Туг тоже все было спокойно, а главное - отсутствовала собака. Это, между прочим, его удивило. Хороший, свирепый пес, а еще лучше - пара значительно бы облегчили работу охранников. Спускай их на ночь и спи на посту спокойно. Объяснений могло быть два: база эта временная, и охранники люди случайные, собаку заводить им просто в голову не пришло. Или - хозяин просто не любит злых собак и не понимает их нужности. Для выросшего в многоквартирных доходных домах Агранова это неудивительно. В те времена моды держать собак в квартирах придерживались только барыньки преклонных лет, ограничиваясь, впрочем, болонками да левретками. Шульгин заранее не планировал своих действий, полагаясь на интуицию и результаты рекогносцировки, и сейчас прикидывал, с чего начать. Прежде всего - где может содержаться пленник? Он сам разместил бы его в мезонине, вон там, где решетка на окне. Интересно ведь, в первом этаже решеток нет, а наверху есть. Жаль, что не видно отсюда, давно она там поставлена или только что? Действовать можно по-разному. Например, спуститься во двор и просто постучать в дверь. Внаглую. Сторож спросит - кто? Ответить -из ЧК, или - от Агранова, еще лучше - от Якова Сауловича. Дверь хоть чуть приоткроется, даже если она на цепочке, не страшно. Цепочку перебить, сторожа отключить и вперед! Не пойдет. Сторож может откликаться только на пароль и, такового не услышав, поднимет тревогу или сразу начнет стрелять. В зависимости от инструкций. А нам этого не надо. Второй вариант - проникнуть в одно из окон первого этажа. Тоже не очень сложно снять с петель раму или вынуть стекло, тихо или как получится, убрать всех обнаруженных в доме лиц, после чего уводить пленника. Против - те же доводы плюс риск, что в ходе внезапной перестрелки может пострадать и "профессор". Остается самое сложное, но и надежное - пробраться в дом сверху. Беззвучно спрыгнув на мокрую траву, Шульгин стремительным и плавным броском пересек двор и замер у невысокой, в пять ступенек, лестницы черного хода, рядом с водосточной трубой. Это место не просматривалось ни из одного выходящего во двор окна. Прижал ухо к двери, прислушался. В доме царила полная тишина. И снова не видно даже отблеска света в оконных стеклах. Что-то в этом есть ненормальное. Неестественное даже. Трудно представить, будто охрана настолько беспечна, что ложится спать вместе со своим подопечным. "А не слишком ли я усложняю? - постарался быть объективным Сашка. - Не Бутырскую же тюрьму собираюсь штурмовать. Иначе взглянуть - высокопоставленный чекист заинтересовался профессором с какими-то необыкновенными способностями. Извлек его из тюремной камеры, где тот сидел по причине дворянского происхождения и неподходящего образа мыслей. Создал ему условия для научных занятий, а себе - возможность непринужденного общения. Приставил к нему сторожа-камердинера, чтобы заботился о старике, кормил его и не позволял уйти, убежать, просто отправиться на несанкционированную прогулку. И не более. Мы же вообразили, что идем брать частную тюрьму с полным штатом надзирателей и продуманной системой обороны. Опять нарушили принцип Оккама..." Успокаивая себя таким образом, Шульгин подпрыгнул, ухватился за железный, глубоко вбитый в стену крюк, поддерживающий водосточную трубу, и через секунду уже сидел на краю влажной и скользкой жестяной крыши. Внизу под легким ветром шумели остатки желтых мокрых листьев на деревьях, над головой нависало низкое небо. Там, где обычно висел над центром Москвы багровый световой купол, сейчас ничто не намекало на существование двухмиллионного города. Так, взблескивали кое-где слабенькие огоньки стосвечовых лампочек в уличных фонарях. Шульгин вспомнил, как ему пришлось когда-то красить крышу старого дома, заросшую вдобавок скользким зеленым мохом. Так вот там жесть крепилась отнюдь не гвоздями к стропилам, а просто чеканилась на сгибах и фиксировалась маленькими железными треугольничками. Он вытащил тяжелый десантный нож, начал неторопливо и аккуратно отгибать швы на кромках листов. Через десять минут Сашка уже проник на чердак. Впереди сквозь едва заметные - без ноктовизора и не увидеть - щели пробивались лучики света. Он прислушался. Вроде бы звук голоса. Но не диалог, кто-то монотонно и тихо бормотал, как бормочет в пустой квартире невыключенное радио. Даже прижавшись ухом к стене, смысла слов разобрать было невозможно. Шульгин прошел вдоль всей стены, ощупывая ее руками. Двери не было. И чердак был пуст, только толстый слой шлака на полу и обрезки брусьев и горбыля, оставшиеся, наверное, еще со времен строительства. Стенка из доски-сороковки, прибитой гвоздями к вертикальным стоякам. Сашка вспомнил роман Майна Рида "Морской волчонок". Как там запертый на дне трюма двенадцатилетний парнишка месяц пробивался с помощью матросского ножа на волю через много ярусов всевозможных грузов, включая рояль. А тут всего-то... Чтобы не беспокоился Новиков, Шульгин включил рацию и условной комбинацией пощелкал ногтем по решетке микрофона. ...Ощупав пальцами края прорезанных в досках бороздок, он подцепил клинком верхнюю доску и слегка нажал. Только треснули рвущиеся обои. Сидевший за столом бородатый мужчина вскинул голову. Перед ним на столе лежала книга, дрожала желтым огоньком керосиновая лампа, отбрасывая блики на большую темную бутылку, дымилась в консервной банке самокрутка. Шульгин прижал к губам указательный палец и шагнул в комнату. - Вы кто? Откуда здесь? - громко и испуганно спросил человек, ошеломленный внезапным появлением в его каморке похожего на Ихтиандра (если бы он видел этот фильм) незнакомца. Шульгин еще раз повторил жест, призывающий к молчанию. Но было уже поздно. Дверь комнаты распахнулась, и в нее ввалилось сразу много людей во главе с высоким, темноволосым, одетым в распахнутую кожаную куртку. Сашка никогда его не видел живьем, но сразу догадался, что это как раз Агранов и есть. Шульгин не был лордом, который называет кошку кошкой, даже споткнувшись об нее в темноте. Он выразился проще и энергичнее. Случилось как раз то, о чем он в глубине души догадывался, но отметал, как слишком тонкую для здешних времен интригу. Оставалось действовать на автопилоте. Агранов, все правильно рассчитавший, в первый миг ошалел, увидев появившееся абсолютно бесшумно и непонятным образом существо, обтянутое черной шкурой, с огромными, отблескивающими алым огнем глазами. Он ожидал сегодня вторжения и подготовился к нему, но на подобное не рассчитывал. Секундное замешательство стоило ему проигранной кампании. Шульгин левой рукой снизу швырнул тяжелый нож рукояткой вперед, и сорокасантиметровый "Джангл Кинг" ударил чекиста между глаз бронзовой головкой. Агранов упал ничком без звука. Из плечевого кармана Сашка выхватил пружинный метатель, заряженный десятком граненых стрел с зубчатыми наконечниками. На его счастье, чекистов было слишком много. Они мешали друг другу в том деле, за которым пришли. Первые трое, вломившиеся в тесную комнату вместе с Аграновым, повалились на пол - десятисантиметровые стрелы входили в тело, как гвозди, по шляпку, зато остальные сумели сориентироваться и рванулись назад, вниз по крутой лестнице. "Тихо не получилось", - отметил про себя Шульгин. Агранов лежал лицом вниз, растянувшись до середины комнаты, из-под вздернувшейся куртки у него высовывалась коробка "маузера". Сашка взял пистолет, взвел длинную спицу курка с рубчатой головкой сверху. - Эй, там, сдавайся, стрелять будем! - кричали с первого этажа. - Вы кто? - снова спросил как бы не понявший происшедшего обитатель комнаты. По существу вопроса Шульгин отвечать не стал. Некогда. - Ты со мной? Или с этими? - кивнул он на распластанные под ногами тела. - На волю хочешь? - Хочу... - Стрелять умеешь? Держи. - Из еще теплых пальцев ближайшего чекиста вывернул тяжелый "манлихер", у второго - наган. "Старик", которому даже при свете керосинки Шульгин дал бы не больше пятидесяти, просто борода его старила, взял пистолет. - Только я стреляю... не очень. Из дробовика разве... - Да хоть в воздух, лишь бы шум был. Когда я скажу... - он приоткрыл дверь. - Вы там, мудаки! Кончай базар. Не успокоитесь, сейчас гранату брошу... И вашего начальника шлепну... В ответ часто загремели выстрелы, откалывая пулями щепки от потолка и стен. - Вот кретины, - обернулся Шульгин к своему теперь уже напарнику. - Я сейчас их немного попугаю, а вы бейте окно и, хоть вон табуреткой, вышибайте решетку... - А как же... - профессор указал на дырку в стене. - Я что сказал? - Сашка выскочил на лестничную площадку, навскидку разрядил вниз половину обоймы, потом приподнял за поясной ремень тело лежавшего поперек порога чекиста и столкнул по крутым ступенькам. Навстречу ударил недружный залп из полудесятка стволов. - А до хрена их там, - удивился Шульгин. Включил рацию, сообщил, словно Новиков сам не слышал поднявшейся пальбы: - Андрей, тут заварушка-таки началась. Попытаюсь прорваться с грузом к реке. Минуты через две-три дай огоньку по фасаду. Если сумеешь, подберись поближе. Гранату в окно невредно. Буду отходить через дворы. В задах последнего дома выход на набережную... Прикрывай... Сбор под мостом. Снова сунул рацию в карман, пару раз выстрелил для порядка и перевалил через перила вниз еще одно тело. Смысл в этих странных действиях был. Падающие сверху трупы, во-первых, отвлекали судорожный огонь еще не успевших прийти в себя чекистов, а во-вторых, создавали у входа на лестницу баррикаду, которую не так просто будет преодолеть при попытке новой атаки. - Что смотришь, папаша? Бей. Удолин размахнулся и швырнул табуретку в окно. Звон бьющегося стекла слышен был и в доме, и на улице. - А ну еще! Вошедший во вкус профессор с натугой поднял дубовый стол и изо всех сил шарахнул по решетке. Вздрогнул весь мезонин. - Молодец! Еще! А теперь... - Шульгин обмотал запястья Агранова ремешком маузерной коробки. - Тащи его туда... - он показал на пролом в стене. Огневой мощи у него хватало. Маузер, "манлихер" и два нагана чекистов с двумя боекомплектами каждый, еще и своя "беретта". Он не видел, в кого стрелять, но по направлению полета вражеских пуль ответил полным барабаном. Швырнул револьвер вниз, надеясь, что хоть на секунду его примут за обещанную гранату. И нырнул вслед за профессором в пролом стены. Приладил на место сорванные доски. В первое мгновение в глаза не бросится, тем более что налицо разбитое окно и вывернутая наружу решетка. Вместе с Удолиным подтащили Агранова к отверстию в крыше. Шульгин потрогал у чекиста пульс. Живой, как он и рассчитывал, соразмеряя силу удара. - Вы скажете, наконец, кто вы и зачем все это? - прошипел освобожденный узник на ухо Сашке. - Наш человек, - неопределенно, но убедительно ответил Шульгин. - Сейчас те ворвутся в комнату, нас там не обнаружат, на улице начнется еще одна стрельба, они кинутся обратно, и мы аккуратно спустим вашего приятеля во двор. Понятно? - Понятно. Вы мне нравитесь... - Комплименты потом. Внимание... Все вышло точно так, как Шульгин и спланировал. Топот ног и матерная ругань за стеной, и через пару секунд - короткие прицельные очереди новиковского "ППС". Под его пулями зазвенели стекла выходящих на улицу окон. - Ну все, дед. У нас теперь от силы минут десять осталось, а потом такое начнется... Он вылез наружу. Надвинул на лоб ноктовизор. Увидел, как три фигуры, выскочившие было во двор, очевидно, на поиски выпрыгнувших в окно пленника и налетчика, метнулись обратно. Опасность с улицы показалась им более серьезной. По неопытности они приняли "ППС" за настоящий пулемет. А хоть в малой степени знакомый с тактикой человек соображает, что пулемет - оружие групповое, самостоятельно обычно не употребляется и, значит, поддерживает действия как минимум отделения, а то и взвода. О вчерашних событиях наслышаны были все, и предположение, что действующие в городе белобандиты всей силой навалились на секретную точку, абсурдным не казалось. Из распахнувшейся парадной двери в ответ на выстрелы Новикова гулко загремел "льюис". Агранов солидно подготовился к делу. И умный же, гад, оказался! Да не умнее нас. Пулемет чекистов бил вдоль переулка, кроша пулями заборы, стены, окна обывательских домишек. А Новиков уже переместился в мертвое пространство, залег в водосточной канаве между булыжной мостовой и тротуаром в десяти метрах от аграновского дома. Шульгин спрыгнул на землю. - Подавай... Удолин ногами вперед просунул вниз длинное тело Агранова. Сашка принял его, уложил на траву. - Прыгай... Профессор замешкался. - Быстрее, мать... Придержу! Прыгнул и даже удержался на ногах. Да и всей-то высоты едва три метра. - Сумеешь через двор пронести? Или мне взять? - Донесу. В нем и пяти пудов не будет. Удолин с Аграновым на спине, Шульгин с маузером и "манлихером" в руках побежали к забору. За спиной полыхнуло оранжевым, грохнул взрыв гранаты. За ним другой. Профессор уперся в забор, оглянулся растерянно. - А, что теперь чикаться... - Шульгин ударом ноги свалил целиком секцию ограды. Отбросил с дороги кинувшегося навстречу пса. - Вперед, не зевай, если жизнь дорога! В доме рванула еще одна граната и пулемет, подавившись очередным патроном, смолк. Только трещали револьверные выстрелы. Интересно, о чем будут говорить завтра окрестные жители? Добрались до последнего перед спуском к набережной двора. Шульгину показалось, что за спиной у него происходит какое-то движение. Развернулся, толкнул к проходу в заборе тяжело, с хрипом дышащего профессора, упал на одно колено. Сначала он подумал, что их догоняет Новиков, но нет, в окулярах мелькнули совсем другие фигуры. "Даже неинтересно, - подумал Шульгин, - как в тире". И выстрелил ровно два раза. Сколько и оставалось патронов в маузеровской обойме. Чекисты, один навзничь, другой боком, повалились в бурьян. "Но до чего настырные, бегут в темноту и думают, что им ничего не будет! А куда деваться, с другой стороны? Пленника упустили, да еще и начальник украден. Забегаешь тут..." Спустились по мокрому глинистому откосу к самому берегу Москвы-реки. В сотне метров ниже по течению темнели опоры Бородинского моста. Того еще, старого. Между урезом воды и настилом моста обнаружился глубокий треугольный карман. Там и устроились. Еще несколько раз коротко протрещал автомат, грохнула четвертая граната. И потом уже хлопали только разрозненные револьверные выстрелы. Удолин никак не мог успокоить дыхание, в груди у него свистело и хлюпало. - Отвык бегать и курю много, - словно извиняясь, сказал он. - Так кто же вы все-таки? - Друзья, если так можно выразиться. Давайте отсюда живыми выберемся, потом и поговорим. Застонал, заворочался, приходя в себя, Агранов. - Еще и этот... - выругался Сашка. - Чем бы тебя успокоить? Да хоть бы так... - отхватил ножом кусок сукна от полы аграновского френча, затолкал ему в рот вместо кляпа. - И не дергайся, а то сразу замочу... Шульгину хотелось курить после эмоционального взрыва, но сигарет с собой не было. Прошло не больше трех минут, и снаружи послышался тихий свист. Сашка ответил. С автоматом в руке в щель просунулся Новиков. - Вы здесь? Живы? Все в порядке? - Более чем. Начальничек с нами. Все рассчитал, курва, кроме этого... Новиков уважительно прищелкнул языком. - Здорово. Теперь бы сообразить, как отсюда выбираться. Как говорится - не пройдет и часа... А у меня только два рожка осталось. - Да уж. С боем не прорваться, тем более с таким грузом. У тебя курить есть? - Есть, а стоит ли? Заметить могут... - Я аккуратно. Никто нас здесь не заметит, а уши пухнут. Придется Ястребова вызывать. Риск, а куда деваться? Без него не уйдем. - Оно конечно. По большому кругу, через Новослободскую и Пресню должен проскочить. Весь шмон опять в пределах Кольца будет... - Тогда вызывай. Я сейчас докурю и двинем по бережку в сторону Калининского... Они так и не привыкли к новой (старой) топографии Москвы и здешним названиям, говорили, как раньше, и прекрасно понимали друг друга. Глава 29 Профессор Удолин, в своем засаленном, бурого оттенка халате, похожем на тюремный, возбужденно и беспорядочно перемещался по тридцатиметровому холлу. Как будто в заточении у Агранова ему не хватало пространства, и теперь он наверстывал накопившуюся потребность в движении. От ужина он отказался, зато с жадностью выпил две большие чашки крепчайшего кофе, причмокивая от удовольствия, словно извозчик за чаем. - Три года настоящего кофе не пил, это надо же! Уф-ф, какое блаженство. Выходит, жизнь не кончена, нет-нет, не кончена... И папиросы, чудесные папиросы! Что, фабрики Асмолова? Странно, "Ява", никогда не слышал. Да неважно, зато какой аромат... Нет, господа, вы это прекрасно задумали, мне там у Якова чертовски надоело. Главное, он мне совершенно не позволял выходить в город. Как будто я собирался сбежать. А куда мне было бежать, скажите на милость? Чтобы с голоду подохнуть? Благодарю покорно. И он еще мне трибуналом угрожал... Видно было, что этот человек поговорить очень любит и, похоже, не особенно важно, о чем именно. Просто время от времени в нем накапливалась критическая словесная масса, и требовалось немедленно ее сбросить, как пар через предохранительный клапан. Когда давление приходило в норму, профессор начинал говорить по делу и вполне здраво. - Давайте же наконец познакомимся, господа. Удолин, Константин Васильевич, экстраординарный профессор по кафедре всеобщей истории. Друзья тоже представились, причем Шульгин назвался доктором медицины, что было почти правдой, поскольку советский кандидат наук этому званию соответствовал, а Новиков сообщил, что он полковник и журналист. - Весьма, весьма рад. Правда, для врача вы, уважаемый коллега, слишком хорошо владеете навыками э-э... противоположного рода. Однако... время такое, да. Я, кстати, успел заметить, что в нынешних условиях люди образованные, аристократы крови и духа, приспосабливаются к жизни куда лучше этих... пролетариев. Те и характером пожиже, и от голода мрут чаще. Статистикой я располагаю. Потому, кстати, белая армия в состоянии сражаться при таком огромном перевесе красных. Они в своих газетках пишут, белоручки, мол, эксплуататоры, выродившееся сословие. Вот уж вздор! Дворяне - военное сословие, и война их естественное состояние. Другое дело, что бывают исторические закономерности, когда дворянство проигрывает плебсу. Битва при Азенкуре, например. - А с чего вы взяли, профессор, что белые проиграли? - Ну как же? У Врангеля остался только Крым, на Дальнем Востоке тоже лишь полоска Приморья. Эта война проиграна, увы. Но не все так просто. В XIII веке Русь пала под натиском татаро-монголов, но в тех боях ударная сила азиатских орд, предназначенная для захвата Европы, была сломлена. Точно так же белые армии потерпели поражение в России - но, не сумев отстоять Россию, они все же остановили ударный отряд революционного Интернационала, нацеленный на Европу. Белое движение не пустило большевизм распространиться далее границ бывшей Российской Империи. Щит под ударом разлетелся вдребезги, но он сломал и разбившее его копье. - Красиво сказано, Константин Васильевич, только... Да вы когда последний раз газеты читали? - Не помню. Кажется, в мае. Или в июне? Агранов мне перестал их носить, да и я не настаивал. Ничего там хорошего. У меня были более интересные занятия... - Понятно. Дело-то в том, милейший профессор, что положение нынче несколько иное. Врангель не в Крыму, а почти под Москвой, большевики разгромлены в Польше. И мы здесь непосредственно с фронта... - Новиков улыбнулся и наклонил голову. - Ах, даже так! Совсем прелестно. История, выходит, на сей раз проявила больше здравого смысла, чем ей обычно свойственно. Смутное время заканчивается. Большевики надорвались, слава тебе, Господи! Я и это предвидел, предсказывал, но позже, значительно позже. Я отводил им еще лет десять-двенадцать, после чего их власть должна была выродиться, деградировать и мирным путем раствориться в мелкобуржуазной массе и частнособственнических инстинктах... "Ишь, и правда умный, - удивился Новиков. - Если бы не сталинский переворот, так бы и вышло, ничем иным НЭП закончиться и не мог..." - Да, а я ведь так и не спросил, господа, чем обязан столь приятному знакомству? Вы специально прибыли, чтобы освободить меня из узилища? Не могу поверить. Неужели моя персона столь известна и представляет для кого-то интерес даже в разгар решительной битвы? Или же вы преследовали цель захватить в плен Якова? Разумеется, он для вас гораздо более заманчивая добыча. А вы не боитесь, что его будут искать всей мощью той ужасной организации и обнаружат наше убежище?.. Манера разговора профессора начинала уже утомлять. Возможно, лектор он был талантливый, но в нормальном общении поток его красноречия воспринимался с трудом. - За вами, за вами мы прибыли. А Агранова прихватили попутно. Нельзя было и такой шанс упускать. Давайте сегодня мы дадим вам возможность отдохнуть, а завтра побеседуем обстоятельно. Невзирая на возражения, что он совсем не устал и готов беседовать хоть до утра, Удолина препроводили в спальню, снабдили коробкой папирос и кофейником и пожелали спокойного сна. Пришло время познакомиться с Аграновым. Вид у него был импозантный. Хотя и несколько помятый после не слишком бережной транспортировки. Лоб и переносица распухли от удара, нижние веки посинели и набрякли. - Здравствуйте, Яков Саулович. Как вы себя чувствуете? - вежливо поинтересовался Новиков. - А как, по-вашему, я должен себя чувствовать? - огрызнулся чекист. Андрей рассматривал его с интересом. Богатой судьбы человек. В недалеком будущем должен стать главным специалистом ВЧК-ГПУ по делам творческой интеллигенции и вообще идеологии. Близким другом и верховным надзирателем советских писателей. Увлекательную жизнь ему предстоит прожить. Только короткую. Обидно даже - достичь неограниченной и бесконтрольной власти над миллионами людей, большей, наверное, чем у Гиммлера и Мюллера, вместе взятых, абсолютного личного благополучия в голодающей нищей стране (для многих именно в этом особая сласть - чтобы у тебя все, а вокруг нищие), получить четыре ромба на петлицы и в миг наивысшего взлета - пулю в затылок. А может, и не в затылок, и не пулю, а просто забили ногами в цементном подвале малограмотные румяные мальчики, пришедшие на смену по-своему рафинированным питомцам Менжинского и Ягоды. Была у них такая инструкция - практиковать избиения до смерти, в целях нравственной закалки личного состава. - Думаю, что плохо вы себя чувствуете, Яков Саулович. И физически и нравственно. Голова болит? Чего желаете, на выбор, таблетку анальгина или рюмку коньяку? - Стакан. - Чего стакан? Ах, да... Александр Иванович, не сочтите за труд. Шульгин подал Агранову требуемую емкость, но надпил не доверху. Кто его знает, может, он алкоголик, выпьет, и сразу в отключку. - Так. С болью телесной мы разобрались, а вот с душевной как быть? Если это вас порадует, отмечу - с засадой вы хорошо придумали. Умеете мыслить перспективно. Вот вроде все предусмотрели с дрезиной, по всем параметрам сбоя быть не должно было, а вы все же и о неудаче подумали, подбросили Вадиму информацию о домике в переулке. Очень грамотно. Однако все равно прокололись. Отчего бы? Агранов молчал, прикрыв глаза, ждал, когда подействует алкоголь и вернется способность мыслить легко и раскованно. - Не вижу необходимости сейчас об этом говорить, - ответил он наконец. - Вы для себя знаете, а мне свои ошибки анализировать уже незачем. - Признаете, значит, что проиграли вчистую? Агранов пожал плечами. - Тогда пойдем дальше. Вы действительно уверены, что профессор Удолин владеет какими-то сверхчувственными способностями? И эти способности применимы в практической оперативной работе? Агранов откинулся на спинку стула, поерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Новиков предложил ему пересесть в кресло или на диван, что больше нравится. Вообще чувствовать себя как дома. Традиционно угостил папиросой. - Долго, интересно, вы будете в благородство играть? - криво улыбнулся чекист. - От вас зависит. Дилемма ведь простейшая. Вы желаете с нами сотрудничать, тогда возможны многие, для вас благоприятные варианты. Или не желаете, и довольно скоро ваш труп подберет на улице патруль. Пауза между этими событиями может быть заполнена весьма неприятными для вас процедурами. И все... Терцио нон датур. - Какими же гарантиями может сопровождаться первый вариант? Вмешался Шульгин, до этого с полным безразличием разбиравший на журнальном столике трофейный "маузер". Агранов знал толк и в оружии, выбрал себе наилучшую из существующих моделей - образца 1912 года, и пользовался пистолетом редко, он был практически новый. Удачное приобретение. - Что вы дурака перед нами изображаете? Какие гарантии? Вексель вам выдать или расписку, нотариально заверенную? Сами же в разведке работаете, понимать должны несуразность своих претензий. Только вера в нашу порядочность и свое счастье. А если считаете, что мы вас обманем, так останется надежда на легкую смерть... Короче - сами решайте. Есть у вас что сказать и предложить - поработаем. Вообще-то такие, как вы, при любой власти нужны. В этом же, кстати, историческая ошибка вашего Ленина. Не придумал бы идиотскую теорию насчет полного слома старой государственной машины, все бы у вас было нормально... - Тут я с вами полностью согласен. Рабочие должны работать, сыщики воров ловить, инженеры руководить производством... - А недоучившиеся гимназисты и аптекари возглавлять тайную полицию, - съязвил Новиков. И дальше у них продолжался вроде бы ни к чему не обязывающий, почти салонный разговор. Вопрос о гарантиях и сотрудничестве не поднимался, однако обе стороны понимали, что соглашение достигнуто. Только Агранову по-прежнему пришлось мучиться вопросом, что конкретно хотят от него "полковники". Новиков то и дело демонстрировал свои якобы глубокие познания в деятельности ВЧК, почерпнутые из учебников истории, мемуаров и романов Семенова, Арда-матского и Льва Никулина. Конкретных фактов он избегал, понимая, что писаная история сильно отличается от подлинной, но двух десятков имен и некоторых деталей, в данный момент считающихся строго секретными, ему хватило, чтобы убедить чекиста в своей абсолютной осведомленности. Эта тактика настолько деморализовала и запутала Агранова, что и главный вопрос, ради которого Новиков затеял свою мистификацию, он сглотнул, как щука блесну. - Хотелось бы вот еще что уточнить, Яков Саулович, как функционирует система принятия решений и связи с вашими заграничными покровителями? Или лучше их назвать иначе? Ею только вы занимаетесь, или... - В основном - Трилиссер... - и спохватился. Об этом говорить нельзя ни в коем случае. Даже в своем кругу они избегали называть вещи своими именами, в случае необходимости предпочитали иносказания. Не дай Бог, кому-то покажется, что соратник знает слишком много. Но полковнику и это известно... - До Трилиссера очередь тоже дойдет, - как о само собой разумеющемся сказал Новиков. - Пока меня ваша точка зрения интересует. Общая схема взаимоотношений, ближайшая и последующие задачи, механизм функционирования организации. Вы же не будете отрицать, что Ленин, Дзержинский, ЦК и Совнарком посвящены далеко не во все тонкости внешней и внутренней политики? Или, лучше сказать - не в полной мере представляют общую картину во всей ее диалектике. Агранов уставился на носки своих сапог, лихорадочно просчитывая варианты. Из того, что он успел узнать и понять, "полковники" являются представителями не менее могущественной организации, чем та, замыслы которой реализуют в России он сам и другие посвященные. Нет, наверное, все-таки за ними стоит более могучая сила. Куда более законспирированная, раз о ней вообще никто ничего не слышал, и не менее богатая, судя по деньгам, которые вдруг брошены на стол. Так делают в покере - удваивают или утраивают ставку в решительный момент. И партнерам остается отвечать или бросить карты. Как быть? Прикинуться ничего не знающим? Поздно. Одним упоминанием Трилиссера он уже подтвердил принадлежность к посвященным. Врать и выкручиваться? "Полковник" достаточно информирован и силен в психологии, чтобы разоблачить ложь, да и физически невозможно на ходу выстроить правдоподобную конструкцию...Что лучше - отказаться говорить и получить пулю сейчас, или все рассказать, рискуя навлечь на себя неотвратимую месть? Но зачем думать о мести, когда еще неизвестно, кто победит? Может быть "эти" разгромят "тех" наголову, и некому будет вспомнить какого-то Якова Агранова, который, кстати, вообще может исчезнуть бесследно. Остается постараться сделать так, чтобы его не ликвидировали "эти", узнав все, что им надо, а приняли в свои ряды, и не на последние роли... Пока он просчитывал варианты, Новиков рисовал на бумаге рожи одноглазых пиратов, выражающие последовательную гамму эмоций, от глупого добродушия до алчной свирепости. - Хорошо, - проронил, наконец, Агранов, приняв решение. - Я согласен сотрудничать с вами, как говорится, не за страх, а за совесть. - И постарался придать лицу выражение, подходящее для одной из высоких договаривающихся сторон. - Но давайте обсудим сначала некоторые условия.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГРЕЗЫ ЛЮЦИФЕРА *  Но что мне розовых харит Неисчислимые услады?! Над морем встают алмазный щит Богини воинов Паллады. Н. Гумилев Из записок Андрея Новикова "...Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину - это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу". А. И. Деникин "Если бы три года русские люди не сражались против большевиков, если бы не было Степного и Ледяного походов, если бы не защищалась Сибирь, если бы не восстали Дон, Терск, Кубань, если бы в Крыму после Новороссийска не было снова поднято Русское знамя, - мы, русские, были бы вынуждены признать, что у нас, русских, нет чести и что Родина действительно не более чем предрассудок. И если честь спасена и если идея Родины - идея России - не умерла до сих пор, то этим мы обязаны безвестным героям, положившим жизнь свою у Пскова, у Омска, у Новороссийска, под Орлом, под Казанью, на Перекопе - во всей земле Русской. Этим мы обязаны Корнилову, Алексееву, Колчаку, Деникину, Врангелю. Вечная слава им!" Б. Савиных. "О русской Вандее", 1921 г. Эти цитаты я нашел совсем недавно и включил их в свои заметки как еще одно оправдание и подтверждение правильности наших действий. Но меня одновременно тревожит тот факт, что мне требуется такое оправдание. Раздвоение личности или просто нормальная рефлексия? Но это сейчас представляет лишь академический интерес. Все то, что мы планировали, практически уже осуществилось. Пусть мы нарушили все навязанные нам с детского сада нравственные принципы, пусть потом найдутся люди, которые назовут нас безродными космополитами и не помнящими родства Иванами (да и то, если мы снова окажемся в предыдущей Реальности), а я окончательно убедился, прожив здесь два месяца, - мы все делаем правильно! ...Не только Россия, но и весь цивилизованный мир в конце сентября 1920 года застыли в состоянии неустойчивого равновесия. Русская армия генерала Врангеля с предельным напряжением сил за два месяца непрерывного наступления вышла на рубеж Ростов-Воронеж-Курск-Киев- Одесса, освободив территорию площадью свыше 600 тысяч квадратных километров. Причем она могла бы наступать и дальше, но Берестин убедил Верховного остановиться. На своем стратегическом компьютере он рассчитал оптимальную линию фронта, исходя из критерия максимальной пригодности к обороне. На всем протяжении демаркационная линия, которая в случае необходимости могла бы стать и границей между двумя Россиями, проходила по высоким, западным берегам рек, господствующим высотам, другим естественным преградам. Получившие передышку войска производили перегруппировку сил, строили оборонительные позиции, прокладывали полевые железные дороги к стратегическим опорным пунктам. В освобожденных от Советской власти губерниях проводилась мобилизация. Южная Россия со столицей в Харькове смотрела в будущее с оптимизмом. Располагая наиболее плодородными землями, многочисленным и богатым крестьянством, Донецким угольным бассейном, развитой промышленностью, первоклассными морскими портами и судостроительными заводами, а главное - высокопрофессиональной и победоносной армией, она могла свободно выбирать между войной и миром. Совсем другие настроения царили в России Советской. Несмотря на колоссальное превосходство в территории и населении, перспективы для нее вырисовывались мрачные. Четвертого года войны она выдержать не могла. Разруха, охвативший десятки губерний голод (еще не тот страшный, который наступит в двадцать первом году и унесет десятки миллионов жизней, но уже весьма ощутимый), пятимиллионная армия, чуть не половину которой составляли озлобленные на всех полуанархические банды, постоянно вспыхивающие крестьянские восстания и самое крупное из них - Антоновское, для подавления которого нужно было бы снять с фронта десятки регулярных дивизий. Надвигающийся призрак Кронштадтского восстания, активизация вдохновленных успехами Врангеля антибольшевистских сил Приморья и Забайкалья. А главное - все обостряющиеся противоречия внутри кремлевского руководства. Надежды победить Русскую армию в полевых сражениях почти не оставалось, но и пойти на мирные переговоры большевикам было невозможно. Вместо обещанной мировой революции - сначала катастрофическое поражение в Польской кампании, а потом еще и признание права на существование демократического, сильного и, главное, сытого Российского государства... Советский режим терял единственное оправдание своего существования. Тем более что умный и дальновидный премьер врангелевского правительства Кривошеий провел закон о признании фактически состоявшегося передела земли, а высшей мерой наказания за уголовные преступления была объявлена высылка в Совдепию. Происходящие на территории бывшей Российской Империи события неожиданным образом отразились на всей политической системе послеверсальского мира. Правительства стран Антанты, уже списавшие белое движение в расход, вновь оказались поставлены перед необходимостью не только экстренно реагировать на перспективу появления государственного образования, юридически являющегося правопреемником Российской Империи, но и пересматривать уже сложившийся баланс сил и интересов в Европе. Франция вдруг сообразила, что появляется перспектива восстановить свои экономические интересы на Юге России и вернуть в той или иной форме царские долги по кредитам и займам, а в дальнейшем, если вовремя подсуетиться, воссоздать Франко-Русский союз против Германии, а возможно, и Англии. Соединенное королевство, соответственно, вынуждено было решать -вступать ли в политическую борьбу с Францией за доминирование в будущей независимой Югороссии, или рискнуть поддержать большевиков. В геополитическом смысле тут открывались интересные возможности для вечного британского политического покера. Зашевелилась и раздавленная аннексиями и репарациями Германия. Для нее тоже появился свет в окошке - если врангелевская Россия будет восстановлена в правах участника Антанты, то Ленину ничего не останется, как вспомнить о старых друзьях и в какой-то форме вернуться к идеалам Брестского мира (в духе будущего Рапалльского соглашения). А возможен и обратный вариант - Германия поддержит Францию против Англии ценой отмены наиболее тяжелых и унизительных статей Версальского договора (тогда исчезнут причины возникновения национал-социализма, а Гитлеру придется-таки заняться архитектурой и живописью всерьез). Само собой, новые идеи и планы появились у США, Японии, Турции, Польши, Румынии. Может быть, и еще у кого-то, но прочие сопредельные страны самостоятельной политической роли в те времена не играли. Хотя отчего же? Приготовившиеся к неизбежному вторжению 11-й армии Армения и Грузия тоже оживились. С предложениями военного союза и договоров о любой форме конфедерации в Харьков выехали послы Эривани и Тифлиса. Но это только видимая часть геополитической ситуации. А еще ведь существовала и невидимая. Не буду здесь повторять набивших оскомину, а главное - крайне непрофессиональных разглагольствований об иудео-масонском заговоре. Вообще-то теория подкупает своей определенностью и простотой. Вначале означенные иудео-масоны (по приказу тайного мирового правительства) полностью захватывают экономическую и политическую власть в царской России. По некоторым "источникам", к 1917 году девяносто процентов высших сановников, многие члены царствующего дома, все командующие армиями и фронтами, лидеры оппозиции - Керенский, Милюков, Гучков, князь Львов, Родзянко - все сплошь масоны. Остальные власть имущие - иудеи. Не желая допустить существования независимой и сильной России ( в которой им, по той же теории, принадлежит вся власть, заметим), они сначала втягивают се в мировую войну, потом добиваются поражения в войне (действуя вместе с Лениным и его партией, очевидно) и отречения царя. Власть передают большевикам, а сами бегут в эмиграцию, где из идейных соображений (или для маскировки) перебиваются с хлеба на квас и постепенно вымирают в безвестности. Но история продолжается. Захватившие Россию масоны-интернационалисты второй волны развязывают террор против русского народа и православия, одновременно проводя индустриализацию и прочие экономические преобразования. К концу тридцатых годов Россия (то есть уже СССР) вновь становится великой и могучей. Приходит пора масонов третьей волны(?), которые натравливают на СССР теперь уже гитлеровскую Германию (тоже находящуюся под их тайной властью). Погибают еще 50 миллионов человек и неисчислимые материальные ценности. Однако СССР побеждает, становится еще более великим и могучим, Мировая Закулиса (опять же иудео-масоны?), захватившая власть теперь уже в США, начинает "холодную войну", чтобы вновь сокрушить СССР, к власти в котором после смерти Сталина вновь пробрались собственные иудео-масоны... Сказка про белого бычка продолжается... Всю эту бредятину я вычитал в процессе подготовки к нашей московской акции из многочисленных "трудов", имевшихся в библиотеке "Валгаллы". Создавали их авторы, казалось бы, не имеющие между собой ничего общего, и изданы были эти "исследования" в целом ряде стран. Случайностью сие быть не могло - у су