льно и принимает предложенные правила. - Георгию Александровичу сейчас должно быть пятьдесят пять. И никого из вас я, конечно, за него не принял. Ему появляться пока еще рано. А вот когда вы Москву освободите... - Точно. Мы берем Москву, он въезжает на белом коне, коронуется и объявляет возвращение к истинно народному самодержавию времен Алексея Михайловича... Знаете, полковник, не будем сейчас вникать в скучные подробности, так оно было или не совсем так, а договоримся... Вы предположение высказали, я ответил по-английски: "No comment"... Я даже не буду брать с вас слова хранить тайну о нашем разговоре. Вы автор гипотезы, ну и поступайте с ней, как знаете. Договорились? А теперь мне пора идти, господин... - Шульгин улыбнулся двусмысленно, - ладно, пока еще полковник. Честь имею кланяться. Провожать меня не нужно. Но - готовьтесь. Как любил говорить один мой друг - не прошло еще время ужасных чудес... Лавируя между могилами по порядочно заросшим дорожкам, - последнее время мало кто тратил силы и время на поддержание кладбища в порядке, - Шульгин подошел к стоявшей в задумчивости над вросшим в землю камнем Анне. - Вы чем-то опечалены? Так, кроме Николая Васильевича, тут есть и еще вполне заслуживающие вашего сочувствия люди. - Шульгин хотел сказать, кто именно, и вдруг запнулся. Да и ведь вправду, чуть правее должен быть памятник Алексею Толстому, а он еще и из эмиграции не вернулся, слева - Аллилуевой, и ей жить еще двенадцать лет, остальные известные ему обитатели кладбища тоже пока не скончались или похоронены пока что в других местах. Выходит, что даже наизусть знакомое кладбище готово его подвести при неосторожном выражении. Однако вон, неподалеку, тоже памятная ему из других времен могила двух братьев-близнецов, двух подпоручиков, павших в один день в сражении при Сольдау в четырнадцатом году. Он вдруг подумал, что это скромное надгробье - неожиданное подтверждение реальности окружающего мира. Уж такую-то деталь ни один режиссер не догадался бы воссоздать специально... -Давайте все это оставим. Сказано ведь: "Мертвый, в гробе мирно спи, жизни радуйся, живущий..." Предлагаю сесть в автомобиль и прокатиться по достопримечательным местам Первопрестольной. Или же за город, если предпочитаете. Осенние окрестности города сейчас довольно красивы. Анна посмотрела на него не по возрасту проницательно. - Пожалуйста, .Александр Иванович, давайте покатаемся. За город. А насколько далеко? "Хоть до самой белой территории", - хотел был сказать Шульгин, но предпочел удержаться от чрезмерной напористости или излишней проницательности. - От вашего желания будет зависеть, уважаемая Анна Ефремовна. - А зачем вы, уважаемый Александр Иванович, - с возможной язвительностью в голосе сказала девушка, - разговариваете со мной в таком тоне? Как будто действительно хотите на наших здешних людей похожим показаться. Но ведь не получается у вас. У меня не только слух хороший - и я ваш разговор с полковником Басмановым слышала, так я еще за три коммунистических года, за неимением иных занятий, много всяких книг прочитала. Вы ведь и вправду совсем другой человек, чем пытаетесь изобразить. Так и отлично же! Я давно о чем-то подобном мечтала и готова быть вам верной помощницей... - Да в чем же, Анна Ефремовна? - стараясь оставаться в образе, воскликнул Шульгин. - В чем угодно. Мне неважно. В попытке убить Ленина, захватить императорский престол или ограбить патриаршью ризницу. Просто я давно надеялась встретиться с необыкновенным человеком, вроде вас. Когда Сергей привел вас в дом, я вначале подумала, что он продался большевикам, и вы как раз из них, а потом поняла - вы совсем другие... С вами мне по пути! Шульгин увидел, что за три года девушка действительно поняла многое, оказавшись в эпицентре практического воплощения в жизнь "вековой мечты человечества". Отчего приобрела некоторую экзальтированность и склонность к экстремизму. Нельзя сказать, чтобы это его не устраивало, он сам третий день соображал, какой бы подход к ней найти. Если она сама предлагает вариант - так Ради Бога. _ Хорошо, милая Аннушка. Вы готовы вступить в наш рыцарский орден? Со всеми соответствующими обетами ритуалами, обязательным самоотречением и непредсказуемыми результатами? Невзирая на опасности как реально-бытовые, для физического существования так и трансцендентные, в рассуждении вашей православной души? Гготова? - с внезапным блеском в глазах и резко вскинутый головой переспросила Анна. -Готова ли я? Да я только об этом и мечтала! "Ну вот, - грустно подумал Шульгин, - очередная Софья Перовская. Неважно зачем, неважно за что, абы живот на подходящий алтарь возложить. Разве что, по фрейду данную политическую акцентуацию в несколько Другую сублимировать? Не с бомбой же ее на теракт посылать..." Глава 34 Я Андрей Дмитриевич, - излагал свои построения Новикову профессор Удолин, - изучил все доступные теории черной и белой магии, десяток лет постигал практику дзен-буддизма и еще многое, рассказ о чем завеют нас в глубокие и не имеющие практического значения дебри. Сейчас нам важно другое. Вы владеете практикой без теории, я - наоборот. Мне жаль, я даже испытываю определенный комплекс неполноценности, однако что поделаешь? Остается поделиться с вами известными мне навыками и надеяться, что в результате мы оба выиграем... - Это так просто? - удивился Новиков. Ему казалось, что предметы, о которых они с профессором рассуждали уже третий час, сложны для постижения не в силу даже их нарочитой запутанности, кое-что он постиг за время учебы в М ГУ и аспирантуре, а как раз практически. - Более чем. Если человек имеет соответствующие предпосылки, практику он в состоянии постичь даже и за пять минут. Я в своих исследованиях выявил девять уровней сознания. Первые три свойственны людям от рождения, если они не олигофрены. Еще два ^можно постичь путем размышлений, имея медицинское или философское образование. А дальше - совсем другое. Медитации, углубленное и замедленное дыхание, практика дзен подведут вас к шестому уровню. С него, если удастся, доступен седьмой... Ну а куда ведет он-я не знаю. И боюсь заглянуть в сии бездны... - Отчего же бездны? - с любопытством спросил Новиков. - Насколько я в курсе - дальше нирвана. Благорастворение, высшее блаженство небытия, неделания и неучастия. Мне не по характеру, кому-то нравится, а ужасного-то что? - Нет, нет и нет! - вскричал профессор, и даже борода его вздыбилась от возмущения или от страха, Андрей не понял. - Бездна - это... Если вы слишком долго всматриваетесь в бездну, бездна начинает всматриваться в вас!.. - Ну, Ницше это писал, почитывали... - Ницше... - Удолин посмотрел на Новикова с уважением. - Да, писал, и он тоже относится к пророкам, а вот не продолжил же. Что именно случится, когда бездна всматривается в вас слишком пристально... - А вы знаете? - Догадываюсь. Но можно узнать и точно, если вы этого возжелаете. Андрей задумался. Все, что он услышал от Константина Васильевича, было интересно ему как психологу, кое в чем приоткрывало новые точки зрения на вещи, над которыми он задумывался или постигал интуитивно еще в школьные и студенческие годы, что использовал в сотрудничестве с Ириной и Антоном или в противоборстве с агграми, а некоторые моменты услышал впервые, но протеста они у него тоже не вызвали. Теперь же вопрос переходил в другую плоскость. Практическую. Согласиться на эксперимент, надеясь сознательно войти в сферы, к которым до сих пор прикасался случайно и не по своей воле, и рискуя, в случае "неудачи", всем, вплоть до потери личности, жизни, а то и чем-то большим... - И как это будет выглядеть? - спросил он, решив исходить из универсального правила. - Ничего особенного, Андрей Дмитриевич. - Возбудившись, Удолин выхватил из хозяйской коробки чуть ли не двадцатую за час папиросу, забегал вокруг стола, переводя потенциальную энергию мысли в нормальную кинетическую. - Я сообщу вам несколько мантр и дыхательных приемов, вы с вашей огромной силой духа освоите их буквально немедленно, войдете в состояние "самадхи", а уж там... Там все будет зависеть от вас. - Самадхи - это как? - В состоянии "самадхи" вы увидите мир в его истинном свете. "Алмазная сутра" говорит: пусть желание появится в уме, только не разрешай уму быть связанным своим желанием. Не пребывая ни в чем, дай ему действовать. Став Буддой, забудь, что ты Будда. Если же осознаешь тот факт, что ты Будда, то в действительности ты не Будда, потому что попал в ловушку идеи... - Нормально, - позволил себе улыбнуться Новиков. -Такими хохмами мы развлекались в вузе. "Будьте реалистами - требуйте невозможного..." - О! Великолепно! - восхитился Удолин. -Кто так сказал? - А, - махнул рукой Андрей. - Кто-то из нас в стиле Сартра... Так давайте ближе к делу. Ну, я войду с вашей помощью в самадхи, так где гарантии, что в данной фазе вы меня без всякой мистики по голове молотком или стулом не грохнете? - Ну, Андрей, разве это философский подход? - всплеснул руками Удолин. - Вполне философский, в стиле Агранова. Или вообще ваши мантры - билет в один конец... Мое предложение. На эксперимент я согласен. На его время я вас пристегиваю наручниками к трубе в клозете или ванной, на ваш выбор. Гарантия от агрессии раз, и гарантия, что ваше заклинание не есть формула самоуничтожения, поскольку голодная смерть на цепи - достойная компенсация за мой невыход из нирваны. Как? - Разве я должен отвечать за ваше неправильное поведение ТАМ... - профессор бессистемно повертел перед своим носом прокуренным пальцем. - Однако научная ценность... Вы готовы рисковать, так давайте и я рискну. Слушайте... Новиков вошел в транс, как в сон - с ощущением естественности и неизбежности этого процесса, с балансированием сознания на его грани и с мгновенным провалом в ирреальность, которая тут же стала восприниматься как вполне нормальная и единственно возможная. Действительно, что же тут странного: какие-то дворы и дома, похожие на послевоенные, и он сам среди друзей. Некоторые из них так и остались для него десяти-двенадцатилетними, никогда с тех пор больше не встреченными по разным причинам, другие, наоборот, помнились ему уже взрослыми, а то, что теперь они снова пацаны - так почему и нет? Понимать, для чего он снова присутствует в своем детстве, не требовалось, хоть он и помнил, что побывал уже и в более зрелом возрасте. Он просто радовался узнаванию каких-то пустячных и милых подробностей, вроде пионерской комнаты, например, где горны отчего-то всегда стояли без мундштуков. Наверное, чтобы неизвестный злоумышленник не смог протрубить несанкционированную тревогу... Для чего-то они собирались вечером у подножия возносящейся к самому небу пожарной лестницы, большой, человек в десять-пятнадцать, компанией. Да зачем же еще - чтобы залезть на теплую от дневного солнца железную крышу, лежать на ней вокруг кирпичных дымовых труб, покуривать невзатяжку папиросы "Север" ценой в один, еще дохрущевский, сталинский рубль и двадцать копеек, не для удовольствия, а из самоутверждения... Так... Ситуация безусловного, еще не подверженного рефлексиям, счастья. На темнеющем небе появляются первые звезды, кто-то из самых начитанных (или богатых, ему ведь выписывают домой "Технику - молодежи") затевает разговор о "Сокровищах Громовой луны" Гамильтона. В очередной миг обстановка начинает меняться. Тоже естественно, не вызывая удивления. Среди дворовых друзей появляется, но уже не на крыше, а внизу, в салоне брошенного на заднем дворе без колес и мотора трофейного итальянского автобуса, местный "вор в законе" по кличке Кыла, парень лет двадцати, отсидевший по пустякам не больше "трешки". В то время его титул означал не то, что сейчас, а просто принадлежность к одной из каст: "ворам" и "сукам", отличавшимся друг от друга не сильнее, чем католики от гугенотов, но столь же яростно воевавшим - на полное физическое уничтожение. И Кылу вскоре где-то зарезали. (Все эти оценки Новиков тоже вспомнил уже в ходе сна, а тогда дворовых зачаровывал сам титул.) Андрей учил вора играть в шахматы, тонкости которых на вид туповатый, со шрамом во всю щеку парень схватывал на лету. А сам Новиков за это был избавлен от стояния на стреме и прочих подходящих возрасту дел, которые его менее интеллигентных ровесников приводили сначала в страшную "трудколонию", а потом и дальше. - Послушай, Андрюх, - говорил вор, внимательно глядя на доску, - а интересно, бля, получается. Я вот так хожу, думаю твою туру побить, а тут же оно, бля, мой офицер через ход под боем будет, и эта пешка тоже, а ты сюда пойдешь, и твоя королева тут, ее конем... можно, а тогда твой черный офицер мне шах... - Он вдруг задумывался, по-модному жуя окурок и перекатывая его из угла в угол фиксатого рта. - Это ж как в жизни, а? Я на зоне с корешем покентовался. Когда освободились - ему наколку на дело дал, он пошел, погорел, легавого по нечаянности грохнул, и его легавые грохнули... Так, значит, если б мы со Сталькой и Ермолом еще аж в позапрошлом году бутылку пить не стали, ларек не подломили, так и я бы не сел, и тогда получается, все сейчас живые были? Из-за нашей бутылки "Карданахи" две души на распыл? Не успела еще удивить юного Новикова стихийная телеология малограмотного вора, как ему в голову сам пришел ответ: - Оно так, Кыла, да только игрок - это одно, а фигура на доске - другое, и важно вовремя догадаться, кто ты сам есть... И вдруг на месте вора уже сидел, поддернув щегольские чесучовые брюки над сандалетами из лакированных ремешков не кто иной, как шеф-атташе форзейлей на планете Земля, пресловутый Антон. Фамилии которого никто никогда не слышал, а лично знавший его задолго до описанных событий капитан Воронцов так и не смог вспомнить. - Ну как, лидер, - спросил он с неприятной интонацией, - начал понимать, что почем? На доске Новиков увидел странную позицию, какая бывает только в шахматных задачах - белый король находился под шахом сразу с четырех направлений. Невзирая на вроде бы надежное прикрытие, его атаковали черный ферзь, ладья и два коня. - Я ничего не знаю, и твои варианты меня не волнуют, - ответил Андрей. -Ты никогда не желал играть со мной впрямую. Мало ли что ты здесь расставил... Он сейчас говорил Антону зло и раздраженно, пользуясь случаем, как никогда не говорил раньше, потому что и ситуация была другая. - Ты морочил голову моим парням, вкручивал им всякие идеи насчет спасения мира ценой наших голов, но для твоей пользы. Чего ты хочешь сейчас, зачем ты пришел? Мы с тобой в расчете, разве не так? И снова все это было, как во сне, когда понимаешь, что спишь, и даже слегка пользуешься этим. Мол, что бы я ни сказал и ни сделал, значения не имеет. - Ошибаешься, друг, и самое главное - не в том, о чем думаешь... - спокойно ответил Антон. Черные и белые поля картонной шахматной доски сменились белым снеговым покровом, из которого слева и справа торчали источенные ветрами и временем надолбы скал, изогнутые и перекрученные стволы сосен, похожие нате, что любили рисовать старые японские мастера; пронзительно гудел ветер, а они с Антоном, упираясь, тащили за собой развалистые крестьянские сани. Новиков помнил, что идут они уже давно, что лошади пали два или три часа назад и спасение зависит от их упорства. Невзирая на разделяющую их вражду, выжить они могут только вместе. - Вот оно, - просипел сквозь обросшие льдом усы Антон, указывая на врезающийся в лощину, подобно корабельному форштевню, розовато-черный утес. - Что - оно? - Наше место... Вспоминая с мысленной матерщиной такие романтические в детстве страницы "Смока Белью", Андрей вскарабкался на площадку перед зияющей в стене треугольной нишей. - Стой! Сбросив с груди постромки, посидели несколько минут, приводя в порядок дыхание. За спиной была опасность, близкая и смертельная, это Новиков понимал. Почему и решил подчиниться воле напарника. В два топора они свалили ближайшую сосну, умершую не меньше года назад, из тонких ветвей с остатками хвои связали десяток факелов. Пещера была обширная, пол покрыт мелким щебнем, слева и справа от входа громоздились осыпи из обломков зернистого плитняка. В какой-то момент Новикову показалось, что для сна картина уж больно реалистичная, пот со лба катился до чрезвычайности натуральный, и ноги дрожали от усталости. При свете трещащих факелов они рубили пятнадцатиметровый ствол на подходящих размеров поленья, разводили таежный костер. Потом заволокли в пещеру сани и заложили вход до самого верха в изобилии валявшимися вокруг обломками плитняка. - Слава Богу, управились, - сказал Антон, сбрасывая полушубок и забитые снегом пимы. Новиков тоже присел на обрубок дерева, нащупал во внутреннем кармане кисет. Козья ножка получилась кособокая, заклеилась кое-как, зато дым махорки оказался сладостен. - Пурга начинается. Мы тут и неделю сидеть можем. Жратвы хватит, дров тоже, а там поглубже и родничок есть, не пропадем, а им на воле - концы... - Антон говорил спокойно, уверенно, в роли опытного таежника смотрелся так же убедительно, как в свое время - рафинированным дипломатом или владельцем роскошного замка. - Сними, Андрей, с саней пулемет, пристрой напротив входа, тогда и отдыхать можно... Еще потом они ели замерзшее сало с крестьянским хлебом, крутые до синевы яйца, жуткой горечи чеснок, запивая все это самогоном из деревянной баклаги. В голове чуть-чуть поплыло, и Новиков с невиданной остротой вдруг ощутил абсурдность происходящего, при том, что чисто по жизни оно ему нравилось. Это же ведь вообще идеал человека, начиная с каменного века - только что пережитая опасность, счастливое избавление, надежное убежище, жаркий огонь, обильная еда, долгий и спокойный сон впереди. "А как же просветление и разъяснение всех тайн?" - всплыла посторонняя мысль. Неизвестно откуда взявшаяся. - Об этом мы тоже поговорим, - кивнул ему Антон. - А ты понял, наконец, что твоя былая гордыня здесь неуместна? Как вы старались доказать мне и друг другу, что вы сильны, самостоятельны, и сам черт вам не брат... И что в итоге? - Ты разве черт? - спокойно поинтересовался Новиков. "А что, даже и неплохо бы было". - Исходя из уровня мышления клиентов, таких, как я, называли по-разному. Можно и чертом, если понимать его в образе Мефистофеля, а не поросенка с рогами и хвостом. Но ты ведь хотел узнать что-то другое? - Хотел. Кто мы и что здесь делаем? Антон кивнул, правильно поняв вопрос. - В шахматы играл со своим приятелем? Так вот с момента, когда ты понял разницу между игроком и фигурами, ты уже понял и все остальное. - Это я всю жизнь понимал. Оттого и ваша игра все время не получалась. Столько всякой трепотни, демагогии, рассуждений о судьбах галактики, а в итоге, как я теперь сообразил, - американский летчик, сбитый над Соломоновыми островами, вкручивает папуасам всякую туфту, чтобы они помогли ему спастись от японцев... Новиков опять сделал усилие, пытаясь очнуться. Как-то ему томительно было, словно в тяжелом сне на третьей полке общего вагона. Он помнил, что собирался говорить с форзейлем о вещах высоких и сокровенных, не договоренных при прощании в Замке, выходила же нудная жвачка, как та смола в детстве, от которой болели десны. - Где мы? Кто за нами гонится, для чего? - спросил он против воли. - Как кто? Отряд иркутской ЧК. Забыл неужели? Раненого адмирала повезли впереди, а ты остался прикрывать отход. Все твои люди погибли, потом пали кони. Если бы я не подоспел, лежал бы и ты сейчас в снегу с пулей в затылке... Или отвечал на настоятельные вопросы охочих до истины товарищей. - О чем ты, Антон? - Новиков вообще потерял нить мысли. -Какой адмирал, какие люди? - Колчак, разумеется. Выхватили вы его из-под расстрела лихо. Отчаянной дерзости операция. Только не рассчитали немного... Увидев растерянное лицо собеседника, который только тем и гордился, что никогда не терял самообладания, Антон поцокал языком сочувственно. - Так вот, друг мой. Теперь вспомни, что тебе пытались объяснить. Вспомни, вспомни. Наши последние минуты, когда "Валгалла" выходила в море, а мы стояли на мостике. Ну, напрягись... Новиков вспомнил. Черное, вскипающее мутными гребнями валов море, с натугой выгребающий против шторма пароход, захлестываемый даже на десятиметровой высоте над палубой мостик, они с Шульгиным, цепляющиеся за леера. Антон, с мокрым от водяных брызг лицом, на прощание приобнимает их за плечи и кричит, а кажется, что шепчет: "Ребята, все будет хорошо, только бойтесь ловушек сознания..." - Что это такое, как узнать, чего бояться? - отплевываясь, тоже кричит ему в ухо Шульгин. - Я объясню, если успею, - отвечает Антон, делает шаг в сторону и исчезает в просеченной дождевыми струями мгле. Словно за борт прыгнул... Так живо это вспомнилось, что ветер за входом в пещеру показался тем же самым штормовым ветром Северной Атлантики тысячу лет назад. - Ловушки сознания, да, ты говорил, ну и что? У Шекли тоже было: "Только не политурьте"... Допустим, я пытался, а результат? - Тогда слушай. Только сначала посмотрим, как там на улице... На улице было плохо. То есть для них - хорошо. За какой-то час пурга разгулялась, словно в Антарктиде. Ветер выл и гудел так, будто рядом с пещерой проносился бесконечный состав порожняка. Сквозь оставленную между сводом и верхним краем стенки полуметровую щель намело уже порядочный сугроб. Казалось даже, что сама корявая, но прочная стенка вздрагивает от снеговых зарядов. Андрей подумал, что без Антона он непременно замерз бы, застигнутый на открытом месте пургой. А может, то, что творится сейчас снаружи, лучше назвать бураном. Теперь же замерзать придется преследователям. А у них здесь уютно, тепло, топлива хватит на пару суток, если рубить чурбаки потолще. Но что там еще за история с адмиралом?.. Проверив, надежно ли упирается сошниками в камень пулемет, хорошо ли лежит лента в приемнике, они вернулись к костру. Выступ скалы надежно прикрывал от гуляющих по пещере сквозняков, устойчивое пламя горящих с торца бревен прогрело выбранную ими для ночевки нишу достаточно, чтобы можно было раздеться до нижнего белья, развесив остальную одежду для просушки. - Как многие до тебя, ты был лишь фигурой на доске, более или менее сильной, всю сознательную жизнь. И в таком качестве представлял интерес, но не представлял опасности. Пока вдруг не вздумал почувствовать себя игроком. Еще даже и не стал, а только почувствовал и тем самым перевел себя в другое качество. На тебя обратили внимание. А это страшно. Вселенная существует, пока все предписанные роли соблюдаются. Так установлено от века... - Установлено - кем? - Андрей смутно помнил свои видения насчет играющих Реальностями высших сил. Теперь он хотел убедиться, правильно ли понял давешнее озарение. - Теми, кто равно непостижим тобою и мною, - спокойно ответил Антон. - Однако я остаюсь фигурой, пусть даже ферзем, образовавшимся из достигшей последней горизонтали пешки. И моя сущность меня устраивает. Ты же из пешки решил стать игроком... - Ничего я не решал. Я просто жил в пределах существующих обстоятельств. И не делал ничего, чтобы их изменить сознательно. Отвечал, в меру сил, на вызовы судьбы. Какие и у кого ко мне претензии? И не сам ли ты просил нас о помощи? - Просил. Но процесс вышел из-под контроля. В какой-то момент произошел качественный скачок. Стало ясно, что ты с твоими друзьями способен препятствовать исполнению предназначенного. В пространстве исчисленных и согласованных Реальностей возник некий экстерриториальный сгусток чуждой энергии. Кто-то из вас придумал абсурдно вроде бы звучащий термин: "Гамбит бубновой дамы". А он оказался удивительно точным для объяснения сложившегося положения. - Антон, сколько можно? - воззвал к инопланетянину (а заслуживал ли он теперь такого названия?) Новиков. - Уже год ты морочишь нам голову бессмысленными словесами. Скажи конкретно - кто мы, кто ты и что такое эти самые "ловушки сознания"? Чьего сознания и зачем? - Ты хочешь, чтобы я объяснил словами нечто мало-представимое даже сверхмощными разумами? Кое-что вам было приоткрыто. Долю процента из этого вы сумели осознать. Как случайно встреченное знакомое слово в тысячетомной энциклопедии на чужом языке. Остального не поймете еще века и века. Что не мешает вам совершать смертельно опасные для судеб Вселенной поступки. Я был послан помочь вам и предостеречь. Частично это удалось. Но лекарство, увы, оказалось опаснее болезни. Те, кому до последнего "времени" было безразлично существование не только ваше, но и всех пяти вариантов человеческой истории, внезапно заметили вас. Выражаясь словами Гоголя, Вий поднял веки... Сон есть сон. Наяву Новиков отнесся бы к словам Антона спокойно, мало ли что форзейль успел наболтать за год их знакомства, но сейчас он ощутил леденящий ужас ночного кошмара, когда больше всего хочется проснуться и увидеть мутный в предрассветном освещении интерьер привычной комнаты. Ну в самом деле - он со своими друзьями и - Вий... В отличие от прочей нечисти и даже Панночки, Вий страшен был как раз абсолютной непонятностью и необъясненностью. - Возьми себя в руки, - понял его состояние Антон. - Здесь ты в безопасности. Собственной волей ты создал совершенно новую, только тебе принадлежащую Реальность. Для внешнего мира она не существует, здесь ты как за меловой чертой. - А ребята? - спросил Андрей. - Они пока там, в Реальности первого порядка. Скореее всего, им непосредственная опасность не угрожает. Раз твой ментальный образ скрылся из поля зрения "локаторов". Но возможно и другое - ту Реальность просто сотрут, как неудачную картинку на дисплее. Тогда... -Антон развел руками. - А могу я их забрать сюда? -с надеждой спросил Новиков. - Если сумеешь мысленно воссоздать каждого из них во всей полноте личностей... Но это вряд ли. - Как же, - не понял Новиков, - я создал целый мир и не могу ввести в него еще несколько человек? - Вся разница в том, что остальной мир по отношению к тебе объективен. Он существует сам по себе, и тебе не слишком важно, насколько убедителен "по большому счету" каждый из его элементов. Твои же близкие друзья слишком конкретны, и даже малейшее отклонение от прототипа будет нестерпимо фальшивым. На сцену театра можно смотреть издалека и испытывать эстетическое наслаждение, но жить на ней нельзя. И так далее... Ты хочешь еще что-нибудь спросить? - Раз я не могу включить в этот мир своих друзей, то что мне делать в нем одному? Надо возвращаться. Имеешь возможность помочь чем-нибудь реально? Или... - Право выбора за тобой. Давай попробуем порассуждать вместе... Глава 35 Телефон на столе Агранова затрещал. Непроизвольно вздрогнув, он взял причудливо изогнутую трубку с роговым раструбом микрофона. - Яков Саулович? - раздался знакомый голос, причем настолько четкий, будто собеседник находился в двух шагах, а не по ту сторону крученого провода. - Жив-здоров? Тогда садись в свой мотор и езжай к Калужской заставе. Охрану можешь не брать, я о тебе позабочусь. Да-да, прямо сейчас и выезжай, чего время терять. Ну, будь здоров, и без фокусов у меня... Испытывая тревожное, но в то же время и приятно щекочущее нервы чувство (не зря в документах царской охранки он не раз читал откровения провокаторов о том, что, работая и на полицию и на подполье, они испытывали необъяснимое наслаждение, отказаться от которого не могли даже под страхом смерти), Агранов, развалившись в каретке своего "рено", цепким взглядом фиксировал картинки неспешно проплывающих мимо улиц и пытался угадать, для чего вызвал его новый хозяин. В начале Калужского шоссе он увидел стоящий у обочины знакомый угловатый автомобиль с поднятым зеленым тентом. Велев шоферу оставаться на месте и быть настороже, спрыгнул на грязный булыжник и пошел через площадь наискось, по пути придавая лицу доброжелательное и беспечное выражение. - Садись, Яков Саулович, покатаемся немного. - Сидевший за рулем Новиков поприветствовал Агранова поднесенными к козырьку двумя пальцами и без помощи заводной рукоятки включил мотор. - Твоя машина может тут постоять, через полчасика вернемся. Некоторое время ехали молча, Агранов с интересом осматривал внутреннее устройство незнакомого автомобиля, Новиков небрежно покручивал руль, выбирая путь между выбоинами и лужами. - Так что интересного слышно? - спросил Андрей и, пока Агранов соображал, что и как ответить, шутливым тоном добавил: - Только не ври, все равно сразу увижу... Агранов стал рассказывать, что к Трилиссеру вернулся посланный в Лондон связной, передавший инструкцию от неизвестного лично ему, но весьма значительного лица, контролирующего внешнюю политику стран Антанты. Рекомендовано было, причем в настоятельной форме, принять все доступные меры для засылки в ближнее окружение Врангеля надежных людей. Задача - любым путем, вплоть до физического устранения всей верхушки военного командования и гражданского правительства, сорвать предстоящее наступление, выяснить источники военной и прочей помощи, подготовить условия для окончательного разгрома белого движения. В средствах предложено не стесняться (имея в виду оба значения этой фразы). Международная поддержка тоже обещана, однако... - Круто берутся, - присвистнул Новиков. - Но сами вмешаться открыто побаиваются. Или нет у них пока такой возможности, не все схвачено. Да и год сейчас отнюдь не семнадцатый. Ну и как, имеются у Трилиссера "надежные люди"? - Чтобы попытаться убить Врангеля, найдутся. Для остального - вряд ли. Вы правильно сказали, что время другое. - Еще что? Агранов сообщил о ходе подготовки к съезду партии и значительных трениях между Лениным и его ближайшим окружением. - Когда открытие съезда? - Через три дня. - Отлично. Тогда успеем... - Что успеем? -позволил себе осведомиться Агранов. Новиков обратил внимание на форму его вопроса и удовлетворенно хмыкнул. - Провернуть операцию под названием "Никомед". Это был такой грек, представитель кинической школы философов. Слушай инструкции, товарищ Агранов... ...Днем раньше Новиков вышел на связь с "Валгаллой" и попросил Левашова немедленно организовать канал прямого перехода. Шагнул из московской квартиры в прокуренную, загроможденную аппаратурой непонятного назначения и похожую на лабораторию алхимика со средневековых гравюр каюту. Олег, сидевший у стола, на котором мерцали экранами сразу три работающих компьютера, встретил его неожиданно радушно. Похоже, после той ночи он действительно изменил свое отношение к Новикову и его поступкам. Андрей бросил на спинку стула френч - здесь было куда теплее, чем в осенней Москве - недовольно осмотрелся. - Как-то у тебя здесь... неуютно. Пойдем в бар, что ли. Пивка холодного попьем. Соскучился я по цивилизации. За кружкой светлого бочкового Новиков обрисовал Олегу изменения в обстановке и свои дальнейшие планы. Левашов слушал спокойно и почти не задавал вопросов. Даже на рассказ о встрече с Антоном отреагировал без удивления. Ему, на голом месте придумавшему практическую методику пространственно-временных совмещении, идея галактической Суперсети и игры в Реальности не показалась заслуживающей сильных эмоций. - Теперь ты понял, что наши разногласия насчет "идеалов Октября" и пределов морального релятивизма значения больше не имеют? - Пожалуй. Если Антон не врет, то это и вправду ерунда. И что ты думаешь делать? - Хотел бы я и сам знать. Второй год мы крутимся, как черт на сковородке, и дела с каждым днем... - Новиков сокрушенно махнул рукой. - До последнего я думал, что мы все-таки люди, пусть и попавшие в необыкновенные обстоятельства, а теперь... -А что, собственно, произошло? - с ненаигранным спокойствием спросил Левашов. - Каким образом означенная информация повлияла на твое мировосприятие? Тебя задевает, что ты произошел не в результате акта божественного творения, не от первичной коацерватной капли и не в итоге борьбы производительных сил с производственными отношениями, а как побочный результат антиэнтропийных процессов в компьютерных сетях? Ну и что? Данный факт влияет на вкус вот этого пильзенского пива, на развевающий занавески утренний бриз или на прелесть общения с Ириной, которая тебя заждалась? - Оно, конечно, так, - согласился Новиков и на самом деле вообразил, как, закончив беседу с Олегом, войдет в каюту любимой женщины. -Только постоянно думать, что какой-то галактический монстр, наскучив игрой, через секунду может просто стереть программу... А то даже и не сам он, а просто антивирусная ловушка сработает... Левашов пожал плечами. - Да и наплевать. От мгновенного инсульта люди тоже помирают, но это же не повод впадать в мировую скорбь. Кто тебе сказал, что субъективные идеалисты не правы? С тем же успехом можешь воображать, будто с твоей смертью исчезает весь материальный мир. - Он сделал два больших глотка, захрустел ржаным, посыпанным солью сухариком. - Деловые предложения есть? - Имеется кое-что. Играть так играть. Охота мне проверить, может, и вправду мы с теми ребятами на равных можем... - Тут я полностью "за". От меня что требуется? ...После Левашова Андрей собирался вызвать из Харькова Берестина, но не выдержал и пошел искать Ирину. Она, на его счастье, оказалась "дома", то есть на пароходе. А могла ведь, пользуясь положением "соломенной вдовы" и соответствующей оперативной подготовкой, тоже отправиться на поиски приключений. Сидела в шезлонге на шлюпочной палубе и читала какую-то книгу. Увидев Андрея, она улыбнулась приветливо, встала навстречу, подставила щеку - все так, будто расстались сегодня утром. Только чересчур резко отброшенная книга намекнула на ее истинные чувства. Порыв ветра взметнул колоколом подол ее белого, с синим матросским воротником платья. Инстинктивно-испуганным жестом она прижала его к ногам. - Пойдем куда-нибудь... - сказал Новиков, беря ее за руку. За первым же поворотом пустынного коридора он обнял ее, чересчур порывисто прижал к себе, стал целовать, не сразу поймав губами ее с готовностью приоткрывшиеся губы. - Что ты, что ты, подожди... Сюда давай... - Она вывернулась из объятий, потянула за собой к двери ближайшей каюты. На этой палубе их было много - пустых стандартных двухсекционных полулюксов, словно бы постоянно готовых к приему неожиданных пассажиров. Сама повернула медную головку замка и замерла, прижавшись спиной к двери. После нескольких проведенных в разлуке лет, ее бессмысленно странного замужества и неожиданно вдруг случившегося "нового знакомства" на них часто накатывались внезапные порывы почти неконтролируемой страсти. Обостряемые еще и тем, что на людях они держались друг с другом "по-ремарковски"; подчеркнуто сдержанно, чуть ли не безразлично. Он снова стал ее целовать, скользя ладонями по гладкому муслину, коснулся тугого полушария груди, и его прострелило электрическим разрядом, словно в юности, когда вот так же, будто невзначай, дотрагивался до манящих бугорков под тонким свитером подружки. Не расстегнув до конца пуговиц, потянул вверх длинное и узкое платье. Ей пришлось помогать ему движениями тела и рук. Под платьем на ней были только простенькие трикотажные плавки. Действительно - не ждала, потому что обычно, зная его вкусы, Ирина надевала какое-нибудь экстравагантное, разжигающее воображение белье из самых элитарных каталогов. Несмотря на задернутые бежевые шторки, в каюте было слишком светло. Ирина в подобные моменты света не выносила, и Андрей, разжав объятия, закрыл иллюминатор броневой крышкой. Она ждала его, откинув покрывало и присев на край широкой деревянной кровати, и думала, что он снова начнет с долгих, нежных и изобретательных ласк, однако сейчас Новиков с непривычной резкостью сжал твердыми пальцами ее плечи, опрокинул на подушки, прижался лицом к груди, то ли целуя, то ли кусая, одной рукой обнимал за шею, а другой старался сдернуть вниз плавки. Ирина не понимала, что с ним происходит. Испуганная его порывом, она машинально сжала колени. Так бывало в юности, когда девушка, вроде бы уже согласная на все, в последний момент пугается предстоящего и начинает отчаянно отбиваться. Андрея внезапное сопротивление Ирины только еще больше распалило. И, заставив ее подчиниться, он овладел ею грубо, торопливо, но со страстью, которой она еще не знала. Причем неожиданно и она сама повела себя так, как раньше не умела. Привыкшая к довольно сдержанному поведению в постели, сейчас она вонзала ногти в его плечи, упиралась ногами в кровать, выгибая спину, и тот экстаз, который обычно Ирина испытывала лишь две-три последние восхитительные секунды, теперь длился бесконечно, волнообразно, достигая немыслимой, казалось бы, остроты, стирая последние проблески сознания, и вдруг сотрясал тело новым тысячевольтным разрядом. Очнувшись, она услышала чей-то низкий, прерывистый крик, но будто издалека, через ватную стену, и закончилось для нее все подобием эпилептического припадка. Изнеможение, слабость во всем теле, удивительная легкость в голове и тот же стыд, который испытывает человек, застигнутый приступом в людном месте. Похожее, но в гораздо меньшей степени, она пережила только однажды, семь лет назад, когда этот же Андрей, в которого она целый год была безумно влюблена, наконец-то "соблазнил" ее звездной ночью на берегу Плещеева озера. Ирина отодвинулась в угол кровати, кутаясь в простыню. Через щель неполностью прикрытой двери в каюту падал узкий луч света. - Что с тобой... с нами случилось? Мы с ума сошли? Мне даже страшно... А вдруг кто-нибудь слышал? - спросила она, все еще прерывисто дыша. И без того разгоряченное лицо ее густо покраснело. - Извини. А тебе что, плохо было? - Нет, не плохо, наверное, даже восхитительно, только - непривычно... И стыдно. Ты никогда таким не был. С тобой там что-нибудь случилось? Я никогда не верила, когда слышала, что женщинам нравится, когда вот так, грубо... Я... правда... громко кричала? Андрей нашел на полу свою рубашку, достал из кармана пачку сигарет. Сидел на краю постели, жадно курил, поглаживал Ирину по внутренней стороне бедра от колена и выше. "Вот тоже, - думал он, - сколько уже всего было, а не знал, что способен на такое... И она... Оказывается, когда баба теряет голову - это... непередаваемо. Я никогда не верил мужикам, что говорили; будто есть такие, из-за которых можно бросить все, и семью, и карьеру, только ради вот этого..." - Все хорошо, Ирок, все хорошо. Я тебя люблю... А насчет этого... Прости, если что не так. Есть такое понятие, Ира, - инстинкт смерти. Когда он срабатывает, человек ли, животное или растение поглощены одной лишь мыслью... Ладно, мы не животные, однако мне вдруг показалось, что я вижу тебя в последний раз. Ну и... Не думай больше об этом. Мы разрядились, я теперь снова могу мыслить ясно и поступать разумно. Считай, что мы - поклонники древних тантрических культов, где секс - форма приобщения к божеству. А ты - одна из жриц Кибелы, которые в мистических целях отдавались в храмах... - Ты, как всегда, ужасно деликатен... - Прости, я глупости говорю, конечно, только все правда. Я как подумал, что можем и не встретиться... Забыв о своей обиде, Ирина подвинулась к нему, погладила по щеке: