ы знать все, тоже отговорилась, мол, в теории, зона действия базы ограничивается физическим сроком существования здания, в котором она размещена, а практически... Неизвестно, куда и почему исчез предыдущий резидент и как была им настроена управляющая автоматика. Тем более что в самом деле не выяснено, на какой мировой линии и в какой Реальности они сейчас пребывают. - Ну, а если все же попробовать? Что мы теряем? Не выйдет - не надо. Помнишь, как в Замке? Насчет новых сущностей? Вдруг удастся? Блок плюс волевое усилие плюс еще что-то... Тебе же видение было... - Энтузиазм Сашки разгорался на глазах. - Делать нам все равно почти нечего. - Попробуем, - устало согласился Новиков. - А как добираться туда будем, придумал? - Нет ничего проще. Вызову Ястребова. Для чего-то же я у Олега "додж" выпросил? Пусть сюда едет. Главный сабантуй сейчас внизу пойдет, а мы тихонько, переулочками... - Убедил. Вызывай Ястребова. Ну, а вдруг да не получится? Обратно прорываться, с боем? - Не дрейфь, должно получиться. Нутром чую... ...А заварушка и вправду вышла нешуточная. Когда Шульгин бросил свои гранаты, из сотни примерно людей, находившихся на перроне, большая часть, в том числе практически все участвовавшие в операции чекисты и заградотрядники, оказавшиеся в радиусе двадцати метров от вспышек, были выведены из строя, кто на несколько минут, а кто и надолго. Паника началась в отделенном от перрона застекленными дверями зале ожидания. Много чего повидавший за годы войны народ вообразил, что полвокзала уже уничтожено чудовищным взрывом, и не стал ждать следующего. Многотысячная толпа рванулась через окна и двери наружу, сминая охрану и топча упавших. Рев, вой, крики и стоны, беспорядочная стрельба в воздух. Находившиеся на перроне двое офицеров тоже были контужены, но, имея представление о действии фотоимпульсных гранат, головы не потеряли. Тем более что оказались они довольно далеко от места взрыва, и через несколько минут зрение и слух у них восстановились. В давку они не полезли, а спокойно выбрались наружу вдоль путей. Остальные посты прикрытия тоже строго выполнили инструкции. В чем и проявилось преимущество хорошо обученных офицеров - умение следовать приказу, а не эмоциональному порыву, каким бы оправданным он ни казался. Нервничал только Басманов, не знавший, что предпринять. Он со своего КП слышал только выстрелы и видел отблеск вспышки, которую принял за настоящий взрыв. А это могло означать и гибель его командиров. Наблюдая за толпами разбегающихся по площади, дико кричащих людей, суетливыми и беспомощными действиями красноармейских патрулей, капитан собирался уже дать команду прорваться в вокзал со стороны депо, найти Новикова с Шульгиным, живых или мертвых, и в любом случае устроить большевикам побоище, которое они долго не забудут. У него хватало сил и возможностей взорвать и сжечь все три вокзала... Двадцать готовых на все рейнджеров, у каждого по шесть автоматных магазинов, и еще пистолеты, и много гранат. Чертям жарко станет! Только сигнал вызова рации остановил его порыв. Четыре тройки он направил веером в сторону Красных ворот и Садового кольца с заданием перекрыть основные подходы к Каланчевской площади от центра, две вызвал к себе и указал им позицию в переулке за Казанским вокзалом. А сам отправился туда, где спокойно дожидался распоряжений поручик Юрченко. Тот "по-прежнему сидел на обшарпанном помятом чемодане в тени забора и наблюдал в бинокль за доверенной его попечению стоянкой. Теперь было ясно, что все автомобили на ней принадлежат ВЧК. Возбужденные общей суматохой шоферы сбились в кучу. Один из них, вытащив наган, кинулся внутрь вокзала, остальные, как и поручик, скованные ранее полученным приказом, оставались на месте, но в попытках выяснить, что же случилось, преграждали дорогу то одному, то другому бегущему. Некоторые уворачивались, обуреваемые стремлением как можно скорее покинуть опасное место, пока не началась непременная облава, другие начинали что-то сбивчиво объяснять, размахивая руками и путаясь в словах. Со стороны смотреть на происходящее было даже интересно. Как немое кино без титров. - И уничтожить и одновременно захватить? В одиночку? Не хило... - с веселым удивлением сказал, выслушав Басманова, поручик. - Подожди, сейчас Рудников подойдет. Он машину угоняет, ты остальные жжешь. А потом тоже в машину - и повеселитесь... Поглядев на действия Рудникова, и Басманов и Юрченко убедились в правильности выражения Козьмы Пруткова: "Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте". Бывший репортер уже не раз демонстрировал свои недюжинные актерские способности. И сейчас он нашел великолепный способ выполнить задание. Одетый в поношенную красноармейскую форму, в обмотках, фуражке блином, с выбивающейся из-под ремня гимнастеркой, он обошел площадь по периметру, таща на плече пулемет "ПК" с пристегнутой патронной коробкой, и не привлек ничьего внимания. Что могло быть естественнее вооруженного человека в подобной обстановке. Вообразить же, что столь открыто может разгуливать неприятель, никому не пришло в голову. Выйдя на стоянку, он осмотрелся, потом крикнул зычно, обращаясь к водителям: - Эй, шоферня, которая тут машина номер 237? - Моя, а что? - отозвался шофер черного или темно-синего "роллс-ройса", стоявшего крайним. Он купился на примитивную хитрость. Так человек, у которого на пальцах крупно выколото "Ваня", не понимает, откуда его может знать обратившийся по имени незнакомец. Номера-то у тогдашних машин были только на переднем бампере, а Рудников подошел сзади. Поручик свалил на заднее сиденье пулемет, залез на широкую подножку. - Вон туда, к воротам подъезжай, - показал пальцем. - Требуют тебя... Шофер машинально завел мотор, включил конус и скорость. Тронулся и только потом спохватился: - А кто требует-то? Мне приказано здесь стоять... Рудников молча ударил его громадным кулаком пониже уха, отбросил на левое сиденье. Придержав руль, перешагнул через край невысокой дверки. Резко прибавил газу, разворачиваясь по широкой дуге. Как только он удалился от стоянки на достаточное расстояние, Юрченко выстрелил из подствольника. Басманов подал ему следующую гранату. Сделав последний, пятый выстрел, поручик прощально махнул рукой Басманову и запрыгнул на подножку чуть притормозившего рядом "роллс-ройса". Капитан забросил в салон машины чемодан. Они уносились с площади под аккомпанемент рвущихся бензобаков, озаряемые оранжевыми отсветами столбов гудящего пламени. - Нормально, Витя! - давясь встречным ветром и восторгом, кричал Юрченко. - Гони по Мясницкой, а там посмотрим! - Передернул затвор пулемета, установил его на гармошке опущенного тента за задним сиденьем. Рядом положил автомат. Откинул крышку чемодана, набитого гранатами и патронными рожками. Забавляясь, подпрыгнул на высоких подушках, проверяя мягкость пружин. В таких автомобилях ему еще не приходилось ездить. - Гуляем, мать вашу! Эй, ямщик, гони-ка к Яру!.. Лошадей, блин, не жалей!.. Рудников, пригнувшись, с усилием удерживал рвущийся из рук руль. Усмехался щербатым ртом. Резвится паренек. Ну, пусть порезвится. Неизвестно, доведется ли до утра дожить. Глава 25 Новиков сидел под кустом, устало уронив руки на колени. "Получится или нет?" - думал он, но как-то равнодушно. Напряжение последних суток сменилось вялостью и апатией. Слишком много всего сразу. Опять судьба заставила его стрелять и убивать. А он давно уже не испытывает даже боевого азарта. Но и угрызений совести тоже. Не он первый начал. Так получится отпереть спасительную дверь? Провожая их в автономное плавание, Антон сказал, что дарит им нетронутую Реальность, в которой не будет ни форзейлей, ни аггров. Он слишком поздно сообразил, что такого не может быть - ведь здешнее время неотличимо от того, что было на самом деле. А разве оно стало бы таким, если бы в нем не действовали пришельцы? Без их вмешательства историческая линия непременно должна уклониться, неизвестно куда, но сильно. Или Антон хотел сказать, что перемещает их в Реальность, ответвившуюся от основной как раз в момент перехода? Чьим же воображением она создана - Держателей, самого форзейля или кем-то из них - им самим, Сашкой, Берестиным? Пока это за пределами разума. Но раз ему открылась тайна Великой Сети, так, может, и База откроется? Избушка-избушка, стань к лесу задом... Глядишь, так пойдет, и для них игра в Реальности станет повседневным времяпрепровождением. Новиков зябко поежился. Перспектива заманчивой не казалась. Или это просто с непривычки? Вдалеке послышался звук автомобильного мотора. Низкий, пофыркивающий, какой не спутаешь с гулким рокотом здешних машин, он четко выделялся в ночной тишине, нарушаемой только лаем деревенских собак. По вершинам деревьев заплясал свет сильных фар. Шульгин вышел навстречу, показать дорогу. Как они ехали, Новиков не запомнил. А Ястребов ориентировался почти свободно. Чтобы не попасться раньше времени на глаза патрулям, он сначала взял еще круче к западу, выехал к Петровско-Разумовской академии, потом переулками Верхней и Нижней Масловки вывел машину к Савеловскому вокзалу. Ехали медленно, почти со скоростью извозчичьей пролетки, включив лишь подфарники. И дорога была не приведи Бог, и чтобы лишнего внимания не привлекать раньше времени. Вадим лежал лицом вниз на ребристом металлическом полу и лишь глухо покрякивал на выбоинах мостовой. Брезентовый тент был поднят, и в таком виде "додж" мог сойти за небольшой грузовик - тогда по дорогам России колесили автомобили десятков моделей, почитай со всех стран Европы. Впереди справа сидел Шульгин с автоматом на коленях. Новиков с пистолетом - позади Ястребова. Где-то в районе будущей станции метро "Новослободская" корнет остановил машину. - Как дальше поедем? Можно напрямик - по Тверской. Быстрее будет. Или опять переулками, через Грузины, а то по Дмитровке... Хоть так, хоть этак, а в самый центр лезть придется... Шульгин привстал с сиденья, выглянул наружу, прислушался. Ночь тихая, глухая, обыватели затаились за стенами одно-двухэтажных домов, ни огонька в окнах, ни прохожего на тротуарах. А где-то далеко рассыпается сухая, отчетливая в неподвижном воздухе дробь. - "АКМы",- сказал Шульгин. - Не пойму, на вокзалах это или уже на Хитровке... Андрей тоже вышел из машины. К треску автоматов примешивались похожие на щелчки кнута выстрелы винтовок, то редкие, то вдруг сливающиеся в суматошный перестук. Фронт стрельбы занимал по горизонту сектор градусов в тридцать. - Где-то там. Хоть бы без потерь наши выскочили... - Должны суметь, - вздохнул Ястребов. - Ученые, зря под пули лезть не станут. Гораздо правее и дальше вдруг послышались гулкие очереди пулемета. - Тоже наши. Не "максим" бьет, "ПК"... - Хватит стоять, будем прорываться, пока ребята нас прикрывают, - сказал Шульгин. - Садись назад, корнет, дальше я поведу, а ты бери автомат, только без команды не стреляй... Поехали, все так же медленно и осторожно, освещая булыжники перед капотом подфарниками, лишь изредка и на мгновение включая ближний свет. Единственное утешение, что сейчас не те времена, когда город научились перекрывать за десять минут. Если даже поднят по тревоге весь гарнизон, то от казарм до места боя пехоте добираться не меньше часа. А с момента, когда Басманов начал операцию, прошел как раз час. - Давай на Горького, на Тверскую то есть, - предложил Новиков. - И на предельной скорости. Если улицу не загородили баррикадой, прорвемся! - А чего не по Пушкинской? - Узкая, маневра меньше... - Тогда держитесь! Сашка вдавил педаль акселератора, включил третью скорость и дальний свет. На бешеных для этих улиц сорока километрах промчался через несколько параллельных Садовому кольцу переулков, выдерживая направление чисто интуитивно, и едва не прозевал Тверскую, настолько непохожа она была здесь на запечатленный чуть ли не в подсознании образ асфальтовой, с гранитно-мраморными "сталинскими" восьмиэтажками улицы Горького. Круто, с заносом, заложил левый вираж, чуть не врезался бортом в похожий на телевизионную антенну, унизанный белыми фарфоровыми изоляторами столб, вышел на осевую, еще прибавил газу. - Пять минут - и дома! - крикнул Шульгин Андрею, когда нырнули под Триумфальные ворота на будущей площади Маяковского. Накаркал Сашка, забыл морской закон. В сотне метров от Пушкинской площади на мостовую выскочили несколько темных фигур с винтовками, замахали руками, требуя остановиться. Может, пока не думая ничего плохого, просто выполняя приказ, то ли документы проверить, то ли реквизировать транспорт для выполнения ответственного задания. Но Шульгину уже некогда было вникать в тонкости, а у патрульных отсутствовала привычка соразмерять скорость автомобиля со своим поведением на дороге. Один из них, в плакатной позе, с винтовкой в поднятой руке возник в свете фар и через секунду, отброшенный кованым бампером, глухо плюхнулся на асфальт тротуара. Лязгая и кувыркаясь, отлетела на середину улицы винтовка. Чисто рефлекторно Сашка затормозил, а уже через пару секунд сзади бабахнул первый выстрел. - Газуй, ты что?! - заорал Новиков, а Ястребов уже откинул задний полог тента и ответил беглой серией коротких очередей. - Направо крути! - В этих местах Андрей уже ориентировался, а все переулки оставались на своих местах, только дома другие. "Додж" вывернул на Тверской бульвар, ломая кусты. - Теперь налево! - Шульгин едва вписался в щель Елисеевского переулка. - Теперь потише... - Сам знаю, - огрызнулся Сашка. Тихонько, будто на цыпочках, подкрался к выезду на Тверскую чуть пониже нынешнего (то есть будущего, конечно) Моссовета. Ничего подозрительного. Рывок вперед, крутой разворот с погашенными фарами, сто метров до Скобелевской площади с Обелиском Свободы на месте Юрия Долгорукого, и опять направо, в долгожданный Столешников. Выключив мотор по крутому спуску вниз, накатом. Обшарпанный фасад нужного дома, как и всех остальных в переулке, был темен, лишь в нескольких окнах верхних этажей мелькали отблески свечей или коптилок. Совсем вроде недавно Андрей с Ириной бежали к этому подъезду по свежевыпавшему пушистому снегу, только с той стороны. И тоже был у него в руке еще теплый пистолет, только год на дворе стоял совсем другой, девяносто первый, но также пахло в воздухе гражданской войной. - Загони машину сюда, в подворотню, - сказал Новиков Шульгину, - а ты, корнет, постереги этого, - он указал на скорчившегося под продольной скамейкой Вадима. - Надо узнать, примут нас здесь? По знакомой лестнице Новиков и Шульгин поднялись на третий этаж. В подъезде было совершенно темно, воняло, и не только кошками. "Разруха", - вспомнил он Булгакова. Невозможно было представить, что лишь три года назад на мраморных ступенях лежали ковровые дорожки, прижатые медными прутьями, сверкали люстры, и входящие оставляли зонты и калоши внизу, в специальных ящиках. Подсвечивая фонарем, Андрей нашел дверь явочной квартиры. Кожа с нее была не слишком аккуратно срезана, и больше половины войлочной подкладки тоже. - Ну, давай, командир, дерзай... - прошептал Шульгин, доставая из кармана золотой портсигар Сильвии, который одновременно являлся универсальным блоком управления всевозможной аггрианской техникой, средством связи и своеобразным оружием. Новиков отщелкнул крышку и набрал нужную комбинацию на скрытой под сигаретами планке со штифтами. Приложил портсигар плоскостью чуть выше замочной скважины, нажал рубиновую кнопку и взмолился мысленно: "Откройся же, ну, откройся..." Ничего не произошло. А когда Ирина делала это, дверь распахивалась немедленно. Может, и напрасна их попытка, нет здесь никакой секретной квартиры, а лишь обычная коммуналка, сиречь - рабочая коммуна пролетарских жильцов имени какого-нибудь борца за права аборигенов Западного Калимантана. Гнездо переселившихся сюда из подвалов гегемонов, которым интереснее набиться по тридцать человек в комнаты, где раньше жило четверо, чем заработать на собственную квартиру или домик, маленький, но отдельный. Сидят там сейчас, топят буржуйки чужими книгами и мебелью. Надо же, при царе на всех дров хватало, а сейчас, перебив эксплуататоров, от холода мрут... Будто раньше их помещики и фабриканты топливом снабжали. "Вот ерунда в такой момент в голову лезет", - досадливо сплюнул Андрей, стараясь сосредоточиться. За плечом взволнованно и шумно дышал Шульгин, однако молчал, не вмешивался, а может, и сам пытался как-то повлиять на автоматику. Но пришедшая в голову Новикова мысль из курса антисоветской политграмоты оказалась нелишней. За нее зацепилась другая, о том, что, если ничего не выйдет, придется возвращаться на Хитровку, в доведенную до наивысшего предела сверхкоммуну, и от омерзения, отчаяния, сознания безвыходности своего положения, загнанности в угол и еще от того, что представилось, как сейчас в переулке появится наряд чекистов (а до их логова совсем недалеко), и тогда... От всех этих мыслей он с последней надеждой вообразил себе аггрианскую базу в виде лифта, скользящего вдоль решетчатой прозрачной трубы, пронзающей горизонты лет, словно этажи. Такие лифты он видел в Манагуа, в отеле "Центавр". Открытый на высоту всех десяти этажей холл, заменяющие колоннаду трубы и внутри них тоже прозрачные, светящиеся сиреневым неземным светом кабинки... Так он сейчас и представил себе квартиру, всю сразу, какой она была в ту их с Ириной ночь. Освещенную неярким интимным светом торшера в гостиной, спускающуюся откуда-то сверху и пощелкивающую контактами на каждом этаже. Он даже увидел светящееся окошко над дверью шахты, только вместо номеров этажей в нем выскакивали цифры, складывающиеся в даты. Увидев все это, он, скривившись от почти физического усилия, зажмурив глаза, как бы подтягивал ее к себе, на уровень, где ярко сиял трафарет: "1920". И, когда похожий на макет театральной сцены куб оказался рядом, Андрей сделал что-то еще, непонятное ему самому, и инстинктивное, как пируэт внезапно поскользнувшегося, но сумевшего устоять человека. В тот же момент он словно провалился в смертельную темноту, как в открывшийся люк эшафота. И так же, как умирающий, по слухам, видит божественный свет, увидел распахивающуюся дверь и за ней освещенную электричеством знакомую прихожую. Действительно, уходя отсюда с Ириной, повернуть выключатель они забыли. - Получилось! Тудыть твою мать, получилось... - потрясенно прошептал Шульгин. - Держи ее, держи, чтобы не исчезло, а я сейчас... С грохотом каблуков он ссыпался вниз по лестнице. Новиков шагнул вперед, оперся спиной о косяк и подставил ногу под дверь, будто надеясь таким способом удержать межвременной проход. Словно и в самом деле перед ним был обыкновеннейший лифт. Шульгин вернулся буквально через минуту, от полноты чувств непрерывно матерясь и подгоняя пинками Вадима, со связанными руками и веревкой на шее, будто у пленного раба с египетского барельефа. За ними Ястребов тащил продолговатые мешки десантных контейнеров. Заглянул в прихожую, свалил груз на пол, вернулся с патронным ящиком. - Все? Тут остаетесь? А мне что прикажете? - И, не скрывая любопытства (все же на третьем году революции увидеть столь нетронутый, ухоженный интерьер в самом центре красной столицы), спросил: - Хозяева надежные? Не слишком опасно будет? - Все в порядке, корнет. Благодарю за службу. Берите машину и возвращайтесь на Самарский. Только уж смотрите, расшевелили мы осиное гнездо. "Хвост" за собой не притащите... - Проскочу. Опять переулочками. И что дальше делать? - Сидите дома, отсыпайтесь, ждите приказа. Завтра свяжемся. Дверь наконец захлопнулась, отделяя их от порядком опостылевшей революционной столицы не только своей двухвершковой толщиной, но и непроницаемой пленкой смещенного времени. Сил у Андрея не осталось совершенно. Хотелось прямо в сапогах упасть на широкий диван и отключиться. Неужели столько энергии ушло на то, чтобы открыть дверь? Или просто релаксация за все пережитое разом? Зато Сашка был полон радостного возбуждения, энергии и любопытства. Наскоро избавившись от старческого грима и одеяния, он скрылся в недрах квартиры, через пять минут вернулся уже с бутылкой виски "ВАТ-69". Выбрось его с парашютом над Южным полюсом, он и там сумеет отыскать выпивку. Хотя с полюсом пример неудачный, на нем американская база "Амундсен-Скотт", и виски наверняка имеется. Ну тогда пусть будет пустыня Атакама... - Аллее! Этого кадра я привязал в клозете. Посадил на унитаз и штаны расстегнул, чтобы потом возиться не пришлось. Хай сидит, падла, и думает о своей печальной судьбе. А мы пока это самое... Новиков сидел в кресле, вытянув ноги в грязных сапогах, и водил по сторонам глазами. Все точно так, как было. Вон и пластинка лежит возле проигрывателя неубранная, и их с Ириной окурки в пепельнице. Свежие... он опять принялся считать, шевеля губами: - Шестьдесят шестой год Берестина, потом девяносто первый наш, теперь вообще двадцатый, а сколько же в промежутках? Или действительно нисколько? Чистый солипсизм: открыл глаза - мир есть, закрыл - его нет. А на самом деле что? Мы существуем внутри Реальности или Реальность внутри нас? Абсурд. Берестин входил сюда из 1966 года нашей первой жизни, мы с Ириной из Замка, сейчас - из двадцатого года совсем другой исторической линии... И все мы - постоянные жильцы квартиры и ее посетители за плюс-минус полвека, все толпимся друг за другом, как в час пик на эскалаторе, разделенные промежутками в квант времени толщиной, но непрозрачными и непроницаемыми, как бетонная стена... Шульгин снова появился, разыскав на кухне в дополнение к виски еще и кое-какую закуску. - Со жратвой тут слабовато, - сообщил он. - Консервы, правда, недурственные есть, как мы во время оно в Елисеевском брали. Колбасы полпалки есть, с килограмм сыра. Три сырых яйца и шесть бутылок пива "Старопрамен". Все. Хлеба йок. Часы в соседней комнате мелодично, с подголосками, пробили двенадцать. Новиков машинально взглянул на свои часы. На них было четверть одиннадцатого. - Время местное, - прокомментировал Шульгин. - Давай по первой. За твой титанический успех. Значит, правда - мы теперь покоряем пространство и время исключительно силой разума. Неслабо... - Посмотрел вдруг на Андрея внимательно. - Ты это, сходил бы умылся сначала... Новиков включил свет в огромной ванной комнате. Увидел в зеркале свое лицо, осунувшееся, с красноватыми, как от долгой бессонницы глазами и проступившей на подбородке и скулах щетиной. Волосы на левом виске слиплись колтуном, и ниже до самого воротника засохли крупные бурые сгустки крови. Он подавил подступившую тошноту, открыл горячую воду и стал яростно тереть лицо намыленной губкой. "Неужели за полтора года я стал таким монстром? Стреляем, стреляем. По людям, как по перепелам. Промажешь - и огорчаешься. Или они все-таки не люди для нас? Живем среди них, едим, пьем с ними, воюем тоже в конце концов ради них же, а людьми не считаем? Сколько я лично уже народу пострелял?.. - Хотел посчитать, но тут же отогнал эту мысль: - А может, и не так страшно все? Кажется, Аммиан Марцеллин писал: "Когда человек много страдает, утешением ему служит целесообразность тех причин, из-за которых он страдает..." Можно сказать, что я страдаю оттого, что приходится убивать людей, о которых я ничего не знаю? Наверное, можно, иначе такие мысли мне просто не пришли бы в голову. А целесообразность?" Он промокнул лицо махровым полотенцем, налил в ладонь хозяйского одеколона, растер по щекам и шее. Вернулся к Сашке. Тот уже принял грамм сто в одиночку, раскраснелся, бродил по комнате, перебирал пластинки. - Повторим, сказал почтмейстер... Нет, тут вполне нормально. Если больше ничего не произойдет, точка у нас теперь железная. Можно сидеть в тепле и только команды по радио отдавать, самим руки не пачкать. - Лицо у Шульгина коротко дернулось, и Андрей понял, что сегодняшние дела и Сашке даром не прошли. Он поставил на диск проигрывателя пластинку. Свой любимый романс "Ямщик, не гони лошадей". Пригорюнился, налил еще по рюмке. "Напиться, что ли, до упора, до полной анастезии? - подумал Новиков. - Только раньше помыться бы в ванне, переодеться в чистое исподнее..." - Мы вот сидим сейчас, тепло, уютно, выпиваем, и мне по случаю вспомнилось... - Оказывается, пока он думал о своем, Сашка начал рассказывать какую-то историю. Новиков прислушался. - Призвали нас в Хабаровске на трехмесячные сборы. Служу. А тут обозначились окружные соревнования по стрельбе. Я назвался. Проверили, говорят, подойдешь. Привезли на какой-то полигон. Под Красной речкой. Со мной еще был такой лейтенант Константинов, кадровый, из кадетов, и училище Верховного Совета кончал. Нормальный парень. Ну, первый день мы отстреляли, прямо с дороги, ни в гостинице не устроились, ничего. Уже вечером какой-то майор из спорткомитета говорит - и куда я вас дену, в гостинице мест нет. Потом, правда, сжалился, позвонил, есть, говорит, генеральский люкс свободный. Деньги имеете - поселяйтесь. Нам что, еще и лучше, оба холостые, десятка не деньги. Действительно, номер - класс. А погода мерзейшая, весь день то дождь, то снег, то все сразу. Мы в пэша сапоги - насквозь. И набегались... Константинов говорит, давай, раз мы вроде генералов, ужин в номер потребуем. И за телефон. Точно - минут двадцать прошло - стук в дверь. И въезжает тележка. Все как положено, пол-литра, салатики, бефстроганов. При тележке же, заметь, девица! Ну, я тебе дам! Длинная, с ногами и вообще. Смех же в чем - она, когда въезжала, генералов настроилась увидеть, раз люкс. И морду сделала соответственную, и так это, подобралась вся. Тоже небось шансы ловит. А тут мы... Сидим, курим, сапоги хоть и обтерли чуть, но все равно. За сменой ее эмоций очень забавно было наблюдать. Ну, потом разговорились, два рубля на чай дали. Константинов ее за задницу словчился ущипнуть. Звали ее после конца работы в гости заходить, пообещала. И не пришла, зараза... - Видно было, что непорядочность официантки, проявленная десять с лишним лет назад, его глубоко огорчила. - И к чему ты это рассказал? - Да так. Вспомнилось. Ковер вот, сапоги твои, и рюмки на столе... А вот как там фраер наш? Чегой-то тихо сидит. Не помер? - А ты пойди и посмотри, - лениво предложил Новиков. - Запросто, - согласился Сашка, но сначала произвел некоторые приготовления. Вид у чекиста был более чем понурый. Шульгин усадил его на массивный стул, обернул шнур вокруг горла, привязал к спинке. И руки затекшие отдохнут, и особо не рыпнется. - Таким вот образом, братец, попал ты, выходит, к нам в гости. Интересно тебе? - Он заметил, что, несмотря на свое печальное положение, Вадим не сумел скрыть удивления при виде окружающих его предметов, вроде стереокомбайна, телевизора, мебели необычного дизайна. Вообще всей обстановки гостиной, яркого электрического света, устойчивого тепла паровых батарей, приятных запахов. - Скоро будет еще интересней, - пообещал Сашка, радушно улыбаясь. - Особенно, если затеешь и даль- - Совершенно верно, - кивнул Шульгин. - И раз желание жрать и грабить не есть высшая духовная ценность, Джордано Бруно из него не выйдет. - Господа полковники хорошо подготовились. - Вадим еще пытался держать фасон. - Только мы такие разговоры уже от своих меньшевиков и левых эсеров слышали. И куда красноречивее к тому же. - Несомненно, - с готовностью согласился Новиков. - Нормальный человек другого и не скажет. И все же интересно, вы хоть спорить пытались, когда ваш начальник такой вот план предложил? Неужели не объяснили, что начало-то хорошее было, перспективное, и мы, если вы в характерах понимаете, людьми оказались доверчивыми, старого закала, последнему дерьму в праве на совесть не отказываем, верим, что и в нем духовное возрождение произойти может... Совершенно по Достоевскому. - Легко оскорблять связанного человека... - Да мать же твою! Ты посмотри на него, Андрей! Они толпой на парламентера кинулись, получили по соплям, а теперь обижаются, что в них джентльменов видеть не хотят! Наши хитровские друзья про таких, как ты, говорили: "Ты никто, и звать тебя никак. Брысь под нары". Я, бля, тебя сейчас развяжу и посмотрю, на что ты вообще годишься... - Шульгин, похоже, действительно вышел из себя. Новикову пришлось его успокаивать: - Ну так что, прапор? Согласен ты с полковником в честном поединке свою правду доказать или признаешь, что очередной раз дурака сваляли? А может, это мы чего-то не поняли? - В этом да, признаю. Неладно вышло. Был план на серьезную игру. Мой план, чего скромничать. Однако... Нет, я вам ничего не скажу, не ждите. А остальное вы сами видели, скрывать нечего. Тут тоже могло получиться. Вокзал мы плотно перекрыли, на перроне человек двадцать наших было. И с дрезиной неплохо задумали. Как сорвалось? Конечно, вашим жандармским штучкам сразу не научишься. Ребята хорошие были, проверенные, а вот дали маху. Сразу бы кучей навалиться... - Вот-вот, кучей, и вся ваша тактика со стратегией. Жандармы, конечно, поумней вас были. И что, воображаешь, притащили вы меня на Лубянку, и я сразу бы колется начал? - Куда б вы делись? - презрительно фыркнул Вадим. - Ну-ну, поглядим, куда ты деваться будешь... - не скрывая интереса, сказал Шульгин. Встал, открыл нижнюю дверцу серванта. - Вот эту штуку видишь? Называется - электрический утюг. У тебя какое образование, напомни? - Петроградский университет, математический факультет... - Прелестно. Значит, и физику хоть чуть знаешь. Данный утюг - чудо техники. По замыслу - ничего особенного, прототипы еще в начале века появились, но есть некоторые усовершенствования. Терморегулятор, увлажнитель, автоматический выключатель. - Шульгин повертел прибором перед лицом Вадима, потом воткнул вилку в розетку. - Загорелся красный огонек на изгибе рукоятки. - Вот я тебе его поставлю на спину, пока он еще холодный, включу таймер. И пусть стоит. Это похоже на ту крысу в горшке, что где-то там в Китае на живот привязывали. Он будет греться, просто припекать поначалу, потом, естественно, ожоги первой, второй, третьей и третьей "А" степени. Четвертая - это уже обугливание тканей. Повоняет, само собой. И заметь, мы с полковником - люди гуманные и нравственные. Сами к тебе и рукой не притронемся. Зато когда ты в болевой шок впадать начнешь, я утюг сниму и окажу тебе медицинскую помощь. Может, даже и морфий кольну. Потом, если тебе мало покажется, успевший остыть утюг на другое место поставлю. Холодный, заметь. Греться он сам будет, а я за железку безмозглую не отвечаю. Так что не потребуется даже самоутешаться концепцией отличия пролетарской нравственности от общечеловеческой... Да я, пожалуй, опять же из человеколюбия, и музыку тебе заведу. Отвлекает. Чего желаешь - Бетховена, Вивальди, Баха или лучше оперетку какую? Глава 26 Агранов был не только в ярости, он был почти в истерике. Получив сообщение о бездарнейшем провале так тщательно спланированной операции по захвату таинственного полковника, он вначале просто не поверил. Вадим об этом не знал, но на прикрытие Агранов выделил вдвое больше людей, чем было намечено, именно в расчете на то, что "объект" явится на встречу в сопровождении охраны. На всех, кого успел увидеть на Хитровке Вадим, были составлены словесные портреты, а умелый художник изготовил по ним очень похожие рисунки. Восемь опытных сотрудников осуществляли близкое прикрытие места встречи, еще два десятка блокировали входы и выходы с платформы. Четверо находились в дрезине, специально для такого случая истребованной у АХО Совнаркома. И, наконец, три взвода стрелков НК.ПС и Трансчека оцепляли перрон по периметру внутри и снаружи. Идущая в ловушку дичь того стоила. И такой крах! Полковник скрылся. Угнал дрезину. Захватил в плен Вадима. А его боевики устроили вдобавок побоище в центре города. И скрылись бесследно, не оставив на поле боя ни одного своего трупа. Зато погибло несколько десятков чекистов и бойцов поднятого по тревоге латышского ударного полка, не считая убитых при обстреле городского, районных комитетов РКП и штаба Московского округа. Снова и снова Агранов по одному допрашивал участников операции. Не сдерживаясь, кричал, матерился, как русский дворник, колотил кулаком по столу, но толку-то? Лишь один агент заметил в зале ожидания человека, более или менее подходящего под описание, но тут же его и потерял в возникшей суматохе. Те же, кто был на перроне, в один голос утверждали, будто главным действующим лицом оказался какой-то плюгавый старик. Ничего себе старик - в самый критический момент возник, как черт из табакерки, в пару секунд застрелил четверых сотрудников, вместе с напарником скрутил Вадима и был таков. А в дрезине находились еще четыре опытных агента. Убиты. Дрезина, кстати, тоже разбита. Чтобы ее задержать, пришлось перевести стрелки и направить в тупик. Теперь еще нужно как-то оправдываться перед Совнаркомом. Слух о неудаче непременно дойдет до Феликса. А уж тот спросит... Вдобавок этот взрыв. Агранов еще раз шарахнул кулаком по столу так, что чернила из прибора выплеснулись на бордовое сукно. Говорят, полыхнуло так, словно полпуда магния разом. Это он мог вообразить, сам не раз фотографировался. Так там щепотка... Вот разве на взрыв и свалить? Беляки, мол, использовали неизвестного рода оружие, отчего и сумели скрыться? А если не сумели? Предъявить пару подходящих трупов и выдать их за... Нет, не пойдет, слишком уж много людей знают правду. Так что же теперь делать? Постой, так ли уж много? Надо прикинуть... Черт его дернул попробовать свой вариант. Сам же других учил не увлекаться экспромтами, а вот не удержался. Больно уж выигрыш жирный светил. Упал на мизер без хозяйки, а в прикупе два чужих короля. Старик Удолин ему голову заморочил. Подай обязательно этого человечка, мы с ним до таких тайн докопаемся... Докопались! "Ну, ладно, как-нибудь выкручусь, не впервой", - успокоил себя Агранов и взял лист хорошей довоенной бумаги. Принялся рисовать стрелки, кружки и прочие геометрические фигуры, ставя возле них бессмысленные, на посторонний взгляд, закорючки. Прежде всего - перекинуть всю грязную работу на МЧК. и командующего гарнизоном. Прорыв в город крупной вооруженной банды, уличные бои, теракт на вокзале, по наглости и числу жертв превосходящий взрыв комитета РКП в Леонтьевском переулке - их забота. Секретно-политический отдел может только поднять на ноги всю негласную агентуру, всех осведомителей из домкомов, взять на заметку каждого нового человека, не упустить ни одного словечка из обывательских разговоров. На Хитровку пока не соваться, только наблюдать, вдруг беглецы объявятся там? Ни од ному дураку такое в голову бы не пришло, но, может, как раз поэтому? И еще надо хорошенько просчитать, что именно может сказать на допросе Вадим. Что он знает, о чем догадывается, какой ценой станет покупать жизнь? Привычная работа успокаивала, но надолго решительное объяснение не оттянуть. Агранов бросил карандаш. Наверное, лучше будет самому перейти в наступление. Но с кого начать, с Артузова, с Трилиссера? И сразу задурить им головы - ничего особенного не произошло. Вышел на подпольную офицерскую организацию, внедрил своего агента. Для убедительности пришлось организовать шумную инсценировку на вокзале. О прочем пока молчок. Раздробить правду на множество кусочков, одному один, другому другой и так далее. Дрезина - из иной оперы, стрельба в городе - вообще не по нашему ведомству. И работать, работать. Ведь важность и значительность "полковников" от всего происшедшего только возрастает. Начать лучше с Трилиссера. Для него шило в задницу готово - слова Вадима о том, что "офицеры" прибыли из-за рубежа и почти наверняка имеют отношение к американскому пароходу и тем, кто за этим стоит. Артузову тоже щелчок по носу - куца смотрит контрразведка? Из Крыма только что не сам Врангель в Москву явился, устроили, понимаешь, осиное гнездо, чекистов пачками убивают. За вечер потеряли людей больше, чем за год. А на улицах, где бой шел, - целые кучи гильз неизвестного образца. Мессингу вообще утереться и не высовываться, он за одну Москву отвечает, а не за всю Республику, а сам, пока по городу не начали на автомобилях носиться и из пулеметов стрелять, вообще ничего не знал. Выходило так, что во всей ЧК один СПО мышей ловит... Довольный собой и почти успокоившийся Агранов вышел из кабинета и зашагал по бесконечным коридорам. У начальника Иностранного отдела Трилиссера собралась не то чтобы дружная, но понимающая свои взаимные интересы компания. Молодые начальники ведущих отделов и даже один зампред ВЧК, которых совсем не устраивало нынешнее руководство в лице фанатика Дзержинского и сибаритствующего, мало вникающего в практическую работу Менжинского. Эти "молодые волки" имели свои взгляды на роль организации и собственное в ней место. Через десять лет (в предыдущей истории) они захватят в ней все ключевые посты, превратят ВЧК - ГНУ в НКВД, под готовят достойный плацдарм для Ежова и Берии и все до единого сгинут в жерле столь тщательно отлаженной ими же мясорубки. Но пока они были только в самом начале взлетной полосы, и небо было перед ними голубое и манящее. Если б только не омрачали его невесть откуда взявшиеся тучи... Об этом они и решили поговорить как бы приватно, поскольку официально такое сборище без ведома руководства выглядело непозволительно. Артузов очень заинтересовался намеком на иностранное происхождение "полковников". Поскольку располагал свежей информацией из Севастополя о том, что Врангель приблизил к себе странных людей, якобы из Южной Африки, которые не только снабжают его деньгами и оружием, но и вмешиваются в политические и военные вопросы. - Южная Африка? - Трилиссер недоуменно пожал плечами. - Совсем не входит в сферу наших интересов. Далековато. И вообще это английский доминион. Кто там может проводить самостоятельную политику, а главное - зачем? Алмазы и золото у них свои, моря куда больше, чем в Крыму. Наши железные дороги, угольные шахты и хлеб для них тоже не предмет первой необходимости... - А там ведь не только англичане, - блеснул познаниями Артузов. - Там еще и буры, не забывшие о поражении. Что, если это их люди? Англичанам насолить, ну я не знаю, что там еще за мечты могут быть. Но факт имеет место. Вот ты и напряги извилины, Михаил Абрамович. - Обязательно. Может, в Лондоне об этом знают. А может, и не только там. Меня твои полковники заинтересовали, - вновь обратился он к Агранову. - С моими делами слишком подозрительно пересекаются. - Те люди, что прибыли в Москву, - русские. Хотя и из-за границы. Мой агент отметил - говорят не совсем правильно, и манеры не здешние. Умны и хитры дьявольски. - Что значит - дьявольски? - спросил зампред ВЧК. Ягода. - Мы тут не в церкви, нам поточнее определения требуются. Умные - как кто? Одно дело профессор математики, другое - философии, совсем третье - офицер генштаба. У каждого свой круг знаний, манера выражаться, привычки. Хороший агент такие вещи должен примечать. А ты ведь не самого плохого к ним посылал? - Как бы не лучшего. Другой бы не подметил. У нас ведь такие кадры, что для них, если у собеседника пять классов гимназии, то уже и профессор. Нет, мой агент тоже