноразового пользования. С гигиенической точки зрения удобно, но ведь насколько расточительно! Всего одна рота в день должна использовать и выбрасывать несколько сотен комплектов! А если дивизия, корпус, армия? Всю землю только упаковками завалить можно. Издалека донесся гул танкового мотора и лязг траков. Ляхов вышел встречать. ... Вадим немного успел привыкнуть, а его друзья, страстно желавшие добраться до этой (вообще-то до другой, но это непринципиально) базы, оказавшись здесь, испытали очередное потрясение. Пока шли по горам, внимания не обращали, не до этого было, а тут вдруг дошло! Пусто ведь вокруг, как после нейтронной войны. Ни людей, ни животных, ни насекомых даже, хотя следы их недавнего присутствия наблюдались повсюду. - И вот такая сейчас - вся земля! - слегка растерянно произнес Розенцвейг. Одно дело - рассуждать о теоретической возможности, другое - оказаться наяву в "мертвом мире". Точнее - полумертвом, поскольку растения чувствовали себя здесь вполне нормально. По крайней мере, кустарники наподобие можжевельника, растущие вокруг домов и вдоль дорожек, выглядели сочными и свежими. - Нам же спокойнее будет: по дороге ни тигров, ни волков, ни медведей опасаться не придется, - Тарханов исходил из чисто практической точки зрения. - Зато и не поохотишься даже, всю дорогу придется консервами питаться, - уточнил Ляхов. - Почему же только консервами, по пути наверняка найдется достаточно складов и холодильников с мясом и прочим, - возразил Тарханов. - К вашему сведению, здешний холодильник не работает. Сломался, наверное. Мясо гниет, - сообщил Вадим. - Посему обед я приготовил холодный. Если разогреть консервы, так только на костре. Печь на кухне электрическая, тоже не греет. - Холодильник не холодит, печь не греет, - словно пробуя слова на вкус, повторила Татьяна, присевшая на скамейку рядом с КПП, где Тарханов остановил танк. - А как бы они вообще могли это делать, если людей здесь нет? Простой вопрос, но он поставил всех в тупик. - Ведь правда, господа, - спохватился Розенцвейг, - как? Кто должен управлять электростанциями, как передавать сюда ток? Я, конечно, и всего остального не понимаю. - Он повернул круглую головку выключателя на щитке под навесом у входа в будку. Лампа в молочном плафоне загораться не пожелала. - А я, кажется, знаю, - ответил ему Ляхов, который провел на заставе часом больше других, кое-как успел ее обследовать, отчего считал себя почти экспертом. - Вы все время забываете теоретические предпосылки нашего предприятия. Хотя должны помнить их куда лучше, ведь это вы общались с Маштаковым и допрашивали нашего профессора. Боковое же время! Ну, ты, Сергей, представь, собрался захватить ты вражескую базу. На этих холмах сидишь ты, вот здесь - они. Дизель- генератор здесь. Он работает. До момента, когда ты выстрелишь из гранатомета и взорвешь станцию, - еще десять минут. И все это время он будет работать. Так и в нашем случае. А теперь представь, что ты сюда пришел уже через десять минут после выстрела, только не по прямому времени, а справа, слева, я не знаю... - Ляхов сам не мог понять и воспринять все это чувствами, а языком болтать, объясняя, - вполне получалось. Как и в медицинских делах, впрочем. На деле соображаешь намного меньше половины, но пациенту рассказать, чем он болен и как его лечить, чтобы вылечить, - пожалуйста. - Стоп-стоп, парень, - Тарханов немедленно сделал свои выводы. - Это что ж, если так, мы сейчас здесь если что взорвем или сломаем, оно и там, на нашей Земле, это... Как бы? - Господа, господа, вот с этим экспериментировать не советую, - немедленно вмешался Розенцвейг. - Неизвестно, что на самом деле случится, но не забывайте, мы ведь еще и в прошлом по отношению к московскому времени. Книжки ведь почитывали на подобные темы... - Почитывали, - со вздохом сказал Тарханов. И от того, что всяких фантастических романов и рассказов он прочитал предостаточно, стало ему совсем кисло на душе. Тогда ведь, получается, и шагу не ступи, чтобы что-нибудь в будущем не нарушить. Хорошо, хоть бабочек здесь нет. - Не драматизируйте, господа, - в очередной раз вмешался в ход рассуждений друзей Ляхов. - Все, возможно, обстоит совсем не так. Если мы предположили, что на будущее можно повлиять не иначе как в нем оказавшись, то зачем думать, что сейчас дела обстоят иначе? Вполне возможно, что тут ситуация с односторонней проницаемостью. Мы пребываем на обочине дороги и влиять на то, что творится в магистральной струе, не можем... Да ведь, кроме того, окружающая действительность, данная нам в ощущениях, не совсем та, откуда мы сюда пришли. Вот вы, Григорий Львович, прочитали то, что на заборе написано? Перевести можете? Или, к примеру, журнальчик? - Вадим Петрович, - с некоторой даже обидой сказал Розенцвейг, - я в хедере на раввина не учился. Здесь все на иврите. Это древний религиозный язык. От идиш отличается сильнее, чем ваш современный русский от санскрита, который якобы прародитель всех славянских языков. Поэтому все здесь увиденное вызывает у меня еще более глубокую депрессию, чем у вас танки и автоматы... Это значит, Тарханов успел по дороге и ему изложить свои соображения. - Для меня это вообще пересмотр всех взглядов на историю и судьбы моего народа. Может, здесь Машиах* уже пришел... * Машиах - мессия, спаситель. В отличие от христианской традиции иудеи считают, что Христос мессией не был и его пришествие еще впереди. - Ага, - цинично усмехнулся Тарханов, за время службы на Территориях успевший кое-чего поднахвататься из здешней Священной истории и сопутствующих апокрифов. - И вручил избранному народу железки собственного производства, - он шлепнул ладонью по местному автомату. - А также радиоаппаратуру - китайского, - добавил Ляхов и в подтверждение нажал кнопку магнитофона, которым легко научился пользоваться, поскольку питание у него было от батареек, а слово "Play" в нужном месте понятно почти любому. Неизвестная певица в хорошем джазовом сопровождении хриплым голосом запела давно известную песню "Ван вей тикет". "Билет в один конец", в русском переводе. Слышали и танцевали в свое время. - Так новый это мир или все-таки старый, но с вариациями? - Вадиму нравилось сейчас говорить парадоксами, пусть и не понимал он, что именно сейчас следует считать своим. Но уж древнееврейская версия его не вдохновляла никаким образом. - Господа, да мужики вы или нет? Заткнетесь вы когда-нибудь? - не выдержала Майя. Вскочив, тряхнув головой, тут же отбросив пальцами упавшие на глаза волосы, она показалась Вадиму великолепной. Не внешне даже, а вот этим волевым порывом. - Нам сейчас плевать на все теории, вместе взятые. Мы затрахались бродить по вашим горам, слушать вашу остопиздевшую болтовню. Мы хотим помыться, поесть, поспать, остальное - ваши долбаные проблемы, если уж вы нас сюда затащили! Мужики!.. Сделано было мастерски и вовремя. Татьяна, которую Ляхов привык воспринимать как провинциальную девушку- скромняшку, именно за эти качества вывезенную Сергеем в столицу, улыбнулась вдруг совершенно двусмысленно-ироническим образом и изобразила два хлопка в ладоши. Чистый дзен-буддизм. Словно она тут по характеру главная, отнюдь не экспансивная Майя. "А к тебе следует присмотреться повнимательнее", - снова подумал Ляхов. Обедом, переходящим в ужин, девушек они покормили и даже спать уложили, накрыв для них свежим бельем две койки в комнате с левого торца дома, где последнее время, кажется, никто не жил. Оставили отдыхать и общаться, а сами снова вышли на улицу. Якобы покурить, не мешая отдыху подруг разговорами. - Так, мужики, - объявил Тарханов. - О политике не говорим. Однако главное у здешних бойцов то же, что и у нас. - И предъявил народу зеленую алюминиевую фляжку, в меру помятую и поцарапанную. Встряхнул. Внутри ощутимо заплескалось. - Он! - сообщил Сергей, и Вадим понял сразу, а Розенцвейг с некоторым замедлением. - Сначала - вмажем. За успешное завершение первого этапа, каким бы ни был второй. Ты прав, Вадик. - Тарханов, что удивительно, впервые принародно назвал Ляхова сокращенным именем. И он с ходу понял, что содержимое фляжки полковник сначала испытал на себе, чтобы не подвергать риску товарищей. И умело держал себя в руках все это время, ожидая, как подействует. Сейчас наконец подействовало. И правильно. Вмазали. Вадим, по-докторски, чистого, но с "проводничком", то есть, набрав предварительно в рот глоток воды, а вслед за ним уже чистый спирт. Розенцвейг предпочел развести более чем напополам. Да что с него взять, старик, сорок шесть лет, кажется. Но у всех прошло хорошо. Обсудили это дело, наскоро поделились воспоминаниями, как, кто, где и когда до этого пил спирт и какие из этого для каждого проистекали последствия, покурили, слегка подумали, стоит ли еще, и все-таки повторили. Ляхов к случаю вспомнил студенческий тост: "Улучшим наше состояние!" Потянулся к фляге, чтобы налить по второй, сфокусировал зрение на ее округлом зеленом боку и вдруг захохотал. Чего это ты? - Смотрите, - пустил фляжку по кругу, предварительно указав пальцем, где следует смотреть. Известным солдатским способом, острием хорошо наточенного ножа на металле было не выцарапано, а именно выгравировано елочкой, каллиграфическим шрифтом: "Сема Бриман. ДМБ - 04". По-русски! - Что значит "ДМБ"? - осведомился Розенцвейг. - Насколько я помню, в первой половине прошлого века в нашей армии, когда существовала четырехлетняя обязательная воинская повинность, таким сокращением обозначалась "демобилизация", то есть увольнение отслуживших в запас, - сообщил Ляхов. - Следовательно, в армии этого Израиля присутствует нечто подобное. - И служат в ней русские, помнящие далекое прошлое? - усомнился Розенцвейг. - Ну, Бриман не такая уж русская фамилия, хотя он, безусловно, русского происхождения... Более того, приехал он в Израиль уже в достаточно зрелом возрасте, раз предпочитает писать по-русски и сохраняет русский образ мышления... - Может быть, тут у них тоже война и на помощь едут добровольцы со всего мира? - предположил Тарханов. - Вряд ли. У добровольцев и даже наемников не бывает "ДМБ", тем более - с четко определенным сроком. Тут именно служба по призыву. Кстати, судя по дате, парень этот уволился еще в прошлом году. Только вот не понимаю, почему он фляжку бросил? Обычно такие сувениры с собой на память прихватывают. Где ты ее нашел? - В танке. Под сиденьем командира. А уж почему... Да, может, его просто убили в бою, а фляжка друзьям на память осталась. - И это возможно, - согласился Ляхов. - Зато, по крайней мере, Россия в этом мире тоже существует. Уже легче... Но мы отвлеклись. Выпили за Россию. После чего Ляхов, у которого спиртное до определенного момента обостряло фантазию и воображение, высказал предположение, что они оказались именно в том мире, который краем глаза Тарханов увидел в Пятигорске. - Иначе придется допустить, что параллельных миров вообще бесконечное количество. А так - понятнее. Сергея что-то замыкает именно на тот мир, в него и выбросило. А нас - за компанию. Выпустив в потолок дым, Тарханов тут же налил по третьей. И, внимательно глядя в невидимую точку перед собой, Тарханов, покачивая пальцем, заявил: - Если кто-нибудь заговорит про политику или про атомную физику - лично морду набью. Идея была принята единогласно. - А вот что я вам практического скажу, парни, - сообщил, слегка икнув, Розенцвейг, - провода, ведущие к заставе, вы видели? - Нет. - Правильно. А холодильники и прочие приборы видели? - Видели. - Значит, что? - Дизель! - первым сообразил Тарханов. Все обрадовались и выпили еще по чуть-чуть. - Значит, пошли искать. Поднялись, пошли и нашли очень быстро, поскольку толстые черные провода, протянутые внутри заставы от следующего за кухней барака к остальным домикам, мог не заметить только слепой. Или столь же взволнованный человек, каким был Ляхов, оставшийся здесь один. В бараке стоял очень большой двигатель, подсоединенный к генератору и двум трансформаторам. Только не дизельный, а бензиновый. Здоровенный алюминиевый бак был совершенно сухой. То есть движок работал, сколько мог, снабжая заставу энергией, а потом заглох, исчерпав горючее. К счастью, в пристройке имелась запасная двухтонная цистерна, только никто не догадался или не успел вовремя переключить питание на нее. И друзьям пришлось поочередно перекачивать горючее, дергая длинный желтый рычаг ручного насоса. Тарханов периодически матерился, Ляхов делал свою часть работы молча, но задумчиво, Розенцвейг тоже о чем-то думал, предпочитая не столько качать, как выходить за пределы станции и там курить. Возможно, слишком уж часто. Когда в стеклянной трубке бензонасоса уровень достиг красного штриха, Тарханов, в очередной раз выругавшись, причем ругань звучала как молитва, дернул пусковой шнур. С третьего раза движок затарахтел, набирая и набирая обороты. Когда он вышел на режим, Сергей сел прямо на асфальтовый пол. Ляхов понял, как много нервов все это ему стоило. - Все, Вадик! Теперь живем. Хоть здесь, хоть где - живем. Ничего здесь особенного нет. Работает же... Конечно, в случае чего, без остального человечества будет скучновато. Но и обойтись тоже можно. Как только приедем, где русские книги бывают, ты мне найди "Таинственный остров". А то все время вспоминаешь, а я плоховато помню. Читал в пятом классе, но только про воздушный шар помню и про обезьяну. А деталей - нет. Но тебе я верю. Если говоришь - полезная книжка, - согласен. Только ты мне ее найди. Нет, наверное, нужно быть врачом, чтобы, напившись аналогично, то есть в той же пропорции, сохранять представление о текущей ситуации, довести товарищей до места, где можно преклонить голову. А еще потом сварить кофе на быстро накалившейся от электричества печке и пить его, жутко крепкий, четыре ложки на кружку, сидя на пороге домика, курить, глядя на луну, поеживаясь от холода. "В натуре, хрен бы с ним. Вот уж сегодня что было, а обошлось, и живы, и даже здорово посидели. Ну а завтра..." Завтра, знал он той частью мозга, которая оставалась трезвой всегда, сначала будет не зависящая от ситуации "адреналиновая тоска", потом тоска уже правильная, поскольку положение-то их абсолютно аховое. А еще потом... Ну, как-то перетерпим и станем делать все, вытекающее из обстановки... Вадим с сожалением раздавил подошвой окурок, сплюнул, дошел до ближайшей койки, лег и сразу провалился в неприятно раскачивающуюся тьму. Глава пятнадцатая Чем хорош чистый медицинский спирт, так тем, что утром голова не болит и все похмелье сводится к сильной жажде, которая легко утоляется водой, желательно минеральной типа боржом. Такового здесь не было, однако нашлась сельтерская, которая не хуже. Вадим проснулся рано, когда едва-едва рассвело, жадно выпил почти половину предусмотрительно поставленной рядом с койкой бутылки. Розенцвейг негромко, но затейливо храпел, Тарханов спал совершенно беззвучно. Заснуть по новой не получилось, и Ляхов, накрывшись одеялом с головой, чтобы не так досаждал храп коллеги, начал размышлять. Отчего вот в фантастических романах герои, попадая в самые невероятные условия, как правило, не рефлексируют, а немедленно включаются в действие как ни в чем не бывало. Почти никогда не пытаясь каким-то образом разъяснить причины происходящего и выяснить обстоятельства, сделавшие случившееся возможным. А они с друзьями, напротив, только и делают, что задают друг другу глупейшие в принципе вопросы, ответов на которые нет и заведомо быть не может. Ну, с литературой понятно, авторам нужно гнать сюжет, сохранять динамику повествования. А почему бы и им в реальности не принять такие же правила? Известно же, сколько ни повторяй "халва", во рту слаще не станет. Так чего зря извилины напрягать, нервы дергать себе и другим? Не полезней ли, как однажды сказала Елена, во время еды говорить только о вещах, вытекающих из самого процесса? Надо попробовать. Он встал, неторопливо оделся, все время прислушиваясь к себе и готовясь немедленно подавить червячок депрессии и ностальгии, если он снова вдруг зашевелится. Нет, вроде пока сидит тихо. Разминая сигарету, Вадим вышел на крыльцо. Теплым ближневосточным январским утром все действительно стало как-то спокойнее и яснее. В том смысле, что он выспался, подсознание более-менее успешно преобразовало впечатление минувшего дня в приемлемую для душевного спокойствия форму, и случившееся уже воспринималось как очередное, не слишком уж драматическое приключение. Ну, такой вот случился очередной социально-природный катаклизм. Не страшнее, чем война, землетрясение или революция. Тем более что жертв, разрушений и прямой угрозы жизни и здоровью нет. Конечно, непонятно все это, а каково человеку проснуться утром и узнать из газет, сообщений по радио или от соседа по этажу, что ночью власть захватил какой-то непонятный военно-революционный комитет, "Приказом No 1" отменены все титулы, чины и ордена, а заодно и частная собственность. Все же представители прежней власти, их сознательные пособники и единомышленники подлежат искоренению как класс, причем не только в социологическом, но и в совершенно физическом смысле. Вот тут задумаешься, зачешешь затылок, мучительно соображая, бежать ли на Дон или за границу прямо сейчас, даже чаю не попив, или погодить, присмотреться, как оно все на практике будет производиться. К счастью, сегодня вопрос таким образом не стоял, предстояло лишь добраться в сравнительно комфортных условиях до Москвы, уложившись в контрольный срок 177 дней, а уже там предпринимать попытки вернуться на "торную дорогу человечества". Задача гораздо более простая, чем стояла перед Кортесом, казаками Дежнева и Хабарова, американскими переселенцами и даже героями "Детей капитана Гранта". Природа вдруг настоятельно потребовала своего, и Вадим отправился в сторону соответствующего заведения. На полдороге он увидел выходящую из желтоватой кабинки позади казарм Татьяну, тоже одетую не вполне строго. Ощутив некоторую неловкость от встречи в таком месте, Ляхов хотел было свернуть в сторону, сделать вид, что направляется совсем не сюда, а, скажем, в генераторную. Однако не успел. Татьяна, очевидно, лишенная такого рода комплексов, приветливо пожелала доброго утра и добавила, что хочет с ним поговорить и подождет на скамейке у домика. Умывшись из-под крана, выдававшего жиденькую струйку воды в тамбуре туалетной кабинки, вытирая на ходу лицо бумажным полотенцем, словно бы показывая, что ходил туда единственно за этим, Вадим сел рядом с девушкой, достал из-за уха так и не прикуренную вовремя сигарету. Обычно он до завтрака не курил, но для разговора, представлявшего оперативный интерес, нарушить правило можно. - Дай и мне... - попросила Татьяна, одновременно поправляя непричесанные волосы. Вот интересно: Татьяна, как и Майя, относилась к тому типу женщин, которые практически всегда адекватны самим себе. Могут одеваться в изысканные одежды, а могут ходить в джинсах и майках на голое тело. Практически не нуждаются в косметике. То есть они ею пользуются наравне с прочими сестрами по полу, но, так сказать, только в тактических и стратегических целях, а выглядят вполне нормально и без нее. - У меня местные, без фильтра, крепкие, - предупредил Ляхов, протягивая мятую пачку и зажигалку одновременно. - Сойдет, - прикурила и затянулась, не поморщившись, девушка. - Скажи, Вадим, ты уверен, что нам удастся отсюда выбраться, вернуться домой? - спросила она. - А почему ты ко мне с этим обращаешься? Чего не к Сергею? - Если бы мы сейчас в окружении находились, в тылу врага или как там, в Пятигорске, у него бы и спросила. А сейчас мне кажется, что вот в этом ты лучше разбираешься. - Спасибо. Только в происходящем мы все одинаково разбираемся. То есть - никак. Но если тебя просто мнение мое интересует, отвечу так - скорее всего, выберемся. Возможно, предчувствие, но скорее все же логика. Как правило, если есть вход, должен быть и выход. - Всегда? - Я сказал - как правило. А исключение потому и исключение, что логическому объяснению плохо поддается. - Ну, спасибо, утешил. Значит, вместе будем надеяться. Снова помолчала, не столько куря по-настоящему, сколько внимательно наблюдая за удлиняющимся столбиком белесого пепла. - А я, знаешь, вчера в комнате под кроватью журнал нашла. На английском. "Ньюсуик" называется. Прочитала от корки до корки. Странный здесь мир, непонятный. И гораздо хуже нашего. Не хотела бы в нем навсегда остаться. - Так в нем ты и не останешься. Он тоже где-то... сбоку. Но, наверное, с другого. Татьяна встала. - Давай походим, а то сидеть холодновато становится. Действительно, ее льняная курточка поверх майки не согревала, а температура была градусов около пятнадцати. Если не ниже. Солнце хотя уже поднялось над гребнем гор, но пока не припекало. - Странный это мир, - повторила Татьяна. - Государств в нем очень много, вроде как равноправных, не то что у нас. Нечто вроде нашего "Союза" в нем тоже существует, только называется "НАТО". Россия в него не входит, иногда враждует, иногда дружит. В России, кажется, идет война, "чеченская", как ее называют. "НАТО" собирается воевать с "Ираком", с "Северной Кореей", еще с какой-то "Осью зла". Из одного номера сразу все не поймешь, они же пишут об очевидных для них вещах, ничего не поясняют, - Татьяна развела руками, словно извиняясь за свою непонятливость. - Естественно. Ничего, в какой-нибудь город приедем, сколько угодно газет и журналов наберем. На подходящих языках. Я тоже вчера кое-что пролистал, но исключительно на иврите. Судя по картинкам, живут они веселее нас. Машины - закачаешься! Виллы, рестораны, пляжи океанские... Хотя военные сюжеты тоже есть, но немного. Короче, ехать будем, своими глазами увидим... - И как же оно так получиться могло - на одной и той же земле две такие разные цивилизации? - Их, может, не две, а двадцать две или еще больше. Сергей вон тоже что- то совсем особенное видел. Мир, где большевики еще в Гражданскую победили. А если вообразить, что почти каждое событие в истории имеет несколько вариантов и все они воплощаются, так параллельных миров вообще миллионы. Как это Маштаков того ученого назвал, кто все это обосновал и доказал? Эверетт, кажется. Беседуя таким метафизическим образом, они обошли почти всю территорию заставы и вернулись к исходной точке. - Хорошо поговорили, - подвела итог Татьяна. - Пойду Майю разбужу, и начнем завтрак готовить. Когда выезжать решили? - Да как соберемся, так и поедем. Здесь нам делать нечего. Она ушла, а у Вадима осталось отчетливое ощущение, что девушка хотела поговорить еще и о чем-то другом. Только не решилась или не нашла подходящего повода. ... Из шести автомашин, которые имелись на заставе, Тарханов выбрал желто-зеленую "Volvo" (как было выложено большими накладными буквами над радиаторной решеткой), наиболее похожую по конструкции на те, с которыми он привык иметь дело. То есть все педали и прочие основные элементы управления располагались на привычных местах, а непонятного и неизвестного назначения кнопки, тумблеры и прочие циферблаты на поступательное движение автомобиля в нужном направлении как бы и не влияли. Если их зря не трогать. Хотя наверняка имели какой-то рациональный смысл. Иначе зачем же они? Грузовик с коротким тупым капотом и широкой, трехместной, кабиной некоторое время под управлением полковника покрутился по территории заставы, продемонстрировал свою способность двигаться передним и задним ходом, после чего подрулил к воротам. - Экипаж, по машинам. Дамы - в кабину, прочие - в кузов. Прочие, то есть Ляхов с Розенцвейгом, сначала забросили в кузов ящик с примерно недельным запасом продовольствия, две упаковки пластмассовых бутылок воды, ящик патронов к здешним автоматам и четыре канистры бензина. На первый случай хватит, поскольку в ближайшем подходящем месте они предполагали собраться в дальний путь гораздо основательнее. Чтобы в открытом кузове было не холодно в движении, прихватили несколько солдатских одеял. - Так что, Львович, куда едем? - спросил Тарханов. - Я хотел - в Хайфу, ко мне домой, но теперь там никакого дома, разумеется, нет. Поэтому предлагаю сразу в Бейрут. Это километров полтораста по грунтовкам и грейдерам, в нашем, конечно, варианте, как здесь - не знаю, а потом двадцать по асфальту - и Бейрут. Ближневосточный Париж. - Так - значит так. По-вашему я читать не умею, но в карте разберусь. В чужой офицерской планшетке, почти одинаковой, что в том, что в этом времени, под целлулоидом у него лежала карта-километровка, захватывающая территорию от северного берега Тивериадского озера и как раз до южных пригородов Бейрута. - Поехали... Машину, с рессорами, рассчитанными на пять тонн груза или на перевозку взвода солдат с полным снаряжением, а сейчас почти пустую, здорово потряхивало на бесчисленных выбоинах горной дороги. Но, все равно, ехать было приятно. Ляхов с Григорием Львовичем сначала закутались в два одеяла каждый, но тут же оказалось, что это неудобно. Сползают все время, поддергивать приходится, у горла руками придерживать, и через полчаса Вадим сообразил, ножом выкромсал дырки посередине, и получились натуральные мексиканские пончо. Теперь ничто не мешало радоваться жизни. Особенно учитывая, что, из профессионального интереса осмотрев пограничный медпункт, Ляхов и там нашел банку с притертой пробкой. Хорошая банка, литра на два. Что интересно, неведомый еврейский коллега прятал ее точно там же, где и сам бывший капитан медслужбы Российской армии. Граммов триста Ляхов развел пополам, перелил в пресловутую фляжку и высыпал туда для улучшения вкуса и качества горсть таблеток витамина "С" с глюкозой. Остальное убрал, опять же в известное - но теперь только ему одному - место. Выпили, закусили галетой, не слишком вкусной, но в том ли дело! Вадиму вдруг захотелось петь. Самое время и место. Петь он любил с самого детства, знал массу популярных песен и романсов, а также оперных арий. Но, терпимо относясь к предрассудкам окружающих, избегал делать это публично. Зато сейчас шум мотора и свист ветра отлично скрадывали дефекты его вокальной подготовки. Для начала он вспомнил арию варяжского гостя. Исполнял он ее со вкусом и страстью настоящего Рюриковича, в консерватории тоже наверняка не обучавшегося. Розенцвейг, улыбаясь, кивал в такт могучим раскатам ляховского голоса. Завершив финальную руладу: "Уг-г-р-р-ю-ю-м-мо мо-р-р-р-е!" - Вадим прокашлялся. Все-таки связки он несколько перенапряг. Привычно потянулся к фляжке, но генерал мягко отстранил его руку. - Подождите, маэстро. С утра - не хватит? - Да и хватит, - легко согласился Ляхов. - Это ж я так, для настроения. А кроме того, какое значение имеет? Теперь. Это же там думать надо было, когда пить, когда не пить. А здесь дорожной полиции нету, начальства, которое бдит, - тоже, на службу ходить не надо. Если мордой в землю падать начну, нехорошо, конечно. В ином же случае... - Это вы зря, Вадим Петрович. Видел я разных людей. Не таких жестких, как вы, но тоже... Конечно, сейчас оправдания есть. Состояние аффекта и все такое прочее... Но если мы выжить хотим в предлагаемых обстоятельствах, я бы предложил... Ну, если и не совсем сухой закон, то строгую регламентацию. Иначе... Мы и до Москвы не доедем, независимо, есть там шанс возвращения или нет. - Бросьте, Львович. Это я-то - жесткий? Да я мягкий, как пластилин. Мне отец, Петр Аркадьевич, еще когда говаривал: "Ах, Вадик, Вадик, пропадешь ты от своей мягкости и доверчивости". Подумал немного, мечтательно улыбаясь, после чего добавил. Как ему сейчас казалось - в тему: - У меня шесть уже лет в полном распоряжении по восемнадцать килограммов чистого спирта на полугодие плюс жалованье позволяет не ограничивать себя, и, тем не менее, девяносто процентов своего служебного и личного времени я абсолютно трезв. Это сейчас вот оттянуться захотелось. Только... Вы вообще-то умную вещь сейчас сказали. Надо нам как-то определиться с распорядком жизни, правилами поведения и тому подобным. Это в нашем времени мы руководствовались вековыми, можно сказать, стереотипами, а в невероятной обстановке... - Понимаю, Вадим, понимаю. Зря вы скромничаете. Та мягкость, о которой говорил ваш уважаемый родитель, и то, что хотел до вас довести я, - совершенно разные вещи. Удивительно, но вы у нас, получается, самый здравомыслящий и озабоченный психологическим состоянием коллектива человек. Вовремя увидели возможные проблемы, и загорелось вам немедленно расставить все точки над буквами русского алфавита. Но я бы не советовал... И тут же Ляхов понял, что Григорий Львович говорит правильно. Кивнул, но сам ничего не сказал. Пусть продолжает. - Поверьте мне, Вадим. Предстоящие полгода - не самое легкое время. Вы это чувствуете, я вижу. И немедленно хотите навести какой-то строгий порядок отношений в коллективе, чтобы не допустить возможных эксцессов. Поскольку уверены, что у вас - получится. Кстати - верю. Возможно, именно ваш характер наиболее отвечает обстановке. В случае чего - на меня можете рассчитывать. Моментами и я тоже - еще о-го-го! Глядя на майора (или же генерала?), Ляхов согласился, что о-го-го - это еще слабо сказано. Дай нам всем Бог быть такими в этом возрасте, который тридцатилетними принято считать глубокой старостью. А Григорий Львович продолжал: - Но попробуйте от этого желания отвлечься. Хотя бы первые неделю-две. Уйдите в тень. Девушка у вас красивая и очень энергичная. И ей подскажите: не Москва здесь, а даже и не знаю, что такое. Сделайте мне такое одолжение - изобразите из себя гедониста. В этом мире можно найти все, что угодно. И, если повезет, забрать с собой. Соответственно, стать богаче Креза и графа Монте-Кристо. Здешние бумажные деньги там, конечно, ни к чему. Начните коллекционировать оружие - вполне могут подвернуться вещи куда подороже той сабли, раритетные золотые монеты или бриллианты, редкие книги, наконец... - Вы думаете? - с сомнением спросил Ляхов. - Именно, Вадим Петрович. Иначе я даже и не знаю... Ляхов понял, что очередную партию он выиграл. Именно этого он и хотел. Чтобы достаточно умный Розенцвейг воспринял его именно так, поверил, что он с ним согласится, ну и дальше... - Пожалуй, вы правы, генерал. Стать богаче графа и начать аналогичную жизнь, без линии мести, конечно, моя горячая детская мечта. С этими словами, как бы подтверждая полную готовность начать жизнь означенного гедониста, то есть в просторечии человека, превыше всего ставящего возможность извлекать максимум удовольствий из любой подвернувшейся ситуации, причем немедленно, он налил себе и вопросительно посмотрел на Розенцвейга. - А, давайте, - с наигранной лихостью махнул рукой тот. - Пока доедем, все равно выветрится, разговаривать же будет намного интереснее. Только вот закуски бы... - Легко. Ляхов расковырял ближайшую коробку и протянул генералу заклеенный в целлофан сандвич с белым куриным мясом. - Никог